Текст книги "Bloody throne (СИ)"
Автор книги: S Lila
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
========== Long-awaited sunset (Дейенерис/Дрого) ==========
«У вас есть войско, есть корабли, есть драконы. Теперь вы можете получить всё, чего только могли пожелать с тех пор, как повзрослели для этого. Вам страшно?»
Она помнит эти слова; помнит этот вопрос, заданный так нерешительно и скромно, будто бы Тирион боялся её невольно обидеть этим. И она согласно кивнула тогда, соврав на удивление умело о своём страхе. Страшно вовсе не было ей и это, как бы парадоксально не прозвучало, её пугало, заставляло настороженно прислушиваться к себе, в поисках угрозы. Она не боялась умереть в сражении; не боялась ощутить боль от вражеского клинка, пронзающего её сердце, и не боялась быть безрассудной, ставя всё на кон и полагаясь на волю случая, продиктованного благосклонностью Семерых.
Она помнит и его слова после этого. Он сказал, что не боятся поражения лишь безумцы, вроде её отца – безумного короля, что сеял страх. Того безумного короля, что, находясь во власти своего же безумия, был готов подорвать собственный город, не обратив внимание на тысячи жизней, включая свою собственную и своих же детей. Безумец. Именно этот безумец и стал причиной их вынужденного бегства, кровавых гонений и жизни полной ненависти, преследований и нависшей угрозы. Из-за этого безумца они и лишились трона, данного им правом крови – необычной, столь могущественной и древней, хранящей в себе непостижимую магию драконьего огня.
И сейчас, когда уже всё позади; когда то самое заветное колесо, что вращало кровавые интриги, было сломано, она могла признать, что боялась. Боялась проиграть на самом последнем этапе; боялась себе признаться в своём страхе, вдруг покорно отступившем и склонившем пред ней голову. Стоило лишь почувствовать мощь железного трона, его силу и влияние. И дать клятву, что не будет такой, как её отец.
Дейенерис помнила и о другой клятве, данной когда-то давно, будто бы сотни лет назад и тысяча жизней до этой, в которой она занимает престол. Она всё ещё помнила, хранила в своём слишком нежном для Королевы сердце осколки своей единственной любви. С трепетом вспоминала его грубый и грудной голос, шепчущий ей нежности, совсем не вяжущиеся с его жестоким и устрашающим видом. Помнила горячие касания его мозолистых ладоней на своей чересчур бархатистой коже и помнила его губы. Твёрдые и сухие, чуть шершавые, но умеющие быть нежными.
«Пока солнце не взойдёт на западе и не сядет на востоке».
Она помнит, хранит глубоко в сердце надежду всё ещё. Даже сейчас, смотря на затухающие пожары; смотря на кровавый заход солнца, ознаменовавший новую эру и нового правителя – законного и справедливого в отличие от тех узурпаторов, что занимали железный престол до неё – достойного занять трон семи королевств.
Её вина в смерти Дрого была бесспорной. Ведь это они с братом вовлекли его в эту пучину смертей, в борьбе за корону, отнявшую столь ужасающее число жизней, сметая целые города и вырезая семьи.
И с его смертью ничего ей толком и не осталось. Лишь эта жестокая игра, хитроумный лабиринт коварств из которого нет выхода. Она была в него втянута насильно, только из-за той крови, что текла по её венам – крови истинного Дракона. Дейенерис дала тогда клятву, зажглась целью, но не думала, что боль вновь вернётся, оглушив своей силой вновь. Ведь, как оказалось, кроме того ярого желания вернуть себе то, что принадлежит ей по праву, у неё ничего больше и не осталось.
Грустный взгляд васильковых глаз скользнул по городу и завороженно остановился на заходящем солнце – уже не кровавом, а таком ярком и тёплом – садящемся вовсе не на западе, а на… востоке.
Шумный вдох сорвался с её пухлых губ, и она замерла, недоверчиво смотря на горизонт, совсем не веря увиденному, не доверяя собственным глазам и не веря в реальность всего происходящего. Быть может, это лишь сон? Быть может, она уже давно мертва и потому ей чудится этот город, этот трон и необычный закат?
– Луна моей жизни, – раздался надрывный и хриплый, знакомый до боли и слёз, мужской голос.
Она ощущает его присутствие, слышит его тяжелые шаги, но боится обернуться. Попросту боится, что всё это лишь игра воображения и злая шутка безумного разума, что словно проклятие досталось ей от отца. Но шаги так реальны, голос такой знакомый, заставляющий сердце сладко забиться в груди, спешно отсчитывая скоропостижные удары.
И она, поколебавшись ещё пару секунд, наконец оборачивается, ощущая, как всё внутри наполняется теплом, а осколки сердца собираются воедино, вызывая улыбку. Такую яркую, будто лучи заходящего солнца. Поспешно смахивая скатившуюся по щеке слезу, она смело шагает к нему ближе, попадая в то же мгновение в плен сильных рук мужа, её Кхала, что всё это время владел её сердцем.
========== Dragon’s blood (Дейенерис Таргариен) ==========
Ей больше не нужно бежать. Ей больше не нужно скрываться от врагов и следовать безмолвной тенью за братом. Совсем не нужно бояться больше каждого шороха и грозного приказа короля об истреблении её рода. Совсем не нужно быть разменной монетой и способом уплаты за обещанную войну. Больше не нужно. И можно вздохнуть свободно, ощутив спадающие с неё оковы, что прежде тянули вниз.
Она помнит тот день, отзывающийся до сих пор яркой картинкой в её памяти и всё же приятным теплом в сердце. Ведь тогда начался её путь, пусть она и не понимала этого. Уже тогда всё стало меняться, вырывая её из оков слабой девочки с нежным сердцем, ничего не решающей в этом кровопролитном мире жестокой игры.
Просто безмолвная тень. Несмелые и робкие шаги, встревоженный взгляд, брошенный украдкой и из-под низко опущенных ресниц. Совсем тихий шёпот и бешено бьющееся от страха сердечко загнанного в клетку дракона, так желающего расправить свои крылья и улететь далеко-далеко, где никто не будет о ней знать. Большего не нужно. Лишь ощущение безопасности и уверенность, что завтрашний день всё же наступит, а не потонет в крови и боли от острого лезвия кинжала.
Она помнит. Помнит себя тенью. Помнит окружающих её людей, уверяющих её в слабости и ничтожности. Помнит слова брата, что убивали её каждый раз. Помнит и никогда не забудет, что должна была стать лишь сосудом, вынашивающим детей для дракона – истинного дракона – который займёт железный трон, вновь поставив её позади и отбросив, словно ненужную вещь. Помнит страх, преследовавший её с каждым грозным раскатом грома, вынуждая дрожать; вынуждая замереть в ожидании того момента, когда дверь в комнату распахнётся и она поймёт что нужно снова убегать.
Слабая девочка, оставшаяся совсем одна в этом мире. Пусть и находилась в окружении стольких людей, что смотрели сквозь неё. Весь страх копился и рос в ней, пока она не поняла, что и в ней течёт драконья кровь, придавая ей сил с каждым днём, вынуждая всё легче и непринужденнее взбираться в седло, чтобы ощутить порывистый ветер, дарящий чувство полной свободы. И это чувство усилилось, стоило ей только увидеть угасающую жизнь в глазах брата, наполненных неподдельным ужасом и мольбой, обращённой к ней.
Таргариенов больше нет. Осталась одна… совсем одна против жестокости мира и проклятия крови. Вот только позабыла, что кровь, текущая в её венах, не приемлет слабости, выжигает её огнём и болью, разрывающей её сердце раз за разом. Пока это всё не закалит до предела. Пока она вновь не вспомнит, чего её лишили. Пока не поймёт, что трон Семи Королевств принадлежит ей по праву этой самой крови.
Тысячи врагов по всему миру. Все они жаждут её смерти; все они жаждут истребить последнего законного наследника железного престола. Все они жаждут пролить кровь дракона – её кровь. Вот только забыли, что дракон уже расправил крылья; дракон уже ощущает огонь в своих жилах и жаждет теперь лишь одного – вернуть то, что было у неё несправедливо отнято.
========== Fateful hour is at hand (Джон/Санса/Рамси) ==========
Скользя взглядом по тонким, чуть скошенными, буквам, что были соединены в витиеватые и крайне торопливо написанные слова, он ощущал лишь дикий холод, прошибающий его тело раз за разом, будто бы болезненный озноб. Лютые морозы, царствовавшие в логове братьев Ночного Дозора казались лишь лёгкой непогодой по сравнению с той снежной бурей, что накрывала его с каждым прочитанным словом, холодя кровь. И чем больше он читал, тем сильнее становилась его боль, сжимавшая в тугие тиски сердце, что беспокойно стучало в груди.
Она совсем не в безопасности. Его сестра совсем не в безопасности. Ведь нельзя говорить о какой-либо защищённости, когда ты живешь под одной крышей с Рамси Болтоном. Нельзя говорить об отсутствии угрозы, когда ты являешься женой этого самого Болтона, чьи руки были сплошь покрыты кровью, которую он принимал с широкой и абсолютно счастливой улыбкой.
Джон ощущал кожей, что что-то не так, слыша жалобный вой лютоволка, который был на редкость тягучий и до колкой боли грустный. Она просто не может быть в безопасности рядом с таким чудовищем, как Рамси. Слишком много жизней отнято руками этого ублюдка, возомнившего себя всесильным и посмевшим отобрать наследие его семьи, обагрив родные для него земли кровью и своим порочными, садистскими наклонностями, что вызывали в душе леденящий ужас.
Старки больше не правят севером. Старков почти не осталось. Они почти стёрты с лица земли. Почти… но главное, что они не позабыты. Потому что Север всё ещё помнит. Север знает, что зима уже близко и лишь Старкам под силу её укротить.
Джон до сих пор не понимал, что же заставило вообще Сансу стать его женой. Почему она не отыскала своего брата, пусть и сводного? Почему не приехала? Разве не знала она о силе злобы Рамси, его жестокости, наслаждении к чужой боли и пыткам? Он самый настоящий убийца, с радостью купающийся в крови и слушающий крики, полные агонии, словно это самая изысканная мелодия.
Узкий, совсем торопливый почерк своей сестры Джон распознал почти сразу. Вот только написанные слова были совсем не свойственны Сансе. Она уверяла его в своей безопасности, тогда как он видел следы слёз, что окропляли изрядно помятую бумагу, размазывая местами чернила. Она писала, что счастлива в браке, тогда как он буквально читал страх и ужас в каждой написанной принудительно букве.
Его сестра страдает. Его сестра может умереть в любой миг. Рамси не остановит имя Старков. Рамси ничто не способно остановить от этой жажды к чужой боли и страху. Каждое его действие продиктовано лишь его воспаленным и больным рассудком.
Клятва Ночного Дозора связывала Сноу по рукам и ногам, нашептывая о долге, о чести и существующих запретах. Клятва жила в его сердце. Клятва делала его мужчиной. Клятва была его жизнью. И он попросту не смел её нарушить.
Тяжело вздохнув, Джон отложил от себя письмо, нервно запустив пальцы в кучерявые волосы, никак не в силах принять решение, тем самым ставя на чашу весов жизнь Сансы и свою собственную. Ведь знал, что сбежать отсюда – чистое самоубийство. Это будет предательство, за которое нещадно карают.
Вот только всё же то и дело смотрел на свой верный меч, гипнотизируя его внимательным взглядом, и всё решал-решал-решал. Один день за другим… всё думал и думал, как ему поступить. Как выйти живым из всего этого? Никто не станет слушать ведь его историю. Он вовсе не должен уже помнить о Старках. Его семья теперь здесь, у самой стены, одетая в угольно-чёрное.
Слишком нервные часы; слишком громко стучащее в груди сердце и слишком громкие шаги. В ту ночь всё было слишком шумно, когда Джон наконец взял меч в руки и тайком сумел улизнуть, опасливо оглядываясь назад. А затем бежал, будто бы трус в ночи, стараясь добраться быстрее до родных земель.
Вот только не успел. Санса уже была мертва…
Оне дождалась той самой помощи, в которой так отчаянно нуждалась и которой слезно его молила. И потому предстала лишь бледной и хладной тенью самой себя, ужасая его своей измученной улыбкой, застывшей на синеватых губах.
Промедление стоило жизни, а, быть может, и двух… ведь Ночной Дозор не простит нарушенную клятву.
========== It gets better (Джон/Санса) ==========
Комментарий к It gets better (Джон/Санса)
Отношения брат/сестра и никакого инцеста
Примерно так она и представляла себе жилище братьев Ночного Дозора, слушая увлекательные и немного пугающие рассказы отца и дяди. Вот только никогда и не думала, что самым большим счастьем будет для неё оказаться именно здесь, живой и почти невредимой. Почти… главное, что не сломленной, как Теон.
Санса ощущала на себе сейчас лишь тяжёлые, прожигающие насквозь, мужские взгляды, читая в их глазах полное недоумение и вполне понятную растерянность. Все они гадали ведь, что же понадобилось ей в этих краях, но ей было сейчас вовсе не до них.
Давно уже отбросила от себя детские и глупые замашки. Долгие годы страха и потери близких сбили с неё всю ту спесь и горделивость, что прежде били через край, вынуждая смотреть на всех свысока и называть себя леди. И потому, завидев своего сводного брата, она едва сдержалась от восторженного возгласа, ощущая, как сердце радостно забилось в груди, попросту оглушая своим стуком. Спустя долгие годы она увидела хоть кого-то близкого и родного. И пускай они толком с ним и не общались никогда; пускай прежде между ними была огромная ледяная стена, но она рухнула в одночасье. Всё рухнуло, забрав вместе с собой предрассудки и былые обиды. Он ведь тоже был Старком.
Спрыгнув резво с коня, чуть поскользнувшись на земле, размытой недавним дождём, она бросилась к нему навстречу, беззвучно шепча родное имя, имя Старка, имя своего брата. И он пошёл к ней навстречу, так же смотря на неё, будто бы роднее никого для него не было. Бастард Сноу был в этот миг для неё всем. Бастард Сноу в этот же миг стал её братом.
– Джон, – всхлипнула она, повиснув у него на шее, обнимая его так крепко, как только могла, и прилагая к этому все силы, оставшиеся в ослабленном до предела и измученном теле.
– Санса, – всё ещё пытаясь справиться с удивлением, произнёс в ответ хрипло он, ощущая, как она дрожит, то ли от холода, то ли от всего того, что ей довелось пережить, жалобно всхлипывая и что-то беззвучно шепча ему на ухо. – Всё будет хорошо. Всё будет хорошо, Санса.
И отчего-то его голос вынуждал её верить ему. Этот голос давал надежду, за которую она цеплялась изо всех сил. Всё будет хорошо. Обязательно.
========== Was it just a whim? Nc-17 (Джон/Санса) ==========
Все большие секреты были уже раскрыты. Почти все. Но это уже не имело никакого смысла. Быть может, попросту не хотела ещё больше утопать во всех тех тайнах, что хранит каждый член её многочисленной семьи. Хватило того, что она ещё в детстве узнала о бастарде их добропорядочного некогда семейства, которого обязана была принять с тёплой улыбкой и распростёртыми объятиями. Так, как безвольно поступили другие. Для общества она это сделала, но вот в душе… ну уж нет. Это было выше её сил.
Гораздо было всё проще, когда он учился за границей, подальше от её семьи и глаз матери, которая вечно постыдно прятала взгляд при виде него. Понимала ведь, что ребёнок ни в чём виноват, вот только не могла смириться с таким позором, продолжая раз за разом срываться на нём, уничтожая попросту их семью холодным равнодушием и показным радушием, которое витало в его присутствии. Джон уничтожил их семью. И уж лучше бы он остался за границей, подальше от родного для неё Нью-Йорка, который он отравлял одним лишь своим гнилым присутствием.
Он изменился. И Санса даже не помнит, сколько лет они не виделись. Быть может, десять? Чуть больше, чуть меньше, уже не так важно. Воспоминания детства её никогда почему-то особо не трогали, а ведь они были тогда дружны. Пока она не узнала горькую правду о его постыдном и грязном происхождении.
С тех пор для них всё изменилось. Санса попросту стала его избегать, а он по-прежнему бегал за ней, словно комнатная собачонка, восхищённым взглядом смотря на рыжеволосую прелестницу и никак не понимая, что же изменилось, почему вдруг сестра стала так холодна и неприветлива с ним.
Он тоже видел в ней изменения, не в силах был попросту их не заметить. Ведь в детстве веснушки на её лице выделялись яркими солнечными пятнышками, которые теперь она старательно замазывала толстым слоем тональника. Джон знал, что она никогда особо не гордилась копной рыжих волос, предпочитая их заплетать в тугие косы, лишь бы не мешались. Он помнил её угловатой и чересчур худой, смотрящей на него льдистым взглядом исподлобья, хранящем в себе лишь дикий холод.
Была больше остальных похожа на свою мать. Быть может, поэтому разве что с ней она и могла сравниться в своей неприязни к нему – бастарду их семейства, что был словно чёрным пятном на кристально-чистой репутации Старков. Все знали о том, что он от другой женщины. Все знали, что он белая ворона в их семействе, вот только никто не смел смеяться над ним. Разве что Санса, не раз видящая в глазах названого братишки затаенную боль, по глупости навязчиво пытавшегося стать для неё другом с завидным упорством.
Вот только сейчас была перед ним уже другая Санса. Та, что давно ощутила внутреннюю силу, перешедшую в итоге под гнётом обстоятельств в высокомерие, за которым она прятала собственную неуверенность в себе, превращающуюся под покровом ночи в пыль. С самого момента приезда он видел разницу между той Сансой, что предстаёт перед ним утром, сверкая ледяной улыбкой, одетая в идеальную форму и с аккуратным пучком на голове, и той Сансой, что тайком покидает дом, босиком ступая по ступенькам и держа туфли на высоком каблуке в руках. Эта Санса одета всегда в до неприличия короткие платья, едва прикрывающие её ягодицы, в то время как буйные пряди огненно-рыжих волос струятся по её спине, завораживая одним лишь своим колдовским видом.
Джон наблюдал за ней всегда чересчур пристально. Даже слишком. Знал, что ровно в пять двадцать утра она вернётся к дому, идя по привычке пешком, устало зарывшись пальцами в длинные волосы. Всегда в такие моменты она выглядела до невозможности уязвлено, будто бы сил у неё не осталось уже притворяться; будто бы она была уже на грани истерики и полного истощения. Вот только с наступлением рассвета всё начиналось по новой – идеальная форма и холодная приветливость, скрывающая душевные метания.
Пять двадцать, затем пять тридцать, но взгляд его глаз до сих пор не наткнулся на её стройную фигурку, торопящуюся вернуться домой, и впервые в его сердце что-то тревожно вздрогнуло. Впервые он понял, что несмотря на всю ту злость и обиду, что она выплескивала на него, он по-прежнему переживал за неё. И он, по правде сказать, в ней видел всё ещё ту веснушчатую девчонку, заплетающую рыжие пряди в тугие косы. Вот только она пряталась за девушкой, что могла лишь усмехнуться, бросив новую колкость ему в лицо, совсем противясь тому, что между ними происходит.
Давно уже перешли ту грань, что обычно разделяет брата и сестру. Пусть даже сводных. Потому что он помнил отчётливо вкус её тонких губ и жар от пощёчины, что последовала за ним. Он помнил, как его ладони горели от прикосновения к её обнажённому бедру. Он помнил опасность этой грани и презрительный взгляд, за которым пряталась её уязвлённость и постыдные сомнения.
Услышав её тихие шаги, Джон спокойно вздохнул, слыша, как открылась дверь в соседнюю комнату. Слышал как её туфли со стуком приземлились на пол, отзываясь гулким эхом в его сердце. И разум тут совсем не помогал, был абсолютно бесполезен. Потому что иначе он бы помешал ему выйти из своей комнаты и тихонько открыть дверь в соседнюю, видя царящий в ней полумрак. Санса стояла к нему спиной, устало потирая глаза, и тяжело вздыхала, попросту таким образом выплёскивая свою боль и накопившуюся в теле усталость. Быть может, разум остановил бы его от неловких шагов, которыми он приблизился к ней, нерешительно обхватывая ладонями её предплечья, чуть сжимая и вынуждая её облокотиться спиной об его грудь.
Очарование момента вмиг растворилось, не длилось и секунды, ведь Санса резко отстранилась от него, поворачиваясь к нему лицом и пронзая гневным взглядом свысока. Слегка размазанная тушь и помятый вид, кажется, даже добавляли грозности, вынуждая его в очередной раз упрямо сжать губы в тонкую линию. Раз за разом отталкивала, а ведь в душе именно от противоречивости происходящего у неё и было настолько неспокойно. Можно подумать не понятно, что она чувство вины и груз происходящего топит в громкой музыке и стопках алкоголя.
– Уходи, – хрипло произнесла она, пальцем указав ему на дверь и вновь повернувшись к нему спиной, старательно пытаясь нащупать миниатюрный язычок молнии на угольно-чёрном платье, плотно облегающем её стройное тело.
– Нет, – к своему собственному удивлению ответил крайне уверенно Джон, лишь прикрывая за собой плотно дверь, совсем не желая свидетелей. – Я не уйду. Я хочу быть здесь, рядом.
– Уходи, Джон, – вновь устало вздохнув, сказала Санса, наконец потянув язычок молнии вниз, совсем не смущаясь его внимательного взгляда, скользнувшего по обнажившейся мраморно-белой коже её спины, вынудившей его нервно сглотнуть, ощутив, как во рту всё мгновенно пересохло, – Просто уходи, пока не стало ещё хуже.
– Уже стало, – усмехнулся он, с трудом отведя от неё прожигающий взгляд и нервно запустив пальцы в густые кучерявые волосы, уже окончательно запутавшись.
Нет. Вовсе не в своих чувствах, а в том что правильно: собственные желания или нормы морали, установленные обществом? Вот только всё это было слишком сложно и не к месту.
Пообещав себе, что он подумает об этом завтра, Джон быстро сократил между ними крохотное расстояние, цепко хватаясь за огненно-рыжие пряди, чтобы оттянуть её голову назад и впиться в её губы отчаянным поцелуем, выдавая всю свою несдержанность и желание показать бушующие в нём чувства.
И совсем не обращал он внимание на сопротивления и на то, как она отчаянно пыталась вырваться из его цепкой хватки, царапая шею и правую щеку острыми ногтями, изо всех сил борясь с желанием ответить на отвратительно сладостный поцелуй. А он, будто бы издеваясь над ней, продолжал её целовать, углубляя поцелуй и скользя ладонями по чувствительной коже её округлых бедер, задирая платье и оттесняя её к стене, слыша лишь как она гулко простонала в ответ, наконец переставая сопротивляться. Попросту сдалась, была слишком слаба для того, чтобы противиться чувствам и чтобы дать отпор тому, кто самым неправильным образом залез ей под кожу, вынуждая её с отчаянием биться об стену ненависти и страха, что одолевали её раз за разом.
Повернув её резко спиной к себе, Джон прижал её к стене, не оставляя возможности отстраниться или шелохнуться. Ведь отчего-то боялся, что Санса вновь начнет сыпать оскорблениями, прекрасно зная, как можно задеть его побольнее, болезненно ранив в самое сердце.
Вот только её сопротивления очень быстро сошли на нет, и она будто бы приняла неизбежность происходящего, всем своим видом стараясь показать как ей противны прикосновения его горячих ладоней, скользящих по её округлым бёдрам. Вот только дрожала вовсе не от отвращения, а от постыдного желания, ощущая, как мурашки всё же покрывают нежную кожу; как каждая клеточка отзывается тянущим и до отвратительного сладостным чувством.
И стон наслаждения Санса совсем не смогла сдержать, когда он пальцами сдвинул тоненькую полоску трусиков, невесомыми движениями скользнув по складочкам её плоти, нежно касаясь клитора и прижимаясь губами к её шее, тут же покусывая бархатистую кожу и ощущая, как сводная сестра дрожит под его прикосновениями, податливо выгибаясь и прикрывая глаза, силясь подавить рвущийся наружу стон.
Оставляя жадные поцелуи на её шее, касаясь губами острых ключиц и плеч, Джон нетерпеливо сорвал кружевную ткань с неё, вырвав испуганный писк, и скользнул пальцами в горячее, до безумия влажное, лоно. Сбитым до предела дыханием опалял кожу её шеи, вынуждая её кусать с силой губы чуть ли не до крови, лишь бы не показывать как всё это ей нравится, насколько заводит его пылкость и уверенные, по истине властные, движения.
Она ощущала его твёрдое возбуждение своими ягодицами и будто бы в случайном жесте двинула бёдрами навстречу, создавая сладостное трение и вынуждая его сорваться на нервный хриплый вздох, с которым он лихорадочно принялся развязывать шнуровку на своих домашних штанах. Продолжал пальцами скользить внутри её тугого лона, каждый раз задевая особо чувствительную точку, вынуждающую её вздрагивать от острого потока удовольствия.
Вынудив её изогнуться к нему навстречу, Джон с силой сжал пальцами её бедро, одним резким толчком наполняя и вызывая вскрик, потонувший в протяжном стоне, с которым она откинула голову ему на плечо, сходя попросту с ума уже от навалившихся эмоций, бьющих по ней широким и предельно насыщенным спектром. Терялась в прикосновениях его губ к её шее и угловатым плечам. Дрожала от каждого несдержанного толчка внутри её лона и от того, как бережно он прижимает её к себе всё крепче и крепче, сжимая горячее тело в надёжных объятиях.
Темп сладостных движений вынуждал её рвано дышать, заходясь в стонах, что силилась подавить, опасаясь что кто-то услышит как сладостно она стонет от ощущения его члена, глубоко входящего в неё. Мысль о неправильности она уже успела от себя откинуть, запрятав её в тёмный уголок сознания. И потому двигала бёдрами навстречу его движениям, ощущая его горячее дыхание на своей щеке, к которой он мимолётно прижался как раз губами, скользнул ладонями по её талии и, чуть поднявшись, сжал с силой её грудь.
И ощущение соприкосновения их тел вызывало до неправильного сладостные ощущения, вынуждающие её шумно дышать, кусая нижнюю губу до крови и сходя с ума от его твёрдости внутри. Каждый его хаотичный и резкий толчок Санса воспринимала громким стоном, который неизбежно тонул в его крепко прижатой ладони к её губам.
Стоило Джону вновь скользнуть пальцами по клитору, как она задрожала в его руках, максимально изогнувшись и вцепившись острыми ногтями в его руку, оставляя длинные и глубокие царапины, содрогаясь в тех самых сладостных волнах оргазма, которые накрыли и его минутой позже. И эти самые волны вынудили его гортанно простонать, едва не сойдясь на рык, и вжать её в стенку, по-прежнему находясь глубоко в ней, давая ощутить горячие следы его разрядки, которые Санса приняла с тихим стоном, невольно двинув бёдрами навстречу.
Эта безмятежность длилась до боли недолго. Всего пару секунду. А затем будто бы озарение нагрянуло, и она резко оттолкнула его от себя, одарив очередным безразличным, пугающе холодным, взглядом. Указав небрежно на дверь, она молча проследовала в ванную комнату, по традиции желая смысть с себя следы собственной слабости.
Эта ночь ничего не значила ведь. Эти мгновения слабости не имели смысла. Всего лишь миг её уязвлённости, прихоть слабой Сансы.
Сейчас всё слишком было запутано, но с утра всё будет по-другому. Перед ним утром предстанет другая Санса. Та, что будет сверкать ледяной улыбкой, одевшись в идеальную форму и собрав рыжие пряди в пучок. И она будет вновь источать яд, пока идеальный образ не сменит чёрное, до неприличия короткое, платье и буйные пряди огненно-рыжих волос, что струятся по её спине, завораживая одним лишь своим колдовским видом. Всё попросту пойдёт своим чередом. Всё начнётся сначала.
Комментарий к Was it just a whim? Nc-17 (Джон/Санса)
Предупреждения: Аu, инцест.
========== Will you be by my side? (Петир/Санса) ==========
Мистер Бейлиш совсем не тот мужчина, к которому применить можно слово «хороший». Санса и без напоминаний отца знает об этом, ощущает во взгляде его серо-зелёных глаз, скользящих по людям с ощутимой небрежностью. Извечно холодный, излишне серьёзный и определено жестокий. И она невольно проводит в мыслях параллель с глыбой льда. Ведь у неё такие же острые-острые грани, совсем грубые и не способные оттаять даже под жаром июльского солнца.
Мистер Бейлиш опасен. Настолько, что её отец всегда говорит ей перед каждым вынужденным приемом держаться от него как можно дальше. Потому что всем известно, что власть негласно сосредоточена в его руках, а не мнимого короля этого города. И пусть имеет он титул простого советника, на деле решает всё он. Умело дёргает наивного Роберта за ниточки, создавая с поистине ювелирным мастерством хаос и карабкаясь по трупам всё ближе и ближе к трону, сотканному из грязного обмана, удушливого запаха пороха и металлического привкуса крови, которой покрыты его руки по локоть.
И Санса потому ощущает себя ещё более неловко из года в год, пальцами касаясь кулона на тонкой цепочке, напоминая себе, что она Старк; что она волк, способный оскалить клыки и выпустить острые когти. Вот только, не особо помогает, потому что под его испытующим взглядом она в который раз смущённо опускает глаза в пол, чувствуя себя так глупо в платье, что плотно сдавливает её тело, мешая сделать полноценный вдох. Ведь такие наряды ей совсем непривычны, пусть она и старается быть леди, как её мать, носящая алую помаду с завидной лёгкостью.
Из мира, где все связаны кровавой клятвой, выхода нет. Впрочем, и право выбора им никто не предоставлял. Выбор сделан был давно, ещё в тот момент, когда один из Старков стал полноправным членом Чикагской Семьи. И она знает, что её отцу это не по нраву, как и Роббу, держащемуся крайне отстранённо с тех пор, как взял впервые в руки пистолет, чтобы отнять жизнь. Во благо Семьи.
Но сказать о себе она то же самое почему-то не может. Потому что спустя ещё пару лет, вечернее платье не кажется ей уже таким тугим, да и сутулится она перестаёт, с большим любопытством во взгляде скользя по сторонам, зная, что неизменно встретится с серо-голубыми глазами мистера Бейлиша. Этот взгляд ведь преследует её с тех самых пор, когда она впервые только оказалась на подобном вечере, нервно заправляя прядь огненно-рыжих волос за ухо от того груза ответственности, что лёг на её угловатые плечи с приближением взрослой жизни.
Помнит так хорошо тот раз, когда они подошли поздороваться с ним, заодно и представить её этому миру, который для неё никогда и не станет понятным. Всё же, здесь власть у мужчин, старающихся держать женщин подальше от кровопролития и интриг. Она ощущала ещё пару дней странное покалывание на коже ладони в том месте, где коснулись его сухие губы тогда. Всего на секунду… но страх и странное любопытство, вызванное незнакомым блеском в его взгляде, длилось куда дольше, не до конца покинув её и спустя года.
Мистер Бейлиш всё так же был опасен. Быть может, даже ещё больше, чем прежде. Ведь только и ходят слухи о том, что пошатнувшееся вдруг здоровье Роберта его рук дело. А значит, скоро последует что-то опасное и кровавое; что-то, что сметёт прежние устои. Начнётся ведь сражение за власть.
