Текст книги "Ласковая мелодия пустоты (СИ)"

Автор книги: RosyaRosi

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

– Ты слишком бледен, Гарри, – говорила Гермиона. – Ты вообще спишь ночами?

– Всё переживаешь из-за Джинни, друг? – спрашивал Рон. – Да брось ты, она вон уже с Дином встречается. Найди себе новую девчонку.

– Я хочу побыть один, – отвечал я, в очередной раз хлопая дверью.

Я хочу побыть с ним.

Снейп возвращался за полночь ещё дважды. На третий раз мне удалось перехватить его, когда он садился в красный дабл-деккер. Вспомнив про спонтанность, я попытался незаметно прошмыгнуть следом и спрятаться на заднем сидении. Только всё равно ничего не вышло.

«Опять ты!» –Чёрные глаза сузились, и я вздрогнул всем телом от окатившей меня ледяной волны ярости. Его ненависть можно было потрогать руками. Но это было лучше, гораздо лучше «пустого места».

Я улыбнулся Снейпу.

Он выскочил из автобуса на следующей остановке, наступив с размаху в гигантскую лужу. Брызгами окатило его всего, с головы до ног – и стёкла дабл-деккера заляпало.

«Проклятый мальчишка!» – Услужливо донёс до меня порыв ветра. Северус не обернулся. У него с пальто вода стекала.

Проклятый мальчишка не имел никакого права лезть в его жизнь. Нагло, бесцеремонно вторгаться в личное пространство. И разгадывать его тайны он не имел никакого права. Но мне наплевать было – я болел. Я на стенку лез и едва не выл от боли.

«Я ненавижу твою пустоту. И тебя вместе с ней ненавижу».

Строчки прыгали перед глазами. Ручка мазала чернилами. А у меня голова третий день раскалывалась, я с постели встать не мог. Но письмо написал. И отдал навестившей меня Гермионе.

– Ты с ума сошёл! – Она кусала губы от беспокойства. – Какое письмо, какой Снейп, Гарри? Тебе из деканата звонили, ещё неделю прогулов – и исключат, как пить дать исключат!

– У меня дистония, – терпеливо объяснил я. – Это от весны давление скачет.

– Это у тебя от него давление скачет! Чёрт, Гарри, ну какая любовь, ну ты же его совсем не знаешь…

Ей не понять – у них с Роном всё правильно. Так, как положено. Лучшие друзья, вместе ещё со школы. Общие планы, общие интересы, общий друг Гарри. Правда, последний немножко запутался, но это ничего, это поправимо.

Гермиона смотрела по-матерински снисходительно. Даже улыбалась слегка – видно, уже придумала план знакомства заблудшего Гарри Поттера с очередной «замечательной девушкой». Главное, что письмо пообещала отправить. Потом, правда, долго топталась у выхода, будто решаясь: сказать или не сказать.

–Ну давай уже, валяй. – Не выдержал я.

– Не понимаю, зачем ты ему пишешь. Он же всё равно тебе не отвечает.

– Я не хожу на концерты. С кровати не подняться. – Я улыбнулся ей на прощание. – Пусть он никогда не забывает обо мне. Пусть знает, что я рядом.

***

– Что же вы сразу не сказали, что вы Гарри? – Минерва Макгонагалл с тёплой улыбкой всплеснула руками. – То-то я думаю, имя какое странное. Мне теперь даже неловко.

Странное имя – ну надо же, насмешила. Меня, кажется, всю жизнь окружают странные имена и странные люди.

– Вы можете звать меня как угодно, – вежливо ответил я. – Мне всё равно.

Мне и правда всё равно было. Мы прогуливались по парку. Весенние цветы распускались под ногами. Минерва куталась в пурпурную вязаную шаль и щурилась на солнце, как большая кошка. Я пытался спрятаться за толстым слоем шарфа от собственного пугающего приступа откровенности, побудившего меня пригласить пожилую пианистку немного пройтись после концерта.

– Так вот оно что, – задумчиво проговорила она, когда я, наконец, замолчал. – Вы редкой души человек, Гарри. Так бескорыстно переживать за Северуса – не солгу, если скажу, что до вас на это никто не решался.

Я только хмыкнул – какая уж там бескорыстность. Эгоизм, самый настоящий. Ведь это только мне и нужно было, и старался я исключительно ради себя. Просто вдруг проснулась в Поттере жажда знаний. Сложная наука Северуса Снейпа, её манящие тёмные глубины. Романтика нищеты и концертных залов.

Ему-то как раз плевать. Я так и сказал Минерве, потому что это бесспорный факт, аксиома.

– На вашем месте я бы не была в этом так уверена. – Хитро улыбнулась женщина, как-то странно изучая меня взглядом. – Северус – человек сложный и замкнутый, но вряд ли найдётся хоть кто-то, кто рискнул бы назвать его бесчувственным.

– Они все просто боятся, – угрюмо буркнул я. – Так можно и без головы остаться.

Макгонагалл засмеялась и неожиданно совершенно по-дружески взъерошила мне волосы.

– Мальчишка. – Вздохнула она, – погода сегодня совершенно летняя, правда? И темнеет поздно. Можно гулять хоть до рассвета.

Я испуганно вытаращился на неё, но она только фыркнула и, нагнувшись, сорвала с земли пушистый белый одуванчик.

– Северус пришёл к нам много лет назад. И всегда был один, сколько мы знакомы. Человек сам выбирает свой путь, Гарри. Северус тоже сделал выбор. Думаю, однажды он задался целью не впускать никого в свою жизнь, и, надо сказать, весьма в этом преуспел.

Солнце медленно заползало за крышу старенького здания. Район был ужасным, отвратительным даже для окраины Лондона, зато парк – восхитительным. Тёплый ветер лениво шевелил волосы на затылке, и я как-то внезапно успокоился. Ведь и правда – лето уже. Перчатки больше не нужны. И дырявое пальто можно в шкаф спрятать.

– За все годы я ни разу не видела, чтобы хоть кто-нибудь приходил к нему, хотя… я ведь могу чего-то не знать, – задумчиво продолжала Минерва. – Сами понимаете, Северус не слишком-то откровенен с коллегами. Знаю только, что когда-то он преподавал в консерватории, потом – целиком ушёл в музыку. Северус – необычайно талантливый музыкант, но у него всё сложилось не слишком удачно. Что ж. – Она снова вздохнула, – кажется, нам пора прощаться. Мой дом здесь неподалёку.

Она дунула на ладонь, и одуванчик разлетелся, взметнувшись в воздух фонтаном пушистых тычинок. Мы молча проследили за их полётом.

– Спасибо, – искренне сказал я. – Даже и не знаю, как вас благодарить.

– Заходите как-нибудь на чай, – ответила она. – Я буду рада поболтать о пустяках. – И неожиданно серьёзно взглянула мне в глаза. – Позвольте дать вам совет, Гарри. Ни в коем случае не жалейте его. Сильные люди не терпят жалости. Просто дайте ему понять, что он не один.

– Думаете, Снейпу это нужно?

– Уверена. Хотя, могу поклясться, сам он считает иначе. Так что. – Она мечтательно взглянула на куст сирени, – у вас есть время, чтобы его переубедить.

Времени не было. Время текло сквозь пальцы, осыпалось как песок, не оставляя даже воспоминаний о душных июньских вечерах. Всё сливалось в какую-то мутную дымку, покрывалось тоненькой плёнкой прошлого – того, что не повторить, не прожить заново.

Ночами я просыпался от кошмаров. Мне снились чёрные глаза – пустые и безжизненные, снились руки в белых перчатках, парящие в воздухе над клавишами рояля. Играла «Лунная соната», воздух пах гнилью и формалином, я сидел в пустом зрительном зале и смотрел, смотрел на эти руки без тела, не в силах пошевелиться. Я надеялся, что вот-вот откроется дверь и раздадутся знакомые летящие шаги, но откуда-то знал – Снейп не придёт, его нигде нет. Сны мешались с реальностью, и на концертах я вздрагивал от облегчения, видя, как он выходит на сцену и привычным жестом опускает голову в поклоне. Но страх никуда не исчезал, я боялся пустой сцены, боялся чёрной трясины рояля, боялся непоправимого.

«Ни в коем случае не жалейте его».

Минерва Макгонагалл ничего об этом не знала. Если бы я мог… если бы я только мог испытывать к нему жалость – я бы растёкся лужицей от облегчения. Жалость – это просто и понятно, это спокойное и благородное чувство. От него не плавятся нервы, не подкашиваются колени, не завязывается тугой узел в груди. От него не бывает мучительно стыдно и мучительно горячо.

Жалость не привела бы меня к массивной железной двери, скрывающей артистические гримёрки, которую с равнодушно-скучающим выражением лица подпирал гориллоподобный охранник.

Я молча испытывал его терпение. Ждал, когда он от меня устанет и впустит туда, куда мне было так нужно, просто необходимо попасть.

Охранник сдался приблизительно минут через двадцать.

– Ладно, уж, проходи, всё равно не отстанешь. – Вздохнул он, освобождая проход. И добавил весело: – Чай не звезда, не рассыплется.

В других обстоятельствах я бы непременно удивился тому, что даже персонал в курсе, ради кого я практически поселился в маленьком концертном зале, но тогда мне было не до этого. О, у меня было чему удивляться.

Стенам, покрытым осыпающейся штукатуркой. Перегоревшим лампочкам. Толстому слою пыли, осевшему на покосившихся картинах и разбитом зеркале.

Северус Снейп сидел в крошечной комнатке, опустив голову на руки. Он дышал шумно, тяжело, медленно выдыхая воздух сквозь сжатые зубы. Приоткрытая дверь предательски скрипнула. Он поднял голову так резко, что я искренне испугался за сохранность его шеи.

– Больно? – хрипло выдавил я. Повисло молчание, нарушаемое только отчаянным буханьем взбесившегося сердца.

«Бум, бум, бум».

– Чёрт подери, это когда-нибудь закончится? – рявкнул, наконец, Снейп. – Что вам нужно?!

– Что с вами? Заболели? – Я постарался напустить в голос побольше дружеского участия. Получилось нечто, похожее на мышиный писк.

– Я, кажется, задал вопрос. Что. Вам. Нужно.

Ответ застрял где-то в горле. Спокойно, слишком спокойно. Тревожный звоночек отчаянно требовал покинуть опасную зону, но я решительно велел ему заткнуться.

Вот он, звёздный час Гарри Поттера.

– Я…

…Перевёл взгляд за спину Северуса и мгновенно онемел. Кажется, так и стоял с открытым ртом, растеряв все слова до единого. Потому что невозможно, ну совершенно же невозможно говорить, когда вокруг столько ослепительной белизны.

Нежные кувшинки на гладких зелёных стебельках.

Букеты калл, с боем собранных по всему Лондону.

– Я…

«Бум, бум, бум».

– Ну же, попробуйте ещё раз, – язвительно прошипел Снейп. Казалось, ему было плевать на моё открытие.

– Я вас люблю.

Чёрт, лучше бы не пробовал.

Северус Снейп почти не удивился. Молча встал, поправил рубашку и, решительно сделав несколько шагов, навис надо мной чёрной грозовой тучей.

– Послушайте меня, мистер Как-Вас-Там, чёртов шут без совести и мозгов. Если вы ещё раз приблизитесь ко мне на расстояние зрительного контакта, я превращу вашу жизнь в ад. Это ясно? Или повторить по буквам?

Внутри что-то мелко задрожало и взорвалось колючими осколками стекла. Глаза затянуло серой мутной пеленой. Губы шевелились с трудом, отказывались подчиняться.

– Ну и пусть. Я сейчас скажу, и вы просто будете знать. Меня зовут Гарри Поттер, и я никогда никого не любил, сукин ты сын, пока не услышал твоего Бетховена. Я никогда никому не дарил цветов. Я даже не писал писем и уж точно не собирался начинать. Ты можешь говорить всё что хочешь, можешь считать меня идиотом и лгуном, но я ни за что не поверю, что тебе всё равно. Потому что за эти проклятые пять месяцев я узнал тебя так, как ты сам себя никогда не узнаешь. Потому что каждый день я смотрел и видел, слушал и слышал. Потому что, в конце концов, вот это, – я махнул рукой в сторону расставленных повсюду букетов, – всё что угодно, но не равнодушие. А сейчас я уйду и больше не вернусь, а ты придёшь в себя, соберёшь свои жалкие пожитки, пройдёшь три улицы и четыре дома и всё это время – слышишь? – всё это время будешь знать, что я рядом.

Голос ни разу не сорвался. Пальцы, сжатые в кулаки, были белые-белые. Снейп медленно опустил чуть подрагивающие ресницы.

– Обратный адрес – на каждом конверте. Я буду ждать, Северус.

Я тихонько прикрыл за собой дверь, оставляя усталого и простуженного человека наедине с его надрывным, душераздирающим кашлем.

========== 3. ==========

Конечно, он не написал. Глупо было рассчитывать на такое. Глупо было проверять почту дважды в день, доводя себя до ручки ещё до того, как пальцы касались створки почтового ящика. И отгонять, отгонять прочь гаденький голосок, ехидно нашёптывающий мне о степени моего идиотизма.

Стоит поздравить Джинни с тем, что в своё время поставила верный диагноз.

Из университета не исключили. Внезапно появилась огромная, пугающая масса свободного времени. От него хотелось бежать, спасаться, особенно – вечерами. Хотелось вышвырнуть все часы, никогда больше не видеть их бегущих стрелок, но они были повсюду, словно издеваясь: нагло тикали в оглушающей тишине пустых кабинетов, подмигивали с пыльных полок общежития, светились цифрами с экрана мобильного телефона. Они не оставляли даже во сне, вырывая из короткого забытья пронзительным звоном будильника.

Я подтянул все хвосты, перечитал учебники, даже сессию закрыл без троек. Гермиона никак не нарадовалась. Семья Уизли пригласила к себе в пригород, погостить у них с недельку. Но я не мог уехать, я до последнего на что-то надеялся. Ведь когда человеку ни с того ни с сего признаются в любви, он же, наверное, должен хоть капельку удивиться? Подумать на досуге, взвесить все «за» и «против»? Конечно же, такого человека нельзя торопить, такому человеку нужно дать время посмотреть на ситуацию рационально. Это только такие как я вечно бросаются головой на амбразуру.

Северус Снейп был рационален до мозга костей. Он не бросился на амбразуру ни в июле, ни в августе.

Сентябрь принёс с собой осознание, что моя маленькая, хрупкая и, наверное, выдуманная любовь навсегда останется только моей. Неразделённой.

…Ветер свистит нещадно, пронзительно, ловко задувает под ветровку. Покрывает шею колючими мурашками.

На кладбище – ни души, словно смерть – не только под землёй, а везде: в самом воздухе, в голых мёрзлых деревьях. Ветер добрался и до них, раскачивает, треплет, ломает сухие ветки.

На кладбище – ни души, только я и холодные мёртвые камни. На них чьи-то имена, даты – бессмысленные символы, жалкая дань памяти когда-то живых.

Я здесь не для того, чтобы похоронить свою неразделённую любовь, нет, она всё ещё дышит, пульсирует – живее меня самого. Я тоже пришёл отдать дань. В руках у меня – цветы, перед глазами – два мраморных надгробия. Две вереницы символов.

– Привет, мама. Привет, папа, – говорю я и осторожно опускаю цветы на одинаковые могилы. Ласково глажу каменные плиты, провожу пальцами по выпуклой гравировке букв. Закрываю глаза.

Старая боль, приправленная терпкой осенней горечью.

Не знаю, сколько проходит времени – с некоторых пор я ненавижу часы. Просто в какой-то момент вдруг понимаю, что больше не один на кладбище.

Он меня не замечает – этот человек в чёрном. Стоит у могилы на несколько рядов правее, стоит неподвижно, опустив голову, словно мёртвая каменная статуя. Впиваюсь взглядом в его спину – непривычно сутулую, сгорбленную, мысленно глажу поникшие плечи, перебираю в пальцах длинные, растрёпанные на ветру волосы…

«Ну здравствуй, Северус».

Господи, господи, господигосподи, как же давно я не произносил этих слов. Запрещал их себе даже шёпотом, даже мысленно и до крови закусывал губы, лишь бы не вырвалось ненароком, не припечатало своей невозможностью. Неразделённостью.

Как бесконечно долго я убивал тебя в себе, как бегал от твоей памяти, от твоей музыки. Умирал сам, удалял из плеера Бетховена, но это было бессмысленно, бесполезно, потому что он пел внутри, словно включался невидимым щелчком пальцев – каждый вечер по привычному расписанию. Как забывал твои руки, твой взгляд, твои презрительные интонации, тебя, Северус, тебя.

И как теперь не могу сделать ни шагу в сторону. Не могу закрыть глаза, не могу молча развернуться и уйти. Потому что убежать от тебя – не значит спастись.

Потому что я не хочу спасаться.

А он стоит, стоит, глядя на чью-то смерть, и кажется, что это продолжается целую вечность. Но время отмирает, ветер бьёт с удвоенной силой, почти срывая с шеи нелепый бордовый шарф, и Северус вздрагивает, трогается с места. Но перед тем как уйти, бережно касается пальцами плиты на аккуратной ухоженной могиле. Совсем как я перед этим… Нет, не так, он задерживает руку дольше, гораздо дольше.

Дождавшись, когда вдалеке негромко скрипнет калитка, я на негнущихся ногах иду туда, где только что стоял Снейп. Иду так долго, что ноги успевают страшно замёрзнуть. Руки мёрзнут тоже, немеют в карманах лёгкой ветровки. Надо будет завтра надеть перчатки…

Мраморная плита старая, слегка потёртая и шершавит под пальцами – почти как на могиле моих родителей. Но этот крошечный уголок кладбища выглядит так, словно про него никогда не забывают, поддерживая чистоту и порядок. Аккуратная россыпь цветов – нежные, фиолетовые и лиловые, на тонких зелёных стебельках. Что это за цветы? Что это за человек, похороненный под холодной могильной плитой, судя по дате, почти пятнадцать лет назад?

Очередной человек со странным именем.

Ремус Люпин.

Я произношу его вслух, и оно щекотно горчит на языке.

***

Старый недобрый Брикстон – весьма опасный район.

Если вы вдруг очутились здесь поздно вечером – вам лучше иметь при себе нечто вроде плаща-невидимки. Или, как минимум, скрытый в кармане газовый баллончик. Впрочем, самое главное – не иметь при себе ничего, что представляет собой хоть какую-то ценность.

Брикстон – любимчик криминальных хроник и всевозможной преступной статистики. Пристанище так называемой «альтернативной тусовки». Излюбленное место праздных гуляк, уличной молодёжи и прочих сомнительных личностей. Здесь полно дешёвых рынков, арт-хаусных кинотеатров и кособоких ресторанчиков индийской кухни.

У меня нет ни волшебного плаща, ни, тем более, особых ценностей – если конечно не считать старенького плеера и пары вечно спутанных наушников. Я не смотрю арт-хаус и люто ненавижу индийскую кухню. И уж конечно никогда бы не назвал себя частью «альтернативной тусовки».

Тем не менее, я здесь.

Внезапно захотелось проветрить разум. Друзья бы не поняли. Но если бы мне всё же пришлось отчитываться за своё нелепое поведение, я бы сказал только одно. Я бы сказал им: «Видишь ли, Рон. Ты был не прав, и в книжки Гермионы закрался солидный промах. Классическая музыка вовсе не очищает сознание».

В сознании – хаос, а в плеере – Шуберт. Не Бетховен, нет. Потому что вечер сегодня особенный. Потому что в воздухе витает влажное, зыбкое, тревожное предчувствие. Коснёшься – и растворится, исчезнет, растает как дым.

Листья покрыты лёгкой позолотой. Скоро они опадут, расстелют по земле разноцветный ковёр, будут приятно шуршать под ногами. Небо темнеет в считанные секунды, как будто где-то там, наверху медленно перегорает невидимая лампочка.

Ночью будет ливень.

Сигарета крошится в пальцах – пятая по счёту. Может, пора уже угомониться и прекратить растрачивать ни в чём не повинную пачку? Забыть к чертям Северуса Снейпа на полупустом кладбище? Да бога ради, Поттер, он что, не имеет права спокойно оплакивать своих мертвецов?!

«Северус всегда был один, сколько мы знакомы».

Голос Макгонагалл отдаёт в висках набатом, принося первые отзвуки подступающей головной боли. И на этот раз её не свалишь на дистонию.

– Довольно, – говорю я себе, на всякий случай делая строгое выражение лица. – Иди домой, Гарри.

Собственная речь успокаивает. Полусонный бродячий пёс с любопытством косится в мою сторону большим чёрным глазом. Меня передёргивает, и я спешу покинуть сомнительное место.

Слишком много чёрного. Сознание никак не желает очищаться.

Дома окружают со всех сторон, будто нарочно сбивая с толку. Одинаковые улочки путаются под ногами. Замечательно, Гарри, ты большой молодец. Заблудиться в Брикстоне поздно вечером – это именно то, чего недоставало в твоей чудовищно скучной жизни.

Воздух как будто сгущается, усиливая странную тревогу. Я ускоряю шаг, я почти бегу, я уверен, что там, за поворотом – долгожданный выход из этого проклятого лабиринта.

И застываю, не в силах отвести глаз от сцены, которая разворачивается прямо передо мной.

Несмотря на количество преступлений, официально зарегистрированных в Брикстоне, обычно криминальная хроника великодушно щадит хрупкую британскую психику. И действительно, стоит ли волновать честных граждан ради очередной банды распущенных подростков?

Вот и об этих, думаю, никто ничего не напишет. Пустая трата времени и типографской краски. Правда же?

– Так-так, кто тут у нас? Чёрт, ну и убожество.

Их – трое, он – только один. Он всегда был один… У него есть только мертвец, который уже никогда не сможет ему помочь. Неужели он хотел именно этого?..

Неужели не заслужил хотя бы немного покоя?

– Фу, Стэн, он уродлив как смерть. Я, пожалуй, не засну сегодня ночью.

У них мерзкий лошадиный смех – в этой подворотне звучит особенно громко, неприятно режет ухо.

– Что вам от меня нужно?

В голосе Снейпа – усталая обречённость. Застыл как струна, на лице – спокойствие, только зрачки загнанно метаются, поочерёдно изучая каждого из преследователей. Молодые, крепкие, здоровые парни. Из тех, что привыкли полагаться на грубую силу.

Дети ночного Брикстона.

– Твои жалкие пожитки, дедуля.

И снова лошадиное ржание, усиленное эхом подворотни.

– У меня ничего нет.

– А если подумать?

Металлический отблеск в темноте – кажется, обыкновенный столовый нож. Но даже такого будет вполне достаточно. Северус, Северус, ну какой чёрт понёс тебя сюда на ночь глядя?..

– Что в пакете, дедуля?

– Продукты. Только продукты.

– Давай сюда… Кошелёк! Выгребай всё к чёртовой матери!

– Нет, – вдруг твёрдо говорит Снейп, делая едва заметный шаг назад, – нет. Вы ничего не получите.

– Что-о? Это что он сейчас сказал?

– Я тоже слышал, Стэн.

– Заткнись ты, пидор!

– Смотрите-ка, краснеет… ха! Точно пидор!

– Пидор-скромняшка.

– Кто будет трахать такого урода?

– Попробуешь, Грег?

– Да ну его. Вмажем как следует, и дело с концом.

– Да ты посмотри на него, он же напрашивается… Что, соскучился по тесному общению, дедуля?

– Оставьте. Меня. В покое. – Медленно, раздельно, воздух со свистом выходит сквозь стиснутые зубы. Я успел заметить: у него что-то с дыханием, и приступы порой происходят в самый неподходящий момент. Он тяжело их переносит. Наверное, поэтому и не поёт.

Вот как сейчас…

– Ах так, сука! Ты сам напросился…

Удар. Кулак с треском впечатывается в скулу.

…Изнутри поднимается что-то ледяное, большое, смертоносное. Оно заполняет целиком, заставляя кровь вскипеть, посылая по телу волны раскалённой ртути. Я совершаю молниеносный бросок и слышу свой утробный рык словно со стороны.

Эффект неожиданности – полезная штука. Он даёт нападающему кратковременное преимущество и может сыграть не последнюю роль в неравной схватке. Я всегда это знал, но, пожалуй, впервые смог испытать на собственной шкуре.

Сознание отключилось, но инстинкты вели безошибочно. Ублюдок с ножом стоял ко мне спиной, и ему порядочно не повезло. Он первым столкнулся с новой безумной ипостасью Гарри Поттера. И выронил нож от сильного рывка за ухо.

Что-то неприятно хрустнуло.

Эффект неожиданности сделал своё дело.

– А-а-а, вашу мать!

– Прочь отсюда, твари. Немедленно оставьте его в покое.

Нож в руке внушает уверенность. Наверное, поэтому голос выходит спокойным и ровным. Примерно так в боевиках хладнокровные киллеры прощаются со своей жертвой.

–Чё-то я не понял, это вообще кто?..

–Стэн, бл..дь, у него твой нож! Какого?..

– Он порвал моё чёртово ухо!

– Эй, потише с ножиком, парень. Это тебе не игрушка.

– Вы не поняли?! Он его, бл..дь, ПОРВАЛ!

– Заткнись, идиот!

– Парень, давай договоримся. На кой тебе нужен этот мудак?

– Закрой пасть! – Моё хладнокровие куда-то стремительно улетучилось. – Я сказал, ПРОЧЬ ОТСЮДА!

– Тише, тише, он бешеный…

– Ненормальный…

Они синхронно пятятся назад, прикрывая пострадавшего Стэна. Последний взгляд на Снейпа, полный лютой ненависти:

– Считай, что тебе повезло, ублюдок…

–Мерзкий старый извращенец…

Я по инерции крепко сжимаю нож и тупо смотрю им вслед, недоумевая, каким образом козырное орудие очутилось у меня в руках, а трое крепких парней испугались одной тощей очкастой физиономии.

Каким образом, чёрт подери, на мне нет ни единой царапины?..

Гарри Поттер – Мальчик-Который-Выжил и победил в неравном бою.

Откуда-то справа доносится натужный кашель, и хриплый голос устало произносит:

– Оторвать ухо – весьма оригинальный способ вывести противника из строя. Поздравляю, Поттер.

***

– Сэр… Северус! О боже, я… как вы?

– Прекратите кудахтать, точно курица-наседка, это порядочно раздражает.

– Но я… но вы… ох, давайте я помогу вам подняться…

– В этом нет… никакой… необходимости.

– Да какого чёрта вы всегда такой упрямый? Немедленно прекратите строить из себя героя и обопритесь на мою руку!

– Это я здесь строю из себя героя?.. Я?! Ты сейчас серьёзно, мальчишка? Безмозглый идиот, тебя могли покалечить или даже убить!

– Ну вот, сэр, теперь вы кашляете… Ну зачем нужно так себя изводить? Сев… Северус… да держитесь же за меня, чёрт бы вас побрал!

– Ты… да ты просто…

– Успокойтесь, бога ради, ничего бы со мной не случилось. Чего не скажешь про вас, сэр! Ну зачем, зачем вы в это ввязались? Неужели трудно было отдать им то, что они просили?

– Трудно, Поттер, трудно… Что с тобой?

– Вы всё-таки запомнили, как меня зовут… Не могу поверить.

– Вас, пожалуй, забудешь… Я произнёс «Поттер» уже дважды, почему именно сейчас я вынужден слушать ваши восторженные вопли? Почему я вообще должен их выслушивать?

– Потому что я вам помогаю. Окажите мне любезность и смиритесь с этим фактом прямо сейчас, чтобы я мог спокойно осмотреть ваши повреждения.

– Сущие пустяки, Поттер. Всего один удар, бывало и хуже.

– Какой, к чёрту, один удар? Он пинал вас по рёбрам и животу, я видел! Постарайтесь не дёргаться, Северус.

– Кто дал вам право называть меня по имени?

– А как прикажете вас называть?

– Элементарно, мистер Поттер: просто избавьте меня от досадной необходимости общения с вами.

– Ну уж нет… Сначала я должен убедиться в том, что с вами всё в порядке.

– Со мной всё в полном… ш-ш.

– Вот видите, я же говорил, пинали! Где больно?

– Поттер!..

– Гарри.

– Пошёл к чёрту, ты, заносчивый, наглый…

– Я с удовольствием выслушаю всё, что вы обо мне думаете, только давайте чуть позже, ладно?

– И откуда ты только взялся на мою голову? Надо же было влезть…

– Если бы я не влез, они бы изрезали вас ножом или что похуже! Вы же слышали, что они говорили…

– Да не ори же ты так, идиот! Запомни раз и навсегда: тебя абсолютно не касается, что они говорили!

– Почему вы смущаетесь, Северус? Они просто ублюдки, которые….

– Поттер, предупреждаю…

– Хорошо-хорошо, не переживайте так… У вас, кажется, растяжение на лодыжке. Идти можете?

– Разумеется.

– Тогда пойдёмте.

– Куда?

– К вам, конечно, куда же ещё… До меня отсюда как до луны. Или предпочтёте, чтобы я тащил вас в больницу?

– Поттер…

– Да?

– Вы мне за это ответите.

– Непременно, Северус. Непременно.

========== 4. ==========

Чай в треугольных пакетиках слишком горячий и неприятно обжигает нёбо. Морщась, я пытаюсь отыскать глазами фильтр или что-нибудь в этом роде. Безуспешно. Похоже, холодная вода здесь водится только в старом, похожем на обрубок огородного шланга, кране.

Снейп с наслаждением потягивает кипяток, в упор не замечая моей маленькой проблемы.

– Вы не пробовали хоть немного разбавлять чай перед употреблением?

– Зачем, Поттер? – Северус насмешливо смотрит из-под ресниц. – Вы же британец, а британцы должны боготворить свой национальный напиток в любом виде.

– А вы, значит, не должны? – спрашиваю с вызовом.

– Ну почему же. – Он задумчиво смотрит в свою чашку и медленно тянет за белую ниточку. Сморщенный пакетик выплывает наружу, продолжая ронять чайные жасминовые капли. – Я и боготворю.

Оказавшись на своей территории, Снейп ощутимо расслабился и, похоже, совершенно забыл о том, что всего час назад его едва не нашинковали в капусту столовым ножом. О том, что именно я спас его от подобной участи, он предпочёл забыть прямо на месте, и всю дорогу до дома старательно делал вид, что Поттер – всего лишь досадное недоразумение, которое невесть зачем увязалось за ним следом. Что, впрочем, не мешало ему прихрамывать и периодически опираться на мою руку, вцепляясь в неё так крепко, что на месте его пальцев остался причудливый лиловый узор.

К тому моменту, как мы добрались до квартиры, Снейп успел обвинить меня во всех своих бедах и раз двести послать к чёрту. Я счастливо улыбался, и это бесило его ещё больше. Но такая мелочь не могла испортить мне настроение: я чувствовал себя героем. И никак не мог привыкнуть к тому, что Северус так много говорит. Ворчит, фыркает, ругается, и всё это – для меня. Словно страшным напором воды прорвало плотину. Словно он молчал целую вечность и вот теперь, наконец, дорвался.

– Ладно, чёрт с вами, – обиженно бурчу я. – Хотите заработать ожоги – пожалуйста. Кто я такой, чтобы вам мешать?

– Вы ведь этим и занимаетесь, Поттер.

– Что?

– Мешаете мне портить свою жизнь. Разве нет?

Красноречиво развожу руками, мол, уж извините, сэр, кто виноват, что у вас такая тяга к саморазрушению. Северус делает очень серьёзное лицо, и наши глаза встречаются.

– Вам просто нравится руководить процессом самостоятельно, не так ли, мистер Поттер? И ведь действительно, с тем, чтобы портить мне жизнь, никто до сих пор не справлялся лучше вас. Хотя многие – уж поверьте – очень старались.

– И почему меня это не удивляет?..

– Так что чай, Поттер – это, пожалуй, меньшее из всех зол, – устало заканчивает он, игнорируя мой выпад. – Улавливаете мою мысль?

– Э-э-э…

Северус тяжело вздыхает:

– Всё ясно. Как всегда, потрясающий поток красноречия. Я имел в виду, Поттер, что большее зло – это вы.

Чёрт, чёрт, чёрт! Этот человек способен угробить даже самое благодушное настроение. Нестерпимо хочется встать и удалиться с видом оскорблённого достоинства. И я бы, несомненно, так и поступил, если бы не знал, что мерзавец добивается именно этого.

Если бы не знал, как сильно нужен ему на самом деле.

– Не стоит провоцировать меня, сэр, – вежливо отвечаю я, размешивая сахар. – Я же говорил, что хорошо успел изучить вас. А вы не верили.

Он морщится, как от зубной боли, и прожигает меня раздражённым взглядом.

– Я бы посоветовал вам тратить время на нечто более полезное!

– А я бы посоветовал вам не вставать без необходимости, чтобы не беспокоить лишний раз больную ногу.

Он морщится снова и тяжело оседает на скрипнувший деревянный стул.

Квартира Снейпа именно такая, какой я себе её представлял, сидя во дворике и наблюдая за окном на третьем этаже: маленькая комнатка, старая потрёпанная мебель, тесная кухня, вместившая нас обоих будто бы с неохотой. Просторный дубовый стол на полпомещения – пожалуй, лучшее, что есть в квартире Снейпа. Если не считать самого Снейпа.

А ещё в квартире Снейпа есть душа. Живая и настоящая, она поскрипывает в дверях, колышется в занавесках, забирается в полки и шкафы. Её до странности знакомый, слегка затхлый запах витает в воздухе, приветствует меня как родного. Наверное, поэтому мне до зубовного скрежета хочется назвать это место своим домом.