Текст книги "Сказка про наследство. Главы 10-15"

Автор книги: Озем

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Озем
Сказка про наследство. Главы 10-15

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ.

*

Уже прославившийся в Утылве всеобщий племянник – Максим Елгоков – с новыми приятелями отправился порыбачить на Виждай и интересно провел там остаток дня и ночь. Однако двор по адресу Коммунальная, 6 не прекратил быть весьма оживленным местом, и новых происшествий долго ждать не пришлось. Персонажи сменялись согласно очередности. Буханка Николая Рванова отчалила по направлению к Пятигорью, а спустя несколько времени во двор со стрекозиной клумбой въехал – нет, не крутой Лэнд Ровер, но вполне себе приличный (пусть даже происхождением из Таганрога) золотистый Хендай Акцент с тремя пассажирами на борту. Авто с заводским номером известно в городе и принадлежало службе безопасности ТыМЗ.

В кресле шофера едва уместился мужчина выдающихся габаритов, как в длину, так и в ширину. Мудрено не узнать главу СБ Поворотова. Над богатырскими плечами возвышался единый прямой столб – шея и голова. Картофелеподобное лицо – бородавки как глазки и корявины на картошке. Нос – самостоятельный мясистый отросток. Серые веки, причмокивающие губы. На макушке, над гигантским корнеплодом в двубортном сером костюме – то есть, над своеобразными корешками – вершки – жесткие, темные, короткие, словно подрубленные волосы. Примитивная стрижка, никакого креатива. Вообще, откуда креатив на делянке? Костюм явно не приобретался в магазине – размерный ряд, как российский, так и китайский – заканчивался гораздо раньше. Двубортный фасон выбран, чтобы лучше посадить на необъятную фигуру – чтобы избежать впечатления огромного парашюта. На Поворотова шили персонально – не модно и не безупречно, но лучше, чем ожидалось. В шефе службы безопасности всего было много – и этого много как раз хватало. Не только внешне. Тылвинский гигант спокоен, но не заторможен – вполне разумен и не глуп. Сумел же он после скандального эпизода на заводе, когда работяги взбунтовались и ходили к управе требовать справедливости, а Поворотова уволили за недогляд – выставили за ворота – сумел же он вернуться на прежнюю должность. Редчайший факт в директорской практике Варвары Пятилетовой. Да, толстяк – но не простой толстяк – не тот, каким талантливо притворяется. А что же ему еще остается? У Поворотова дома целый выводок спиногрызов – пятеро детей – их надо кормить, поить, одевать, поднимать. Добросовестный отец.

Сейчас Поворотов с кряхтением выбрался из машины, с торопливой услужливостью распахнул двери перед пассажирами. Любопытные тылки не разочаровались красивым зрелищем. Первой пассажиркой очутилась молодая, спортивного типа шатенка. Узкие белые брючки подчеркивали стройные ягодицы. Легкий топик оставлял обнаженной полоску живота – идеально плоского, как у ни единожды не рожавшей девушки. Пышные волосы до плеч. Грациозная линия спины. Модная штучка – пусть не столичная, так кортубинская. За шатенкой последовали еще двое – рослый, крепкий парень в джинсах и симпатичная худышка в шортиках и полупрозрачной блузке в рюшах и лентах.

Поворотов своим видом выражал предупредительную готовность. Дамочка в узких брючках заговорила со светской непринужденностью.

– Я вам благодарна. Подвезли нас. А то не знаю, как бы пришлось. Поездом, наверное…

– Не благодарите меня лично. Варвара Ядизовна распорядилась. Да разве кто здесь смог бы отказать родственникам самого господина Сатарова? Завод входит в холдинг. В Утылве холдинг главный.

– Не разбираюсь в ваших отношениях. Кто кому чего должен… У меня личное дело. Кошмар! Муж пострадал, попал в передрягу…

– Не пугайтесь. Жив-здоров племян… простите, муж. И очень даже здоров… Ну, прыгнул – ну, неудачно приземлился, но не в колодец же… Все хорошо, что хорошо кончается. Скоро его увидите и убедитесь. Приехали.

– Вы куда нас завезли? Не ошиблись случаем? Максим остановился здесь? вот здесь? Халупы! Ничего лучшего не нашлось?

– Мне сообщили адрес – сюда и привез. Это же самый центр Утылвы. Выстроен в 50-е годы. Дома неказистые, но крепкие – стены толстые, лестницы деревянные, подвалы. Мой дом – моя крепость. Саман, усиленный колоннами и железобетоном. В холод тут тепло, в жару прохладно. Экологично – то есть, современно. Десятилетия дома стоят, не рушатся…

– Ваши лекции без надобности. Как угодно расписывайте, совковые бараки – ужас, мрак.... Я понимаю сталинский ампир – мы в Кортубине живем в подобном шестиэтажном доме. Но это же трущобы – хоть и не хрущовки.

– Сталинки – они разные бывают. У нас вот такие. Не обессудьте…

– Из подъезда вход прямо в подвал? Словно в темную нору спускаешься…

– Если пожелаете, обеспечим комфортные условия. Вы гости. Рядом с городом – курорт, там новые корпуса. Лифты, бассейн, спа-салон, ресторан, кафе, номера люкс. Все к услугам отдыхающих. Вас подбросить в «Редивей»?

– Я сначала с мужем встречусь. В который из бараков идти?

– В дом номер шесть. В квартиру вашей родственницы на втором этаже. Схоронили на днях бабушку. Примите соболезнования.

– В квартиру покойницы? Еще чего не хватало! Когда же хоронили?.. Невероятно, что Максим согласился… Не знаю я… Подсобите вещи занести. Что успели с собой взять…

– Поворотов с тремя большими дорожными сумками нырнул в подъезд. Ему потребовалось нагнуть мощный загривок, чтобы не стукнуться о дверной косяк. Шатенка, поколебавшись, простучала каблучками за ним.

– Парень с девушкой жарились на солнцепеке. Брат и сестра – Иван и Влада. Она звала его Вано. Сию минуту морщила очаровательный носик, оглядываясь кругом.

– Соизволишь, наконец, войти, сударыня? Вид у тебя недовольный. Чем не угодили? До дверей довезли. С вещами, – начал (или продолжил обмен репликами) парень.

– Еще спрашиваешь! Мы словно в гетто окунулись. Все обшарпанное, ветхое. Хоть сейчас военные фильмы снимай – декорации идеальны, как после бомбежки.

– Не сгущай краски. Развалин не наблюдается. Бедненько, но починено… Разве что вон барак с дырявой крышей…

– Здесь везде краска облезла. Вон на дверях лохмотья… Решетки ржавые. По тротуарам танки буровили – их нет, тротуаров-то, убиты… Прошлый век!

– А мне ничего. Колоритные домики. Уютный зеленый двор. И клумба в виде стрекозы из цветных бутылок. Тюльпанчики рассажены…

– Скоро узнаем, что туалет во дворе. В дощатой будке с дыркой. Или в стрекозиную клумбу ходить будешь. Поливать тюльпанчики… Нет, главное, что подлинность – как в старину было. Ты, Вано, чужероден тут. Посмотри на себя и вокруг. Стрижка из салона не гармонирует. Надо бы коротко или даже налысо… Кроссовки Армани скидывай – тылвинским работягам не по карману.

– Зубоскалишь, да? Слушай, Владка, ты зачем сюда приперлась? В тур по историческим местам? Зря время теряешь. Никакой историей не пахнет. Ты сегодня на дискотеке в Стальконе обещалась быть? Огорчишь кавалеров не долго – свистнут твоих подружек. Вот подружки огорчатся – ты собиралась познакомить их с сыном олигарха. Как только Дэн приедет в Кортубин.

– Не свистнут. Я им посвищу!.. Просто не хотела отпускать маму одну. Если с папой несчастье… Ты отсутствовал, когда по телефону сообщили. Мама чуть в обморок не грохнулась. Связалась с Юлией, а уже та все устроила. Юлия может. Она напрямую позвонила дяде Генриху, и сразу закрутилось. Мы собрались махом и в путь.

– Да уж. Дяде Генриху не составит труда. Он же волшебник – добрый или злой. По его одному щелчку пальца появился здоровенный толстяк или тылок (местных так кличут). Поворотов. На ковре самолете – или на машине… Называется махом? Набили несколько сумок, чтобы зимовать здесь? Ведь на дворе почти лето…

– Так оставался бы дома. Вообще бы не появлялся. Ты загружен днем и ночью чрезвычайно важными делами – не учебой. Вдруг явился и возжаждал ехать в эту дыру. Удивил, братец.

– Чисто поразвлечься. Время провести. Сессия в июне, а с зачетами я отстрелялся.

– Отстрелялся? или застрелился? Кирдык тебе настал?

– Не твое дело!

– Не мое… И то, как ты на днях воротился домой под утро – грязный, поцарапанный, глаза дикие. И от тебя не спиртным пахло. Бензином. Когда эдак бензином или керосином шибает, клопы дохнут…

– Унюхала? Твои духи еще больше сногсшибательный эффект производят. Ты тоже в девять вечера не в постели. Звездишь? Не забыла, что еще малолетка? Парни у тебя сплошь старшеклассники – лбы здоровые, а подо лбом мозг с орешек – гладкий, без извилин. Если родителям рассказать, как ты веселишься?

– Если я расскажу? Я много чего знаю. Секреты свои лучше прятать надо! Куда ты с приятелями шастаешь? с Серегой, Никитой и другими? Чем занимаетесь? Папа думает, что вы по-прежнему в волонтерах. Продукты развозите, хороводы кружите, в хосписе дежурите да в интернате парты красите – короче, волонтеритесь… Ты же с весны свой штаб не посещал. Откололся. А удостоверение?.. Теперь у вас своя компашка. Тайное братство. И номера вы откалываете…

– Чья бы корова мычала! До утра на дискотеках отплясываешь, а матери врешь, что у подруги ночуешь? Как вас в Сталькон пропускают? Там же нельзя до восемнадцати. Хотя понятно – сунете сотню, и вам лет больше – только не ума!.. О тебе беспокоюсь. На тусовках всякого дерьма навалом. Помимо людей еще пойло – коктейли, энергетики – и вещи похуже. Впаривают ради кайфа безобидные таблетки, а вы и рады, болванчики!

– Я не принимаю!

– Нет. Очень надеюсь. Но когда с танцулек приходишь, табаком от тебя разит – от волос, от одежды. Духи перебивает. Сигаретки для форса или для кого?

– Ниче не курю. Неправда. Просто там же толпа…

– Врешь. Не поверю, что не пробовала. Четырнадцать лет – самый возраст. Тонкие, легкие, суперлегкие – чтобы вам легче начинать. И еще – это же круто!..

– По себе равняешь? Курю я или не курю, или закурила уже – у тебя разрешения не спрошу. Вообще, ты кто? надсмотрщик? После того старика в хосписе совсем головой ударился! в стенку… Ну, умер он – ведь старый, и рак у него…

– Если бы ты видела, как он умирал, то не балаболила бы… Старый? А сколько молодых и глупых?

– И что же? Не пить, не курить, на дискотеки не ходить? Твой старик, вообще, бандитом был. И в своей жизни старик оторвался. Теперь твоя очередь?

– Больше на дискотеку ни ногой! Твоим ухажерам я популярно растолкую… Ты ничего не понимаешь. Никотин внедряется в мозг, в обменные процессы. Его воздействие зачастую необратимо.

– Знаем! Наслушались лекций. Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет. А в конце все равно могилка. Как у старика в хосписе или бабушки, к которой мы приехали. Надо было выяснить, кто да что, а не трястись прежде по бездорожью. Теперь программа визита поменялась? Отнести цветочки на кладбище, повздыхать, забрать папу и айда обратно? Мы еще дома успеем заночевать – в своих постелях.

– Тише… Во-первых, не кричи. Никому не понравится слушать… Во-вторых, начистят тебе красивую спесивую мордашку. Церемониться не станут.

– Здесь бьют женщин? Дикари!

– Какая ты женщина? Пигалица сопливая!..

– Развитие весьма красноречивой темы прервано выходом из подъезда спортивной шатенки в брючках.

– Мама! Наконец-то. Поехали быстрей отсюда. Где папа?

– Придется обождать. Я тут побеседовала с женщиной с первого этажа. Приятная, воспитанная – не похоже, что из тылков. Красивая. Галина Викентьевна, но зовут Дюшей. Она меня в свою квартиру пригласила. Там очень прилично, в восточном стиле.

– Мама, когда мы поедем домой?

– Извини, Влада. Сегодня не получится. Мне жаль. Ваш отец, судя по всему, пострадал не слишком. Спина побаливает, но он не лежит, не стонет. Поехал с аборигенами рыбачить на какой-то Виждай… Зря мы испугались…

– Подожди, мама. Ты хочешь сказать, что нам предстоит здесь ночевать? Ни за что!! Я не согласна. Не променяю свою комнату на этот барак с клопами. Я хочу свою постель! Мама, ты же знаешь, у меня аллергия…

– Ты забыла, сестренка, что аллергия на котов, а не на клопов.

– Какая разница? И тех, и тех не выношу! Мама, я умру, но не останусь!.. Где папа? Немедленно позвони ему! Пусть возвращается.

– Непременно. На сказочных крыльях… Владка, не тупи. Скоро вечер. Ждать надо к утру.

– Влада, я уже звонила. Безрезультатно. Меня порадовали, что на Виждае – это озеро – сигнал слабый или даже связи вовсе нет…

– Закономерность. Здесь же дикая степь. Без опорных мачт. Ты, когда ехала, много вышек связи узрела? Цивилизация задержалась в Кортубине… Однако, мама, ты еще не все выдала? Догадываюсь, что самое интересное приберегла напоследок?

– Мне очень жаль, Вано. Ваш отец остановился в квартире родственницы – той таинственной тети, о которой в нашей семье никто не знал.

– Ну, не знали бы дальше. В чем загвоздка? Она умерла? Пусть земля ей будет пухом. Но как нас это касается? Сколько еще родственников отыщется на свете… О, нет! Ты предлагаешь, ночевать в квартире покойницы? – воскликнула Влада.

– Отец там поселился.

– Да? Папа на рыбалку сбежал, лишь бы не там… Добрая женщина Дюша – соседка, правильно? У нее большая квартира?

– Три комнаты. Просторно. Евроремонт. И насколько я поняла, жильцов двое – хозяйка и ее сын. Дюша приглашает на ужин.

– Как она любезна. Спасибо. Говоришь, красавица? И не старая – бальзаковского возраста. Папу она тоже приглашала? Подозрительно, что он торчит здесь уже три дня. Удерживает мечта о рыбалке? Да он терпеть не мог рыбу ловить! а уж червяков насаживать…

– Глупости, Влада. Дюше под шестьдесят.

– Хорошее вино от выдержки только прибавляет. Как коньяк… Нередко престарелые красотки предпочитают молодых жеребчиков. Наш папа – мужчина… В каком возрасте женщина начинает предпочитать молодых мужчин, мама? Теоретически…

– Прекрати свои инсинуации!

– Не буду, не буду. Твоя бабушка – соседка Дюша, а не та, которая умерла – образец нравственности… Тогда не согласилась бы она нас приютить? На одну ночь. Мы бы заплатили… – тон у Влады умоляющий.

– Про приютить она не заикалась. Хотя очень любезна. Сразу отдала ключи от квартиры на втором этаже. Что мне оставалось делать, как не поблагодарить? К сожалению, мы поговорили с Дюшей до того, как я поднялась и обомлела…

– Мама, там же недавно покойница лежала. Я до ужаса боюсь. И ты боишься.

– Поверь, Влада, это не самое ужасное. В квартире, поистине, разгром. Жил старый человек, и его ничто не заботило… Очевидно, последние пятьдесят лет не заботило… Серая побелка на стенах и потолке. Мебель из коммунхоза – не ведаю, что означает этот термин – просто на ум пришло. Убожество. Как быть?..

– Вспомнила! Толстяк-верзила Поворотов предлагал номера в курортном комплексе. Здесь есть курорт? Тогда почему нет вышек связи?

– Горно-лыжный. Название – «Редивей», красный цветок. Недавно построили. Встречалась реклама.

– Превосходно! Дождемся папу, встанем на лыжи и закондыбаем. Ты, Вано, впереди лыжню прокладываешь… Как в старину говорилось – где должен быть командир? впереди, на лихом коне. Или на танке. Две борозды можно гусеницами пробуровить даже в твердой породе – не в граните, конечно…

– Дети! Замолчали! не то переругаетесь… Надо потерпеть. Дождаться папу. Влада, не ужасайся – да, неприятность, хотя не смертельная…

– Не смертельно? Ты молчишь, Вано? Нравится? Мало кортубинских приключений, когда вам хвост прищемили? Не смертельно ведь! Или как? или для кого?.. Борцы за правое дело! Но я-то в справедливость не играла, киоски не трогала – почему должна страдать?

– Я не против. То есть, против, чтобы ты страдала, бедняжка. Действительно, останемся, переночуем как люди. Отдохнем. До Кортубина гнать не близко.

– Как люди?!

– Да. Именно. Если ты заметила, Влада, кругом люди. Даже в Утылве. И нас они слышали.

– На этой нравоучительной ноте беседа между братом и сестрой прервалась. Иван настоял, чтобы Влада поднялась с ним в бабушкину квартиру.

– Кончай ломаться! Иди! принцесса или даже императрица. Владка, слишком мнишь о себе…

– В подъезде они прижались по стенкам – навстречу спускался Поворотов уже без вещей. Приблизившись, начальник СБ ТыМЗ состроил льстивую гримасу на лице:

– Ваша мама сказала, что вы переночуете здесь. Не дворец, естественно… Если потребуется помощь, я оставил телефон. Предложение о курорте в силе. Звоните. Всегда готов!..

– Под слоновьими ногами деревянная лестница не то, что заскрипела – жалобно распелась: пощадите, люди добрые… Влада критично, не без издевки, оценила риск – лестница-то древняя. Иван предупредительно приложил палец к губам. С чувством исполненного долга Поворотов удалился. Брат и сестра промолчали. Дальше у Влады буквально опустились руки. Кивнув на облезлую бабушкину дверь, она трагически заломила бровь.

– Ну, и как тут жить?!

После прохода троих Елгоковых в квартиру, снизу хлопнула другая дверь. Очевидно, любопытная соседка (опять же Дюша). Она выждала минут десять и вторглась к гостям, окинула острым взглядом обстановку.

Влада стояла в центре большой комнаты, не желала зайти никуда больше – ни в спальню, ни в кухню. Не желала ни до чего дотрагиваться. Она вся съежилась, вдавила ноготки в ладони, выпятила брезгливо нижнюю губу. Словно с потолка сыпались ядовитые пауки, на полу валялись кучи рыжей шерсти, а внос ударял резкий и кислый запах. Застывшая скульптура негодования. Нет, ее не заставят!..

Тая, исчерпав разумные аргументы, наупрашивавшись и откричавшись, решила не трогать дочь. Однако потакать ей тоже нельзя. Сегодняшний каприз превысил все рамки. Девчонка обнаглела! Очень бы пригодилась Юлия с ее ежовыми рукавицами, но Юлия в Коммуздяках.

Словоохотливая Дюша попыталась разрядить напряженную атмосферу.

– Дорогие гости, надеюсь, не помешала? Я на минуточку… Не отчаивайтесь так. Верно, квартира запущена. Бабушка болела, да и одна она… А я помогу, помогу!.. Это ваши детки, Таисия Евгеньевна? Какие взрослые. Дочка – ну, просто красавица, в маму. Сын же… это ваш сын?

– Иван. Сын. Что, не похож?

– Почему? Похож. На отца. Еще повыше и пошире. Самостоятельный мужчина… Тогда вот что. Понятно, вы не в восторге. Покойница – не миллионерша – лишь учительница. Жила скромно. Вещи не копила. Только на книжки не жалела учительской зарплаты. Целый шкаф. Русская классика – что в местном кагизе можно было приобрести. Хотя сейчас кто читает книжки? У детей гаджеты. У моего Костяни смартфон.

Мордочка у Влады страдальчески вытянулась.

– Мама, о чем она? В том шкафу пылищи – зачихаешься… И похоже, кошкой пахнет…

– Ведь можно проветрить. Гвоздь отогнуть и окно распахнуть. Все старые запахи улетучатся, – подал голос Иван.

– Тая коротко и сурово ответила дочери.

– Не выкаблучивайся. Лучше сделай чего-нибудь. Не стой столбом!

– Я прибиралась после похорон. Не стерильно, но большую грязь вывезла. Вещи совершенно не нужные выкинула. Почти чисто. А что бедно… – Дюша щебетала до приторности.

– Нормально, – ответила Тая.

– А будет еще лучше. Я говорила Максиму, и вам скажу. Кровать бабушки не занимайте. Большой комнаты хватит, чтобы удобно устроиться. Я дам вам две раскладушки – они крепкие. Для мужчин. Дам одеяла, подушки, белье – у меня этого добра… Все приготовлено. И вы же ненадолго – сами решили, что на ночь…

– Я принесу раскладушки, – предложил Иван. – А вы с Владой спите на диване. Владка, не изображай мировую скорбь!

– Пока прошу ко мне. Ужинать. Я как чувствовала – наготовила на бригаду. Знала, что вы приедете. Ой, не слушайте меня, дуру старую… Прошу, прошу к столу, гости дорогие!

**

В нашей истории (на данном этапе) звезды сошлись чудесато – совершенно по-разному даже для близких и родных людей. На берегу Виждая старший Елгоков сидел возле костра и вел странную дискуссию о цене счастья для всех (самого благородного человеческого желания!), о лицемерии и неблагодарности наследников. Горькая тема и горькие плоды, которые Максим принужден вкушать, а новый друг Килька только подбавлял горечи. Старший Елгоков горевал и даже плакал. Тяжелая ночь для него. Примерно в то же самое время – когда вечер наступил окончательно и зачеркал окна снаружи, младший Елгоков – Иван – вышел на улицу подышать свежим воздухом. И мысли его, пребывавшие доселе в пучине гнева и горечи, впервые устремились в мечтательную сторону. Странное действие оказывало Пятигорье – и близко (на Виждае), и дальше (в кашкукском дворе).

Неспешной походкой Иван приблизился к стрекозиной клумбе. Его взгляд рассеянно бродил всюду. Во дворе не было никого – или ему только почудилось? Неожиданно сбоку – на темном фоне шелестящей зелени – замаячило маленькое светлое пятно. Что там?

В углу двора – рядом с кустами и на расстоянии от цветочной стрекозы – торчал пенек от спиленного тополя. На пеньке сидела девочка аборигенка. Что же у нее сказочно светилось? Не желтый сарафан, точно. Неподвижное лицо, его тонкий розовый теплый покров – словно изнутри теплился красный огонек и расцвечивал кожу. Иван удивился – уже ночь, и девочка была одна. Она сидела на пеньке, подоткнул сарафан, и совершенно не боялась. Подняла русую головку и посмотрела на незнакомца через плечо.

– Только не пугайся, – предупредил Иван. – Девочка, что ты делаешь здесь в столь позднее время? Дети дома должны спать. Ты еще ребенок. Мама знает?

– Нет. И я не ребенок!.. Я вечером легла, как всегда. Сестры тоже легли. Даже Тамарка сегодня дома ночевала – не с Сережкой, женишком своим… Ну, и папы не было – его часто не бывает. Рыбачит на Виждае.

– Где? И как же ты очутилась в этом дворе? если говоришь, спала у себя… Нисколько не боишься? А вдруг злой человек? или… или…

– Или ворпань? Нет, не боюсь. Я нарочно дождалась, когда все заснули, тихонько встала и ушла. Я рядом живу – по улице через дом. Вон за детсадом пятиэтажка. Номер восемь… А злой человек – это ты? нет? Поэтому не нужно тебя бояться. Я и не боюсь.

– Никого не боишься? Смелая девочка. Ни людей, ни…

– Ни нелюдей. Не только из сказок. Разные у нас тут бывают… люди. Есть те, кто как мы – лица, ноги, руки. И даже – Ирэн рассказывала – итальянские рубашки. Дорогущие… У тебя какая рубашка?

– Что? Я рубашки не ношу. Неудобно. На мне футболка…

– Но ведь в рубашке или в футболке ты – это ты. Или в другой одежде или обличье… Это ты?

– Кто? Я?.. Да, это я.

Иван постарался убедительно ответить и даже для пущей убедительности повторил про себя, дернул зачем-то на груди свою не итальянскую футболку. Тут же мелькнула дикая мысль: а действительно? это еще я или уже не я? Кто же тогда? Столько произошло и перевернуло жизнь. Прежнего Ивана нет – уверенного, честного, справедливого мальчика, студента, ярого общественника, волонтера – знающего абсолютно точно, как правильно поступать. Чтобы сделать счастливыми всех. Теперь конец. Это даже не бульк! Ничего исправить нельзя. Новый блестящий танк – не металлолом типа БТ или ГР, а никак не хуже Арматы – что пер прямиком к благородной цели, не сворачивая, теперь валялся на обочине гусеницами вверх. Катастрофа. Танк лежит, а вокруг простирается весенняя степь, которая полнится жизнями тысяч и тысяч существ (сказочных и не очень), звенит многоголосьем, достигая голубых небес. В броню стучат зеленые ветки, сыплются синие лепестки. Положение поистине ужасно. Пахнет резко – бензином и сожженным пластиком и также характерным ароматом, смешанным из алкоголя, пищевых концентратов, кондитерки (дешевым набором палаточной торговли), но перекрывает запах какой-то противной кислятины. Последние запахи из прошлой жизни Иван еще помнил, но зрительные образы улетучились из памяти, словно заслонка упала на глаза. Последние кадры перед своеобразной амнезией – огненный столб, бегающий, орущий, после катающийся по земле от боли… Нет! пусть будут цветочки! так себе, синенькие… Иван стиснул зубы, снова переживая кошмар. Невозможно. Нельзя остаться прежним. Девочка вопрошает: это ты? И ты автоматически отвечаешь: да, это я… Неправда! Ее, неправды-то, много больше вороха синих лепестков. Поездка в Утылву выдумана как бегство. Далеко, как можно дальше от огненного столба – в сказочное Пятигорье. В сказке действует волшебство – взять и вернуться обратно во времени, чтобы столб огня не вспыхнул, и обыкновенный мир не рухнул. И чтобы больше никогда дурацкий танк не пер напролом. Он и его друзья – Серега с Никитой – хотели как лучше, как правильно должно быть. Не по тем несправедливым правилам, установленным мудро и подло, когда умирает несчастный старик бомж, а ты получаешь грамоту за волонтерские старания; или ты оплакиваешь чужого старика, а не родную (двоюродную) бабушку Лиду, у которой кроме тебя нет внука. Слишком жестоко, подло. Иван не чувствовал в душе ничего. Лишь ожесточение. Мир устроен несправедливо! Надо вмешаться, все исправить!

Ждать смирения напрасно –

Наш упертый пунктик – сказка.

Смешная странная девочка что-то спрашивает – она способна понять бездну, куда рухнули чувства Ивана? Эта бездна гораздо глубже подземного дворца ворпаней.

Но ведь в рубашке или в футболке ты – это ты. Или в другой одежде или обличье… Это ты?

Вот про обличье – не про рубашки или футболки – вопрос. Оно все то же. Глаза, лицо, тело, старая одежда (джинсы и футболка), а за прежней оболочкой тебя уже нет. Словно кто-то чужой вместо Ивана поселился внутри – хмурит брови, хрустит пальцами, сорится с сестрой, ест, спит и т.д. Чужак принял Иваново обличье – оказывается, перевоплощаться могут не только ворпани. Не требуются итальянские рубашки поверх рыжей шерсти. Все равно это уже не ты, если перешел черту.

Автор позволит себе малюсенькую ремарку. Разве подобная ужасная метаморфоза случилась с единственным Иваном Елгоковым? А с вами нет? Жизнь диктует свои правила – мы им подчиняемся или протестуем. Тогда прадед Ивана – великий и ужасный Гранит Решов – может, был не ужасней ворпаней, но уж точно перестал быть хуторским пареньком Грицаном Решетниковым. Пора начать понимать – быть прежде всего честными. Как девочка Маша, что просто спросила и выстрелила – попала в цель, в терзания и сомнения Ивана.

– Так это ты?

– Кто? Я?.. Да, это я.

Иван вздохнул глубоко. Зря он сюда приехал – так согласно думали все тылвинские гости, в том числе семейство Елгоковых. Между тем странная беседа продолжалась.

– …реально обмануться. Например, Леськин одноклассник – Лешка. Уже бывший одноклассник – в кортубинский лицей перешел. Умный, но когда мальчишки влюбляются, они глупеют. Хи-хи… У Лешки распрекрасная синеглазая шмара. К нему бегала, приманивала сладкоречиво. Она к нему, а не наоборот… С нашего балкона их балкон видать – дома же рядом… Специально волосы распустит, юбку покороче наденет, смеется так грудью. Смех ее колокольчиком серебрится… Задурила Лешке голову. Он послушный стал… По обличью не рыжая ворпань. Вот что может быть хуже? то и есть!

– Хуже? Для кого – для Лешки? Только для него? Если этот ваш ворпань нападет и что-нибудь сотворит? Извини, я не пугаю… Ты же девушка…

– Я девушка. Хи-хи… А ты интересный. Большой и сильный. Как Тамаркин Сережка…

– Благодарю за комплимент (кто такой Сережка? ворпань – это он?).

– Чего? Я не говорила комплимент. Паньке не понравится. Жутко ревнивый. Его здесь нет. Но если появится, ты не бойся – он тебя палкой, а ты отвечай!

– Ладно. Последую ценному совету. Звездану, так и быть. Панька – мальчик? твой бойфренд?

– Хи-хи…

– Выходит, ты сидишь и дожидаешься Паньку? У вас свидание? Куда мама смотрит?

– Ясно куда. На любимую дочку – на Томку. Мы с Леськой нелюбимые… Вообще, я глупостями не занимаюсь – на свиданки не хожу. Хи-хи, свиданка и Панька. Стишок…

– Послушай, ты тоже интересная… Чересчур смелая для ночных прогулок. Тебя, наверное, уже ищут. Даже полицию вызвали.

– Отстань! Ты прям как моя мама. Не бойся, она не ищет. Дрыхнет. Мне же не спится.

– Предлагаешь не бояться полиции? Как тебя зовут? Меня Иван. Можешь – Вано.

– Машутка… Маша Кулыйкина. И не разговаривай со мной, как с маленькой дурочкой… Просто человек! вот не просто… Да известно, кто вы. Не считайте тылков дураками. Елгоковы. Родственники из Кортубина. Слетелись точно воронье. Ты – сын бабылидиного племянника? Твой же отец говорил, что отказывается от квартиры? А сам занял, и уходить не собирается. Спит на синем диване. А Кефирчика выгнали.

– Отец правду говорил. Не нужна ваша халупа. Слава Богу, мы в областном центре живем. И я не представляю здесь ни отца, ни маму – ни тем более Владку. Ее корчить начало даже от перспективы единичного ночлега в Утылве. Трудно сестренке… А какой кефир вы тут гоните? делаете, то есть? скисаете? Свое хозяйство у вас? Корова, молоко, масло, сливки… кефир? Я не употребляю молочное. У меня непереносимость казеина – молочного белка. Спасибо, но кефир пить не стану.

– Не кефир, а Кефирчик. Кот.

– Странные коты. И что он? Бабушка умерла, а кот наследует, что ли? Почему его нельзя из квартиры выгнать? Пусть бегает, охотится на мышей, ворон. Зверю лучше на воле.

– Кефирчик всегда у бабы Лиды жил. Это его дом. У человека должен быть дом, а у кота нет?

– Извини. Чушь собачья – или кошачья… Хорошо. Или не хорошо. Как ему помочь? Что предпринять? Я же человек – не кот. Бывший волонтер. Но ради кота…

– Чушь – не чушь, а Кефирчик умирает. Ничего нельзя сделать. Ты же не волшебник – и даже не племянник. Ворпани погубили Кефирчика злым колдовством. Они все его силы выпили.

– Вот я и говорил. Выпили. Кефир пьют. От чего же его надо спасать? от выпивания?

– От смерти!!.. Сперва баба Лида умерла, после ее кот. А вам теперь квартира достанется. Радуйтесь!

– Ну, мы-то порадуемся. Зато ты уревелась вся. Вон даже на щеках красные полосы. Обидел кто? Панька?

– Никто меня не обидел. И реву я не потому… У меня кот умирает. Ты глухой?

– Кто умирает? Кот? Правда?.. Тьфу! а я думал…

– Думал? А кот, значит, не человек?.. Ой, да. Не человек. Но тоже живое существо. Никому умирать не хочется.

– Это как же? Сколько коты живут? Не триста лет – они не вороны. И не ворпани…

– Кефирчик – особенный кот. Другого такого нет в Утылве. Вообще, нигде нет. Я не вру. Тут он. Кефирчик. Вон в траве. Посмотри, если не веришь.

– И посмотрю. Куда?.. Ага.

Машутка подбежала к указанному месту, присела на корточки. Под желтым сарафаном торчали коленки – детские острые, сбитые. Девочка сунула худую руку в траву. Только сейчас Иван разглядел в густой зелени что-то большое, белое, пушистое и неподвижное.

– Что это?

– Как что? Как что? Бедный Кефирчик…

Иван сильно заинтересовался. Он тоже присел рядом с Машуткой, отвернул на сторону зеленые листья, открыв белое тело кота. Осторожно погладил вдоль шерсти. По тому, как он не удивился и не отдернул руку, можно заключить – Кефирчик жив, и да, состояние его плачевное, но обыкновенное. Кот как кот. Или нет? Под шелковистой шерсткой вздымалась теплая плоть – дыхание тихое, мерное. Слабо билось сердце. Пальцами Иван ощутил явно не бездушное чучело. В этот момент Кефирчик сразил зрителей наповал: приподнял голову и открыл глаза – незамутненная, сияющая голубизна осветила, прорезала темноту как прожектором. Иван зажмурился. Но руку не убрал – продолжал гладить. Белые шерстинки мягко потрескивали и покалывали кожу – не больно, а приятно. Кефирчик неотрывно смотрел на Ивана и заурчал. Машутка вытаращилась от изумления. С трудом подбирая слова, проронила: