Текст книги "Ласковая мелодия пустоты (СИ)"

Автор книги: RosyaRosi

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Дом… Я всегда был бездомным. С чего ты решил, Поттер, словно что-то должно измениться?

– Кстати, о ноге. Может быть, сменим повязку?

– Ещё рано, Поттер. А когда придёт время – я прекрасно обойдусь без вашей помощи.

Кажется, я начинаю понимать, что означает выражение «ослиное упрямство».

Северус слишком внимательно разглядывает тёмный квадрат окна за светлыми занавесками.

– Будете продолжать этот театр – вызову вам врача, сэр. Потом можете сколько угодно испепелять меня своим коронным взглядом. Боюсь, с некоторых пор он на меня не действует.

Не знаю, когда это произошло – может, просто слишком много было всего. Жгло, грызло, пускало яд под кожу. Провал сцены, пустое кладбище, тёмные подворотни. А может, просто кончились силы, и вместе с ними кончился страх.

Я больше не боюсь Северуса Снейпа. Я оброс пуленепробиваемой бронёй, черепашьим панцирем.

Он это чувствует. Он меняет тему.

– Откуда у вас такие познания в медицине, Поттер? Вы довольно верно оценили… масштаб повреждений.

Если это не похвала, то я – Бетховен. Или, как минимум, один из его далёких потомков.

– Да так, увлекался одно время… Моя мама была врачом. Мне рассказывали.

«Тук-тук-тук». Чайная ложка громко стучит по позолоченному ободку чашки.

Как… торжественно.

У чашки – сколотый краешек. Говорят, если выпить из такой – непременно случится несчастье.

Когда-то я мечтал поступить в медицинский. Целый год глотал книги, учил зубодробильные термины. Не хватило. Они сказали: «Приходите в следующем году» и наверняка подумали: «Приходите в следующей жизни».

Такая «ошибка природы» (привет тёте Петунии!), как я, должна быть баснословно богатой. Или довольствоваться тем, что есть. Повезло, что взяли хоть куда-то. Мог ведь вообще оказаться на улице. А так – факультет менеджмента, общежитие, крыша над головой. Ежемесячная стипендия. Что ещё нужно для счастья?

– Так значит, она…

– Я её совсем не помню. Как и отца. Ничего особенного – авария на дороге. Такие каждый день случаются. Мне тогда только исполнился год.

«Тук-тук-тук». Последний кусочек сахара никак не хочет размешиваться.

– Ничего особенного… – Снейп как-то странно смотрит на меня. – Ничего осо… Можешь мне не верить, Поттер, но я бы с удовольствием поменялся с тобой местами.

У него совершенно безумный взгляд – тёмные провалы вместо глаз. Это уже не пустота, это нечто другое… Сколько ещё секретов хранит в себе этот человек? Сколько он позволит мне раскрыть?

– Я предпочёл бы вовсе не помнить своих родителей, – говорит. – Особенно отца.

– Почему?

Он хмыкает и игнорирует мой вопрос. Вполне закономерно.

– Впрочем, от матери у меня осталось одно счастливое воспоминание. Его хватает, чтобы хранить о ней добрую память.

Северус всё-таки встаёт, чертыхаясь, и, стиснув зубы, идёт к двери, чтобы через минуту опустить передо мной маленькую резную шкатулку. На крышке – огненно-рыжая птица. Я жду, что она вот-вот оживёт и чувствую лёгкое разочарование оттого, что ничего не происходит.

– Что это за птица?

– Феникс, мистер Поттер. Символ смерти и воскрешения. Символ бесконечного круга, если хотите.

– Значит, это ваш талисман? – брякаю, не подумав. Снейп раздражённо фыркает.

– Это мифическое создание, Поттер. Его не существует. Какой к чёрту талисман?

– Зря вы так. – Я аккуратно поглаживаю резное птичье оперение. – Нельзя верить только в то, что доказано наукой. Вы же человек искусства, разве так можно?

– Вы ничего не знаете об искусстве, ровно как и обо мне. Так что прекратите разводить полемику.

– Как вам не стыдно. – Мне отчего-то становится обидно. – Я несколько месяцев кряду таскался на ваши концерты, а вы говорите, ничего не знаю. Да я теперь разбираюсь в искусстве не хуже вашей Макгонагалл!

– Кто написал «Над пропастью во ржи»? – невозмутимо спрашивает Снейп.

– Что?

– «Мастер и Маргарита»? «Собор Парижской Богоматери»?

– Ну-у…

– Самая известная работа Леонардо да Винчи?

– Это нечестно! – возмущаюсь я. – Вы даже не спрашиваете про музыку.

– «Токката и фуга ре-минор»? Опера «Дон Жуан»?

– Чёрт, да дайте же мне собраться с мыслями!

– Думайте, Поттер, кто же вам мешает. – Северус насмешливо улыбается.

– Ну хорошо. – Поднимаю руки в примирительном жесте. – Хорошо. Вы победили, сэр. Что теперь? Мне встать на колени? Станцевать ламбаду на столе?

– Не нужно, Поттер, не нужно. Лучше откройте, наконец, шкатулку.

Феникс распахнул клюв в торжествующем крике. Кажется, вот-вот вырвется из своего плена и взлетит прямо под потолок крошечной кухни.

– Она такая… красивая.

– Важнее – то, что внутри, Поттер.

Важнее – то, что внутри. Эта истина вросла в меня вместе с тобой, Северус. И вот сейчас ты сидишь за дубовым столом, скрестив руки в защитном жесте, со своим насмешливым взглядом, с лиловыми кругами под глазами, а я смотрю на тебя и вижу… то, что внутри.

Внутри шкатулки – маленькая фигурка феникса, который медленно вращается вокруг своей оси. И музыка, спокойная ласковая музыка, от которой почему-то немножко щемит сердце.

– Поразительно, – негромко говорит Северус. – Поразительно, что она ещё работает… Мать очень любила эту вещь. До сих пор помню, как она надевала своё единственное платье – ярко-красное, вот как перья этого феникса, запиралась в спальне от собственного мужа и открывала шкатулку. Потом – долго кружилась по комнате с закрытыми глазами, пока отец орал в бесплодных попытках выбить дверь. Она могла делать это часами. Веришь, Поттер?

– Откуда… –Я пытаюсь прочистить горло, – откуда вы знаете, что она делала именно это?

– Прятался под кроватью. Представь себе, я уже тогда предпочитал музыку пьяным воплям отца.

Мы сидим в молчании, нарушаемом лишь мелодией из шкатулки и мерным гудением холодильника. Музыка на секунду замолкает и тут же начинается заново.

– Это и есть символ бесконечного круга? – Я неловко пытаюсь выдавить смешок.

– Больше не шутите, Поттер. – Усталые морщинки вокруг глаз становятся глубже. – У вас это получается не лучше, чем рассуждать об искусстве.

– У меня есть одно подозрение…

– Мне уже страшно.

– Северус, я серьёзно. У меня появилась мысль, что то, что мы с вами сейчас слушаем – это тоже Бетховен.

Брови Снейпа удивлённо ползут вверх.

– Я угадал?

– Как это ни странно, Поттер… вы действительно угадали.

– А я вам говорил! – Я чувствую прилив гордости.

– Любопытно, как вам это удалось.

– Просто я не так безнадёжен, как вам хочется думать.

– Поттер…

Нет, ну вот что он ко мне прикопался? Я и правда не знаю. Я могу только пожать плечами и ляпнуть первое, что пришло в голову:

– Наверное, просто привык, что всё мало-мальски важное в вашей жизни непременно связано с этим глухим ублюдком.

Северус вздрагивает. Крошечная статуэтка феникса завершает свой круг и теперь движется в обратную сторону – по часовой стрелке.

– Почему «ублюдком»? – как-то потерянно спрашивает он.

– А вы разве не читали его биографию? Чего этот тип только не вытворял! Один раз на концерте вскочил посреди собственной сонаты и заорал на рыдающих в экстазе зрителей: «Идиоты! Я жду от вас аплодисментов, а не слёз!» Нормально?

– Кхм. – Северус безуспешно пытается скрыть улыбку. – Для гения – вполне.

– А вы по этой же причине позволяете себе своё отвратительное поведение? – невинно уточняю я.

– Поттер…

– Боже, глазам не верю, неужели мне удалось смутить вас? Сегодняшняя ночь совершенно точно войдёт в историю!

– Поттер!

– Вам так нравится повторять моё имя?

Пауза.

– Кажется, вы уже допили свой чай. – Чёрные глаза сужаются. – Не пора ли вам…

– Не раньше, чем вы расскажете мне, с чего это вы так помешались на старине Людвиге. Ну же, Северус? Это была любовь с первого… звука?

Лицо Снейпа медленно наливается красным (почти что оперенье феникса, ну надо же). Кажется, он вот-вот надуется и лопнет, словно воздушный шарик.

– Не играй со мной, мальчишка! – шипит он, брызжа слюной.

В меня словно вселился бес, и я продолжаю глупо улыбаться и нести чушь, пока до меня не доходит, что Снейп задыхается. По-настоящему задыхается. Бледнеет, хватается за рёбра, сжимает веки… Ещё секунда мне требуется на то, чтобы понять, что это такое.

Второй приступ за день. Ты действительно превосходно разрушаешь чужие жизни, Поттер. Грёбаному садисту, который расплющил машину твоих родителей, есть чему у тебя поучиться.

Я почти чувствую, как надрывный сухой кашель царапает его горло, продираясь наружу, вырывается сквозь стиснутые зубы. Он пытается прикрыться, отвернуться, но я оказываюсь рядом, хватаю его за руки:

– Дышите сэр, умоляю, дышите!

Пульс под пальцами бьётся загнанным зверем. Я бережно отвожу чёрные пряди с липкого лба и чувствую, как предательски дрожат руки.

– Дыши, Северус, чёрт тебя подери! – ору ему прямо в ухо. Он вздрагивает, раздувает ноздри и… дышит.

Бетховен из шкатулки пускается по третьему кругу.

– Прости, я такой идиот. – Я сижу рядом с ним на полу и постыдно шмыгаю носом.

– Хоть одна толковая фраза за вечер. – Снейп тяжело вздыхает. – Не стоило разводить сопли, Поттер. Эти… срывы обычно совсем не опасны.

В его голосе слышится облегчение. А ещё в нём слышится что-то новое, тёплое и совсем даже не снейповское. Что-то, предназначенное лично мне.

Похоже, у Гарри Поттера от радости поехала крыша.

– А что это за мелодия, сэр? – Идиотская улыбка, кажется, намертво прилипла к губам. – Я не помню, чтобы она звучала на концертах.

– Это «Сурок», Поттер. Всего лишь детская песенка на стихи Гёте.

– Песенка? Может быть, вы споёте? – с надеждой спрашиваю я.

– Вот ещё! – фыркает Снейп. – Захотите – потом послушаете. Хватит с вас на сегодня.

И правда – хватит. День был слишком длинный и утомительный. А сейчас – глубокая ночь, тихая и спокойная. В окне на третьем этаже совершенно точно горит свет. И больше не нужно сомневаться в том, вернулся ли Северус Снейп домой или просто забыл погасить лампочки.

– Спасибо за чай, сэр. Сразу видно, что вы настоящий британец.

– Не за что, Поттер. Выметайтесь.

Стоим, смотрим друг на друга. У Снейпа подёргивается левое веко. У меня – правое. Какое удивительное совпадение на ночь глядя.

– И куда же я пойду? – спрашиваю. – На часах – два тридцать. Метро закрыто. Общежитие – тоже. К тому же в вашем дворе какие-то придурки перебили все фонари.

Северус удивлённо моргает.

– В самом деле? Хм… Тогда, пожалуй, у нас появилась маленькая проблема.

– Пожалуй.

Всё ещё смотрим: глаза в глаза. Теперь – так близко друг к другу, не разделённые сценой и букетом цветов. Да ничем, в общем-то, не разделённые.

Теперь – на равных.

Боже, боже, боже.

– Чёрт с тобой, Поттер! – Он зло швыряет чашки в раковину. – Сегодня поспишь на диване.

Вот так и появляются сколотые краешки, думаю я, даже не пытаясь скрыть широкую улыбку.

***

Мы с ним, конечно, ни о чём не договаривались. Правда пришлось дать обещание, что я больше не буду мозолить ему глаза, но ведь все понимали, что это несерьёзно.

Мы ни о чём не договаривались, и всё же я навещаю Снейпа с завидной регулярностью.

Он почти всегда сидит дома в первой половине дня – выполняет какую-то ужасно скучную бумажную работу. Он почти всегда дома, и я легкомысленно сбегаю с пар, игнорируя возмущение Гермионы и любопытство Рона. Лечу через весь город – на метро, на автобусе, бегом, пока не оказываюсь у двери знакомой квартиры на третьем этаже. Она распахивается – и я улыбаюсь.

Поначалу я придумывал предлоги, сотни предлогов и тараторил без умолку, доказывая своё бесспорное право попасть в квартиру Северуса Снейпа. Он хмурился, вздыхал – и распахивал дверь шире.

Потом предлоги исчезли, и осталась только широкая улыбка. Как самый главный и неоспоримый предлог.

Он подолгу молчал, позволяя мне выговориться, только изредка вставлял свои едкие комментарии. Я нёс сущую чепуху, потому что ведь совершенно невозможно сосредоточиться на чём-то серьёзном, когда Северус так смотрит. Неотрывно, пристально, изучающе. Словно хищник, который поймал добычу и теперь думает, что с ней делать: отпустить – или сожрать.

Мы пили чай, я выходил покурить на крошечный балкончик, а Снейп углублялся в свои бумажки, давая понять, что моё присутствие больше не требуется. Я старался его не злить: я чувствовал, что ступаю по лезвию ножа. И прощался – до скорой встречи, Северус.

Осень покрывает землю разноцветным ковром, выпускает на волю дожди и ветры.

На кладбище дует с севера. Цветы в моих руках лёгкие, хрупкие, и я крепко сжимаю их в ладони, чтобы не улетели. И почему-то чувствую себя преступником. Каждый раз чувствую. Словно делаю что-то такое, на что у меня нет ни малейшего права.

Но я не могу иначе. Бегло навещаю родителей, терзаясь непонятным чувством вины, и неизменно иду туда, где растут прекрасные лиловые цветы и лежит человек со странным именем. Останавливаюсь и опускаю букет на влажную землю, придавливая его камешками, чтобы не унёс ветер. И представляю, что завтра вдруг наступит зима, с неба посыплется снег и укроет мои цветы белым пуховым одеялом.

К счастью, Северус ни разу не застал меня на месте преступления. Потому что между нами происходит что-то такое, что исключает всякую ложь, а объяснить ему правдиво я бы не смог. Я и себе-то не могу объяснить, зачем дважды в неделю приношу цветы на могилу человека, которого никогда не знал и никогда уже не узнаю.

Просто чувствую: так нужно.

В середине сентября резко холодает, полгруппы сваливается с гриппом, и преподаватели, словно сговорившись, разом отменяют пары: идите, мол, домой, лечитесь. В очередной раз отказавшись от дружеского футбольного матча с Роном («какой футбол, ты только посмотри, какие тучи!»), я опрометью бросаюсь на другой конец города – туда, где, я точно знаю, меня ждут.

До квартиры Снейпа я добираюсь раньше обычного и не спешу звонить в дверь, желая отдышаться и привести себя в порядок. Заправляю рубашку в брюки, автоматически пытаюсь пригладить волосы, которые, как всегда, игнорируют мои жалкие попытки. И уже протягиваю руку к звонку, как вдруг слышу тихие, приглушённые звуки аккордов.

Прикрыв глаза и млея от странного тепла, зародившегося внутри, я осторожно прислоняюсь ухом к двери. Братья Рона, близнецы Уизли как-то хвастались, что изобрели идеальное средство для подслушивания, и предлагали обменять его на два билета на футбольный матч. Тогда я только посмеялся вместе со всеми. Сейчас – махнулся бы с ними не глядя.

Незнакомая музыка тоненькой ниточкой тянется ко мне, вытекая сквозь дверные щели, пробираясь через замочную скважину, доставая до самой души. Обволакивает, гладит, ласкает, посылая по телу волны колючих мурашек. Снова. И снова. И…

…Заканчивается так же оглушительно-резко. Я держусь за дверной косяк, не понимая, откуда взялось колючее, острое чувство потери. Как будто секунду назад меня касались и гладили тёплые сильные руки, а вот теперь – исчезли, нет ничего.

Пу-сто-та.

– Поттер?

Северус вывел меня из прострации, едва не припечатав собственной дверью. Я отскакиваю, обиженно потирая переносицу.

– Эй, так нельзя! Ты чуть не оставил меня без носа. Я же не посягаю на твой.

С минуту он пялится на меня, а потом откидывает голову назад, трясясь в приступе беззвучного смеха. Это настолько редкое зрелище, что я застываю, не в силах оторвать взгляд от молочно-белой шеи с ярко проступающим на ней кадыком.

– Поттер, ты меня в гроб загонишь, – выдыхает Северус, откидывая волосы со лба до боли знакомым жестом. – Хочешь сказать, они равноценны?

И, усмехнувшись, поворачивается, демонстрируя римский профиль с действительно выдающейся горбинкой. На мгновение мне даже становится стыдно за свой во всех отношениях самый обычный нос, но я быстро беру себя в руки.

– Думаю, мой – гораздо эстетичней, – дерзко говорю Снейпу, протискиваясь мимо него в квартиру. Он не отходит, и наши бёдра на несколько секунд тесно соприкасаются. Тёплое дыхание согревает волосы на макушке.

Запнувшись о порог и быстро скинув с себя обувь, я стремительно убегаю в ванную комнату, красный как помидоры с грядки миссис Уизли.

– Вообще-то я это и имел в виду, Поттер, – говорит Северус из-за двери. – Мой клюв годится разве что для демонстраций в кунсткамере.

От неожиданности я высовываюсь из ванной, с удивлением изучая сосредоточенное лицо и сжатые в тонкую полоску губы.

– Ты издеваешься? – спрашиваю требовательно. – У тебя шикарный нос. Очень подходит к… (ко всему остальному) тебе идёт, в общем.

Промямлив эту несусветную чушь, я краснею по новой и поспешно скрываюсь за спасительной дверью. Пару секунд ничего не происходит, а потом раздаётся требовательный стук.

– Я, кажется, просил, чтобы ты не пытался демонстрировать чувство юмора в моём доме, Поттер! – зло говорит Снейп. – И вообще, какого чёрта ты заперся в моей ванной? Открой немедленно!

– Ничего я не демонстрирую! – ору, пытаясь перекричать шум воды. – Я не виноват, Северус, что у тебя такая низкая самооценка!

С той стороны всё стихает. Кажется, он всерьёз обиделся.

Смачно выругавшись, я мысленно хлопаю себя по губам и вылетаю в узкий коридор. Пусто.

Северус обнаруживается на кухне. Стоит с неестественно прямой спиной и методично заваривает чай. Я жадно смотрю на острые выпирающие лопатки под тонкой клетчатой рубашкой, на пальцы, сосредоточенно отсыпающие заварку, и сердце заполняет такая нежность, что на какой-то миг мне кажется, будто оно сейчас остановится.

– Северус, – выдыхаю хрипло, – прости меня. Я дурак.

– О чём вы, мистер Поттер? – ровно спрашивает он. Старенький керамический чайник, заполненный кипятком, выпускает в воздух аппетитную струйку пара.

– Ни о чём, – горячо заверяю я, подходя ближе, – совершенно ни о чём. Давай пить чай.

Чай у нас всё тот же – терпкий, чёрный, с жасмином. К чаю – только шоколадные конфеты, которые я притащил на прошлой неделе. Северус долго отказывался, но, в конце концов, принял подарок, заверив, что даже не притронется к сладкому. К сожалению, своё слово он держать умеет.

Я только рукой махнул: спорить с ним бесполезно. Это как Гермиона, только в десятки раз хуже. Честно сказать, столько упрямства я не встречал ещё ни в одном человеке.

– Я послушал этого бетховенского «Сурка», – говорю, громко хрустя конфетой. К сожалению, мой аппетитный хруст остаётся без внимания, если не считать кислое выражение лица хозяина квартиры.

– Ну и?

– Совершенно бредовые слова. Этот Гёте был какой-то несерьёзный поэт.

Меня одаривают фирменным взглядом, и Северус гордо вскидывает подбородок. Я внутренне ликую, радуясь, что к нему вернулось нормальное настроение. Разумеется, нормальное – в понимании Снейпа.

– Поттер, ты идиот. «Сурок» – это стишок для детей, какой текст ты ожидал там увидеть? Про несчастную любовь и вселенские страдания?

– Хм… там, помнится, было что-то про страдания. «Подайте грошик нам, друзья, сурок всегда со мно-ою», – фальшиво напеваю я. Северус демонстрирует высшую степень презрения.

– Гениально, Поттер. В тебе умер талантливый певец.

– Правда?

– Умер и подвергся процессам трупного разложения, – уточняет он. Я пытаюсь сдержать смех и фыркаю в чашку с чаем. Напиток приятный на вкус и совсем не горячий.

С того самого первого вечера Снейп ни разу не наливал мне крутого кипятка.

– И всё равно бредовые слова, – упрямо повторяю я, копируя выражение его лица. – «Сурок всегда со мною» – и каждый раз одно и то же!

– И всё же ты запомнил их. Так что, будь покоен, Гёте знал своё дело.

Решив благоразумно умолчать о том, что я выучил эту строчку только потому, что подставлял вместо слова «сурок» фамилию «Снейп», я прячу улыбку в чашке. Да уж. Детские песенки иногда бывают очень… задорными.

Мы здесь пробудем до утра,

И Снейп всегда со мною…

– Где ты там витаешь, Поттер? – рявкает Северус.

– Я слышал, как ты играл, – неожиданно для самого себя выдыхаю я, – очень красивую музыку. Что это было?

Он моргает и растерянно переводит взгляд на свои руки, сгибая и разгибая пальцы.

– Ты слышал?.. Вот как. Это… так, ничего особенного. Просто разминка.

– Просто разминка? Ты издеваешься? – Я недоверчиво качаю головой. – Она прекрасна, Северус! Почему ты не исполняешь её на концертах?

Звон чашек. Снейп вскакивает из-за стола, отчего тот издаёт жалобный скрип. Тёмное чайное пятно медленно расползается по скатерти.

– Почему не исполняю? Ах, почему не исполняю! Да потому и не исполняю, Поттер, что люди приходят на концерт послушать Шуберта и Бетховена, Шопена, на худой конец, а уж никак не полуночные бредни бывшего преподавателя консерватории Северуса Снейпа!

Пауза. Чёртова-чёртова пауза.

– Это… твоя. – До меня наконец доходит, – твоя музыка?

– Фантастика, Поттер. – Снейп возвращается за стол и устало откидывается на сидении. – Восемнадцать секунд.

– Что?

– Тебе потребовалось ровно восемнадцать секунд на то, чтобы прийти к правильному умозаключению. Эволюционная теория Дарвина налицо. Если так пойдёт и дальше, рано или поздно ты перерастёшь уровень питекантропа.

Я пропускаю привычную колкость мимо ушей, не отрывая пристального взгляда от Северуса. Долго-долго. В конце концов, ему это надоедает.

– Ну что ты уставился, Поттер? – Он выглядит измученным. – Говори, чего тебе надо, или иди уже, наконец… да вон хоть покурить сходи.

– Сыграй мне, – прошу, – своё сыграй. Пожалуйста.

– Мне стоило это предвидеть… – бормочет Снейп, пока мы идём в гостиную. – Заносчивый, наглый, высокомерный…

Старенькое пианино с тремя педалями с трудом умещается среди кучи шкафов и полок с книгами. Северус подталкивает меня к подлокотнику кресла.

– Садись. И молчи, ради бога. Только молчи.

Он опускается за рояль, делает простое движение кистями – и преображается как по волшебству. Строгий, прямой, обманчиво-хрупкий – он весь излучает силу, внутреннюю мощь, и меня заполняет какой-то первобытный восторг: от макушки до кончиков пальцев.

Музыкант. Композитор. Пианист.

Северус играет, и я вижу летнюю грозу: тёмное-тёмное небо, раскрывшее саблезубую пасть, ослепительные вспышки молний, слышу раскаты грома и почти чувствую, как тёплый ливень укрывает нас с головой. А потом приходит осень – тонкие пальцы быстро-быстро порхают по клавишам, и я отчего-то уверен, что это град, обрушившийся на Лондон вчерашней ночью. Движения рук замедляются, аккорды рассыпаются на отдельные составляющие, и кажется, будто это разноцветные листья осыпаются с деревьев, ковром стелятся под ноги.

Музыка затихает – очертания маленькой гостиной постепенно проступают из ниоткуда, становятся отчётливее, осязаемее.

Я смотрю на Северуса и вижу того Снейпа, которого встретил когда-то давно – в душном концертном зале в последний месяц зимы.

– Это… это…

Слова все какие-то ненужные, неправильные. Северус прикладывает палец к моим губам.

– Заткнись, Поттер, – шепчет он. – Просто послушай тишину.

И играет нежную, полную тоски и несбыточного счастья «Silence» Бетховена.

***

– Поттер, я тебя убью.

– Да брось! Тебе же понравилось.

– Понравилось, чёрт возьми?! По-твоему, мне могло понравиться торчать в закупоренной кабинке, болтаясь на высоте почти в сто пятьдесят метров над землей и выслушивая вопли восторженной толпы туристов? Нет уж. Я ещё не окончательно выжил из ума.

Лондонский Глаз возвышается над нами, как гигантское колесо-мутант, и отсюда выглядит довольно устрашающе. Северус стремительно удаляется прочь, всем своим видом демонстрируя оскорблённое достоинство. Я едва поспеваю за ним.

Он всё ещё ворчит, и я заключаю, что благоразумнее будет сделать вид, будто меня здесь как бы и нет. Пусть выговорится. Кто же знал, что человек, которого не пугают ночной Брикстон и тёмные кладбища, боится высоты?

Конечно, он скорее съест собственное пальто, чем признается в этом. Но мне всё равно стыдно. И немного радостно оттого, что он всё-таки согласился прокатиться на колесе обозрения, чёрт знает почему, но согласился.

Вот сейчас он поворчит ещё пару минут, поправит сбившийся на шее шарф и, обернувшись ко мне, требовательно спросит: «Ну, что там у нас дальше, Поттер?»

– Тауэр, Трафальгарская площадь и хороший итальянский ресторанчик на Пикадилли-сёркус.

– Исключено! – заявляет Северус. – Во-первых, я не попрусь внутрь какой-то средневековой крепости, а во-вторых, я принципиально не ужинаю в ресторанах.

Экскурсия по достопримечательностям Лондона была целиком и полностью моей идеей. Оказалось, что Северус, родившийся и выросший на окраине столицы, практически не знает собственного города! Мириться с этим моя душа не пожелала. Она жаждала справедливости.

А может быть, мне просто захотелось сделать для него хоть что-то, подарить хотя бы малую часть красоты взамен той, которой он научил меня.

– Не говори глупостей. Каждый, кто живёт в Лондоне, обязан хоть раз посетить Тауэр. Ему же почти тысяча лет, это сплошная история!

Снейп выглядит в высшей степени равнодушным к истории. Похоже, единственное, что действительно представляется ему интересным – это его любимая музыка и литература. У него в квартире так много книг, что они лезут изо всех щелей, вываливаются из шкафов и падают с полок. Пару раз они даже прилетали откуда-то сверху, ощутимо стукнув меня по голове. Так что логичнее всего было бы отвести Снейпа в национальную Британскую Библиотеку, но это чуть ли не единственное популярное место, где он уже побывал.

Естественно, всё получилось так, как хотел Северус. Вместо того чтобы заходить внутрь крепости, мы полюбовались ею снаружи, прогулялись по берегу Темзы и даже поднялись на Тауэрский мост. Постепенно наступал вечер, и с небом творились какие-то небывалые вещи. С правой стороны моста оно было безоблачно-ясным, в то время как с левой – клубились тяжёлые серые тучи.

– М-да, – только и смог сказать Северус, задумчиво разглядывая плотную завесу дождя, которая медленно, но неотвратимо плыла в нашу сторону. – Замечательный, предсказуемый лондонский климат.

– Зато он быстро кончится, – резонно заметил я, кивая на ясную полосу неба чуть дальше. – Только надо бы где-то спрятаться…

После дождя воздух всегда какой-то особенный, влажный. Им хочется дышать и дышать.

Жить хочется.

– Тебя становится всё больше и больше в моей жизни, Поттер, – говорит Снейп, стоя посреди Трафальгарской площади и глядя на торчащую вдалеке верхушку Биг-Бена.

Не дождавшись продолжения, я осторожно уточняю:

– Это плохо?

Северус переводит на меня нечитаемый взгляд. Я всматриваюсь в чёрные зрачки, но вижу там только огни уличных фонарей.

– Это… странно.

Мимо снуют толпы туристов. Какая-то толстая тётка визгливо покрикивает на молодого паренька с фотоаппаратом. Маленький мальчик рассыпает попкорн, и стая наглых чаек тут же слетается на место происшествия, расталкивая друг друга жирными белыми боками.

– Я чувствовал себя не менее странно, когда ты внезапно ворвался в мою жизнь.

– Звучит как обвинение.

– Нисколько.–Я невесело усмехаюсь. – Мне некого винить в собственной глупости.

Чайки устроили шумную уличную драку. Мальчик весело смеётся и высыпает оставшийся попкорн прямо в образовавшуюся кучу малу.

– Значит, ты жалеешь.

Это не вопрос – просто констатация факта. Лицо Северуса наполовину скрыто в тени и похоже на белую восковую маску. Я осторожно дотрагиваюсь до его руки и повторяю настойчиво:

– Нисколько.

Пауза.

– Я не понимаю.

– Ну, я вёл себя как полный кретин. Преследовал тебя, провоцировал бесконечно, цветы эти, опять же… Честно говоря, я был уверен, что однажды ты меня убьёшь.

Северус насмешливо поднимает бровь:

– Я был близок к этому.

– Ну вот, об этом и жалею. Наверное, сейчас я бы начал наше с тобой знакомство по-другому.

– И как же? – с любопытством спрашивает он.

– Хм, даже не знаю. Наверное, потащил бы тебя в какой-нибудь музей искусства. Или на концерт классической музыки.

– О, ради бога, Поттер. – Снейп закатывает глаза. – Как будто в моей жизни недостаточно концертов. Уж лучше твои цветы.

– Ты же их ругал тогда, помнишь? – Улыбаюсь.

– На самом деле, не самый плохой выбор. Если бы ты подарил мне розы, я бы точно швырнул их тебе в лицо.

– А я всё ждал, когда ты так сделаешь.

– Ещё не всё потеряно, Поттер. – И он улыбается, боги, на самом деле улыбается. – Главное – не теряй надежды.

Ужинаем мы прямо у Темзы, в маленьком прибрежном кафе, где подают потрясающую сангрию и паэлью, обжаренную на гриле. К чёрту рестораны, думаю я, Северус всё равно ни за что не позволил бы мне оплатить его ужин. Тем более что здесь даже есть горчица и мой любимый острый соус Чили.

Река течёт медленно и лениво, с навеса на наш столик плавно опускается ярко-жёлтый лист, чуть влажный после дождя. Проклятая сангрия подбивает курить и совершать глупости, из динамиков напротив доносится мелодичный голос Фрэнка Синатры:

The shadow of your smile when you are gone will colour all my dreams…

– Давно хотел спросить… почему ты работаешь в этой дыре?

У Снейпа такой вид, что у меня не остаётся никаких сомнений: глупость я всё-таки совершил. Но отступать поздно. Видимо, он тоже это понимает.

– Поясни, будь добр, что именно ты имел в виду.

– Ну… с твоими талантами ты мог бы давать сольные концерты. Или стать известным композитором, сочиняя пьески для престарелых олигархов. Знаешь, есть такие богатенькие псевдо-любители искусства. Что скажешь? Я мог бы стать твоим пиар-менеджером.

– Ради бога, Поттер, избавь меня от своих фантазий. – Он морщится и отворачивается, провожая взглядом проплывающий мимо паром с туристами на борту. Какие-то улыбчивые японцы успевают сделать парочку наших фотографий. Северус рычит, и они поспешно скрываются на палубе.

– Нет, я серьёзно. Не думаю, что захудалый концертный зал на окраине Лондона – это твой потолок.

Look into my eyes, my love, and see all the lonely things you are to me… – поёт Фрэнк Синатра.

– У тебя есть мечта, Поттер? – неожиданно спрашивает Северус, впиваясь в меня взглядом.

– Э-э…

– Понятно. Забудь. – Он выглядит разочарованным.

Нет, конечно, у меня есть мечта, что бы он там ни думал, но не могу же я вот так взять и заявить ему прямо в глаза: «Я хочу быть с тобой, ты, грёбаный идиот, который не видит дальше собственного носа».

Наверное, надо сказать что-то другое, пока он не решил, что я слишком туго соображаю.

– Ну, раньше я мечтал стать врачом. Если честно, даже не рассматривал других вариантов. А теперь… не знаю. Всё сложилось как-то неправильно. Так не должно быть.

– Отчего же не должно? Мы можем сколько угодно строить проекции и планы на будущее, но что-то обязательно пойдёт не так. Мечты имеют мало общего с реальностью, Поттер. Смирись – и тебе станет легче.

– И как – помогло? – спрашиваю нагло. – Тебе, Северус – тебе стало легче?

Он заметно мрачнеет. Даже не верится, что совсем недавно улыбался.

I will be remembering the shadow of your smile…

– Тебе обязательно вести этот бессмысленный разговор?