Текст книги "В глубине души твоей (СИ)"

Автор книги: Rin Shi

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

========== В глубине души твоей ==========

Короткими семенящими шажками ты тянешься ко мне, тянешь меня на дно – дно отчаяния и безрассудства. Ты даже не представляешь моего смятения. Рано или поздно пучина безразличия взорвётся; как будем жить дальше? Стараюсь не думать, прогнать звенящую тишину из своей груди. Так до безобразия тихо, и я точно знаю, что это – болезнь.

Ведь я заражу тебя обязательно.

Мы постоянно ругаемся, твой характер взрывоопасный. Только не думай меняться. Иначе я буду считать, что не справился. Так трудно не поддаваться.

Мы растрачиваем лето в попытках угнаться за счастьем. Отдыхаем с родителями на этой турбазе. В твоих глазах неустанно отражается счастье, ну, а мне остаётся делать вид, что всё нормально.

Вывожу тебя из спокойствия, ловлю улыбками твои обзывательства. Я тебя раздражаю. И слышу не в первый раз «Ненавижу». Научись быть убедительной в самом деле. Мы с тобой слишком хорошо друг друга знаем.

Но всё же. За тобой остаётся право быть обманутой. Для тебя моя ложь во благо.

Ты прекрасно изображаешь убитую мину, наказываешь меня своим молчанием.

– Признаю, – опускаю взгляд на свои руки, сжимающие твои ладони, – бросать тебя в озеро было слишком.

– Было слишком позорить меня перед женихами! – со свойственной вспыльчивостью заявляешь ты и начинаешь метаться по комнате, подбирая с пола плед и разбросанные вещи.

– Местные алкоголики, – провожу ладонью по шее, наблюдая за тобой. – Что, сегодня идём кататься на лодке?

Ты застываешь в сгорбленной позе, растерянность на лице выдаёт твои тайные планы. Ты же не любишь проигрывать, но думаешь, что побеждённым я точно не буду.

– Не знаю, – отвечаешь мне хмурым взглядом, подходишь ближе. – Если только без очередных твоих выходок.

– Боже мой, Марина, тебе не придётся меня с лодки сталкивать, обещаю!

И потом сам себе доказываю, что не могу без твоего внимания.

Воля случая подталкивает меня к неизбежности. У отца подскакивает давление, наша мать суетливо крутится вокруг него. Им совсем не до лодочной станции, поэтому отправляемся в путь только мы с тобой.

Приятная тишина не сковывает, чистый воздух дышит жаром. Ты медленно плетёшься позади меня и постоянно отчаянно вздыхаешь.

Пробуешь босой ногой воду, зябко сводишь плечи. Нет, купаться сегодня определённо не собираешься.

– Только попробуй своими мыслями подуть в этом направлении, – ухмыляешься и лёгким прыжком забираешься на лодку.

Может быть, ты удивишься, но вообще-то я привык держать своё слово.

Нас несёт по течению, даже вёсла совсем без надобности. Наклоняешься ближе к речке, почти касаешься воды волосами. Лодка по законам физики кренится на бок. Ты утопить нас, что ли, решила?

– Антон, – дёргаешь меня за руку, с интересом разглядывая мальков в гуще водорослей, – посмотри, как здорово всё видно!

– Лучше ты посмотри, как здорово мы сейчас перевернёмся вместе с лодкой, – наклоняюсь в противоположную сторону, выравниваю баланс на этой посудине.

Но ты меня не слышишь.

– Антоха! Там же кувшинки! – радостная, ты указываешь мне пальцем на одно из чудес природы, заключённое в погруженные в воду ветки сухого дерева.

– Ох, Маринка, обычные кувшинки, – мягко улыбаюсь, радуясь твоему настоящему такому простому счастью. – Сейчас достану.

Подплыть на лодке совсем близко не получается. Мешает упавшее дерево. Его корни крепко впиваются в землю, удерживая крону на весу. Буро-зелёные водоросли густой сеткой закрывают дно речки, путаются меж собой, обвивают погруженные в воду ветви.

Тебе страшно, в глазах плещется сомнение, но меня это только подстёгивает. Быстро снимаю футболку, не медля ныряю в воду.

– Анто-он! – слышу твой взволнованный голос, но не могу отвлечься. Перебирать руками, ногами в воде труднее, когда за них цепляются длинные ленты водорослей.

В конце концов я добиваюсь поставленной цели. Только за эти кувшинки могла бы сказать спасибо. Почему теперь выглядишь такой печальной?

Останавливаемся около небольшого пляжа, ты забираешь рюкзак с провизией и молча выбираешься на берег. Кувшинки остаются одиноко лежать на корме лодки.

Мы проходим по лугу, заросшему одуванчиками, зверобоем, цикорием. Ты глубоко вдыхаешь и поднимаешь руки к небу.

– Вот это я понимаю – настоящий аромат лета. Так хочется остаться здесь больше, чем на два дня.

Тебе кто-нибудь говорил, что ты солнечная девушка? Можно, только молча, об этом сообщу тебе я?

– Мне сказали, что чуть дальше есть отличное место. Нужно подождать до вечера.

– И что будет вечером? – поворачиваешь голову, через плечо с интересом смотришь на меня.

– Закат, – без лишних описаний поясняю и прохожу дальше, притаптывая высохшую высокую траву.

– О, Антон, поздравляю, ты всё-таки можешь вступать в контакт с общественностью.

Внезапно ты дёргаешься от пронзительного визга; на нас несётся женщина без какой-либо одежды. Мои ноги прирастают к земле. Что, чёрт возьми, происходит?

Из кустов следом за ненормальной выбегает такой же ненормальный её мужик. Успеваю ладонью прикрыть твои глаза.

– Граждане, вы куда? – интересуюсь у пробегающих. – Пляж нудистов в другую сторону!

– Да там дикие пчёлы, товарищи! Целый рой! – поясняет бедный приезжий, прикрывая свой зад в укусах. Вот же попали, бедняги.

Убираешь с глаз мою руку, начинаешь тихонько смеяться.

– Зря не дал насладиться зрелищем, жадина, – толкаешь локтем меня в бок, улыбаешься.

Если было б на что смотреть, родная!

– Если всё так серьёзно, могу отвезти тебя на стриптиз, как вернёмся в город! – заключаю со всей серьёзностью.

Но кто мог подумать, что ты обидишься? Какая ты эмоциональная у меня!

Мы устраиваемся на высоком холме, откуда прекрасно видно лес и реку. Ты недовольно ворчишь и жалуешься.

– Ты специально нас к муравейнику привёл? Мои ноги не выдержат их наступления! К тому же, – бьёшь ладонью по своему бедру, – они до чёртиков больно кусаются!

– Марин, это ты сейчас что-то сказала? А то мне, наверное, показалось, будто муха какая-то надоедливая над ухом жужжит не умолкая.

– Михайлов! – хнычешь сокрушённо. – Ты редкостная зараза!

Оставляю тебя одну, спускаюсь вниз к реке и с большим удовольствием купаюсь.

Подкрадываешься незаметно. На мою спину падает что-то противное, скользкое. С омерзением убираю с плеча раздавленную собственноручно гусеницу и несусь за тобой, охваченной звонким смехом.

– Ну, Маринка! Сама напросилась!

Ты визжишь и брыкаешься, но твоя мольба о пощаде напрасна. Я с тобой на руках неуклюже ныряю в воду. Для тебя отличное наказание.

После этого рассерженно заявляю, если так и дальше будет продолжаться, уплыву без тебя на тот берег.

Сидишь на траве, обнимая колени; твои волосы вьются от влаги. Накручиваешь на палец травинку и поразительно быстро успокаиваешься. Мы с тобой стоим друг друга, да?

– Я есть хочу, – исподлобья смотришь на меня, ожидая с моей стороны каких-то действий.

В рюкзаке припрятана упаковка зефира, выуживаю её оттуда. Слышу твой вздох одобрения и причмокивающие губы. Это выглядит со стороны забавно.

– Вот чего ты снова ржёшь? – бубнишь с набитым ртом. Всё те же родные хомячьи щёки.

Ты сначала прожуй, а потом убивай меня, ладно?

Где-то над головой кружит шмель, а ты боязливо озираешься по сторонам и ближе ко мне подползаешь.

– А они, что, тоже на фруктовые запахи реагируют?

– Ага, как сейчас борьба за зефир начнётся, – смеюсь и рукой отгоняю жужжащее насекомое.

И какая же ты любительница природы в таком случае?

Пока ты жадно пьёшь воду из бутылки, я поджигаю кучку хвороста зажигалкой. Где-то видел, что зефир на костре можно поджаривать. Только вот ни черта не выходит, и ты берёшь всю инициативу на себя. Поверхность зефира неумолимо становится угольно-чёрной.

– Да ты красава, круче меня его подкоптила!

И только со второго раза получается что-то съедобное. Ты любезно угощаешь меня результатом своих стараний, не могу не признать, что мне нравится.

– Не ем сладостей, называется, – говоришь с такой интонацией, будто уличила меня в преступлении. При этом так морщишься, словно я ту гусеницу только что съел.

– Правильно, я их не ем, а дегустирую! – откидываюсь спиной на траву и шарю в кармане рюкзака в поиске сигарет.

Пока курю с закрытыми глазами, ты продолжаешь издеваться над зефиром. Прям фруктово-пастильный мученик на казни. Святой костёр инквизиции.

– Антон, – толкаешь меня в плечо, – на меня твоя отрава попадает. Ты вообще меня слышишь?

Я Заяц из «Ну погоди». Слышу, слышу.

– Ты сейчас специально ко мне придираешься? – вздыхаю и снова присаживаюсь, стряхиваю пепел пальцем, потом делаю новую затяжку.

Резко выдёргиваешь у меня сигарету и бросаешь в костёр. Серьёзно, что у тебя с настроением?

– Всё в порядке? – заставляю взглянуть на себя, придерживая твой подбородок пальцами. Мой взгляд застывает на уставших глазах.

– Подними свою задницу, пожалуйста. Мне холодно, – настойчиво тянешь за рукав ветровки, на которой сижу. Я тебе поддаюсь, пересаживаясь на траву.

Мне не нравится твоё поведение.

Смотришь на горизонт. Розовый закат медленно ложится на верхушки сосен, последние лучи тонут в речке. Ты и закат – моя идиллия.

– Это на самом деле очень красиво, – тихий голос уносит ветер, но я слышу и с тобой соглашаюсь.

Чувствую себя недосказанным, заблудившимся и потерянным. Молча сижу, безотрывно вглядываясь вдаль.

– Знаешь, – глухо выдыхаю, ощущая пустоту внутри, – прости меня.

Аккуратно подсаживаешься ко мне, осторожно заключаешь моё лицо в ладони.

Снова что-то в твоих глазах меня настораживает и беспокоит. Я на самом деле такой дурак?

– И ты меня прости, – тихо произносишь.

А потом просто меня убиваешь. Я всё ещё живу, но, чёрт возьми, ты сама ко мне тянешься, и на несколько коротких секунд в моей груди будто что-то взрывается. Несколько коротких секунд достаточно, чтобы запомнить мягкость твоих губ в лёгком, безумно нежном касании. Я невольно сжимаю тебя в своих объятиях, чувствую невесомое дыхание у себя на шее. В ушах стоит стрекотание сверчков, с бешеной скоростью бежит кровь по венам.

– Младший одуван, – не узнаю свой ошеломлённый голос.

– М? – отвечаешь, уткнувшись носом в моё плечо.

– Тебе голову напекло? – заправляю выбившуюся прядку, дотрагиваюсь губами до твоей макушки. Ты качаешь головой, а потом обнимаешь мою руку.

– Не знаю, – честно отвечаешь и глубоко вдыхаешь.

Мне определённо нравится такая манера просить прощения. Если ты не против, теперь я буду извиняться чаще.

И уже, вопреки всему, уезжать отсюда хочется меньше всего.

***

За окном сверкают молнии, по ночному небу ползут тяжёлые тучи. Первая за лето гроза. Я давно жду спасения от нестерпимой духоты.

Выпиваю вторую чашку кофе, возвращаюсь мыслями в тот день. На экране ноутбука висит пустая таблица, не могу нормально работать. Выхожу на балкон и вдыхаю прохладную свежесть. Моросит мелкий дождь, порывы сильного ветра срывают листву с деревьев, несут дождевые капли в мою сторону. Провожу ладонью по влажному лицу и вздыхаю. Пустоты в груди больше нет. Есть что-то другое, что не отпускает.

– Антон, – слышу твой сонный голос за спиной, поворачиваюсь к тебе, – что ты тут делаешь?

Обнимаешь себя за плечи, ведь в одной футболке стоять холодно, в твоих глазах лёгкое беспокойство, пробивающееся сквозь пелену неспокойного сна. Вздрагиваешь от оглушительного раската грома и отступаешь назад.

– Смотри, как сверкает, пойдём в дом.

Стряхиваю с волос капли, подхожу к тебе совсем близко и, придерживая твои плечи, мягко целую в висок.

– Всё в порядке, иди ложись.

Качаешь головой и заправляешь волосы за ухо.

– Меня этот грохот разбудил, и потом я хотела спуститься вниз выпить что-нибудь.

Отпускаю тебя с неохотой, почему ты кажешься мне очень бледной?

– Опять в своих виртуальных реальностях зависаешь?

– Если бы, – провожаю тебя до лестницы, – заморочки по работе.

– Ну тогда доброй ночи, – пальцами пробегаешься по перилам и уходишь.

Возвращаться к работе совсем нет желания, но планирование капитальных вложений и организационный план не ждёт. Стрелка на часах медленно переходит за два; ещё одна чашка кофе напрашивается сама собой. Надо избавляться от привычки делать всё в самый последний момент.

Внизу горит тусклый свет. Не сразу замечаю тебя на диване. Сначала мне кажется, что спишь, но ты поднимаешь голову, прислоняешься щекой к руке и опустошаешь содержимое стакана. Рядом на столике стоит открытая бутылка виски.

– Вот это да, – останавливаюсь напротив, понимающе киваю, – теперь ясно, куда наши ликёро-водочные запасы пропадают. Одуван-младший по ночам отжигает!

– Это для крепкого сна, – вытягиваешь указательный палец, остальными придерживаешь стакан.

– У, вот так, знаешь ли, и начинается зависимость, – цокаю языком и хватаюсь за бутылку, но ты останавливаешь мою руку.

– Присядь, пожалуйста.

Твой голос уже не сонный, но всё равно хрипловатый. Только не вздумай заболеть, Марина.

Ты отставляешь стакан на столик и прижимаешься к моему плечу, как в тот раз. Тихо вздыхаешь.

– У тебя лоб горячий, – хмурюсь, убирая ладонь с твоей головы.

– Душно что-то, – закрываешь рот рукой и зеваешь. – Тебе долго ещё?

– Два пункта.

– Можно ты принесёшь сюда ноутбук? Я посижу с тобой, пока не закончишь.

Так мы сидим рядом, пока ты не засыпаешь, свернувшись калачиком, у меня под боком. Мои глаза настойчиво слипаются; массирую пальцами подбородок и потом протяжно зеваю. Оставляю ноутбук на столике и решаю немного расслабиться. Отпиваю немного спиртного и прислоняюсь к спинке дивана. Усталость давит на плечи, не замечаю, как вырубаюсь.

Утром меня будит мама, тормоша за руку.

– Антош, – шепчет тихо она, – тебе пора на работу.

Выпрямляюсь и расправляю плечи, кости неприятно хрустят от напряжения. Ты легонько толкаешь меня пяткой в бок и переворачиваешься на спину. Мне приходится осторожно перекладывать твои ноги со своих колен, чтобы не потревожить.

– Опять она тебе работать мешала? – мама накрывает тебя пледом, а я отрицательно качаю головой. – Антон, вы зачем бутылку эту стащили? – быстро прячет её за кресло, когда за спиной слышим шаги отца.

– Это было крайне необходимо, мам, – растираю лицо ладонями, с трудом заставляю себя разлепить глаза.

– Что было необходимо? – счастливая улыбка ничего не подозревающего отца тянется до ушей.

Потягиваюсь и плетусь на кухню. Не разделяю вашего энтузиазма, родители.

– Мам, пап, вы Маринку не разбудите. Ей отоспаться нужно.

Весь день чувствую себя раздавленным. Начальство заваливает бумагами, и голова моя, как мне кажется, вскоре разорвётся от нескончаемого наплыва информации. К счастью, рабочий день скоро заканчивается.

Дома к моему приезду творится хаос вселенских масштабов (пусть будет с долей преувеличения). На полу разбросаны старые журналы, газеты. Около полки копается мама, её голова чудесным образом поворачивается чуть ли не на сто восемьдесят, как у совы.

Честное слово, мам, ты меня пугаешь!

– Антон, – мама сдувает с лица прядку, и её этот жест очень напоминает тебя, – проходи живей, у нас тут уборка. Поможешь коробки с книжками отнести наверх?

Разуваюсь и молча беру эти коробки. В них спрятано всё наше с тобой детство. С улыбкой поднимаюсь по лестнице, ведь среди книг замечаю твой личный дневник. Когда-то ты закрывала его на замок, который пришлось сломать, у тебя был потерян ключик. Как-то так получилось, что однажды я всё прочёл. Ты уже тогда старалась писать грамотно. О моём поступке ты не узнала. Может быть, это к лучшему.

Так тянет снова окунуться в твою писанину. Ищу в дневнике те страницы, что ещё в детстве запали в память. Только вижу, что эти записи давно вырваны. Трёх листов не хватает.

– Ты мой дневник читаешь?

– А ты продолжаешь подкрадываться сзади?

Складываешь руки на груди, измеряешь большими шагами комнату и небрежно падаешь в кресло, после чего свешиваешь вниз ноги.

– Ну ты тип, Тох. Это вообще противоречит этике, что б ты знал, невежа упёртая!

– Вот трандец, сейчас рванёт, – прикрываю голову дневником и чуть приседаю. На твоём лице ни единой эмоции.

– Ну, ты чего? Продолжай кривляться, – приподнимаешь бровь, скручиваешь пальцем свою футболку.

– Суровость тебе не идёт, – присаживаюсь на подлокотник и начинаю просматривать записи. – Марин, зачем ты отсюда страницы вырвала?

Вытягиваешь шею, безразлично рассматриваешь свою писанину.

– Наверное, слишком искренне было написано.

– Что бы ты сделала, узнав, что я уже видел эти записи?

Прикрываешь глаза, молчишь. Довольно сложно понять, о чём думаешь.

– Ты же помнишь ту историю? Ты тогда первый раз поцеловался со своей Надей. Эта девчонка постепенно вытесняла меня. Для меня у тебя не оставалось времени.

– Как не помнить, – вздыхаю, – эта история закончилась вашей дракой.

– Ты даже не представляешь, какое терпение нужно было иметь. Антох, ну, я же, правда, долго её терпела!

Обожаю твоё смущение, но искренность обожаю куда больше.

– Следующая на очереди Алёнка?

Глаза горят, щёки заливаются румянцем. Скажи, кто научил тебя настолько очаровательно смущаться?

– Переросла, будь спокоен, – недовольно отворачиваешься и выхватываешь из моих рук свою книжку.

Так вот как раз таки нет мне спокойствия.

– Хочешь сказать, не ревнуешь больше? – наклоняюсь ближе, задеваю носом твоё плечо.

– Хочу сказать, – сдержанно отстраняешь моё лицо и снова чуть поворачиваешься ко мне, – что так безрассудно вести себя больше не собираюсь.

От такого глубокого взгляда внутри всё сжимается, твои глаза меня просто пленяют. Не заметил, как стал заложником. Так бывает. Случается.

Случается непоправимое, чёрт возьми, когда, сам собой не владея, слишком грубо впиваюсь губами в твои. Слишком грубо, медленно, мягко ты позволяешь мне растворяться в тебе. Прижимаешься ко мне ближе, тянешь меня на себя, крепко стискиваешь рубашку пальцами. Душно. Ты меня дождалась.

– Антон! – голос мамы снизу будто сквозь вату пробивается до моего сознания. – Дуй сюда не медля! – не спеша отстраняюсь, ловлю на себе твой тёплый взгляд. Мягко целую, прежде чем окончательно от тебя оторваться.

– Подожди, – хватаешь меня за рукав, тянешься рукой к моим губам, – блеск остался. Всё, иди, – озорно улыбаешься, любезно отвешиваешь своей пяткой мне пенделя, – рубашку поправь!

Мама стоит на высокой табуретке, пытается достать с верхушки полки оставшиеся книги. Где-то там валяется мой красный диплом с вышки.

– Антон, ты не мог бы подсобить? – вытирает ладонью влажный лоб. Я помогаю ей спуститься, придерживая её руку, после чего забираюсь на табурет и с лёгкостью достаю книги.

– И к чему мы готовимся?

– Даже не спрашивай, – отмахивается рукой, хмуря брови и при этом так мило вытягивая губы трубочкой. От мамы к тебе перешли все самые лучшие качества.

– Значит, бабушка приезжает всё-таки.

Несу эти книги в коробку, нечаянно замечаю тебя, сидящей на лестнице.

– Мам, может быть, ты дашь человеку поесть для начала? Антон всё же с работы пришёл как-никак. Зачем вот так сразу нагружать?

– А на полный желудок работается плохо, – подмигиваю тебе и поднимаюсь наверх.

– Ты борщ будешь? – интересуется мама, протирая тряпкой полку. – Там ещё макароны с сыром есть, Марина готовила.

– Всё буду! – кричу, улыбаясь.

Какие же вы у меня хорошие!

За ужином к нам подтягивается отец и чуть ли не воет от новости о приезде бабушки. Мама его успокаивает, но он ничего слышать не хочет. Всё грезит о своей рыбалке.

– Что ты скажешь, Антон? – крутит вилку в руке, выжидающе на меня смотрит.

– Ты о чём? – прочищаю горло, кошусь на тебя в поиске поддержки. Ты что-то пытаешься сказать мне одними губами, и я понимаю слово «рыбалка».

– Ты поедешь со мной за компанию?

И тогда вспоминаю, что забыл сообщить самое главное.

– Знаете, родные мои, мне на неделю-две придётся уехать. В другом городе конференция. Встреча с партнёрами из Италии.

– Это надо отметить, что ли, – предлагаешь ты без особой радости.

– Согласен, только детям не наливать, – ловлю глазами твои молнии, грозным взглядом ко мне направленные. Не могу я так просто сдаться. Ты мне нравишься такая воинственная.

После душа заглядываю к тебе в комнату, ты откладываешь телефон в сторону и садишься на постели, скрещивая ноги, обнимая колени. Смотришь пристально, вырывая душу.

– Почему такая убитая, Марин? – сажусь рядом, провожу рукой по твоей ноге. Ты молчишь и качаешь головой. – Если это из-за случившегося, – опускаю глаза и убираю с твоего колена руку, – прости. Я больше не буду так делать.

На самом деле готов пойти на многое, лишь бы не делать тебя такой несчастной.

Сажусь ровно, опускаю локти на ноги и зарываюсь пальцами в волосах.

– Марин, я хоть и идиот, но во многом был серьёзен. Для тебя я желаю счастья.

– Анто-он, – обнимаешь меня со спины, пальцами проводишь по моим ключицам, – я просто не хочу, чтобы ты уезжал. Вот и всё, – целуешь меня в плечо и падаешь спиной на свою подушку. Так просто. Было бы проще, не будь ты моей сестрой. Я боюсь потерять тебя. В груди слишком легко, но как больно чувствуется. Колется, жжёт и ноет. Но я рад быть с тобой.

Нежно целую твои колени, пристраиваюсь с тобой рядом, так мы лежим в молчании. Нам спокойно и тихо. Счастье – чувствовать твоё тёплое дыхание. Ты практически засыпаешь, медленно перебираешь мои пальцы. И потом просишь, чтобы я остался.

Засыпать в твоей постели приятно. Необычно чувствовать тебя рядом. Глубоко вдыхаешь, прежде чем перевернуться на другой бок. У тебя волосы пахнут ландышем. Твой аромат уже давно у меня под кожей.

***

Утро наступает чрезвычайно быстро. Наблюдаю за тобой сонной, слегка задеваю пальцами твою щёку. Ресницы твои трепещут от моего касания, и ты прячешь нос в подушку.

– Марин, – шепчу тебе на ухо, – пора подниматься. Долго спать вредно.

Глухо мычишь в подушку, прячешься в одеяле. Я его снова стягиваю, чем заставляю обратить на себя твоё внимание.

– Который час? – хрипло спрашиваешь, разлепив сонные глаза.

– Девять. Родители уже уехали.

– А ты почему ещё здесь? – осматриваешь меня критично.

Наклоняюсь к твоему лицу, смахиваю пальцем ресничку со щеки.

– Мне сегодня к обеду. Ты давай поднимайся. Пойдём хомячить.

Обвиваешь меня за шею и зеваешь куда-то в моё плечо. А потом так шустро целуешь в губы и несёшься из комнаты со всех ног. Всё равно от меня никуда не денешься.

– Ну, погоди. Сейчас я тебя зацелую, – прикусываю нижнюю губу и не спеша выхожу из комнаты.

Вместо завтрака для меня твои губы. Немного шершавые и покусанные. Из тебя вышел бы отменный манипулятор, только я не решаюсь сказать об этом. Твои ноги обвивают мои бёдра, ты тянешься ко мне ближе.

– Родная моя, ведь обеденные столы созданы не для этого.

Целуешь мой подбородок, ладонями обхватываешь моё лицо. Несколько долгих секунд меня рассматриваешь, склонив голову набок, и прижимаешься своим лбом к моему.

– Пойдём куда-нибудь сходим вечером? – перебираешь мои волосы на затылке, гладишь ладонью шею.

Однозначно, к такому я не был готов.

– Марин, мы сегодня с Ромычем должны были встретиться.

Ставишь руки позади себя, опускаешь ноги. Тень разочарования на лице выделяется в ложной улыбке.

– Понимаю, не буду настаивать. Как-нибудь в другой раз.

Спрыгиваешь со стола, но я останавливаю тебя за руку.

– Давай ты поедешь со мной? Я уверен, что там недолго.

– А как же Ромка? – теряешься ты. Вспоминать о нём не очень приятно.

– Да и хрен с ним. Ты же будешь со мной, – притягиваю тебя к себе, обнимаю. Как же мне этого не хватало.

Вечером мы встречаемся в ТРЦ, сидим в нашей любимой кафешке. Ромкин хитрый взгляд мне не нравится. И к тому же нагло пялится на тебя. От напряжения белеют костяшки пальцев.

– У меня для тебя сюр-рприз, – практически рычит друг детства и глазами за мою спину стреляет. Я невольно в ту самую сторону поворачиваюсь и с Алёной нос к носу сталкиваюсь. Она хищно, другого слова и не подберёшь, надо мной нависает, а меня это только выводит. Соблазнительница из неё никудышная.

– Тебя кто просил? – рычу, скосившись на Гончарова.

– А вот не надо меня обвинять теперь.

– Что ж ты прячешься от меня, милый? – у Алёнки такие длинные ногти, для моих плеч, видимо, заточенные. Болезненно морщусь и стараюсь отодвинуться от этой женщины как можно дальше. Только она не думает отпускать меня. – Нам с тобой очень и очень поговорить нужно.

Ромка тянет тебя за руку, а я взглядом его убиваю.

– Да не волнуйся ты, – улыбается, – к Марине приставать не буду.

– Я не за неё, башка чугунная, волнуюсь, а за тебя. Маринка очень больно кусается.

Не нравится мне его смех. Так и хочется врезать. Не могу не думать о том, что сейчас можешь чувствовать ты. Вы останавливаетесь около большого аквариума, ты изучаешь его морских обитателей. До моей руки дотрагивается Алёна, и я всё-таки на неё с неохотой переключаюсь.

– Не настроен на продолжительные беседы, предупреждаю.

– Ты окончательно решил меня бросить? – красная помада на её обветренных губах резко контрастирует с бледным лицом. Когда-то это меня привлекало. Не решаюсь сказать, что обрезанные до плеч волосы ей идут.

– Бесповоротно. Я устал от твоих выходок и истерик.

– Я люблю тебя.

– Мне тебя очень жаль, – спокойно смотрю в пустые глаза. Хорошая игра, я тоже могу играть по её правилам. Поворачиваюсь в сторону аквариума и не нахожу глазами вас с Ромкой. И куда он успел утащить тебя?

– Значит, прощай, Антон. Счастья желать не буду.

У Алёнки не по-доброму блестят глаза. Мне на миг даже жутко становится. А потом, рассчитавшись с официантом, подрываюсь, ищу тебя.

Ты сидишь одна у фонтана, вытянув ноги, читаешь газету. Рядом красиво играет скрипка, вокруг очень много народа.

– Ты Гончарова уже без меня убила? – наклоняюсь сзади к твоему уху. И ты снова немного пугаешься.

– Давай и тебя, чтоб знал, как подкрадываться! – шипишь, схватив меня за воротник футболки.

– Я всегда мечтал, чтоб скрипка играла, если меня убивать надумают, – целую тебя в щёку и отстраняюсь. – Где этот гоблин в Prada?

– Послала любезно на все четыре стороны, – откладываешь газету и поднимаешься. Хочешь спросить про Алёнку, но стесняешься. Мы медленно идём по торговому.

– Я сказал ей, что всё кончено.

Ты благодарно сжимаешь мою ладонь. Улыбаешься.

Для меня – только ты. Это главное.

========== Боль, в которой наше счастье ==========

Счастье любит тишину.

В твоей комнате тихо. Ты равномерно дышишь, обнимая рукой подушку.

«А тебя обнимать не буду!»

Заявляла мне ты перед тем, как провалиться в сон.

Всё ещё рядом, не могу наглядеться на тебя. Я нуждаюсь в тебе.

Ты – моя бессонница.

И совершенно бессовестна во всех смыслах тоже.

Осторожно провожу костяшками пальцев по твоей щеке. Ты глубоко вдыхаешь.

С диким желанием ловил бы губами твой каждый вздох. Просто смирись, что я такой извращенец.

Моё поведение тебе не кажется странным, наоборот – тебя это устраивает. Моё отношение, действия и, в конце концов, любовь.

«Ведь мы справимся»

Я отчётливо понимаю, что рано или поздно за всё приходится платить. Но если счастье бесценно?

Окно в твоей спальне открыто настежь. С улицы до моего слуха доносится радостный лай Барса. Родители приехали с корпоратива.

В немом бессилии целую тебя в лопатку, прикрываю твою спину одеялом. Пора подниматься.

Сегодня мы перешли черту окончательно.

Выхожу на балкон, тянет курить. Машина отца медленно заезжает во двор.

Не представляю, что будет, если…

Мама весело смеётся и целует отца в щёку. Она немного пьяна. Кажется, выпуск нового лекарственного препарата приносит хорошую прибыль их компании. Отец по-доброму ворчит на супругу, придерживая за талию. Они вместе заходят в дом.

Тяжесть в груди появляется снова. Чувствую себя моральным уродом, ведь я поддался.

Твоя улыбка всегда успокаивает.

Ты для меня – лекарство.

– Доброй ночи, мам, пап, – спускаюсь вниз, застав родителей, целующихся у двери. Не перестаю удивляться. – Видимо, я могу вас поздравить?

– Всё прошло более чем! – гордо заявляет отец и снова целует маму, бережно сжимая её плечи. Не хочу им мешать.

Сижу на газоне, задумчиво ерошу шерсть Барса. Пёс счастливо виляет хвостом, льнёт своей мордой к моим ногам.

Кожу покалывает от холода. Ночь почему-то ветреная. Это лето подходит к концу. Скоро ты снова уедешь. Эта мысль разъедает меня изнутри.

Стараемся не сидеть дома: в его стенах мы заложники. Как можно чаще гуляем. Но даже ходить под небом и не чувствовать себя грешником невозможно.

Несмотря на это, мы счастливы.

Первая замечает мама и делится своим наблюдением с отцом за чашкой чая.

– Марина слишком загадочная.

Мы сидим на диване с пачкой чипсов, прислушиваемся к голосам родителей.

– Ещё бы, целый день где-то пропадает.

– У неё появился парень! – кричу им, не оборачиваясь, а от тебя получаю локтем по колену.

Мама выходит из кухни с кружкой.

– Это, должно быть, тот Саша? – с живым блеском в глазах интересуется, на нас глядя.

Ты, закатив глаза, убито сползаешь с дивана и надрывно стонешь.

– О, мой непутёвый-непутёвый брат, саркофаг для тебя заказан!

И всё-таки. Кто такой этот Саша?

Ты лежишь на газоне, раскинув руки. Будто для тебя нет важнее цели пересчитать на небе все звёзды.

Курю и наблюдаю за тобой с веранды. Спорить сейчас бес-по-лез-но. Мама яро желает познакомиться с твоим несуществующим парнем.

– Марин?

Поворачиваешь голову в мою сторону, печальным взглядом скользишь по моему лицу.

– Поднимись с травы, – выдыхаю, – холодно.

Но в голове всё ещё вертится тот неозвученный прежде вопрос.

Ты подходишь ко мне, зябко поводишь плечами и небрежно откидываешься бедром на перилла.

– Я теперь точно знаю, – смотришь мне прямо в глаза и, сама того не понимая, вырываешь из меня всю душу, – что больше мне никто не нужен.

Оставляешь меня в задумчивости. Ночь и я со своими тяжёлыми мыслями.

Мы решили, что всё возможно.

Ты искусно отрываешь меня от рабочего процесса. Во время совещаний забрасываешь многочисленными сообщениями. Коллеги не раз делают замечания. А у тебя слишком забавные мордочки.

Возвращаюсь домой поздним вечером. Смертельная усталость давит на плечи.

Как только заваливаюсь в постель, от тебя приходит сообщение: «Я хочу к тебе».

И тут же, не дождавшись ответа, на цыпочках пробираешься в мою комнату.

– Хулиганка, – шепчу, прижимая к своим губам твою голову. Ты практически виснешь, сидя на мне. И я падаю с тобой на подушку.

Мои нежности едва ли похожи на приставания, а тебя такой расклад, по всей видимости, не устраивает. Пытаешься укусить меня в шею, крепче сжимая мои запястья.

– Марин, – терпеливо втягиваю через нос воздух, – я дико устал. И вообще-то родители дома.

С пониманием от меня отстраняешься, прижимаешься щекой к своему плечу и с трепетом проводишь пальцами по моему лицу. Взгляд обречённости, невыносимой боли.

– Помнишь? В детстве я мечтала о свадьбе. Тысячу раз рисовала в своих фантазиях жениха. Теперь я мечтаю о том, чтобы никто из нас не сдался.