Текст книги "Danse Macabre (СИ)"

Автор книги: Rex_Noctis

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Полнолуние – их время. И с этим ничего нельзя сделать… только попытаться пережить.

– Эй! – услышал он звонкий девический голос.

На какую-то секунду Ники остолбенел: посреди дороги стояла девушка в пёстром летнем платье и босоножках; улыбка у неё была жутковатой, – наверное, из-за крупных зубов, что выглядывали из-под пухлых губ. Прежде чем перейти грань, Ники успел увидеть, как очередная серебристая «тойота» проносится прямо сквозь тонкий высокий силуэт.

– Меня зовут Яна… а тебя?

– Никита, – машинально пробормотал он, оглядывая не существующее в его мире создание.

Переход обострил его сточенное ночным чтением зрение, и теперь он видел каждый цветочек на платье девушки и каждый скол на стразинках босоножек.

– Что же ты медлишь? – глаза у неё были холодные и озлобленные, но Ники не придал этому значения: у кроткой, беззлобной совершенно Лидии и остальных призраков глаза были такие же. – Иди сюда. Согрей меня, как греешь эту бесцветную дурочку… Ну… чего тебе стоит?

– Я умру, – просто ответил Никита.

Девица расхохоталась, запрокинув голову назад.

– Ты этого не хочешь? Да брось… Ты хочешь. Ты же пробовал смерть на вкус.

– Игорь не хочет.

– Жнец… хочет, – на выдохе протянула Яна. – Просто ему запрещено лишать тебя жизни… понимаешь, да?

Ники кивнул, загипнотизированный уверенными интонациями призрака. А потом сделал крохотный шажок: перед глазами всё ещё стоял автомобиль, рассекающий мёртвую материю.

– Ну же, – ласково подбодрила Яна, тоже шагнув ему навстречу. – Он ждёт тебя… жнец тебя ждёт… Ники-и-ита…

Ники успел сделать пару широких шагов ей навстречу, когда надрывный автомобильный гудок вернул его в реальность. И чья-то рука, грубо рванувшая его назад. В ушах эхом звучал разочарованный вскрик давно умершей девушки.

– …совсем уже ты сбрендил, Никита?! – реальность окончательно обрушилась на него, в качестве ударной силы используя разъярённого Каца.

– Отъебись, Кац, – посоветовал Ники, не глядя на него и пытаясь в последний раз затянуться сигаретой, истлевшей уже почти до фильтра.

Кац в ярости отвесил ему звонкую оплеуху; сигарета сгинула в луже под их ногами. А потом – не успел Ники опомниться – прижал его к себе.

Андрей Кац был, прежде всего, тем самым проклятым гомиком, который сделал из него себе подобного. Ники, впрочем, предпочитал отговариваться тем, что на Каца только у мёртвого не встанет.

Ну, а еще он был другом Игоря. Наверное, теперь это была единственная причина, по которой Ники терпел Каца рядом с собой.

– Прекрати это, Ники… Я же могу помочь тебе…

– Хочешь помочь – так помоги, – Ники отстранился, скрещивая руки на груди. – Толкни вон под тот грузовик. Сам я сейчас не решусь.

– Идиот, – прошипел Кац, злобно скалясь. – Ты думаешь, Игорь хотел бы, чтобы ты отправился следом за ним, да?

– Честно говоря, сам не знаю: хочет он этого или нет…

– Что ты хочешь этим сказать? – быстро переспросил Андрей, как-то резко поостыв и даже оглядевшись по сторонам.

«Странная реакция…» – отстранённо подумал Ники и закурил новую сигарету.

– Что там было? На дороге… – внезапно поинтересовался Кац, взглянув точно туда, где Ники видел призрачную девушку еще пару минут назад. Вопрос вогнал Никиту в ступор – неужто и он что-то заметил там, на дороге? Но потом отогнал эти мысли.

– Ничего. Забудь.

Он поплёлся дальше вдоль тротуара, однако Кац увязался следом.

– Ты домой?

– Домой.

– Я тебя провожу.

– Спасибо, не нужно, – раздражённо откликнулся Ники, но Кац тут же рявкнул:

– Я тебя не спрашивал!

Ники на этот выпад лишь передёрнул плечами. Мол, пойдём, если тебе заняться больше нечем. А тому, судя по всему, действительно нечего было делать: он прошёл вместе с Ники три остановки и довёл его до самого дома.

– А ты что это, Кац, следил за мной? – хмуро поинтересовался Ники уже возле двери в подъезд. – Неужто скажешь, что мимо проходил?

– Не скажу, – на губах Андрея заиграло подобие его обычной шальной усмешки. – За тобой, ебалай малолетний, глаз да глаз нужен.

– Оставь меня в покое. Не нужен мне твой глаз. Ни левый, ни правый, ни комплектом, – отвернувшись от него, Ники поднёс к гнезду домофонный ключ, но Кац схватил его за плечо и притянул обратно; положил ладонь ему на макушку и коснулся тёплыми губами лба. И вдруг пробормотал чуть слышно:

– Никогда не называй им своего имени. Душу вынут же.

И решительно направился прочь. Никита обалдело разглядывал его широкую спину и вьющиеся от влажной погоды чёрные волосы, пока Кац, оглянувшись напоследок, не скрылся за углом соседнего дома.

Значит, не показалось.

***

Вельд поморщился, когда, закрыв за собой дверь, Нейл застыл на месте и даже рот приоткрыл от удивления, таращась на него. Точнее на иллюзорное окно. А потом выдал, глуповато ухмыляясь:

– Вы же вроде не любитель этого дела, а?

Под пронзительным взглядом начальника Нейл заложил руки за спину и попытался прикинуться ветошью.

– Тогда, видимо, дело любит меня, – наконец, снисходительно ответил Вельд. Не особо стесняясь присутствия младшего по рангу жнеца, он лениво откинулся на спинку стула, пуская в потолок клубы опиумного дыма. – Почему я никогда не видел тебя курящим, Нейл? – Я не курю, – сказал Нейл, и тут же принялся объяснять. – Ну, я курил, когда… был жив. А теперь… какой смысл? От этого даже удовольствия не получаешь. Оно такое же искусственное, как этот снег за окном.

Пустые чёрные глаза Вельда глядели на него с пониманием. С интересом глядели.

– Не так давно у этого вашего человечества появилось выражение «Религия – опиум для народа». Почему бы не поиграть немного словами?

– Потому что жнецы не народ, а механизм, в котором вместо деталей – переродившиеся души грешников. А про опиум и религию – так я сразу вспоминаю силлогизм про кошек и Сократа… – всё это Нейл выдал с лицом человека, осознающего бредовость собственных слов. Однако Вельд выпрямился на стуле и попытался ничем не выдать своего замешательства. Этот парень сам не понимал (не мог понимать!), о каких вещах берётся рассуждать, однако неизменно попадал в цель каждым своим наобум брошенным словом.

– Ты странный человек, стажёр.

– Я не ослышался, господин Вальдемар? – осторожно переспросил Нейл, но Вельд проигнорировал вопрос.

– Такой же странный человек, как твой кузен.

– Никита не был таким, пока меня не расплющило вместе с машиной, знаете ли, – стоило поднять эту тему, как он напрягся. – Это странно, что я помню немало того, что связанно с ним… странно, потому что это… ну, это не те воспоминания, которые наша госпожа оставила бы при мне.

«Может быть, она просто не смогла», – Вельд получил какое-то извращённое удовольствие от этой мысли, столь кощунственной она была. От мысли, что могущественная Смерть не имеет полной власти над этим неумехой, становилось как-то легче да веселее.

– Возможно, в этом кроется причина того, почему ты здесь?

– Господин Вальдемар, – Нейл нервно обернулся через плечо, но, разумеется, обнаружил там только закрытую дверь, – у меня, быть может, совести нет, но я при жизни не совершил ничего такого, что заслуживало бы подобного… кхм… подобной чести, ага.

Вельда разобрал смех, но он всё же сдержался. Тем более, смешного было мало, если вдуматься.

Нейл не желал смирять дух. И Смерти наверняка это было известно, но… тем не менее, свои костлявые лапы она на него наложила. Это вызывало подозрения, – правда, смутные, не имеющие чёткого основания.

Идиотов среди младших жнецов хватало и без этого новичка: чего стоили отнюдь не являющиеся новичками Брин и Бранд, которые из-за своего разгильдяйства ещё лет пятьсот из младших не выберутся. Но их можно было легко приструнить. Нейлом же было сложно управлять.

И, что самое настораживающее, Вельд чувствовал к нему сильное расположение. Потому что он думал бы так же, если бы мог себе это позволить.

– Может быть, вы знаете?

– Я? – Вельд чуть откинул голову назад. – Откуда бы мне знать?

– Из моего личного дела, например, – Нейл определённо понимал, что чересчур дерзок, и второй уже раз за минуту провёл вдоль переносицы пальцем.

– Хм… я, так уж и быть, загляну в твоё личное дело на досуге. Подшивая туда очередной выговор.

Вельд солгал. Личное дело Нейла куда-то испарилось; узнав об этом, Люциан чуть не воспламенил парочку случившихся поблизости архивариусов. Пришлось напомнить ему, что он не Смерть, а всего лишь исполняющий обязанности, так сказать.

– Послушайте, господин …

– Нет, Нейл, – осёк Вельд ещё на подлёте. – С этим – к августейшему наместнику Смерти.

– Он, похоже, решил меня тут сгноить, – огрызнулся стажёр, нервно пряча руки в карманы. – Я торчу в канцелярии уже почти неделю. Учитывая, что есть и спать мне больше никогда не суждено, а для бумажной работы я не гожусь, то… В общем-то, в безделье даже убийства по списочку не так противны.

– Значит так, – неторопливо поднявшись со стула, Вельд подошёл к нему. В отличие от Люциана, он был с этой каланчой почти одного роста, так что снизу вверх смотреть не приходилось. – Держи себя в руках, стажёр. Пока что это всё, чем ты можешь помочь своему родственничку. Будешь упорствовать – мы с господином наместником припомним, что трудимся не ради блага какого-то мальчишки, но во имя работы нашего механизма… деталями которому служат наши грешные души, да-да. Да и вообще, не привлекай к себе внимания, милейший. У тебя белый билет, между прочим.

Вельд отошёл от него в сторону иллюзорного окна.

– Плевал я на ваш белый билет! Кто кроме меня сможет остановить Ники, если он снова попытается наложить на себя руки? – поинтересовался Нейл с бессильной злостью. Вельд окинул его долгим, высокомерным взглядом.

– К слову о моей внезапной любви к этим штукам, – сердитый кивок на окно. – Я слежу за ним едва ли не круглые сутки, свалив на Лукрецию большую часть работы. А сейчас сезон, между прочим! Осенний поток самоубийств, всё такое… Кстати, зачем я тебя звал, – он привычным движением сменил иллюзию в раме на сквозное стекло, – не знаешь случаем, кто это?

В стекле отразились двое парней, или, правильнее было сказать, молодых мужчин. На вид они выглядели несколько старше Нейла, которому на момент смерти было двадцать один. Нейл, к слову сказать, заулыбался при виде них и просто выдал:

– А… это Славик и Андрюха!

– Исчерпывающе, – покачав головой, Вельд кивком указал на темноволосого. – Вот этот – как его зовут?

– Андрей. Андрей Кац. А что?

– Кац, значит… – начальник исполнительного отдела недобро прищурился. – Оно и видно, что Кац. Рожа-то жидовская.

– Вы что, нацистом были? – не без ехидства осведомился Нейл.

– Нацизм, знаешь ли, младше меня лет на триста с лишним, – бесстрастно отозвался Вельд. – В мои времена и в моём языке, вообще-то, это было нейтральным обозначением всех иудеев.

– Но всё-таки…

– Без «всё-таки», стажёр, – отрезал Вельд решительно. – Не лезь сюда; всё гораздо серьёзнее, чем ты можешь себе представить. Максимум, что я могу сделать, – поговорить с господином наместником, чтобы ты приступил к работе… Не по доброте душевной, но лишь по причине нехватки рабочих сил. Но сам понимаешь, что он будет следить за…

– Господин Вальдемар! – наспех стукнув ладонью о дверь пару раз, в его кабинет ворвался Нестор, секретарь Лукреции. – Прошу прощения…

– Прощение просят в другой канцелярии, – иронично заметил Вельд. – Ну, чего тебе?

– Проблемы в отделе кадров, – выпалил Нестор, подобострастно вылупив на него большие бесцветные глаза поверх очков с толстенными стёклами. На очки эти Вельд не мог смотреть без раздражения – Лукреция приволокла их из могилы этого прилизанного, смазливого паренька, что было известно всем и каждому.

«Как при жизни была дурой, так ею и осталась…»

– Что на этот раз?

– Ваши жнецы приволокли гниль.

Он понял, что уточнять личные номера жнецов не имеет смысла: Брин, младший жнец 9036, Бранд, младший жнец 9037. Сухо кивнув Нестору, он быстрым шагом направился прочь из кабинета, по пути чуть не прищемив дверью развевающиеся фалды сюртука и выругавшись про себя.

«Здесь сплетни разносятся быстрее, чем при дворе Мануэла I в былые времена», – сердито подумал Вельд, сворачивая в боковой коридорчик и двигаясь по направлению к холлу. Призывая трубку, он шевельнул пальцами левой руки. Спустя пять сотен лет его тело по-прежнему полагало, что правую руку нужно держать свободной. Для оружия.

– Доколе, молодые люди?! Доколе прикажете терпеть ваши выходки?! – услышал он дотошное брюзжание Кристена, ещё не дойдя до кабинета Лукреции.

«Здравствуйте, канцелярит, вопли и нотации», – кадровика Вельд, признаться, на дух не переносил. Впрочем, не только он: над Кристеном за спиной даже стажёры насмехались.

– Да мы вас старше на добрых пару столетий, – протянул нагловатый, елейный тенорок. По этой елейности Вельд безошибочно опознал Брина: Бранд, хоть и был обладателем идентичного голоса и наглости, интонации имел более жёсткие и менее развязные.

– Следите за своим поведением! Младший жнец 9036, вы понимаете, что своим поведением подрываете не только мой авторитет, но и авторитет непосредственного начальства, которое навряд ли будет обрадовано подобному повороту событий?

– Эээ?

– Прекрати паясничать, – жёстко приказала Лукреция. Её голос был искажённой копией голоса самого Вельда, как, впрочем, и лицо. Так было и при жизни, и после смерти. – Ты всё прекрасно понял. Зачем, скажи на милость, вы притащили в отдел кадров гниль?

«Гнилью» на канцелярском жаргоне именовались люди, непригодные для службы в канцелярии ввиду психических расстройств. Вельд и сам был на учёте первые сорок лет после смерти, как склонный к агрессии, садизму и непредсказуемым выходкам.

– Ну, подумаешь, наелся чувак стекла, – присоединился к разговору Бранд. – Может, он фокусником мечтал быть, а ты сразу «гниль». Стыдись, Лукреция…

– Лукреция! – резко оборвал Кристен. – Вы намерены позволять этим молодым людям плевать на субординацию? То, что они ваши братья…

– Они ей не братья, – сказал Вельд, входя. – Как и мне. Как и я Лукреции. Не заставляйте меня напоминать вам простейшие вещи, Кристен.

Брин и Бранд при виде него резко стушевались и с кающимся видом уставились в пол. Кристен выразительно поджал губы. Одна лишь Лукреция и бровью не повела.

– В чём дело, Кристен?

– Эти два имбецила приволокли мне шизофреника, вот в чём! – угловатое белое лицо Кристена словно бы дрожало каждой черточкой, и Вельд подумал, что психопатов в канцелярии смертей всегда хватало с лихвой.

– Всякое случается, – философски сказал он, стряхивая с пуговиц двубортной застёжки сюртука несуществующие пылинки. – Приношу извинения за неудобства, доставленные вам моими жнецами. С ними я разберусь сам, вас же не смею задерживать.

– Я буду жаловаться на вас, Вальдемар! Вы не способны поддерживать среди своих людей элементарную дисциплину! – взвизгнул Кристен истеричным голоском, который ему самому, должно быть, казался очень внушительным, и пулей вылетел в холл.

– Кому это он жаловаться собрался? Наместнику? – презрительно засмеялся Брин. Бранд, однако, только вяло улыбнулся, с опаской покосившись на Вельда. Не дожидаясь, пока Брин насмеется вдоволь, он едва уловимым движением засветил ему кулаком в солнечное сплетение. Со стоном Бранд рухнул на колени. Наполовину мёртвые тела жнецов не чувствовали физической боли, но друг друга могли лупить, подкрепляя физическое воздействие энергетическим.

– Почему опять я? – возмутился Брин, всё ещё сидя у ног Вельда мешком. – Отец бы всех нас выпорол, между прочим!

– Думаешь, я не знаю, чьи это выходки? – мрачно осведомился Вельд, игнорируя слова об отце. – Люциан сколько угодно может закрывать глаза, пока считает вас безобидными, но если госпожа сочтёт, что вы подрываете настрой других жнецов…

– То что?

– Ничего, Брин. Совсем ничего.

Судя по затравленным взглядам, близнецы прекрасно поняли, о чём речь. Жить им ещё хотелось, пусть даже такой вот не-жизнью.

– На сей раз мне некогда вами заниматься, но в следующий раз откомандирую в «горячую точку» на полгода. Там, как вы можете помнить с прошлого раза, лишние руки не помешают. Ясно?

Одинаково скривившись, Бранд и Брин, закивали, тряся одинаковыми длинными чёлками цвета грозового облака.

– А теперь прочь с глаз моих.

Жнецы торопливо засеменили к выходу; убраться прочь с глаз его они, казалось, были только рады. Сам Вельд тоже был рад оказаться как можно дальше от пронзительных глаз-угольков Лукреции.

– Ты болен, – утвердительно произнесла она.

– Мёртвый не может быть болен, Лукреция.

– Ты мёртв физически, а ментально жив. Значит и болен ментально.

– Резонно.

– Ты же чувствуешь, Вельд, – она чуть склонила голову на бок. Её холодное, красивое лицо из-за длинной шеи и короткой стрижки казалось совсем уж узким, – что он разворотил твоё нутро, пошатнул твоё спокойствие. Прекрати сутками торчать у сквозного стекла, пока не стало хуже.

– Что может быть хуже? – мрачно осведомился Вельд. – Поверь, дорогуша!.. Нет ничего хуже, чем ощущать себя бесконечно мёртвым и бесконечно живым одновременно.

– Не только ты это ощущаешь. Все мы. Я и Нестор. Люциан и этот… как его там…

– Они мертвы, Лукреция! – не выдержав, Вельд повысил голос. – Они такие же! Что ты можешь мне на это ответить, а?

– Ничего не могу, – Лукреция сардонически искривила рот. – Просто перестань сутками пялиться в стекло как помешанный. Мне, в конце концов, может надоесть работать за тебя.

– Хорошо. Не буду.

Она бросила на него ещё один подозрительный взгляд. А потом спросила:

– Что делать с шизиком, господин Вальдемар?

Вельд криво ухмыльнулся.

– Глупый вопрос, старший жнец. Место гнили где? В компостной яме.

Не тратя времени на обратный путь по путаным коридорам, он резко развернулся на каблуках и долю секунды спустя уже смотрел на дверь своего кабинета.

Увидев Нейла, сидящего прямо на полу возле иллюзорного окна с потерянным видом, Вельд хотел было поинтересоваться, какого лешего тот всё ещё здесь околачивается. Но резкие слова так и не сорвались с языка. Он просто подошёл к нему сзади и застыл в таком положении, словно бы охраняя. Предпочитая делать вид, что плечи этого здоровенного парня вовсе не трясутся. Не может же жнец плакать, ну в самом деле.

Ощутив нечто, похожее на неловкость, Вельд перевел взгляд с сутулившегося Нейла на стекло, где тощий смазливый мальчишка, закутавшись в знакомую уже толстовку и забившись в угол возле батареи, неспешно накачивался водкой, мешая её в стакане с соком. Не иначе как мать на работе, что он так обнаглел. Обычно Никита – или Ники, как называли его чёртов жид и похожие на оборванцев приятели, – дожидался ночи и выкуривал несколько сигарет подряд, чуть приоткрыв окно и опасливо косясь на дверь. А потом прямо в темноте принимался пачкать страницы блокнота; толстый графитовый стержень большую часть времени был заткнут за проколотое в трёх местах ухо. Так он поступил и сейчас. Вельд достаточно следил за ним, чтобы это предугадать.

– Он крышей поехал, да? – дрожащим голосом спросил Нейл.

– Не думаю, но в будущем такое вполне возможно, – подумав, ответил Вельд. – Он смотрит. И видит. Но не чувствует… то есть, чувствует, но лишь немного острее, чем обычный человек.

– Спасите его… – попросил Нейл почти что беззвучно.

– Тебе было бы уместнее просить о чём-либо Люциана. Не меня.

– Он не станет.

Вельд и сам понимал, что не станет. Разве что госпожа велит.

– А я, значит, воплощение благотворительности и гуманности? – поинтересовался он саркастически.

– Мне просто больше некого просить.

Это тоже было очевидно.

Снова взглянув на измождённое лицо Ники (всё же эта нелепая кличка подходила мальчишке неясным образом), Вельд вспомнил некое подобие обещания, данного своей прижизненной сестре.

«Хорошо, Лукреция. Я больше не буду сутками пялиться в сквозное стекло».

========== 3/4. Фантомные боли ==========

Он никогда не умел рисовать.

Нет, не то чтобы не умел… но, по крайней мере, не пробовал и не учился.

А теперь и дня не мог без того, чтобы не нарисовать какое-нибудь лицо из этих, к чьим душам он прикасался во сне или наяву. Не мог. Ники знал это так же точно, как знал, что в очередной раз попробует наложить на себя руки – эти чертовы призраки все равно доведут его до ручки – и как знал, что его снова спасет Игорь.. или еще кто, отживший свой век на этой земле…

В этот раз, однако, всё было иначе. Этого человека Ники видел таким, какой он был при жизни. Но то, что получалось из мудрёной графитовой мозаики, пока что не совпадало с образом, увиденным во сне. Свирепый, смуглый, со спутанными черными волосами и жёстким взглядом… он был живой. А в карандашных линиях от смуглокожего убийцы не было ничего. Линии были мертвы и в картинку пока не складывались. Ники был раздосадован: ему хотелось увидеть этого человека на листе.

Вздохнув, Никита потянулся к стоявшей под боком кружке, из которой ночами он пил купленное в ларьке за углом спиртное, а по утрам, под бдительным взором матери, – растворимый кофе со сгущёнкой. Он поперхнулся глотком, когда сбоку послышался холодный, тягучий и неуловимо знакомый голос.

– Детям пить вредно. Не то чтобы наша контора осуждает подростковое пьянство, но всё же просто, для справки, – едкая реплика была завершена таким же едким смешком. Ники нерешительно поднял взгляд и обомлел. Рядом обнаружился жнец – только жнец мог быть такой… монохромный. Окрашенный во все возможные оттенки серого – от черного до белого, которые таковыми совсем не являлись, как говорил Игорь.

– Водка была палённая, и ты пришёл меня забрать? – успокоившись, равнодушно спросил Ники.

Жнец продолжал смотреть в окно, словно бы намеренно демонстрируя свой породистый профиль с тяжёлым выступающим подбородком, высоким лбом и хищным, орлиных очертаний носом.

Он уже видел этот профиль раньше. Определённо.

– А ты бы и рад, – наконец, бросил жнец всё тем же язвительным тоном, – да только с места в карьер я вынужден тебя огорчить. Жив-здоров.

– Тогда какого хрена ты здесь делаешь? – Ники уставился на него тяжело, мрачно.

Жнец все-таки повернулся к нему, решив, видимо, показаться и в анфас. К картинке добавились резко очерченные скулы и жуткие чёрные глаза. Больше ничего разглядеть пока не удавалось: лицо жнеца походило на мертвенно-бледное пятно в обрамлении таких же бледных волос, очень длинных и безжизненных, и черные глаза-угли – вот и все.

Губы жнеца изогнулись в гадкой усмешке.

– В гости зашёл. Передать привет от братца.

Пошатываясь, Ники встал, продолжая сжимать в руках блокнот и карандаш. Грубый ответ, рвущийся наружу, непроизвольно проглотил – несколько обескуражила разница в росте. Жнец был выше почти на две головы. Впрочем, к дылдам Ники был привычен: Игорь вот ничуть не ниже этого типа. Был.

– Что ты знаешь о нём?

– Что может начальство знать о своих подчинённых? – вопросом на вопрос ответил жнец.

– О… Так ты у них, типа, самый главный? – почти съязвил Ники.

Жнец выглядел внушительно, внушительнее, чем те, которых он видел раньше, и вполне мог быть начальником, но тогда что он здесь забыл? Впору было возгордиться от собственной значимости.

– Не самый, – снисходительно сказал жнец. Вяло пошевелил пальцами, в которых вдруг возник какой-то предмет; не сразу, но Ники опознал в предмете табачную трубку. – Но в некотором роде.

– И что всё-таки тебе от меня нужно?

– Ну, – он повёл плечами; жест этот показался Ники неуверенным, словно бы

жнец давно забыл, как это делается. – Можно сказать, у тебя есть то, что принадлежит мне.

– Может быть, хватит говорить загадками? – не выдержал вдруг Ники и схватился за сигарету, чтобы скрыть внезапно охватившую дрожь.

– Перо. Отдай моё перо.

Он узнал голос. Вороны. Стало весело и немножко безумно.

– Не отдам, – чувствуя легкое превосходство над жнецом, почти насмешливо сказал он. – Может, оно мне дорого как память? Или я его заточить собрался?

Жнец только вскинул почти бесцветную бровь и спросил:

– Думаешь, не заберу так?

– Не заберёшь, – Ники затянулся сигаретой, – потому что если бы мог – забрал бы уже.

– Да, – бесцветно сказал жнец. – Забрал бы. Но если не хочешь отдавать – не отдавай. Только тогда тебе придется смириться с моим назойливым присутствием – до той поры, пока не передумаешь.

– А что, оно больно ценное?

Жнец замялся, явно не зная, что ответить. А потом выдал очередную противную усмешку.

– Зависит от того, что ты хочешь получить взамен.

– Проблема в том, что вряд ли вы дадите то, что мне действительно нужно, – сказал Ники и вдруг почувствовал себя смертельно уставшим, будто прошло уже очень много времени, а до конца все еще очень далеко. – Игоря не вернут, умереть не дадут, в жнецы я, видимо, тоже не гожусь…

– Погоди-ка… я не ослышался? Ты мечтаешь стать жнецом?

– Я не думаю, что это хуже, чем моя теперешняя жизнь.

Тут жнец не выдержал и разразился захлёбывающимся издевательским смехом, да так, что ему даже пришлось опереться рукой на подоконник. Уязвлённый, Ники было вскинулся, но потом опустил глаза и с преувеличенным вниманием принялся разглядывать блокнот, всё ещё зажатый в ладони. Впрочем, внимание тут же стало неподдельным. На картинке проступили гладкие волосы, хищные черты лица и два чёрных провала в глазницах, усечённые с верхнего и нижнего краёв дугами век, – копия того, кто стоял перед ним сейчас.

– А ведь ты точно так же смеялся и пятьсот лет назад, пытая девушек у себя в подвалах, – сказал вдруг Ники, и у него самого по коже пошел мороз от того, как равнодушно это прозвучало.

Жнец резко оборвал смех и застыл, напряжённый точно струна.

– Сезар ди Оливейра.

***

Это было набором букв.

Нет, не так. Это было набором букв поначалу. А потом они срослись в имя. То-самое-имя, и даже исконный португальский говор чёртов мальчишка отлично воспроизвёл.

Его раскололи надвое. Вельд буквально почувствовал, как мёртвые ткани мозга превращаются в монолитную ледяную глыбу, которую тут же раскалывает зигзагообразная трещина, уходящая вглубь, в самое нутро.

Вдохни.

«Пятьсот лет без кислорода. Я не помню, как…»

Вдохни.

И он вдохнул. И понял каким-то краешком крошащегося сознания, что этот мальчишка, Никита Орлов, перевернул песочные часы, в которых даже приблизительное количество песка было неизвестно.

– Я вижу это с тех пор, как мне в руки попало перо. Каждую ночь. Я знаю о тебе многое… Сезар ди Оливейра.

– Не произноси это имя… – хрипло попросил Вельд. – Мне нельзя, понимаешь? Нельзя его знать.

– Но почему? – мальчишка опять свёл свои дурацкие брови домиком – притворяется или и вправду не понимает?.

– Это непреложное правило, вот почему.

– Скучно это, наверное, – хуева туча непреложных правил.

Вельд кое-как совладал с собой и даже попытался усмехнуться:

– Это вообще скучно – быть немёртвым.

– А почему жнецам нельзя знать имён, которые у них были при жизни?

Нервным жестом Вельд одёрнул рукава. Сначала левый, потом правый. И подумал, что этого мальчишку отнюдь не назовёшь глупым: хорошие вопросы задаёт.

– Они нам больше не принадлежат. Мы перерождаемся не людьми, а продолжением нашей госпожи.

– Вы не можете быть её продолжением, – упрямо возразил Ники. – Ребята, у вас же есть воля и чувства… ну, в самом деле!

– Не чувства… – Вельд покачал головой, – лишь жалкое их подобие. А что же до воли… без воли мы не будем способны к действию. Жнецов чересчур много, чтобы каждым из них можно было управлять, словно марионеткой… Но для обуздания воли хватает и того факта, что её пальцы плотно сомкнуты на душе каждого из нас. В её руках наша… окончательная смерть.

Это было непривычно – чувствовать движение собственных губ с такой поразительной чёткостью.

– Если она такая могущественная, то… может что-нибудь сделать со мной? – не унимался упрямый мальчишка.

– Смотря, что именно ты имеешь в виду, – сказал Вельд. – Смерть не может уничтожить ни одного человека собственными руками. Даже в тот самый миг, который значится в наших списках напротив его имени.

– Она может… – Ники обхватил себя руками, – может сделать меня нормальным?

– Ты хочешь, чтобы Смерть отняла твой дар?

– Да не дар это! – воскликнул он, сжимая воспалённые, обветренные губы в сердитую линию. – Проклятье! Самое настоящее проклятье… – и выдохнул. – И как твоё имя теперь?

– Вальдемар, – помедлив, сказал Вельд. Имя, носимое им веками, звучало так, как на ком-нибудь смотрится плохо сидящая одежда. – Вальдемар, старший жнец канцелярии смертей, – и насмешливо: – Позвольте отрекомендоваться.

– Чертовски пафосно, – Ники хмыкнул, – но ты и выглядишь соответственно.

Вельд не стал возражать. Он был, в общем-то, согласен.

– Так что? Может она это или нет?

– Не могу утверждать наверняка, – он мысленно выбранил себя за каждую заминку в предложении, – но вполне возможно.

– Тогда вот моя цена за твоё перо, Вальдемар.

Вельд внимательно посмотрел на него: неужели и вправду мальчишка с такой легкостью готов распрощаться со своим даром. Как будто это и не дар вовсе…

– Подумай хорошенько. Способность видеть делает тебя… уникальным.

– А я не хочу, не хочу быть уникальным из-за… этого – решительно возразил Ники. Эта решительность, казалось, сделала его куда красивее, чем есть: от слабого подбородка до глаз-блюдец и нелепой причёски, в которой смешались пряди натурального цвета ржавчины и выцветшие чёрные. – Эти способности не принесли мне ровным счётом ничего хорошего или полезного… так что толку в их уникальности?

– Что ж… – Вельд склонил голову, улыбаясь одной из своих самых загадочных и опасных улыбок. – Да будет так.

Прежде, чем исчезнуть, он успел услышать недовольное:

– Уберите пафос, он воняет.

***

Люциан появился рядом почти сразу, как он вернулся. Хмурый, всем своим видом будто бы говоря, что ничего хорошего ему, Вельду, ждать не стоит.

– Что?

– Не прикидывайся идиотом, Вальдемар. Тебе не идёт, – в голосе его звучала плохо скрываемая ярость. Вельд прекрасно знал, что любимцу Смерти дозволяется быть эмоциональным, но только теперь он вдруг подумал, что, наверное, цена за эту щедрость, должно быть, велика. Непомерно велика. Полное, абсолютное подчинение.

– Что я сделал не так?

– Ты всё сделал не так! Всё!!! – голос Люциана сорвался почти на визг. – Я и представить не мог, что ты – ты, отвратительный педант! – нарушишь непреложное правило и сунешься к мальчишке!

– Я посчитал это нарушение несущественным, если он всё равно знает о нас.

– Дело не в том, знает ли о нас смертный, Вельд, – чуть сбавил тон Люциан и, тем не менее, все равно – с нескрываемым раздражением. – Ты не представляешь, что натворил.

В не по-мужски изящной руке Люциана возникло зеркало – никаких изысков и даже рамы, просто стеклянный прямоугольник с обточенными краями.

– Дохни на него, раз уж снова дышишь.