Текст книги "Жизнь, смерть и прочие неприятности (СИ)"

Автор книги: Принстон Джозеф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Жизнь, смерть и прочие неприятности

   Мисс Клозета Буденштокк была самой настоящей, самой потомственной ведьмой в седьмом локте, девятом колене. Именно в силу своей принадлежности к этой древнейшей профессии, госпожа Буденштокк твердо усвоила: заговоры, шепотки, кровавые жертвоприношения и пляски святого Витта в тонком деле привораживания абсолютно и стопроцентно бесполезны. Поэтому, Клозета пользовалась проверенными методами своей бабушки, сменившей в свое время не одного дедушку, и перешедшей в итоге на юношей.

   Миссис Эбигейл Даун (бабушка искренне считала, что менять фамилию с каждым новым мужем – пустая трата времени) всегда твердо говорила своей внучке: "Клоззи (что за имя тебе дала твоя непутевая мамаша?), если ты хочешь, чтобы мужчина был с тобой ласков и нежен, стелился под твои ноги ковриком, говорил тебе комплименты, и, в итоге, женился на тебе – приготовь полную тарелку жареного мяса и молча дай ему поесть. Но самое главное – напои его. Злым выдержанным виски, крепким, как удар конского копыта и старым, как сам грех. Пои его, не переставая, ровно неделю. А потом, добавив туда вот эту настойку, которая досталась мне еще от твоей прабабки, ей – от её прабабки, а принадлежала она вообще хрен знает кому, – проведи с ним ночь. Наутро дай ему опохмелиться, а потом громко, с балкона, во всеуслышание объявляй, что у тебя прошла первая предбрачная ночь. Тогда он точно никуда от тебя не денется, и вынужден будет жениться...".

   Хотя советам этим было уже немало лет, мисс Буденштокк признавала за ними огромный опыт прошлых поколений и большую практическую ценность. Вот и сейчас, приготовив запеченного целиком молодого кабанчика, окруженного зажаренными тушками крыс, Клозета ждала свою судьбу. В роли оной выступал мистер Арнольд Бромм – средних лет оборотень, перспективный владелец автосервиса и службы такси. Нельзя сказать, чтобы он являл собой воплощение всех девичьих грез, но вкусы-то у всех разные. А у ведьм – в особенности. Например, Клозета просто млела от волосатых мужчин. Пределом её желаний был мужчина, напоминающий, скорее, небрежно сметанный лохматый стожок. Мистер Бромм стремился к этому идеалу.

   Ведьма уже ровно неделю спаивала этого замечательного (и одинакового) со всех сторон мужчину, и сегодня как раз должна была случиться кульминационная ночь истины. Клозета уже заранее добавила в лучший виски, какой только можно найти на континенте, волшебную настойку бабушки, и ждала своего мужчину.

   Мистер Бромм явился на порог слегка нетрезвым и невероятно галантным. Прямо там же, у порога, он осыпал предмет своей страсти пожухлыми орхидеями и комплиментами. И то и другое привело мисс Буденштокк в полный восторг. Отдав должное кабанчику и крысам, Арнольд стал еще более предупредительным и сымпровизировал целую хвалебную оду кулинарному мастерству хозяйки. Оприходовав бутылку виски, мистер Бромм стал куда более пьяным, заметил, что красота Клозеты его буквально ослепила, а потому закрыл глаза и приступил к импровизации первой предбрачной ночи. Мисс Буденштокк была на вершине блаженства, и пообещала себе при случае непременно отблагодарить бабушку за столь ценные советы.

   Вот примерно на том моменте, когда Арнольд переходил к высшей точки своей импровизации, а Клозета представляла себя миссис Бромм – владелицей автосервиса и службы такси, – случилось нечто непредвиденное. Мистер Бромм как-то совсем неэстетично захрипел, пустил пену изо рта и задергал ножкой в странном мотиве. Сначала мисс Буденштокк посчитала, что проявления восторга у всех разные, и, может, у Арнольда они как раз такие. Но когда оборотень мешком повалился сбоку от неё и подозрительно затих, Клозета забеспокоилась. Осторожно открыв один глаз, ведьма присмотрелась к своему избраннику, пытаясь определить, где у него зад, а где перед...

   Некоторые мужчины уходят сразу же после ночи со своей возлюбленной. Некоторые – на утро, выкурив обязательную сигарету, выпив дежурную чашку кофе и покровительственно похлопав даму по ноге. Но есть совершенно невыносимые типы, которые в момент близости со своей избранницей попросту нагло уходят из жизни. Увы, Арнольд Бромм принадлежал именно к ним.

   Мисс Буденштокк издала яростный вопль разрушенных надежд.

   ***

   Сегодня утром Хамский официально объявил о начале у себя периода зимней депрессии. Я почувствовал настоятельное желание самостоятельно закопаться в тихую уютную могилку и забетонировать её сверху. Пусть и краткосрочные, но, увы, ежегодные приступы меланхолии Мордреда вызывали у окружающих два взаимодополняющих порыва: убить Хамского и убить себя.

   Неделя Великой Депрессии проходила примерно следующим образом: Хамский выкатывал из кладовки старое, невероятно скрипучее, инвалидное кресло (в котором, похоже, долго жил и скончался не один Нью-Девиллец), садился в него, укрывал ноги пледом, окружал себя бутылками с крейгом двадцатилетней выдержки и начинал неостановимо брюзжать. Делал это он с толком, с расстановкой и со вкусом. Начинал с того, что сам он живет неправильно, что нельзя быть таким злым непримиримым социопатом, и что в нем совершенно точно есть еще что-то неиспорченное.

   – Уж точно – не печень, – скептично замечал я, разглядывая ряды пустых, полупустых и пока еще полных бутылок.

   Продолжал Мордред вопросами в мировой эфир. Его интересовало, какой кретин и с какого перепою создал этот мир, как дальше жить, упадут ли цены на нефть, никель и брокколи с Вулканических островов, и кто же сделал его, Хамского, таким гениальным?

   Под конец это страшной во всех отношениях недели, мой сосед уже совершенно терял нить своих рассуждений и остатки трезвости, а потому интересовали его вопросы совсем уж высшего порядка: кто я, кто он, и уважаю ли я его? Сами видите, что ответить на эти вопросы сходу затруднился бы и сам Люцифер.

   Я уже всерьез задумывался о том, кто бы мог пустить меня пожить к себе на неделю, желательно, с едой и бесплатно, как вдруг случилось непредвиденное. Открылась дверь, и в комнату влетела чертовка, подобных которой я не видел никогда в своей жизни и, надеюсь, уже не увижу, ибо природа творит таких исключительно в единичных экземплярах.

   Она стремительно прошла мимо меня, даже не заметив, и остановилась перед Мордредом, который ради такого случая даже и не подумал прервать свою депрессию. Он посмотрел на вошедшую мутным взглядом, то ли улыбнулся, то ли скривился, и основательно приложился к бутылке. Женщина подумала несколько секунд. Потом рухнула в кресло напротив, взяла ближайшую к ней непочатую бутылку, залихватским ударом по дну выбила из неё пробку (кто бы объяснил ей, что так поступать с выдержанным вином – невероятно дурной тон?) и сделала долгий глоток. Затем достала трубку, закурила, внимательно разглядывая Хамского, старательно делающего вид, что он её вовсе не замечает.

   – И это – величайший сыщик современности? – Снисходительно спросила она, выпуская колечко дыма. – Этот простой непритязательный юморок меня умиляет.

   – Морвид. – Хамский скривился, как будто у него разом заболели все зубы.

   – Узнал-таки! – Фальшиво удивилась свежепоименованная.

   – Простите, – я решил, что настало и мне время поучаствовать в занимательной сцене. – Не имел чести быть вам представленным...

   – А вы, – она перевела на меня взгляд пронзительных темно-багровых глаз. – Должно быть Джозеф Принстон – сосед и помощник? Что ж, если этот кретин, – чертовка кивнула на Мордреда, усиленно притворяющегося деталью интерьера. – Успел вас чему-то научить – докажите. Догадайтесь, кто я?

   – Это несложно, – я неторопливо налил себе крейг в бокал, дал ему подышать и отпил глоток. Действительно, у Хамского выдающийся вкус по части вин. Подумав, я присел на диван. – Вы – Морвид Хамская, сестра-близнец Мордреда, о которой он никогда не говорил, но, тем не менее, о которой все знают. Вы недавно приехали с юга – об этом говорят выгоревшие волосы, загар на лице и руках. Думаю, не ошибусь, если скажу, что вы там не отдыхали, а работали – загорелы только кисти, но не сами руки. Значит, вы все время были в одежде. Когда вы вошли, то привычно окинули взглядом все помещение в целом, задерживаясь на некоторых деталях, сейчас вы крутите в руках трубку так, как обычно крутят ручку – не удивлюсь, если ваша работа связана с журналистикой или писательством. Вы носите кольцо на золотой цепочке – скорее всего это память. Возможно о женихе, который когда-то умер.

   Я сделал еще один глоток из бокала. Хамский внезапно отмер и несколько хлопнул в ладоши.

   – А вы небезнадежны, Принстон, – довольно произнес он. – Я вами даже иногда горжусь.

   Морвид, которая сидела с абсолютно застывшим лицом, так же начала подавать признаки жизни.

   – Действительно, ангел побери, неплохо, – произнесла она. Запрокинула бутылку, сделав несколько мощных глотков. Обратилась к Мордреду: – А ты что молчишь, страдалец?

   – По-моему, – сварливо отозвался Хамский. – Недавно я сказал целых два предложения. Но если тебе уж так хочется услышать что-то еще, отлично. У тебя подошва ботинок в рыжей грязи, ты шла пешком из рабочего квартала Нью-Девилла. Не ошибусь, если скажу, что ты была в районе Кроу-стрит, там кирпичный завод, из-за выбросов которого земля всегда характерного красноватого цвета. Раз ты шла пешком, можно сделать вывод, что у тебя не все гладко с финансами. И – ты никогда не приходишь просто так. Скорее всего, есть какое-то дело, которым ты хотела бы, чтобы я занялся. Так?

   Странное выражение пробежало по лицу Морвид.

   – Я не то имела в виду, – глухо сказала она. – Но да, ты прав. Есть дело.

   ***

   Морвид Хамская была самой удивительной женщиной из всех, кого я когда-либо видел. Она была создана из противоречий, прекрасно это осознавала и умудрялась сочетать в себе все несочетаемое. Она носила вытертые драные джинсы, высокие ботинки армейского образца, видавшую виды кожаную куртку и... шляпу. Да, винтажную мужскую шляпу, судя по всему, когда-то позаимствованную из гардероба брата. Внешне совершенно неподходящие вещи смотрелись на ней вполне органично.

   Морвид пила все, что горит, непрестанно курила трубку и могла позволить себе весьма соленые выражения. Между тем, она обладала поразительными познаниями, кажется, обо всем на свете. Спросите её об искусстве, политике, истории – и она непременно расскажет вам все в ярких красках. Обладая характером, пожалуй, еще более социопатичным, чем её братец, Морвид, тем не менее, была еще и самым тонким, чутким и внимательным собеседником.

   Неудивительно, что они с братом на дух не выносили друг друга. Причины этой неприязни крылись, по всей вероятности, в глубоком детстве, и, как я подозревал, были давно забыты обоими.

   Тем не менее, когда мы начали работать втроем, я ощутил искреннюю потребность помолиться, хотя прежде считал себя убежденным материалистом. Ощущая себя упитанной мышью в серпентарии, я неистово желал, чтобы это дело быстрее закончилось, и близнецы Хамские, наконец, расползлись по своим углам.

   ***

   Мисс Клозета Буденштокк была возмущена. Нет, не так. Она рвала, метала, летала по камере, вызывала на полицейское управление дожди из рыб и лягушек, грозила всевозможными проклятиями горгулам-полицейским и решительно отказывалась говорить что бы то ни было по делу. Дальше воплей: «Я невиновна, гореть вам в Раю, мерзкие отродья!» дело так и не двигалось. Тут уж впору порадоваться за безвременно почившего мистера Бромма, ибо скандал по поводу невынесенного мусора грозил обернуться реальным членовредительством. А уж при мысли о том, во что выльется гнев мисс Буденштокк во время критических дней, содрогалось разом все управление.

   Мы заявились туда как раз во время вынужденного обеденного перерыва. Почему вынужденного? Но ведь не каждый день с неба сыплются деликатесы. А посему полицейское управление номер тринадцать дробь шесть напоминало сейчас, скорее, кемпинг на газоне, чем серьезных служителей закона. Повсюду горели костерки, на прутьях жарилась рыба, а самые нетерпеливые уже обсасывали лягушачьи лапки. Пахло настолько вкусно, что мы, не сговариваясь, присели к ближайшему костру и затребовали по порции. На нас недоверчиво покосились, но еду выделили.

   – Офицеры! Кто поможет даме прикурить и напиться?

   После вызывающе-кокетливого вопроса Морвид вокруг нас как-то очень быстро собрались все свободные на данный момент копы, во главе с Эвансом, и принялись блистать карманными фляжками, зажигалками и остроумием. Видя, что все вышеперечисленное у них форменное и весьма стандартное, Хамская взяла ситуацию в свои изящные, но сильные руки, и принялась травить байки о журналистской жизни. Да, надо признать, сестра Мордреда была куда лучше него адаптирована к социальной жизни.

   Глядя на неё, Хамский время от времени вставлял язвительные комментарии, и дело уже близилось не то что к родственной перепалке, а, скорее к потасовке, когда я вспомнил, что привело нас сюда дело.

   – Клозета Буденштокк? – Эванс весь как-то даже передернулся в ответ на мой вопрос. – Я, конечно, знаю, что вы психи. Но если еще и самоубийцы – идите. Она в камере 3б.

   Нам торжественно вручили ключ от камеры подозреваемой и дружно пожелали провалиться.

   ***

   Мисс Буденштокк явно ждала гостей. Она уже порядком утомилась выражать свое возмущение абстрактно, а потому непременно нуждалась в зрителях и слушателях. Бедняжка еще не знала, что близнецы Хамские подходят для этой цели меньше всего на свете.

   – Ага! – Бросаясь на прутья решетки, радостно возопила увидевшая нас ведьма. – Явились, инквизиторы! Ну же, пытайте меня всю, а я все равно буду стоять на своем: невиновная я! Он вообще сам ко мне пришел! Пытайте же меня-а!

   Хамский задумчиво посмотрел на бесноватую. Желания открывать камеру никто из нас не выказывал. Более того, как я подозреваю, все в тайне боялись, что ведьма еще и покусать может, а вдруг оно заразное?

   – А если не будем?

   Вопрос явно поставил Клозету в тупик.

   – Но вы должны! – Наконец, определилась она со своей позицией.

   – А зачем? – Подхватила мысль брата Морвид. – Хотите об этом поговорить?

   – Уйдите от меня! – Мисс Буденштокк шустро отпрыгнула вглубь камеры. – Близнецы! Мерзкие иномирные создания! Не подходите!

   Хамские посмотрели друг на друга.

   – Ведьма, – словно разминаясь, начала Морвид. – Не очень сильная, но потомственная, знает парочку заклинаний да тройку-другую рецептов снадобий. Очень этим гордится.

   – Вчера пила бордо с... – Мордред пригляделся внимательнее. – Большой собакой, либо с оборотнем. Второе вероятнее, ибо даже сквозь запах псины пробивается одеколон.

   – Мужчина обсыпал её пожухлыми орхидеями – в прическе осталось пара лепестков, – подхватила Хамская. – После чего у них явно была ночь страсти с его стороны и ночь планирования замужества – с её.

   – Да, дамочка она немолодая и явно небогатая – серьги в ушах дешевенькая подделка, а не золото, но Арнольд Бромм был мужчиной крепко стоящим на ногах... Клозета выразила переполнявшие её чувства в душераздирающем неоформленном вопле.

   – Ненормальная? – Хором спросили Хамские у меня. Недовольно покосились друг на друга.

   – Просто дура, – внес коррективы я. – Нормальное для женщины состояние.

   Мисс Буденштокк злобно посмотрела на меня, подумала и внезапно расплылась в довольной улыбке.

   – Я буду говорить только с ним, – ласково пропела она, подходя ближе. – Вас же интересуют подробности дела, не так ли?

   Не успел я опомниться, как близнецы, напоследок хлопнув меня по плечу, во мгновение ока смылись из коридора, оставив меня, по ощущениям, наедине с голодным тигром. И решетка надолго его не задержит...

   ***

   Когда через час я вывалился из управления на свежий воздух, то был встречен парой десятков сочувствующих глаз и бутылкой пива от Эванса. На сияющие лица Хамских я предпочитал не смотреть принципиально.

   – Ну как? – Довольно поинтересовался Мордред.

   – Вас только что жестоко отымели прямо в мозг? – Прямолинейно спросила Морвид, развалившаяся в тени дерева, и покуривающая неизменную трубку. Хамский рядом с ней выглядел образцом джентльмена прошлого века.

   – Как тебя пускают в общество с таким лексиконом? – Возмутился он.

   – Я прихожу, никого не спрашивая. – Хладнокровно отвечала его сестра, жестом приглашая меня садиться рядом.

   – Помимо того, что меня пятнадцать раз пытались загипнотизировать, десять – достать с помощью грубой силы, пять – с помощью магии, и несчетно – с помощью страшной силы убеждения – все примерно так, как мы и подозревали, – признался я, удивленно замечая у себя в руках бутылку и разом её ополовинивая. – Мисс Буденштокк полна решимости стать миссис любой ценой, даже если её муж будет пускающим слюни идиотом. Ставшим таковым с её, разумеется, помощью. Она долго обхаживала Арнольда Бромма, а в решающий вечер, когда он явился к ней – подмешала ему в виски чудодейственную настойку своей бабушки.

   – Конечно же, оказавшуюся ядом? – Радостно закончил за меня Эванс, предчувствующий непыльное, быстро раскрытое дело.

   – Нет, – обрубил я все его надежды. – По словам мисс Буденштокк, там нет ничего ядовитого, ведь все женщины в их роду привораживали мужей с помощью чудо-эликсира.

   – Токсикологический анализ которого придет нескоро, – затосковал инспектор. – Вампиры-эксперты улетели на ежегодную конвенцию в Трансильгонию. Вернутся через пару дней в виде тумана и дождевых облачков – вылавливай потом каждого...

   – Эванс! – Одинаково вкрадчиво и снова хором сказали Хамские. Не глядя друг на друга, быстро изобразили детскую считалочку и начали говорить уже по очереди.

   – Эванс, – снова начал Мордред, которому выпало первому озвучить свою гениальную мысль. – А среди вещей покойного не было ежедневника? Из-за постоянных превращений оборотни крайне забывчивы...

   – Эванс! – Морвид состроила очаровательную гримаску. – А набросайте нам список ближайших родственников и друзей погибшего?

   – Мои люди уже проверяли их, – засомневался инспектор. – Все утверждают, что не видели Бромма уже пару дней как.

   – Пожалуйста, – просто сказала Морвид, не переставая улыбаться. – Или я накатаю жалобу вашему начальству на чинение препятствий расследованию независимой прессы.

   – А я, – Хамский выразительно посмотрел на горгула и добил его красивым пассажем. – Соберу вашу жену и двух любовниц в одном месте – и расскажу им друг о друге.

   – Туше. – Сочувственно подтвердил я.

   ***

   – Это что?

   Я очень осторожно озвучил нашу общую мысль, когда Эванс, не скрывая своего злорадства, бросил перед нами нечто изрядно погрызенное и скукоженное.

   – Ежедневник мистера Бромма. Ну как, Хамский, прочитаете его последнюю запись?

   Хамский привычно посмотрела на Эванса сверху вниз, неприятно ухмыльнулся, наклонился к неприглядному предмету, придерживая галстук, и выдал потрясающую сентенцию:

   – Поздравляю, инспектор. Вы только что собственноручно ознакомились с внутренним миром почившего. Видимо, в состоянии крайнего подпития, мистер Бромм решил подзакусить собственным дневником, оплетенным в кожу. И, судя по всему, вышел он естественным способом.

   Эванс с ужасом посмотрел на предавшую его руку, и поспешил очень-очень быстро откланяться. Не иначе, будет намыливать её до сотни раз. Ну да кожа у горгулов прочная – никакой микроб не прогрызет.

   Мы остались наедине с уликами, количество которых было удручающе мало. Собственно, кроме костюма, связки ключей, портмоне, да злосчастного ежедневника больше ничего не наблюдалось.

   – Ничего не замечаете? – Поинтересовалась доселе молчавшая Морвид.

   – Лично я тут много чего увидел, – поспешил язвительно откликнуться Хамский. – Но предпочитаю послушать сначала тебя.

   – Когда-то же надо слушать умных чертей, – невозмутимостью близняшка Мордреда могла поспорить кем угодно. – А смотреть я предлагаю на чеки мистера Бромма. Вот, в день своей смерти, с утра, он снял приличную сумму со своего счета. Чуть позже – покупал орхидеи. Это второй чек. Но почему тогда он покупал орхидеи еще раз? Неужели первые не смог донести и потерял? Не-ет, сомневаюсь, – Морвид довольно улыбнулась, до нервной дрожи напомнив мне Мордреда. – Просто он был еще у кого-то перед тем, как прийти к Клозете. А теперь, произведем нехитрые подсчеты. Он купил лишь два букета, а большая часть денег из портмоне исчезла. Не думаю, что его ограбили, скорее, он кому-то их отдал. А, судя по адресу, его сестра со своим мужем живут в неблагополучном районе... Есть, что добавить?

   – Более чем, – усмехнулся Мордред. – Ты, как всегда, видишь только то, что лежит перед глазами. Ты веришь только надписям, – Хамский патетично взмахнул руками. – Я же всегда копаю глубже.

   – Домыслы! – Категорично заявила Морвид, раскуривая трубку.

   – Мелочи, – поправил её брат. – Из которых состоит жизнь. Посмотрите, – он обличающее потряс рукавом рубашки покойного. – Вот на это зеленое и коричневые пятнышки на рукаве! Он одел чистый, выглаженный костюм перед свиданием. У Клозеты он ел только мясо и пил только виски. А это – явно пятна от полынного взвара и десерта из прокисшего яблочного пирога.

   – Прекрасно, – вмешался я. – Вы оба разными методами только что доказали, что он был в гостях у своей сестры. Надеюсь, вам полегчало? А теперь, понюхайте вот это.

   Я указал на брюки Арнольда Бромма. Ароматы от них исходили, надо сказать, в буквальном смысле – сногсшибающие.

   – Гномье пойло! – В один голос мгновенно определили близнецы.

   – А совладелец автомастерской – некто по имени Кобальт Джонс.

   Таким образом, круг подозреваемых совершенно неожиданным образом расширился.

   ***

   – Кстати, – сварливо поинтересовался Хамский, когда мы вышли из управления. – Что ты так вцепилась в это дело? Банальное бытовое убийство.

   – Меня наняла миссис Эбигейл Даун – бабка подозреваемой, – Морвид независимо пожала плечами, на ходу отбирая у кого-то бутылку пива. – Старой перечнице позарез необходимо сделать так, чтобы внучка не села в тюрьму. Дескать, если уж и убивали ведьмы из их рода – то уж точно никогда не попадались в руки закона.

   – Ты стала работать по найму?

   Морвид ощетинилась.

   – Это моё дело. Раньше тебя не очень-то волновало...

   – Ты правда думаешь, что...

   – Нет, это ты думаешь, что...

   – Как можно быть такой идиоткой, чтобы...

   – Ну уж не большим кретином, чем ты...

   – А, может, мы разделимся?

   Признаюсь честно, всегда не любил семейные разборки. Особенно такие, где совершенно ничего не понятно. Им хорошо, они – близнецы и понимают друг друга с полуслова, а мне-то тоже интересно. Брат и сестра Хамские немедленно повернулись ко мне, готовые заплевать ядом.

   – А что? – Я сделал вид, будто ничего не заметил. – Если Морвид пойдет к Кобальту Джонсу, а мы с Хамским – к сестре Арнольда, то сэкономим кучу времени...

   На лицах близнецов отразился почти суеверный ужас: 'Как, а если он/она вычислит убийцу раньше меня?!'. Я предпочел ответить на невысказанный вопрос:

   – И будет совсем прекрасно, если вы перестанете меряться... крутизной, и вспомните, что мы заняты одним общим делом.

   Хамские оценивающе оглядели друг друга, синхронно отсалютовали мне двумя пальцами, прикоснувшись ими к краям шляп, и, по-военному развернувшись, разошлись в разные стороны.

   ***

   Надо признать, вдали от Морвид её брат быстро стал самим собой. То есть, настроение у него, конечно, как было препоганым, так и осталось (иного у него просто никогда не бывало), но он хотя бы наконец-то всерьез задумался о деле.

   Пока я предавался радостным размышлениям на тему своей состоятельности как психолога, энергичный Мордред завел нас не совсем туда, где я ожидал оказаться.

   – Где это мы?

   Подозрительно осведомился я у абсолютно безмятежного Хамского.

   – Если вы помните, Принстон, – Хамский, как всегда, был непробиваем. – То у нас осталось еще одно неразрешенное дело.

   Поймав мой недоумевающий взгляд, Мордред снизошел до объяснений.

   – Корделия Блэк.

   Надо сказать, от этой фразы легче мне отнюдь не стало. Я еще раз с тоской взглянул на большую аляповатую афишу, украшавшую главный ход Нью-Девилльского зоологического музея. Признаться честно, со второго взгляда все это показалось мне еще более омерзительным.

   С афиши на меня добрыми глазами убежденного каннибала глядел огромной ярко-желтый крокодил в ковбойской шляпе. 'Выставка экзотических крокодилов!' – гордо гласили разнокалиберные, но одинаково чешуйчатые буквы. – 'Уникальные брачные пляски Призумбийских аллигаторов! Единственный в своем роде рыдающий двухсотлетний крокодил-эксгибицонист, и гвоздь программы – аллигатор Вилли, демонстрирующий неповторимое умение виртуозно снимать со зрителей скальпы и стрелять из револьвера!'.

   В самом низу афиши, такими маленькими буквами, что невооруженным взглядом разглядеть их было практически невозможно, шла следующая приписка: 'Вход с детьми – бесплатный. Администрация музея не несет ответственности за сохранность ваших детей и конечностей'.

   – Но почему вы уверены, что она назначила нам встречу именно здесь? – Взвыл я, внезапно остро осознавший, что этот маньяк-социопат с добренькой улыбочкой мясника (это я о Хамском) сейчас затащит меня в мой ночной кошмар. Воспоминания о крокодильем родео еще не успели выветриться из моей памяти.

   – Ну, – Хамский, который умудрялся получать удовольствие от всего в жизни и, как я подозревал, от моего съедения в том числе, лучезарно улыбнулся, смахивая невидимую пылинку с лацкана пиджака. – Этой женщине нельзя отказать в чувстве юмора. Кроме того, она любит напоминать всем о своем превосходстве, а, по её мнению, в случае с теми рептилиями в канализации – она одержала над нами победу.

   – А разве нет?

   Хамский пронзил меня уничижительным взглядом.

   – Вот еще! Принстон, что я вижу? Неужели вы испугались?

   – Полагаю, словосочетание 'инстинкт самосохранения' вам ни о чем не говорит? – Да, признаюсь, я просто оттягивал неизбежное. Но кто меня осудит?

   – Глупые выдумки слабых личностей, – передернул плечами Мордред. – Воспринимайте этих безмозглых рептилий как чьи-нибудь сапоги и сумочки.

   Я мысленно содрогнулся.

   – А ваша сумочка когда-нибудь пыталась снять с вас скальп? А сапог – откусить конечность?

   – В конце концов, это становится скучным. Хватит болтовни, Принстон!

   С этими словами Мордред пинком открыл дверь и вошел внутрь, нисколько не заботясь о том, последую ли я за ним. Полагаю, он и так прекрасно знал ответ. Мне было слишком любопытно...

   Но это не отменяло того прискорбного факта, что невыносимость этого черта с каждым днем открывалась мне своими новыми гранями. И не сказать, чтобы меня так уж сильно радовало...

  ***

   На входе в музей обреталась некая оригинальная конструкция из бинтов, гипса и костылей, которая сначала была ошибочно принята нами не то за суперпрогрессивную инсталляцию, не то за наглядное пособие нарушения правил техники безопасности.

   Впрочем, когда конструкция поморгала глазами и замахала костылями, пытаясь привлечь наше внимание (с грохотом при этом упав), стало понятно, что тут кроется нечто большее. Примерно попытки с третьей, внутри странного сооружения мною был опознан дриад.

  – Джентльмены! – Радостно приветствовал нас он. – Мы счастливы видеть вас на нашей уникальной выставке и настоятельно просим купить билетики и добровольно пожертвовать на уход и содержание наших милых обитателей. А если вы откажетесь, то им же на корм и пойдете, да...

  – Вы – отказались? – Прямолинейно спросил Хамский. Загипсованный дриад как-то странно скукожился.

  – Я очень быстро осознал свою ошибку и проникся исключительно аллигаторолюбивыми мыслями! Ведь они – братья наши страшн... эээ... старшие!

   Хамский издевательски расхохотался.

  – Это настолько бездарное вранье, что почти даже искусство! Милейший, я прекрасно знаю правду и без вас. Просто должность ваша настолько, мягко говоря, непривлекательна, что желающих на неё не найдешь. А вы работаете здесь исключительно потому, что точно знаете: на костылях вам далеко не убежать. А если подобное чудо и случится, то ваши 'старшие братцы' быстро найдут вас по запаху и с радостью довершат начатое. В любом случае, глупость должна быть наказуема. Принстон, пойдемте, у нас много дел.

   Заплатить, правда, Мордред не забыл. Он вообще очень щепетильно относился к финансовым вопросам. Правда, сделал он это в своей манере. Приподнявшись на цыпочки, Хамский, с добродушнейшей улыбочкой, запихал деньги за косяк над входной дверью. Издевательски похлопав застывшего столбиком дриада по плечу, Мордред, насвистывая какой-то фривольный мотивчик, направился в главный зал музея.

  ***

   Главный зал встретил нас градом револьверных пуль. Похоже, заявленный на афише крокодил Вилли развлекался вовсю, наглядно демонстрируя свои навыки обращения с оружием. Как учили преподаватели медакадемии, а потом и бурная жизнь рядом с Хамским – я залег и спешно отполз обратно за угол.

  Но мой друг был не из тех чертей, что пасуют перед обстоятельствами. Сняв шляпу (как самую ценную вещь в своем организме) и лишь слегка наклонившись, Мордред бесстрашно пошел под пули. Уж не знаю, то ли стрелял Вилли хуже, чем сонный дикобраз с перепоя, то ли его интересовал не результат, а процесс. Впрочем, могло статься и так, что пальто моего друга действительно обладало всевозможными отталкивающими свойствами. Тем не менее, невозбранно преодолев зону обстрела, мой друг скрылся из поля зрения.

  Скажу честно, я не обладал ни подобными психическими расстройствами, ни подобной храбростью, ни даже подобной наглостью, а потому пристроился тут же, за углом, искренне считая, что если коллеге и понадобится моя помощь, то я тут же это услышу. Помощь, впрочем, требовалась скорее не ему, но несчастным экзотическим рептилиям. Судя по удивленному, возмущенному, а потом и по напуганному вою, Хамский только что как-то очень нетривиально решил проблему крокодила и револьвера. Каким образом он это сделал, я пытался не представлять.

  Следом за воем, в зале раздались оглушающий треск, ужасающий грохот и совсем уж подозрительная тишина. Я даже успел ощутить некоторое беспокойство, но в ту же минуту мой друг вылетел из зала, на ходу прилаживая неизменную шляпу на её законное место. Что произошло, не объявят ли нам кровавую вендетту все крокодилы мира и директор выставки лично, интересоваться я не рискнул.

  Не сбавляя шага, Хамский стремительно вышел на улицу, доломав по пути единственную не сломанную ногу дриада, пытавшегося загородить нам проход. Оказавшись на улице, Мордред глубоко вздохнул, посмотрел на аляповатую афишу и сорвал её одним движением. Обратная сторона листка была испещрена загадочными символами и черточками, сделанными явно женской рукой. Алый отпечаток губ в левом нижнем углу яснее ясного говорил о том, какая имена особа женского пола являлась автором авангардной живописи.