Текст книги "Сделай шаг навстречу (СИ)"

Автор книги: SashaXrom

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Тут уже я с любопытством смотрю на своего парня:

– По какой части ты с ним пересекался?

Тут щёки Рената немного розовеют, но он тут же беспечно улыбается:

– Да, ерунда какая-то, я и не помню уже, – и тут же переводит разговор на другую тему. – Так с чего ты тут в одиночестве разглядываешь его божественные фотографии?

– Я буду снимать его в своём новом фильме.

Ренат восхищённо присвистывает и удивлённо смотрит на меня:

– Вот это новость так новость. Ты понимаешь, что его присутствие в картине делает её автоматически шедевром? Милый, он прославит тебя.

Ренат обнимает меня за плечи, прижимаясь своей щекой к моей и снова смотрит на фото Ильи:

– Но работать с ним… – тут он огорчённо вздыхает, – это сущий ад.

Слова Рената пролетают мимо моих ушей, я сейчас так погружён в свои мысли, что не слышу его, не вижу, его нет в моём мире.

Зачем ты согласился на эту роль, Илай?

Потешить своё эго? Показать мне, чего ты добился? Так я и так знаю.

Помочь мне, или, как сказал Ренат, прославить меня? Для чего? Ты помнишь ещё меня, кем я был в твоей жизни?

У меня слишком много вопросов и ни одного ответа на них.

– Егор, – голос Рената выводит меня из состояния задумчивости, – ты думаешь, он добился славы только из-за своей внешности?

– Я думаю, что он очень талантлив, – отрезаю я: продолжать этот разговор и обсуждать Илью с Ренатом – это последнее, чем я бы хотел заняться в этой жизни.

– Талантлив, – нараспев произносит Ренат и усаживается мне на колени. – А я талантлив? – он испытующе смотрит мне в глаза.

Что? Первый раз за всё время нашего знакомства он спрашивает о своих профессиональных качествах, а я не знаю, что ему ответить. Я не видел ни одной его работы, я не знаю, каков он в своей роли, я почти ничего о нём не знаю.

– Так что? – он приподнимается с моих колен и опирается на стол. – Скажи. Или я талантлив только в этом?

Он наклоняется ко мне, кладёт руку мне между ног и засасывает кожу за ухом. Я смотрю через его плечо на экран монитора так и не закрытого ноутбука. На меня смотрит Илай, смотрит в упор, словно знает, что напротив именно мои глаза. Приоткрытые губы тронуты лёгкой усмешкой, в глазах усталость, и меня накрывает волной возбуждения. Ренат тут же отзывается, съезжает на пол, дёргает вниз молнию, я приподнимаюсь на стуле, не отрывая взгляда от лица Ильи, а мой член тут же накрывает тёплый и умелый рот, сразу же и глубоко затягивающий меня в нарастающую эйфорию.

Но мне этого мало, мне хочется больше. Я рывком поднимаю Рената на ноги, сдёргиваю с него джинсы и нагибаю его плашмя через стол. Он тут же выгибается мне навстречу, сую ему пальцы в рот, он с готовностью облизывает их, смачивает их своей слюной. Толкаюсь по его слюне в ждущий меня вход, сначала пальцами, потом членом в горячую пропасть без дна и надежды на спасение.

Трахаю его, а в голове он, смотрит на меня, совсем рядом… как же хорошо.

Ренат словно чувствует, тянется рукой, чтобы захлопнуть крышку, но я перехватываю его, заламываю его руки назад, наваливаюсь всем телом… вот он, мой Ила, рядом… ты помнишь меня?

Ренат стонет подо мной, и меня выносит вместе с ним в одной судороге на двоих.

Потом он ещё какое-то время лежит на столе, приводя в порядок сбившееся дыхание, встаёт, смотрит сначала на меня, потом на фото Ильи, дёргает бровью, поправляет свою одежду и, ни слова не говоря больше, выходит из комнаты.

Я же остаюсь один на один со своими мыслями и полной неопределённостью, как я буду выплывать из этого омута. Впереди съёмки фильма, который или расставит всё на свои места, или лишит мою жизнь последнего смысла.

Подготовительный этап уже в полном разгаре, выстроен календарно-постановочный план съёмок, сгруппированы планы по локациям, выбраны места для натурных съёмок, подобраны декорации, костюмы – вся команда замерла в ожидании прибытия только одного человека, все, от гримёров до осветителей ждут его, принца Датского.

Я тоже жду, я готовлюсь к встрече с ним, я проигрываю в голове множество эпизодов, как лучше себя вести с ним, но всё же, в итоге, я оказываюсь не готов, да и смешно было думать, что к этому можно подготовиться.

– Егор, тебя Говорин просит зайти к нему, – кричит мне Миронов, который, к слову сказать, отправился тогда вслед за мной в Москву и устроился оператором в ту же кинокомпанию, куда пригласили меня.

Я с сожалением отвлекаюсь от обсуждения эскизов с нашим художником-постановщиком. Если уж Руслану приспичило меня видеть, то надо поторопиться: раньше начнём – раньше закончим.

В кабинете продюсера непривычно много народа, все о чём-то разговаривают, смеются – что за праздник, а я не в курсе?

– Егор, – Руслан, широко улыбаясь, подходит ко мне и хлопает меня по плечу. – Хочу передать в твои надёжные руки нашу звезду. Он сегодня прилетел и сразу с корабля на бал. Илай, – он оглядывается назад, а светловолосый парень, ранее не замеченный мной, стоящий у окна и задумчиво глядящий на улицу, поворачивается к нам, не торопясь подходит и протягивает мне руку:

– Ну, здравствуй, Егор, – с едва заметным акцентом произносит Илайя Голденберг, всё такой же красивый и ни на кого не похожий, смотрит на меня абсолютно нечитаемым взглядом и улыбается ослепительной голливудской улыбкой, такой искренней, но такой фальшивой, что земля уходит у меня из-под ног.

========== Шесть лет мимо жизни ==========

И вот я смотрю на него: моё прошлое, моё настоящее, моя история – всё сейчас в одном моменте, в одной секунде, в одном застывшем на всю жизнь кадре.

Да, фотографии не могут передать изменений, которые произошли во внутреннем мире человека. Это всё тот же Ила, но что-то неуловимо поменялось в нём. Шесть лет – большой срок, чтобы пересмотреть свои приоритеты и попытаться что-либо перестроить в них.

Того эпатажа, которым он шокировал окружающих, больше нет – это перестало быть для него острой необходимостью? Почему? Потому что он нашёл себя, реализовал себя так, как он хотел и мечтал?

Лицо без косметики, серьёзный взгляд, никаких женских тряпок – да, его по-прежнему можно спутать с девушкой, но только на первый взгляд… а потом мираж рассеивается, и на тебя смотрит всё же парень.

Нравится ли мне такой Ила? Да, он мне нравится, Ила понравится мне любым, даже если побреется налысо или отрастит бороду. Это же он, это не кто-то там.

– Я просмотрел сценарий. Оригинальное режиссёрское решение, – отстранённо улыбаясь, говорит он совершенно нейтральные фразы, чтобы только поддержать разговор.– Мне нужен график съёмок.

– Конечно, – не менее равнодушно отвечаю я. – Мой помощник предоставит вам нужную информацию, и, вообще, по всем вопросам можете обращаться к нему. Я вас позже познакомлю.

– Отлично, – кивает Илай и поворачивается к Руслану. – Мне надо съездить в мой отель, всё-таки часы перелёта сказываются на самочувствии.

Они ещё о чём-то разговаривают за моей спиной, а я, сославшись на неимоверную занятость, выхожу из кабинета продюсера и иду в сторону павильона.

Я и не надеялся ни на что, чего я, собственно, хотел от этой встречи? Что он бросится ко мне на шею с признаниями в вечной любви? Чушь какая, конечно же, нет.

Прошло столько времени, что могло остаться от того вихря эмоций, который овладел нами тогда? Да и значил ли я хоть что-нибудь для него? Скорее всего, этого я никогда не узнаю.

Кем мы были друг для друга? Просто людьми, которых случайно столкнула судьба, просто пешками, которые вышли на одно шахматное поле, чтобы сразиться всего в одной битве. Короткий отрезок пути, который мы прошли вместе, так и не попытавшись понять друг друга.

То, что он стал для меня моим личным адом, моим мучительным воспоминанием – это только моя проблема. Это только мой клинический случай. Это только моя глобальная катастрофа, из которой мне не выбраться без потерь.

Если бы я мог стереть свою память, чтобы не помнить его, сделал бы я это? Не уверен. Слишком сладко-горькие эти воспоминания, чтобы расстаться с ними. Они убивают меня, они не дают мне быть счастливым с другими людьми, которые, может быть, более достойны, чем тот, о ком я так часто думаю. Но эти воспоминания позволяют мне надеяться на что-то: ни на что конкретно и на всё сразу.

Занятый своими мыслями, я прохожу мимо нашего павильона, иду по коридорам, заставленными декорациями, выхожу на улицу.

Возле входа стоит кто-то из технических работников. Спрашиваю у него закурить, тот удивлённо смотрит на меня, но протягивает пачку.

Прикуриваю, пытаясь успокоить хаос в мыслях – кто бы мог подумать, что настанет такое время, когда я всё же схвачусь за сигарету.

С удовольствием затягиваюсь, слегка першит в горле, но это и в самом деле даёт свой результат.

– Курить начал? – знакомый голос за спиной заставляет вздрогнуть от неожиданности – мимо проходит Илья, смотрит на меня с чуть заметным удивлением. – Интересно, какие ещё новые привычки у тебя появились?

Не дожидаясь ответа, идёт дальше, следом за ним чеканит шаг гориллообразное подобие человека – личная охрана, не иначе. Ну, а как же, такая звезда, да без охраны?

Их уже ждёт машина, Ила открывает дверь и оборачивается ко мне, смотрит на меня, будто хочет ещё что-то сказать, потом что-то резко говорит своему телохранителю и садится в машину.

Мы общаемся с ним только по работе, только в рамках съёмок и никак больше. Он не делает никаких шагов мне навстречу, я тоже держу дистанцию между нами – только официальные отношения.

Он очень изменился, он так изменился, что мне кажется, что то, что я знал о нём раньше, выдумка моей больной фантазии. Его любят на площадке, он быстро нашёл общий язык со своими партнёрами по съёмкам, очаровал всех и каждого. По углам даже шепчутся, что не ожидали от пафосной звезды такой простоты. Он выкладывается по полной программе – теперь я понимаю, почему он так быстро добился всего там, на Западе. Талант, помноженный на трудолюбие и полную самоотдачу своему делу, не могли не дать своих результатов.

Он делает всё так, как хочу я, как я вижу каждую сцену, так он её и играет. Он прислушивается к каждому замечанию, он реагирует на каждое движение партнёра. Как там говорил Ренат? Работать с ним одно наказание? Да работать с ним одно удовольствие. И всё было бы отлично, если бы не одно «но»… видеть его перед собой каждый день и не иметь возможности поговорить с ним, потому что я не знаю, а хочет ли он со мной разговаривать, чувствовать его рядом и не иметь права прикоснуться к нему – невыносимо, так невыносимо, что ощущается физически эта нехватка такого необходимого мне кусочка моего персонального счастья.

Срыв происходит лишь однажды, когда снимаем объяснение Гамлета с Офелией.

Варя Антонова, Офелия, нежная и хрупкая выпускница «Щуки», приглашённая на эту роль ввиду большого таланта, подходящего типажа и незамыленного лица, горестно вскинув на Гамлета большие и полные печали глаза, произносит с надрывной тоской в голосе:

– Разве для красоты не лучшая спутница порядочность?*

Гамлет, нервно дёргая плечом, отвечает:

– О, конечно. И скорей красота стащит порядочность в омут, нежели порядочность исправит красоту. Прежде это считалось парадоксом, а теперь доказано. Я вас любил когда-то.

Офелия в смятении опускает вниз глаза:

– Действительно, принц, мне верилось.

Гамлет отворачивается от неё, словно задумавшись, смотрит в сторону, потом быстро поворачивается к ней и так же быстро говорит:

– А не надо было верить. Сколько ни прививай добродетель к нашему грешному стволу, старины не выкурить. Я не любил вас.

Офелия молчит, выдерживая паузу по Станиславскому, потом тихо отвечает:

– Тем больней я обманулась.

И тут Илай вместо того, чтобы говорить в камеру, как это прописано в сценарии, поворачивается ко мне и отрывисто бросает короткими фразами, глядя мне в глаза:

– Я и сам – сносной нравственности. Но и я стольким мог бы попрекнуть себя, что лучше бы моя мать не рожала меня. Я очень горд, мстителен, самолюбив. И в моём распоряжении больше гадостей, чем мыслей, чтобы эти гадости обдумать, фантазии, чтобы облечь их в плоть, и времени, чтобы их исполнить. Какого дьявола люди вроде меня толкутся меж небом и землёю? Все мы кругом обманщики.

Все на съёмочной площадке замирают: от актёров до осветителей, Миронов оглядывается на меня, окаменевшего в своём кресле, на площадке тишина, все ждут моей команды. Я нахожу в себе силы, чтобы остановить съёмку, команда: «Камера, стоп», и все выдыхают.

Я объявляю о перерыве, надо перевести дух от этой выходки Ильи, встаю и иду в свой кабинет. Надо отдышаться, чтобы понять, зачем эта странная демонстрация, и что именно хотел мне продемонстрировать Фролов этим эпатажным поступком. А ведь он хотел, и это что-то было очень важным для него.

Ответов у меня нет, их и не было никогда.

Ещё один такой выплеск – и я сорвусь, а что будет после моего срыва – пути могут быть абсолютно непредсказуемы.

Захожу в свой кабинет, открываю настежь окно, прохладный ветер тут же наполняет лёгкие колючим воздухом, я вдыхаю полной грудью, прислоняюсь к стеклу горячим лбом.

Нет, это не конец моим испытаниям на сегодня, за спиной шаги… я знаю, кто это… актёр должен доиграть эту сцену до конца… Ведь это не Илья Фролов, это Илайя Голденбрег, как же он позволит, чтобы его зритель остался без полного видения сюжета.

Я не поворачиваюсь, а он подходит ко мне сзади, совсем близко, так близко, что чувствую его тепло, передающееся мне по незримым, но таким прочным каналам, его дыхание, обжигающее мне шею сотнями маленьких острых игл, тихий шёпот, пробирающий до самого дна:

Я – Гамлет. Холодеет кровь,

Когда плетёт коварство сети,

И в сердце – первая любовь

Жива – к единственной на свете.

Голос Ильи становится громче, проникновеннее, сколько ты готовился к этому выступлению, Ила? Репетировал, планировал высказать мне всё одному тебе доступным способом, и он оказался самым действенным. Я не поворачиваюсь к нему, а он продолжает:

Тебя, Офелию мою,

Увёл далёко жизни холод,

И гибну, принц, в родном краю

Клинком отравленным заколот.**

Тут я чувствую его руки на своих плечах. Он сжимает их, я прикрываю веки, так хочется повернуться к нему, глаза в глаза, потеряться в его взгляде, утонуть в нём, а дальше будь, как будет.

Но я держусь, я лишь впитываю через ткань рубашки тепло его рук, стараюсь запомнить, зафиксировать в памяти это ощущение, которое будет греть меня потом. Он прижимается щекой к моим волосам, вдыхает полной грудью, пальцы на плечах сжимаются ещё сильнее. Я каменею, горячее томление разливается по всему телу, как будто и не было этих шести лет, которые пронеслись мимо шестью вечностями.

Вот он, мой Ила, такой родной, совсем рядом, ну же, повернись к нему, обними его и скажи, что ты жил все эти годы только мечтой о нём. Но я стою и ничего не делаю, лишь изо всех сил закусываю губу, чтобы боль держала меня в реальности, чтобы не сорваться в бездну, из которой потом будет так трудно выбраться, потому что мотивы, которые движут сейчас Ильёй так же туманны, как и его спонтанный поступок перед всей бригадой.

Как раньше, всё, как раньше – игра на публику, чего ты добиваешься, скажи мне.

Он молчит за моей спиной, мы стоим так минут десять, потом он вздыхает, чуть наклоняется, мажет губами по моей шее, отчего острая дрожь пробивает по всему позвоночнику, судорожно ещё раз сжимает мои плечи и отрывисто говорит:

– Прости. Мне просто надо было проверить.

– Что проверить? – тут я поворачиваюсь к нему, а он, уже отступая от меня на несколько шагов, отвечает, глядя за мою спину в открытое окно:

– Мне надо было знать, осталось ли ещё что-то…

– И как? – через силу спрашиваю я. – Ты проверил?

– Да. Я проверил, – кивает он, отворачивается и покидает мой кабинет.

_________________________________________

* Далее по пьесе У. Шекспира «Гамлет»

**А. Блок

========== Шесть лет ради… ==========

– Как там твои съёмки? – спрашивает Ренат в один из редких спокойных вечеров, которые мы проводим вместе.

У него в последнее время тоже слишком плотный график, он редко бывает дома, возвращается напряжённый и уставший. На мои вопросы лишь отмахивается. У него такой вид, будто он всё время хочет сказать мне что-то, но в последний момент резко меняет своё решение.

– Основной материал отснят, – говорю я, не отрываясь от сценария. В голове мелькает пара моментов, которые хочется подправить.

– С ума ещё не сошёл от своей звезды? – неожиданный вопрос заставляет меня в недоумении поднять голову и посмотреть на своего парня.

– Что ты имеешь в виду? – растерянно спрашиваю я.

– Я имею в виду его вздорный характер, – поясняет Ренат. – А ты что подумал?

А действительно, что я подумал? Сошёл ли я с ума от своей звезды? Да, я сошёл с ума, я схожу по нему с ума каждую секунду, каждую минуту, я любуюсь им, брежу им, но я ни за что не дам ему убедиться в этом, почувствовать его власть над собой.

Я сам не понимаю своего упрямства, почему я не сделаю шаг ему навстречу? Потому что рано или поздно мы отснимем весь материал, и он улетит домой, а я останусь тут и буду снова склеивать своё сердце. Мне и в первый раз пришлось так нелегко, что до сих пор болят старые шрамы, что случится во второй раз предугадать невозможно, слишком сильное действие у наркотика под именем Илай, чтобы бросить после первой дозы.

– Я ничего не подумал, – с деланым равнодушием отвечаю я. – Просто не понял сути вопроса. Илай отлично справляется, работать с ним легко.

– Мы точно об одном и том же человеке говорим? – Ренат скептически хмурит брови. – Насколько я помню, большей сволочи я в жизни не встречал.

– Ты так и не сказал мне, по какому поводу ты с ним вообще встречался, – вспоминаю я наш прошлый разговор на эту тему.

Ренат замолкает, думает, прикусывает губу, потом качает головой:

– Забудь, это абсолютно скучная и неинтересная история.

– Точно? Ты уверен, что не хочешь мне ничего рассказать? – скрытность всегда такого откровенного Рената заставляет меня задуматься. Уже не в первый раз он уходит от темы разговора, и как же я раньше не замечал. Раньше скучная история была всего одна и касалась его работы. Теперь скучных историй стало две. – Ты ничего от меня не скрываешь?

– А что мне от тебя скрывать, – беспечно улыбается Ренат. – Я перед тобой как на ладони. Ты же знаешь, как я люблю тебя.

Да, я знаю, как он любит меня. Он со мной так долго, несмотря на все мои недостатки, несмотря на то, что я не могу и не умею оказывать должное и заслуженное им внимание, что я не отвечаю ему той взаимностью, на которую он, скорее всего, рассчитывает. Он ничего не требует от меня, он рядом, он принимает меня таким, какой я есть, ничего не требуя взамен.

Ему достаточно того, что я рядом. Я не знаю, есть ли ещё такие люди, которым достаточно такой малости. По крайней мере, я не встречал. Он не устраивает сцен, он всегда подстраивается под меня, под мои прихоти, под моё расписание. Он старается во всём и всегда, когда работа не разлучает нас.

Пример такой беззаветной верности я встречал только в русской литературе, и то всего один раз. В одном из романов Ивана Гончарова есть среди персонажей обычная русская женщина Агафья Пшеницына, которой вот ничего, совершенно ничего не надо было от её возлюбленного, только был бы он рядом, просто так, просто ни о чём. Она всё ради него готова была сделать, терпеть любые невзгоды, лишь бы ему было хорошо. И я смотрю на Рената, а вижу её, Агафью Пшеницыну.

Так себе сравнение, конечно.

Я верю ему, он не стал бы лгать мне на прямой вопрос: если Ренат говорит, что ему нечего от меня скрывать, значит, ему нечего от меня скрывать.

Ренат больше не задаёт вопросов по поводу фильма, хотя я вижу, что ему интересно, но он делает безразличное лицо и лишь мимоходом бросает, что как-нибудь заглянет на съёмочную площадку.

Основной метраж картины, действительно, отснят, а мне так не хочется, чтобы всё заканчивалось, будь моя воля, я бы превратил это в бесконечный сериал с минимумом героев, точнее, с одним героем, и снимал бы его с утра до вечера.

Илай больше не устраивает публичных выступлений в честь меня, но всё чаще я ловлю на себе его задумчивый взгляд, а его игра становится всё более трагичной.

Да, Ренат был прав, этот фильм заявит о себе, а, следовательно, заявит и обо мне, а дальше всё в руках провидения.

В перерыве почти весь персонал и актёры разбредаются по студии: кто в костюмерную, кто к гримёрам, кто повторить роль и отдохнуть, кто в ближайший кафетерий.

Техники поправляют свет и прочую аппаратуру, а я устало откидываюсь в кресле. Идти в свой кабинет не хочется, я и тут могу абстрагироваться и немного отвлечься от рабочих вопросов.

– Устал? – негромкий голос выводит меня из задумчивости. Я открываю глаза – напротив меня Илья, непонятый и отвергнутый всеми принц, скорбный изгиб рта, трагический излом бровей, в руках стакан кофе.

Он присаживается в соседнее кресло и протягивает мне кофе:

– Держи, это тебе.

Я беру стакан, отпиваю глоток. Он смотрит на меня, улыбается одной стороной рта и спрашивает:

– Жизнь – дерьмо, знаешь?

– Знаю, – киваю я.

– Почему всё так глупо?

– Люди сами во всём виноваты?

Вопрос на вопрос и ни одного ответа. А нужны ли нам эти ответы, Ила?

– Знаешь, почему я согласился на эту роль? – внезапно спрашивает он.

Я киваю:

– Да, я помню, эта роль всегда тебя привлекала, ещё с универа…

– Нет, – он прерывает меня. – Я согласился на эту роль, потому что увидел, кто будет это снимать.

– Из-за меня? – я удивлённо смотрю на него. – Если бы это был не я, ты бы…

– Я? Да ни за что, – хмыкает Илья. – Мне хватает работы и там. Я хотел увидеть тебя. Я не забывал о тебе.

– Почему? – задаю я самый глупый вопрос на свете. Но мне так надо знать на него ответ, что мне всё равно, насколько этот вопрос глуп.

– Почему? – повторяет за мной Фролов и задумчиво хмурится. – И в самом деле, почему? Ты не знаешь?

Я качаю головой. Нет, я не знаю, ты мне скажи, я могу лишь предполагать, но и тут я могу ошибаться.

– Я пытался забыть тебя, – Илья смотрит в сторону, чуть склонив голову вниз. – Ты отказался от меня, это было больно. Ты был первым, кто разбудил во мне что-то, чего я раньше о себе не знал. Ты стал единственным, у кого это получилось. Ты открыл это, ты же это и закрыл, унося с собой ключи. Я понимаю, прошло много времени. С кем ты сейчас? – вдруг спрашивает он и смотрит мне в глаза. – Не один?

– Не один, – отвечаю я. – Хороший парень, любит меня.

– Любит тебя? – усмехается Илья. – А ты его любишь?

Я молчу. Что мне ответить на этот вопрос? Что я не люблю человека, с которым вместе уже шесть лет? Что всё это время я любил только тебя, и сейчас у меня сердце сжимается от мысли, что я не могу сказать тебе это?

– Это неважно, – ухожу я от ответа.

– Неважно? А что важно?

– Важно то, что у него нет от меня секретов, нет второй жизни, о которой я не знаю.

Илья прикусывает подрагивающие губы и снова отворачивается в сторону:

– Я изменился, Егор. Ещё тогда, когда умер Марк. Я очень многое понял, я многое пересмотрел в своей жизни.

– Я рад за тебя, – улыбаюсь через силу, ещё немного – и я сорвусь, я не выдержу, я признаюсь, что спать спокойно не могу, потому что думаю о тебе каждую секунду своей жизни. Встаю, ставлю пустой стакан на столик. – Спасибо за кофе. Пойду, подышу воздухом, что-то тут душно, да и перерыв скоро закончится.

Не оборачиваясь, иду по длинным коридорам студии, кругом люди, но я не вижу никого, хотя по дороге мне то и дело задают какие-то вопросы, я отвечаю, а в голове совсем другое. Всё-таки поднимаюсь к себе в кабинет и только открываю дверь, как меня сзади буквально вталкивают внутрь и прижимают к стене.

– Хватит, – шипит мне в лицо запыхавшийся Илай, переводит с трудом дыхание и продолжает: – Хватит от меня бегать. Хватит делать вид, что тебе всё равно на меня.

– Илья, – начинаю я, но он не дает мне закончить:

– Ты скажи мне, тебе достаточно только сказать, что ты больше ничего не чувствуешь ко мне. Тогда мы закончим съёмки, я уеду и больше никогда не появлюсь в твоей жизни. Скажи мне, – просит он, а меня обдаёт таким знакомым и таким до дрожи родным его запахом… лимоны, как же я скучал по ним.

Я облизываю губы, внезапно высушенные его дыханием, он заворожённо смотрит на них, его взгляд становится таким глубоким, что затягивает меня в сладкую свою темноту, я падаю в них, и нет конца этому полёту.

– Егор, – шепчет он так близко, его пальцы перемещаются мне на шею, гладят ставшую такой чувствительной кожу, он прижимается своим лбом к моему. – Егор…

Я протягиваю руку, касаюсь его волос, пропускаю их между пальцами, он тихо стонет, прижимаясь ко мне всем телом, моё тут же реагирует на эту близость, все нервные окончания просыпаются и просят, требуют удовлетворения. Как же я скучал по тебе, Ила.

Обнимаю его, он льнёт ко мне, притирается, его руки на моём затылке, реальность меркнет, его губы так рядом…

– Ила мой, – шепчу я, сглатывая липкий комок в горле, пара миллиметров отделяет меня от его раскрывшегося мне навстречу рта. Ещё немного.

– Ну же, – тихо просит он, совсем как тогда, так давно в тёмном сумраке кинотеатра, где начиналось наше безумие. И тут я прихожу в себя.

– Перерыв уже закончился, – напоминаю я, не отпуская его от себя. Он разочарованно открывает глаза, грустно усмехается:

– Закончился? Ну, значит, надо работать, – проводит пальцами по моим губам. – Идём работать, режиссёру нельзя опаздывать.

Он запарывает один дубль за другим, съёмки затягиваются почти до ночи, наконец, мы, измученные донельзя, сворачиваемся, смысла продолжать сегодня нет никакого.

Я отдаю распоряжения на завтра, собираюсь, телефон в моём кармане оживает:

– Да? – пытаюсь придать своему голосу бодрый тон.

– Ты сегодня долго, я решил встретить тебя, – преувеличенно радостный голос Рената несколько раздражает. – Я уже подъезжаю, поедем домой вместе.

– Хорошо, я уже выхожу.

Иду к выходу, ещё издалека вижу Рената, он машет мне рукой, улыбается. Подхожу к нему, он обеспокоенно заглядывает мне в лицо:

– Что-то вид у тебя так себе. Устал?

Я киваю.

– Поехали домой, я сделаю тебе массаж, расслабишься.

Я обнимаю его за плечи, да, расслабиться мне бы сейчас не помешало.

– Рено? – плечо Рената под моей рукой вздрагивает.

Мы оборачиваемся. Позади нас стоит Илья и смотрит на Рената полным изумления взглядом.

– О, привет, – как-то вымученно улыбается Ренат. – Какие люди. Егор говорил мне, что снимает тебя. Как тебе на Родине?

– Егор говорил тебе? Вон оно как. Это, значит, ты у нас тот хороший парень, – усмехается Илай. – А ты Егору всё о себе говорил?

По лицу Рената пробегает судорога, он кривит рот и отрывисто отвечает:

– Всё, что нужно знать, он обо мне знает. И вообще, тебе не кажется, что это тебя не касается?

Илай переводит взгляд на меня и произносит:

– Егор у нас так любит правду. Да, Егор? А правду, как мы знаем, говорить легко и приятно. Ладно, влюблённые, с вами хорошо, но звезде отдыхать надо. До встречи.

Он поворачивается, идёт к ожидающей его машине и гориллообразному подобию человека рядом.

========== Шесть лет во сне ==========

– О чём он? – я поворачиваюсь к Ренату. Тот стоит с пылающими щеками, потупившись и переминаясь с ноги на ногу.

– Понятия не имею, – отрезает он и поднимает на меня глаза, смотрит открыто и честно, как всегда. – Я говорил, что нам с ним как-то довелось работать вместе, и мы не сошлись характерами.

– Что за работа? – в моей душе начинают подавать признаки жизни смутные подозрения, так как я прекрасно осведомлён о некоторых моментах прошлой деятельности Ильи.

Ренат пожимает плечами.

– Да ерунда на самом деле. Это была какая-то фотосессия для какого-то журнала. Ничего особенного. Да и было это давно.

– Ничего особенного? – я с недоверием смотрю на своего парня, которому безоговорочно верил столько лет. – Я немного знаком со сферой интересов Ильи, когда он учился в одном со мной универе. И я бы не сказал, что в этом не было ничего такого особенного. Точно ничего не хочешь мне рассказать?

– Егор, если бы мне было что тебе рассказать, я бы точно тебе рассказал, – убеждённо говорит Ренат и закрывает эту тему вопросом. – Поехали домой? Ты устал, тебе надо отдохнуть.

Размазывать этот разговор дальше по ровному месту мне совершенно не хочется, поэтому я принимаю ответ Рената за правду, сомневаться в нём мне совершенно не хочется.

Перед сном уже в постели я просматриваю черновой монтаж, снова ловлю себя на мысли, что больше любуюсь Ильёй, чем вижу картинку целиком. Уже собираюсь закрыть ноутбук, потому что Ренат, который решил всё-таки выполнить своё обещание насчёт массажа, очень рьяно принялся за дело.

Он сидит у меня в ногах, массирует ступни, приятное тепло разливается по телу, он поглаживает по очереди палец за пальцем, наклоняется, посасывает их один за другим, поднимается вверх. Я закрываю глаза, ноутбук лежит у меня на груди, я слышу звук входящего сообщения, но сладкая истома мешает мне протянуть руку и кликнуть на иконку «открыть».

Ренат покрывает поцелуями внутреннюю сторону бёдер, ноги сами подаются в стороны, чтобы открыть ему более свободный доступ. Его виртуозное владение языком всегда выбивало у меня почву из-под ног, в чём-чём, а в этом он, действительно, талантлив.

У него какое-то интуитивное знание о том, что именно мне может понравиться, как именно надо делать что-то, чтобы ощущения были по максимуму. Как это у него получается, я не знаю, всегда этому удивлялся, ещё с первых моментов нашей близости. Порой складывалось такое впечатление, что он защитил как минимум кандидатскую по части отсосов, настолько профессионально он это делал.

Помнится, я даже пошутил на эту тему, спросив у него, у кого он брал мастер-классы, и сколько лет он тренировался, прежде чем был допущен к практике. В ответ он густо покраснел и ответил, что он такой только со мной, просто он так любит меня, что теряет над собой контроль. Такой ответ меня полностью устроил, да и Ренат выглядел таким искренним и таким смущённым, что это умиляло.

Это, кстати, ещё один плюс в его копилку, каждый его минет с этим его невинным и девственным видом превращался из раза в раз в совращение несовершеннолетнего, до такой степени он входил в свою роль. Он наслаждался процессом и краснел от того, что делает. Как ему удавалось совмещать похоть и неразвращённость, вопрос, над которым стоило бы задуматься, если бы меня так не накрывало от его искусных манипуляций.

Он медленно втягивает в рот головку члена, тут же поглаживая меня одной рукой по животу, а пальцами другой легко касаясь промежности, он знает, как я люблю, когда он делает мне минет без участия рук, насаживаясь ртом до самого горла, подавляя рефлекторные позывы, как люблю, когда он стонет, передавая мне свою дрожь, как мне нравится, когда он трахает свой рот моим членом, получая от этого не меньший кайф, чем я.