Текст книги "Дотла (СИ)"
Автор книги: salander.
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)
========== Фаза I ==========
У девочки косичка тонкая, жиденькая. Ветер треплет светлые пряди, солнце скачет по курносому носу.
– Как тебя зовут?
Мальчик смотрит внимательно. И глаза у него не по-детски серьезные, глубокие, вдумчивые.
– Соня.
– А я Ньют.
Он ничего не помнит о своей жизни и, кажется, никогда не помнил. Такая пустота. Гольный вакуум в мозгу, словно крышку коробки захлопнули, оставив внутри лишь воздух, не способный пробиться через щели. Незнание душит, убивает, выворачивает все суставы. Он знает лишь, что просыпается в холодном железном ящике, гремящем и везущим его куда-то. Он знает, что его зовут Ньют. Он знает, что ничего не знает. Лишь свист металлических механизмов да грохот стали. Мысли, словно белесые нити, тонкие, путаются, исчезают. Иногда приходят образы, чьи-то голоса, далекие и давно забытые. Все это смешивается в какофонию звуков в голове, давит на череп. Ему остается лишь упереться локтями в холодное железо, согнуться пополам и дышать.
Он.
Ничего.
Не.
Помнит.
И это пугает.
Глэйд встречает его хмурыми лицами, слепящим небом и высокими, циклопическими стенами. Мальчишки – шенки, и их совсем мало – кажутся ему такими же растерянными, как и он сам. Не ведающие, куда попали, не помнящие сами себя, не знающие, что ждет их впереди. Он уверен лишь в одном – надо привыкнуть. И юноша привыкает. Сначала к имени. Замирая иногда, словно зависая в пространстве, никак не желая отзываться на простые четыре буквы. Ньют. Алби – высокий темнокожий парень – как-то говорит, что имя ему подходит. И Ньют лишь вскидывает брови. Имя кажется ему странным, чужеродным и неправильным. Словно это не его имя. Он перебирает в уме все имена, которые помнит, но Ньют приходит к нему раз за разом. Значит, его.
Он привыкает и к высоким стенам. Сначала камню он не верит. Шершавая твердая поверхность содержит какую-то опасность. И грохот, создаваемый воротами, такими гигантскими, исполинскими, будто возведенными для великанов. Ньют лишь задирает голову. Так высоко-высоко. Стены подпирают небо, касаются его своими остриями. Юноше хочется забраться на самый верх. Шальная мысль. А ночью приходит грохот, и стрекотание, и лязг, и пощелкивание. И снова грохот. Ньют не может уснуть. Лежит с широко распахнутыми глазами, смотрит в странное, словно искусственное небо. И липкий страх хватает его за самое горло. Это место кажется ему чумным, диким, чужеродным. Поляна Глэйда обманчиво приветлива, стены – творения нерукотворные, внушающие ужас. И рокот. Ньют осознает, что не хочет знать, кто или что производит подобные звуки. Но его не спрашивают. В этом мире его никто не спрашивает.
– Эй, Чайник! – чьи-то пальцы щелкают у него перед самым носом, и парень поднимает глаза. – Че расселся? Мешаешь.
Ньют хмурится и провожает недовольным взглядом юношу с узкими глазами. У того такая походка размашистая и шаг широкий. Он проходит мимо одного из парней, ударяет его по спине в дружеском, шутливом жесте. Рука у него явно тяжелая, а смех клубится в глотке. Взгляд хитрый, а от самого исходит сила. Страж Бегунов, Минхо, кажется Ньюту слишком самодовольной личностью. Ему словно нравится здесь находиться, словно забавно. Так, играет. У Ньюта аж кадык дергается. Он готов содрать с себя кожу, если только это поможет исчезнуть отсюда. Он не в состоянии наслаждаться жизнью.
У Минхо стоптаны все подошвы, шея и спина взмылены, руки дрожат. Он падает на землю, широко раскрывая рот, вдыхая воздух. Стены сходятся с грохотом, сливаются в единый монолитный блок. Страж Бегунов валится на землю. Грудь его ходит ходуном, глаза жжет, а пальцы трясутся. Ньют закусывает тонкий стебель сорванной травинки.
– Херово это все, – говорит как-то Минхо.
– Херово, – соглашается Ньют.
У каждого здесь свои маски и способы выживания. Юноша знает. У Минхо это бравада, та самая, которая так режет по глазам. Набрасывается со спины, рукой сминает шею, теребит волосы и хохочет. Ньют почти улыбается. Вот-вот и его губы растянутся в улыбке. Обаятельной, юношеской, на пределе эмоций. Он едва не разучился так улыбаться. Лишь искривлять свои губы чем-то неверным. Ему тошно здесь находиться, но Ньют это скрывает. Да и Минхо спасает. Тот еще черт, вечно шутит, сыплет остротами, подначивает. Балагур хренов. Но Ньют знает, что стал чаще улыбаться. Так, губы дрогнут, глаза залучатся, да непонятно откуда взявшийся ветер всколыхнет его ершистые волосы.
– А ты когда-нибудь думал о доме? – спрашивает как-то Ньют, болтая в большой банке какую-то жидкость – она призывно трет стенки.
Минхо лишь поворачивает голову. Смотрит серьезно. Нога согнута в колене, рука покоится сверху. Парень чешет затылок и глядит прямо на стены Лабиринта, в темноте кажущимися дверьми в потусторонний мир.
– Плюк все это, – выдает Минхо. – Вот что я тебе скажу. Забей. Мне по хер, что было там, когда-то. Мне важно, что есть сейчас. И сейчас я хочу выбраться из всей этой гребаной заварушки.
Ньют не отвечает. Лишь задумчиво вертит в руках банку. Его длинные пальцы плотно обхватывают стекло. Минхо такой. Был таким с самого первого дня знакомства. Все еще до сих пор кажется чертовым невыносимым шенком. Но уже родным. И его хрюканье, и бульканье смеха в глотке, и этот прищур глаз, и дружеские подзатыльники. Ньют вот-вот готов улыбнуться, но мысли перевешивают. Он все сидит и думает, в чем же его беда. То ли в анализе, то ли в желании знать, то ли в снах.
Ему часто приходят сновидения. Лежа здесь, под открытым небом, завернутый в спальник, вперивая взгляд в мигающие звезды, ведя рукой созвездия. И откуда он их только знает? Он видит цветные картинки, иногда черно-белые. Они являются размытыми образами, неясными, нечеткими, но он всегда выхватывает одно лицо. Женское. Сначала это девочка, курносая, с неправильным прикусом и россыпью маленьких точек на щеках. Волосы у нее светлые и всегда заплетены в косу. Потом эта девочка становится старше, черты ее лица преображаются, взгляд каре-зеленых глаз становится зрелее. В его ушах часто звучит ее смех, а ее светлые локоны волнами спадают на спину. Девочка красива простой, бесхитростной красотой. Она всегда хватает его за руки. И он чувствует, как прикосновения ее тонких пальцев горят на его коже. Иногда она обнимает его во снах, прижимается тонким телом, утыкается носом куда-то в сгиб его шеи. И он ощущает теплое дыхание на своей коже. У нее большие глаза. И влажные. Когда Ньют просыпается, сердце его колотится, заходится в ударах. Светловолосая девушка из снов слишком реальна.
– Ты невыносимый.
– Но я тебе нравлюсь.
Соня закатывает глаза, туда, к самому потолку, совершает этот невообразимый жест, вытягивая свою длинную шею.
– Невыносимый.
– Знаю.
И улыбка по губам. Они смотрятся друг на друга и улыбаются еще шире.
Она распахивает глаза, но не видит ничего, кроме черноты. Темень такая сильная, словно впаялась в ее зрачки, слилась с радужкой. Девушка моргает, но свет не приходит. Лишь гул и грохот нарастают в ушах. Спину холодит металл, кусает лопатки и позвоночник. Она лежит. В пустоте, в неизвестности, с совершенно полой головой. Нет ничего. Даже образов и картинок, даже осознания самой себя. В мозгу формируются лишь четыре буквы. Соня. Странное имя. Ее ли? Но собственная безымянность не так пугает, как рокот вокруг, как шум, а потом хлынувший свет. Нет памяти, нет знания, есть лишь имя. Ей не хочется вставать на ноги, хочется притвориться мертвой, падалью. Но ее тормошат чьи-то руки. Женские, насколько она может судить. И приходится возвращаться в мир.
Соня ни с кем не говорит. Ходит по поляне, выполняет рутинную работу и ни с кем не общается. Ладони ее все забинтованы, еще кровоточат. Цветные пятна расплываются на белой марле. Красивый цветок, жестокий цветок. Она заплетает свои волосы в косу, пряди выбиваются из бесхитростной прически, падают на глаза. Девушка лишь морщит нос.
– О! Долбанутая! – Соня поднимает взгляд. – Ладошки все еще бо-бо?
Стоящая напротив девица упирает руки в бока. Соня старается смотреть на нее с бесстрастным выражением лица. Бет ненормальная. И она почему-то не любит Соню. Грозится выдрать все волосы, исполосовать лицо. Соню не пугает Лабиринт, гриверы и все это место так, как Бет. Бет высокая и сильная, мясистая. Они подрались как-то. Соня думала, что лишится нескольких пальцев.
– Отвали, – цедит девушка сквозь зубы.
– Что ты сказала?
– Бет, развернулась и ушла!
Соня и Бет синхронно поворачивают головы. У Харриет бритый череп и перекинутое через плечо мачете, с которого капает кровь. Свинью резала, то-то вопли стояли на всю поляну.
– Живо!
Бет кривится, кидает на Соню убийственный взгляд и уходит, забирая с собой своих прихвостней.
– Ну что ты за девица, а? – Харриет падает рядом. – Вечно наживаешь беду на свою голову.
– Она меня ненавидит, – жмет плечами Соня.
– Знаю. Бет всех ненавидит.
Харриет знает, что Соня не боится. Эта светловолосая девушка с каре-зелеными глазами кажется ей странной, будто несколько не от мира сего. Она любит одиночество и с огромным любопытством изучает каменные стены. Она интересуется Лабиринтом и откуда-то умеет держать оружие в руках. Харриет не предлагает ей быть Бегуном. Незачем. Соня слишком любопытная. И проблемная. Белая ворона, и не только по цвету волос. У нее часто бывает мечтательный взгляд и сосредоточенно закушенная губа. Она может ночами гулять по поляне, обходить стены по периметру, касаясь их шероховатой поверхности пальцами. Звуки, издаваемые монстрами, расхаживающими по Лабиринту, ее не пугают. Она как-то говорит Харриет, что у гриверов есть свой, особый язык. Они будто песни поют. Мулатка сводит брови.
– Ты чокнутая.
А Соня не отрицает. Харриет почти привыкает к ней такой. Руки у нее ладные, правильные. Она умная и сообразительная. И впервые за долгое время Харриет понимает, что ей легко. У Сони светлая улыбка и совсем нет страха.
– Ты действительно не боишься?
Девушка лишь вопросительно смотрит на подругу.
– Лабиринта? Всего этого? – и обводит рукой поляну, где копошатся другие девчонки.
Соня лишь жмет плечами и откидывается на траву. Ее волосы растрепались, выбились из косы, покрыли яркие листы. Харриет смотрит на девушку косо и как-то хитро. Соня чистая. Но ее чистота не заключена в наивности. Ее чистота – это знание и покой. Рядом с ней действительно покойно. Она может брать оружие в руки, но все равно оставаться блюстителем мира. Харриет поражает этот контраст – кровь на руках и знание в глазах. И абсолютное отсутствие страха, тяги к Лабиринту. Словно Соня уверена, что сейчас им надо находиться здесь, словно еще рано что-то делать. Она лишь вертит в руках нож и вылавливает из чана картошку. Пальцы длинные и ловкие, очищают корнеплод очень быстро, а потом берутся за второй.
– Мне снится мальчик, – говорит она как-то и смотрит на Харриет. Та лишь изгибает брови. – Высокий, худощавый, светловолосый. Мне кажется, что я его знаю.
Соня замолкает. Юноша ей действительно снится. Каждую ночь, стоит лишь закрыть глаза, приходит его образ. Она уже знает, что у него непослушные волосы, обаятельная улыбка и сухопарые руки, что он высокий и нескладный. И что-то в нем такое родное, такое дорогое сердцу. Будто она знает его много лет, будто касалась его прядей, знает, какие они мягкие на ощупь. Будто он ее друг. Движения его губ ей знакомы, и искрящиеся глаза, и серьезный взгляд. В этих снах она часто обнимает его, чувствуя знакомое тепло, идущее от чужого тела. Соня просыпается и хмурится. Ее беспокоит это. Беспокоит этот мальчик. Ей вдруг впервые становится страшно. Что, если этот парень – ее прошлое? Что, если он был ей братом, другом или кем-то большим? А она забыла, не помнит. Липкое и вязкое чувство бродит где-то под ребрами, обхватывает сердце холодным кольцом. Мальчик ей дорог. Соня уверена.
И тогда приходит желание. Осмысленное, серьезное, ярое. Желание помнить, желание знать, желание вырваться. Теперь девушка смотрит на стены Лабиринта внимательно и задумчиво, молчит еще больше. Харриет это не нравится. Она лишь поджимает губы, но Соню не трогает. У той свой расклад и какой-то юноша в мыслях. Харриет усмехается, кривя линию рта. Ей ведь тоже снится. И глаза у него узкие, а руки крепкие.
– Не плачь.
– Уйди.
Она вырывается из его рук, но чужие пальцы все равно хватают ее за локоть.
– Соня… – голос ласковый, просящий. – Соня…
Она лишь вздрагивает, когда узловатые фаланги касаются ее лица, и поднимает голову.
– Не плачь. Я не могу видеть твои слезы.
Ньют ненавидит Лабиринт. Каждый камень, каждый поворот, каждую плиту под ногами, каждую лиану. Ненавидит. Это чувство клубится внутри, меж ребер, дерет грудь. Ньют едва держит себя в руках, прибегая очередным сумеречным вечером, запинаясь носком ботинка, падая на колени, выставляя вперед ладони. Его трясет, лихорадит. Это бесполезно, это бесчеловечно, это так жестоко. Ничего нет. Есть лишь эти стены и это место. Да гриверы, гребнутые монстры. Ошизеть. Рехнуться. Ньют садится, сгибая ногу и хмуро смотря вперед. Минхо останавливается рядом, упирает ладони в колени, хрипло и шумно дышит, взмыленный и потный. Ньют сидит и смотрит вперед, прямо на то, как закрываются двери. Большие шестеренки прекращают свое вращение, камень застывает недвижной скалой.
– Шенк, ты чего? – окликает друга Минхо. – Завис?
– Меня это все достало, – цедит сквозь зубы Ньют, маскируя раздражением страх и ненависть. Встает на ноги и бредет в Картографическую. – Пошли, – буркает он. – А то все выветрится из башки.
Минхо издает смешок похожий на хрюканье, но за юношей шагает. Ньют ведь прав. Он вообще уже давно не выглядит тем тонким и несколько отстраненным мальчиком, которым попал сюда. Он стал жестче, грубее, тверже. И глаза его наливаются сталью день за днем. Рука у него верная. Минхо с удивлением узнает, что Ньют отлично обращается с оружием, что, несмотря на всю кажущуюся хрупкость его фигуры, он физически отменно подготовлен и развит. Бегает парень будь здоров. Мысли, правда, у него странные. Как-то сказал о том, что девка ему какая-то снится. Минхо тогда смолчал, а сам подумал, что ведь и ему снится цыпочка. Смуглокожая и кажущаяся до безумия знакомой. Вот и у друга такая же хрень. Но Бегун не стал себе забивать этим мозги. И так проблем не огребешь.
Ньют держится уверенно и спокойно. Раздает приказы, изучает Лабиринт. Он кажется надежным и верным. Он один из самых первых, кто реагирует на Превращение, едва сводя брови. Его словно не пугают трудности. Иногда, конечно, ночами он сидит, привалившись к дереву, теребит мятый браслет из льняной ткани на руке и смотрит на небо. Там мигают звезды. Иногда считает их. В такое моменты он становится открыт и чист, почти уязвим. Со стороны он кажется самым удачливым парнем в Глэйде. Спокойным, рассудительным, сосредоточенным, зрелым не по годам. И лишь один Минхо замечает меж бровей друга странную складку.
– Эй, шенк, в чем проблема? Ты как торкнутый последнее время.
Ньют поднимает глаза на Минхо. Тот склабится во все тридцать два зуба, внушает оптимизм. Юноша лишь хмыкает.
– Тебя это все не задрало? Лабиринт, гриверы, сам Глэйд? Мне тошно, Минхо. Вот такой вот плюк.
Друг молчит. Лишь смотрит внимательно. Давит вздох. У Минхо плохо со словами. Ньют это знает. Но он благодарен за одно присутствие. С Минхо просто. Этот шенк – чертов везунчик судьбы, любимец фортуны – его друг. Самый настоящий. Ему даже рот открывать не всегда надо, чтобы Ньют усмехнулся. Хватает хитрого прищура и медвежьей лапы на плече. Ходячий сгусток бешеной энергии. Взрывной, опасный и такой настоящий. Словно грудь его распирает живительная сила, и ее дикий драйв касается и самого Ньюта. С Минхо легко. Дышать проще. И это все, что Ньют хочет знать.
Но ненависть не проходит.
Она множится как самое отвратительное чувство на свете, закипает в его груди, рвется наружу. Ньюту хочется рвать на себе волосы. Ему хреново, так хреново. Бесконечная вереница опостылевших будней, длинные коридоры Лабиринта, мерный стук шагов, стрекотание гриверов по ночам. Твари ползают и ползают. Сукины дети. Ньюту охота завыть. Но он держит лицо. И даже Минхо не замечает, насколько у его лучшего друга все швах.
А еще ему почти перестала сниться она.
И это добивает. Он так привык к девушке в своих снах. К ее большим, выразительным глазам, к мягким локонам, к очаровательной улыбке, к теплу ее тела. Незнакомка, неземная и прекрасная, ускользает из его памяти как что-то лишнее. Словно его подразнили лакомством, а теперь отбирают. И он отчаянно цепляется за ее образ. Будто она – это точка отсчета. Ее лицо все размытие, и тепло с пальцев уходит, и губы прекращают изгибаться в улыбке. Ньюту хочется орать. Он чувствует, как неотвратимо теряет что-то важное и значимое, как жестоко и бесчеловечно с ним обходятся. Наступает день, когда девушка к нему больше не приходит. Юноша распахивает глаза и понимает, что в памяти осталось лишь светлое пятно. Ее выдрали из его воспоминаний. Да, Ньют знает, что у девушки есть имя, что он знал ее, улыбался ей, говорил с ней. Парень уверен, что она – его прошлое. И его бессовестно растоптали.
Ньют знает, что плохо контролирует себя. Огрызается на Алби, чуть не ввязывается в драку с Гэлли, заезжает локтем Минхо по челюсти. Друг лишь ведет головой и неимоверным усилием воли сдерживает себя, чтобы не кинуться и не наподдать Ньюту как следует. Юноша даже рявкает на Котелка. Его все задрало. До дикости. Озлобленный и отчужденный, ставший добровольным изгоем, он все равно покорно бегает в Лабиринт, ищет выход, все так же склоняется над картами в Картографической, чертит простым карандашом прямые лини. Минхо на него зол. Не говорит, не обращает внимания, иногда демонстративно задевает плечом. Ньюта почему-то не трогает. Он вязнет и тонет в черном, булькающем болоте собственных мыслей. Наверное, в нем есть зачатки безумия. Странно, но эта мысль не кажется дикой. Словно все становится на свои места. Раз и все.
– Знаешь, Минхо, – обращается он как-то к другу. Тот лишь едва ведет плечом. – Мы здесь все просто гребнемся. – И уходит, не замечая, каким странным взглядом его провожает Страж Бегунов. Кажется, юноша начинает понимать, что творится с его лучшим другом.
У Минхо беда с эмоциями и с их градацией. Он просто живет и действует. Он не думает и не анализирует. Тупое, бессмысленное занятие. Но Ньют-то другой. Мысли грызут его, едят изнутри словно черви. Минхо дергается. Это кажется ему плохим знаком. Он чувствует это и срывается с места.
Но поздно.
Минхо и Алби находят Ньюта в Лабиринте. Растянулся на земле. На каменных плитах кровь, нога изогнута под неестественным углом. Кажется, одежду разодрала кость. Лежит и едва дышит. Рука выбита из плечевого сустава, на голове – шишка. Минхо лишь чертыхается сквозь зубы, поминает лешего и дьявола. Алби командует. Они дотаскивают разбитое тело до Глэйда. Мальчишки обступают их, помогают отнести Ньюта к Медякам. Руку ему вправляют, голову латают, кровь всю смывают, а вот с ногой – беда. Бегать парень больше не сможет. Минхо переворачивает один из столов в Берлоге, жилы дыбятся под его кожей, и дышит он как разъяренный бык. У него в голове не укладывается.
Ньют хотел покончить с собой.
Бам. И все.
Гребнуться.
А друг в горячке, все шепчет в полубреду, и Минхо едва различает.
– Она перестала мне сниться.
Вот и все. Девчонка. Образ из снов.
Соня.
Ньют вспоминает ее имя случайно, где-то на грани жизни и смерти. Ее зовут Соня.
У нее теплые, едва влажные губы. Он знает это, чувствует. Она улыбается прямо ему в рот, и ладони у нее аккуратные – лежат на его шее.
– Ньют, – шепчет девушка, касаясь лбом его лба, замирая так, глаза в глаза, до неимоверной близости и наполненности. До краев.
– Да? – отзывается юноша, пальцем проводит по ее полураскрытым губам. А ей волосы в лицо ветер кидает. Соня смеется.
– Я не хочу, чтобы это кончалось.
– Я тоже.
Ньют.
Имя врезается в сознание, бьется о стенки черепной коробки, практически вызывает боль. Его зовут Ньют. Вот и все, что Соня знает. И в груди почему-то болит. Зудяще, ноюще, тянуще, так тупо. Отвратительное чувство. Девушка лишь ежится. И совершенно не ведает, что делать с этим знанием, с именем, пришедшим к ней так легко и просто, словно по щелчку, словно кто-то так захотел. Соня прячет лицо в ладонях. Ей кажется, что ее мучают.
Они появляются друг за другом. Сначала приходит она. Волосы каштановые, фигура тонкая, язык острый. Зовут Рейчел. Потом появляется он. Кожа едва смуглая – будто загорелая, волосы торчат во все стороны и взгляд простой. Юноша в коме. Девица же вливается в их жизнь.
Рейчел страшно не нравится Бет. У Сони на ладонях шрамы от ножа. Она знает, что значит не нравиться такой, как Бет. Та жестоко бьет Рейчел по лицу. Девочка, конечно, языкастая, хитрая, ловкая, но фиолетовый цвет покрывает ее щеку. Бет пылает к новенькой такой ярой ненавистью, что Соня даже озадаченно хмурит брови. Ей Рейчел нравится. Не красавица, но фигура ладная. Она умная, говорит интересно, рассуждает, проявляет интерес к Лабиринту и так странно смотрит на спящего мальчика.
Юноша приходит в себя в один из дней. Просто распахивает глаза, вбирает в себя ртом воздух, а потом судорожно начинает дышать. Представляется Арисом и тут же вперивает взгляд в Рейчел. Девушка тушуется и прячет улыбку на губах. У парня в кармане джинсов записка.
Последний.
Вот все, что там сказано. Харриет озадаченно трет лоб рукой, морщит нос и жмет плечами. Соня лишь перекидывает тугую косу на грудь да вертит клочок бумаги в пальцах. Ни единой мысли. Странно все это, непонятно. Все в этом месте непонятно. Она почти привыкла. А чужое, знакомое-незнакомое имя все не идет у нее из головы.
– Слушай, – спрашивает она как-то, присаживаясь на спиленное бревно рядом с Рейчел. Та вертит в руках нож и выковыривает им грязь из-под ногтей. – Можно знать того, кого никогда не видел?
Рейчел замирает. Сталь прекращает порхать в ее пальцах. Она медленно поворачивает голову и так внимательно смотрит на Соню, изучает черты ее простого лица и выбившиеся пряди волос.
– Думаю, что можно, – говорит она, возвращаясь к своему занятию. – Я знаю Ариса. Но вижу его впервые.
– А может ты забыла?
– Может.
Соня старается не думать, но не думать трудно. Рейчел и ее каштановые волосы, темным пятном покоящиеся на девичьей голове, Арис и его белозубая улыбка. И Ньют. Последнее давит на сердце, бьет точно в цель. Кто он? Почему так важен? Она чувствует это. Знала ли она его когда-то? И кем он был для нее? У девушки полно вопросов, и нет ни одного ответа. А потом начинают происходить изменения.
Пропадает солнце, прекращаются поставки необходимых продуктов, двери в Лабиринт распахиваются. И еще совершается убийство. Бет всегда казалась Соне ненормальной девицей, той самой, которая не в ладах с головой. Необоснованно жестокая, с какими-то садистскими наклонностями. Это, конечно, были всего лишь мысли, иногда слова, брошенные в лицо. Но Соня никогда и подумать не могла, что это станет правдой.
Бет наносит Рейчел пять колющих ран. Бьет в грудь, живот, бок и снова в грудь. Соня немеет от этой картины, так и раскрывает рот, осознавая, что пуста и бесполезна. Ее шокирует. Харриет кидается на помощь, оттаскивает вопящую и брыкающуюся Бет, приставляет ей к горлу холодный клинок. А у Сони глаза все больше и больше. Она со странной смесью чувств наблюдает, как Арис рыдает над телом Рейчел, давится слезами, обхватывает окровавленными пальцами ее лицо, что-то шепчет, упираясь лбом в ее лоб. Но Рейчел мертва. Трава под ней вся побурела. Соня думает о Ньюте и осознает, что если бы этот парень был мертв, у нее была бы истерика.
Они связаны. Совершенно точно.
Бет ярится, скалится, плюется матами, грубой бранью. Арис поднимает на нее дикие глаза. Харриет достает второй клинок. Соня ею восхищается. Лидер, солдат. Такая твердая, такая верная, такая правая. Бет кидается на Харриет, брызжет слюной и не оставляет мулатке никакого выбора. Движения у Харриет отточенные – она рассекает тело Бет от пояса до горла. Та падает скошенной грудой, мешком костей и мяса. Соня столбенеет, кто-то визжит. Вся залитая кровью Харриет смотрит на Ариса, прижимающего к себе тело Рейчел.
– Все кончено, – бросает Харриет.
– Да, – вдруг ядовито улыбается Арис, – это начало конца.
И конец приходит. События закручиваются грубым водоворотом. Соня смутно понимает и осознает, что происходит. Знает лишь, что руки у нее буквально все в крови и склизкой жиже гриверов. Волосы скатались, она вся чумазая и исцарапанная. На ее белой коже рдеют кляксы вязкой крови. Одежда порвана и запачкана. Она похожа на человека, которого закопали в землю. И ощущает себя примерно так же. Ей не хватает воздуха и сил. И рука дрожит, держащая какую-то железку. У нее есть несколько ножей, пистолет за поясом и длинная сталь, ручка которой зажата женскими пальцами. Это не меч, но что-то похожее. И он весь грязный. Они покидают Лабиринт, оставляют там, за поворотом, свою жизнь длиною в два года, устроенный мир и павших подруг.
Соня встречает его в Топке, под безжалостными палящими лучами. Две группы сталкиваются в один момент, шагая по выжженной земле, туда, за горную гряду и еще дальше. Она узнает его моментом, всего лишь замечая светлую макушку среди мальчишек. Он именно такой, каким она его видела. Высокий, долговязый, сухопарый. Мачете зажато в его руке. Она стоит и смотрит, как он бредет, не оборачиваясь. Харриет даже дергает ее за руку.
– Соня?
– Это он, – выдыхает она. – Тот мальчик. Он мне снился, – шепчет она.
Харриет смотрит на нее будто понимающе. Соня хмурится. Подруга кивает головой на какого-то юношу. Поджарый, загорелый, с черными волосами и узким разрезом глаз.
– Ты в этом не одинока.
Девушка чуть не открывает рот. И возвращает глаза к Ньюту.
– Я так не могу, – качает она головой. – Не могу. Я хочу подойти.
– Будь осторожна, Соня. Мы не знаем их. И не можем доверять.
Но она не слушает разумную речь подруги. Она знает Ньюта. Ее тревожили сны-воспоминания. Она уверена, что у него надежные ладони, обаятельная улыбка и искрящиеся глаза. Она знает, что он родной для нее, узнаваемый, знакомый. Соня убеждена в этом.
Девушка прячет нож за спину, собирает пальцами растрепанные волосы, убирает накидку, защищающую от солнца, с головы. И осторожно подходит. Шаги у нее тихие. Но юноша замирает. Слышит. Он напряжен и взвинчен. Оборачивается он медленно, едва двигая пальцами по дереву палки, что держит в руках. И тогда Соня впервые обращает внимание на то, что парень хромает.
Они смотрят друг другу в глаза долго. Кажется, что время тянется столь медленно, хотя пролетает всего пара секунд. У него странное выражение лица. И темные глаза. Она едва двигает плечами и делает шаг вперед.
– Ньют, – шепчет она.
– Соня, – отзывается он.
И тогда мир встает на свои места. По какому-то странному щелчку. Соня чувствует слезы на щеках и глупо улыбается. Он улыбается ей в ответ. Взгляд у него тоже влажный. Знает. Знает ее. А она знает его. Кажется, не все так паршиво, как виделось и думалось.
========== Фаза II ==========
Ньют чувствует странное необъяснимое тепло там, за грудиной, когда видит тонкие светлые волосы, выразительные глаза и курносый нос. Коса у нее тугая, как та, что виделась ему во снах. Девушка, Соня, кажется ему такой родной, такой знакомой, дорогой его сердцу. Он узнает в ней каждую черту, каждый изгиб фигуры, эту манеру чуть склонять голову набок, когда она говорит, растрепавшиеся пряди и слабую улыбку. Губы у нее потрескались от жары, лезвие железа в крови и грязи, и сама она похожа на замарашку. Ньют знает, что выглядит не лучше. Но когда она окликает его, все становится неважно. Уходит как дымка, рассеивается. Памяти нет, она не возвращается, лишь глухие образы трутся о череп изнутри. Юноше хватает знания – Соня ему не чужая.
Девушка доверяет ему. Он чувствует это, когда стоит ему лишь протянуть руку, как ее ладонь послушно ложится в его. Она обхватывает его пальцы своими пальцами, вцепляется так сильно, словно боится. Ньют чуть поворачивает голову. Минхо глядит на него странно. То ли недовольно, то ли неодобрительно, то ли еще как-то. Смуглокожая девушка позади Сони усмехается в кулак, бросает выразительный взгляд на Стража Бегунов и закидывает на плечо мачете. У нее все предплечья изранены. Ньют опускает глаза на сцепленные руки. У Сони ладони в бинтах. И он, практически не отдавая себе отчета, большим пальцем ласкающим жестом проходится по ее коже. Словно так и надо. Словно так было всегда. Словно она сейчас повернется, сверкнет улыбкой, подойдет к нему так близко, что он почувствует ее теплое дыхание у себя на шее. Ньют злится. Он ведь понимает. Они так тесно связаны, столь плотно, так близко. А это забрали у них. Безжалостно разрубили тонкие невидимые нити памяти, общих воспоминаний, смеха и улыбок.
– Держись меня, – говорит он ей. На что Соня вскидывает глаза, смотрит какую-то долю мгновения, а потом кивает.
Когда ПОРОК устраивает им очередную проверку на прочность, Ньют откровенно ярится. Лабиринт, гриверы, теперь это. Насмешка какая-то. Убежище. Лекарство от Вспышки. Вот же мудаки. Ложь на лжи, сплошные нагромождения лжи, болото вранья. Юношу это раздражает. Да и не только его одного. Минхо бьет бесформенных монстров, вылезших из черных капсул, с диким остервенением. Рубит и рубит, не беспокоясь о том, куда попадает. Скорее, дает выход лютым эмоциям, дерущим его грудь, распирающим изнутри так, что Страж Бегунов вот-вот взорвется. На глазах у Ньюта друга чуть не достают, чуть не попадают ему в самое сердце остро заточенным лезвием. Юноша даже замирает на мгновение, готовый заорать, как чья-то смазанная тень сшибает Минхо с ног, валит на землю, потом молниеносно разворачивается и всаживает острый клинок твари в один из наростов, напоминающих электрическую лампочку. Минхо приходит в себя быстро. Харриет, лидер группы B, подскакивает на ноги и бросает ему что-то, выплевывает ядовито, почти зло, но вместе с тем волнительно и обеспокоенно. Ньют не слышит, лишь ощущает невероятное облегчение. Девчонка спасла его другу жизнь.
Среди мелькающих тел, чьих-то воплей, блестящих лезвий и треска электрических молний, бьющих с неба, он различает Томаса. Гребаный шенк совсем не ведает страха. Просто ненормальный шизик. Томас вдохновляет. Всегда вдохновлял. Своей силой, горящими эмоциями, полным бесстрашием и сумасшедшей храбростью. Бьется и бьется, да разит так метко и точно. Тереза ему под стать, однако. Да и сам Ньют не промах. Хромота ему, конечно, мешает, но не настолько, чтобы не бить своим мачете туда, куда надо. У Сони рядом с ним все лицо в песке и склизкой жиже. Волосы растрепались окончательно – коса вот-вот распустится. Руки трясутся. Устала. На пределе. Стальной шип мерзкой твари проходится по ее спине, заставляя девушку прогнуться в пояснице, дико взвыть и рухнуть на колени. Ньют реагирует молниеносно. Мачете в его руке порхает ладно. Он бьет по болевым точкам чудища в несколько ударов, пока того не начинает трясти в припадке, пока оно противной жижей не расползается у его ног.
