Текст книги "Дотла (СИ)"
Автор книги: salander.
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)
– Да, может быть, между нами что-то когда-то и было. Но это прошлое, Соня. В этом настоящем ты мне не нужна. Пойми это, наконец. Оставь меня в покое, оставь меня с друзьями. Ты для меня – безымянная девчонка. Никто.
Последнее слово долбит ее мозг, точит и точит. Соня стоит в том коридоре долго, тупо смотрит в пол, пока ее не находит сопровождающий, от которого она сбежала. Молодая женщина корит девушку, ведет ее куда-то. Соня бездумно идет. Она не хочет верить жестоким словам, простым фразам, брошенным ей в лицо. Она хочет отчаянно цепляться за то, что было, потому что это было правильно. Девушка чувствовала это всем сердцем, всей душой. Когда прижималась к его жилистому телу, когда обнимала его, когда целовала и ощущала всю эту нежность на языке. Он прикасался к ней бережно. Его слова – вранье, ложь, неправда. Нет, нет, нет. Соня лишь мотает головой. Он сойдет с ума, и она знает это, превратится в тех диких, необузданных существ, жаждущих крови и мяса. Но до того, как Ньют переступит Черту, она обязана быть рядом. Может, она просто эгоистка? Соня всхлипывает. Может, она ставит свои желания превыше чужих? Соня прижимает ладонь ко рту. Может и так.
Рыдания приходят ночью. Ее бьет крупная дрожь до тех пор, пока матрац не прогибается под весом лучшей подруги. У Харриет теплые ладони и теплое тело. Она обнимает Соню и тихо говорит, не желая разбудить других девушек.
– Минхо сказал мне, что Ньют и с ними ведет себя странно.
Соня лишь всхлипывает, ломается со страшной силой. Она ведь поверила, счастья возжелала, подумала о том, что жизнь не такая хреновая штука, как ей всегда казалось. Ведь есть же Ньют, и рядом с ним ей до одури тепло и хорошо. Особенно, если носом утыкаться в сгиб его шеи, чувствовать, как он улыбается, как его руки подтягивают к себе ее тело, вдавливают в мужскую грудь. Ей казалось, что мир стал пестрее, обратился в радужные цвета. И перестало быть так отчаянно страшно. За свою жизнь, за будущее. Какая-то вера назрела. А теперь снова лишь чернота.
– Знаешь, – Харриет кладет свой острый подбородок на плечо подруги, – я думаю, что твой Ньют врет. У него Вспышка, Соня. Он знает, что сойдет с ума. Он хочет оградить всех от себя и от той опасности, засевшей в собственном мозгу. И, в первую очередь, тебя. Лучше сделать тебе больно сейчас, чем потом, когда придет настоящее безумие. Я думаю, что он боится, что способен тебя убить.
Соня переворачивается на спину, находит глаза Харриет. Та едва улыбается, садится на постели, ведет головой и смотрит на свою белокурую подругу.
– Даже если и так, – вдруг упрямо говорит Соня, – я хочу быть рядом. До самого конца. Я эгоистична, да?
– Возможно, – Харриет жмет плечами. – Но я тебя понимаю.
– Ни у тебя, ни у Минхо нет Вспышки. Вы выберетесь отсюда, вы построите новый мир с нуля, вы будете жить. За такими, как вы, будущее.
– А ты?
Соня грустно изгибает губы – какое-то подобие улыбки.
– Новый мир могут построить лишь счастливые люди. Ньют умрет. И я никогда не буду счастлива в полной мере. Я переболею, перереву, но я всегда буду где-то здесь, в этом времени, потерявшаяся среди испытаний ПОРОКа. Потому что и он останется здесь навсегда. – Девушка вдруг хмыкает. – По-дурацки звучит, да?
– Нет, звучит правдиво. – Харриет замолкает, чешет пальцами череп, катает язык во рту, а потом спрашивает: – Ты не веришь в лекарство?
Соня поднимает на нее глаза, смотрит долго. У нее замечательная, просто потрясающая подруга. Она такая твердая, как скала, такая уверенная в себе, умеет осаждать людей, умеет стоять за себя, может хлестко говорить, такой палец в рот не клади. Но иногда Соня думает, что ее подруге не хватает мудрости. Житейская, простая имеется, но нет человеческой мудрости, охватывающей больше, чем здешний мир. Соня умеет видеть суть вещей с детства. Поэтому она лишь переворачивается на бок, подкладывает ладонь себе под голову и все смотрит на Харриет.
– Что? – редко можно смутить мулатку. На это способен внимательный взгляд Сони и лукавый взгляд Минхо.
– Неужели ты думаешь, что организация, устроившая нам такие испытания, способна на созидание? Они никогда не найдут лекарство. Никогда.
– Я говорила тебе, что ты странная? – в голосе Харриет – улыбка.
Соня смеется.
– Говорила.
И у девушки на душе теплеет. Все-таки друзья, дорогие люди ткут ткань жизни каждого. Без друзей мы – ничто. Соня думает о Ньюте. Но без любимых мы еще больше ничто. Она уже давно перестает сопротивляться этой жгучей, непонятной тяге к этому юноше, еще недавно бывшему просто мальчиком, сущим мальчишкой. Соня уверена, что они похожи больше, чем думают оба. Все сокрыто в их прошлом. Общем прошлом. Ей бы хотелось знать. И она все не перестает верить, что Ньюта удастся убедить. Наверное, Харриет права. Его ложь слишком безыскусна, слишком шита белыми нитями, слишком проста. Соня не верит.
О решении вернуть память им сообщают так же неожиданно, как до этого сообщили о том, что среди них не все иммунны. Соня радуется этой возможности. Действительно радуется. Голос разума шепчет о том, что это может быть очередное испытание, очередная ловушка. Девушка смотрит на сотрудников ПОРОКа внимательно, на этого Крысуна. Она не чувствует подвоха. Наверное, не врут в этот раз, хотя с них еще станется. Соня не боится своих воспоминаний, как многие ребята, окружающие ее. Даже Харриет нервничает. Там ведь начало, так ведь истоки: болезнь, безумие, лица родных, которые уже давно мертвы, привычная жизнь, которая у них всех когда-то была. Соня отчаянно хочет знать правду. Потому что в той обыденной жизни был Ньют.
Операция проходит безболезненно. Ей словно снимают бетонный блок, бьют камень в крошево. Соня лишь вздрагивает, приходя в себя. Сознание – чистый холст. Она моргает пару мгновений, а потом вдруг ощущает, как со скоростью снежной лавины в горах, на нее нахлынивают картинки. Такие пестрые, такие яркие. Лица отца и матери, смех младшей сестры, детство, прошедшее на заднем дворе большого дома, радостный лай Чаппи, большой овчарки с высунутым языком, а потом школа. И первые шаги к успеху, первые неудачи, дружба и зависть. Соня вспоминает все свои слезы, весь свой смех. До Харриет у нее были подруги. Веселые, остроязычные, симпатичные, умные. Соня помнит изрисованную шариковой ручкой парту в любимом классе, носатую учительницу. А потом экзамены и ворох белой бумаги. Соня вспоминает человека в белом костюме с отороченными стрелками на брюках. Крысун улыбается ее отцу и просит подписать документы. Соня помнит, где и как кончается ее жизнь.
Девушка почти плачет в простой комнате с широким окном, скрючивается на матраце, зажимает голову коленями. Только бы не разрыдаться, только бы не заплакать. Ей надоели слезы на собственном лице, пусть для этого есть причины. Вспышка обрушивается на мир еще до ее рождения. Ее родители чудом выживают, не поддаются всеобщему безумию, перебираются в город-крепость, где все еще идет нормальная жизнь, но который сейчас, увы, превратился лишь в руины. Но она вспоминает застенье, которое видит, когда ПОРОК забирает ее в свой штаб. Кругом лишь выжженная земля, трупы, гниль и смерть. Вот такая она, эта жизнь. И таков их мир. Соне хочется заскулить. Ее надежда на мирное будущее тает, но решимость лишь крепнет.
Соня вспоминает Ньюта. Соня знает, что не ошиблась. Соня уверена, что сейчас Ньют ей лжет.
– Мама, а это кто?
Светловолосая девочка дергает высокую женщину за юбку, задирает голову, чтобы увидеть родительское лицо, а потом показывает на дом через дорогу. Такой большой, двухэтажный, из белого кирпича.
– Это наши новые соседи. А вон тот мальчик – их сын, – мать присаживается рядом с ней на корточки. – Мы обязательно с ними познакомимся.
***
– Ты пригласила Ньюта на День рождение?
– Нет, мам.
– Соня, почему?
– Он скучный, мам. Кэтрин говорит, что он странный.
Мать поворачивает голову, внимательно смотрит на свою дочь, которой вот-вот исполнится десять.
– А ты сама что думаешь, а?
***
– Он тебе действительно нравится?
– Да, Кэт, мне он нравится.
– Но это же Ньют! Странный парень, который говорит такие вещи, которые я даже не понимаю.
Соня поджимает губы.
– Я дружу с ним с семи лет. Он – мой сосед.
– И ты не пригласила его на свой десятый День рождение. Я все еще это помню.
– И я. Между прочим, это ты говорила, что он странный. Вот я и послушалась.
– Я и сейчас так считаю.
– Он потом со мной не разговаривал.
Кэтрин трясет черными короткими волосами, хмыкает, качает головой. Соня сама всегда была странной. Она не удивляется.
***
– Ты считала меня странным, да?
Смеется. Смех грудной, такой теплый. Соня поднимает руку, пытается отобрать бутылку.
– Ты не думаешь, что еще маленькая для алкоголя?
Дразнит, чуть ли не издевается. Девушка пытается извернуться в объятиях юноши, но Ньют лишь выше поднимает бутылку, поблескивающую стеклянным дном.
– Какая ты зараза, – тянет она.
– Тебе нравится это с семи лет.
Он склоняется ниже, к самым ее губам. Чуть приоткрытым, теплым, мягким и влажным. Он проводит по ним пальцем. А она так задорно улыбается. Ньют не сдерживается, целует, и бутылка исчезает из его ладони, как и девушка из объятий.
– Засранка, – смеется Ньют и поднимает голову.
Соня стоит недалеко, болтает жидкость в бутылке, все не сводит лукавого, хитрого взгляда с юноши. А он становится серьезнее на мгновение.
– Знаешь, – говорит Ньют. – Пусть наши пятнадцать не кончаются никогда.
***
– Боишься?
– Боюсь.
Юноша едва дергается, чуть приподнимается, но женские руки обхватывают его шею.
– Может, не стоит тогда?
– Нет.
Соня качает головой, смотрит в до боли родные глаза.
– Нас забирают куда-то, – шепчет она, лежа растрепанной и обнаженной на мятых простынях, – организация, которая ищет лекарство. Мне почему-то кажется, что мы можем не вернуться.
– Соня… – он сжимает ее руками, чувствует остроту ее левой лопатки раскрытой ладонью.
– Поэтому я хочу. Здесь, прямо сейчас, с тобой.
Ее губы дрожат, когда он целует ее. Соль. Слезы. И тихий вскрик. И его теплое дыхание на ее шее.
– Не двигайся.
– Хорошо.
И пальцем ведет по ее лицу, подбородку, шее. Детство кончается с ее едва слышным «давай», с подписью на тех бумагах. Ньют знает.
Соня из настоящего всхлипывает. У нее щеки мокрые, горло саднит, дерет сдерживаемыми рыданиями. Вот так вот. Они дурачились, дружили, вместе проводили время, думали, что весь мир у их ног, даже расставались с надеждой.
Мы любили.
Соня знает, что мир алогичен, что перевернут в самом центре. Она не хочет так жить. И вся белеет, когда узнает, что Ньют, Минхо и Томас отказались возвращать себе память. Соня морщится как от удара, ощущает себя преданной. Она знает, что это их свободный выбор. Выбор Ньюта. Но ей почему-то так горько от осознания того, что Ньют не помнит то, что помнит она. Она хочет, чтобы он знал, хочет подарить это знание, поделиться, рассказать. И Соня принимает решение. Но ее решение встречает массу препятствий. И у нее почти опускаются руки.
Они сбегают из ПОРОКа под руководством Терезы, не находя ни Ньюта, ни Минхо, ни Томаса. Харриет сохраняет видимое спокойствие, но Соня знает, что та страшно волнуется. Девушка не ведает всей природы отношений Терезы и Томаса, но видит, как Тереза заламывает пальцы, щелкает суставами. Нервничает. Они все такие. В одинаковом положении. Так проходят дни, почти недели. Время сгорает жестоко и беспощадно. Соня думает о Ньюте. Вместе с временем сгорает и он. Она смотрит на циклопические стены Денвера, и они напоминают ей Лабиринт. Город огромный, цивилизованный. Соне это не важно: ни город, ни большой мир, уже слишком изгаженный заразой. Она все Ньюта вспоминает. А потом узнает, что больных увозят в одно место. Хряскосанаторий. Слэнгово, зато правдиво.
– Слушай, как думаешь, он может быть там? Уже там?
Харриет поворачивает голову, когда Соня садится рядом. Нога девушки отбивает один ей ведомый такт.
– Хочешь туда идти?
– Да, – кивает Соня. – Хочу проверить. Он должен быть еще жив, – и поворачивает голову, смотрит на озабоченное лицо подруги. – Харриет, я его люблю. Понимаешь? По-настоящему. Я хочу рассказать о прошлом, хочу увидеть его в последний раз, может, остаться до самой смерти.
– Это невозможно, – подруга категорично качает головой.
– Но…
– Соня! – Харриет вдруг вскакивает, хватает девушку за плечи. – Он сойдет с ума. Понимаешь? Он захочет тебя убить, он действительно всадит тебе пулю или нож в тело, потому что не будет понимать, кто ты такая. Вспышка выест его мозг. Он забудет тебя. Если уже не забыл.
Соне хочется ударить Харриет по рукам, но она лишь сбрасывает знакомые ладони со своих плеч.
– А если бы это был Минхо, а? Что тогда? – и так зло, на саму себя не похоже.
– Тогда бы я его оставила.
– Ты и так его оставила! – вдруг взрывается девушка. – Ты даже не знаешь, где он!
Харриет молчит. Она понимает, что Соне больно. Лишь кривится. Да, она не знает, где Минхо. Она может лишь верить, надеяться, почти молиться, чтобы все с ним было хорошо. Иного ей не остается. Харриет не удивляется, когда на следующий день Соня бесследно исчезает. Дура, конечно. Мулатка лишь судорожно втягивает воздух носом. Ей страшно за Соню. Соня ведь умная, но иногда такая наивная. Денвер кишит хрясками. Харриет замечает, Харриет чувствует. Тут маргинальное общество. А девочка еще в хряскосанаторий идет. В клоаку ада и разложения. Неужели она действительно думает, что найдет там парня? Харриет закрывает глаза и почему-то в сознании встает образ Минхо. И девушка ощущает огромное облегчение от того, что они оба иммунны. Жестоко по отношению к Соне, так правдиво для нее.
Соня умудряется попасть в санаторий для хрясков, как официально зовется это место, на одном из аэростатов, возящих туда зараженных. Она прячется в складском помещении среди коробок и ящиков. Маленькая, юркая, невысокая – ее не замечают. Собственная худоба и хрупкая конституция играют девушке на руку. Проникнуть на огороженную территорию санатория тоже оказывается просто. И Соня понимает – это место плохо охраняют, хоть и стены здесь высокие. Она сразу понимает, что охраны, состоящей из иммунов, тут мало, и она практически не имеет никакого веса. Лишь следит, чтобы зараженные не выбирались за периметр.
К тому, что Соня там видит, девушка оказывается не готова.
Ей казалось, что людям здесь помогают если не справиться с неминуемой смертью, то хотя бы должно принять ее, свыкнуться с мыслью о неотвратимом конце. Соня же попадает в ад на земле. По крайней мере, девушка думает, что выглядит он именно так. Территория санатория огромна. Он вообще похож на большое селение, почти город. Здесь есть улицы и постройки, как большие, так и маленькие, закрытые двери и заколоченные окна. Первое, что поражает Соню – это невыносимая вонь. Такая гремучая смесь человеческих отходов, запаха мертвой, разлагающейся плоти, запаха давно немытых тел и гнили. Такое чувство, что санаторий гниет изнутри. Соня идет по улицам и видит нечистоты. Они образуют грязные лужи, в которые не хочется случайно наступить. Иногда попадаются трупы. Соню чуть ли не выворачивает, когда она видит раскуроченный живот дохлой собаки. Вокруг вывалившихся внутренностей багряного цвета копошатся мухи. Она замечает, как из мертвой плоти выползают черви и практически сгибается пополам. Соне становится страшно.
Девушка обращает внимание на людей. Их совсем мало. Все они прячутся по домам, глазеют на нее из дыр в стенах или из щелей в заколоченных окнах. Соня обнимает себя руками. Жуткое место, аж кровь в жилах стынет. Ее идея вдруг кажется ей безумной. Если Ньют здесь, то где гарантия, что он узнает ее? Ей остается лишь верить в это. Главное – найти его. Это самое главное, самое важное, самое драгоценное. Это то, ради чего она здесь.
Соня движется аккуратно, понимая, что иногда под ноги ей попадаются человеческие кости. Хрустящие. Девушку всю передергивает. Иногда она встречает людские трупы, но не смотрит на них. У них, порой, не хватает конечностей или что-то на теле выедено. Соня чувствует, как за ней следят несколько десятков пар глаз. Соня знает, что ей позволяют здесь находиться. И девушка приходит к выводу, что Ньюта надо искать быстрее. Ведь это место – девятый круг Ада, жаровня для грешников. И как только человек может обрекать другого человека на существование здесь? Соне этого не понять. Она слишком гуманистка.
Она встречает женщину, сидящую спиной к дороге. Девушка медлит, боится подходить, но женщина кажется вменяемой. Поэтому Соня все же решается.
– Эй, вы не подскажите мне?
Женщина молчит, не оборачивается.
– Эй! Мисс!
Недвижная фигура дергается. Соня вздрагивает. Женщина поворачивается медленно и тут же вперивает свои чернявые глаза в хрупкую девичью фигуру. Соня не видит следов гнили на ее лице, ее нос цел, глаза достаточно ясны, даже пальцы не изломаны косыми, надрывными линиями. Соня выдыхает. Кажется, нормальные люди тут еще есть. Женщина молчит, смотрит на девушку, ждет.
– Я ищу юношу, – начинает Соня. – Он высокий, долговязый, волосы практически такого же цвета, как и у меня. И…
– Волосы! – вскрикивает женщина. – Волосы! У тебя такие красивые волосы, деточка, – шепчет, причмокивает, и глаза ее все темнее и темнее. – Волосы! Дай мне свои волосы!
Женщина вскакивает на ноги, кидается прямо на Соню. Та, гораздо моложе, оказывается проворнее, но чужая рука все равно выдирает клок светлых волос, тонких золотистых прядей. Соня несется во весь опор, петляет по улицам, даже не обращает внимания на то, что творится кругом. Сердце бьется в самом горле. Соня злится на себя, на собственную глупость, на доверчивость. Здесь все безумны. И даже видимость цивилизованного поведения и цивилизации как таковой – всего лишь иллюзия. Стоит искать охранников, иммунов, объяснить им, просить помощи. Она не уйдет, пока не увидит Ньюта. И это решено.
Соня врезается на бегу в чье-то тело. Так резко, так внезапно. Задумалась слишком. А сумерки уже сгущаются. Хряски выползают наружу. День их пугает, ночью им лучше. Девушка вскидывает голову. На нее смотрит один глаз. На месте второго – пустая глазница. Руки у незнакомца крепкие, пальцы больно впиваются в девичьи плечи. Волосы темные, сальные, длинные. Шрам рассекает всю правую половину его лица, спускается до самой шеи, исчезает в вороте футболки.
– Кто тут у нас? – тянет он. – Давай-ка посмотрим.
– Какая хорошенькая! – визг раздается рядом, и Соня даже рта не успевает открыть, как ее за щеки хватают чужие руки. – Какая у нее упругая кожа! Хочу себе такую, хочу такую! Хочу!
Соня понимает, что голос женский, хоть и пальцы очень грубые.
– Заткнись, дура, – рычит незнакомец.
– Давай ее возьмем! Давай! Давай! Давай! У нее такая кожа… – голос тянет мечтательно, а Соня не смеет и головы повернуть. Слишком страшно.
– Да, девка, – вдруг говорит мужчина, – ты хороша. Тащим ее!
– Послушайте… – Соня пытается возразить.
– Руби ее.
Глухой удар в самый затылок и темнота.
Когда Соня приходит в себя, то ощущает, как у нее ноет голова. Она прикладывает к ней ладонь и с трудом садится. Перед глазами плывет черно-серый мир. Соня едва различает, где находится. Чуть ведет головой из стороны в сторону, моргает, давит пальцами на затылок.
– Хорошо же они тебя приложили, – голос приходит из одного из углов четырехугольного помещения. Это говорит девица в черной коже. Сидит, широко расставив ноги, на голове – большое количество туго заплетенных маленьких кос. Девушка напоминает медузу. – Не дергайся, – и голос у нее скрипучий. – Мы в таком же положении, как и ты. Хана нам всем, – и смеется.
Соня приваливается к стене, осматривается. Скорее всего, их держат в каком-то подвале. Девушка приходит к такому выводу, чувствуя затхлый воздух помещения. Стены грязные, пол едва лучше. Есть несколько стульев и клеенка, постеленная в самом центре. Она в чем-то выпачкана. Соня смутно догадывается, что там кровь. Ее подругами по несчастью оказываются две девушки. Одна пухлая, вся такая рыхлая и ярко-рыжая, Криста, сидит в дальнем углу и ноет, раскачиваясь, будто китайский болванчик. Другая, та самая, с которой Соня говорила, Элоди, иногда треплется, храбрится, сыплет матами. На ней полно блестящего металла по телу – пирсинга и угольных рисунков – татуировок.
– Зачем мы им?
– Не понимаешь? – Элоди изгибает одну бровь. – Этот мир, – она чуть подается вперед, воздевая указательный палец правой руки к верху, – сошел с ума. Они торкнутые. Сожрать они нас хотят. Словно свинину какую-то.
– Ты серьезно? – выдыхает Соня.
– Ага, – тянет Элоди. – Думаешь, что мы тут первые? Неа. Вон сколько крови на клеенке, – головой кивает в центре комнаты. – Я, правда, слышала, – продолжает новая знакомая, – что той чиканутой дуре понравилась твоя кожа. Сочувствую. – Соня хмурит брови. – Была тут девка до тебя, так у нее глаза красивые были. Та сука ей их ножом вырезала, все приговаривая красивые да красивые. Как бы она с тебя кожу снимать не начала.
Девушка нервно сглатывает, прижимается спиной к стене и закрывает глаза. Соне страшно. У нее руки поколачивает. Но над страхом довлеет желание вырваться, сбежать и увидеть Ньюта. Тяга к нему настолько сильна, что Соня понимает, что испугалась не так, как того стоило ожидать. Она какая-то отрешенная, все мусолящая в голове одно и то же, одно и то же. Ньют. Ей надо к нему.
Соня быстро понимает, в каком месте оказывается. Нейт и Йоли, именно так называет друг друга парочка отморозков, приходят через несколько часов. Соня смотрит. В полумраке плохо видно, но девка-хряск – блондинка с неровной стрижкой. Девушке кажется, что у нее нет половины носа. Нейт и Йоли о чем-то шепчутся, яростно спорят, а потом вытаскивают Кристу в центр. Соня начинает понимать, что сейчас будет. Рыжеволосая девушка трясется всем телом. Мужчина достает откуда-то огромный нож, как у мясника. Они отрезают девице руки, заливая все кругом кровью, заставляя ту верещать и визжать. Соня чувствует, как несколько ярко-алых капель долетают до носков ее ботинок. Они отрезают Кристе ноги. И постепенно ее всхлипы затихают – девушка умирает от потери крови. Парочка смеется, шутит, подпинывает четвертованное мертвое тело ногами. Элоди права. Они их едят.
Нейт и Йоли появляются следующим вечером и берутся за Элоди. Соня отворачивает голову. Она думает о том, что могла бы бороться, а не сидеть здесь так спокойно, почти цинично. Но девушка знает, что слаба: давно не ела, нормально не спала, слишком измучена мыслями и ожиданием одного человека. Соне вдруг становится все равно: выживет она или умрет. Она лишь хочет перед смертью увидеть Ньюта, пальцами провести по его лицу. Нейт и Йоли отрубают Элоди голову большим ржавым мачете. Соня вдруг понимает, что не слышала ни звука. Элоди молчала. Это вызывает восхищение. И отморозки какие-то недовольные. Садисты. Соня почти улыбается.
– Че лыбишься? – шепелявит девица. – Ты следующая. – Она приближается к Соне, присаживается на корточки перед ней, подносит складной нож к девичьему лицу. Сталь порхает по щекам, лбу, носу, подбородку. – Завтра сдеру с тебя шкуру. Дюйм за дюймом. А ты будешь живая, будешь все чувствовать и визжать.
Соня набирает рот полный слюны и дерзко плюет девице в лицо. Та аж вскрикивает. Подскакивает, заносит руку для удара, но во время вспоминает, что кожу портить не стоит. Глаза Сони сверкают. Наверное, она сама уже начинает сходить с ума. В помещении стоит запах крови и смерти, он пропитывает здесь все. Соня лишь судорожно втягивает воздух ртом и ждет, когда эта парочка уберется. А они все не уходят. Стоят рядом с частями тела Элоди, задрав головы, будто прислушиваются к чему-то. Тогда девушка тоже напрягает слух и вдруг слышит.
Наверху топот ног, потом какой-то грохот. Дверь, ведущая в подвал, скрипит, распахивается. На пороге появляются силуэты. Соня не знает, чего ждать. Она лишь вжимается в стену. Нейт и Йоли визжат. Девушка слышит звуки ударов, неприятный хруст, глухой вздох, а потом звук выстрела.
– Смотри, тут у них девка, совсем чокнулись. – Кто-то хватает ее за подбородок, заставляет поднять голову. – Хорошенькая-то какая. – Соня разлепляет глаза. На нее смотрит человек с голым, шрамированным черепом, с перекинутым через плечо автоматом, высокий и огромный, словно шкаф.
– Вы хряски? – она сипит, измученная и безумно уставшая от всего этого мира, от окружающей дикости.
Он смеется. И это не кажется Соне зловещим.
– Мы тут все хряски. Просто сохраняем еще разум, а не занимаемся каннибализмом, как эти. Но только не думай, что мы хорошие. Мы скоро будем такими, как они. – Он выпрямляется, когда его кто-то окликает, называя Мэттом. – Идем, идем, бабла у них тут все равно нет.
– Зачем вам деньги? – Соня сама себе поражается, язык прикусить не может.
– Молчи, девка. Живи, – смеется Мэтт. – Ты нам даром не сдалась. – И оборачивается, но Соня вдруг слышит голос. – Че ты на нее так пялишься? Красивых баб что ли никогда не видел? Или хочешь ее себе? – Мэтт снова хохочет. И смех у него раскатистый, басовитый. – Так забирай.
Соня чувствует, как ее хватают за руку, резко выпрямляют, заставляя встать на ноги. Мир девушки шатается, и она впервые осознает, насколько ослабла, просидев в этом подвале два слишком долгих днях.
– Прости, крошка, но тебя хочет кое-кто их моих товарищей. Он у нас мальчик хороший, не обидит.
Соне кажется странным, что Мэтт не вызывает у нее даже неприязни, не то, что страха. Ей почему-то думалось, что все здесь безумны. Оттачивают свое безумие, каждую его грань. Соня знает, что преступивших Черту или где-то рядом с ней здесь очень много. Но ведь, оказывается, есть и такие, в чей мозг Вспышка въелась и еще не успела разъесть. Почти нормальные.
Мэтт швыряет ее на пару метров прямо кому-то в объятия. У Сони заплетаются ноги, она падает, сдирая себе колени и ладони. Чужая, незнакомая рука с длинными, узловатыми пальцами тянет ее наверх, помогает ей встать. Бережнее и аккуратнее, чем это делал Мэтт.
– Выдвигаемся! – где-то на заднем плане орет вожак.
У Сони гудит голова, коса из светлых волос растрепалась. Она чувствует холод пистолета, зажатого в руке юноши перед ней. Дуло касается ее поясницы, и девушка вздрагивает. Чужая рука лишь плотнее перехватывает ее, а потом пистолет исчезает. Видимо, сунул его за пояс. Соня боится пошевелиться, незнакомец молчит, но девушка чувствует, как он напряжен. Она едва хмурится и все же осторожно задирает голову, да чуть ли не делает шаг назад тут же. От удивления. На нее смотрят знакомые, почти лишенные безумия глаза. Она видит растрепанные волосы цвета соломы, и все такие же сухопарые руки.
– Ньют…
========== Фаза IV ==========
Ньют не хочет с ней говорить. Это – первое, что понимает Соня с тех самых пор, как ощущает знакомую ладонь на своем запястье. Юноша старательно делает вид, что ее нет. Девушка же наблюдает за ним. За тем, кем он стал, в кого вот-вот превратится. Хряскосанаторий – клоака ужасов, самых страшных ночных кошмаров. Здесь выеденные лица, отрезанные носы, рты, набитые гнилыми зубами, пустые глазницы с сукровицей, выдранные ногти с мясом и такая вонь разлагающихся тел. У Сони глаза слезятся, и всю носоглотку забивает отвратительный, пугающий запах. И вот теперь, когда она находит Ньюта, когда видит его каждый день, девушка в полной мере осознает, куда попадает, частью какого мира обрекает быть себя на время. Ей страшно, не по себе, мурашки по коже ползут. Соня лишь моргает. Часто-часто. А мошкара кружится в воздухе, мухи на плоть садятся. Девушка отгоняет их руками, трясет головой, и грязные спутанные волосы цепляются за ресницы. Соня убирает пряди и снова смотрит на Ньюта.
Юноша меняется.
Он и так всегда был худощавым, долговязым и несколько нескладным, пусть и с крепкими руками и твердыми мышцами. Сейчас кожа обтягивает кости. Худые запястья, жилы по предплечью, узлы в пальцах, ребра, накрытые плотью, словно одеждой. И соломенные волосы. Но глаза у него все еще горят. Ярко так, искрят, светят. Безумие. Соня знает, что именно оно там. У Ньюта в руках пистолет и складной нож. Оружие из рук он не выпускает. Соня рассматривает его постоянно. Она не стесняется, не прячет глаза, наоборот, пожирает мальчишескую фигуру всем взглядом. И видит, осознает, как он сгорает. Как редеют его волосы на голове, как пробивается плешь, как кожа покрывается несмывающейся грязью, как кровью наливаются его глаза. Он – уже хряск, но еще не перешел Черту. Еще осознает, кто он такой, помнит свое имя, понимает, где находится, знает, что его ждет. И, конечно, узнает ее.
Соню мало интересует то, что творится кругом. Она не замечает калейдоскопа вытянутых, страждущих лиц, запавшие глаза, дикий пьяный гогот, не слышит звуки выстрелов и чьи-то крики, не знает, сколько проходит времени, как давно она сидит час за часом и наблюдает за человеком, которого так знала хорошо когда-то. Подмечает, как часто он проводит рукой по волосам, и пальцы цепляют светлые пряди – у Ньюта лезут волосы. Видит, как много на его теле темных пятен, на самых открытых участках кожи: руках, груди, видной в вырезе растянутой рубашки, щиколотках и голенях – отметины смерти, синяки или что похуже. Она замечает и его тусклый взгляд, взгляд человека, который понимает, что сходит с ума. Он ведь мальчик еще. Все они – дети. Соня сама ребенок. Только она давно себя таковой не ощущает. Она забыла, что такое игрушки, платья, банты и рюши. Знала когда-то, наверное. Соня хочет, чтобы он жил. Отчаянно и яро желает невозможного. И улыбку его, и внимательный взгляд светлых глаз. Раньше Ньют часто смеялся, хитро так щурился, запрокидывал голову, тянул длинную шею, и его кадык двигался вверх и вниз. Соня помнит это хорошо. Так хорошо, что душат слезы. Она размазывает грязь по щекам и продолжает смотреть на юношу.
– Ньют, – она зовет, а он не отвечает.
И всюду хлябь такая. Человеческий сор и отходы, затхлый запах гниения. У Сони чешется кожа, хочется рвать на себе волосы от острого, неприятного ощущения копошения. Ногти все себе обломала, коростой покрылась. Но все сидит, не уходит. Девушку будто никто и не замечает. У них своя небольшая компания, где главой является Мэтт. Соне кажется, что он был когда-то бандитом или служил в армии. У него совершенно точно военная выправка и командный голос. Он часто собирает свою группу, и они уходят куда-то. Ньют – с ними. И тогда Соня остается одна.
Помещение похоже на большой каменный гараж с высоченными потолками, с хрустящей землей под подошвами кроссовок, без окон. Если крикнуть, то эхо отразится от каждой стены, вернется прямо в уши. Соня носа на улицу не показывает. Рассматривает размалеванный граффити камень, натягивает на свои худосочные плечи тонкую куртку, забивается в какой-то угол, туда, где теплее, задирает голову и долго смотрит, как сверху капает вода – она просачивается из дыр на крыше. Хряскосанаторий гудит ночами как улей. Она слышит крики и удары, стрекотание и выстрелы. Это такая карусель смерти. Жизни здесь нет. Мэтт и его команда уходят часто. И Соня вновь остается одна. Иногда ей кажется, что Ньют надеется на ее исчезновение. Вот придет, а ее тут нет. И все. Это всего лишь глупое ощущение, это даже не прочитать по его глазам, потому что он никогда на нее не смотрит. Юноша лишь приносит ей еду. Подходит, ставит консервную банку на каменный бордюр рядом с девушкой и уходит. Иногда оставляет на ступенях лестницы. Соне хочется устроить глупый бунт, не взять, возмутиться, не съесть. Но она и так измотана и слаба, поэтому давит эмоции, подчиняется рассудку.
