Текст книги "Прах и пепел (СИ)"

Автор книги: sakuramai

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

– Так это… – Сакура закусила губу, – совсем-совсем не по любви?

– Любовь разная бывает, – вздохнул Шикамару. Его тёмные глаза смотрели в никуда. Длинные чёрные ресницы, миндалевидный разрез глаз, высокие скулы. А может, в другом мире у них двоих и вышло бы что-нибудь. – Прости, что даже ни разу тебе не намекнул. Это я уже сейчас понимаю, что всё могло быть иначе – потому что жизнь непредсказуема. Но я выбрал себе жить так: последовательно и спокойно. И Темари выбрала то же самое. Мы, две посредственности, будем пить чай на террасе без бабочек в животах, встречать друг друга с работы и делать детей: хотя бы одного. Это неплохо. – Он тяжело вздохнул. – Ни мой дед, ни мой отец не женились по любви. Это к разговору об имитации.

Она почему-то вспомнила разговор на дереве о цепях, звеньях и последовательности.

– Гаара расстроится, когда услышит, насколько ты любишь его сестру, – печально качнула Сакура головой. Или он уже знал, потому что брат, и всего лишь хотел получить доказательство.

– Я умру за неё, если потребуется, – серьёзно ответил Шикамару. – Не из-за чего-нибудь, а потому что хорошо воспитан. Это не много, да. Но порой и такого должно быть достаточно. Ты не соврёшь Гааре, если так и передашь, – он заглянул к ней в глаза с тем мальчишеским озорством, которое так ему шло. А в уголках губ сидела тонкая печаль. В другом мире эти губы могли бы целовать её каждый день. Сакура знала, что смотрела на него большими глазами с той самой бесплодной надеждой, от которой так больно, но застегнуть душу как пальто было в тот момент труднее обычного. Шикамару сглотнул. – В конце концов, первая любовь на то и первая любовь, чтобы несостоявшиеся партнёры шли дальше… но порознь. И ты пойдёшь. А я останусь.

7.

На той же неделе Сакура получила официальное приглашение в Суну. А через месяц Темари взяла себе фамилию мужа.

========== 2. ==========

1.

Равнины с покатыми золотыми полями: подсолнухи, пшеница, овёс. Кривые плакучие ивы с длинными волосами-ветвями. Блестящие реки, широкие и тонкие, струящиеся добрыми змеями. Дубы-колдуны. Пушистые кроны орешников. Лохматые лиственницы. Пахучие старые сосны и синие ели. Молодые веточки можжевельника. Тонкая паутина на ягодах боярышника … И запах. Запах-запах-запах! Родной дышащий лес, родной до краски на щеках и блестящих глаз. Как ей уйти, убежать?

Это дом родной, это дом родной, это дом!

А она уходит!

Уходит ровным шагом, с кожаным рюкзаком через плечо. В груди цветут нежные улыбки родителей, обещавших приехать в гости; любимые, ненаглядные, единственные – зачем же она уезжает?! Всё есть! Ино, семья, и даже слегка приевшийся Наруто, неловкие шутки Сая, в которых он медленно преуспевает, уставшие глаза капитана Ямато – чёрт возьми, зачем?! Вернись! Человеческая жизнь так хрупка, вернись, пока свои люди ещё на месте!

Сакура сглотнула ком в горле и обернулась помахать рукой. Ей помахали в ответ. Ино – длинное кожаное пальто начальника департамента Пыток и Допросов, слегка широкое на плечах, отцовское – крикнула: «Лобастая, обязательно пиши!».

– Я люблю вас! – по широкой-широкой улыбке Сакуры скатывались слезинки. – Берегите себя, пока меня не будет рядом!

Сай приложил два пальца к виску, формально отдавая честь: понято, принято. Родители стояли обнявшись и махали руками дочери. Капитан Ямато, облокотившийся на городскую стену, сложил пальцами жест «ноль проблем» на её реплику. Он сунул ей в рюкзак с немногочисленными вещами бутылочку солнцезащитного крема. Приятно, очень тепло и солнечно, и мягко, что есть люди, которые могут оставить все свои многочисленные дела, и просто прийти, просто помахать рукой и сказать пару слов, а затем поглядеть пять-десять минут на удаляющуюся спину. Чувство радости и благодарности распирало изнутри, словно взлетающий воздушный шар. Сакура уже хотела вернуться. Она любила этих людей, и это так сладко ныло в сердце, что хотелось всё бросить, вернуться, обнять их и не отпускать.

(Наруто и Какаши были в Стране Демонов; они не могли её проводить).

Канкуро, прибывший в Коноху в качестве будущего проводника Сакуры, смотрел на сцену прощания добрым взглядом.

– Извини, что так долго, – шмыгнула она носом, когда ворота Конохи окончательно скрылись из вида.

Он покачал головой. Фиолетовый рисунок на его лице дрогнул, и горизонтальные линии исказились в маленькой улыбке:

– Не, это ты извини. У меня на редкость плохо получается притворяться деревом в таких ситуациях, – он конспирологически понизил голос, – а надо бы.

Сакура неожиданно для себя хихикнула. Достала из кармана бумажные салфетки, шмыгнула носом и звучно высморкалась. Было неловко, конечно; но тащиться до Суны с забитым носом тоже звучало как весьма неудобная перспектива.

– А Темари сморкается как тромбон, – поделился Канкуро, многозначительно скосив глаза.

Сакура хихикнула до того, как поняла, что это действительно звучало смешно. Грозная Темари с большущими … глазами и кошачьей походкой – и как тромбон.

– Помнишь Ли? – спросила она. – Так вот, он однажды вызвал Гая-сенсея на состязание «кто громче высморкается», (это было во время одного мерзкого гриппа). А победил в итоге Киба, потому что он сморкается как СЛОН! Я аж чаем поперхнулась, когда услышала!

На этот раз издал смешок уже Канкуро.

– Это ещё ничего, – весело дёрнул он бровями. – Вот когда один-единственный раз заболел Гаара … Ты когда-нибудь слышала столичную пожарную сирену? Да? Вот у меня с тех пор любой пожар ассоциируется с, кхм … ну, скажем так, не совсем водой. Хотя, представь, было бы неплохо, – он изобразил писклявый голос, – спасите! Помогите! В доме осталась моя собака! А ты идёшь мимо, – тут его голос упал до сиплого баса, – и вся такая: не волнуйтесь, сейчас всё будет. Целишься. И ка-а-ак чихнёшь! … Ну, неважно. Короче. Собственно, Гаара так странно и страшно сморкался, что тогда-то мы с Темари и узнали, что наш младший братец всё-таки умеет материться.

Сакура от смеха даже случайно хрюкнула.

– Но лучше Гааре в песок не дуть, что ты теперь это знаешь, – добавил Канкуро.

– Молчу как угорь, – пообещала Сакура.

2.

Дорогая Ино!

Мои дела идут хорошо. Гаара решил, что, если учесть многие факторы, будет лучше, если я буду жить в доме его семьи, то есть с ним и Канкуро, (но в гостевой части, а не на месте Темари). Про «многие факторы» он выразился пространно и туманно, поэтому я решила не спорить. Вообще, песчаным людям свойственна такая манера речи, но когда, например, допрашиваешь пациента, что у него болит, или требуешь устный отчёт у медсестры – надоедает.

Я живу на новом месте уже два месяца, но кожа ещё к такому палящему солнцу не привыкла. К сожалению, крем кончился, но, как выяснилось, он и так здесь не особо спасает. Раньше я гадала, почему местные национальные костюмы такие … балахонистые – теперь и сама в таком хожу. Здесь не принято на улице вообще в целом показывать тело или как-то подчеркивать свою фигуру, (есть одно исключение, но я в него не вхожу). Да, вот тебе ах и ох. У нас, вон, Анко-сан чуть ли не голая ходит, а я лицо и волосы прячу под красивым шёлковым платком, чтобы на меня не падали прямые лучи солнца. Но это на улице, а внутри, (за исключением особенных кофеен), можно и даже нужно балахон снимать.

Зато здесь очень ценится, что ты под ним носишь. Канкуро (ну ты помнишь, он мой официальный сопровождающий и вообще) сказал, когда увидел меня в одном из тех шёлковых платьев: правильно, что хожу вся-такая прекрасная и с украшениями, потому что так мои поклонники будут знать, каковы стандарты.

Для меня это заявление стало двумя новостями:

1. что у меня есть стандарты;

2. и поклонники;

По этим двум пунктам Канкуро загадочным образом ничего не ответил, когда я спросила. Из него иногда лишнего слова не вытащишь. А когда обратилась к Гааре после ужина, (мы иногда едим втроём), он ответил что-то сложное про звёзды и карму (то есть к тебе возвращается то, что ты даёшь, хорошее и плохое; сама мысль Гаары была куда сложнее, но я её уже почти забыла).

Касательно госпиталя: он старый, врачей мало, медицинскую систему у них не реформировали очень давно, со времён молодости покойной госпожи Чиё. Порой здесь такой мрак и схоластика, что потом я пью охлаждённый виски с апельсиновым соком где-то в полдень.

Этот коктейль, половина к половине, мне посоветовал Канкуро. В первые две недели я схватила расстройство желудка, потому что здесь другая вода, другие специи, да и вообще, в целом, другой мир. И тогда мне дали совет чистить желудок от всякой заразы этим напитком; якобы так делали в старину пустынные торговцы-кочевники: мешали что-то сильное с соком. Я проконсультировалась через Кацую с госпожой Цунаде, и та подтвердила, что да, на юге это самый верный метод уберечь себя от желудочной инфекции. Про женский алкоголизм она ничего не сказала, а жаль. Впрочем, я не так часто пью, чтобы это становилось проблемой …

В качестве гида и тамады у меня Канкуро.

Не считая того раза, когда я спасла ему жизнь, мы толком не пересекались. Никогда бы не подумала, что у него такие смешные шутки, а то ходит во всём чёрном и рисует всякие загадочные символы на лице…

Может, Гаара назначил его ко мне, чтобы рассчитать тот долг. Может, в этом виноваты политические махинации: есть люди, которые всё ещё не простили своего молодого лидера. Не знаю … Здесь много мифов и тайн. Больше, чем у нас.

Пока рано об этом говорить, но я бы осталась здесь подольше, чем на полгода. Здесь … не знаю, как сказать. Другая культура, другая жизнь, другие люди.

Мне не хватает шелеста листьев по ночам и проливных дождей с грозами, когда сидишь и пьёшь чай, укутавшись в плед. Но … слышала ли ты когда-нибудь, как к тебе в дверь стучится песчаная буря? А звёзды, Ино … Хотя, тебя бы куда больше впечатлил шёлк. У нас внешне различаешь богатого от бедного количеством слоёв одежды, а в Сунагакуре – орнаментами, украшениями, качеством.

Прилагаю к письму почтовые открытки для моих родителей, Сая, капитана Ямато, Наруто и Какаши-сенсея. Обязательно расскажи мне, как идут твои дела, как там все.

Береги себя!

Твоя подруга,

Х.Сакура

3.

– Ка-а-а-анкуро-о-о-о.

– …

– Ка-а-анкуро-о-о-о-о!

– …

– А-а-а-а-а-а-а, Ка-а-а-а-а-анкуро-о-о-о-о-о!

Из глубины дома послышалась возня. Что-то кому-то куда-то упало – кажется, на ногу, судя по сдавленным шипящим ругательствам.

– Ну чего тебе?! – наконец-то недовольно отозвалось из мастерской.

– Я умираю, – трагично заявила Сакура. И для более нагнетающей обстановки свалилась с дивана, на котором до этого лежала и страдала.

Кажется, у него в мастерской тоже что-то свалилось – не исключено, что это был он сам. Раздался звук шуншина и, моментально, звук, который издаёт человек, когда с большого такого размаха налетает мизинцем на тумбочку.

– Ты жив? – спустя миг поинтересовалась для справки Сакура.

– А-ы-о-у-о, – невнятно отозвался коридор, в глубине которого прыгал на одной ноге Канкуро.

Она бы похихикала, если бы ей не было так паршиво.

Когда он наконец-то добрался до гостиной, слегка прихрамывая, Сакура уже мысленно составила завещание, хотя завещать было, собственно, нечего.

– И чего ты умираешь? – недовольно спросил Канкуро. Лицо у него было накрашено только наполовину – ровную половину – а за ухом торчал длинный гвоздь. Как говорится, так много вопросов, так мало ответов.

– Мне плохо, – с ещё большим трагизмом сообщила Сакура, не отрывая носа от ковра.

Канкуро задумчиво почесал голову.

– Это я, предположим, понял. А поконкретнее?

– Солнечный удар, – печально вздохнула Сакура. – Это как очень сильное похмелье, но без рвоты. Голова горячая, пить хочется. А ещё я хочу встать, но не могу. Поработала в первую половину дня на улице, называется. Иду домой, а мне плохо. А как пришла, так ещё хуже стало.

Он без лишних слов легко подхватил её, перевернул и взял на руки.

Сквозь мученическую головную боль Сакура вспомнила, что вообще-то её давно так не … перемещали. И давно за ней не ухаживали, даже когда болела очередным вирусом, (от них только Бьякуго спасёт, а часто пользоваться печатью вредно).

Она позволила своему горячему лбу устало прильнуть к чужой мускулистой груди. Тонкий чёрный лён пах сандалом. Канкуро куда-то её осторожно нёс.

И когда она успела закрыть глаза?..

– Зажми нос, – вдруг сказал Канкуро.

– А?

Плюх!

И Сакура провалилась из тёплого кольца рук в личный бассейн семейства Сабаку – с макияжем, украшениями и в той же одежде, в которой еле-еле приползла домой во время обеденного перерыва. Вообще, это был эффективный ход со стороны Канкуро: неожиданный, но действенный. Так что, вместо возмущений, она позволила себе опуститься достаточно глубоко, чтобы коснуться лопатками дна, и приготовилась к долгой задержке дыхания. Чуть отросшие волосы раскинулись вокруг головы ореолом, шёлковое платье распустилось цветком. Тяжелые золотые серьги в ушах легонько тянули мочки к самому дну. Она приоткрыла глаза и посмотрела на мерцающую гладь воды наверху. Её разгоряченному телу было так хорошо в прохладных водах … Барабаны, больно стучащие в висках, впервые за час-полтора смолкли.

«Полежу так ещё немного» – подумала Сакура.

Приглушенный грохот внутри самой воды – и к ней нырнул Канкуро; в одежде, разве что гвоздь из-за уха вытащил. От его лица тонким шлейфом растворялась в воде фиолетовая краска. Пушистые тёмно-каштановые волосы отливали золотом в сизом освещении воды. Он хотел вытащить её наверх – оно и ясно, всегда есть риск утонуть – протянул руку, но Сакура, взяв его за ладонь, вместо этого подтащила к себе. Кивнула подбородком в сторону верха, мол, смотри как красиво. Канкуро метнул взгляд ввысь, повёл бровями, что-то для себя решил – и дал своему телу опуститься вровень с её. И … какая-то нотка напряжённости сошла с его лица, пропала из плеч. Может, правда переживал, что она себя плохо чувствует. Может, зря она капризничала.

Гладь мерцала наверху тёмным жидким серебром, но Сакура лишь отчасти любовалась ей.

Она почему-то заметила, что у Канкуро пушистые угольно-чёрные ресницы: верхние и нижние.

И ладонь чужую она почему-то не сразу отпустила.

4.

Поскольку Сакуру всё же периодически беспокоили глубокие темы (она не была в этом виновата, такова её пытливая любознательная натура), то и ему был задан вопрос.

– Люди? – переспросил Канкуро.

Он выловил её в обеденный перерыв, распугав солидной аурой глубоко уважаемого человека стайку медперсонала, предлагавшего ей вместе куда-нибудь пойти. Вид у Канкуро был такой, что его вариант был предложить им всем пойти куда-нибудь на три буквы. Затем он галантно подал Сакуре локоть, и (на правах гида-телохранителя и ходячего культурологического справочника) утащил в небольшой уютный ресторан на другом конце города. Столиков было немного, но зато каждый будто находился в маленьком отдельном вентилируемом шатре, причём все шатры были в помещении. Канкуро привычно сложил пальцами технику иллюзии, чтобы никто не подслушивал, и они заказали еду: лепёшки и хумус на закуску, баранину в черносливе как основное блюдо, домашний лимонад на двоих со льдом и – отдельно – кофе. Вместе с напитками им также подали раскочегаренный кальян, и Сакура, наравне с Канкуро, привычно затянулась. На жаре, даже сидя в прохладном помещении, трудно чувствовать голод, но сладкий дымок пробуждал аппетит.

Канкуро задумчиво выпустил изо рта ровное белесое кольцо. Затем ещё одно.

– Пока я думаю над ответом, – наконец произнёс он, – ты первая можешь рассказать о своей точке зрения. Раз ты спрашиваешь, значит, какие-то мысли у тебя самой есть.

Это была очень «песчаная» тактика – изящно перенаправить разговор в обратную сторону. Когда Сакура поймала его на этом в первый раз, Канкуро пожал плечами и ответил, что когда ветер дует, тот склонен менять направление; поэтому на восточном базаре, если ей было что-то нужно, торговался именно он, а не Сакура. У Канкуро и какого-нибудь торговца этот ветер за одну только минуту менялся раз по пять. Потрясающая ораторская пластичность. А не торговаться было нельзя. «Это базар» – усмехнулся тогда Канкуро, – «даже если ты можешь дать полную цену и в десять раз больше – торгуйся. Иначе тебя не так поймут».

– Мне кажется, – начала Сакура, но осеклась. Перед ними поставили лимонад в графине. Канкуро спокойно разлил его в два кристально-чистых гранёных стакана. Отпил, кивнул. У ниндзя было принято приносить на компанию обычные напитки таким образом, чтобы легко можно было проверить наличие яда. В ядах кукловод из почти вымершего клана Сабаку разбирался, пожалуй, наравне с ней, если не лучше. В конце концов, это была его косвенная специальность.

– Мне кажется, – продолжила Сакура, – что люди похожи на деревья в лесу. Дубы, осины, клёны, ивы, дикие яблони и вишни… Они полезны тем, что просто есть. Такова их простая задача. Но самое важное в них, пожалуй, в том, что они, осыпаясь по осени, дают шанс взойти новым деревьям… Дерево могут преждевременно спилить; оно может заболеть; юную веточку могут затоптать или переломить. Дерево может стоять долго-долго, а потом упасть от ветра или грозы и долго гнить. Порой они губят друг друга. А иногда переплетаются как любовники. Они наполняют лёгкие добрым воздухом, но, самое главное … на смену старому лесу приходит новый лес, – Сакура впёрлась глазами в матерчатую стену. Взгляд её заскользил по ярким, вычурным узорам шатра. Она кожей чувствовала внимание Канкуро. – По-моему, это очень похоже на людей. Но не знаю. Недавно об этом подумала.

Он затянулся и выдохнул носом, как дракон. Дымок пряным лёгким туманом заскользил по поверхности стола.

– Клан Гагаку, – сказал Канкуро, отпив ещё лимонад, – предложил такую теорию; и она довольно быстро стала популярной в этих краях. Что когда-то до людей был ещё кое-кто. Иначе говоря, на земле жили божества, куда более умные и красивые, добрые и могущественные, куда более великодушные, чем мы. И вот однажды им надоело делать всё своими руками, и они решили создать себе слуг. Слуги … напоминали их самих, но сделаны были немного тяп-ляп: зачастую страшненькие, да и глупенькие, но полезные. И порой преданные. Но как-то раз слуги взбунтовались: видишь ли, они устали трудиться, им тоже хотелось ничего не делать. Им тоже хотелось стать господами, чтобы другие беспрекословно работали на них. И бунт был такой, что божества в итоге на всё махнули и ушли в лучший мир. И остались мы одни, без хозяев – неидеальные и суеверные, порочные, склонные к слепой вере и повиновению. А самое главное – брошенные, сиротливые и одинокие.

На этой грустной ноте им подали тёплые лепёшки и хумус.

– Звучит печально, по правде говоря, – вздохнула Сакура, намазывая себе туповатым ножиком бутерброд.

– Но логично, согласись, – отозвался Канкуро, проделывая то же самое. – Вот скажи, у тебя было такое чувство, будто ты ищешь что-то неощутимое, что будто ускользает из рук и никак не попадается на глаза, но оно есть, и ты это знаешь?

Сакура не стала отвечать на этот вопрос; молчание порой говорило куда больше, чем слова. Тем более, она уже усиленно жевала, стараясь не дуть щёки как хомяк. Резной орнамент стеклянной чаши кальяна напоминал далёкое лазурное море. Искала ли она? Да. И не переставала искать.

– Из чего же были сделаны те люди?

Канкуро пожал плечами.

– Говорят, их сконструировали так, как мы сейчас делаем марионеток. В теории. Честно говоря, я не помню. От клана Гагаку, помимо их вероисповедания и, разве что, традиции дворцовой музыки, ничего и никого не осталось; из чистокровных, по крайней мере. Моя бабушка по материнской линии была из Гагаку… А вот кстати философия клана распространилась на всю Страну Ветра. Чуть ли не каждый в неё верит, даже если переплетает со своей собственной религией. Удобно накладывается, в конце концов. Даже джашинизм и богиня-кролик вписываются. Неплохое бессмертие для клана, а? Тела уже давно пепел и прах, а голос продолжает звучать, как будто они ещё здесь.

Во время небольшой паузы они успели вдвоём расправиться с хумусом и стали потягивать прохладный лимонад, ожидая мясо. Тихий официант с ловкими руками унёс отработавший своё кальян.

– В Конохе всё не так, – вздохнула Сакура. – Мы как будто… не знаю. Сжигаем своё прошлое? Как поленья или сухую опавшую листву. Никто ничего не помнит. Сделаешь шаг в сторону от водоворота жизни – и тебя уже забыли. С одной стороны, так, разумеется, легче прятать ошибки прошлого… но, с другой стороны, плохо, когда не знаешь собственной истории. Всё время живёшь одним днём: «вчера» позабыто, а «завтра» уже умрёшь. Есть только «сегодня».

– Каждому своё, – пожал плечами Канкуро. И добавил с иронией, – уж не думала ли ты, что Темари сменила место жительства только от большой чистой любви? Что, правда? Да ла-а-дно, – он коротко рассмеялся. – Не смотри на меня так; конечно, нет. Она слишком практичная для этого. Всегда твёрдо стояла на ногах. Темари мало во что верила, а традиции и история её только раздражали. Но! Тем не менее. Она такая же суеверная и внимательная ко всему необычному, как и любая женщина из Сунагакуре. Вообще… лично мне кажется, что она просто не дождалась своего большого чуда. И разочаровалась. Так у нас тоже бывает, когда неправильно веришь.

– А можно верить правильно? – удивилась Сакура. На её памяти, ниндзя Конохи никогда ни во что не верили. Кроме жертвенной Воли Огня, разумеется. И Шинигами – потому что его можно призвать. Но она подозревала, что все эти разговоры про смерть и возрождение были скорее государственной пропагандой, чем естественным мировоззрением. Точнее, были религией, а не верой. Настоящая вера не контролировалась ничем и никем – она просто была. И это удивляло.

– Конечно можно, – снова пожал плечами Канкуро. – Надо просто держать сердце нараспашку, делать хорошие дела и не жаловаться. То есть, как у нас говорят, не роптать. Гагаку считали, что по ту сторону всегда кто-то слушает из любопытных, только никогда не знаешь кто. Может они помогут, или, если видят, что делаешь что-то неправильное, остановят. Естественно, никто в прямом смысле тебя за руку не поймает, но в этом вся суть; обстоятельства сложатся так, что ты чего-нибудь да заподозришь. Как будто кто-то где-то как-то мягкой ладонью подёргал за ниточки. – Взгляд его сделался задумчивым и далёким. – Вот этого как раз Темари никогда не принимала. Но её можно понять: у нас тут с женщинами сложно, они страшно суеверные – вот сестра моя и бесилась.

– А ты в это всё веришь? – не могла не полюбопытствовать Сакура. На стол перед ними опустились три тарелки: две пустые, и одна с долгожданной бараниной в черносливе. Официант тихо предупредил, что очень горячо. Воздух шатра наполнился насыщенным сладко-мясным запахом.

Канкуро усмехнулся:

– Я кукловод, – ушёл он от ответа. Лиловые линии на его лице дрогнули и сложились в узоры. Ей показалось, будто шёлковым платком скользнул по лицу аромат сандала. Его аромат. Глаза у Канкуро были тёмные-тёмные. – А по поводу кукловодов, милая Сакура, скажу я тебе так: мы не сидим на мягких креслах, подписывая казни и мирные договоры. Но жизнь у нас о-о-очень интересная.

5.

В её гостевых покоях можно было остаться на всю жизнь – так они ей нравились. Огромная кровать с прозрачным балдахином (от насекомых, на самом деле), мягкий и пушистый ковёр, по которому очень приятно ходить босиком. Окно в крытый внутренний сад, где как раз находился тот бассейн, куда её уже опускали… Туалетный столик с зеркалом. Деревянный гардероб. Своя ванная комната. И всё в довольно светлых тонах.

Несмотря на холодные ночи Суны, Сакура оставляла окно в сад приоткрытым; там цвели розы, и ей нравилось засыпать под их аромат. Именно поэтому она удивилась, когда услышала ночью характерный всплеск купающегося тела. Она с любопытством выглянула наружу. Гаара на её памяти никогда не купался; значит, это мог быть только Канкуро.

Кто бы это ни был, он, однако, всплывать не спешил.

Сакура накинула легкий халат на коротенькую сорочку и босиком вышла вон, тихо закрыв за собой дверь. Миновав длинный коридор, она спустилась по узенькой лестнице во внутренний дворик и в нерешительности остановилась у бассейна, мерцавщего под косым лучом луны, что падал со стеклянной крыши. Всегда можно было нырнуть и проверить, конечно, но очень не хотелось мочить сорочку. Она потопталась в нерешительности и кое-как уселась на лестнице. Ступени были прохладными, но правильная циркуляция чакры помогала избежать очевидного неудобства; хотя попа всё-таки затекала – было слишком узко. Сакура поелозила, скрестив ноги, чтобы не было видно ничего интересного, и осторожно прощупала чакрой окружающую местность. Гаары не было дома, хотя часть его охраны, как обычно, следила за периметром. В бассейне действительно находился Канкуро, и он был жив.

По стенам внутреннего дворика бежала мозаика, бело-жёлто-сине-зелёная. Ручная работа. Удивительно пахли уснувшие розы. Давала о себе знать отсиженная попа. Канкуро всё не всплывал; но его чакра билась живым пульсом.

«И чего он там забыл так поздно ночью» – подумала Сакура. – «Неужели тот самый гвоздь потерял, а теперь ищет?»

Она бросила на ступени халат, села на корточки у воды и нырнула. Глаза дважды моргнули, подстраиваясь под новую среду и более тёмное освещение. Канкуро лежал на дне бассейна, цепляясь чакрой, чтобы не всплыть; из его рта вылетали редкие пузырьки. Тренировка на лёгкие, но какая-то странная – он даже не дёрнулся, когда Сакура в два мощных движения подплыла ближе. Глаза плотно зажмурены, как от кошмара. Она дёрнула его на себя и, не давая опомниться, дала кислород – Канкуро слишком долго был под водой. От насильного вдоха через чужие лёгкие он вздрогнул и, наконец, распахнул глаза. Сакура оттолкнулась ногами ото дна и подняла их из воды.

– Ты знаешь, что такое сонный паралич? – отдышавшись, уже совсем на суше, спросил её Канкуро. Они сидели, привалившись друг к другу для тепла, потому что – логично – было холодно. На нём не было майки, только штаны. У Сакуры сквозь ночную рубашку проглядывали затвердевшие соски. Оба друг на друга не смотрели; но Канкуро всё еще не отпустил ту ладонь, что его вытаскивала. А Сакура никуда не спешила её убирать. По волосам обоих стекала вода.

– Не испытывала, но слышала, – и добавила. – Ты меня напугал.

– Я и сам испугался. Никогда такого не было. Просто сижу там и не могу пошевелиться, даже на помощь позвать, а мозгу параллельно что-то снится. Или не совсем.

Сакура выдохнула:

– Хорошо, что тогда спустилась проверить, как ты там …

– Да уж, – усмехнулся он. – Это точно. У меня уже почти кончился воздух. Я только нырнул – тут меня и схватило. Называется, «хотел смыть с себя кошмар», а нарвался на ещё один.

– Что тебе снилось? – после недолгой паузы спросила Сакура.

– Сасори, – пожал плечами Канкуро. – Видимо, он не любит, когда ему отказывают во встрече. Я вынудил себя проснуться; а он пришёл снова.

Сакура медленно обернулась на него:

– Сасори?

Канкуро тоже обернулся. Они сидели почти нос в нос. Сакура заметила, как лунный свет ненавязчиво подчеркнул чужие высокие скулы. Ухоженные брови оттеняли ровный лоб. Она заметила … блеск капель на волевом подбородке. Аккуратный мягкий рот – мягкий-мягкий, святые небеса – она же не по вене тот кислород пускала в бассейне.

Очень хотелось скользнуть взглядом ниже, но было страшно.

«Не таращься» – взмолилась самой себе Сакура. – «Давай, возьми себя в руки».

– Канкуро, – тихо выдохнула она. Его взгляд, словно стрелки часов, перешёл к чужим глазам. – Давай … днём договорим? Завтра очень рано вставать.

Он моргнул; уголки его губ чуть приподнялись в лёгкой улыбке.

– Никаких проблем.

… Сначала Сакура выжала сорочку, и только потом поднялась на ноги – это чистая логика, потому что привалившись к кому-то тёплому намного приятнее заниматься отжимом. Забрала халат, брошенный у лестницы.

Ступни у Канкуро тоже были красивые. И лодыжки. Изящная мужская форма: крепкая, но элегантная.

«Не таращься» – с укором напомнила себе Сакура.

– Постой минутку, пожалуйста, – сказала она накачанной спине, которая уже начала подниматься по лестнице.

Спина послушно остановилась.

Сакура подошла поближе и сглотнула.

– Я тебя сейчас обниму, – серьёзно сказала она, чувствуя собственное смущение обеими щеками, – а ты сохраняй спокойствие и не-

Тёплое кольцо рук и знакомая грудь под щекой; улыбка, лёгким прикосновением опустившаяся в волосы.

– Не пугай меня так больше, – не своим голосом попросила Сакура. В голове картинка: глаза, зажмуренные как от кошмара. Пузырьки воздуха между сомкнутых губ. Она видела и пострашнее, гораздо страшнее. Но тогда, под водой, ей стало на миг так жутко, что она забыла как думать.

Кольцо рук сжалось сильнее – а она держала его ещё крепче. Но Канкуро ничего не ответил.

Комментарий к 2.

Картиночка и музыка :3

https://m.vk.com/wall-112401322_404

========== 3. ==========

1.

Общество в Суне было по-странному патриархально … но не совсем. Точнее, не так, как в Конохе.

Гаара рассказывал, как их отец ухаживал за матерью. Он приносил ей свежие цветы в самый несезон; а когда те пропитывали своим дурманящим ароматом воздух, собственноручно делал из них сухие духи. Сабаку но Раса нежно массировал ими плечи и щиколотки своей ненаглядной, чтобы символ его любви окружал её легкой невидимой вуалью, куда бы она ни шла. Были дни, когда он носил свою будущую жену на руках по всему городу, чтобы её нежные ступни касались лишь дорогих мягких ковров – потому что любовь окрыляет, и Карура была его крыльями.

После своего бракосочетания Шикамару по-честному нёс Темари от границы Сунагакуре до дверей их нового деревянного дома; целый месяц занимался предварительной физической подготовкой, и обои в их спальне сам поклеил. На Темари было надето нежное кимоно изо льна с земель клана Нара. Она улыбалась, глядя на него исподлобья, а гости и участники торжества сыпали в них лепестками и пожеланиями счастья. Шикамару не задерживал взгляд ни на одной женщине, кроме Темари и своей матери. Сакура хлопала так, что у неё болели ладони. Радость за молодожёнов на её лице была искренней.

Под окнами госпиталя какой-то молодой чуунин кружил свою возлюбленную. Она звонко смеялась; её цветной балахон с разрезами раздувался на ветру большими крыльями.

– Кто любит – носит на руках, – с мягкой полуулыбкой ответил Гаара на незаданный вопрос Сакуры. Они оба стояли у окна и смотрели на молодую счастливую пару. Казекаге заглянул в госпиталь, чтобы составить ей компанию, пригласив на кофе со сладостями. У него всё ещё плоховато получалось неформальное общение, но Гаара старался.