Текст книги "Два сапога пара (СИ)"

Автор книги: Пайсано

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

И в нашем доме нет денег,

Я опять виноват,

Моя прическа как репейник,

Меня не примут даже в ад.

(с) Секрет

У Брандона, сына Рикарда Старка, вспыльчивости и горячности всегда было больше, чем рассудка, и многие из его родственников и друзей опасались, что, неожиданно ускакав в Королевскую гавань жаловаться королю на принца, Брандон уже не вернется, тем более что в характере короля Эйриса была такая же диспропорция между гневливостью и разумом. Брандон, тем не менее, вернулся из столицы не только живым и невредимым, но и довольным поездкой, хотя ни обещанной головы принца, ни заблудшей сестры он с собой не привез.

– Как сейчас помню, – повествовал Брандон в широком кругу семьи, – въезжаю в столицу, и тут меня как что-то ошарашило: нет, думаю, Рейгара в Красном замке, в Красном замке от чужих глаз не скроешься, слухи бы ходили, что он туда Лианну привез. Даром только кричать под стенами буду, на поединок его вызывать. Но и зазря в столицу таскаться не хочется, надо хотя бы что-то разузнать. Подъехал я к Красному замку, да как рявкну: «А ну подать сюда Вариса, чесать его лысый череп!» Ну, чтоб вышел и умер, я требовать не стал, на фига мне, чтоб Варис умер, мне надо, чтобы он говорил…

Далее из рассказа Брандона выходило, что его красноречие по адресу лорда Вариса, главного королевского шпиона, произвело впечатление даже на короля Эйриса, который Вариса за профессиональные качества ценил, но из-за низкого происхождения Вариса относился к нему как к слуге или предмету мебели.

– Это кто там так офигел и с чего? – строго спросил Эйрис со стены, придя в хорошее расположение духа от красочного лексикона разошедшегося Брандона и особенно от его обещаний натянуть Варису яйца на уши. – А, ты из Старков. Тогда оба вопроса снимаются. Чем тебе Варис не угодил?

Ответ, что кастрат Варис причастен к покушению на честь одной молодой особы, повеселил Эйриса еще больше, и Эйрис милостиво разрешил Брандону заехать в замок и послал слугу позвать Вариса.

Брандон Старк был упрям, и уклончивый ответ Вариса, что о похищении Лианны ему известно не больше, чем другим, Брандона не удовлетворил. Брандон уселся на лавке у конюшни, силком посадил рядом Вариса, и объявил тому, что встанут они оба не раньше, чем шпионы Вариса принесут всю информацию о том, куда принц Рейгар увез Лианну и как это произошло.

Ждать пришлось долго, и ближе к вечеру заинтересовавшийся молодым упрямцем король Эйрис лично спустился во двор. Темные периоды подозрительности и жестокости у Эйриса перемежались со светлой тоской по молодости и дружбе с волевыми и умными людьми, но зловещие приступы столь давно отпугнули от короля большинство сторонников и старых друзей, что большую часть времени Эйрис теперь проводил в одиночестве, и даже хорошо начавшийся день заканчивался у короля темными мыслями, голосами в голове о движущейся из-за Стены смертельной угрозе, бороться с которой можно только огнем, и смешанным со страхом сожалением о том, что эпоха драконов, послушных Таргариенам, давно канула в прошлое. Приезд молодого упрямца, непонятно зачем державшего надушенного и разодетого Вариса около конюшен уже шестой час, развлек Эйриса и напомнил ему молодость, когда его окружали настоящие рыцари, а не подхалимы, алхимики и придворная сволочь, и Эйрис отнесся к гостю неожиданно благосклонно.

– Молчит, окаянный? – с нехорошей усмешкой спросил король и опасливо покосился на меч Брандона – после плена в Сумеречном Доле Эйрис пугался любых острых предметов.

– Не сознается, развратитель юношества! – браво отрапортовал Брандон, на которого шпионская сеть Вариса, состоящая из малолетних мальчиков, произвела неприятное впечатление, и король Эйрис снова развеселился. – Прошу прощения, ваше величество, я поклялся не вставать, пока он или его шпионы не ответят на мои вопросы.

– Огонька бы, да поджарить его, а? – предложил одержимый огнем король, и Варис побледнел, ожидая, что Эйрис призовет своего палача, но кинуться королю в ноги Варису помешала тяжелая рука Брандона, лежащая на его плече. – Живо бы заговорил.

– Да какой прок, если он и вправду ничего не знает? – смело возразил королю Брандон.

– И то верно, – сбился с подкрадывающихся к нему темных мыслей Эйрис. – Так и будешь здесь сидеть?

– Так и буду, пока его шпионы все не доложат, – согласился Брандон, и Эйрису понравилось его упорство. Эйрис давно заметил у себя болезненно резкие смены настроения и изменения намерений, но, судя всех по себе и думая, что проник своей мудростью в тайную человеческую натуру, все чаще подозревал своих гвардейцев в том, что однажды они поддадутся такой же смене настроения и оставят свой пост, если не сказать худшего. Эйрис даже порой вскакивал ночью и подкрадывался к дверям собственной спальни, чтобы уличить караульных в дезертирстве или подготовке к цареубийству, но гвардейцы стояли на часах столь идеально, что Эйрис даже на них злился и постепенно стал подозревать их в хитрости и притворстве. Молодой Старк, чье постоянство и упрямство были даны Эйрису в ощущениях, ибо Эйрис от нечего делать битый час за ним тайком наблюдал, показался королю островком верности и спокойствия в погружающемся в пучину безумия мире, и Эйрис милостиво пригласил гостя к ужину, строго велев Варису долго его не задерживать.

Хитроумный Варис сидел рядом с Брандоном не совсем без толку: невинными вопросами и нехитрой лестью Варис постепенно разговорил молодого Старка, прикинул расклады и пришел к выводу, что Старки и их друзья, оскорбленные похищением Лианны, нужны королю как союзники, потому что как враги они, пожалуй, сметут всю династию с лица земли, да и его, чего доброго, прихватят, если не за яйца, то за глотку. После приказания короля не задерживать приглашенного к ужину Брандона Варис вскоре раскололся, списав свои прозрения на приход очередной группы шпионов, и еще до ужина, пока Брандон маялся, вспоминая ненавистные ему правила дворцового или хоть какого-нибудь этикета, Варис успел напеть Эйрису, что верные Старки уже готовы стать его опорой против принца Рейгара, которого король последнее время сильно недолюбливал.

Ужины Эйриса, с его нездоровой тягой к огню, патологической боязнью острых предметов и подозрением всех и вся в попытках отравления, давно распугали не только придворных дам, но и привыкших к церемониалу и соблюдению приличий рыцарей, и Брандон, войдя в королевскую столовую, увидел, что одинокий король жарит в камине пару пулярок, насадив их на толстую деревянную палку. Палка дымила и чадила, жир шипя падал на угли, а Эйрис уже обсасывал полуготовое крылышко, испачкав в жире неопрятную бороду. Брандон был заядлым охотником, жил в простоте и в детстве даже был отодран отцом за уши за попытку развести в центре Большого зала костер и зажарить набитых из рогатки голубей, поэтому поведение короля показалось Брандону приятным и естественным, в отличие от докучливого этикета. «Мировой дед!» – подумал про короля Брандон, садясь рядом и прилаживаясь оторвать себе кусок пулярки: кинжал и меч Брандон по настоянию Вариса оставил внизу.

Потрясенный своим пленением и коварством Дарклина, Эйрис не мог с тех пор заставить себя взять в руки нож и вилку, приказывал обедавшим и ужинающим с ним тоже обходиться без столовых приборов, и их неудовольствие подозрительный и самолюбивый король зорко отмечал, постепенно удаляя от себя даже ловких притворщиков. Но в молодом Старке, по-волчьи рвущем пулярку, не было притворства, и король впервые за несколько лет поужинал в приятной для себя компании.

– А ведь я твоему отцу обещал вторую Стену выстроить, – припоминал король спустя полчаса, обсасывая когтистые пальцы. – Слышал об этом?

– Нет, – признал Брандон. – А зачем?

– Ты не знаешь, что скрывается за Стеной, – прошептал Эйрис, которого ночами томили кошмары об оживших мертвецах и ледяных людях. – Я теперь думаю, между двумя стенами еще надо выкопать ров, от моря до моря.

– Это чтобы земли за Стеной от нас отломились и уплыли? – предположил Брандон, который учился наукам не особо прилежно.

– Точно! – в восхищении воскликнул король, который чем больше забывал преподанные ему в детстве науки, тем более гениальным себя чувствовал. – Так, так! Мы их жечь не будем, мы их будем топить!

– Туды их в качель! – поддержал короля Брандон, думая, что речь идет об Одичалых, порой донимавших Север набегами своих банд, и Эйрис, вскочив, возбужденно забегал по залу, что-то себе под нос бормоча.

– Выпьем? – неожиданно предложил король, которому были свойственны грубоватые и жестокие шутки, и налил Брандону взятой у алхимиков мутной субстанции, от которой у привыкших к легкому вину рыцарей обычно лезли глаза на лоб.

– А, жжется, жжется? – захихикал король, когда Брандон выпил и немного скривился.

– Вещь, – хрипло сказал Брандон, привыкший на Севере к самогонке. – Повторим.

– Гляди, – разошелся король, ловко зачерпывая щепкой огня и поджигая алхимическую бормотуху в своем кубке. – А теперь ап! – и Эйрис влил в себя горящую жидкость, даже не опалив бороду.

– Можно, для запаха, – согласился Брандон, в свою очередь поджег свою бормотуху, полюбовался на пламя и выпил, после чего глаза на лоб полезли уже у Эйриса.

– Брат! – воскликнул хмельной король. – Ты тоже дракон, как и я!

Сцену братания с королем Брандон рассказывать своей семье не стал, по дороге домой припомнив свою родословную и рассудив, что быть родственником короля хорошо, но быть всей семьей потомками бастарда несколько оскорбительно, но остальное передал в точности, приведя слушателей в изрядное изумление.

– Король вскорости собирается пожаловать к нам, – заключил свой рассказ Брандон. – Будем с ним ров за Стеной копать, чтобы землю за Стеной от остальной земли отколоть. Пусть эти Одичалые плывут от нас к черту!

– Ты горы видел? – не выдержал Джон Аррен, тоже присутствовавший на семейном совете как воспитатель Эддарда.

– Ну? – согласился Брандон.

– Ну вот представь себе горную долину, как моя, – пояснил Аррен. – И представь себе, что внутрь налили воду. Горы будут торчать над водой – и что, они куда-то уплывут?

– Горы к земле приделаны, – возразил Брандон. – А земля к чему приделана?

– К земле, язвена мать! – вспылил Аррен, который хоть и понимал в геологии, но о строении континентов раньше не задумывался. – Ты что ж, думаешь, весь Вестерос плавает по морю, как корабль?

– Ну, – опять согласился Брандон.

– Роб, скажи хоть ты ему, ты из моряков, – разошелся Аррен, и молодой Роберт Баратеон полез в затылок.

– Хрен с ним, Джон, – остановил друга Рикард Старк. – Два прожектера нашли друг друга. Нехай Эйрис едет, я ему Лювина в помощь по строительству отряжу, а Лювин его, глядишь, и подлечит. Бран, ты хоть про сестру что узнал?

– А, да! – спохватился Брандон и немного смешался, глянув на Роберта. – По всему выходит, что этот чертов принц заморочил Лианне голову, и они вдвоем бежали в Башню Радости, где теперь живут отшельниками.

– Чепуха! – возмутился Роберт.

– Истинная чепуха, – поддержал будущего зятя Рикард. – Какая из Лианны отшельница? Король-то как отнесся?

– Король на принца гневается, – доложил Брандон. – Даже обещает отомстить за нашу обиду – как только, так сразу.

========== II ==========

Не переживай, ты виновата сама,

Не переживай и не сходи с ума…

(с) Секрет

Расспросив сына и убедившись, что с младшей и единственной дочерью все в порядке, Рикард Старк проводил гостей и, оставшись наедине с сыновьями, дал волю своему гневу.

– Благословили боги на старости лет дурой, – гремел лорд Рикард. – Хоть бы ворона отцу прислала, для этого ее и писать учили. Мало ей, что позор на все королевство, еще сиди тут думай, силком ее волочили или не силком, моча ей в голову ударила или она там где в цепях сидит. Всю родню позабыла из-за этого белобрысого черта. И главное, хоть бы на его семью посмотрела: отец его с глузду съехавший, брат плакса злобная, да и вообще одно слово – Таргариены, на одного нормального пять психических. Прям взял бы и выдал ее, дуру, пусть с ними помучается, если не ценит, как отец о ней заботится. Мог бы ведь и за старика ее сосватать, вон Аррен, золотой человек, ходит неженатый. Мог бы и зануду какого найти, средний Баратеон куда как хорош, от его постной морды мухи дохнут. Я ж всю жопу расчесал в раздумьях, нашел ей такого же обалдуя, как она сама. И нате пожалуйста – баллад ей захотелось, на лирику повело. Опоили ее чем, что ли?

Слова лорда Рикарда были гневны и не во всем справедливы, но Эддард не мог не признать, что в главном отец был прав. Эддард и сам удивлялся тому, что может быть общего у его энергичной, резкой и своевольной сестры и у меланхоличного куртуазного принца, а вот сходство между Лианной и Робертом чем дальше, тем больше казалось ему несомненным. Сначала Эддард подозревал друга в том, что тот видит в его сестре только ее женскую красоту, и несколько раз пробовал его испытать.

– Погоди, вот женишься, плакала твоя охота с попойками и девками, – подначивал Роберта Эддард. – Лианна и сама не прочь пострелять из лука, так просто ты от нее охотой не отговоришься.

Но Роберт Баратеон, остававшийся большим мальчишкой, которому еще не нужна жена, а нужны приятели, отказывался удивляться тому, что северная принцесса стреляет из лука как пацанка.

– Дело, – говорил Роберт, удивляя в свою очередь Эддарда. – За пятьдесят шагов косулю положит?

– Мы как-то не пробовали, – отвечал Эддард, потому что даже по северным меркам охотящаяся и стреляющая из лука девушка была явлением довольно скандальным. Север делал исключение для женщин, которые вдовели и были вынуждены встать во главе близкого к вымиранию рода, а потому брали в руки оружие и командовали войсками, но юг, как казалось Эддарду, подходил к таким вещам еще строже.

Впрочем, у Роберта на все была своя мерка, и даже рассказ о том, как Лианна хотела выехать сразиться на турнире вызвал у него своеобразную реакцию.

– Это зря, – сказал Роберт. – Без подготовки и убить могут, да и какая радость, если тебя посадят на задницу в первом же поединке?

– И это все, что с этим не так? – с удивлением спросил Эддард.

– Ну а что? – не понял Роберт, потому что у Роберта не было сестер, а его мать ходила на корабле вместе с отцом и всегда умела объяснить любому моряку, что не женщина на корабле плохая примета, а споры с нею. – Если подготовиться нормально, то даже забавно: выбрала бы твоя сестра пару недоумков да дала бы им чертей. То-то над ними бы все смеялись, что их девчонка вздула.

– Но скандал же, – подсказал потрясенный Эддард.

– Ну скандал, – согласился Роберт. – Зато представь, какие бы у них были рожи.

Скандалов юный лорд Баратеон явно не боялся: стоило начаться злополучному Харренхольскому турниру, как Роберт сцепился в кабаке с одним из Фоссовеев и долго сожалел, что сетка турнира развела их по разные стороны, рассчитывая, впрочем, переведаться в общей схватке. Но до общей схватки нужный Фоссовей не доехал, неудачно сшибившись в третьем круге с одним из Бракенов. Копье Фоссовея хрустнуло, и большой его обломок, как на грех, вошел в стык между доспехами в районе паха. Фоссовей дико закричал, на его ноги и на круп его лошади полилась кровь, половина дам сочла нужным упасть в обморок, и тут-то и случился скандал.

– Что, Фоссовей, хороша репка? – громким, перекрывающим ропот трибун голосом издевательски спросил Роберт. Оставшаяся половина дам упала в обморок, сторонники Фоссовея зашикали, поклонники и приспешники юного лорда Баратеона зааплодировали, а остальные зрители рассмеялись, включая Лианну, которая громко фыркнула Эддарду в ухо. Эддард сначала возмутился бестактностью Роберта, издевающегося над раненым, но потом Джон Аррен, все и всегда Роберту прощавший, объяснил Эддарду, что боевые рыцари одобрили вердикт Роберта – Фоссовей, красуясь перед дамами, не надел защищающую пах часть доспехов из-за ее слегка похабного вида и потому сам был виноват, что «съел репку». Успокоившись насчет Роберта, Эддард задумался над реакцией сестры, которая два месяца сердилась на то, что Роберта сосватали ей без ее согласия, но в произошедшем скандале оказалась на его стороне, и именно в этот момент, когда Эддард уже собрался свести Лианну и Роберта в неформальной обстановке, чтобы они увидели друг в друге свое отражение, на турнире появился принц Рейгар, сначала растрогавший Лианну до слез своими печальными песнями, а потом увенчавший ее венком королевы турнира при ее женихе и при собственной жене.

Если бы шестнадцатилетняя Лианна была склонна к самоанализу, она могла бы прийти к тем же выводам, к которым пришли ее отец и брат, но Лианна просто реагировала на то, что встречалось на ее жизненном пути, и делала это пылко и искренне. Когда Рейгар с его печальными балладами, красивыми победами и венком из ее любимых цветов появился на турнире, она влюбилась в Рейгара и не только была готова отправиться с ним на край света, но и отправилась. И только потом, когда Рейгар и Лианна добрались до этого самого края света, Лианна стала замечать на краю света некоторые неполадки.

Во-первых, песни принца все как одна были трогательны и печальны. Лианна была жизнерадостной неунывающей девушкой – когда печальные песни, поразившие ее своей новизной, пошли на четвертый круг, Лианне они надоели, и она предложила спеть хором про медведя и прекрасную деву. Рейгар такой просьбе удивился и даже обиделся.

– Что не так-то? – спросила Лианна, не любившая недомолвок. – Я ж не про бочонок эля и не про пятьдесят четыре бутылки с тобой собираюсь петь.

В окружении принца девушки не знали даже названия таких похабных песен или по меньшей мере хорошо свое знание скрывали, и Рейгар в первый раз задумался о том, сможет ли он сам воспитать себе вторую жену или стоило все же брать уже правильно воспитанную.

Во-вторых, Рейгар идеально выбрал место для романтического уединения, но не подумал о том, что его избраннице уединение и покой могут быть и не по нутру. В Винтерфелле многие полагали, что у Лианны есть сестра-близнец или даже две, потому что ей постоянно удавалось оказываться в нескольких местах сразу. Стоило повару закричать о том, что у него из котла пропало мясо, как конюхи тут же начинали жаловаться, что из конюшни кто-то только что вылетел на самом быстром коне, а караульные со стены замка докладывали, что дочь лорда Старка уже скрылась в лесу. Было неудивительно, что такая девушка решилась на дерзкий побег с женатым принцем и смогла его осуществить, но достойным удивления, что она смогла высидеть даже неделю посреди голой степи в практически безлюдном замке.

В результате обладавший таргариенским упрямством Рейгар предавался мечтательности и романтично бренчал на арфе, как изначально и задумывал, а вырвавшаяся из-под опеки семьи Лианна носилась по окрестной степи замысловатыми зигзагами, самостоятельно учась джигитовке. Наконец, спустя пару недель Рейгар осознал, что романтика без дивчины – признак дурачины, и ему стало казаться, что он что-то в своих планах забыл.

Забывчивость вообще была свойственна принцу, мысль которого быстро уносилась к горнему. Например, Рейгар провел немалое время на развалинах Летнего Замка, сочиняя баллады и размышляя о конфликте рыцарского и сыновнего долга. Мысли принца были благородны, возвышенны и бесконечны, а его полусумасшедший отец продолжал тем временем бить и тиранить мать Рейгара, садистски казнить своих подданных и доводить державу до ручки. Но Рейгар, паривший духом в эмпиреях, как-то забывал о том, что происходит в его семье и его королевстве прямо сейчас, а злые языки уже начинали поговаривать, что, поди, куда приятнее размышлять на тему «Рейгар Таргариен и его трагедия» или «Роль Рейгара в судьбах Вестероса», чем исполнять свои прямые обязанности.

– Йээхуууу! – прозвучало почти над ухом Рейгара, потому что Лианна оставила попытки убиться при помощи лошади и решила научиться бегать по вертикальным стенам. В первой же попытке ноги Лианны, как и всегда, обогнали голову, и она совершила красивое сальто, на свое счастье приземлившись на ноги, а не на живот. Рейгар от неожиданности уронил арфу себе на ногу, выглянул в окно, проследил за второй и третьей попыткой Лианны получить травмы, несовместимые с жизнью, и к нему стали подкрадываться мысли о том, что если Элия не могла родить принцу нужного для исполнения пророчества третьего ребенка по слабости здоровья, то у Лианны здоровья даже как-то многовато, и с детьми ей стоило бы погодить лет этак с пяток.

«С другой стороны я, не будучи мужем, не могу требовать от нее, чтобы она изменила свое поведение, – начал спорить сам с собой Рейгар, воздев очи горе, а Лианна тем временем действительно чуть не свернула себе шею и разбила руки. – О боги! Я же должен на ней жениться, я же совсем забыл!» – и принц бросился писать Верховному септону, требуя расторжения своего первого брака.

«Я рад вашему благородному поступку, – отвечал Верховный септон на следующий же день, – и молюсь о том, чтобы Семеро сподобили меня в должный срок принять ваше покаяние. Бракоразводный процесс будет начат немедленно и должен завершиться весьма скоро».

«Опять забыл!» – подумал Рейгар и написал Верховному септону второе письмо, испрашивая благословение на брак с Лианной Старк.

«Возлюбленный принц! – отвечал на другой день Верховный септон, который был крепок в вере и не боялся даже короля Эйриса. – Я всегда знал вас за начитанного и порядочного человека. Брак расторгается неверностью одного из супругов, после чего второй супруг может вступить в другой брак. С вашей стороны было очень великодушно признаться в своем проступке и дать принцессе Элии свободу. Но виновная в расторжении брака сторона может вступить в новый брак разве что после долгого покаяния – или вы об этом забыли? Кроме того, согласно обычаям, церковь благословляет брак только после родительского благословения – я предвижу тут трудности с обеих сторон».

Рейгар тяжело переживал отказ септона обвенчать его с Лианной и даже сочинил новую балладу о трагедии своей любви, но реакция Лианны на его печальный рассказ об этой трагедии поразила его еще больше.

– Понятно, – сказала Лианна, которой было не занимать решительности и жесткости, и этим она походила не на даму сердца для благородного рыцаря, а скорее на полковника кавалерии. – Я-то думаю, что со мной не так, что ты ко мне даже не прикасаешься. Ты, когда женился, Старым богам клятву приносил?

– Нет, – ответил опешивший принц.

– Ну и пошел твой септон в задницу, – резко сказала Лианна и встала из-за стола. – Где ближайшая богороща?

Выражение лица Лианны говорило о том, что в отсутствие коней она бы взнуздала конюха и отправилась в богорощу на нем, но Рейгар был храбрым человеком и решился на пространное объяснение связи престола, веры в Семерых, престолонаследия и святости брачных уз.

– Тебе кто важнее, твой Верховный септон или я? – ответила на это Лианна, которую трудно было сбить. – Если он, то на нем и женись!

Ответить на это задумавшийся Рейгар не успел, потому что Лианна опрокинула стул, выбежала из залы и грохнула дверью.

Жизнь в Вестеросе была тяжелой и суровой, но многие его жители, включая Старков, Баратеонов и даже светлой памяти сэра Дункана Высокого, как-то не умели красиво страдать. Даже получив множественные раны на душе и теле, они пытались отползти в сторону и отлежаться в безопасном месте, словно дикие звери. Возвышенный же принц Рейгар страдал открыто, величаво, он черпал свое горе целыми кубками и упивался им. Великая скорбь давала ему возможность лишний раз поразмыслить о значении Таргариенов и о трагедиях вестеросского феодализма.

«А может быть, так надо, – думал Рейгар в ночной тишине, и вопросы о том, куда побежала обиженная его нерешительностью несдержанная девушка, исчезали из его головы сами собой, – может быть, это искупление, и я выйду из него очищенным, рожденным заново среди соли и дыма! Не такова ли судьба обещанного принца?» – и мысль Рейгара сворачивала на протоптанную дорожку рассуждений о том, является ли он сам реинкарнацией Азор Ахая, или же легендарный герой воплотится в его старшем сыне, еще не зачатом младшем сыне или вдруг каким-то образом проснется во всех троих детях Рейгара сразу.

В результате нападения на Рейгара важных и судьбоносных мыслей Лианна увидела своего рыцаря только спустя два дня. Рейгар нашел свою даму сердца на сене в конюшне, опустился перед сеном на одно колено и задвинул пространную речь об обещанном принце, который обязательно, кровь из носу, должен быть зачат в следующее полнолуние, поскольку мудрые мейстеры обещают к тому времени явление кометы. Из всей этой речи Лианна лучше всего поняла то, что в любовницы она принцу сгодится, но жениться на ней не собираются, и с грустью подумала, что надо было сначала тащить принца в богорощу, а потом уже убегать с ним из дома.

– Знаешь, – сказала Лианна неожиданно серьезно. – Когда ты ехал с венком из голубых роз, я не думала, что ты отдашь его мне – и поэтому была так рада. А если бы я с самого начала знала, что ты мне его отдашь, мне было бы просто скучно, и я бы досадовала на то, что ты так медленно тащишься. Понимаешь?

Рейгар был из тех спокойных и философских натур, которым важен процесс и ритуал, а не результат, и потому чувства Лианны он разделить не мог и почувствовал от этого горечь.

– Ладно тебе тащиться до следующего полнолуния, – пояснила Лианна непонятливому принцу и даже немного примяла рядом с собой сено.

– Я не смею, моя госпожа, – ответил благородный и рыцарственный принц, которого покоробило такое открытое приглашение, и Лианне захотелось вмазать ему чем-нибудь тяжелым.

========== III ==========

Тебе твердят твои подруги,

Что я немного не в себе,

Но я убью того, кто скажет,

Что я не пара тебе.

(с) Секрет

Будь он магом, Роберт Баратеон мог бы легко проходить сквозь стены, потому что он видел цель, верил в себя и не замечал препятствий. Впрочем, и без магии облаченный в доспехи и оборудованный молотом Роберт мог сокрушить любую преграду, благо сил и упрямства ему было не занимать. Молодой Роберт упрямо не верил, что Лианна могла польститься на меланхоличного блондина, когда рядом был такой образец мужественности, как он. Молодой Роберт не хотел ждать и был уверен в том, что в одиночку одолеет Рейгара, а про конюха, оруженосца и прочую верную принцу челядь Роберт даже не задумывался. Делить славу победителя и освободителя Роберт тоже ни с кем не хотел и поэтому выехал к Башне Радости следующим же утром после приезда Брандона из столицы, не дожидаясь собиравшихся в поход Старков.

Стройный и юный, состоящий из сплошных железных мышц Роберт вихрем пронесся через Речные земли, и уже спустя пять дней подъезжал к спрятавшейся в дорнийских горах Башне Радости. Если бы Роберт знал о том, что там происходит на самом деле и как подходит к концу неудачное романтическое приключение Лианны, он бы, возможно, поехал шагом, но Роберт распалял свою ярость мыслями о невесте в руках насильника, гнал, не разбирая дороги, и только поэтому успел ровно вовремя.

Лианна, столь благородно отвергнутая принцем, несколько часов находилась в том настроении, в котором ничему живому к ней лучше было не приближаться, и наконец прибила сунувшегося к ней с меню на завтра повара. Погоня за поваром, пытавшимся укрыться в кухне, Лианну несколько утешила, а тот факт, что под горячую руку подвернулся и Рейгар, прибежавший на шум и получивший от Лианны поварешкой, и вовсе привел Лианну в почти мирное состояние духа, в котором от возобновления романа принца отделял еще один удар поварешкой и пара оплеух во искупление прошлых грехов.

На беду ли или на счастье Лианны Рейгар относился к вразумлению поварешкой совсем не так, как относились к этому на Севере, где дружеская зуботычина не считалась за обиду, а в доме Амберов и на оттяпанный палец не принято было дуться. Семья же Таргариенов отметилась в истории Вестероса периодически применявшимся законом о том, что ударившему особу королевской крови надлежит отрубить дерзновенную руку, а психически неустойчивый отец Рейгара еще до плена орал как потерпевший, стоило кому-то дотронуться до него без разрешения, а уж от того, что в плену его пару раз потаскали за бороду, сошел с ума со скоростью кометы. Словом, Рейгар, получив поварешкой, смертельно обиделся, а Лианна так никогда и не поняла, с чего это он.

Когда Роберт подъезжал к Башне Радости, Лианна уже увязала в мешок свои пожитки и объявила Рейгару, что уезжает домой. Разочарованный принц, почитавший себя оскорбленным в лучших чувствах, наконец среагировал на это более-менее по-человечески, если не считать того, что доругивался он с Лианной пятистопным ямбом.

– Волчица! – театрально говорил Рейгар, и его голос казался ему трагическим. – К Баратеону ты уходишь от меня!

– А ты меня отбей, – предложила Лианна. – Встань с кровати-то да вызови его на поединок.

Предложение Лианны было явно несвоевременным, потому что на такие решительные действия Рейгар был бы способен, только если бы страну уже второй год раздирала гражданская война и вся королевская рать тщетно искала бы своего принца и главнокомандующего. В данный же момент Рейгара больше занимал пятистопный ямб, а руки его сами тянулись к арфе.

– К земному лишь стремишься ты, волчица! – обличающим тоном пропел Рейгар, добравшись до арфы и отдавшись вдохновенному потоку поэзии. – К ничтожному Баратеону ты уходишь. Ты похоти предаться хочешь с ним!

– Дурак! – крикнула Лианна и ринулась вниз по лестнице на двор, и Рейгар на секунду усомнился в том, что последняя строфа была уместна. «А может, именно в этой строфе была великая сермяжная правда!» – утешил себя Рейгар и повторил свою новую песню сам себе на бис, подбирая мелодию.

Когда разозленная Лианна вылетела во двор, в середине двора стоял спешившийся Роберт, прислушиваясь к музицирующему принцу и постепенно теряя охоту его бить – Роберт уже пробовал бить менестрелей, высмеивавших его попойки и любовные похождения, и выяснил, что от этого их песни только расходятся по Вестеросу еще шире.

– К Баратеону ты уходишь от меня! – доносилось из башни. – Ты похоти предаться хочешь с ним!

– Че, правда? – радостно спросил Роберт, потому что он не умел держать язык за зубами и вообще не почитал грубую шутку за грех, и тут же получил от Лианны хлесткую звонкую оплеуху.

В отличие от Рейгара, который до сих пор не мог пережить удара поварешкой, Роберт как начинающий донжуан на оплеухи не обижался и для хорошей девчонки всегда был готов рискнуть своей мордой. В ответ на оплеуху Лианны Роберт осклабился и применил семейный прием «Смеющийся Вихрь»: с хохотом подхватил Лианну на руки, покружил ее по двору, попытался защекотать, получил за это несколько раз по голове и наконец закинул Лианну на плечо, в довершение всего шлепнув ее по заднице. Ошарашенная натиском Лианна пришла в себя только тогда, когда Роберт уже вскочил вместе с ней в седло и снова переложил ее на руки.