Текст книги "Камер здесь нет (СИ)"

Автор книги: SаDesa

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

– Это в смысле? – Указываю подбородком на Лесли, сомневаясь, что речь вообще про него. Юджин же чуть косится назад и расслабленно передёргивает плечом.

– Я немножко проебался недавно, – объясняет без видимого напряга, но всё равно что-то кажется мне подозрительным. – Вот заглаживаю вину.

– Подставляя зад? – уточняю для того, чтобы быть уверенным, что всё правильно понял, и тут же представляю, как Рен говорит то же самое. Дёргает так сильно, что, пожалуй, можно списать на нервный тик.

– Вроде того.

– А накосячил как?

– Забыл оплатить интернет, и Лесли проебал какой-то там ивент. Знаешь, как злятся те, кто не разговаривают?

Отрицательно мотаю головой и не могу перестать косить глазом на обычно тихого, как мышка, рыжего.

– Ну вот представь, что на тебя орут капсом и при этом пытаются не разбить планшет о твоё же лицо. И то неизвестно, что ему было жалко больше.

– Мило.

– Не очень, на самом деле. Кости костями, но бьёт он больно.

– Вечер открытий… он тебя ещё и бьёт…

Потираю начинающий ныть висок и, выдернув мобильник из кармана, кошусь на беззвучно отсчитывающий секунды электронный циферблат. Оказывается, кому-то уже пора валить. Желательно прямо сейчас, пока подземка ещё незакрыта. Иначе хрен мне, а не премия в конце месяца.

– Ты даже не представляешь, какие тараканы живут в этой рыжей…

– И знать не хочу. Трахайтесь там, как вам нравится, но без меня, пожалуйста.

Хочется закрыть глаза и просто вырубиться. Прямо так, на прохладном полу посреди чужой квартиры. Прямо так и сделал бы, если бы меня не ждали.

Ступеньки. Подземка. Квартал, состоящий из одних тёмных подворотен, подсобка и вечерняя смена в пиццерии, из которой я, должно быть, выберусь только после своей смерти. И то далеко не факт. Хотя миленько будет. Костюм со школьного выпускного и фирменная, покоцанная жизнью кепочка с дебильной эмблемой. Рен обрыдается.

– Серьёзно. Ты же сам говорил, что твоего придурка сейчас почти нет в городе. Почему ты так яро отказываешься от второго комплекта ключей? Да и от денег вообще? Он столько ждал, пока ты объявишься. Вряд ли выкинет какой-нибудь финт.

Да не в финтах дело, господи! Не в финтах, возможных мелких подлянках, которые больше по моей части, кстати, а в том, что у меня крыша едет рядом с ним. И я не хочу, я не знаю, как буду жить, если всё это дойдёт до терминальной стадии, а после у его нездорового влечения-любви-наваждения вдруг случится ремиссия.

Что я тогда буду делать?

– А взамен что? – интересуюсь, наклоняя затёкшую шею то в одну, то в другую сторону, с самым что ни на есть расслабленным видом. – Моя пожизненная благодарность и ощущение полной зависимости?

– А взамен ты будешь его любить, жарить яичницу и крыть хуями, чуть что. Подумай над этим, друг мой. – Тянет свою правую клешню к моему плечу, но, не рассчитав расстояние и траекторию, почти что тычет в нос, а после и подбородок.

Отмахиваюсь и понимаю, что ещё минута – и вместо бодрого шага придётся заняться бегом на длинные дистанции.

– Ага, обязательно. Вот пока еду – подумаю.

– К нему?

Интересно, если в следующий раз, когда он недальновидно уснёт в моём обществе и проснётся без одной брови, рискнёт второй и станет ей так же намекающе подёргивать?

– На работу.

– А… – Юджин тут же скучнеет и принимается разглядывать свои отполированные ногти. – Ну привет Блохе.

Киваю без особого энтузиазма, сосредоточенно сгребаю разваленные по полу ручки и тетрадки назад, в рюкзак. Все методички и учебники давно скачаны и преспокойно спят себе в памяти ноутбука. Если повезёт, то даже успею немного позаниматься. Если повезёт и звёзды правильно сойдутся.

***

«Блохой» Юджин обозвал моего нового напарника-тире-надсмотрщика по смене, и я, признаться, никогда не думал, что можно вот так запросто дать прозвище человеку, который только и сделал-то всего, что скривил свою неприятную морду и как-то сжался за стойкой, вручая высокий картонный стакан. Да и не Юджину даже, а Лесли.

Никогда не думал, но про себя называю его именно так и не иначе.

Очень высокий, сутулый и маниакально подозревающий всех и вся.

И всё бы ничего, если бы не был племянником самого Терри Властелин Сей Забегаловки.

Вот уж кто добился успеха в этой жизни и может полноправно бить себя пяткой в грудь, без конца вставляя своё излюбленное «а вот я…» в любой диалог.

«А вот я начал не с низов».

«А вот я планирую открыть свой ресторан. Когда-нибудь».

«А вот я купил новую машину. Пусть в кредит, но всё равно это круче, чем кататься на метро среди неудачников».

Куда уж простым смертным вроде меня.

А уж после незначительного расширения меню и какого-никакого притока клиентов… остаётся только молча возвести очи к потолку и молить великих о терпении, потому что, если я вдруг с этим подерусь или пошлю его куда, тут же выпрут.

Именно поэтому из «старичков» остались только мы с Сидни. Остальные успели смениться едва ли не по второму кругу уже, и я мысленно иногда прикидываю, сколько же ещё продержусь, прежде чем громко хлопнуть дверью.

Сидни Блохе вроде как нравится, а я – диаметрально наоборот. Даже больше, чем все остальные, кого он выжил. Может, кстати, именно поэтому я всё ещё тут. Надо же мистеру Я-Круче-Вас-Всех на ком-то оттачивать остроумие. Только мелкий и настолько смешной, окружённый ореолом своего величия, что даже до звания мудака не дотягивает. Так, мелочь совсем. Блоха, что по обыкновению пасёт меня около главного входа, то и дело демонстративно поглядывая на наручные часы, чтобы уж точно засечь, если опоздаю больше чем на двадцать секунд.

А вот хрен тебе, я-уже-и-не-помню-как-тебя-там, ещё двадцать минут до начала моей смены, так что можешь пойти расслабиться и, скажем, погрызть стол в подсобке.

Других развлечений у тебя всё равно нет. Игрушки на телефоне или хотя бы набор любимых треков? Ну нет, несерьёзно это всё. Для детей.

Крутые мужики хмурят брови и пялят на свои фейковые «Ролекс» с таким видом, будто настоящие спиздили, а эти незаметно нацепили в метро.

Протискиваюсь мимо него, нарочито развернувшись боком и вскинув вверх руки, чтобы даже случайно не коснуться чужой наглаженной рубашки и, упаси сотона, помять её. Движением одного пальца, ага.

Уникальный же.

Застёгнутый под горло воротничок, фирменный фартук на тёмно-коричневых брюках… волосок к волоску и очки со стёклами-нулёвками для пущего виду.

– Тебя в пещере растили, Бругер? – сквозь зубы цедит и, прищурившись, провожает меня взглядом. – Или мартышки не умеют здороваться?

Разворачиваюсь на пятках и без перехода отвешиваю ему глубокий поклон, закрутив руку так, будто бы в ней была широкополая шляпа.

По полупустому камерному залу прокатывается волна смешков. Правда и залом-то это трудно назвать – так, комната с пятью столиками да всего тринадцатью стульями. Почти банкетный зал, блин.

Поджимает губы и оттягивает воротничок в сторону. Почти верю, что мешает ему дышать, чересчур туго обхватывая горло. Почти, потому что не уверен, что блохи дышат не через одну из коленок или какой-нибудь неведомый орган.

Хреново у меня с кровососущими насекомыми, что поделаешь.

– А без ритуальных танцев нельзя было?

Пожимаю плечами и, поправив лямку рюкзака, направляюсь к отгороженной стойкой двери, что ведёт в подсобку для персонала.

Пригнувшись, пролезаю под ней, поленившись нормально поднять. Слышу весьма однозначное цоканье за спиной. Да сколько угодно, господи. Хоть язык себе откуси. У меня есть целых восемь минут на то, чтобы натянуть форменную футболку, сделать себе кофе и заступить на смену. В ночное время доставка осуществляется только по ближайшему району и вероятность того, что я смогу позаниматься, напрямую зависит от того, укусила за задницу этого придурка какая-нибудь бешеная молекула или нет.

В смене всегда двое, не считая чувака на кухне, спину и шапочку которого я знаю лучше, чем лицо, а третий дремлет в зале, за стойкой. И разумеется, этим третьим никогда не оказываюсь я.

Родственные связи по умолчанию дают этому говнюку определённые привилегии, и потому, принятый курьером, почти сразу же начал считать себя не кем-то там, а целым управляющим маленькой и ни фига не гордой почти кафешки.

Головокружительный карьерный рост, все дела.

Кому рассказать – так будут ржать до слёз, боже.

А ведь ему вряд ли и тридцать есть, а уже всё кажется безнадёжным.

Погодите-ка… выходит, что ровесник Рена, плюс-минус один?

Фантазия включается тут же.

Представляю того в очках и строгой, застёгнутой под горло белой рубашке с закатанными рукавами. Сигарету в зубы, взъерошить немного – и можно подавать. Голым, конечно, лучше, но так куда непривычнее и слюна выделяется сама собой. Ох, потрогать бы ещё своими загребущими лапками. Потрогать бы… хоть какого-нибудь, когда вернётся.

Разговаривали вроде как вчера утром, но мне определённо неймётся и потому, прикинув, сколько у меня там ещё минут, вытягиваю телефон из кармана и, одёрнув футболку, решаю, что можно и уделить немного времени своей хиреющей личной жизни. Если эта самая «жизнь» сейчас не дрыхнет или – о ужас! – не работает, что с ней тоже частенько случается.

Набираю через «Воттс», справедливо рассудив, что если спит, то отрубил интернет, чтобы не дёргали просто так.

Набираю, и ожидание тут же переходит в длинные гудки.

– Ты по делу или просто для того, чтобы сказать, что страшно соскучился и жить без меня не можешь?

Хмыкаю, подхватив брошенный около личной кабинки рюкзак за лямку и поставив на один из четырёх пустующих стульев.

– Какое же, интересно знать, у меня может быть к тебе дело?

Рен молчит и, судя по гулкому эху, которое многократно усиливает звук его шагов, идёт куда-то.

Внутри этой каморки так ничего и не изменилось. Пятёрка шкафчиков, четыре стула, стол, один из самых дешёвых кофейных автоматов и прикрученный к кронштейну под самым потолком телек. Вполне годно, чтобы скоротать время. Только чайник, что, по обыкновению, бросают на моём шкафчике, потому что розетка рядом, переставить в сторону – и порядок.

– Как ни крути, одно у нас точно есть.

Хлопает дверь, наверняка сбегает по ступенькам вниз.

– Неразрешённое. Ты сейчас где? Среди теста и маринованных оливок?

– Угу. И у меня ещё… двенадцать минут, четыре из которых я готов посвятить только тебе. Цени это.

– На колени в благоговейном трепете сейчас упасть или подождёшь, пока вернусь?

– Смотря как упадёшь.

– Решительно, блять.

Слышу, как гулко щёлкает зажигалкой, наверняка забившись в какой-нибудь не предназначенный для этого угол.

– Итак, ты мне звонишь для того, чтобы сказать, что не нашёл ключ под моим ковриком или?..

Ну да, как же. Целых три дня тишины – и вот опять. Но даже интересно становится, станет напирать дальше или вроде как между делом интересуется и просто кивнёт на моё очередное «или».

– Я могу набрать тебя просто потому, что мне пока нечем заняться?

– Конечно, можешь, – выдыхает, и мне до свербящего царапанья в горле хочется наспех затянуться тоже. Но, во-первых, стараюсь курить совсем редко, не чаще нескольких раз за сутки, а во-вторых, Блоха мне все мозги изъебёт, если учует. У нас же тут санитария и всё такое. Даже залётные жуки по кухне обязаны ходить в перчатках и шапочках. – Как и признать то, что если скажешь, что соскучился, язык не свернётся в трубочку и не отвалится.

Моргаю, переключаясь со своих мыслей на задумчивый голос в трубке, и приходится даже немного побороться с собой, чтобы не перебросить на видеовызов.

– Я уже говорил, – выходит как-то вяло и вовсе не с сарказмом, как хотелось бы. Оглядываю помещение ещё раз и всё никак не могу понять, где хоть кто-нибудь. Один на один с Блохой будет, пожалуй, слишком сильно для моей потрёпанной психики. – На той неделе, кажется.

– У тебя график в планировщике? – интересуется так, будто выжрал по меньшей мере несколько банок энергетика. Ехидство так и шкалит. – Два «скучаю», «пол-люблю» на месяц?

– На полгода.

– Даже так. – Пауза, что выдерживает, чуть длиннее, чем требуется, чтобы затянуться и медленно выпустить изо рта дым. – А с сексом там что? Осталось ещё на этот месяц или мне можно не торопиться?

Замираю даже и по растерянности едва не сажусь мимо стула. Опаньки. Это что, завуалированный намёк?

– А ты можешь поторопиться? – спрашиваю довольно вкрадчиво и, вспомнив, что так и не нацепил кепку, встаю снова. Нахожу её на верхней полке шкафчика, тщательно проверяю, не заполз ли кто внутрь, и с чувством швыряю на стол, не особо-то волнуясь о том, что может упасть на пол.

– При достаточной мотивации я могу очень многое, детка.

Ну давай, давай, продолжай выпендриваться. Ещё немного – и я съеду с катушек настолько, что мне начнёт это нравиться.

– Там как, мои четыре минуты ещё не прошли?

Отнимаю мобильник от уха и, глянув на экран, кривлюсь.

– Почти.

– Окей…

Слышу, как с шипением гасит остаток сигареты о, должно быть, мокрую раковину и, выбросив, уже полноценно включает воду, чтобы помыть руки. Так и вижу его – зажавшего трубку плечом и уставившегося в зеркало, что обязательно должно быть над краном.

– У тебя всё нормально?

– Смотря какой смысл ты вкладываешь в эту фразу.

– Любой. Ну так как? Нормально?

Пожимаю плечами, будто может это увидеть, и очень кстати вспоминаю о том, что стакан с кофе оставил на шкафчике, когда переодевался.

– Вполне.

Наверняка кивает и довольно громко хлопает дверью. Возвращается на лестницу и преодолевает пролёт в несколько прыжков.

– Тогда вали к своим коробкам и не забудь пожелать мне скучной ночи, как закончишь.

– Будет выполнено, папочка.

Слышу, как самодовольно хмыкает и наверняка чуть закусывает губу, а после по привычке прихватывает зубами длинную штангу пирсинга. Как тут удержаться и не добавить?

– Если, конечно, я не встречу кого-то более привлекательного. Сам понимаешь: ты далеко, а вокруг одни соблазны.

– Ещё как, – отвечает так, будто готовил ответ на эту подъёбку с самого утра или, по крайней мере, начала разговора. – Сам третий день думаю только о сиськах кореянки из соседнего номера.

Окей, Кайлер. Давай, просто отбей это. Пожелай ему удачи.

Один…

Два…

– Рискнёшь сказать это ещё раз?

Смешок в трубке словно удар гонга на ринге. Кто только что просрал раунд?

– Ты крайне неубедительно наезжаешь, в курсе? – Его голос заметно теплеет, и мне уже не так важно, кто кого перестебал. Хорошо. Ладно. Я соскучился и уже готов сказать это, но, протупив, успеваю только открыть рот и, заговорив вместе с ним, тут же заткнуться. – Давай, малыш, не морозь задницу и всё такое. Меня уже ищут.

Скидывает, и я какое-то время просто пялюсь на нашу с ним переписку, на последние несколько реплик. Откровенно залипаю и обдумываю вовсе не беззлобные подъёбки, а это его «Всё в порядке?».

Так или иначе всегда спрашивает. В начале, середине или конце диалога. Всегда, даже если последний раз мы переписывались или виделись несколько часов назад. И это своего рода лакмусовая бумажка или тест.

Он спрашивает, а после вслушивается в мой голос, а не в то, что я им произнесу. Он спрашивает и каждый раз немного напрягается, если торможу с ответом, а после, удостоверившись, живо меняет тему.

Улыбаюсь своим мыслям, ощутив, как тепло стало внутри. Пожалуй, с этим чувством не только смену, но и ещё несколько дней можно пережить.

– Чему ты так радуешься, Бругер? Надеешься на чаевые?

Хорошее настроение тут же становится весьма призрачным. Медленно прикрываю веки и, скривившись, скашиваю глаза в сторону. А вот и Блоха в своей сутулой красе. И раз никто другой так и не пришёл, то выходит, что торчать мне всю ночь до самой пересменки именно с ним.

Восторг грозится вот-вот перевалить за планку неконтролируемого и смыть меня нафиг со стула.

– Тому, что всю ночь проведу с кофейным автоматом, – глазами указываю на коричневый, тускло блестящий бок и, премило улыбнувшись, добавляю, чуть понизив голос: – Не будь негодяем и не порть нам романтику.

На самом деле, мне безумно хотелось назвать его по-другому, но решаю не быть тем, кто переведёт всё это дерьмо в открытое противостояние. Всё ещё помню о своём домашнем задании и о том, что он нарочно может принять заказ чёрт знает куда или послать меня по неверному адресу, а после лишь развести руками. Клиент ошибся, бывает, Бругер, вот тебе новый адрес, давай бегом.

И иногда, когда его совсем заносит, мне действительно становится интересно, что же он станет делать, если всё-таки заебёт меня настолько, что, двинув ему разок, я уволюсь?

Дальше-то что? Искать новое вместилище и насильно запихивать в него свои безумно мудрые мысли?

Отлипает от косяка и, медленно отодвинув стул, садится напротив. Две минуты до начала смены и около трёх часов до закрытия самой пиццерии.

Ну хотя бы на них свали в зал, а? Домашка сама себя не рассчитает, да и теорию почитать было бы совсем неплохо.

Демонстративно тянусь к рюкзаку и под его пристальным взглядом достаю из сумки ноут.

– Ты же не собираешься играть? – Подозрительно щурится, и я вдруг вижу в нём того самого противного пацана, что есть в каждом классе младшего звена. Именно он всегда вопит, что кто-то списывает или не сделал домашку. Вечный учительский любимчик и по умолчанию главный отщепенец на потоке. Человек, у которого априори не может быть никаких друзей, потому что мама ни одну сомнительную кандидатуру не одобрила или бабушка презрительно скривилась.

Да и куда там, если один картавит, а другой когда-то пробовал травку? О нет, подобные криминальные личности не должны быть замечены в кругу его величества.

Медленно выдыхаю и, наверное, уже в сотый раз повторяю:

– Пока заказов нет – делаю что хочу. Я тут, вообще-то, на полставки, если ты не помнишь.

Закатывает глаза и откидывается на спинку стула с по меньшей мере оскорблённым видом. С видом человека, который едва ли не жизнь мне спас, радушно разрешив продолжить работать в месте, в которое я пришёл за два года до него.

Ощущаю, как начинает подёргиваться уголок левого глаза.

– На полставки или нет, но у тебя есть чёткий перечень обязанностей, который никто не отменял. И я здесь именно для того, чтобы следить за тобой, Бругер. Следить за тем, чтобы ты не тянул деньги из кармана моего дяди зря. – Чопорно складывает ладони друг на друга, и я ощущаю, как вместе с уголком в неконтролируемое движение приходит и веко. Плохой, плохой знак! Зря, значит? Зря?..

Я, который разгружал грёбаные ящики, когда у Терри было совсем паршиво с персоналом или когда оставался почти на сутки, мысленно умоляя всех известных мне богов сделать так, чтобы это не отразилось на моей учёбе, когда это было особенно важно? Когда это было, блять, жизненно важно для меня и?..

Осёкшись, накрываю ладонью лицо и легонько нажимаю на пульсирующие под веками глазные яблоки, приподняв очки.

– Почему это всегда я? – интересуюсь скорее у межпространственной пустоты, чем у сидящего напротив… человека, который, видимо, спать не может, если не удостоверится в собственном превосходстве хоть над кем-нибудь. – Почему не Сидни или этот, новенький, как его…

– Тайлер, – подсказывает исключительно для того, чтобы сменить тему, но я не позволяю ему этого и, звонко щёлкнув пальцами, тут же перебиваю, повторив первоначальный вопрос:

– Так почему я?

– Потому что ты? И вообще, неужто ты всегда знаешь, почему испытываешь неприязнь к тому или иному человеку? – Выглядит скучающим и так, словно объясняет мне какие-то очевидные вещи.

И как же бесит!

Бесит одним только снисходительным взглядом, которым показывает, кто именно я в его глазах.

Неудачник, которому не посчастливилось родиться в семье хоть сколько-то успешных людей, и только поэтому он якобы имеет право тыкать меня по поводу и без и, чуть что, отсекать по целому доллару.

– Да, чёрт возьми! Всегда есть какие-то причины.

Приподнимает бровь и так заламывает кисти рук, что у меня поневоле возникают вопросы об уж слишком подозрительной гибкости. Он, часом, не ксеноморф вообще? Сожрёт меня ещё, как вдоволь нанудится.

– У одного, скажем, ноги воняют, другой – просто козёл, третий пытался свиснуть у тебя что-нибудь и так далее. И только один ты трахаешь мне мозги исключительно из любви к искусству? Не верю.

Щёлкает фалангами и кажется много старше, чем есть, если глядеть нависая сверху. Тут тебе и скорые проплешины, и морщины в уголках глаз и вокруг рта.

Идеальный комендант бы вышел. Дотошнее любого Ларри, мать его, Нильсона.

– Я поучаю тебя больше остальных потому, что ты редкостный раздолбай, Бругер. Цени мои усилия – возможно, именно они в итоге сделают из тебя человека.

Для того чтобы удержаться, приходится ущипнуть себя. Целых два раза.

– Лучше бы ты вышивать научился. И почему это я раздолбай? Опоздал один раз – и всё? Клеймо на всю жизнь? До остальных же ты не доёбываешься, о суровый администратор?

– Почему же не доёбываюсь? Вчера отчитал твою подружку.

– Ага. Я слышал. Цокнул языком и закатил глаза.

– Потому что она девушка и не сегодня-завтра выскочит замуж и уйдёт с этой работы. Тебе же ещё пахать и пахать на благо моего дяди.

– Может, я тоже выскочу замуж и свалю? Сяду на шею мужу и никогда, никогда в жизни не стану заказывать вашу блядскую пиццу.

Остаётся только оскалиться для полноты картины – и всё. Опасность. Нарушитель на территории! Спустить на него всех собак!

– Осторожнее с оскорблениями, Бругер!

– Не то что?

– Не то я буду вынужден сказать дяде, и он штрафанёт тебя на ползарплаты за несоблюдение корпоративной этики.

Корпоративной этики пиццерии, штат которой не насчитывает и двух десятков человек! Дайте мне тряпочку заткнуть себе рот, чтобы не начать орать. Как он вообще дожил до своих почти тридцати, находясь в столь потрясающем неведении относительно порядка происходящих вокруг вещей? Никогда не вертел головой по сторонам? Не включал телек? КАК?!

Опираюсь локтями на стол и, проникновенно заглядывая в его глаза, негромко поясняю, обведя взглядом все углы этой невзрачной подсобки:

– Здесь камер нет, и ты ничего не докажешь. – Любезно улыбаюсь и приподнимаю брови. Когда-то я и с Реном разговаривал так же. С затаённой издёвкой и в предвкушении реакции. Куда более бурной, нежели способен выдать вот этот. – Разве что только ты руку в кармане держишь, потому что в ней зажат диктофон, а не яйца, сдавив которые ты можешь пойти на открытый конфликт.

Краснеет, да так, будто ворот его рубашки горло передавливает, мешая оттоку крови. Сдирает очки с лица и, вытащив из нагрудного кармана сложенный вчетверо платок, принимается протирать стекла. Ни дать ни взять мистер Нильсон за несколько секунд до приёма своей волшебной гомеопатии.

– Ну знаешь… – головой качает и избегает моего взгляда. Словно нарочно фокусируется на чём угодно, только не на моём лице.

Победил вроде бы, но отчего-то мне всё ещё мало. Тогда и вовсе поднимаюсь на ноги и, ведя пальцами по столешнице, подхожу к нему:

– Что? Просто настучишь на меня? А если не сработает?

Невольно поворачивается на голос и, вскинувшись, всё-таки смотрит мне в глаза. И это довольно забавно – видеть своё отражение в стёклах его очков. Молчит, несмотря на паузу, и мне остаётся только продолжить, передёрнув плечами:

– Подбросишь мне в сумку украденную оливку или кружок колбасы? Серьёзно? Хочешь играть в главного – так делай это у себя дома, если, конечно, найдёшь с кем. У меня важный семинар в начале следующей недели, и, пока никаких заказов нет, я буду готовиться. Отвали, Блоха.

Любезно указываю в нужном направлении и жду, пока встанет со стула. Жду, а он, моргнув раз, после – другой, словно перезагружается, обновляя систему.

Не верит своим ушам? Технический сбой?

Думаю уже щёлкнуть пальцами перед его носом, как, дёрнувшись, отмирает и без единого слова или даже мельком брошенного взгляда впервые делает то, о чём его просят, на моей памяти. Без скривлённой морды или нравоучений. Даже дверью не хлопает, как мог бы. Исчезает так же бесшумно, как и появился. Наверняка ещё и подслушал часть моих излияний, грёбаный навозный жук. Досада всё ещё плещется, но, успокаиваясь, начинаю злиться и на себя тоже. Перегнул.

Да и какое мне вообще дело до того, кто там что думает? Ну нравится ему чувствовать себя большим и страшным – пусть выёживается сколько угодно, боже. Только подальше от меня, пожалуйста. Может даже избрать технику полного игнорирования – постараюсь уж пережить и это.

В комнатушке становится жарко и как-то слишком тихо.

И, словно почувствовав это, оживает мой так и лежащий на столе телефон.

Юджин: «Ты работаешь? До утра?»

«Ага».

Юджин: «Опять с этим?»

«Ага».

Юджин: «Гляди в оба, не то покусает. Вдруг он заразный и в следующее полнолуние у тебя отрастёт галстук?»

Немного нервно хмыкаю и отправляю одинокий смайлик в ответ.

Безумно надеюсь, что нет. Ох как надеюсь.

***

Три смены минуло – и ни единой придирки или косого взгляда. Даже разговаривает подчёркнуто вежливо и не доёбывается до включённого ноута и россыпи конспектов, и к концу недели мне становится по-настоящему страшно. Просто кожей чувствую, что вот оно. Близко. Грядёт и назревает.

Только что он сделает?

Блокнет мой шкафчик?

Настучит любимому дяде, придумав какую-нибудь недостачу или недовольного клиента? Я уже готов к штрафу – или к чему там ещё можно приговорить простого курьера? – только пусть перестанет незримой тенью нависать надо мной, усиливая предчувствие грядущего пиздеца.

И разумеется, я ничего не рассказываю о нём Рену. Ни ему, ни даже Юджину. Так только, обрисовав последнему в двух словах. Типа – зацени, как смешно вышло, давай вместе поржём, а?

Потому что как минимум стрёмно жаловаться на какую-то там мелочную ссору с даже не начальником, но тем ещё козлом.

Потому что стрёмно лезть с этим к тому, у кого расписание плотнее, чем у некоторых дамочек сиськи от закачанного внутрь силикона. И потом это вовсе не та проблема, решить которую я не в силах.

Ну не выдержит, наорёт, подгадав так, чтобы в зале было побольше народа, посмотрю в пол пару минут – и всё закончится на этом. Ну или, хорошо, через пару таких показательных раз закончится. До того, чтобы пустить мне кровь или даже просто двинуть в нос, явно не опустится, попросту толщины кишки не хватит. И кто же будет отстирывать кровь от рубашки? Не мне же он счёт предъявит?

«Так-так, Бругер, глянем, что у нас тут. Твой нос капает? Вычту стоимость чистки из зарплаты».

Четвёртая смена, кажется, ничем не отличается от своих предшественниц, и, возвращаясь буквально из ближайшей многоквартирной высотки и перепрыгивая через опасно скользкие лужи, я не могу придумать ничего лучше, чем ещё и телефон зажимать плечом, на котором болтается пустая термосумка.

И надо же, удивительно, но у абонента, что сейчас очень и очень далеко от меня, тоже льёт.

– Это что, разряд грома или кто-то переборщил со спецэффектами? – интересуюсь, а сам для верности всё-таки перехватываю смарт ладонью. Кажется даже тяжелее, чем обычно, когда холодный.

– Я в такси.

Слышу его приглушённо и тут же ещё хуже механический голос навигатора словно в подтверждение. Где-то рядом сигналят машины.

– И из спецэффектов тут только ямы на дороге.

– Юдж что-то такое говорил, кстати, о районе недалеко от твоей квартиры. С коммуникациями косяк или вроде того, я особо не вслушивался.

– Да что ты… – Даже паузу выдерживает и, кажется, зверски грызёт пирсинг, не щадя передних зубов. Впрочем, ему ли переживать о таких мелочах? Это для меня выпавшая пломба подобна упавшей на Хиросиму бомбе. – Ну, я надеюсь, что к моему возвращению всё исправят. И мы что, действительно говорим о каких-то трубах?

Да, Рен. Мы говорим о трубах. Это старость или предвестники бытовухи? Или это то самое, когда уже и говорить не о чем, но вам определённо насрать на это и главное – просто продолжать… говорить? Что там было об установленном лимите? Готов разжаться на его одно «соскучился» и вытащить из ментальной коробки приныканное на особый случай «очень». Уже готов, но на пустынном перекрёстке едва не сталкиваюсь с вылетевшим из ниоткуда велосипедистом и, ойкнув, кусаю себя за язык.

– Хочешь, поговорим о твоих штанах? – проговариваю это, внимательно повертев головой по сторонам и перейдя дорогу по всем правилам. Ну её. Ещё гипса мне не хватало. – Таксист будет в восторге, я уверен.

– Да он ни хрена не понимает, – отмахивается и добавляет, немного повысив голос: – Как и я его. Как там твоя учёба? Юджин всё ещё молодец, а Рыжий – рыжий?

– Ага, примерно так. Три дня до семинара, а там уже и курсовая недалеко.

– Готовишься?

– Ещё как. Думаю о своём будущем, как говорит Бло… менеджер. – Блоха, который наверняка уже поглядывает на часы в сухой и тёплой пиццерии и размышляет, не роскошь ли это – продираться через ливень аж целых шесть минут. – Разобрался с основными тезисами на днях, подогнал всё это дерьмо по оформлению, что даже Ларри бы не доебался. Осталось приготовить презентацию – и можешь мной гордиться.

Ещё один перекрёсток – и-и-и… вот оно! Знакомая вывеска и всё ещё не перевёрнутая табличка «Открыто».

– Я горжусь тобой, когда ты залпом выпиваешь полбутылки текилы.

Закатываю глаза, стаскивая с головы отвратительно отсыревшую холодную кепку, и дёргаю на себя дверь пиццерии. Киваю стоящей за стойкой Сидни, которая, оторвавшись от кассы, просто отмахивается от меня и раздражённо скидывает хвост с плеча. Блохи нигде не видно, и даже мелькает весьма призрачная мысль, что он свалил по каким-то своим блошиным делам, ну да мечтать о подобном даже не приходится. Наверняка засел в толчке или мониторит кухню, моргая не чаще трёх раз в минуту.

– Окей, я внутри. – Расстёгиваю куртку и, ловчее перехватив телефон, по обыкновению пригнувшись, миную стойку и, сделав ещё пару шагов, хватаюсь за дверную ручку комнаты персонала. – Не трать моё рабочее время и всё такое. Я, как закончу, тебе напи… – Осекаюсь на полуслове и так и замираю, едва ли замечая, что пальцы конвульсивно сжались на гладкой полоске металла и сами вряд ли отпустят её.

Осекаюсь на полуслове и, растерявшись, глупо хлопаю глазами. В первое мгновение не понимаю, откуда столько пара, что моментально оседает на усеянных каплями очках.

– Кай? – Голос по ту сторону трубки заметно напрягается и меньше всего становится похож на голос того, кто так сыплет сомнительными смехуёчками. – Всё нормально?

Сглатываю и, отмерев из-за противного, знакомого мне весьма смутно запаха, бросаю смазанное «нет» и сразу же отключаюсь, не глядя пихая телефон в карман.

Термосумка летит в угол, а я – к своему шкафчику, на который снова поставили ёбаный неисправный чайник, который мало того, что не отключается сам, так ещё и протекает, если налить слишком много воды. «Много» – это как сейчас, по верхнюю отметку, гордо сообщающую, что тут, вообще-то, целых два и восемь.