сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)
Она вздрогнула, коснувшись половых губ. Медленно, томно и мучительно девушка собрала смазку, соединив указательный и безымянный палец, поднялась выше и сделала несколько круговых движений по клитору.
— Я никогда не была такой мокрой, — откровенно признаётся она. — Ещё никогда в моей жизни не было такого… такого опыта. Меня это пугает, ах… — Слегка надавив на чувствительный бугорок, она прогнулась в пояснице и скользнула ко входу, вставив средний палец по одну фалангу. — Мне страшно. Страшно испытывать такое. Я хочу, безмерно хочу тебя и боюсь этого…
Не успев вложить записку в шкатулку, Гермиона увидела следующее послание от него. Левитировав её перед собой, девушка, не лишая себя прикосновений руки, продолжила ласкать мокрую плоть, покрытую невероятным количеством смазки.
«Ты не должна бояться меня. — Гермиона удивилась его прорицанию. — Я не хотел бы, чтобы ты, когда-нибудь, боялась своих эмоций и желаний, Авис… — тихий стон сорвался с её губ. Характерные звуки проникновения пальца, доносившиеся снизу, подстегнули её воображение. — Представь только, насколько ты прекрасна сейчас: прикасаешься к себе, думаешь обо мне, течёшь для меня, кусаешь губы и краснеешь… Мой член готов взорваться от желания проникнуть в тебя. Представляешь, насколько ты была бы потрясена — появись я сейчас перед тобой? Голый, мастурбирующий… и всё из-за тебя. Я хочу, чтобы ты кончила, представляя, как я смотрю. Сижу между твоих ног и наблюдаю за твоими движениями».
И она представила.
Представила его руки, глаза и то, как мышцы перекатываются, напрягаются под кожей. Представила, как его пальцы сжимают её внутреннюю сторону бедер, скользя вниз, раздвигая её ноги как можно шире для него. Представила всплески возбуждения в его глазах, как его язык обводит ореол сосков, царапая зубами.
Гермиона зажмурилась, когда её клитор запульсировал. Она подняла руку вверх, сжимая ладонь в кулак, хныча, понимая, что мучает себя.
— Я хочу почувствовать твои губы на своём теле. Хочу, чтобы ты исполнил обещание: целовать каждый дюйм моего тела. Хочу ощутить вес твоего тела. — Она застонала от нетерпения. Проникнув пальцем внутрь, Гермиона зашипела и перевернулась на бок. Зажав руку между своих ног, девушка проникла средним пальцем во влагалище, надавливая до болезненно приятных ощущений на клитор. Её губы распухли от покусывания. Влажные волосы прилипли к шее и щекам. — Мерлин… я… Я трахаю себя пальцами, представляя твоё тело сзади. Я… ах… я хочу попробовать на вкус твою кожу. Слизать выступающие капли пота с твоей шеи и горла. Я хочу… хочу… — Её голос сорвался. Гермиона застонала в подушку представляя, как проводит рукой по его члену. Как сжимает его в своей руке и совершает несколько поступательных движений. Она представила его тихий, глубокий стон…
Грейнджер не соображала, что делает.
Она призналась человеку, которого никогда не видела, что хочет провести языком по его коже, что фантазирует о своих скользящих ладонях по его телу. Ей так хотелось знать — каким он будет на ощупь. Теплый или холодный… Она хотела видеть его улыбку. Хотела познать, какое выражение лица будет у «М», когда она засунет в рот ложку с мороженым, а после… после она обязательно поцеловала бы его. Передала бы сладость и прохладу, оставшуюся на языке… Она могла представить, как доставляет ему удовольствие, скользя сначала языком по шарику холодной сладости, а после — по головке его члена.
«Всё, что захочешь… Я обещаю тебе, Авис. И ты обещай мне, что однажды позволишь показать, каково это — желать тебя. Ты позволишь мне делать с тобой всё, что я захочу. Всё, из-за чего ты будешь течь и тереться о моё колено, прося скорейшего проникновения. Я попробую тебя. Для начала. Попробую на вкус, вылизывая тебя между ног. Мои руки будут сжимать твои бедра. Я уверен, что они чёртовски мягкие и нежные. Мой член будет болезненно пульсировать от тесноты в брюках. Я буду наслаждаться тобой. Твоими стонами, вздрагиваниями. Я опущу руку и сожму свой член рукой, когда твои изящные пальцы коснутся моих волос. Когда ты в порыве возбуждения будешь тянуть меня ближе. Ближе к себе. И вот тогда, на пределе, я отстранюсь… Встану на колени перед тобой, обхватив за талию рукой, я приподниму тебя, давая возможность попробовать себя. Ты не скроешься. Не станешь закрываться. Ты будешь выдыхать моё имя, жадно целуя, борясь с моим языком. Твои плечи будут дрожать, ты вцепишься в меня, словно я — единственная возможность удержаться на земле. Я, немного агрессивнее, чем нужно, толкну тебя обратно. Проведу членом по твоим складкам, распределяя смазку по головке. Я не сведу с тебя взгляда, пока ты будешь принимать меня впервые. Моё дыхание, твои стоны — всё смешается. И тогда ты почувствуешь, поймешь, каково это - до беспамятства желать тебя…».
Гермиона, задыхаясь, всхлипнула. Буквы на пергаменте расплылись перед её лицом. Она уловила запах… запах его парфюма от пергамента, и тогда с криком, взрывом, ощутимом в голове, она зажмурилась, не веря происходящему… Не доверяя себе и своим ощущениям. Её будто расщепило. Безболезненно. И спустя секунды каждая клеточка её тела стала соединяться снова.
Ноги Гермионы всё ещё подрагивали, когда трепещущие веки закрылись…
Только на следующий день, когда девушка откроет глаза, она увидит последнюю записку, что так и не открыла…
«Добрых снов, Авис…»
========== chapter three ==========
Она могла провести этот вечер по-другому.
Могла уткнуться носом в пушок Живоглота и смотреть телевизор. Гермиона могла бы с легкостью выполнить задание, порученное мистером Вольфондом. Любое. Другое.
Девушка согласилась бы на всё, лишь бы не стоять здесь: в бирюзовом платье, что выглядит словно вторая кожа, с высокой прической, пряди которой падали ей на плечи и шею, вызывая мурашки.
Гермиона могла бы быть с ним. Сейчас. Лёжа на постели в своей уютной квартире, она бы рассказывала ему, как ей не повезло быть приглашённой на благотворительный вечер, устроенный самим Малфоем. Мистером номер-один-богатый-холостяк в магическом Лондоне.
Она не видела его вот уже почти десять лет. Кроме тех случаев, когда Ежедневный пророк пестрил таблоидными высказываниями об успехах чистокровного волшебника.
Он изменился.
Первое, о чем подумала Грейнджер, заметив светлую макушку в толпе, что мужчина приветствовал.
Малфой стал шире в плечах и будто выше. Гермионе хотелось закатить глаза от мыслей, что она заметила его изменения. Изменения его тела и, черт, его лица, что стало мужественнее. От него веяло аристократией. Выдержкой. Пропала мальчишеская ухмылка. Та, что Гермионе даже нравилась. Она никогда не признается ему в этом. Они не были лучшими друзьями. Совсем. Далеко не друзьями.
Она помнила его оскорбления. Те, что так цепляли. Помнила его маниакальный взгляд и… сейчас она может себе признаться, что видела отвращение в его глазах. То, с каким презрением Малфой смотрел на неё.
Грейнджер никак не могла понять — неужели люди могут так сильно ненавидеть?
Но ещё… она помнила их противостояние. Это было похоже на соприкосновения холодного с обжигающе горячим. То, какие эмоции он вызывал в ней — это было неподдельно. Когда её горло сдавливало от невысказанных слов, что крутились на языке на очередную бредятину слизеринца. Она помнит, как вся её сущность будто всегда была готова к атаке. Принимала стойку гепарда, готовясь наброситься, скажи ей Малфой хоть слово.
Но он замолкал. Всегда делал именно так: доводил до точки кипения, забрасывая в котелок свое последнее слово, и ждал. Ждал, когда она взорвется или покроется пятнами алого цвета от злости.
Наверное, так устроено наше восприятие — люди всегда запоминают те моменты, когда эмоциональный фон становится нестабильным на почве той или иной ситуации. Будь то радость или грусть, злость или возбуждение, волнение или сострадание. Но для себя Грейнджер отметила, что именно тот спектр эмоций, что вызывал в ней высокомерный слизеринец, так четко отпечатался в её сознании, прорезаясь отголосками прошлого в моменты её размышлений.
Осязаемость тех эмоций, что вызывал Малфой, до сих пор покалывала где-то на подкорке.
Гермиона сочла это удивительным.
Стоило ей увидеть его. Стоило Драко поднять на неё взгляд поверх головы некой особы, которую Малфой по-джентельменски проводил, указывая рукой на широко распахнутые двери. Гермиона в защитном жесте прикоснулась к шее. Будто его взгляд был режущим проклятием. И сейчас, вздёрнув подбородок, она увидела, как губы мужчины дернулись. Малфой мельком, лишь заметно для неё, качнул головой. Грейнджер восприняла это как усмешку.
Мы не в школе, чёрт тебя побери, Малфой! — Хотелось ей шикнуть на него.
Вся напускная вежливость прошла, уступая место неловкости, когда, кивнув очередному, вошедшему в поместье, он двинулся к ней.
Грейнджер прикрыла глаза, переносясь в воспоминаниях на несколько недель назад.
Единственное, о чем она могла думать: её стоны, его слова, запах свежести и цитруса от листа пергамента, пальцы, скользящие по клитору, и оргазм с послевкусием табака на кончике языка.
Гермиона всегда любила анализировать. Строила логические цепочки, не торопясь с выводами. Но здесь, в этой ситуации, в той, что она оказалась, девушка отказывалась думать. Она просто хотела чувствовать.
Она не могла сказать, что живет в одиночестве. Не могла, пока не стала ближе со своим инкогнито.
Спустя несколько дней её молчания ей показалось, что «М» и вовсе забыл о существовании девушки. Её обижало это. Конечно, если рассудить здраво: она не имела права требовать его внимания. Не хотела навязываться и докучать. Но… он был нужен ей. Она так привыкла говорить с ним…
Гермиона сидела перед шкатулкой третий вечер подряд. Взяв в руки, на этот раз — ручку, она писала и зачеркивала слова приветствия.
Девушка не могла объяснить своей неловкости. Гермионе казалось, что будет глупо благодарить его. Будет глупо спрашивать о том, почему он молчал. У них не было никаких условностей. Не было и намёка на какие-то обязательства.
Это было простым развлечением? Способом разрядки? Самоудовлетворение на фоне долгого воздержания? Но почему с ним?
Гермиона и раньше делала это. Нечасто. У неё просто не хватало времени и сил после рабочего дня и будней, проведённых в отделе тайн.
Думая о мужчине, её бёдра инстинктивно сжимались. Она хотела повторить. Грейнджер заливалась краской. Её щеки пылали при воспоминании себя. Влажной. Раскинувшейся на постели. С рукой зажатой между ног.
«Девушке, привыкшей держать всё под контролем, сложно смириться с тем, что она позволила незнакомцу проникнуть так глубоко в её мысли. — прочла Грейнжер, чувствуя, как кровь закипела. — Я дал тебе время смириться и принять тот факт, что это было удивительно, приятно и взаимно. Это обязательно повторится…»
— Вот же самоуверенный… — прошипела она, отворачиваясь от бумаги.
Когда Гермиона написала ему, сделав вид, что ничего не было, ответ пришёл незамедлительно. Он что, готовился? Написал заранее? Ждал, пока она: «примет своё влечение к постороннему»? Господи, Боже…
«Не бойся своих эмоций. Не бойся меня…»
Грейнджер пылала. Ей хотелось опровергнуть его слова и изложенные «факты». Она ведь не из тех, кто сдаётся, правда?
Но был ли в этом прок?
Она — хотела. Она — хочет.
Может, пришло время признаться себе, что, спустя полтора месяца их общения, они могут… быть собой?
Гермиона до трясущихся рук боялась этого. Боялась, что они не оправдают ожидания друг друга. Конечно, глупо утверждать тот факт, что её внутренняя составляющая была невероятно впечатляющей. Хоть в этом и заключалось их общение. Возможно, «М» знал Гермиону даже лучше собственных друзей девушки. Знал её страхи, желания, чувства.
Он раскрывал её. Медленно. Чувственно. Тонко.
Ей нравилось, что он мог поддержать её во всех темах. Пусть то были споры или же мирная беседа. Им было о чем поговорить. И это пугало. Сейчас — это пугало больше всего. Потому что желание услышать, увидеть свое имя на пергаменте, написанное почерком человека, что словно вкладывает в каждую букву всю сосредоточенность, стало для Грейнджер личным тригерром и самым большим желанием.
Две недели спустя Гермионе захотелось провалиться под землю. Дважды за день.
Первым её обрадовал мистер Вольфонд.
— Это обязательное поручение, Грейнджер, — прокашлялся мужчина, встряхивая газету перед собой. — Не желаю слышать отговорок.
Сказать, что Гермиона пребывала в шокированном состоянии — ничего не сказать.
Малфой Мэнор, конечно, славился своими приемами. Драко производил ошеломляющее впечатление на прессу зваными собраниями, что проводились для таких же, как он. Чистокровных. Успешных. Злых и самовлюбленных волшебников.
Она не понимала — почему? Почему именно она. По словам своего начальника, Драко проводит благотворительный вечер, средства из которого пойдут в фонд поддержки молодых волшебников, что открыл Забини.
Забини. Гермиона готова была фыркнуть на это заявление. Естественно, она слышала, что слизеринцы стали… ответственными и чуть ли не самыми честными и правильными людьми. Она не верила прессе, что тот, кто устраивал вечеринки в выручай комнате, протаскивал алкоголь в Хогвартс, вёл себя столь высокомерно, — стал таким правильным.
Прошло десять лет. — Завыл тонкий голос в голове. — Они изменились.
Гермиона, закатив глаза, поняла, что спорить с руководством бесполезно. Что она приглашена в качестве представителя международного сотрудничества волшебников, где девушка изначально хотела работать, пока её не встретил Вольфонд.
Приняв свою участь на приближающиеся выходные, Гермиона вернулась домой совсем не в настроении объяснять мужчине, что стряслось.
Это был второй раз, когда девушка хотела проклясть всех Невыразимцев. Точнее, одного. Того, чьи приказы она исполняла.
Грейнджер пялилась в эти строки бесчисленное количество времени, пока пальцы не перестали что-либо чувствовать, и лист пергамента, словно шутя над ней, слишком плавно опустился на паркет.
« … К сожалению, в эту субботу вечером я вынужден «покинуть» тебя. Благотворительный вечер в поместье Малфоя. Мне необходимо быть там…»
* * * * * *
Малфой улыбался.
Это… не то чтобы было открытием, нет. Скорее предчувствием. Тем самым ощущением, когда он закуривал. Совершая первую затяжку, ему всегда казалось, что это похоже на альтернативный глоток кислорода. Того самого, что мог его успокоить. Теперь же, подобно маггловской зависимости, глотком воздуха стали эти бумажки. Значения которым он придал с самого начала.
Авис. Авис. Авис…
«… Я хочу почувствовать твои губы на своём теле…»
Такая нужная. Мягкая и нежная… Он представлял её тело под собой. Трепещущее желанием и похотью. Представлял её губы, искусанные им. Слышал звук, прекрасный-невероятный-ошеломляющий звук её приглушенных стонов.
Ладонь двинулась вверх-вниз. Большим пальцем Малфой провел по головке члена, собирая тягучую смазку.
« ... Я… я хочу попробовать на вкус твою кожу. Слизать выступающие капли пота с твоей шеи и горла…»
Её незаменимый запах. Он ощущал, как в воздухе витает опьяняющий вкус Грейнджер.
… Чёрт… Он представлял, какой она может быть. Какой дикой становилась ведьма, стоило её чуть завести. Нужна. До очертенения нужна, Грейнджер. До лихорадки. До приступа. До тепла в животе.
— Блять!
Его рука двигалась интенсивнее, пока строчки её посланий меркли перед глазами. Их просто затянуло пеленой. Его горло сдавило из-за сухости. Мышцы одеревенели.
Кудри. На подушке. Её губы шепчут его имя. Драко. Она выгибается, подставляя шею и грудь для него.
Он сжимает член плотнее, почти до боли, до приятной, разливающейся неги.
«… Я никогда не была такой мокрой…»
— Гермиона…
Яростно выдает он, не осознавая. Образы, что стояли перед глазами, были настолько реалистичными, что Малфой мог завидовать самому себе. Видеть, как он вдалбливается в неё. Кусает, сжимает, целует и лижет бьющееся в конвульсиях тело. Она была его.
Она отдавала всю сущность потаённых эмоций ему. Его секрет. Его самый желанный плод.
Он глухо застонал, запрокидывая голову назад. Ягодицы напряглись, как и мышцы спины. По позвоночнику хлынул жар, и Малфой кончил на живот, сквозь зубы проговаривая её имя.
Оперевшись ладонями о каменную балюстраду, он оглядел двор мэнора. В свете серебра это место казалось ему интригующим. В темноте всегда есть что-то интимное. Что-то, чего не будет днём. Этой тишины. Малейших звуков, что слышны в поместье. Скрипы половиц. Шепотки, пускаемые домовиками, когда они не видят Драко. В тишине Малфой мог представить её голос. Поэтому он был рад, когда она забрала вещатель домой. Мерлин… сколько он уверял девушку в том, что всё в порядке…
