Текст книги "Горная хижина"
Автор книги: Сайге
Жанры:
Поэзия
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)
Сайге больше поэт, чем монах, но все же он поэт-монах. Он глубже других поэтов передал буддийские идеи: скорбь о том, что быстротечное бытие есть страдание, и надежду на конечное освобождение. Буддисты верили в перевоплощение (трансмиграцию) души. Надо, чтобы затухли все человеческие страсти, все желания, все привязанности, чтобы порвать связь с земным бытием. Иначе душа, пройдя сквозь горнило чистилища, опять вернется на землю для новых воплощений и не достигнет нирваны. Лишь в нирване она сольется с высшим духовным началом и "колесо бытия" остановится для нее навсегда. В буре времен мысль о вечности становилась опорой.
Но мог ли поэт не любить красоту мира? Мог ли не скорбеть о бедствиях родины? Мог ли не заплакать, внезапно узнав в монахине покинутую жену?
Любовь к природе и к людям накрепко привязывала к "колесу бытия". Земные чувства победить не удавалось и в тайниках души не хотелось победить.
Сайге избрал своим уделом одиночество, но поэт никогда не одинок, даже когда он говорит сам с собою. Поэзия требовала общения хотя бы с ближайшими друзьями. А если друзей поблизости нет, он беседует с птицами или ветром.
Эти противоречия неразрешимы, но именно они-то и создают богатство и многогранность духовного мира. Танка Сайге гармонически связывают между собой контрастные темы.
У Сайге слово "сердце" выступает в трех разных значениях. Это неразумное человеческое сердце, не послушное никакому буддийскому закону. И есть еще "глубинное сердце" ***. В нем-то и живет высшее духовное начало мира, маленький росток, из которого может вырасти будда. И, наконец, "сердце" – это возвышенная поэзия.
Лучшие стихи Сайге полны задумчивой печали. В этом особенность его поэзии, ее настрой. Во время тяжелых исторических испытаний любовь к спокойной красоте как бы вычленена из окружающего мира.
Грозная тема судьбы лежит за пределами стихотворения, но она ощущалась современниками.
Так, например, слова "глубокая долина" рождают картину окружающих гор. Контраст не раскрыт, но он остается, трагические события все равно отбрасывают свою тень на любое стихотворение о природе.
Время для Сайге – утраченное время или предвкушение того, что еще не наступило. Он поэт ожидания, разлуки. Страх потери порой заглушает в нем радость встречи с прекрасным. Даже любуясь цветущей вишней, он испытывает чувство томления, потому что она неизбежно опадет.
Любовь у Сайге чаще всего – неизгладимое воспоминание. Он тоскует о какой-то женщине, оставленной в столице: жене или возлюбленной, кто знает? Глубок и тонок психологический анализ любви. Укоряя жестокую возлюбленную, – традиционный мотив хэйанской поэзии, – Сайге винит себя самого.
***
«Разные песни» – очень большой раздел антологии. В некоторых списках выделены группы: «Странствия», «Славословия», «Плачи», «Песни о богах и буддах». Здесь же находятся песни о современных событиях, иногда с большими пояснительными вступлениями.
Цикл стихов о буддийском аде знаменит в истории японской поэзии. Он состоит из двадцати семи стихотворений в оправе могучей прозы.
Согласно буддийским представлениям и народным легендам, душа умершего уходит по горной тропе, где в загробном царстве ей сопутствует кукушка. Перевалив через Сидэ-но яма **** – Горы смерти – душа видит перед собой новую преграду: "Реку тройной переправы" *****. Праведные перейдут по мосту, люди, не слишком обремененные грехами, вброд. Тяжкие грешники погрязнут в пучине.
Судит грешников владыка преисподней князь Эмма ******(санскр. Яма). В добуддийской древней индийской мифологии он – первочеловек, хранитель мира предков. Под началом Ямы воинство демонов. Стражи и палачи – демоны – не лишены сострадания, ведь они лишь вершат возмездие, повинуясь законам Кармы.
Душу грешника очищают страшными пытками. Иные фантастические видения в стихах Сайге напоминают дантовский ад, например, люди, превращенные в деревья.
В буддийском аду восемь областей. Первые четыре танка: схождение в ад. Все ниже и ниже ведет нас поэт: в огненную геенну. Картины ада беспощадны: где-то рядом томятся отец и мать.
Самая нижняя область Аби *******(санскр. Авичи) – вечный ад, но и туда приходит милосердный бодхисаттва Дзидзо (санскр. Кшитигарбха) ********, утешитель грешников в аду, а на земле защитник странников и малолетних детей. Статуи Дзидзо обычно стояли на дорогах Японии.
Даже из вечного ада можно было спастись, если душа наконец осознает свою сопричастность к высшему началу. Тогда наступит "озарение"…
Дантовский ад заключает строка: "И здесь мы вышли вновь узреть светила" (перевод М. Лозинского).
Словами "рассветное небо", выходом из тьмы на свет, кончаются и песни об аде, созданные Сайге.
Он жил в сумеречном мире, но поэзия была его светом. Печаль Сайге не безысходна, в ней всегда живет предвосхищение лунного или утреннего света.
***
Уже при жизни Сайге был окружен великой славой, и в дальнейшем она все продолжала расти.
В знаменитый изборник "Синкокинсю" ("Новый Кокинсю", 1201 г.) было включено девяносто четыре танка Сайге. "Синкокинсю" – один из величайших памятников японской поэзии. Престиж его был огромен. Отныне поэзия Сайге была введена в круг чтения, обязательный для каждого культурного человека.
Лучшие поэты средневековой Японии восхищались творчеством Сайге, изучали его. В их числе мастер "сцепленных строф" Соги (XV в.), поэты, слагавшие трехстишия-хокку: великий Басе (XVII в.), Бусон (XVIII в.).
Вот какое стихотворение сочинил Басе на берегу залива, где некогда жил Сайге:
Может, некогда служил
Тушечницей этот камень?
Ямка в нем полна росы.
Все, к чему, казалось, могла прикоснуться рука Сайге, вызывало поэтический отклик.
Сайге "поэт для всех времен". Новый читатель по-прежнему наслаждается красотой бессмертных стихов "Горной хижины". Множатся посвященные ей труды. Книга вновь и вновь переиздается; танка, выбранные из "Горной хижины", украшение любой антологии.
Представляя на суд читателя стихотворения Сайге в русском переводе, мы просим помнить:
каждая танка – короткая поэма;
танка нельзя «пробегать глазами», они требуют неспешного сосредоточенного чтения;
полноценное восприятие поэзии – творческий акт, японский поэт стремится дать простор воображению читателя;
японская природа во многом непохожа на нашу, но весна, лето, осень, зима будят в любом человеке сходные чувства.
В России прощаются с журавлями осенью, в (Японии весною, но и здесь и там провожают их с грустью и тревогой: вернутся ли?
Сайге больше всего любил цветущие вишни.
В русской поэзии воспевается не только яблоневый цвет, но и вишневый:
Как молоком облитые,
Стоят сады вишневые,
Тихохонько шумят…
(Н. Некрасов. «Зеленый шум»)
Вишневый сад у Чехова тоже символ красоты. Каждый великий поэт тем и велик, что понятен не только своему народу, но и всем народам мира.
Вера Маркова
[2]2
В основу перевода на русский язык положено издание «Горной хижины» («Санкасю») с вводной статьей и комментариями Кадзамаки Кэйдзиро в томе 29 серии «Главные произведения японской классической литературы» (Токио, изд-во «Иванами сетэн», 1974). Были использованы также комментарии Ито Ёсио («Санкасю», Токио, изд-во «Асахи симбунся». 1954). Большую помощь переводчику оказало весьма обстоятельное научное исследование Кубота Сеити, посвященное поэзии Сайге и его творческой биографии (Кубота Сеити. Сайге-но кэнкю. Токио, изд-во «Токедо», 1961).
При отборе стихов были привлечены японские антологии: "Синкокинвакасю" (серия "Главные произведения…", т. 28. Токио, "Иванами сетэн". 1967), а также "Нихонсикасю" ("Антология японской поэзии", составитель Ямамото Кэнкити. Токио, изд-во "Хэйбонся", 1960) и другие.
Переводчик стремился избрать немногое, но лучшее из всех главных тематических разделов книги.
Часть стихотворных переводов опубликована в томе БВЛ "Классическая поэзия Индии, Китая Кореи, Вьетнама, Японии". Там же помещены подборки поэтов, предшественников и современников Сайге (Фудзивара Тосинари, Сикиси-найсинно, Фудзивара Садаиэ).
[Закрыть]
САЙГЕ
ВРЕМЕНА ГОДА
ВЕСНА[3]3
От составителя. В настоящем издании комментарии В. Н. Марковой к «Горной хижине» Сайге воспроизводятся нами в полном объеме, что стало возможным благодаря использованию материалов ряда антологий поэзии танка, ранее опубликованных. Примечания, впервые публикуемые в основном корпусе комментариев, помечены символом *.
[Закрыть]
(1)
Сложил в первое утро весны[4]4
Ст. 1. Сложил в первое утро весны. – Имеется в виду «риссюн» – начало астрономической весны, когда солнце достигает 315° небесного экватора. По современному солнечному календарю приходится, примерно, на 4 февраля.
Поэт изображает пейзаж возле горной хижины. Влажная дымка – один из первых признаков весны в Японии. Словами о том, что всего прекрасней весенний рассвет, открывается знаменитая книга Сэй-Сенагон "Записки у изголовья" (конец X в.). См. русский перевод (М., "Художественная литература", 1975).
Для удобства читателей мы приводим библиографические данные последнего по времени издания этого памятника: Сэй-Сенагон. Записки у изголовья. С.-Пб, "Кристалл", 1999. – Прим. ред.
[Закрыть]
Окончился год.
Заснул я в тоске ожиданья,
Мне снилось всю ночь:
«Весна пришла». А наутро
Сбылся мой вещий сон.
(2)
Зубцы дальних гор
Подернулись легкой дымкой.
Весть подают:
Вот он, настал наконец
Первый весенний рассвет.
(3)
Замкнутый между скал,
Начал подтаивать лед
В это весеннее утро,
Вода, пробиваясь сквозь мох,
Ощупью ищет дорогу.
(4)
Песня весны
(5)
О том, как во всех домах празднуют приход весны[6]6
Ст. 5. О том, как во всех домах празднуют приход весны. – Молодыми соснами или ветками сосен принято украшать ворота дома новогодний праздник (по лунному календарю переходящая дата). Новый год уже знаменует приход весны.
[Закрыть]
У каждых ворот
Стоят молодые сосны.
Праздничный вид!
Во все дома без разбора
Сегодня пришла весна.
(6)
Дымка на морском побережье[7]7
Ст. 6. Дымка на морском побережье. – Старинный способ добывания соли состоял в том, что соль выпаривалась в котлах из морских водорослей.
[Закрыть]
На морском берегу,
Где солеварни курятся,
Потемнела даль,
Будто схватился в борьбе
Дым с весенним туманом.
(7)
Вспоминаю минувшее во время сбора молодых трав[8]8
Ст. 7. Вспоминаю минувшее во время сбора молодых трав. – В седьмое утро нового года собирали на поле семь разных весенних трав и варили вместе с рисом. Согласно поверью, вкусивший это кушанье будет здоров целый год (семь считалось магическим числом).
[Закрыть]
Туман на поле,
Где молодые травы собирают,
До чего он печален!
Словно прячется юность моя
Там, вдали, за его завесой.
(8)
Соловьи под дождем
Соловьи на ветвях
Плачут, не просыхая,
Под весенним дождем.
Капли в чаще бамбука…
Может быть, слезы?
(9)
Соловьи в сельском уединении
Голоса соловьев
Повсюду сочатся сквозь дымку…
Такая стоит тишина.
Не часто встретишь людей
Весною в горном селенье.
(10)
Если б замолкли голоса соловьев в долине, где я живу
Когда б улетели прочь,
Покинув старые гнезда,
Долины моей соловьи,
Тогда бы я сам вместо них
Слезы выплакал в песне.
(11)
Оставили соловьи
Меня одного в долине,
Чтоб старые гнезда стеречь,
А сами, не умолкая,
Поют на соседних холмах.
(12)
Фазан
Первых побегов
Свежей весенней травы
Ждет не дождется…
На омертвелом лугу
Фазан жалобно стонет.
(13)
Весенний туман.
Куда, в какие края
Фазан улетел?
Поле, где он гнездился,
Выжгли огнем дотла.
(14)
На уступе холма
Скрылся фазан в тумане.
Слышу, перепорхнул.
Крыльями вдруг захлопал
Где-то высоко, высоко…
(15)
Слива возле горной хижины[9]9
Ст. 15. Слива возле горной хижины. – Японская слива, Plumus mume Sieb. et Zucc. Ее ярко-алые цветы, распускающиеся в самом начале весны, отличаются сильным ароматом.
[Закрыть]
Я жду того, кто придет
В поисках аромата,
Пока в нашем горном селе
До конца не осыплется
Слива возле плетня.
(16)
В сердце запечатлей!
Там, где возле плетня
Слива благоухает,
Случайный прохожий шел,
Но замер и он, покоренный.
(17)
Если этой весной,
Грубый плетень задевая,
Кто-то придет сюда
Дышать ароматом сливы,
Он станет другом моим!
(18)
Когда я жил в Сага[10]10
Ст. 18. Сага – местность к западу от Киото, где находились чтимые буддийские храмы.
[Закрыть], то из монастырского сада по ту сторону дороги ко мне долетал аромат сливы
Что же хозяин?
Верно, чуть ветер повеет,
Полон тревоги?
Даже поодаль сладок
Запах цветущей сливы.
(19)
Цветущая слива возле старой кровли
Невольно душе мила
Обветшалая эта застреха.
Рядом слива цветет.
Я понял сердце того,
Кто раньше жил в этом доме.
(20)
(21)
Сложил, глядя на сливу перед горной хижиной
Благовоние сливы
Ты привеял в ложбину меж гор,
О весенний ветер!
Если кто проникнет сюда,
Напои густым ароматом.
(22)
Дикие гуси улетают в тумане[12]12
Ст. 22. Дикие гуси улетают в тумане. – Гуси весной улетают на север, многие гнездятся на материке.
[Закрыть]
Отчего-то сейчас
Такой ненадежной кажется
Равнина небес!
Исчезая в сплошном тумане,
Улетают дикие гуси.
(23)
Перелетные гуси,
Боюсь, заблудились вы
По дороге на север,
Туманом заграждены
Горы Коси-но Накаяма[13]13
Ст. 23. Коси-но Накаяма – высокие горы, расположенные в северной области Коси (старинное название). Эта очень большая область занимала почти весь север острова Хонсю, через нее шел трудный путь.
[Закрыть].
(24)
Летят дикие гуси
Словно приписка
В самом конце посланья
Несколько знаков…
Отбились в пути от своих
Перелетные гуси.
(25)
Ивы под дождем
Зыблются все быстрей,
Чтоб ветер их просушил,
Спутаны, переплелись,
Вымокли под весенним дождем
Нити зеленой ивы.
(26)
Прибрежные ивы
Окрасилось дно реки
Глубоким зеленым цветом.
Словно бежит волна,
Когда трепещут под ветром
Ивы на берегу.
(27)
Жду, когда зацветут вишни
В горах Ёсино[14]14
Ст. 27. Горы Ёсино (центральная часть префектуры Нара) славятся цветением вишен. С древних времен считались одним из красивейших пейзажей Японии. Вишни-сакура цветут примерно в апреле по новому стилю.
[Закрыть]
На ветках вишневых деревьев
Россыпь снежка.
Нерадостный выдался год!
Боюсь, цветы запоздают.
(28)
Забывать о весне,
Знаю, дольше не может
Ни один цветок!
День еще дотяну,
Ожидая спокойно.
(29)
Тревога берет!
Где, на какой вершине
Окрестных гор
Цветы долгожданные вишен
Первыми зацветут?
(30)
Шел я в небесную даль,
Куда, я и сам не знаю,
И увидал наконец:
Меня обмануло облако…
Прикинулось вишней в цвету.
(31)
В горах Ёсино
Долго, долго блуждал я
За облаком вслед.
Цветы весенние вишен
я видел – в сердце моем.
(32)
Из многих моих стихотворений о вишневых цветах
Дорогу переменю,
Что прошлой весной пометил
В глубинах гор Ёсино!
С неведомой мне стороны
Взгляну на цветущие вишни.
(33)
Горы Ёсино!
Там видел я ветки вишен
В облаках цветов,
И с этого дня разлучилось
Со мною сердце мое.
(34)
Куда унеслось ты,
Сердце мое? Погоди!
Горные вишни
Осыплются, – ты опять
Вернешься в свое жилище.
(35)
(36)
Ах, если бы в нашем мире
Не пряталась в тучи луна,
Не облетали вишни!
Тогда б я спокойно жил,
Без этой вечной тревоги…
(37)
Гляжу на цветы.
Нет, они не причастны.
Я их не виню!
Но глубоко в сердце моем
Таится тревожная боль.
(38)
О, пусть я умру
Под сенью вишневых цветов!
Покину наш мир
Весенней порой «кисараги»[16]16
Ст. 38. Кисараги (время надевания новых одежд) – старинное название второй луны года. При свете полной луны – то есть 15-го числа. Согласно буддийским легендам, в этот день скончался Будда Гаутама.
[Закрыть]
При свете полной луны.
(39)
Когда я любовался цветами на заре, пели соловьи
Верно, вишен цветы
Окраску свою подарили
Голосам соловьев.
Как нежно они звучат
На весеннем рассвете!
(40)
Увидев старую вишню, бедную цветами
С особым волненьем смотрю…
На старом вишневом дереве
Печальны даже цветы!
Скажи, сколько новых весен
Тебе осталось встречать?..
(41)
Когда слагали стихи на тему картины на ширмах, я написал о тех людях, что лишь издали смотрят, как сановники Весеннего дворца[17]17
Ст. 41…сановники Весеннего дворца… – Весенний дворец резиденция наследника престола. В антологии «Госюивакасю» (1086 г.) есть танка, в которой говорится, что сановники Весеннего дворца «любуются вишней в цвету, словно это их достояние».
[Закрыть] толпятся вокруг цветущих вишен
Под сенью ветвей
Толпа придворных любуется…
Вишня в цвету!
Другие смотрят лишь издали.
Им жалко ее аромата.
(42)
На многих моих песен на тему: "Облетевшие вишни"
Волны молчали,
Буйство ветра смирял
Государь Сиракава[18]18
Ст. 42. Сиракава (1053–1129) – стал императором в возрасте четырнадцати лет, отрекся от престола в 1072 г., но на протяжении последующих трех царствований занимался государственными делами. Изображается в этой танка как сильный правитель.
[Закрыть],
Но и в его времена
Вишен цветы осыпались…
(43)
Ну что ж! Хорошо!
О мире другом, не нашем,
Вспомню опять,
Взгляну на опавший цвет,
Не опасаясь ветра.
(44)
Припомню ли, сколько лет
Я ждал вас, я с вами прощался,
Горные вишни в цвету.
Сердце свое вконец
Я истомил весною.
(45)
Весенний ветер
Развеял вишневый цвет
Лишь в сновиденье.
Очнулся, но сердце мое
Тревога еще волнует…
(46)
В горах Ёсино
Вместе с цветами вишен
Через вершину летит
Буря, как белое облако…
Издали не различить.
(47)
Думай лишь об одном!
Когда все цветы осыплются,
А ты под сенью ветвей
Будешь жить одиноко,
В чем сердце найдет опору?
(48)
Когда лепестки засыплют
Меня под вишневым деревом,
Тогда всю ночь до рассвета
Я буду о вас тревожиться,
Еще непрозрачные ветви.
(49)
Слишком долго глядел!
К вишневым цветам незаметно
Я прилепился душой.
Облетели… Осталась одна
Печаль неизбежной разлуки.
(50)
Фиалки
Кто он, безвестный?
На меже заглохшего поля
Собирает фиалки.
Как сильно, должно быть, печаль
Сердце его омрачила.
(51)
Горные розы[19]19
Ст. 51. Горные розы – ямабуки, Kerria Japonica. Эти ярко-желтые цветы обычно растут на берегу реки.
[Закрыть]
В горькой обиде
На того, кто их посадил
Над стремниной потока,
Сломленные волной,
Падают горные розы.
(52)
Лягушки[20]20
Ст. 52. Лягушки. – Лягушки воспеваются в классической японской поэзии, начиная с древних времен. В предисловии к антологии «Кокинсю» говорится: «И когда слышится голос соловья, поющего среди цветов, или голос лягушки, живущей в воде, хочется спросить: что же из всего живого на земле не поет собственной песни?» (перевод А. Е. Глускиной). В данном стихотворении лягушки – символ существа, привязанного к нечистой юдоли, луна – образ высшего просветления.
[Закрыть]
В зацветшей воде,
Мутной, подернутой ряской,
Где луна не гостит,
«Там поселиться хочу!»
Вот что кричит лягушка.
(53)
Стихи, сочиненные в канун первого дня третьей луны[21]21
Ст. 53. Стихи, сочиненные в канун первого дня третьей луны. – Третья луна считалась началом календарного лета. В «Записках у изголовья» (см. прим. к ст. 1) говорится, что прекрасней всего весной раннее утро, но здесь пальма первенства отдается последнему вечеру весны. Он кажется слишком коротким.
[Закрыть]
ЛЕТО
Весна уходит…
Не может удержать ее
Вечерний сумрак.
Не оттого ли он сейчас
Прекрасней утренней зари?
(54)
К старым корням
Вернулся весенний цвет.
Горы Ёсино
Проводили его и ушли
В страну, где лето царит.
(55)
Песня лета
Срезаны травы,
Чтобы расчистить дорогу
К горной деревне.
Открылось мне сердце того,
Кто искал цветущие вишни.
(56)
Услышав, как в первый раз запела кукушка, когда я соблюдал обет молчания
Зачем, о кукушка,
Когда говорить я невластен,
Сюда летишь ты?
Что пользы внимать безответно
Первой песне твоей?
(57)
Цветы унохана в ночную пору[22]22
Ст. 57. Цветы унохана в ночную пору. – Ранним летом распускаются белые гроздья пятилепестковых диких цветов унохана (Detzia crenata). Живые изгороди из кустов унохана – обычная деталь сельского пейзажа. Во время их цветения обычно поет кукушка.
[Закрыть]
Пускай нет в небе луны!
Обманчивей лунного света
Цветы унохана.
Чудится, будто ночью
Кто-то белит холсты.
(58)
Стихи о кукушке[23]23
Ст. 58. Стихи о кукушке. – Малая кукушка Cuculus poliocephalis Latha. Очень любима в японской поэзии. Поэты стремились услышать ее пение иногда бодрствуя до рассвета, потому что японская кукушка поет и ночью. О ней сложены легенды, она поет и в царстве мертвых.
[Закрыть]
Слышу, кукушка
С самой далекой вершины
Держит дорогу.
Голос к подножию гор
Падает с высоты.
(59)
"Кукушки мы не слыхали,
А близок уже рассвет!"
На всех написано лицах…
И вдруг – будто ждали его!
Раздался крик петуха.
(60)
(61)
(62)
Твой голос, кукушка,
Так много сказавший мне
В ночную пору,
Смогу ли когда-нибудь
Его позабыть я?
(63)
Пускай благовонием
Манит тебя померанец[26]26
Ст. 63. Манит тебя померанец… – Померанец, точнее, мандарин, Citrus deliciosa Tenora. Цветы померанца сильно благоухают. Здесь простая сельская изгородь упомянута символически. Поэт просит своих столичных друзей не позабыть его.
[Закрыть],
Но эту изгородь,
Где унохана цветут,
Не позабудь, кукушка!
(64)
Дожди пятой луны[27]27
Ст. 64. Дожди пятой луны. – Эти сезонные дожди – одна из тем японской поэзии о природе.
[Закрыть]
Мелкий бамбук заглушил
Рисовые поля деревушки.
Протоптанная тропа
Снова стала болотом
В этот месяц долгих дождей.
(65)
Дожди все льются…
Ростки на рисовых полях,
Что будет с вами?
Водой нахлынувшей размыта,
Обрушилась земля плотин.
(66)
В тихой заводи
К берегу когда-то прибилось
Утоплое дерево,
Но стало плавучим мостом…
Долгих дождей пора.
(67)
Источник возле горной хижины
Лишь веянья ветерка
Под сенью ветвей отцветших
Я жду не дождусь теперь,
Снова в горном источнике
Воды зачерпну пригоршню…
(68)
Болотный пастушок в глубине гор
Должно быть, лесоруб
Пришел просить ночлега,
В дверь хижины стучит?
Нет, это в сумерках кричал
Болотный пастушок.
(69)
Без заглавия
В летних горах
Дует понизу ветер вечерний,
Знобит холодком.
Под сенью густых дубов
Стоять не слишком приятно.
(70)
Гвоздики под дождем
Капли так тяжелы!
Гвоздики в моем саду,
Каково им теперь?
До чего яростный вид
У вечернего ливня!
(71)
Стихи на тему: "Путник идет в густой траве"
Путник еле бредет
Сквозь заросли… Так густеют
Травы летних полей!
Стебли ему на затылок
Сбили плетеную шляпу.
(72)
Жаворонок парит
Над густым тростником равнины,
Жаркое лето пришло.
Где бы дерево мне найти,
В тени подышать прохладой?
(73)
Смотрю на луну в источнике[28]28
Ст. 73. Смотрю на луну в источнике. – Здесь луна – буддийский символ небесного света.
[Закрыть]
Пригоршню воды зачерпнул.
Вижу в горном источнике
Сияющий круг луны,
Но тщетно тянутся руки
К неуловимому зеркалу.
(74)
У самой дороги
Чистый бежит ручей.
Тенистая ива.
Я думал, всего на миг,
И вот – стою долго-долго.
(75)
Всю траву на поле,
Скрученную летним зноем,
Затенила туча.
Вдруг прохладой набежал
На вечернем небе ливень.
(76)
Песня о летней луне
В горном потоке
Сквозь преграды камней
Сыплются волны,
Словно град ледяной,
В сиянье летней луны.
(77)
Летней порою
Луну пятнадцатой ночи
Здесь не увидишь.
Гонят гнуса дымом костра
От хижины, вросшей в землю.
(78)
Ждут осени в глубине гор
В горном селенье,
Там, где густеет плющ
На задворках хижин,
Листья гнутся изнанкой вверх…
Осени ждать недолго!
(79)
Сочинил во дворце Кита-Сиракава[29]29
Ст. 79. Кита-Сиракава – старинный дворец, расположенный в северном (дворцовом) районе в Киото.
[Закрыть], когда там слагали стихи на тему: «Ветер в соснах уже шумит по-осеннему», «В голосе воды чувствуется осень»
ОСЕНЬ
Шум сосновых вершин…
Не только в голосе ветра
Осень уже поселилась,
Но даже в плеске воды,
Бегущей по камням речным.
(80)
Из песен осени
О многих горестях
Все говорит, не смолкая,
Ветер среди ветвей.
Узнали осень по голосу
Люди в горном селенье.
(81)
Когда в селенье Токива слагали стихи о первой осенней луне
«Осень настала!»
Даже небо при этих словах
Так необычно…
Уже чеканит лучи
Едва народившийся месяц…
(82)
Никого не минует,
Даже тех, кто в обычные дни
Ко всему равнодушны,
В каждом сердце родит печаль
Первый осенний ветер.
(83)
(84)
Дует холодный вихрь.
Все на свете тоскою
Он равно напоит.
Всюду глядит угрюмо
Осеннего вечера сумрак.
(85)
Сейчас даже я,
Отринувший чувства земные,
Изведал печаль.
Бекас взлетел над болотом…
Темный осенний вечер.
(86)
Кто скажет, отчего?
Но по неведомой причине
Осеннею порой
Невольно каждый затомится
Какой-то странною печалью.
(87)
В памяти перебираю
Все оттенки осенней листвы,
Все перемены цвета…
Не затихает холодный дождь
В деревне у подножия гор.
(88)
На рисовом поле
У самой сторожки в горах
Стоны оленя.
Он сторожа дрему прогнал,
А тот его гонит трещоткой.
(89)
Скажите, зачем
Так себя истомил я
Сердечной тоской?
Не от моих ли жалоб
Осень все больше темнеет?
(90)
Луна
На небе осени
Она наконец явилась
И вечернем сумраке,
Но еле-еле мерцает,
Луна – по имени только.
(91)
Равнина небес.
Луна полноты достигла.
Тропу облаков,
Единственную из всех,
Избрал для странствия ветер.
(92)
О, радостный миг!
Наверно, подумал каждый.
Кто ждал во тьме.
Взошла над зубцами гор
Осенней ночи луна.
(93)
Как же мне быть?
На моем рукаве увлажненном
Сверкает свет,
Но лишь прояснится сердце,
В тумане меркнет луна.
(94)
Ни темного уголка…
Но кажется, клочья тучи
Затмевают луну?
Нет, это взор обманули
Тени пролетных гусей.
(95)
Все озарилось.
Поистине так светла
Эта лунная ночь,
Что сердце уплыло ввысь.
Там и живет – на небе.
(96)
Гляжу без конца,
Но это не может быть правдой,
Не верю глазам.
Для ночи, для нашего мира
Слишком ярко горит луна.
(97)
Пусть это правда!
Но ведь гляжу я один.
Кто мне поверит,
Когда про луну этой ночи
Поведаю людям – после?
(98)
Развеяв тучи,
Буря еще шумит…
Кажется, в соснах?
Зеленым светом лучится
Даже луна в небесах.
(99)
В неурочный час
Вдруг петухи запели.
Верно, их обманул
Этой осенней ночью
Ослепительный свет луны.
(100)
Все без остатка
Меняется и уходит
В нашем бренном мире.
Лишь один, в сиянье лучей,
Лунный лик по-прежнему ясен.
(101)
Зашла и она,
Луна, что здесь обитала,
На лоне воды.
Ужель в глубине пруда
Тоже таятся горы?
(102)
Ожидаю в одиночестве ночь полнолуния
Нет в небе луны,
Нигде до ее восхода
Не брезжит свет,
Но самые сумерки радостны!
Осенняя ночь в горах.
(103)
Лунная ночь возле храма
Светло, как днем,
Я бы зари не заметил,
Так сияет луна,
Но время вдруг возвестил
Ближнего храма колокол.
(104)
Пятнадцатая ночь восьмой луны
Как сильно желал я
Дождаться! Продлить мой век
До этой осенней ночи.
На время – ради луны
Мне стала жизнь дорога.
(105)
Глубокой ночью слушаю сверчка
«Сейчас я один царю!»
Как будто владеет небом
На закате луны,
Ни на миг не смолкает
В ночной тишине сверчок.
(106)
Сверчок чуть слышен.
Становятся все холодней
Осенние ночи.
Чудится, голос его
Уходит все дальше, дальше.
(107)
Цикады в лунную ночь
(108)
Олень лунной ночью
Родится в душе
Ни с чем не сравнимое чувство.
Осенняя ночь.
На скале, озаренной луной,
Стонущий крик оленя.
(109)
Лунной ночью думаю о давней старине
Глубокую старину,
То, что давно минуло,
Стану я вспоминать,
Даже если луну этой ночи
Затуманят вдруг облака.
(110)
Утром слушаю крики гусей
(111)
Крик дикого гуся приближается издалека
Дикий гусь в вышине,
На крыльях своих несущий
Белые облака,
Слетает на поле у самых ворот,
Где друг зовет одинокий.
(112)
В сумерках вечера слышу голоса диких гусей
Словно строки письма
Начертаны черной тушью
На вороновом крыле…
Гуси, перекликаясь, летят
Во мраке вечернего неба.
(113)
Гуси в тумане
Конец послания
Уже невидим вдали.
Гусей перелетных
Голоса понемногу стихают
И растворились в тумане.
(114)
Туман над горной деревней
Густые туманы встают,
Все глубже ее хоронят…
Забвенна и без того!
Как сердцу здесь проясниться?
Деревня в глубинах гор!
(115)
С самого вечера
Перед бамбуковой дверью
Туманы стелются.
Но вот поредели… Так, значит,
Уже занимается утро?
(116)
Олень и цветы хаги
Клонятся книзу
Старые ветви хаги в цвету,
Ветру послушны…
Гонятся один за другим
Дальние крики оленя.
(117)
Услышав, что одна дама, с коей в былые времена я сердечно беседовал, ныне живет в Фусими, отправился я навестить ее. Дорожки сада заглушила трава, жалобно кричали цикады
Раздвигаю траву.
Словно хотят печалью
Отяжелить рукава,
В саду, роняющем росы,
Даже цикады плачут…
(118)
Из песен о сверчках и цикадах
Вечер настал.
Там, где на мелком бамбуке
Жемчуг росы,
В тишине зазвучала
Первая песня сверчка.
(119)
Плачете на лугу,
Словно вам тоже знакома,
Цикады, тоска любви?
Если б могли ответить,
Я бы спросил у них.
(120)
Ужели рукава
Лишь оттого окроплены росою,
Что слушаю цикад?
Какая странность! Это я,
Я сам тоскую отчего-то…
(121)
Хризантемы
Осенью поздней
Ни один не сравнится цветок
С белою хризантемой.
Ты ей место свое уступи,
Сторонись ее, утренний иней!
(122)
На осенней дороге
"Когда ж наконец
Ты окрасишь кленовые листья
В багряный цвет?"
Спросить я хочу у неба,
Затуманенного дождем.
(123)
Кленовые листья становятся все ярче
(124)
Все осыпались листья
На багряных ветках плюща,
Что обвивает сосны.
Видно, там, на соседних горах,
Бушует осенняя буря.
(125)
Последний день осени
Осень уже прошла,
Знает по всем приметам
Лесоруб в горах.
Мне б его беспечное сердце
В этот вечер угрюмый!
(126)
К чему сожаленья мои?
Даже вечерний колокол
Уже по-иному гудит.
Вижу, прихвачены стужей,
Росинки рассыпались инеем.
