Текст книги "Spirit of the Dead Watching (СИ)"
Автор книги: satania_vo_ploty
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)
Винн, неохотно вытащив из кармашка мантии ошметок сургучной зеленой свечи, сжала ее в своей руке. Остатки фитиля она прихватила, будучи еще в Башне, надеясь, что, может быть, кому-нибудь из своих учеников передаст весточку. К сожалению, она этого сделать не сможет, сургуча после завершения ритуала уже не останется.
– Возьми пергамент, – Морриган достала гусиное перо, кончик которого давно почернел от чернил. – И напиши на нем что-нибудь. Все, что в голову взбредет, не имеет значения.
Сурана склонилась над аккуратным, идеально ровным клочком пергамента, зажав в пальцах перо. Что в таких случаях обычно писали, когда хотели запечатать и передать демона? «Прости меня, не было другого выхода?», «я хочу жить» или «не держи зла»? Она сжала губы в тонкую белую нить, кусая их зубами, и постоянно озиралась на Винн, что разминала сургуч, в надежде, что на ее лице мелькнет хотя бы слово. Но его не было. Впрочем, в таких ситуациях обычно говорят: сама ввязалась, сама расхлебывай. И она черканула на желтом листе размашистую закорючку. Затем еще и еще. Нерия писала одну единственную фразу. Пальцы ее дрожали, мысли выскакивали из головы, и, нехотя, она, наконец, протянула пергамент обратно. «Правильно ли все это?» – терзала Сурана себя вопросом, пока Морриган, не касаясь взглядом букв на листе, даже отвернувшись от них, сложила лист пополам.
– Сила черная, отныне это твое пристанище, ты не обретешь власти до тех пор, пока твой покой не будет нарушен вновь, – отчетливо, уже не бормоча, произнесла Морриган неспешно, чтобы ее бесстрастный голос пропитал насквозь пергамент. Языки пламени задрожали, словно от сильных ветряных порывов, но на болотистой местности сегодня было особенно тихо, даже листья кустарников были неподвижны. Морриган передала сложенный вдвое пергамент Винн, а сама потянулась за старинным конвертом, который казался сгнившим от пережитых столетий.
– Что ее, теперь твое, – произнесла Винн.
– Что ее, теперь твое, – повторила Морриган, раскрыв затхлый конверт.
– Что мое, теперь твое, – шепнула вполголоса Сурана, наблюдая, как пергамент скрылся глубоко внутри конверта, и выдохнула. Казалось, что это конец, ночное сборище ведьм могло расходиться.
– Нужна капля твоей крови, – требовательным тоном попросила ведьма, протянув руку к Суране. Та опешила и машинально притянула свои руки к груди. – Если хочешь что-то получить, надо что-то отдать. За просто так ничего в этом мире не происходит.
Руки послушно вытянулись вперед тыльной стороной вверх. Сурана позволила Морриган вытащить иглу и умело, будто бы она занималась этим не единожды, проткнуть ее палец. Сурана поморщилась. Алая бусинка появилась на подушечке пальца. Сургуч в руках Винн плавился, и Морриган, обхватив руками кисть Сураны, придвинула ее к жгучему огню. Другой рукой она держала конверт и сухо кивнула Винн, чтобы та капнула зеленым сургучом на него. Окрашенная плавкая смесь небрежно застыла, запечатывая хранилище с пергаментом.
– Ты овладеешь тем, кто первым сорвет заговоренную печать и прочтет письмо, ибо тело, которым ты желаешь управлять сейчас, больше не принадлежит тебе. Отныне и навсегда ты над ним не властен и будешь прозябать в клетке, пока это тело не соизволит передать тебя другому. И ты не осмелишься нарушить это правило, ибо мой заговор крепок и лепок. Крепче камня каленого, вострее ножа булатного.
Морриган наклонила палец, сжимая его своими, выдавила пару капель крови на сургуч. Они мгновенно впитались, разукрашивая зеленый цвет алыми разводами. Руки всех троих над костром загорелись синим пламенем, а где-то за спиной Сурана услышала недовольное, гневное шипение, промчавшееся через ее плечо. Громкий треск ломаных сучьев прозвенел по всему лагерю, закладывая уши. Глаза подернулись едва заметной поволокой, Сурана напряженно выдохнула, чувствуя каждой клеточкой тела легкость и пустоту. Нерия ощутила, как от нее оттягивается потусторонняя энергия, как она струйкой, потоком бежит и впитывается в печать и пергамент. Ее что-то покинуло, точнее, что-то из нее пинками вышвырнули и загнали в бумажную клетку. Нерия облизнула обветренные губы. Ее освободили от демонических оков, но теперь в голове звучал, наверное, самый главный вопрос: «Что дальше?»
– Храни это письмо и отдай тому, о ком будешь знать, не первому встречному. Попробуешь его сжечь или уничтожить – печать сорвешь сама и станешь снова жертвой. И помни, чем больше времени протянешь ты, тем сильнее станет демон. Советую отдать такой подарок лучшему врагу, чем больше злости испытаешь ты, тем лучше. Хотя бы угрызения совести не будут мучить.
========== Часть 5 ==========
«Так же прилагаю письмо личного характера для Стража Алистера» – пальцы дрогнули, из заостренного конца перьевой ручки на размашистые с завитушками буквы упала чернильная капля. – «Я ценю его силу и доброту превыше всего, и мои старания в борьбе с нашим Зовом окажутся напрасны, если…»
Гонец на скакуне цвета вороного крыла скрылся за горизонтом, мчась обратно в Скайхолд, к леди Инквизитору, чтобы скорее передать послание.
___________________________
Он спустил с ее плеч рубашку и обнажил грудь. Она инстинктивно попыталась прикрыться, словно притворяясь стеснительной леди, но Каллен стремительно опустил голову и страстными поцелуями стал покрывать ее пальцы. Тревельян отдернула руки, и тогда он прижался лицом к ее груди, нежно поглаживая соски и играя с ними губами.
– Каллен, – она произнесла его имя мягко, неторопливо, смакуя на языке, и вдруг хрипло воскликнула от неожиданности и боли. Каллен крепко защемил пальцами левую грудь. Наслаждаясь ее живой упругостью, он двигал рукой вверх и вниз, перебирая пальцами вздувшуюся между ними поверхность груди, туго обтянутую гладкой нежной кожей. Каждое касание его губ и рук сопровождалось ее томными выдохами, и к Эвелин в голову закрадывалась мысль, что Каллен не такой уж и безгрешный, каким хотел казаться перед всеми.
Каллен обхватил губами розовый бутон соска, прикусив его зубами, и она застонала, вцепившись пальцами в его мягкие светлые волосы. Его губы такие горячие и такие мокрые, что терпеть не было мочи, Эвелин хотела прильнуть к ним, облизать, жадно целовать, но вместо этого только сильнее прижала за волосы его лицо к своей набухшей груди.
Он потревожил своего Инквизитора в полдень, по срочному делу, докладывая обстановку после очередного похода своих солдат. Бесстрастный голос, читая рапорт, дразнил Тревельян прервать его на полуслове и толкнуть сильное тело на кровать. При исполнении обязанностей он всегда был серьезным, холодным и недоступным, словно нарочно забывал, кто перед ним стоял, даже когда они вдвоем. «И все?» – шепнула Эвелин, плотно закрывая дверь, пока Каллен с удивлением в лице и отчетом в руках молча наблюдал за ней. «Неужели мой Советник просто так уйдет, не отведав благодарности за столь тяжелый труд?» – она отобрала листок из его рук, небрежно скомкала пальцами и бросила через плечо, прильнув к Каллену всем телом. Эвелин потянулась к колючей щеке и, наплевав на субординацию, замечая на мгновение в светлых омутах стыдливость, погладила ее. «Ну же, мой Советник, согреши со мной. Создатель не увидит».
Тело Эвелин снова напряглось и выгнулось дугой от его будоражащих прикосновений. Какое-то первобытное чувственное наслаждение пронзило все ее существо, и она застонала, когда его бедра рывком затолкнули член до самого основания в ее лоно. Эвелин по-прежнему цепко держала светлые волосы Каллена, ерзая верхом на нем. Она была доведена до исступления низменными желаниями, но умелые ласки, которыми он одаривал ее, никак не совпадали с его прошлым. Они выдавали с головой его грязные тайны и похождения в борделях Вольной Марки. Быть может, одна из девок приучила его руки горячо ласкать женское тело, а его губы – лизать кожу, виртуозно представив ее подтаявшей плиткой шоколада. Быть может, этой девкой была Хоук, ведь они с Калленом знали друг друга достаточно давно и с легкостью могли поддаться искушению. Фантазия над ней глумилась, рисуя картинку, как он, лобызая нагую Хоук в руках, благодарил ее за проявленную отвагу и приводил в исступление на каменных плитах возле окаменелой статуи Мередит. Эвелин зарылась пальцами глубже в его светлые пряди на затылке и потянула их вниз, чтобы опытный любовник, наконец, отвел внимание от ее покрасневших, растерзанных сосков. Каллен поддался властным пальцам и приподнял голову, хмурясь от прилившей волны боли.
– Говоришь, никогда никого не хотел? Жил уединенно? Говоришь, в Киркволле не заводил интрижек? – она пытливо смотрела в его глаза и сильно сжала мышцами влагалища твердый член внутри себя. Каллен зажмурился, напряженно вбирая вздувшимися ноздрями воздух, и лишь качнул головой, немо ответив на вопрос, за что Тревельян сама стала дергать бедрами, резко приподнимаясь вверх и неторопливо насаживаясь обратно. Вязкая жидкость грела ее изнутри и стекала по упругой головке члена вниз, отчего скользить на нем стало легче. При каждом погружении его затвердевшей плоти внутрь себя Эвелин сладостно стонала, вжавшись в мускулистое тело, покрытое испариной. И с каждым новым рывком Каллен хрипло произносил ее имя, сжимал и мял в руках влажные ягоды, что шлепались об его ляжки. Эвелин чувствовала, как ее оргазм нарастает с новыми уверенными ударами, однако в миг, когда она уже почти достигла его, Каллен стиснул ее изящный стан, не позволяя двинуться.
– Не сейчас, – требовательным тоном отозвался он. – Только вместе.
Он рывком бросил Тревельян на кровать, склонившись над ней. В ее светлых глубоких омутах шаловливо плясали искры похоти и желания. Она обхватила Каллена за шею и закинула ноги ему на поясницу, острее ощутив вязкую головку, трущуюся между ног. Ей снова жарко, губы пересохли от прерывистого дыхания, Каллен хотел их поймать своим ртом, но они ловко увиливали, стоило только до них едва дотронуться. Она его дразнила, она игралась, но он был не в силах соблюдать ее правила, его пальцы обхватили подбородок быстро, частично обездвижив женское лицо. Губы Эвелин вытянулись в хитрой ухмылке, маня впиться в них, обвести языком их четкий контур, укусить за дерзость.
– Согреши, – пылко просила она. – Согреши со мной, мой Советник.
___________________________
Прошло столько лет…
Но ее фигура была все такой же стройной и изящной: ее осанка так же пряма, и волосы белы, как белая волна, как снег, черты ее лица не изменились, даже не заострились. Целый год страданий от тяжелой невзгоды, которая покидала только во время разговоров или сражения, не мог истощить ее сил и сокрушить ее железное здоровье. Сурана не имела права сдаться, ведь она так любила жизнь, цеплялась за нее мертвой хваткой даже тогда, когда, казалось бы, кончина была неминуема. Архидемон пал подле ног Нерии, Мать на последнем издыхании, выблевывая собственную кровь, проклинала ее, горстки порождений тьмы не противились смерти – Сурана преодолевала трудности одну за другой. Тяжко и мучительно когда-то, а сейчас они казались пустяком. То, что сейчас преследовало днями и ночами, мешало думать и вспоминать о таких простых вещах, как ужин. Музыка. Такая прекрасная и манящая. Такая назойливая и приставучая. В поисках исцеления и способа продлить жизнь Сурана забрела далеко на Западе в маленькую деревеньку, хижины в которой отдаленно напоминали Редклифские, – голь перекатная. В окнах кривых домиков не видать ни света, ни тени – словно они были брошены своими жильцами много лет назад. Местный староста, увидав в своих краях Сурану несколько дней тому назад, разрешил остаться и выделил жилье. Серый Страж, к тому же эльф и маг, в здешних краях – большая редкость, однако неприязни или страха в глазах у местных Нерия не видела. Они приняли ее.
Никто не знал, какое угрюмое, мрачное существование она влачила в походах долгие месяцы, ощущая лишь холод, когда у нее погасал костер, голод, когда она забывала поесть, а по временам – исступленное желание снова встретить своего Алистера. Да, своего. Когда проходит столько времени, а человек, питающий к ней нежные, самые светлые чувства, всегда рядом, то она невольно к нему привыкла. Возможно, она его пока еще не любила, но ей было необходимо его присутствие даже ночью: чувствуя тепло его руки, покоящейся с оттенком хозяйственности на изгибе талии, она позволяла себе стать на мгновение слабой, нуждающейся в защите женщиной. Она знала, что от любых невзгод его плечо ее прикроет. С ним безопасно. С ним легче выжить.
С первых дней путешествий после Мора мысли о Каллене еще гложили Сурану. Она тосковала, скучала по нему и лелеяла надежду, что когда-нибудь ей хватит храбрости встретиться с ним вновь. Хотя бы издалека взглянуть на его фигуру, увидеть, что он в добром здравии, а затем подойти к нему со спины, всплыть перед глазами призраком прошлого. Впрочем, возможно – она убеждала себя – обстоятельства сложились для обоих наилучшим образом, разветвляя их дороги навсегда. К сожалению, убить любовь в себе не сложно, сложно убить воспоминания. Они преследовали Сурану в ее снах, тревожно будили, нарочно проносившись в голове снова и снова, будоража кровь. Но со временем чувства притупились, и неизвестно, то ли Алистер в этом ей помог, то ли Нерия никогда не любила Каллена, ведь настоящей любви неведомы преграды. С другой стороны, ее отсутствие ничего не изменило в жизни Каллена – по крайней мере, ей так думалось, – поэтому ее присутствие в ней уже не имеет никого значения. Пусть лучше будет так, а не иначе: оставшиеся пригоршни серых, будто их посыпали пеплом, воспоминаний и больше ничего.
___________________________
Она облокотилась спиной на балконную арку, длинная меховая накидка Каллена на плечах, придерживаемая руками, скрывала ее наготу и грела от морозного ветра. От Эвелин пахло его семенем, ее соками и потом – ей нравилась эта сладкая с солоноватым привкусом смесь. Каллен, голый по пояс, в одних штанах, лежал на кровати и прерывисто, как после бега, дышал, с замиранием сердца наблюдая за ее профилем. Завитые локоны волос, хаотично расположившись на буром мехе, трепетали от легких ветровых порывов. Довольная улыбка застыла на ее губах, она с закрытыми глазами вспоминала сладостный час в его объятиях. Пальцы отпустили края накидки, и та, будто специально дразня Каллена, оголила приподнятую грудь с затвердевшими сосками, выпуклый животик и дорожку из коротких темных волосков на лобке. Яркие и теплые лучи солнца падали на сокровенные участки ее тела и переливались желтоватым отливом.
«Ты прекрасна», – пронеслось в его мыслях. Эвелин словно услышала это, ухмыльнулась, обернувшись к покрасневшему лицу, и движением руки сбросила с плеч накидку. Каллен, сглатывая застывшую на языке слюну, проследил, как стремительно меховая мантия скользнула вниз. Он старался не смотреть на Эвелин, контролировать свое тело, но оно в тот же миг так же стремительно, подражая скорости падающей мантии, предало его.
– Эвелин…
– Ни слова, – приказала она, отпрянув от арки. – Иди ко мне.
Каллен поднялся и на секунду задержал свой взгляд на ней, а потом почти против своей воли, чувствуя, как за штанами полыхал его член, направился в ее сторону. Он провел глазами по ее округлым бедрам и изгибу ягодиц и испытал непреодолимое желание сжать их в своих руках.
Проклятье!
В ее присутствии он просто не в состоянии был думать о чем–то другом.
Эвелин всегда любила честную игру, отчего пальчики, касаясь ее губ, слегка дрогнули. Взгляд Каллена с удивлением опустился вниз: тесьма на штанах, переплетенные концы которой висели ниже бедер, поддавшись колдовству, распустились. Хватка их ослабела, и штаны скатились с его ног, выпустив наружу поднявшийся, почти затвердевший лакомый кусок плоти. В глазах Эвелин плясали демоны, дрожа от новой волны возбуждения, она наблюдала, как член наклонялся вниз с каждым шагом. Смущенный наглостью Тревельян, Каллен ускорил темп и через мгновение сжал ее талию, притянув к себе, чтобы она перестала смотреть на часть его тела, как на очень редкую реликвию, как на золото в алхимии.
– Ах ты, мой лукавый демон Желания.
Его горячее дыхание опалило мочку уха, и Эвелин, блаженно закатив глаза, обхватила Каллена за шею. Он без лишних прелюдий подхватил ее, оторвав от пола и позволив обнять себя ногами за бедра и, придерживая за ягодицы и спину, впился в губы долгим, жарким поцелуем. Каллен никогда ни единым словом не обмолвился об ее наружности. Охваченный своей страстью, быть может, он считал ее даже красивее, чем она есть на самом деле. Для него она была всегда окутана облаком, которое его воображение окружало ослепительным ореолом. На внешние перемены, будь то ссадины или шрамы после боев, он не обращал внимания: для него она была всегда одинаково любимой.
___________________________
Холодное сияние луны подсвечивало прохудившиеся крыши хижин. С неба опустилось покрывало тишины, накрыв маленькую деревеньку и погрузив каждого в тягучий мир грез. Только Сурану оно обошло стороной.
В руке у Нерии колыхалась свеча, и среди ночи она казалась ей яркой, как солнце. Свет от огонька падал на кусок карты, что пылилась на столе посреди комнаты уже вторые сутки, и на иголки, воткнутые в ее полотно, в те места, в которых Сурана успела побывать. Она не могла заснуть: мысли тлели от певучего шепота в голове. Он пожирал ее и тянул куда-то вниз, глубоко под землю, куда никогда не пробивались яркие лучи солнца и отовсюду разило безысходностью. Сутулясь, Сурана склонилась над картой, впившись ладонями в края стола, и обвела изучающим взглядом местность поблизости. Она что–то упустила – ей так казалось – важную мелочь, которая могла повлиять на исход ее поисков. Но какую?
Неожиданно постучали в окно. Быстро и тихо, будто бы боялись привлечь чужое внимание. Сурана резко подняла взгляд от карты и столкнулась с встревоженным лицом, до которого едва дотягивался свет от пламени свечи. За окном стоял Кидско, мальчик лет двенадцати, и указывал пальцем в сторону. Он пытался шевелить губами, но с врожденным проклятием, именуемым немотой, выходило это скверно. Пребывая в деревне только первый день, Сурана встретила его на улице, светившегося от счастья, ибо Стражи для него являлись всего лишь красивой легендой, отголоском прошлого. И сейчас, часто моргая и уже лихорадочно махая рукой в ту же сторону, Кидско, кажется, хотел о чем-то предупредить своего героя.
Тук-тук-тук. Кто-то ровно три раза стукнул по входной двери тяжелой рукой. Сурана отпрянула от стола, наблюдая, как задрожало маленькое, неяркое, но острое, как кривой меч, пламя свечи. «Кто?» – короткий вопрос в голове подгонял получить на него ответ, отчего ведьма направилась к порогу, зыркнув на посох, что покоился в углу возле двери. Одной рукой она коснулась его древка, другой – отворила щеколду.
Недалеко от порога неуверенно мялся гонец.
Ее вновь разыскала Инквизиция. Интересно, что на этот раз?
___________________________
Они не спешили. Первобытные инстинкты были удовлетворены, и сейчас их тела знакомились друг с другом заново. Сильные руки, придерживая за ягодицы, теснили Эвелин к колонне на балконе, губы Каллена опустились на ее рот, и они поздоровались нежным поцелуем. Ее пальчики ласково перебирали его волнистые локоны, закапывались в них и сильнее прижимали его лицо к ее. Каллен, молча пропуская через себя токи, ясно чувствовал простую красоту женского тела, его теплоту и страсть. Они хотели любить друг друга иначе: с трепетом, с хриплым томлением в груди, запомнив каждое мгновение, словно это было в последний раз.
Для них цвел рай, увлекая друг друга, поглощенные друг другом, они забылись в своем благоуханном дне. Пусть придворные и священнослужительницы совещаются, пусть снуют орлесианцы, и круглое солнце полностью уйдет за горизонт, ни Каллен, ни Эвелин ничего не хотели знать об этом. Они ласкали друг друга на балконе, упиваясь жарким поцелуем, и никто из них не чувствовал разгневанных порывов ветра на обнаженном теле.
Немного погодя, насытившись ее влажным ртом, Каллен отступил от каменной колонны с Эвелин на руках и неторопливо направился в комнату.
– Я читал молитвы – Они не слышали. Я каялся, взывал к милосердию на коленях – Они не видели. Создатель и Андрасте отказали мне, видя, насколько я слаб и плотью и духом рядом с твоим податливым телом. Вся ты… – оробелым голосом говорил он, после каждого слова целуя разгоряченную напряженную шею Эвелин, пока она сама, поддавшись вперед, тихо хихикала над ухом, зарываясь носом в его мягкие, пахнувшие банным мылом волосы.
– Те, кто оберегают нас, деспотичны по своему нраву, Они способны отказывать в простейшей справедливости, слишком настойчиво требуемой по праву, но почти так же часто Они награждают щедрее, чем следует, подобно деспоту, который любит, когда взывают к его великодушию.
Каллен обхватил упругие ягодицы крепче, внимательно вслушиваясь в ее текучий голос, и не мог понять, что же Создатель ниспослал ему:
– Так ты моя награда за самобичевание или пытка за настойчивость? – хрипло шепча, путаясь в собственных мыслях, Каллен прикрыл глаза. – Ты заставила понять, как много лет я врал себе. Мое раскаяние не настоящее. Оно холодно и мертво и ничем не может помочь мне. Покаяния у меня было довольно, но раскаяния не было. Ты настойчиво меняешь мою жизнь, ты деспот, ты…
– Виновна, – она вынесла приговор себе сама, и ее шепот утонул в его волосах.– Я виновна, что возжелала тебя с первой встречи, виновна, что в унизительной слабости ублажала себя, представляя, как ты овладеваешь мной и целуешь мой рот. И я виновна, что не способна бороться с собой, своими желаниями и чувствами, когда слышу твой голос.
И они рухнули. Каллен зацепился ногой за меховую накидку, что зловеще поджидала их на балконном пороге, и не удержал равновесия. На холодном каменном полу, придавив своим тяжелым телом Эвелин, он смотрел на нее и дивился. Она, казалось, совсем не испытывала неприятных ощущений от падения или неудобств, продолжая крепко обнимать ногами его бедра. В глубоких глазах отражалась радость, будто Эвелин давно хотела это сказать, но никак не решалась. То ли стыдилась собственных слов, то ли боялась, что после них Каллен будет стыдиться ее сам. Но ее сердце, скрывающее постыдные тайны, открыло их в этот день не с отвращением, а с несказанным ликованием.
___________________________
«…
Мои соболезнования».
С уважением, Леди Тревельян.
Ее веки сомкнулись, как стальные двери. Руки сильнее сжали края письма. Сурана не могла в это поверить, она не хотела в это верить. «Проснись, проснись, проснись», – твердил голос в сознании, словно это очередное видение, дурной сон, от которого бросало в жар и мутнело в глазах.
«Храбрый Страж Алистер достойно ушел из жизни, сражаясь за…»
Сурана вдруг поняла, что это значит, – она это поняла и услышала.
– Он умер, – повторял чей-то голос. – Он умер.
Речь шла о мужчине, который давал ей силу и защиту. О мужчине, который любил ее. О мужчине, который был готов ради нее на все. Он умер, а она осталась одна. Но нет, не совсем одна. С ней был еще этот мужской голос, преисполненный печали и безнадежности.
– Он умер, – говорил гонец снова и снова, а потом добавил: – Его никогда не забудут. Благородный Страж пожертвовал собой ради всех нас.
«Пожертвовал? Что ты несешь?», – Сурана опустила руки вниз, ее взгляд бешено метался влево-вправо. Ей было ужасно тяжело, словно оборвалось сердце, словно в душу червь проник и все там опустошает, вызывая в ней крик. Как же хотелось сейчас взвыть погромче, чтобы вылилась вся боль, но ведь это невозможно. Ни похорон, ни могилы, ничего. Остался только след страшной муки и тоски. И это достойная смерть? Сурана покачала головой и прижала язык к небу, сомкнув сильно челюсти, отчего выскочили желваки.
Гонец немного наклонился вперед в знак уважения и почтения, боясь поднять на Сурану взгляд, и развернулся к своей лошади, что стояла за его спиной. Но стоило ему шевельнуться, как цепкие пальцы Нерии обхватили его кисть, заставляя замереть на месте. Изумленный взгляд столкнулся с насупленным лицом Сураны. Она сглотнула ком в горле и попыталась как можно спокойней, без надрыва в голосе произнести:
– Подожди.
___________________________
Их потревожили внезапно.
– Леди Инквизитор, – и снова тарабанили усердно в дверь, будто во дворе Скайхолда ждал Корифей, который чудным образом сумел восстать из мертвых и жаждал мести. Каллен шустро, боясь попасться на глаза в чем мать родила, натягивал на себя штаны и мешковатую рубашку, бегая взглядом по полу в поисках кирасы. Его брови недовольно хмурились, губы сузились в нить, весь его вид показывал, что он злился попытке посторонних потревожить их покой. Тревельян оделась быстрее. Представ в обтягивающей бежевой рубашке, что сильно теснилась в груди, возле двери она мельком взглянула на Каллена. Они вроде бы взрослые, преодолели такие трудности вместе, а вели себя порой как дети. Все знали об их романе, напыщенные гости из Орлея даже пустили слух об их помолвке, но ни Каллен, ни Эвелин в обществе не кичились своими отношениями и старались выглядеть невинно: она его Инквизитор, он ее Советник.
– Ваша милость! – взволнованно воскликнул гонец на пороге и наклонился к ее ногам, заметив насупленное женское лицо и услышав властный голос:
– В чем дело?
___________________________
Свеча потухла, и мрак ночи укрыл в себе скупую слезу, застывшую на щеке. Письмо с аккуратным почерком от Инквизитора упало с глухим стуком на доски подле Сураны. Колотящиеся руки стремительно сжались в кулаки, ногти беспощадно впились в ладони, протыкая все сильнее и безжалостней бархатную кожу. Из груди донеслось сквозь зажатые зубы протяжное тихое мычание. Пока гонец ждал за порогом, а Сурана в комнате одна – можно позволить вылиться немного боли, совсем чуть-чуть, иначе она захлебнется в ней. Пусть она и не любила, но представить свою жизнь без Алистера уже не могла. Не хотела.
И осознание того, что она больше никогда не ощутит прикосновений рук, которые сначала несмело поглядят по голове, а потом прижмут к себе, скребло по голым костям тупым лезвием.
«Я просила. Просила защитить его. Почему?»
Сурана вспомнила тот день, когда к ней в первый раз примчался гонец с посланием от Инквизиции. Вспомнила, как она писала ответ, почти умоляя леди Тревельян позаботиться о нем. Вспомнила ту кляксу, что застыла на листе бумаги от дрожи в руке, словно изнутри Сурана тогда украдкой почувствовала подкрадывающуюся сзади беду. А затем она вспомнила рваные строки из письма, валявшегося сейчас где-то рядом в темноте: «В Тени он и Защитница Киркволла…», «Если бы не он, то Тедас бы пал…», «Попали в западню…У меня не было иного выхода», «Нужно было решить, кто… Он вызвался сам ради всех Серых Стражей».
«Леди Тревельян ткнула в него пальцем. Избрала нарочно. Кем она себя возомнила, вершительницей судеб?»
Выбрались из сумеречного мира все, кроме него. Каждый сразился с собственным страхом, пробиваясь сквозь тьму и демонов, а он не смог, остался там, жертвуя собой во благо всего Тедаса. Так решила Тревельян. Бросила в пасть бестелесным тварям, выбрала его в качестве приманки, лишь бы спасти свою шкуру и своих друзей. Почему именно его, а не кого-то из собратьев? Или ту же Защитницу?
Теплые алые капли выступили из ранок под ногтями, стоило только разжать пальцы, и скользнули по ладоням вниз, проливаясь на сапоги.
«Как она посмела… Вестница Андрасте, Инквизитор, правительница чужих жизней… Если бы не он когда-то, то она бы не дожила до сегодняшнего дня, ее тело проткнул бы насквозь какой-нибудь гарлок мечом и бросил подыхать на затхлой тропе».
И чем дольше Сурана горячо убеждала себя и свое сердце в том, что ключевую роль в смерти Алистера сыграла Тревельян, а не безысходность и отчаянность ситуации, тем больше верила в это. Через несколько минут не осталось ни малейшего сомнения, всю Сурану распирало от отрицательно окрашенных чувств, и оттого злость перекрыла трезвый ум, даже отравляюще-прекрасная музыка в голове затихла, видно, посчитав, что гнев, охвативший с головы до пят, сожрет Нерию без ее помощи.
Ведьма подалась вперед, наступив на письмо, которое с хрустом смялось под ногой и в тот же миг вспыхнуло огнем. Уверенными громкими шагами, нарушая повисшую тишину, Сурана пошла вглубь комнаты, раскрыла сумку, покоящуюся на стуле, и рывком вытряхнула из нее свои вещи. Кучка из одежды, книг, скрученных карт и амулетов с поясами свалилась на стол. Сурана замельтешила в ней, судорожно разбрасывая предметы на пол, пока тлел кусок опаленного письма. Ей требовалось найти только ее – единственную вещь с острым запахом трав, зеленым сургучом и алыми разводами крови.
___________________________
– Ненавижу соскребать сургуч, – буркнула Эвелин, рассматривая старинный конверт в руках. Он выглядел потрепанным, будто бы пролежал целую вечность в сырой кладовке, и от него воняло затхлой древесиной.
Ее пальцы провели по шершавой поверхности, задевая подушечками выпуклую зеленую печать. Мускулы руки напряглись. Колкость в пальцах заставила отдернуть руку и нахмуриться, теряясь в догадках, зачем Герой Ферелдена передала с гонцом этот странный конверт. Пальцы той же руки снова потянулись к печати с разводами, чтобы поддеть ее ногтями, но внезапно письмо выхватили другие руки.
– Давай я, – с оттенком волнения произнес Каллен и глянул на конверт. Он пытался забыть ту грешницу, благодаря которой остался жить и которая таяла от его поцелуя в той комнатке, наслаждаясь каждым прикосновением чувственных губ. Если бы Нерия отозвалась на зов Инквизиции в свое время и примчалась бы сюда, тогда бы – Каллен сам этого страшился – в нем вновь проснулась та частица воспоминаний, от которой невозможно избавиться, даже любимая женщина, выжидая сейчас рядом и наблюдая, с каким любопытством рассматривал ее Советник письмо, не способна их искоренить. Она появилась в его жизни задолго после них.
Он сноровисто соскреб сургуч с письма.
Идеально ровный кусок пергамента лег в его руки.
Почерк Сураны Каллен узнает из тысячи чужих.
Колючий подбородок дрогнул, но глаза остались неподвижны и смотрели на Эвелин, не моргая, и только теперь она увидела, какие это незнакомые, какие это страшные глаза. Уже год она смотрела в них и знала их лучше, чем свои, а теперь в них было нечто новое, чего она не могла узнать и что заставило ее содрогнуться всем телом.
– Что там написано? – тревожно спросила его Инквизитор.
– Теперь Он твой.
И глаза его потухли.
