Текст книги "Матиас и его фантазии (СИ)"
Автор книги: Ruslan-der
Жанры:
Исторические любовные романы
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)
И тогда я ударил Свена. Ногой, назад. Скорее пнул, чем ударил, но он вдруг отпустил меня и согнулся, держась за пах. Я резко развернулся и стал лихорадочно застегиваться.
– Ах ты! – заревел Свен и бросился на меня.
Удар его кулака пришелся мне в глаз.
– Я к тебе как к другу! Прошу помочь, а ты!
Свен замахнулся еще раз, но я бросил попытки застегнуть ремень, выдернул швабру из ручки двери и выскочил в коридор. Удар все-таки догнал меня, я почувствовал боль в затылке и покатился по полу. Парень уже нависал надо мной, и я видел замах его ноги, готовящейся ударить меня по яйцам.
От ужаса, который я испытывал в тот момент, силы мои утроились. Я взвился в воздух и помчался по коридору. Почувствовал удар твердого носка туфли где-то в районе копчика, но удар был по касательной, и я, к счастью, не упал…
Свен не стал меня догонять. Когда я, запыхавшийся, остановился перед дверью в нашу гримерную, его рядом не было…
*
Не заметить фонарь под моим глазом было невозможно. Меня сразу же окружили со всех сторон. Посыпались вопросы. Кто-то протянул намоченный в воде платок. Дирижер, почуяв неладное, прорвался через толпу и стал спрашивать, что случилось.
Я ничего не говорил. Спустя минуту я краем глаза увидел, как в комнату вошел Свен. Он замер на пороге, глядя на происходящее. Потом понял, что я решил молчать, и тихонько прошмыгнул к своему шкафчику.
*
Риг всю дорогу просидел в поезде рядом со мной. Молча просидел. Лишь когда наш состав уже тянулся по перрону Йорпеланна, он спросил, кивнув на Свена:
– Это он тебя?
Я промолчал.
Дома мне пришлось выдержать новый натиск. Родные считали, что я просто обязан все рассказать. Как хороший сын и брат. Я им сказал, что не хочу врать про то, что упал с лестницы, а правду рассказывать не могу.
День пятый.
Инге при первой же возможности стала задавать мне все те же надоевшие вопросы. Я молча притянул ее к себе и поцеловал. То ли растерявшись, то ли впечатленная моими таинственными подвигами, Инге позволила мне прикоснуться к ее груди, и я целых две секунды сжимал в ладони упругую плоть, млея и дрожа от возбуждения. Впрочем, мой вставший член Инге, похоже, заметила, едва я прижался к ней бедрами. И тут же отстранилась. Мы еще некоторое время почмокались в губы, держась на детском расстоянии, а потом отскочили друг от друга.
*
Я постоянно испытывал напряжение. Я просыпался с ним, с ним проживал день, с ним ложился спать, с ним спал. Оно то усиливалось, то ослабевало, но никогда не исчезало полностью. В брошюрках фрекен доктор Астрине говорилось, что это нормально. Я не знал, можно ли этому верить, и потому мучился каждый раз, когда занимался онанизмом.
С тех пор, как я открыл для себя радости самоудовлетворения, я делал это ежедневно. За несколько лет я пропустил, наверное, только два или три дня. Бывали, однако, моменты, когда я оказывался не в силах дождаться вечера, и тогда я мог мастурбировать два, три, а то и четыре раза. Встретится мне какая-то особенно откровенная книжонка, услышу я обрывок «девичьих» шушуканий, позволит мне какая-то из девушек себя поцеловать, похвалится кто-нибудь из друзей своей очередной, как правило, вымышленной победой, и готово – становится просто невыносимо, и все мысли вращаются только вокруг того, чтобы уединиться.
В тот день я ходил не просто возбужденным, а на взводе. Поцелуи с Инге добавили жару, воспоминания о том, что происходило у нас с Ригом и Свеном, постоянно лезли в голову, и я не находил себе места. Несколько раз я всерьез обдумывал, не удовлетворить ли себя, засунув руку в карман брюк прямо на улице, но явная неэстетичность подобного действа меня остановила.
Кроме того, мне нравилось быть возбужденным, нравилось предвкушать, мучиться, зная, что скоро я смогу свои мучения прекратить. Однако, когда до вожделенного уединения оставалось совсем немного, мое терпение куда-то улетучивалось, и я мчался, не в силах пережить оставшихся до сладостного мастурбирования минут.
К счастью, никто из домашних не стал со мной заводить долгих разговоров, и я, изнывая от возбуждения, стремительно ворвался в комнату мальчиков. Собственно, два моих старших брата уже давно уехали в Осло, в университет, и комната мальчиков была на самом деле моей личной комнатой.
Я закрыл дверь на ключ, стянул штаны и трусы, уселся в кресле, расставил ноги. В темной полировке комода отразился вытянувшийся вверх, твердый до состояния окаменелости член. По нему пробежала волна сокращения, и он, напряженно указывавший на пупок, на несколько мгновений отклонился вверх, встав почти вертикально. Я больше не мог тянуть. Смочил слюной пальцы и провел ими по вздувшейся головке. По моему телу ударила волна удивительно сладостного ощущения, от которого бедра сами приподнялись, а живот напрягся.
Когда водишь по передней поверхности головки мокрыми пальцами, получается очень сильно и невероятно сладостно. Жаль, что такой способ самый быстротечный, всего несколько десятков секунд, и кончаешь. Во второй раз магию повторить нельзя – тех же ощущений добиться не получается и приходится ждать несколько часов. Что, конечно, не мешает онанировать другими способами.
Волна сильного удовольствия немного улеглась, и я снова потер головку. Меня охватил новый удар сладостного чувства, который заставил мое дыхание прерваться, а глаза закрыться.
Теперь я не позволил своему ощущению утихнуть и стал водить мокрыми пальцами по члену, медленно, сильно, весь при этом выгибаясь от наслаждения.
Конечно, в голове сразу появились всякие эротические образы. Я стал представлять себе Ингу, сговорчивую, податливую, не скрывающую своего желания. Однако, эта фантазия получалась какой-то бледной. В нее ворвался Риг. Его большие глаза были близко, совсем близко. Я опять попытался переключиться на девушку, но вместо этого увидел себя стоящим в знакомой кладовке. Только со мной был не Свен, а Риг. Он стоял рядом, совсем близко, часто дыша и глядя мне прямо в глаза. Он не держал меня, я мог бы уйти, но я тоже стоял неподвижно и смотрел в его глаза.
–Мати… – сказал Риг и кашлянул, чтобы прочистить охрипшее горло. – Мати, я давно хотел тебе сказать…
Он умолк, не в силах продолжать.
– Только не сердись… Ты можешь меня возненавидеть… Понимаешь… Мати…
Я смотрел в его огромные сияющие глаза и не пытался ему помочь. Я, конечно, знал, что он хочет сказать…
– Милый… Мати… Милый Мати…
Риг, наверное, понял, что назвать меня «милый» равнозначно довольно откровенному признанию, и смущенно отвел глаза. Его лицо покраснело.
Мы стояли рядом, очень близко. Я прижимался спиной к стене. Ригу нужно было наклониться вперед всего на какие-то сантиметры, чтобы его тело коснулось меня.
– Я хочу тебе признаться, что… Я должен признаться… Я не могу жить с этим… Мне нужно тебе это сказать… Только молю тебя, ты …
Он мельком взглянул на меня.
–… ты не сердись, ладно?
Я глотнул.
– Понимаешь… Ты красивый….
Он смотрел на меня широко распахнутыми глазами, его лицо, красное от смущения, было прямо передо мной, грудь взволновано ходила туда-сюда, едва не касаясь моей груди. Казалось, воздух между нами накалился.
– Риг… – прошептал я. – Это…
Первая скрипка вздрогнул, сглотнув, и снова заговорил:
– Я не в том смысле… Это не дружба… То есть, не только дружба… Ты для меня… Это дико, но красивее тебя… нет никого…
Риг не выдержал и отвел взгляд. Я стоял и терпеливо ждал.
– Мати… Мати, я тебя…
Он замолчал, а потом резко выдохнул:
– …хочу!
Взгляд его стал совершенно безумным. Риг наклонился вперед. На мгновение повис надо мной. И, наконец, его губы коснулись моих. Я почувствовал, как оборвалось мое сердце и…
Я кончил, заливая живот струями спермы.
Ох, как не вовремя!
Я полулежал в своем кресле, за задернутыми шторами. Бедра широко разведены. Блестящие от слюны пальцы мягко поглаживают дергающуюся головку. Белесоватые озера растекаются по коже, застревая в кудряшках в основании члена и забираясь под мошонку. Мне хорошо, как же мне хорошо! И только немного обидно, что я так и не успел почувствовать поцелуй Рига.
========== День десятый – День двадцатый ==========
День десятый.
Риг позвал меня в гости. До нашей поездки на конкурс мы с ним практически не общались, и теперь я с удивлением узнал, что он живет совсем близко. Мы играли в шахматы и о них же разговаривали. Риг знал просто невероятную прорву всего. Мало того, он умел страшно интересно рассказывать о самых простых вещах. Когда он говорил, даже самая скучная партия, некогда разыгранная кем-то с кем-то, превращалась в увлекательную, ни на миг не отпускавшую сагу.
Я слушал его, смотрел на него и осознавал, что ощущаю знакомое напряжение. В голову лезли фрагменты моих фантазий. Живой Риг сидел прямо передо мной, а я вспоминал, как под аккомпанемент острейшего наслаждения, пронзавшего мое тело, он в моем воображении говорил «Мати, я тебя хочу». Сейчас, глядя на него, я вновь почувствовал возбуждение. В штанах зашевелился, напрягаясь, член. Лицо обдало жаром – похоже, я покраснел.
– Что с тобой? – спросил Риг обеспокоенно, оторвав взгляд от шахматной доски.
– Нет, ничего, я так, все в порядке, – промямлил я, старательно глядя на фигуры на доске.
День двенадцатый.
Свен стоял, привалившись спиной к витрине какого-то магазина, и смотрел прямо на меня. Я почему-то смутился, хотя мне-то чего было смущаться! Как бы то ни было, я тут же отвел глаза в сторону и перешел на другую сторону улицы.
Свен оторвался от витрины и двинулся следом. Шел он медленно, небрежно поглядывая по сторонам, и все же скоро оказался в нескольких шагах позади меня.
Я ускорился, но тут же себя одернул – не хватало еще мне от него убегать! Так мы и шли – я впереди, постоянно ощущая спиной присутствие Свена, а он позади. Я пытался демонстрировать беззаботность и уверенность в себе, но, в общем-то, мне было страшно.
Когда я поднялся на порог своего дома, Свен, не прибавляя шага, прошел мимо.
День пятнадцатый.
Свен вновь поджидал меня. И на этот раз он направился прямо ко мне.
– Мати, привет!
Я молча прошел мимо. Он меня догнал.
– Слышь, чего ты дуешься?
Я упрямо молчал.
– Ну, затмение на меня тогда нашло, – стал говорить Свен. – Бывает. Я не хотел. Так получилось.
Он помолчал немного и добавил:
– Извини меня.
Я взглянул на него. Нос покраснел, видно, Свен изрядно замерз. Волосы, спадавшие из-под шапки на шею, трепал холодный ветер. Пальцы на руке, которой он поправил воротник своей слишком легкой куртки, были окоченевшие. Свен, похоже, давно здесь стоял.
– Прости меня. Пожалуйста!
Я упрямо шел вперед.
– И оркестр не бросай! Тебя на репетициях очень все ждут!
День семнадцатый.
Мы сидели на диване в комнате Рига. По радио передавали какую-то детективную историю, довольно глупую, но веселую.
Обычно я слушаю подобные передачи лежа, поэтому в какой-то момент мое тело само склонилось на бок. Конечно, в противоположную от Рига сторону. Он посмотрел на меня, но ничего не сказал. Мы болтали, посмеиваясь над наивными действиями полиции и еще более наивными действиями преступника. Я лежал на боку, подогнув под себя ноги, а на оставшемся пятачке дивана сидел Риг.
Так получилось, что мои пятки оказались прижаты к его бедру. Я почему-то обратил на это внимание. Было как-то непривычно упираться в чужую ногу своими ногами. То есть ничего особенного в этом не было, но я почему-то все время чувствовал пятками его бедро. И это вызывало у меня непонятное волнение. И снова, стоило мне подумать об этом, как в штанах зашевелился член. Я стал остро ощущать пятки, прижимающиеся к Ригу. И чем отчетливее я их ощущал, тем тверже становился член.
Я сел на диване. Делая вид, что заинтересовался передачей, чуть пригнулся, чтобы по ширинке ничего не было заметно.
Я злился на себя. Конечно, эрекция у меня возникала часто, и иногда было невозможно понять, что стало для нее поводом, но сейчас был другой случай. Это была реакция на прикосновение к Ригу, и это меня сердило. Надеюсь, он ничего не заметил.
Мы продолжали посмеиваться над тем, что слушали. Постепенно эрекция исчезла, и я, успокоенный, смог принять более удобную позу.
А еще через полчаса передача закончилась, и мы уселись за шахматную доску.
День восемнадцатый.
По дороге к Ригу я столкнулся со Свеном.
Что-то в последнее время он частенько стал попадаться мне на глаза.
– Мати, мы же помирились! – сказал он, когда я, поздоровавшись, прошел мимо. Оглянувшись, махнул рукой в сторону буфета. – Давай пару минут поболтаем! Заодно чаю выпьем. Холодно все-таки!
Я посмотрел на Свена. Он явно торчал на улице уже давно. Весь продрог. Лицо было практически синим. Опять поджидал меня, что ли?
– Ну, давай, – кивнул я.
Мириться – так мириться. Надо разговаривать. Пить вместе чай.
В буфетной было тепло. Свен сел около печки и стал отогревать на изразцах руки.
– Я каждый день вспоминаю нашу поездку в Ставангер, Мати, – заговорил он. Заметив, как дернулось мое лицо, он серьезно добавил: – Я не знаю, что на меня нашло тогда. Я очень сожалею о том, что там сделал.
Он замолчал, неуверенно глядя на меня. Такое растерянное, виноватое выражение лица совсем не вязалось со Свеном.
– А ведь за мужеложество сажают! – буркнул я. – В тюрьму!
– Я не хотел так… насильно… – виновато вздохнул Свен. – И драку зря затеял…
Он шмыгнул носом. Отхлебнул чай из чашки.
Мы поговорили о вчерашней, вполне миролюбивой речи Гитлера. После того, как Германия получила часть Чехословакии, агрессивность нацистов сошла на нет, и вся Европа вздохнула с облегчением. Оказалось, успокоить немецкого волка было не так уж и сложно. Кто об этой Чехословакии слышал? Кто знал, где она находится? Кого она волновала? И вот куском территории какой-то никому не нужной страны целый континент купил себе уверенность в мире! Тем более, что даже Свен подтверждал, что в Судетах исторически жили немцы…
Свен, кстати, Гитлеру не верил совершенно. Он считал, что аппетит этого самого волка теперь только разыграется. Впрочем, долго распространяться на эту тему он сегодня не стал.
– Я хочу тебе что-то сказать, – вдруг выпалил он.
Я поднял на него взгляд.
– Понимаешь, Мати… – он замолчал, будто подбирал слова. – Только дослушай до конца…
У меня вновь возникло чувство дежа вю. Странно, мы ведь со Свеном раньше по буфетам не ходили.
– Дело в том… – опять пауза, быстрый взгляд на меня, вздох. – Я тебя…
Свен запнулся.
Чувство дежа вю усилилось.
Парень напрягся, будто необходимо было усилие, чтобы закончить фразу. Потом внезапно расслабился и совершенно бесцветным, мне даже показалось, равнодушным голосом, спокойно проговорил:
– Мне бы хотелось, чтобы мы не просто помирились. Мне очень хочется, чтобы мы опять стали друзьями. До той чертовой каморки мы ведь уже были друзьями. Давай сотрем тот день из памяти. Совершенно сотрем. И будем дружить. Мне этого очень хочется.
Он замолчал, глядя на меня.
Я улыбнулся.
Мы разговаривали вполне нормально. Прихлебывая горячий чай, я смеялся над анекдотами Свена, а он подробно расспрашивал меня о том, почему я не хочу становиться профессиональным скрипачом. Он сам, кстати, собирался ехать в Осло в консерваторию.
Меня, конечно, кололо воспоминание, как он насильно лапал меня в театре Ставангера, но я себя пересиливал и старался не подавать виду.
Расстались мы вполне нормально. Свен хлопнул меня по плечу, я поддал ему кулаком в бок, и мы разошлись в разные стороны.
*
Поскольку был уже поздний вечер (по меркам Йорпеланна, конечно), я влез в комнату Рига через окно. Там нечего было лазить – у растущего у стены дома дерева ветки располагались едва ли не как перекладины на лестнице.
Радиопередача, продолжение повести про полицейского детектива, соответствовала всем моим ожиданиям – много старых шуток и заранее известная всем, кроме следователя, разгадка.
Риг, видно вспомнив вчерашний день, первым улегся на диване, прижался к спинке, освобождая для меня место, и похлопал перед собой рукой. Я устроился перед ним, и мы продолжили слушать, беспрерывно обсуждая тупость создателей постановки.
Моя голова лежала на диванном валике. Прямо надо мной нависал Риг – он устроил свою голову на согнутой руке, и его лицо оказалось очень близко над моим. Спиной я чувствовал его тело. Иногда Риг подавался чуть вперед, иногда я отклонялся назад, так что это ощущение было вполне явственным.
То ли от этого, а может, потому, что было обычное время моих упражнений за закрытой дверью, я возбудился. Риг по-видимому тоже – я чувствовал задом его твердый стержень.
Наш разговор как-то само собой сполз на эротику. Мы, перебивая друг друга, стали придумывать, как можно было бы сочинить каждую очередную сцену, если бы радиопередачу сделали не по детективному роману, а по порнокарточкам. Благо, и у Рига, и у меня под матрацем было припрятано по полудюжине таких. Получалось весело, и мы беспрерывно ржали.
При этом у меня появилось такое же ощущение, как тогда, в Ставангере, когда в моей кровати лежало двое полуголых парней, и меня трясло от возбуждения. Сейчас я вдруг тоже обнаружил, что дрожу. Во всем моем теле отзывалось каждое прикосновение Рига. Ситуация повторялась настолько похоже, что я бы не удивился, если бы Риг вдруг заговорил о «дружеской помощи». Я даже не знаю, как бы отреагировал. Возможно, что-то мямлил бы в ответ. А может, возмутился. Или вообще поднялся с дивана и ушел. К счастью, ни слова про онанизм «вместе с друзьями» сказано не было.
Когда передача закончилась, Риг чуть приподнялся на локте и выключил радио. Потом вернулся на свое место. Я улегся на спину. Прямо надо мной оказалось лицо Рига. Он смотрел на меня. Как-то по-особому, взглядом, который я никогда раньше у него не видел. То есть, никогда не видел в реальной жизни…
Мы почти не разговаривали. Какие-то реплики, конечно, время от времени между нами проскакивали, реплики ни о чем, но в основном мы молчали. В полной тишине мы лежали на диване – я на спине, Риг на боку, прижимаясь ко мне – и смотрели друг другу в глаза. Между нами что-то происходило, что-то невидимое и неописуемое. Я тонул в глазах Рига и совершенно не замечал, как минуты идут за минутами. Атмосфера напряжения была вещественной, материальной, плотной. Мне было трудно дышать. Сердце колотилось. Меня всего трясло. Я чувствовал, как дрожит Риг. И чувствовал, как его эрегированный член, заключенный в плен брюк, прижимается к моему бедру. Конечно, мой член тоже рвался на свободу и, если бы Риг взглянул ниже, он, конечно, увидел бы это. Но он не отрывал взгляда от моих глаз.
Я знал, что то, что я испытываю, называется «возбуждение», но это было какое-то особое возбуждение. Оно было больше, чем желание. Оно было другим.
Мне хотелось переспать с Ригом. Как это чудовищно ни прозвучит, я хотел этого с Ригом, с парнем, с человеком одного с собой пола, да, я хотел с ним переспать, хотя и не понимал, чем конкретно я бы с ним занимался. Слово «содомия», слово ругательное, отдающее позором и тюрьмой, у меня почему-то в тот момент не всплывало – хотя именно сейчас оно было бы весьма уместно! Вместо этого у меня в голове крутились какие-то обрывки, смутные образы, неясные движения души. Они так и не оформились в цельную мысль, так и не стали осознанным желанием, кроме простой констатации – я хочу переспать с Ригом.
И я хотел еще чего-то. И это я тоже не смог бы объяснить словами, но из-за своей неописуемости это желание отнюдь не исчезало, терзая меня даже сильнее, чем просто желание. Я понимал, что такого возбуждения, такой разновидности возбуждения я никогда раньше не испытывал. Да и не должен был испытывать. Никогда!
Так мы пролежали полных минут пять. Потом кто-то прошел мимо двери комнаты, и я вскочил, будто подброшенный пружиной. Риг, красный от смущения, мгновенно сел на диване и стал зачем-то поправлять на себе одежду.
Неуклюже, сухо, я попрощался с ним и полез обратно в окно.
По дороге домой я исходил ненавистью к самому себе. Что же я за извращенец! Что за животное! Я был сам себе противен. Я злился на себя за все, что испытывал. Меня не злило, что Риг тоже дрожал, что у Рига тоже стояло. Нет! Но то, что испытывал желание именно я, что возбужден был я, так сильно возбужден, меня выводило из себя…
Эта злость не помешала мне, едва я влез в свою комнату, тут же заняться онанированием. Я водил смоченными слюной пальцами по члену, выгибался от удовольствия, а вместо фантазии вновь переживал то удивительное, непонятное, неописуемое ощущение, которое испытал на диване с Ригом. Целых пять минут тихих ничего не значащих слов, взглядов глаза в глаза, общих дыхания и жара тел, обоюдного растворения друг в друге, одного желания, одного на двоих!
Кончив, я почти сразу же пережил новую волну злости. Мало того, что я чувствовал, я еще под это и мастурбирую!
День девятнадцатый.
Был вечер пятницы, начинались выходные дни.
Сразу после ужина я пошел к Ригу. Без сомнений и колебаний. Даже наоборот, я весь день думал только о том, чтобы пойти к Ригу. Вчерашний приступ злости на себя мне никак не помешал сегодня представлять, как мы будем лежать на диване и слушать очередную часть приключений незадачливых полицейских.
Риг играл сам с собой в шахматы. Едва меня увидев, он сразу же махнул рукой на стул напротив, и я продолжил с этого момента.
Играли мы долго. Мама Рига позвонила моей маме по телефону, и они договорились, что я останусь ночевать здесь. Мне выдали набор постельного белья и пожелали не засиживаться допоздна.
Мы с Ригом поочередно сходили в ванную комнату и улеглись спать – я на по-солдатски узкой пружинной кровати Рига (я ведь был гостем!), он же на том самом диване.
Сон, однако, не шел. Я ворочался. Ворочался и Риг. Спустя минут десять мы начали тихонько переговариваться, а потом решили все-таки послушать радио. Полицейская история давно закончилась, передавали новости – европейские и местные.
Риг откинул одеяло, приглашая меня на свой диван, поближе к приёмнику. Был поздний вечер, и громко включать звук не стоило. Я увидел его полуобнаженное тело и на секунду замер, пялясь на розовые точки сосочков на его груди, полосочки мышц на животе, тонкие длинные бедра и, конечно, то, что слегка оттопыривало трусы между ногами.
Потом я поднялся и пошел к дивану, остро ощущая, что Риг тоже смотрит на меня. Тоже, в основном, между ног.
Я нырнул под одеяло, поерзал, устраиваясь, и замер, прижавшись к Ригу спиной. Бугорок должен был оказаться у меня где-то в районе задницы. Я его не чувствовал, но он должен был быть там!
Радио не мешало нам переговариваться. Мы обсуждали множество разных тем – новости, шахматы, оркестр. Я, как и вчера, лежал на боку, положив голову на подушку. Сзади ко мне прижимался Риг. Чтобы я не свалился с дивана, парень, удерживая меня, обхватил мой живот рукой, и я ощущал одновременно и его тело позади, и его ладонь на боку. Голова его, покоившаяся на согнутой руке, была прямо надо мной, и горячее дыхание касалось моего обнаженного плеча. Мы лежали в одних трусах под общим одеялом, и я, конечно, испытывал беспокойство, какое-то тянущее ощущение, напряжение. Воздух опять был плотный, конденсированный, насыщенный возбуждением. Мой член налился кровью, выпрямился и отвердел. Я чувствовал, как по нему пробегают волны сокращений.
Я продолжал болтать с первой скрипкой и в то же время ощущал прилив будоражащего, запретного волнения. Собственно, мне было приятно, что к моей спине прижимается грудь Рига, что его ладонь сжимает мой бок, что наши ноги переплелись, что моей задницы наверняка касается его бугорок, что у меня стоит и дергается от возбуждения пенис. В этом тумане возбуждения и эмоционального подъема я совершенно не чувствовал времени. Я мог бы так лежать бесконечно.
Риг наклонился ниже, чтобы сказать что-то, его тело прижалось ко мне плотнее. Тут я, наконец, почувствовал задом ту саму припухлость между его ног, которую я постоянно себе представлял, но которую до этого момента не чувствовал.
Я не успел даже понять, что это означает, а Риг уже опять склонился, чтобы подчеркнуть то, что он говорил, и я понял, что припухлость увеличилась. Буквально за несколько секунд стала больше. Она уже не была неопределенным бугорком. Между нами появилось нечто продолговатое и твердое…
Теперь я чувствовал член Рига постоянно. Любое шевеление – его или мое – заставляло наши тела соприкасаться плотнее, и его стержень явственно вжимался в мою ягодицу. Он оказывался то на одной половинке зада, то на другой, снова и снова, пока не лег между ними, в бороздку.
Я что-то говорил, Риг что-то говорил мне, но весь мир в тот момент сошелся на одном – ощущении вновь и вновь прижимавшегося ко мне тела. Твердый стержень все сильнее давил на мой зад, но мне почему-то даже в голову не приходило отодвинуться или вообще уйти обратно на кровать.
Новости закончились, начался концерт. Знакомые песни звучали одна за другой. А в это время твердое тело продолжало прижиматься ко мне, и ясно ощутимый член продолжал елозить по моему заду.
Я перестал следить за музыкой – я просто не мог. Наверное, я говорил невпопад, но Рига это не беспокоило. Он лишь наклонялся ко мне, чтобы лучше слышать, откидывался назад, а потом вновь склонялся совсем близко надо мной, чтобы сказать что-нибудь полушепотом. Я придумывал какой-то ответ, и первая скрипка тут же наклонялся, чтобы мне не нужно было говорить слишком громко. И при каждом движении его тело прижималось ко мне все крепче. Мне кажется, парень уже перестал от меня отклоняться, только налегал все крепче. И член его скользил в бороздке между ягодицами туда-сюда, снова и снова, и я весь был в этом движении, только о нем и думал.
В Ставангере уже было это – член Рига уже прижимался ко мне, к моему бедру, но там я не мог отдаться этому ощущению, а здесь я совершенно не стеснялся его, я в нем растворялся. Я чувствовал каждое движение. И, конечно, понимал, что давление тела становится чересчур сильным, что, несмотря на трусы на мне и трусы на Риге, под этим давлением раздвигаются мои ягодицы – член уже двигался между ними.
Думая об этом, чувствуя это, я пропустил тот момент, когда парень стал прижимать ко мне свои бедра уже без того, чтобы наклоняться ко мне. Просто налегал на меня, опять и опять. Я вдруг осознал, что его прижимания приобрели определенный ритм…
Было сильнейшее ощущение нереальности происходящего – наши реплики, музыка по радио, ночь, тишина по всему дому, и твердая палица, раз за разом заталкивающая ткань трусов мне меж ягодиц.
Тело Рига сильно прижималась ко мне. И ритмично. Рука вжималась в живот, вдавливая мое тело навстречу напрягающимся бедрам. Член парня теперь постоянно оставался меж ягодиц, затолкав в бороздку между ними трусы – и его, и мои.
Ощущение елозящей палки, казавшейся теперь такой толстой, такой твердой, дурманило меня. Я весь был в этих движениях. Наверное, если бы Риг остановился, я бы даже ощутил разочарование…
Но Риг не останавливался.
Мы продолжали о чем-то полушепотом разговаривать. Думаю, Риг даже не отдавал себе отчета в том, что творит его тело. Наверное, он думал, что мы просто слушаем радио…
Когда его бедра сделали несколько сильнейших нажимов, будто пытаясь продырявить мой зад, а потом замерли, напрягшись, он еще пытался что-то сказать. Слов не получилось, и начатая фраза закончилась прерывистым звуком.
И тут я почувствовал, как мои трусы, плотным жгутом утрамбованные между ягодиц, вдруг стали влажными. Сразу, в одно мгновение. Влага была горячей, очень горячей, неожиданно горячей. И обильной.
Риг дернулся и испуганно от меня отстранился.
И тут до меня дошло!
Я вывернулся из-под его руки и вскочил. Трусы перекрутились, и одна моя ягодица была совершенно голой – вся ткань, прикрывавшая ее, оказалась между половинками попы. Но это как раз было меньшей из бед!
Я коснулся жгута сзади и сразу почувствовал, что он покрыт чем-то тягучим, липким, горячим, слизистым.
Риг лежал, прижавшись спиной к дивану. Вид у него было ошарашенный. Длинный стержень у него между ног натянул трусы так, что, казалось, они вот-вот прорвутся. Ткань собралась на этом стержне. В другой момент я бы заворожено уставился на это зрелище, но сейчас я видел только, как от стержня по натянутой ткани стремительно расползалось во все стороны большое влажное пятно, просачиваясь наружу неровными белесыми потеками.
Я лихорадочно стал ощупывать свой зад. Вся ладонь и пальцы оказались в липкой жидкости. Я поднял руку и почувствовал запах, который ни с чем нельзя перепутать.
– Ты что! – прошипел я, все еще не в силах поверить в то, что произошло. – Ты что, кончил на меня!
*
Спустя тысячи неуклюжих извинений и робких, напуганных попыток оправдаться со стороны Рига и несколько возмущенных речей с моей стороны, я получил чистые трусы из шкафа нашей первой скрипки и ушел в ванную комнату. Мы не то, чтобы помирились, но дальше обсуждать случившееся перестали.
Я смыл сперму с себя. Это заняло три минуты. Еще три минуты я боролся с соблазном помастурбировать – воспоминания о трущемся между ягодицами члене, стоне Рига и внезапно появившейся влаге будили во мне дикое желание, просто-таки невыносимое желание! Я бы наверняка занялся онанированием, но под дверью приплясывал Риг, у него тоже трусы были в семени, и ему тоже не терпелось умыться.
Я уступил ему место и поплелся в кровать.
Когда Риг вышел из ванной, с дрожащими капельками воды на груди и спине, с беспорядочно торчащими во все стороны мокрыми волосами, в чистых трусах, между ног у него торчала все та же твердая палка. Он, похоже, опять возбудился.
Я ухмыльнулся. Наверное, и ему хотелось помастурбировать. И он не делал этого только из-за того, что я был рядом…
Мы обменялись какими-то малозначительными фразами. И всерьез вознамерились поспать…
*
Как-то само собой случилось, что я вновь оказался на диване. Опять работало радио. Из динамика лилась музыка. Мы якобы ее слушали, но с момента, как я оказался под одеялом Рига, он вполне явственно ко мне прижимался. Опять я чувствовал сзади напряженное костлявое тело, опять рука, якобы удерживая меня, чтобы я не свалился на пол, обнимала меня. Все это уже происходило какой-то час назад, и места для сомнений не оставалось – Риг вновь терся об меня, терся с нескрываемым желанием опять кончить.
В этот раз все было гораздо откровеннее. Тогда, час назад, я уверен, тело Рига действовало само, и сам Риг до последней секунды не отдавал себе отчета в том, что происходит. Теперь же парень повторял все преднамеренно, осознанно. Его бедра сразу пристроились ко мне сзади, твердый стержень прижался к бороздке между ягодицами, и таз стал ритмично налегать на меня, заталкивая трусы меж ягодиц.
