Текст книги "Дотла (СИ)"

Автор книги: salander.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Ньют разворачивается к Соне. Ему хватает пары секунд, чтобы понять, что ее спина в мгновение ока становится алой, такой ярко-красной, пропитывает одежду и волосы. Девушка дышит хрипло и надсадно. Сил у нее нет. У Ньюта дергается кадык, а ее глаза расширяются, она размыкает губы, но шепчет слабо. Парень понимает лишь по движению линии ее рта. Сзади. Он отскакивает резво, не обращая внимания на щелкающую боль в поврежденной ноге. Дергает Соню на себя, так, что она запинается ботинками о выжженную землю и едва цепляется за его плечо, чтобы не улететь как можно дальше. Оба дышат тяжело. Девушка кривится. Ей больно. Сталь распорола спину чуть ли не до кости. Ее шатает. И мир тускнеет, вращается как чертова карусель.

– Я помогу ей! – кричат над самым ухом. – Я – Харриет, и я ей помогу, – мулатка с бритым черепом, вся испачканная кровью и грязью, подхватывает Соню. И тут Ньют слышит еще один звук. Гудение двигателей в самой вышине. Стоит лишь задрать голову и можно увидеть берг, кружащий над дерущимися.

Мир превращается в дикую какофонию звуков. Двигатели «айсберга», бьющие молнии, грохот грома в небесах, поднявшийся ветер. Хлопковая, порядком изорванная роба хлопает на Ньюте, бьется о его руки, грудь и спину. Он бросает взгляд на Харриет и понимает, что Соня без сознания, но лидер группы B сильная и волевая, свою подругу она тащит к бергу уверенно и быстро.

– Давай добьем эту тварь, – Минхо вырастает рядом, весь взмыленный, с порванной на груди рубашкой. Он сплевывает сгусток крови и слюны на землю и выставляет перед собой остро заточенное копье. – Вместе, – бросает он Ньюту, и на губах его играет такая привычная, залихватская улыбка, настолько лихая, что Ньют качает головой. Вот же гребнутый шенк. Прямо как Томас.

– Давай, – соглашается друг.

Они нападают вместе с разных сторон. Бесформенная тварь, лишь отдаленно напоминающая человека, теряется на мгновение, вращает своей безглазой головой и неуклюже выставляет стальные шипы из своих пальцев. Длинные, остро заточенные. Ньют и Минхо уворачиваются от них. Лезвие копья бьет в одну из ламп на теле чудовища, мачете достает другую. Минхо и Ньют танцуют вокруг твари, уходя от всех ее ударов, и бьют ее по лампам, впаянным в ее плоть, намертво и так точно. Они лишают тварь источника жизни и силы, а та рухает к их ногам. Юноши смотрят друг на друга – всего лишь обмен глазами —, а потом несутся во весь опор к зависшему над землей «айсбергу». Ньют чувствует боль в ноге, но игнорирует ее. Он не остановится, пока не будет в безопасности. Ни за что.

У Харриет обеспокоенные глаза и глубокая морщина меж бровей. Соня потеряла слишком много крови. У нее горит лоб, грудь опадает и вздымается так тревожно. Ладони Ньюта покрываются холодным потом. И горло ему спирает дикое чувство. Он не хочет потерять ту, что только что обрел. У Харриет подкашиваются ноги, и она оседает на пол, привалившись к стене. И голова у нее тяжелая. Минхо сидит рядом, чешет нос и трет шею, весь взмыленный, потный и грязный. Девичья голова клонится на его плечо. Юноша не возражает. Лишь как-то криво улыбается да чуть опускает плечо, чтобы девушке было удобнее. Ньюта эта картина забавляет. Он окидывает взглядом помещение берга, в которое их засунули. Все еле живые, еще тяжело дышащие, раненые. Вот же чертова жизнь. И когда это все только кончится? Соня слабо шевелится, все еще находясь в забытьи. На грани жизни и смерти. И он сжимает ее тонкие пальцы. Эта девочка ему важна. Он чувствует это, знает, повторяет сам себе и так отчаянно хочет вспомнить, что же их связывает. Жаждет это всеми фибрами души. Но Ньют не помнит.

ПОРОК лишает его Сони во второй раз, когда они прибывают на базу. У парня голова, налитая свинцом, уставшие глаза, напряженные под кожей мышцы. Еще чуть-чуть – сознание покинет и Ньюта. И он проваливается в черноту: просто запинается о какой-то порог, ощущает звенящую боль во всем теле и соскальзывает куда-то вниз. Юноша приходит в себя в абсолютной темноте. Тьма такая, что не видно ничего. Ньют пытается разглядеть хоть что-то, но орган зрения отказал. Слишком темно. Парень чувствует, что лежит на чем-то твердом и холодном – его лопатки врезаются в камень. Он ощущает на своем теле грязь двухнедельного перехода по Топке, чувствует скатавшуюся кровь на коже, на самой шее, на руках, ладонях, плечах и спине. От него разит немытым телом. Запах этот жуткий. Ньют хмурится, пытается пошевелиться, но мышцы натужно звенят. И тогда юноша снова проваливается в темноту.

Второй раз он приходит в себя от яркого света. Электрические лампочки бьют прямо в глаза. Ньюта ослепляет. Он садится, сгибает здоровую ногу в колене и пытается осмотреть помещение. Глаза долго привыкают к свету, а потом юноша различает очертания четырех стен. И больше ничего. Он находится в каменном помещении, в котором нет ни окон, ни дверей, ничего. Только камень и он сам. Ньют ведет головой, чертыхается сквозь зубы. Что за плюк, мать вашу? Где все его друзья? Где Соня? Сердце у него екает. Девушка ведь ранена была. Что, если… Мысль Ньют не заканчивает, бьет кулаком по стене, с таким остервенением, такой злостью. Он стягивает порванную робу, грязную, измочаленную солнцем, ветром и бойней. Холодный камень охлаждает кожу спины. И Ньют сидит, вытянув ноги, чуть запрокинув голову и закрыв глаза.

Свет в комнате гаснет через несколько часов. По крайней мере, так юноша думает. Помещение погружается в непроглядную, уже такую знакомую темноту. Вдруг противоположная стена вспыхивает. Чем-то ярким, слепящим глаза. Ньют подносит ладонь к лицу, щурится, пытается всмотреться. Экран. Длинный, словно вышедший из камня, большой, как в кинотеатре. Ньют уже не удивляется тому, что помнит то, чего не знает. Экран вспыхивает. Мигает некоторое время, проясняет изображение. А юноша замирает, чуть подается вперед. На его лице застывает волнительное выражение. Он чувствует, как внутри начинает поколачивать, драть внутренние органы. Ньют ощущает дикую злость, такую лютую ненависть к ПОРОКу и слабую надежду. Глупец. Какой глупец. Они ведь всего лишь играют с ним, так, в кошки мышки. Издеваются, глумятся. Показывают то, чего так отчаянно желает его сердце. Ньют понимает, что ему жжет глаза. Он закрывает их на слепое мгновение, делает несколько глубоких вдохов, а потом снова открывает, чтобы видеть эти картины, сменяющие одна другую.

Пленка похожа на старую, как в фильмах начала двадцатого века. Юноша знает откуда-то. Мелькают черные помехи, цвета приглушены, словно смотришь на старую фотографию, сделанную еще на те громоздкие фотоаппараты, которыми полнились улицы городов когда-то. Воспоминания обыденных вещей рождаются в сознании парня легко и просто, но это совсем не то, что его сейчас занимает. Важнее то, что он видит. То, во что так отчаянно хочет верить. Он видит зеленый луг, высокие кроны деревьев, обширную поляну, поросшую травой, расстеленное на ней одеяло, корзину фруктов. Он видит светлые волосы. Распущенные. Не заплетенные в привычную косу. Ветер подхватывает пряди, играет с ними, заставляя Соню каждый раз трясти головой, сгонять непослушные локоны. Ее фигура затянута в легкое платье. Она разваливается на одеяле, юбка ее задирается выше колен. На вид ей лет пятнадцать. Примерно столь же, сколько и было ему, когда он пришел в себя в том железном ящике, доставившем его в Лабиринт. Кожа у девушки белая. Верхняя пуговица на платье игриво расстегнута, обнажает яремную впадину. Соня ест яблоко, вонзает в него свои зубы, смеется время от времени и косит глаза.

Видеть самого себя Ньюту несколько странно. На нем хлопковая кофта с закатанными рукавами. Волосы длинные, собранные в хвост. На руке браслет из льняной ткани, совершенно такой же, какой обхватывает его правое запястье сейчас. Он смотрит на девушку перед собой, на всю ее прелесть, тепло так, в чем-то собственнически. И Ньюта в холодной комнате прошибает осознание. Они были близки так, как только могут быть близки люди. Звука нет. Но ему он и не нужен. Он просто смотрит, жадно впитывает. Соня говорит что-то ему, он ерошит своей рукой волосы, отвечает ей, она смеется, снова падая на расстеленное одеяло, он смеется в ответ. Она деланно хмурит брови, а потом ловко подскакивает на ноги. Юбки ее неприлично взлетают вверх, но такое чувство, что она делает это специально. Им по пятнадцать – Ньют не сомневается. Соня бегает резво, но он настигает ее в мгновение ока. Обе ноги у него здоровы. Крепкие руки хватают женскую фигуру, и Ньют уверен – Соня на экране взвизгивает, зажатая в кольцо его твердых мышц. Ее светлые волосы лезут ему в лицо, а он просто подхватывает ее на руки, перекидывает через плечо. Она визжит. Ньют из настоящего качает головой и грустно улыбается. Они просто ненормальные, слишком пьяные счастьем и свободой. Юноша ставит девушку на землю. И тут же чувствует тепло ее губ. Ньют смотрит, как они целуются в том, далеком прошлом. Наверное, прошлом. Как Соня льнет к нему каждым изгибом своего уже начинающего по-женски оформляться тела. Ее пальцы путаются в его прядях, стягивают резинку и распускают их. А его руки прижимают ее тесно и плотно. Так они и стоят. Их светлые волосы сплетаются, ее юбка взлетает по ветру. Она хохочет, разрывая поцелуй, стремясь опустить непослушную ткань вниз, практически до самых колен. А он смотрит на нее, засовывает руки в карманы и улыбается. Ньют не знал, что умеет так улыбаться.

Парень из настоящего еще долго сидит в темноте, когда гаснет экран. Сидит и думает о том, что это было, что ему показали. Правда ли это? Общее ли это их прошлое? Или фальсификация? Очередная ложь от ПОРОКа? Он и Соня были так реальны на этой записи, так естественны, столь счастливы. Ньют хочет верить, что это было. У него даже руки покалывает, словно он только что обнимал ее теплое тело. Он ведь знает, как она улыбается. Как там, на той самой картине. Удивительная девочка. И эта девочка была его. Юноша хочет верить лишь так.

Он просыпается от света электрических лампочек. Яркого, режущего самую кромку глаз. Снова морщится и хмурится, снова садится. Комната встречает его теми же самыми голыми стенами. Но есть одно небольшое изменение. Ньют видит поднос с едой. Хлеб, какая-то каша, фрукты и стакан молока. Юноша хмыкает. Видимо, живым он нужен ПОРОКу, заботятся, чтобы не сдох от голода. Целый день Ньют бесцельно шатается по камере, иногда долбится в стены, отжимается, чтобы сохранить силу мышц. Он думает о Соне, о ее вчерашней улыбке. Он вспоминает Минхо и Томаса. Он понятия не имеет, сколько прошло времени с их побега из Топки, где все его друзья, где она. Незнание душит и убивает. Парень лишь сцепляет зубы. Ему пока ничего не остается, как сидеть в этой каменной клетке и ждать. Просто ждать.

Экран появляется снова тогда, когда комната погружается в темноту. Ньют смотрит на него безразлично, старается подготовиться ко всему, что там могут показать. Его прошлое? Правду о мире? Или что-то похуже? Он просто сидит и ждет, когда мерцание закончится, когда картинка станет четкой и ясной. Ньют бледнеет моментом. Он подскакивает на ноги. Лицо его искажается бешеным выражением, диким, звериным. Он всегда считал, что с контролем эмоций беда у Минхо, но уж точно не у него. Он умел сохранить бесстрастность во многих ситуациях, умел руководить, но сейчас юноша понимает, что крышу ему начисто сносит. Ему хочется бесцельно и беспричинно колотить стены с каждым сменяющимся кадром. Ньюта мелко трясет. Дрожь тела такая сильная, ладони так зудят. Он чувствует чуть ли не физическую потребность что-то сломать. У него хрустят кости, когда он бьет кулаками в камень. Бьет и бьет. Удар за ударом. Пока все костяшки не превращаются в кровавое месиво. Рука жутко саднит. Ньют падает у самой стены. Кровь, грязь и слезы. Он дышит хрипло и страшно смотрит на экран. Он ненавидит ПОРОК. Ненавидит.

Он мог ждать чего угодно, но только не этого. Конечно, он узнает ее тело. Молочно-белое, эту россыпь родинок на бедре. Он откуда-то знает, что она у нее там есть. Такие охровые точки, маленькие. Он считал их пальцами. Знает. Он узнает ее роскошные волосы, все спутанные сейчас, грязные. И живот в кровоподтеках. И небольшую грудь, вздымающуюся и опадающую сильно. Лица девушки, обнаженной, растянувшей на грязном полу, он не видит, но знает, что это Соня. Плечи ее мелко трясутся. Она плачет, вязко рыдает, лежит у ног троих здоровых мужиков, лапающих ее так беспардонно, так грязно и пошло. Мнущих ее кожу, выкручивающих соски, шныряющих своими пальцами меж ее бедер. Ньют не может смотреть, когда один из них вытаскивает свой член и пристраивается меж девичьих ног. Ньют дышит на грани, воздух скребется о его горло, царапает глотку. Он едва держит себя в руках. Они насилуют ее долго и качественно, мотают ее голову, заставляют брать свои члены в рот, долбятся и долбятся, пока не оставляют ее лежать изломанной, избитой и истасканной. Картинка ее белого тела с дрожащими пальцами и мелко вздрагивающими плечами стоит долго, столь долго, что Ньют готов взвыть. Его дерет отчаянное желание прикоснуться к ней, заключить в объятия, согреть и успокоить. Его человечность ревет диким зверем, его чувства к этой девушке не дают ему спокойно жить. Изверги. Изуверы. Садисты. Мрази. Твари. Скоты. Ньют долбит кулаком в самый пол. Он никак не может успокоиться. Психует, мечется по клетке, будто раненый зверь. Он едва засыпает и просыпается со светом электрических лампочек. Руки у него болят, горло хрипит, а глаза красные. А в душе такая ярость, которую он не испытывал никогда.

Ньют понимает, что показ видеозаписей ему устраивают ночами, что электричество дают днем, а кормят его по утрам. Картины насилия чередуются с картинами счастья. Он наблюдает ее смех и радостную улыбку, ее в его собственных объятиях в погожий день, а потом смотрит на надругательство над ее телом и душой. Он закрывает глаза, но ее мелко дрожащие плечи стоят перед его внутренним взором. Ньют ничего не может поделать. Просто сидеть в этой долбаной камере и смотреть раз за разом. Одним вечером – смех, другим – слезы. Садистское глумление. Ньюту кажется, что еще чуть-чуть, и он не выдержит. Свихнется. Калейдоскоп картинок сменяется в его сознании с огромной скоростью. И все она. Лишь она. Соня.

– Я выбран для какого-то эксперимента. Они заставили мать подписать бумаги на согласие.

– Ты тоже?

– Что значит «тоже»?

– К нам приходили. Отца тоже заставили что-то подписать. Говорили о благой цели. – Она прерывается, вздыхает, и голос ее дрожит. – Ньют, я не хочу. Мне это не нравится.

Он обнимает ее, прижимает к себе, носом утыкается в ее светлую макушку.

– Мне тоже, Соня. Мне тоже.

У Сони тянет спину. Она чувствует это, когда шевелит плечами, когда ворочается на жестком полу камеры. Кожа вздутая, еще больная, красная местами. Будет шрам. Глубокий, уродливый. Она чудом осталась жива. Врачи из ПОРОКа позаботились, оказали нужную помощь. Одежда на ней чистая. Волосы еще мокрые – девушка только что вышла из душа. Со светлых прядей капает вода. Соня их, конечно, отжимала, но плохо, особо не старалась. Вода холодит спину, которая, как ей кажется, ночами у нее еще горит. Ее третья фаза уже окончена. Так сообщила ей женщина в белом в очках в роговой оправе. Таким менторским тоном, прямая, словно палку проглотила. О третьей фазе Соне страшно вспоминать. Она думает лишь об одном – о Ньюте. Если это правда, если правда все то, что ей показывали… Она прижимает ладонь ко рту. Нет. Не будет думать. Ньют жив и не истерзан. Только так. Она верит. И ее вера не оказывается слепа.

Стоит ей выйти из душевой, как она видит знакомую сухопарую фигуру в самом конце коридора. Эти пшеничные волосы, знакомая, чуть тянущая походка, высокий рост. Ньют. Это он. Его ведут куда-то, чуть подталкивают вперед. Рядом с самой Соней стоит женщина, ее сопровождающая. По зданию ПОРОКа иммунам нельзя разгуливать одним. Но девушка забывает все правила. Она просто стоит и смотрит, как юноша бредет, опустив голову. Она может с уверенностью сказать, что он хмурится и о чем-то думает. Такой невыразимо родной, любимый, ее. Живой. Целый. Невредимый. Какие бредни. Ей такие ужасы показывали.

Соня сама не осознает, но срывается с места, бежит. Она налетает на Ньюта сгустком тепла и энергии, бросается на его шею со всего маху, так, что юноша делает вынужденный шаг назад. Он все еще грязный, в рваной одежде, пропахнувшей потом и кровью. Она уже чистая, но ей плевать. Она прижимается так тесно, как в той видеозаписи, которую крутили перед их глазами. Смотрит на него, обхватывает лицо ладонями. У Ньюта проясняется взгляд, стелет странными эмоциями. Он вдруг так крепко сжимает ее, хватает за запястья, всматривается в каждый миллиметр обнаженной кожи.

– Ты в порядке? – шепчет он, склоняясь к самому ее уху.

– Я цела, а ты? Тебе ничего не сделали?

– Нет.

Соня плачет на его груди. Чувство облегчения распирает ее грудную клетку. Она шумно дышит, прижимается так тесно. Ньют не хочет ее отпускать. ПОРОК издевается и глумится над ними. Сначала лишают памяти, лишают дружбы, лишают любви, потом занимаются моральными пытками, играми со смертью. Девушку от Ньюта отрывают с силой, говорят, что юноше необходимо привести себя в порядок, говорят, что у них будет время пообщаться. Соня лишь кивает и продолжает пальцами цепляться за крепкую руку. Лицо у нее все мокрое. Сердце колотится бешено. Она давно поняла, что они никогда не были чужими. Просто забыли о собственной близости по чьей-то злой прихоти. Это так жестоко, так несправедливо. Сопровождающие никак не могут расцепить ее фаланги, и тогда Ньют просит дать ему самому это сделать. Он подтягивает девушку к себе, гладит ее по голове. Он не знает, что с ней делали в третьей фазе, но он там явно был, иначе бы не было столь бурной эмоциональной реакции, такого дикого желания его не отпускать.

– Соня, – зовет он ее, – мне надо привести себя в порядок. Со мной ничего не случится. Я вернусь к тебе сразу.

– Только соври мне, – рычит она. – Только соври… – шипит так глухо и так слабо.

А у него сердце болит. Что с ней делали? И какую в этом роль играл он? Ньют не уверен, что хочет знать. Женская рука все-таки выпускает его запястье. Но он не врет. Через сорок минут его приводят в просторную комнату. Там большое окно. Во всю стену. Соня сидит на мягком диване и смотрит вперед. За окном море бьется о скалы. Природа грозная, лютая, лихая. Ньют садится рядом с девушкой. Она головы не поворачивает, но он чувствует, как губы ее подергиваются в слабой улыбке. Они знают, что им дано несколько дней покоя. Еще не все прошли третью фазу. Они – первые. Остальных иммунов еще испытывают.

– Расскажи, – просит Ньют.

И тогда Соня поворачивает голову. Она смотрит на него долгие секунды, ласкает взглядом его лицо, потом находит его руку, сплетает их пальцы. Крепко, надежно, верно. Юноша чувствует, как ей становится легче. И она говорит. Тогда Ньют узнает, что она была в такой же каменной комнате, как и он. Ей так же какой-то невидимый человек приносил еду утром. Ее так же будили электрическим светом. И показывали записанные на пленку видео. Первую видеозапись она описывает в точности. Поляна, яблоко в ее руках, его длинные волосы, их бег, поцелуи, улыбки и смех. Когда она говорит об этом, ее щеки алеют. Ньюту это нравится. Он протягивает руку и касается ее скулы костяшкой, проводит так ласково, что девушка замолкает на мгновение. Она не уверена, что хочет знать прошлое. Она всего лишь хочет, чтобы этот юноша был рядом.

Соня молчит долго. Мнется, кусает губы. Ньют думает о том насилии, что показывали ему. Он понимает, что это была фикция, суррогат, подделка. Соню никто и пальцем не тронул. Ее кожа чистая, белая, от нее пахнет свежестью и чем-то едва уловимым. Ньют понимает, что врали и ей. Показывали что-то столь жуткое с ним в главной роли, что ей страшно говорить.

– Тебя пытали, – все же произносит Соня.

Она говорит о раскаленных углях, о плавящемся железе, о лоскутах его свисающей кожи, о паленом мясе. Она говорит, и ее колотит. При каждом падающем слове, словно ударе топора. Ньют поспешно притягивает ее к себе. А Соня все шепчет о том, что ей снились эти картины. Его переломанные кости, обуглившаяся кожа, кровь. Он прижимает ее к своей груди, кладет подбородок на ее макушку, как всегда делал раньше – он уверен, что именно так и было.

– Как думаешь, – глухо говорит девушка, собирая пальцами ткань на его груди, – тот ролик, первый, о нас с тобой на поляне – это правда?

Ньют молчит некоторое время, чувствует ее дрожь, гладит ее неспешно, чтобы Соня хоть чуть-чуть успокоилась, потом приподнимает ее лицо за подбородок, смотрит в ее раскосые глаза. Охрово-смарагдовые. Красивые.

– Я надеюсь, что это правда.

Она подается вперед легко и просто. Всего лишь чуть приподнимается и касается его рта своими губами. Юноша теряется на мгновение, не ожидая от девушки такого шага. То ли слишком рано, то ли слишком поздно. Но Ньют находится быстро. Он обнимает ее обеими руками, тянет к себе на колени, пока ее пальцы порхают по его затылку, гладят шею. Губы у нее чуть сухие и горячие, словно при болезни. Он кладет ладонь на ее щеку, ощущая соленый вкус на языке. Все-таки она плачет. Они целуются долго, медленно, неспешно. Словно наверстывая за каждый прожитый врознь год. Ее тело в его руках мягкое и теплое. Ньют чуть приподнимает край кофты, пальцами ведет по оголенной коже поясницы. Соня вздрагивает, но от его рта не отрывается. Лишь на мгновение, чтобы заглотнуть воздух и снова встретиться губами. У них мешаются языки и слюна, они сталкиваются зубами и носами. Неуклюже иногда. Так, что в глотке рождается смех. Девушка прекращает поцелуй первая, лбом утыкается в мужское плечо, тихо смеется над их порывистостью, даже неумением. Ньют улыбается. Впервые за долгое время ему становится на душе покойно. Он даже забывает о друзьях. Но эта мысль червоточиной змейкой проскальзывает в сознании. Юноша знает, что им не сладко. Но они будут живы. Они ведь нужны живыми этим скотам из ПОРОКа.

Соню со своих коленей он не отпускает, перехватывает ее талию руками. Девушка кладет голову ему на плечо и смотрит на море. Она ведет пальцами по его раскрытой ладони. Молчат оба. Наверное, они думают об одном. Зачем все это надо? Зачем было так изгаляться над их психикой? Ньюту страшно представить, что кто-то может коснуться ее против ее же воли. Он слишком хорошо видел, что может быть в итоге. Их ломают. Их калечат. Тела и души. Зачем? Зачем, мать вашу? Ньют снова злится, вдыхает аромат женских волос и все же успокаивается. Не время и не место. Не сейчас. Когда она на его руках, когда он понимает, что снова нашел в своей жизни что-то такое важное и значимое.

– Почему ты хромаешь? – спрашивает Соня после молчания. Голос у нее тонкий и едва скачущий. Девушке тяжело, может даже страшно.

Юноша вздыхает. Признаться ей в том, что Лабиринт и сны о ней свели его с ума? Расписаться в своей слабости? Ньют хмурится на мгновение. Плюк со всем.

– Я пытался покончить с собой.

Она разворачивается в его руках резко. Так, что ее светлые волосы бьют его по лицу. Соня хочет увидеть его глаза. Ньют смотрит недовольно.

– Покончить с собой? – и голос повышает.

– У Минхо была такая же реакция, – зачем-то отвечает он. То ли хочет соскочить с темы, то ли уйти в сторону.

– Ньют…

– Я сходил с ума, понимаешь? Я чуть мозгами не двинулся. Вся эта хренотень меня убивала. – Вдруг резко и зло говорит он. – Лабиринт, гребаные гриверы и ты. Ты, Соня, – смотрит в ее глаза, ядовито, – ты мне снилась. Как какому-то ненормальному шизику. А потом исчезла.

– Эй, – рука у нее теплая, большой палец касается его нижней губы, – ты мне тоже снился. Я думаю, – она чуть хмурит брови, – они это специально. Играли с нами, проверяли. Специально, Ньют. Я даже думаю, – она замолкает на мгновение, словно решает стоит это говорить или нет, – они специально нас выбрали. Я уверена, что мы были близки. Влюблены, наверное. Я думаю, что им были нужны такие, как мы. С такой связью. Чтобы проверить нас, посмотреть на реакции. Я не знаю для чего. Просто нужны. И Харриет, – Соня почему-то улыбается. – Она моя подруга, и она говорила мне, что ей снится парень. Я думаю, что речь шла о Минхо. Наверное, они выбрали нескольких таких. Или… – девушка жмет плечами. – Я не знаю. Я просто рада, что это кончилось. Что сейчас я здесь, с тобой.

Юноша ничего не отвечает. Лишь прижимает ее к себе, кладет свою широкую ладонь на женскую спину. И тогда Соня вздрагивает, морщится. И он вспоминает о ее ране.

– Покажи, – просит Ньют.

Девушка мнется, но все же сползает с его коленей, садится к нему спиной и задирает рубашку. Ткань обнажает ее спину. Он видит линию позвоночника, несколько родинок, рассыпанных по белой коже, и уродливую полоску шрама. Она, будто жгут, впивается в девичью плоть. Такая страшная, грубая, белесая, словно цвет утопленника. Ньют проводит по шраму пальцами. Аккуратно, осторожно, не надавливая.

– Я почти привыкла, – говорит Соня, не поворачивая головы.

– Я рад, что ты жива.

А потом их становится больше. Котелок, хлопающий Ньюта по плечу. Минхо появляется жутко разъяренным. Юноша чувствует, что под кожей друга пышут такие лютые эмоции. И Харриет он не выпускает из поля своего зрения. А она смотрит на него. Наверное, Соня была права. И сама Соня тут как тут, кидается на шею Харриет, улыбается, о чем-то говорит. Ньют с Минхо лишь переглядываются. Когда появляется Тереза, то к ней мало кто обращается. Девушка старается вести себя естественно, но она вся внутренне напряжена. Ей неудобно, неприятно, некомфортно. Она говорит лишь с Арисом, которого Ньют толком не знает, зато Соня с улыбкой жмет ему руку. Ньюту это почему-то не нравится. Томас появляется самым последним. На него кидаются всей гурьбой, стискивают в железных объятиях, не дают и шагу ступить. Герой чертов. Ньют действительно рад его видеть.

Крысун приходит почти не слышно. Заявляется в своем белом костюме в брюках со стрелками. Ньюта отчего-то перекашивает. Тот призывает к тишине. Все рассаживаются. Соня садится рядом с юношей, придвигает свой стул ближе к нему. Ньют усмехается. Крысун начинает что-то говорить о пользе дела, вешает очередные нагромождения лжи, а потом так плавно, совершенно внезапно сообщает о том, что не все присутствующие здесь иммунны. И называет имена.

Соня хватает Ньюта за руку быстро. Он чувствует ее волнение в том, как она сжимает его ладонь. Напряжение, почти страх. Ему хочется ее приободрить, да только вот юноша не успевает. Его имя звучит как выстрел из пистолета, рассекает воздух, отдается в ушах. Соня бледнеет, лицо ее вытягивается. Томас так ошарашено вперивает свой взгляд в друга. Минхо дергается. Даже лица Харриет и Терезы что-то отражают. А Ньют пытается осознать.

У него нет иммунитета к Вспышке. Он заражен.

========== Фаза III ==========

Ньют разрезает их отношения верными, отточенными жестами, словно действительно берет в руки сталь, острую, прочную, и кромсает. Соне хочется рыдать. Но это глупо. Она ведь иммун. У нее нет Вспышки, этой чертовой болезни. Ее кровь чиста, ее мозг цел и сохранен, она проживет еще так много лет, увидит закат эпохи людей, потонувших, захлебнувшихся в собственной крови и отравленном безумии. Соня задирает голову к небу, туда, в самую высь, вышину. Их наказывают, и она это знает. Девушка трет пальцами глаза и щеки и все смотрит на юношу. Ньют молчалив, нелюдим, изредка улыбается и держится поближе к друзьям, а ее просто не замечает.

Сначала это гуманно, почти просительно, сначала она еще чувствует тепло его ладоней на своих руках, и его твердые пальцы. Ей хочется вцепиться в его предплечья, сжать с такой силой, что станет больно, пустить кровь, впившись ногтями, но Соня не смеет. У нее все глаза блестят. А Ньют качает головой.

– Ньют, пожалуйста… – у нее голос срывается, шепот такой дрожащий, стылый. Она едва всхлипывает, а он смотрит прямо, серьезно, ни один мускул не дергается на лице юноши.

– Нет, Соня. Нет, – и сдергивает с себя ее руки.

Харриет прижимает к себе подругу тесно, зачем-то целует в лоб, озадаченно закусывает нижнюю губу и смотрит через весь зал на Минхо. Соня знает, что они встречаются ночами. Говорят больше, чем целуются, оба озадаченные, озабоченные, с ревущими душами. Харриет больно смотреть на Соню. Минхо предпочитает молчать о том, что дерет ему грудь при каждой мысли, что его лучший друг умрет. Томас все еще верит в сыворотку спасения, в лекарство от смерти. Минхо приходит к выводу, что Томас либо слепец и дурак, либо отчаянный до одури шенк. Минхо думает о том, что трусит, а Томас рвет и мечет. Идиоты. Какие же идиоты.

Соня пытается найти смысл в действиях Ньюта. Он отталкивает ее раз за разом. Он заражен, и она это знает. Рано или поздно он двинется головой, тронется мозгом, и безумие засверкает в его умных, внимательных глазах. Но до этого еще есть время. Может, она эгоистична, может, желает слишком много. Но она хочет быть с ним, хочет к нему. Просто хочет. Она знает, что Харриет неловко. На людях она практически перестает касаться Минхо. Соня знает почему. Из-за нее. И горько так. Девушка видит Ньюта изредка. И он не бывает одинок. Всегда рядом с друзьями. Те говорят, а он молчит.

– Ньют! – окликает она как-то его, встречая вечером в коридоре. Они сталкиваются плечами, когда юноша проходит мимо, и даже не смотрит в ее сторону. – Ньют! – он не реагирует, и тогда она бросается за ним. Слишком отчаянно, слишком болезненно. Она хватает его за руку, вцепляется всеми пальцами в его ладонь. – Ньют, пожалуйста… – и вот снова этот предательски дрожащий голос.

– Я сказал, чтобы ты не подходила ко мне. Что здесь непонятного? – даже не оборачивается. А у самого плечи так напрягаются. – Не касайся меня, – руку выдергивает. У Сони аж пальцы ломаются, ломота сплошная.

Фигура Ньюта удаляется. Он идет быстро, но не настолько, чтобы не слышать ее крика.

– Я знаю, почему ты это делаешь! Знаю! Но это не выход! – она губы кусает, смотрит, как он возвращается, живо, поспешно, вырастает высокой тенью прямо перед ее глазами. – Ньют…

– Послушай меня внимательно, очень внимательно, – выделяет интонационно последнюю фразу. Соня молчит, лишь как-то вся подбирается, теребит пальцами конец тугой косы, все на фалангу волоски наматывает. – Ты думаешь неверно. Это не ради тебя. И дело даже не во Вспышке. Я просто не хочу.

Лицо девушки белеет, вытягивается, она почти делает шаг назад, так широко распахивает глаза, огромные, выразительные. Она пытается отыскать в выражении его лица, в шевелении губ, в прямом взгляде хоть намек на ложь, на гольное вранье. Но Ньют спокоен, почти уверен, насколько может быть таков человек, больной безумием.