Текст книги "В глубине души твоей (СИ)"

Автор книги: Rin Shi

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Субботним утром свежо. Мы сидим на газоне. Вычерчиваю пальцами незамысловатые узоры на твоей ноге, твоя кожа покрыта мурашками. Ты потягиваешься, подставив сияющее лицо лучам солнца, и прячешь зевоту за ладонью. Не выспалась.

На тебе чёрный купальник, сногсшибательно выглядишь. В бассейне ледяная вода, ныряю без промедления. Только так удаётся остудить свой запал.

Ты очень красивая.

Недовольная, ты ворчишь на меня, стоит мне устроиться головой на твоих ногах. Перебираешь пальцами мои влажные пряди, терпишь мою наглость и улыбаешься. Сжимаю другую твою руку в своей, мягко целую пальцы. Потом совсем незаметно засыпаю.

В какой-то миг шестым чувством ощущаю чьё-то присутствие рядом. Лениво открываю сначала один глаз, потом другой. Очень вовремя.

Ромкина физиономия улыбается до ушей. В руках у друга вертится баскетбольный мяч.

– Сгинь, нечистая сила. В моём сне и без тебя весело, – закрываю глаза, а потом понимаю, что кого-то не хватает. – А где Маринка? – резко поднимаюсь и вокруг себя осматриваюсь.

– Она плавает, – Роман указывает головой на бассейн, а я с подозрением кошусь на Гончарова.

– Ты чего припёрся, киндер-сюрприз?

Он переводит взгляд на тебя. Ты сидишь к нам спиной на краю бассейна и выжимаешь из волос воду. Во мне закипает злость. С раздражением выхватываю из его рук мяч и с силой бросаю. Удар приходится по лицу.

– Чёрт! – хватается за нос. – Конченный псих, – шипит, сузив глаза. Посылает мяч в ответ, но я умело пригинаюсь. Мило улыбаюсь (радуюсь своей меткости), поставив на колени руки, и смотрю на друга снизу-вверх.

– Так чего припёрся?

– Мне нужна твоя помощь. Я могу у вас перекантоваться?

Совершенно не нравится эта идея, но совсем недавно сам просил его о такой услуге.

– Да, конечно, – выдыхаю и хлопаю Ромку по плечу. – Только предупрежу своих.

У тебя от такой неожиданной новости крышу сносит. Ходишь по комнате назад-вперёд со сложенными на груди руками.

– Просто великолепно. Замечательно!

И я тебя как никогда понимаю.

Просто Ромка расстался с девушкой.

Теперь Ромка занимает всё наше пространство.

– Тох, сейчас футбол начнётся! – он кричит мне с дивана.

Я выхожу из кухни и надеваю футболку. По Ромкиному взгляду видно, что увиденная мной картина настораживает. Гончаров заедает пиццу кальмарами, а потом выпивает оставшееся пиво. К футболу готов, называется.

– Мы с Мариной хотим прогуляться. И штаны надень, горе-любовник, – закатываю глаза и прохожу мимо.

Крепитесь, родители.

Гуляем по площади. Небо сегодня чистое. Потом сидим на скамье, держимся за руки. Вокруг нас детские голоса и смех. Кто-то гуляет с собаками. Вечером у фонтана тихо. Свежий воздух действует фантастически. Всё напряжение спадает, и тянет в сон. Обнимаю тебя за плечи, прижимаю к своей груди. Ты начинаешь дремать, а я не могу сдвинуться с места.

Мне очень приятно заботиться о тебе.

Рядом присаживается пожилой мужчина. Скамейки все заняты. Смотрит на нас непроницаемо-загадочно, что-то бубнит себе под нос.

– Простите, что? – вопросительно заглядываю в его лицо. Улыбается.

– Красивая пара, – вздыхает и прикрывает глаза. А потом незаметно уходит.

Я смотрю на тебя. Обожаю. Убираю с твоего лица волосы, чувствую лёгкое дыхание. Не хочу возвращаться. Под ногами бегают голуби. Их кормят крошками на соседней лавочке. Чувствую умиротворение. Кажется, тоже засыпаю.

– Антон, – твой голос вырывает меня из дремоты. Улыбаешься, откинув голову на моё плечо, – пойдём домой?

Твои пальцы осторожно переплетаются с моими, и мы тихо бредём по дорожке. На пути перед нами встречается странная компания. Они орут, перекрикивая друг друга, и, заметив нас, замолкают. Мы проходим мимо, эти ребята провожают нас взглядом. Мне приходится резко остановиться, когда за спиной слышу пьяный голос одного мужика.

– Очередная подстилка.

Медленно поворачиваюсь назад, мою руку волнительно сжимают твои пальцы.

– Я не понял, в чью сторону ты прокукарекал сейчас?

Надрывной хохот оглушает улицу.

– Все бабы суки. Думаешь, твоя – исключение?

Со слепой яростью сжимаю руку в кулак и бросаюсь на этого ублюдка. Он с замедленной реакцией уклоняется, но я успеваю задеть его лицо, потом приложить колено к его паху.

Двое парней оттаскивают своего друга, а я поворачиваюсь к тебе.

– Стойте! – с ужасом кричишь, глядя за мою спину. Меня хватают за руку, и я невольно разворачиваюсь. Тот самый отморозок бьёт по лицу, потом отталкивает ногой на асфальт. Успеваю подняться, но те двое ввязываются в драку. Приходится действовать очень быстро. Вырубаю одного локтём, другого отталкиваю ногой. Не замечаю движение сбоку, лишь сильный удар по спине. Валюсь на колени, опираясь рукой о землю. Бьют по почкам. Ты подбегаешь внезапно и со всей силы бьёшь палкой по одному из них. Он падает рядом без сознания, а ты, отбросив палку, помогаешь мне подняться. И мы спешим поскорее убраться отсюда подальше.

– Тебе делать было нечего? – ворчишь, сжимая моё плечо. Останавливаешься.

Смотрю на тебя, нежно провожу пальцами по твоему подбородку.

– Посмотри, – поднимаю голову, – сколько звёзд на небе. А я ничего вокруг не замечаю, кроме тебя.

На мгновенье теряешься, твои глаза волнительно бегают по моему лицу. Смущаешься.

– Ненормальный, – выдыхаешь тихо и ко мне прижимаешься, обнимаешь крепко, а у меня рёбра болят невыносимо, что сразу же замечаешь. – Прости, – и поспешно отстраняешься. Но я снова тебя притягиваю и мягко обнимаю, целую в лоб.

Никому не позволю тебя оскорблять.

Дома потушен свет. Ромыч храпит на диване, и мы тихо поднимаемся наверх. Мы сидим в моей комнате, ты держишь моё лицо ладонями, хмуро рассматриваешь ссадины. Я вздыхаю и обнимаю тебя, прижимаюсь лбом к твоему.

– Антон…

– Марин, – обхватываю ладонями твои руки, прикрываю глаза, – давай спать?

– Спасибо, – тихо говоришь ты, а потом выходишь из комнаты.

Так проходит неделя. Каждый раз, когда ловлю заинтересованный Ромкин взгляд, прикованный к тебе, меня разрывает. Ничего не могу поделать.

– Антон, – Гончаров встаёт позади меня, ждёт пока я допью кофе. – Дело есть.

– Слушаю, – сухо бросаю, делаю глоток, даже не поворачиваюсь.

– Ты не против, если я начну ухаживать за твоей сестрой?

У меня кофе в горле застревает. Меня давит глухой кашель.

– Я не думаю, что она простит тебя, – пытаюсь сказать спокойно, но получается резко.

Ромка совсем не понимает. И продолжает надеяться. А я не дождусь, когда он съедет.

Ты провожаешь меня на работу, у двери останавливаешь и мягко касаешься рукой моей скулы.

– Я договорилась с девчонками, сегодня в кино собираемся.

– А я с вами! – из кухни выглядывает Ромка, а ты с опаской от меня отстраняешься. Но он замечает и застывает на одном месте.

– Надеюсь, что подруги Марины не поубивают друг друга из-за тебя, – по-доброму усмехаюсь и подмигиваю. – О, великий осеменитель! – отвешиваю шутовской поклон и вылетаю из дома, чтобы не вывести друга окончательно.

Вечером нахожу тебя в гостиной на диване. Спишь сидя, на ногах ноутбук. Решаю убрать его и уложить тебя как следует. Укладываю тебя на подушку, а ты сладко потягиваешься. Обвиваешь руками мою шею и улыбаешься. Мне приходится присесть рядом, практически нависая над тобой.

– Как кино? – интересуюсь и зарываюсь пальцами в твоих волосах.

Ты озорно улыбаешься, пробегаешься пальцами по пуговицам моей рубашки. Этот жест вызывает во мне бурю эмоций.

– Было весело, – довольно заявляешь ты. – У Романа не было шансов на спасение, его завербовали девчонки. Кажется, я оставила их в тот самый момент, когда они решали, с кем он пойдёт на свидание. Думается мне, что они так и не договорились.

– Мне уже стоит за него волноваться? – перехватываю твою руку, нежно сжимаю пальцами.

Ты чуть поднимаешься и качаешь головой. Твой нос соприкасается с моим. Мы смотрим друг на друга, улыбаемся. Слишком очевидно, что я хочу поцеловать тебя. Но ты отстраняешься, пока я тянусь за тобой. Любишь меня дразнить.

– Будешь ужинать?

Пробегаюсь ладонью по твоему животу. Делаю вид, что думаю. Ты закусываешь нижнюю губу и глубоко вдыхаешь. Мои прикосновения тебя волнуют. Наклоняюсь к тебе и целую в щёку. Твоя грудь с трепетом опускается. Не могу стерпеть этой пытки, начинаю расстёгивать пуговицы на твоей рубашке. Помогаешь мне, наши руки переплетаются. И когда я дотрагиваюсь губами до ключицы, ты снова протяжно вздыхаешь. Спускаюсь ниже и придерживаю ладонями твою талию, ты податливо выгибаешься, прижимаешься ко мне ближе. Словно я огонь пробую, его трепет в моих глазах отражается. Тебе не терпится во мне раствориться. А я признаю, что на грани.

Наши замыслы неизбежно рушатся, когда дверь с улицы раскрывается и на пороге появляется мама с пакетами. Пока она скидывает с ног туфли, я пытаюсь застегнуть пуговицы. Ты смеёшься и меня отстраняешь.

– Ты застёгиваешь слишком медленно, капуша. Не так быстро, как расстёгиваешь.

А потом меня к выходу подталкиваешь.

– Помоги маме с сумками.

Мне остаётся лишь покориться.

Вызываюсь помочь с готовкой, пока мама моет посуду. Отсутствие Ромки сразу же вычисляется, когда домой заявляется отец.

– Наконец-то сегодня диван свободен!

– Для тебя всё равно найдётся работа, – мама терпеливо вытирает тарелку полотенцем. – Например, займись газоном.

– Невыносимая женщина, – обиженно тянет отец, и без стыда подхватывает её на руки.

Мы с тобой переглядываемся. Чувствуем, кажется, одно и то же.

Перехватываю у мамы тарелку и отпускаю родителей с миром. Слишком нуждаются в обществе друг друга.

Присаживаюсь на край тумбы, наблюдаю за тобой сзади. Твоя фигура для меня совершенна, плавные линии меня манят. Ловишь случайно мой пристальный взгляд, застываешь. Так хочется сказать самое главное, но, как обычно, слова застревают в горле. Из гостиной доносится смех родителей. Они бы ни за что не приняли нас таких. Испорченные и порочные в чьих-то глазах, но не для нас самих. Это слишком глубокое, чтобы говорить открыто. Слишком болезненное, чтобы перестать чувствовать. Мы друг для друга открыты.

Вдыхаю запах твоих волос – аромат лилий после дождя. Ты обнимаешь меня, осторожно скользишь ладонью по моей спине.

Хочется быть к тебе ещё ближе.

Так мы стоим в полном молчании.

И как же не вовремя нас застаёт мама. В её глазах однозначно отчётливо видно смятение, но она придаёт своему лицу безмятежность. Неловко протискивается между столом и нами, щебечет что-то весёлое. Ничего такого, ведь мы с тобой просто обнимаемся.

Слишком сложно не придавать значения. Трудно держать себя на дистанции. Невозможно глушить свои чувства.

Они никогда не примут нас. Нам приходится с этой болью смириться.

Наше счастье душит тишина отчаяния.

========== Я дышать тобой буду, можно? ==========

Наверное, нужно быть бесконечным оптимистом, чтобы не думать о том, что за белой полосой жизненных обстоятельств обязательно следует чёрная, которая может тянуться мучительно долго. И кто придумал такую хрень? Жить стереотипами – негласное правило.

Мы с тобой, не задумываясь, все запреты послали к чёрту.

Совсем не умею говорить красиво, ты это прекрасно знаешь. Выражаю все свои чувства иначе. Каждый раз прикасаюсь к твоей щеке молчанием, нежным касанием, тёплым дыханием. Твоя кроткая улыбка заражает меня своим трепетом, я не нахожу ничего лучше, чем просто сжать твои холодные пальцы в ладони. На улице до дрожи холодно. Только мы не спешим возвращаться. Летние ночи всё ещё преподносят сюрпризы.

– Может, по кофе?

– Было бы замечательно. Мне с карамельным сиропом!

Обязательно, как ты любишь. Я знаю. Кряхтя, вылезаю из машины и направляюсь к ближайшему киоску.

Ты небрежно запрыгиваешь на бордюр, покачиваешься, сжимая в руке большой стаканчик с кофе, и медленно плетёшься вперёд, тихо напевая знакомую песню. Делаю глоток горячего напитка. Он обжигает язык. Иду позади по дорожке, прячу руку в кармане. Небо сегодня пасмурное. За тяжёлыми облаками прячутся звёзды. Молчаливо оборачиваешься, греешь пальцы, сжимая стаканчик ладонями.

– Сейчас бы рвануть на море, – всё-таки нарушаешь молчание, спрыгиваешь на дорожку и ко мне подходишь, практически с моим телом соприкасаясь. Чувствую твоё тяжёлое дыхание. Эта тяжесть оседает в моей груди.

– Был бы я грёбаным волшебником, мы бы уехали запросто.

Надуваешь губы и склоняешь голову набок.

– Так говорят романтики.

– И романтики тоже грёбаные, – заключаю с внезапным озарением. Тебя мои слова цепляют, и ты не спеша снова идёшь вперёд.

Тяжело вести молчаливые диалоги со своей совестью. Совесть – внутренняя ханжа, которая с наглостью имеет твой мозг. Нескончаемые баталии для такого подонка, как я. Просто до зуда в сердце. Где бы найти лекарство?

Если бы я был наркоманом, то зависимость заключалась в тебе. Даже в глазах твоих утонуть несложно. Главное, не забывать дышать.

– Что ты делаешь? – отрываюсь от раздумий. Вопросительно глазею на твой соблазнительный зад, будто он прямо сейчас посвятит меня в твои самые тайные планы.

– Тихо, – шикаешь на меня, плавно склоняясь к траве за дорожкой, – я заметила ёжика.

Не оглядываясь, протягиваешь свой кофе, который я непременно еле успеваю перехватить.

– Какое несчастье для него: встретить тебя на своём пути.

– А что, если машина задавит? – ворчишь, не глядя на меня, осторожно пальцами к аккуратным колючкам прикасаешься. Ёжик фыркает на тебя, сразу же сворачивается в клубок.

– Ага. Он такой сидит думает: от этого убежал, от того убежал, а от этого ненормального человека нет, блин!

– Переключи волну с занудства, мозгоед, – натягиваешь на руки кофту и поднимаешь бедное существо на уровень своих глаз. Неугомонный ребёнок. – Смотри, какой он суперский!

– И всё же ему неуютно. Погляди на его затравленный взгляд, Марин. Просто подумай, у него где-то поблизости есть семья.

Мои слова действую на тебя с ожидаемым эффектом. Нехотя отпускаешь ежа.

– Доволен? – сдуваешь с лица прядь волос и хмуришься. Я молча протягиваю стакан с кофе. На одного счастливого ёжика больше.

Сзади останавливается машина. Какая-то парочка горячо спорит, а мне свидетелем таких сцен становиться не очень хочется. Иногда своих хватает. Просто ты, моя девочка, со знанием дела бестактно насилуешь мою психику с регулярной периодичностью. Беру тебя за руку и тяну за собой. Послушно на меня опираешься, даже чересчур на руке виснешь, наверняка специально. А я со счастливым видом тут же выкидываю недопитый кофе в мусорный бак и тебя на руки усаживаю.

– Ладно, – сдаёшься, – неси в машину, что ли.

И неожиданно кусаешь меня за мочку уха.

– Ненормальная! – сдавленно тяну, впиваясь пальцами в твоё плечо.

Это тот случай, когда мне без содрогания в сердце хочется оставить тебя на улице. Во имя расплаты. За твою непутёвую задницу. Обязательно уделю ей внимание в воспитательных целях.

Ухо горит, а ты смеёшься.

Ведь я тоже умею пакостить.

Возвращаемся домой за полночь. На диване сидит отец и упорно буравит нас своим взглядом поверх газеты. Как провинившиеся школьники.

Я думал, что он давно разучился играть в гляделки.

– На бирже труда без перемен? – моя усмешка выходит нервной. Отбрасываю ключи от машины на тумбу около вешалки. Они с противным звоном чиркают по поверхности дерева и улетают на пол. Неудача.

– Я бы сказал – с переменным успехом, – со скрытым раздражением выдыхает наш старик и сворачивает газету. – Где шатались?

Неминуемого допроса не избежать.

– Ежей спасали! Ты же знаешь Маринку.

Умело рисуешь лживые картины о том, как ты весь день с одногруппниками ходила в океанариум, каталась на колесе обозрения. Но только в голове у меня совсем другая картина. И отец будто чувствует неладное.

***

В нашем номере душно. Ты лениво потягиваешься в постели, изящно переворачиваешься на бок и кончиком носа прижимаешься к моему плечу. Целую тебя в спутанные волосы и подушечками пальцев пробегаюсь по твоей золотистой от загара коже. Удобно устраиваешь голову на моей груди, пальцами собираешь крупинки пота. Глубоко дышу. Дышу тобой.

– Надоело врать, – тихо говоришь мне, обнимая. Чувствую на своей коже твои горячие слёзы, у меня внутри всё от боли сжимается.

Эта ложь защищает нас. Если выход есть всегда, то какой предпочтёшь для нас ты? Слишком сложно.

– Просто старайся не думать об этом.

Но даже для меня это оказывается невозможным. Простым решением остаётся по необходимости снимать номер. И я готов биться головой о стену. Сам себя ненавижу за это решение.

– Марин, – заключаю в ладони твоё лицо, – посмотри на меня. Посмотри, пожалуйста. Слышишь, мы же справимся. Если так будет легче, я не буду к тебе прикасаться. И сюда мы никогда не вернёмся.

– Не неси чушь, Михайлов. Ты же прекрасно всё понимаешь.

Отстраняешься от меня, садишься на край постели. На твоей спине чётко выступают диски позвоночника. Плечи вздрагивают, ты закрываешь рот ладонью, глушишь рыдания.

– Не хочу без тебя.

***

– Тебе с работы звонили, – отец снимает очки и откладывает газету. – Я пытался дозвониться до тебя, но телефон был отключен.

Провожу рукой по волосам, откидывая голову назад. Как же это достало.

– Я взял больничный, – устремляю безразличный взгляд на отца и пожимаю плечами. – Всё подождёт.

Ты дёргаешь за мой рукав. Надо поскорей убираться. Моё враньё тебе не по душе. А как иначе? Если в этом есть хоть доля здравого смысла.

На следующий день посвящаю себя домашним заботам. Маму несказанно радует моя щедрость, а отец с упрямой молчаливостью избегает всяких разговоров со мной. Начинает настораживать.

– Ма-ам, – твой голос долетает до нас из гостиной, а потом ты появляешься в проходе на кухню, – а ты не видела Барса?

Глубоко дышишь, раскрасневшиеся щёки блестят от испарины, и волосы в прекрасном творческом беспорядке почему-то украшены сеном.

– Ты из какого гнезда вылезла? – мягко улыбаюсь, вытаскивая из твоих волос соломинки.

Измеряешь меня серьёзным взглядом, тебе сейчас определённо не до таких глупостей.

– Я везде его искала. Он пропал, – на глазах твоих чуть выступают слёзы, а я откладываю в сторону нож и поднимаюсь со стула.

Мама в нерешительности переводит взгляд на меня, и я её прекрасно понимаю.

– Марин, – кладу на твои плечи руки, мягко сжимаю пальцами, – отец вчера не хотел расстраивать. Барса пришлось усыпить.

Со сдавленным стоном закрываешь лицо ладонями, судорожно вдыхаешь.

– Ему было больно. Он долго мучился.

Этот факт ранит тебя ещё больше. Безвольно прислоняешься ко мне, меня душат твои тихие всхлипы. Слишком больно. Обнимаю тебя, смотрю на маму. У неё такие же чувства на лице написаны.

Наше скорбное уединение нарушает отец, глухо кашляя и подходя к холодильнику. Выуживает оттуда бутылку воды и с задумчивостью смотрит на нас.

– Мы обедать сегодня собираемся? Я бы не отказался от картошки. Антон, сгоняй за продуктами.

Приходится отстраниться от тебя. Провожаю старика тяжёлым взглядом, он выходит из кухни, прихватив с собой воду.

– Как будто кто-то по нему проехался с утра.

Мама поджимает губы и берёт в руки нож, продолжает нарезать помидоры кружочками.

– Вероятно, устаёт на работе, – предполагает она и протягивает тебе дольку помидора. – На, хватай, солнце моё, на тебя жалко смотреть.

Захватываешь его губами, безучастно рассматривая холодильник. На его дверце вместе с магнитами одиноко висит твоя фотография с Барсом. Белый щенок в твоих руках неуклюже выпячивает лапы в стороны. Твоё лицо искрится счастьем.

Просто нужно время. В конце концов, это проходит.

Выхожу из торгового с пакетом, придерживаю дверь и пропускаю молодую женщину с ребёнком. Она заискивающе улыбается мне, не обращаю внимания. Останавливаюсь около урны и лениво распечатываю пачку с сигаретами. Голова гудит, щурюсь от слепящих солнечных лучей и ставлю пакет около своих ног. Довольно быстро забываю про сигареты, когда замечаю около двери щенка. Тощего, но достаточно крупного. Осмысленная морда с интересом изучает меня, чуть навострив уши и виляя хвостом. Угольный с белой грудью и лапами. Сразу что-то щёлкает в груди. Такие же глаза.

Меня совершенно не понимают родители.

«Неужели можно заменить Барса этой дворнягой?»

Они не видят самого главного, значимого.

Ты сидишь с ним у двери, печально гладишь его шерсть и тоже, наверное, замечаешь. Совершенно не брезгуя, обхватываешь его морду ладонями, начинаешь трепать уши. Ему не хватает любви, ты же хочешь отдать ему всю свою, прожигаемую печалью разлуки.

Несмотря на явное негодование отца, я несу щенка в ванную. Ты участливо помогаешь, стараешься отвлечь его, пока намыливаю шерсть шампунем. Вся неприятная для него процедура не затягивается. Щенок покорно ждёт, пока его вытирают. И чуть ли не скулит, когда его выпускаем. Стряхивает с себя брызги, мне приходится закрывать тебя от них. Мы сидим на полу в мокрой одежде, на твоём плече покоится пена, я её убираю, и ты вытираешь мокрый лоб тыльной стороной ладони.

– Спасибо, – устало улыбаешься, прижимаясь щекой к моему плечу. – Я его раньше уже встречала. Где ты его нашёл?

– Около «Магнита», – вытягиваю ноги, наблюдаю за щенком в углу, он испуганно наклоняет морду к лестнице. Слышим быстрые шаги. А потом мама заглядывает к нам, её брови удивлённо взмывают вверх.

– Вы, наверное, решили здесь вместе искупаться? Причём на полу.

Чешу висок и отрицательно качаю головой.

– Пришлось поплескаться. Мы приберём сейчас!

– Там к тебе гости, Антон, – заявляет мама, старательно поддевая ногтем высохшую кожу на руке. – Надеюсь, без продолжительного визита.

Закатываю глаза и поднимаюсь, придерживаясь рукой за стиральную машинку. Иногда жалеешь, что такие настырные друзья – твои соседи.

Антон щёлкает орехи как белка и при виде меня протяжно мычит, как бы приветствуя. Не могу удержаться от колкости.

– Чья б не мычала, твоя всё молчала.

Подхожу ближе и захватываю шею Романа сгибом локтя. Смотрю прямо в глаза так настойчиво, что друг в изумлении перестаёт жевать. Его зрачки расширяются.

– Привет, дорогуша, – ехидно скалюсь и прикладываю кулак к его боку. – Какой трандец на этот раз, повелитель задниц?

– Каких задниц? – теряется Гончаров, поперхнувшись, и пытается отступить назад.

– С невъебическими приключениями! – хлопаю его по плечу и отпускаю. Он потирает шею и смотрит на меня как на врага народа.

– Блядь! В этом доме меня когда-нибудь встретят без всяких подъёбов?

Уже предвкушаю яркий диалог с красочными высказываниями. С торжеством отрицательно качаю головой и потираю подбородок. Люблю, когда Ромыч по-бабски истерить начинает. Ещё с большим усердием тянет подстёбывать.

– Неужели у Романа истерика? – ты спускаешься с лестницы вместе с собакой и присаживаешься на последней ступеньке, раздвинув ноги. – Не могу пропустить этот момент!

– Ну хоть ты не начинай, Мальвина, – Гончаров на твои слова возмущённо взмахивает руками. Чувствует себя преданным. На твоём лице блуждает скука, его эмоции тебя ничуть не трогают. Подпираешь ладонью щёку, а другой рукой сжимаешь холку щенка.

– Просто смирись, Ромк, – выдыхаешь. – Ты у нас такой единственный. Не ожидала тебя увидеть в здравии, после встречи с моими подругами.

Я не могу сдержаться от усмешки. Ты замечательно давишь ему на нервы.

Ромыч бросает тяжёлый взгляд на меня и падает в кресло.

– Больше таких психованных мне не подкидывать! Я твёрдо решил, что твоя сестра должна сходить со мной на свидание. Я хочу искупить вину за тот случай. Марин, ты простишь меня?

Я бы с завидной лёгкостью по голове его ударил. Хотя даже это не поможет справиться с его упёртостью.

Кошусь на тебя, ты просто колко стреляешь глазами в Ромку, криво улыбаешься.

– Бог простит, – встаёшь и поднимаешься наверх.

Всё понятно.

– Видел? – указываю пальцем в ту сторону. – Лучше не связывайся.

Только у Гончарова глаза маниакальным азартом загораются. И он направляется за тобой. Я успеваю ухватиться его за руку.

– Какого хрена, Тох?

– Просто оставь её, Ром.

Он смотрит вверх, с поникшими плечами ступает назад. Вырывает руку из моей и горько усмехается.

– Ты думаешь, я не достоин? – этот его пронзительный взгляд меня убивает. – Я ведь вижу, как ты на неё смотришь. И это, знаешь ли, слишком.

Слышу стук своего сердца. Оно бьётся о грудную клетку поразительно сильно. Оглядываюсь, чтобы проверить, есть ли кто-нибудь поблизости. С облегчением выдыхаю.

– Я могу смотреть на неё как угодно, – скрещиваю руки на груди, стараюсь говорить спокойно. – Но ты упустил свой шанс.

Ещё больше разочарования приносит появление отца. Он словно тень выплывает из кухни, награждает нас надменно-приторным взглядом.

– Со своими разборками выметайтесь оба! – строго выговаривает он, прежде чем пройти в соседнюю комнату.

Я солидарен с ним, поэтому подталкиваю друга к выходу. Он немного сопротивляется, но, заметив, что я выхожу следом, успокаивается.

– Ром, – останавливаюсь около ворот, прячу руки в карманах спортивных штанов и щурюсь, – больше не нужно затрагивать этой темы. Мы друзья. Просто помни об этом. И к Марине подкатывать прекращай.

Гончаров с трудом выдерживает мой многозначительный взгляд, неожиданно добродушно улыбается. Хлопает рукой по моему плечу и уходит. Массивная дверь за ним оглушительно закрывается.

Снова чувство беспокойства. Оглядываюсь на дом, поднимаю взгляд к небу. На моё лицо падает капля с потемневшего неба. В нём, справляясь с потоками сильного ветра, стаей беспокойно кружат ласточки.

Я выдал себя. Теперь мой друг знает о моих к тебе чувствах.

Захожу в твою комнату, ты лежишь на животе в постели, плавно месишь ногами воздух. Стараюсь подкрасться тихо, почти что получается. Ловишь моё движение взглядом, и я тут же валюсь на матрас рядом с тобой. От тебя пахнет мятными леденцами, ты набила ими целую щёку. Я это ощущаю, когда мимолётно дотрагиваюсь до неё губами. Ты мычишь, удерживая пальцами пожелтевшие страницы старого романа Маккалоу, и немного от меня отстраняешься, смотришь в мои глаза с укоризной.

– Ты опять курил, Антон, – стук леденцов о зубы, те плавно перемещаются в другую щёку. – И ты в курсе вообще, что щенок – это она? Я назвала её Тайгой. Дикая, но прекрасная.

На минуту задумываюсь. Эта кличка вполне подходит. Кажется, теперь будет легче. С улыбкой падаю на подушку, забираю твою книгу и читаю название.

– «Поющие в терновнике»? Ты это уже читала.

Сам поражаюсь своей памяти.

– Мне было больно от такого конца. Эта книга очень сильно на меня повлияла.

Ложишься рядом со мной, мы просто лежим и бесцельно изучаем глазами потолок.

– Все эти истории, – поднимаю твою книгу и верчу её в руке, – просто расстройство пищеварения. Твой мозг переваривает уйму страданий выдуманных героев, но здесь и сейчас у тебя всё в порядке. Живи своими эмоциями. Создавай свою историю. Не расстраивайся зря.

Когда на меня внезапно наплывает волна вдохновения или так же внезапно просыпаются ораторские навыки, лишний раз нужно подумать, как отнесутся к такой болтовне окружающие.

Ты вовсе не избалована моими умными нотациями, но сейчас, глядя на тебя, вижу, что перегнул. Уровень твоего «убью-любого» настроения опускается до плинтуса. Твоя рожица вводит беспристрастного меня в лёгкое смущение. Кто говорил, что мужчины не умеют смущаться? Боже мой, этот момент просто бесценен. Ни за что на свете не откажусь от своих слов.

– Люблю тебя.

Прикрываешь глаза, мечтательно улыбаешься. Не могу долго лежать без дела, тянусь к твоим манящим губам с мятным привкусом. Слишком быстро меня отстраняешь, аромат табака портит всю романтику.

А потом ты совсем непредсказуемо начинаешь икать. Неудержимо, иногда громко. Раз. Другой. Я сбиваюсь со счёта. Это забавно первое время, когда не начинает надоедать. Приходится отослать на кухню запивать эти приступы большим стаканом воды. Убираю на тумбочку книгу и с наслаждением вытягиваюсь на постели во весь рост, сложив руки за головой. Меня беспокоит Ромка. Я не могу успокоиться, ведь он знает.

– Почему такой серьёзный? – возвращаешься незаметно, аккуратно вытягиваешь одну подушку у меня и кладёшь её на мой живот. Сама же на ней устраиваешься. Как же, ведь я совсем каменный. – Чего хотел Гончаров?

Моя рука тянется к твоим волосам, пропускаю пряди через пальцы, убираю их с твоего лица. Перехватываешь мою руку и наши пальцы тут же переплетаются. Ждёшь ответа, понимаю прекрасно. Не хочу тебя в это втягивать.

– Я бы не отпустил тебя с ним, – криво улыбаюсь. – Он за тобой хотел пойти, а я остановил. Видимо, Ромка по моим глазам понял всё. А я не стал отрицать. Устал. Просто сказал ему, чтобы больше не лез к тебе. И кажется, наш разговор слышал отец.

Плавно поднимаешься и с непреодолимым волнением сжимаешь мою ладонь. Глаза лихорадочно бегают по моему лицу, просишь успокоения. Но и моя надежда тонет в сомнениях. Если отец не глупый и не глухой, нам стоит начинать волноваться. Как бы то ни было, я не мог в твоём присутствии становиться менее счастливым, постоянно притворяться и не ревновать тебя к другу. До дрожи по всему телу, до мучительной боли в паху – ты моя. Этот огонь потушить сможешь только ты.

– Нам конец, – убито выдыхаешь ты, я молча обхватываю твой подбородок пальцами, чуть приподнимаюсь и качаю головой.

– Ни за что, – твёрдо заявляю, с уверенностью глядя в твои глаза.

Дёргаешь подбородком, проницательно смотришь на меня. Не веришь. Отстраняешься и, встав с постели, подходишь к окну.

– Марин, – встаю следом, останавливаюсь позади тебя и осторожно прикасаюсь подбородком к твоему плечу, обнимаю и прижимаю ближе к себе.

– Антон, не лезть ко мне сейчас! – резко вырываешься и уходишь.

Я, конечно же, тебя догоняю, на своё плечо закидываю, а ты, ничуть меня не жалея, оглушительно кричишь мне на ухо и с силой колотишь кулачками по спине. Закрываю дверь в своей комнате, а потом, поставив тебя на ноги, спешу заткнуть твой рот грубым поцелуем. Крепко сжимаю пальцами твои руки. Ты мычишь, после на ногу мне наступаешь. Терплю и подталкиваю к своей постели. Твоя майка сбилась на один бок, чуть открывая кружевной лифчик, ты гневно её поправляешь и волосы с лица убираешь. Глубоко дышишь, чувствуешь себя загнанной. Я, наверное, слетел с катушек. Делаю шаг в твою сторону, держишь дистанцию, большими глазами меня съедая за мою навязчивость. Дальше бежать некуда, я с тобой на постель заваливаюсь, на руки по бокам от твоих плеч опираясь. Твои ресницы дрожат от моего дыхания, я твой аромат в себя вдыхаю и руками под твою майку пробираюсь. Мои пальцы очерчивают твой живот, чувствую, как дрожишь подо мной. У меня от тебя по всему телу мелкие мурашки разбегаются. Носом провожу по твоей щеке и мягко целую. Ты успокаиваешься и сама меня обнимаешь. Смотришь пристально, одну руку на мой пах опускаешь, а потом в штаны забираешься. Перед глазами встаёт пелена желания, лёгким не хватает воздуха.