Текст книги "Дарёному коню в зубы не смотрят (ЛП)"

Автор книги: Onyx-and-Elm

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Приятно к ним вернуться.

И это всё? – прилетает к ней послание, написанное более тёмными чернилами, чем раньше. Она практически слышит его язвительный тон, лающий на неё.

Ну…если он спрашивает.

И, возможно, мне любопытно, какую форму примет Патронус.

Это начинает тревожить её секретаршу Амелию – все эти послания летают туда-сюда, каждый раз с пергаментом более мятым и изношенным, чем был. Когда последний летит от Малфоя, Гермиона замечает, что девушка прослеживает траекторию с явными признаками удивления.

– Обговариваю детали контракта, – окликает её Гермиона, демонстративно закатывая глаза. Амелия кивает и заставляет себя рассмеяться.

И как только она отворачивается, Гермиона резко хватает пергамент. В этот момент ей не хочется анализировать свои эмоции. Не хочется думать о том, почему она может быть такой нетерпеливой. Даже взволнованной. Нет, она не станет думать об этом.

Насколько же ты высокомерна, Грейнджер. Так уверена в себе? – насмехаются его каракули. – Что заставляет тебя думать, что ты когда-нибудь сможешь научить меня, прежде чем иметь возможность увидеть его?

Она пытается не обращать внимания на то, как громко рычит, заставляя уголки пергамента распрямиться, чтобы нацарапать свой ответ. Её перо раз или два рвёт растрепавшийся материал.

О, я могу научить тебя, Малфой. Держу пари, это займет у меня меньше суток.

И, возможно, она отсылает его слишком быстро. Возможно, он вышел на встречу. Возможно, письмо перепуталось с сотнями и сотнями других, летающих рядом. Или, возможно, он игнорирует. Но его ответ приходит только через несколько часов.

Она уже заканчивает собираться, стараясь не думать об этом. Ещё больше стараясь не чувствовать разочарования, потому что это… ну, это просто смешно.

Но как только она решила переступить порог кабинета, его ответ действительно бьёт её прямо в нос.

И Гермиона благодарит небеса, что Амелия уже ушла, потому что никто не должен видеть, как она распрямляет этот сморщенный комок, некогда самолётик.

Что-то нервное или нервозное трепещет в животе, когда она смотрит на его слова, но видит что-то необъяснимое.

Докажи это.

Глаза пробегают по тёмным каракулям раз, другой, третий, пытаясь каким-то образом выявить его намерения из чернил.

Она проводит рукой по волосам, уже взъерошенным и спутанным оттого, что весь день возилась в них нервными пальцами. Он серьёзно? Или он шутит? Может быть он считает, что это просто блеф? Не может же он…

Глаза зацепляются за угол страницы, где та сильнее измята и согнута, так она замечает, что и на обороте что-то написано.

Переворачивает бумагу так быстро, нижняя половина отрывается начисто.

Да, – он написал. – Я серьёзно.

Её дыхание сразу становится прерывистым, нервно вырываясь из горла. Нет пометок ни о времени, ни о месте, а значит, она может только предполагать, что он имеет в виду сейчас. Прямо сейчас.

И она…

Что ж…

Чёрт, думает она.

Теперь это полный провал.

***

Она стучит дважды. Тихо.

Потому что теперь она уверена, без всяких сомнений, что это худшая идея, которая у неё когда-либо была. Точно так же, как она уверена, что в любую минуту сердце может выпрыгнуть из груди и мокро шлепнуться на пол возле кабинета Малфоя.

По крайней мере, ему придётся прибираться.

– Полагаю, ты всё ещё не Феликс? – сухо спрашивает он. И будь он проклят за то, что каким-то образом нашёл всю эту ситуацию забавной.

– Нет, – хрипит она. Конечно, это походит на карканье. Не тот уверенный в себе, волевой, женственный голос, который ей следовало бы использовать. Нет, конечно, нет.

На этот раз Малфой сам открывает дверь. И снова на неё обрушивается запах его одеколона, который взрывной волной преследует её, вырвавшись из кабинета.

– Хорошо, – коротко говорит он, оглядывая её с ног до головы. – Феликс мне не очень нравится.

И что это должно означать?

Она моргает, глядя на него. Сегодня он весь в чёрном. Она не уверена, почему отмечает это.

– Собираешься стоять здесь и глазеть весь вечер? – протягивает он.

– Если только ты не убёрешься с дороги. – язвительность, по крайней мере, срабатывает автоматически, когда он оказывается рядом. И слава богу за это, потому что остальная её часть почему-то подтормаживает.

– Прошу? – с наигранной вежливостью предлагает пройти внутрь.

Она усмехается и заставляет себя нырнуть под его руку, шагая с легкой небрежностью.

Взгляд задерживается на столе, когда она слышит, как закрывается дверь, там обнаруживается маленький портрет Нарциссы и больше ничего личного. Только груды пергаментов. Перья. Пакетик мятных леденцов.

И одна странная, изящная на вид чайная чашка, которой она раньше не замечала. Она не вяжется с остальными предметами.

Это белый фарфор с маленькими золотыми и розовыми завитушками на таком же блюдце. И это так обезоруживает – найти подобную вещь на столе Малфоя, что она подсознательно тянется к ней.

Раздаётся шлепок, с которым его рука перехватывает её запястье. И вот она уже чувствует жжение там, где соприкасается их кожа.

Она резко втягивает воздух, инстинктивно отшатываясь от стола ближе к нему.

Малфой так же быстро отпускает руку, делая два шага, чтобы отсечь её от своего стола. Смотрит на него широко раскрытыми глазами, заложив руку за спину, где как она чувствует, всё ещё расцветают красные отпечатки его пальцев.

– Что не так с…

– Не трогай вещи, которые тебе не принадлежат.

Её удивляет резкость в голосе. Она пытается скрыть своё потрясение фырканьем и презрительным взглядом.

– Чайную чашку, Малфой? Ты серьёзно?

– Особенно её.

Она фыркает, пытаясь вернуть себе небрежный вид, и плюхается в жёсткое кресло.

– Это из разряда богатенькие мальчики и их игрушки? – усмехается она, закидывая ногу на ногу.

Медленно жесткость исчезает с лица Малфоя, оставляя после себя саркастическую маску.

– О, я люблю свои вещи, Грейнджер. Ты не ошиблась. – он долго смотрит ей в глаза. Достаточно долго, чтобы по-настоящему выбить её из колеи. Затем он отступает в сторону, давая ей снова увидеть чашку.

– Но это единственное, что я люблю, и к чему даже я не прикоснусь.

У неё в груди поднимается волна предательского любопытства, когда он садится за стол.

– Почему?

С лёгким раздражением Малфой отвечает:

– Потому что это убило первых трёх человек, которые попытались. – он откидывается на спинку стула и скрещивает ноги, закинув лодыжку на колено.

Её брови взлетают вверх. – Она проклята?

Его взгляд расчётлив. Он ждет мгновение, прежде чем кивнуть. – Единственное проклятие, которое я ещё не смог сломать.

Тогда какого чёрта он держит это на своём столе, психованный ублюдок?

– И ещё она моя любимая, – добавляет он, кривя тонкие губы.

Гермиона ёрзает на месте, потому что его тон странный. Тёмный. Сложный.

– Почему? – снова спрашивает она, уже мягче.

Взгляд Малфоя, кажется, обостряется с каждой секундой. Проникая сквозь её глаза и копая всё глубже, как будто он пытается осмотреть её голову изнутри. – Мне нравятся вещи, которых я не понимаю.

Она позволяет себе смотреть на него лишь на мгновение дольше, прежде чем чувствует, что действительно может что-то потерять. А что именно, она не понимает. Тогда, отведя взгляд, начинает разглядывать свои чулки.

Теперь, конечно понятно, почему он выбрал специальность Разрушителя Проклятий. Работа полная загадочных, бессмысленных вещей.

Требуется собрать всю волю в кулак, чтобы сосредоточиться на текущем вопросе, но каким-то образом ей удаётся откашляться и сказать:

– Патронус – сложная штука.

– О, я знаю всё о Патронусе, Грейнджер. – он наклоняется вперед, уперевшись локтями в стол. – Я просто не могу его вызвать. Жаль, если ты проделала весь этот путь в надежде до смерти заучить меня своими лекциями. Одного Флитвика было достаточно.

Она пытается выпрямить спину в этом ужасном, неудобном кресле, чтобы показать, что её ни капли не задевают его слова.

– Практический метод – это единственный способ научиться заклинанию. Будь уверен, ты услышишь от меня очень мало теории.

Он ещё больше наклоняется вперед.

– Обещаешь?

Её глаза напрягаются. Она быстро поднимается и достаёт палочку. – Если ты пообещаешь не быть занозой в заднице.

Малфой демонстративно откидывается на спинку, как будто само слово дунуло на него порывом ветра. – Сквернословие. Боже, боже. У Золотой девочки грязный рот. Кто бы знал?

Она сжимает свободную руку в кулак. По крайней мере, это тот Малфой, которого она помнит.

– Я уйду, – угрожает она. – Не усугубляй.

Малфой вздыхает, как будто она испортила ему удовольствие, и следует её примеру, обходит вокруг стола и присоединяется к ней, и Гермиона изо всех сил старается не отступить, когда он оказывается слишком близко.

– Я обещаю не быть занозой в заднице, – бормочет он, и то, как его губы складываются вокруг этого слова, словно он смакует его, заставляет её плечи напрячься. Заставляет её дрожать.

Она мужественно пытается это скрыть. Встряхивает головой и отворачивается, попутно увеличивая расстояние между ними. Выбирает нейтральный тон:

– Хорошо. Тогда всё нормально. Я отнесусь к этому серьёзно, Малфой. Достань свою палочку.

Он вздёргивает бровь и выглядит не убеждённым, но выполняет её просьбу:

– Какой у тебя план? Собираешься одолжить Дементора на вечер?

Она открывает рот, чтобы возразить. Закрывает его. Смотрит в сторону, потом снова на него. – Знаешь, это неплохая идея. Могу я взять перо?

– Грейнджер, я же не серь…

– Да-да. Идеально. Перо и пергамент, пожалуйста.

Она выжидающе протягивает руку и теперь, по крайней мере, чувствует себя в своей стихии.

Малфой с ноткой неодобрения наблюдает, как она пишет прошение в Отдел Животных, Существ и Духов. Вряд ли это самая странная вещь, о которой она просила, поэтому уверена, что они выполнят её в течение часа.

В конце концов, одно дело – просто вызывать Патронус, совсем другое – вызывать его, когда это необходимо.

Если она действительно собирается научить его, то сделает это как следует.

Малфой фыркает себе под нос, когда она отсылает письмо. – Конечно, у тебя есть разрешение на аренду Дементора.

Она игнорирует это, снова занимая своё место в другом конце кабинета и садясь на маленькую скамейку, с которой намеревается наблюдать. – Так. Мы начнём постепенно.

И это выходит ну очень постепенно.

Малфой, кажется, теряет большую часть своего учтивого сарказма перед лицом бесконечных тридцати минут. И Гермиона изо всех сил старается сохранить невозмутимое выражение лица, выкрикивая:

– Ещё раз, – снова и снова, наблюдая, как он ругается и рычит себе под нос, посылая дымок за дымком бесполезной синевы с кончика своей палочки. – Ладно, хватит,– говорит она, когда кажется, что он слишком расстроен. – Отдохни немного. —и она наколдовывает ему чашку чая.

Малфой плюхается в это ужасное кресло, делает глоток и морщит нос. – Я не так себе это представлял.

– Тогда сам разбирайся. Ты ведь умеешь колдовать, правда?

Его взгляд леденеет, и через мгновение она отводит глаза.

– В любом случае, я просто хотел понять, на каком ты уровне. Где наша отправная точка.

– А есть Нулевой уровень?

Она выгибает бровь. Странно слышать, как он принижает свои способности, – Нулевой уровень это когда вообще нет никакого отклика. Половина дела – это создание сущности Патронуса. Те самые голубые клочья, которые ты видишь. Можешь в это не верить, но на самом деле ты уже на полпути.

Малфой бросает на неё быстрый взгляд. Он открывает рот, чтобы что-то сказать, но в тот же миг раздаётся стук в дверь.

– А… – Гермиона встаёт со скамейки. – Там должно быть наш Дементор.

Она говорит это с юмором, но, судя по тому, как лицо Малфоя теряет то немногое, что на нём оставалось, он совсем не находит это смешным. Гермиона с любопытством наблюдает за ним, прежде чем открыть дверь.

Они тщательно упаковали существо, не задавая никаких вопросов. Шар плывёт, окружённый сотворённым Патронусом, который, похоже, был заколдован надолго. Не телесный Патронус. Это потребовало бы слишком больших усилий. Нет – просто обычный синий, тонкий пузырь с призраком в разорванном чёрном плаще.

Один взгляд на лицо Малфоя, когда Дементор появляется в кабинете, и она чувствует потребность сказать:

– Расслабься.

Его глаза метнулись к ней, в них не было и следа обычного Малфоя. Только страх. Простой и ясный.

– Дыши, – говорит она, подходя и становясь перед Дементором, чтобы заслонить ему обзор. – Мы не собираемся начинать с этого. – пауза. Она добавляет:

– Я этого не сделаю. Пока ты не будешь готов.

Он тяжело дышит. Не в силах оторвать взгляд, смотрит куда-то за её плечо.

– А что, если я никогда не буду готов?

Она делает шаг вперед, полностью закрывая ему обзор, и его глаза неохотно останавливаются на ней – Значит я этого не сделаю.

Затем она поворачивается и накладывает Чары дезилюминации, полностью скрывая Дементора из виду. Плечи Малфоя слегка расслабляются, но напряжение не исчезает полностью. Он всё ещё знает, что он тут.

– Сосредоточься на мне, – говорит Гермиона, и он переводит взгляд на неё. Её щеки заливаются странным румянцем, когда она понимает, что только что попросила Малфоя смотреть на себя. Концепция. – Полагаю, ты знаешь, что нужно думать о счастливых воспоминаниях.

Он усмехается. Расслабляется ещё немного.

– Я же не слабоумный.

Она складывает руки на груди и выжидающе смотрит на него.

– Ну что ж. О чём ты думаешь?

Малфой колеблется. – Это личное.

Она просто выпячивает бедро и выгибает бровь.

– Что, Грейнджер? Я не собираюсь впускать тебя в свои мысли, ясно?

– Ты хочешь научиться?

– Конечно, я хочу научиться.

Кажется, даже он сам удивлён убеждённостью своих слов. Проводит рукой по волосам, взъерошивая их. Закатывает рукава, очевидно, забывая, что он также обнажает свою Метку.

Она старается не смотреть туда.

Малфой вздыхает и трёт переносицу. – Неужели я слишком ли много прошу, только чтобы меня…не использовали в процессе?

Она издаёт странный возмущённый звук. – Ты думаешь, я пользуюсь тобой?

– Я – нет – или… ну. Я просто… – Чёрт возьми, он действительно борется. Его глаза бесцельно блуждают по комнате, прежде чем остановиться на ней. – Я просто не хочу обнажать свою душу, Грейнджер.

Она пристально смотрит на него. На мгновение задумывается и тщательно подбирает каждое следующее слово.

– Когда профессор Люпин учил этому Гарри, – говорит она, изо всех сил стараясь не задерживаться на мыслях о Ремусе, – я помню, как Гарри сказал мне, что понятие «абсолютно счастлив» не всегда подходит.

Малфой убирает руку от лица.

– Он сказал, что его первые несколько попыток провалились, потому что он пытался думать о чистом счастье. Чистое возбуждение. В самой простой форме. – Она достаёт палочку. – Но Патронус – это не так просто. А иногда счастье – это не то что нужно. Посмотри, я тебе кое-что покажу.

Не было никакой необходимости спрашивать. Малфой и так не сводит с неё глаз – похоже, ему не грозит опасность отвлечься.

– Патронус отнимает много сил. Существуют различные уровни эмоциональных затрат, необходимые для их производства. Когда речь идёт об одном Дементоре – когда угроза достаточно мала – я вспоминаю тот день, когда получила письмо из Хогвартса. Это моё самое сильное счастливое воспоминание, и с ним всегда срабатывает. – она набирает в грудь побольше воздуха и тихо и отчетливо произносит:

– Экспекто Патронум.

Как всегда, привычная и неизменная, выдра выплывает из кончика палочки, и Малфой пристально следит за ней. Кажется, его присутствие вызывает любопытство у зверя. Патронус плавает, вьётся небольшими кругами около его ног и туловища, прежде чем Гермиона позволяет тому исчезнуть.

– Устойчивая телесная форма, – говорит она. Не упуская из виду, что Малфой уже выглядит побеждённым. Неуверенным. – Но, – быстро добавляет она, – мне потребовались недели, чтобы добиться этого, пользуясь только этим воспоминанием. – Как и Гарри, я думала, что счастье означает счастье и ничего больше. – и ей приходится приложить усилия, чтобы сделать уверенный шаг навстречу ему. – Я спрашиваю о твоих воспоминаниях, Малфой, потому что думаю, что у тебя может быть та же проблема. Смотри, если я думаю о другом, то я получаю другой результат.

Она закрывает глаза. Направляет всё своё внимание на одно воспоминание, к которому ей редко приходится прибегать, слова заклинания инстинктивно слетают с губ.

Патронус вырывается из волшебной палочки с такой силой, что она отшатывается, и именно вздох Малфоя заставляет открыть глаза.

– Это не… – выпаливает он и замолкает, вытаращив глаза.

– Нет, не выдра, – и она смотрит вместе с ним, следя за тонкой фигурой горного льва, который крадётся по комнате с хищными глазами. Охота. Он почти сразу же находит Зачарованного Дементора, рыча и скаля зубы.

Она позволяет ему исчезнуть.

– Я не понимаю, – тихо говорит Малфой, уставившись туда, где он только что был.

– И я тоже, очень долго. В книгах об этом не говорится, – и она чувствует внезапное, странное желание признаться ему в чем-то. – Я узнала, что не всё, что нужно в жизни, можно найти в книгах.

Что-то мелькает в глазах Малфоя. Она не уверена, что понимает.

– Достаточно сказать, что мне необходимо получить доступ к другой стороне себя, чтобы сделать то, что я только что сделала.

Следующий странный порыв сильнее, и она обнаруживает, что делает два шага навстречу ему – входит в его пространство.

– Я права, Малфой, предполагая, что у тебя недостаточно счастливых воспоминаний, чтобы подпитываться ими?

Его глаза становятся настороженными так быстро, что это почти шокирует.

Но она уже каким-то образом подготовилась к этому. Ожидает этого. А когда он усмехается и начинает говорить:

– Ты ничего не знаешь… – она обрывает его.

– Ты что-то подавляешь.

Его глаза сужаются до щёлок.

– Ты нашёл мощное воспоминание, возможно, чисто инстинктивно. – она становится ещё более уверенной в своих словах, когда озвучивает их. – Но ты не позволяешь себе признать, что это то, чем ты должен питаться. – ещё один шаг к нему. – Ты боишься этого. Стыдишься себя…

Он приближается к её лицу так быстро, словно кобра нападает на свою жертву. – Пошла ты, Грейнджер, – рычит он. – Пошла ты со своими мелкими домыслами. Со всем этим. – он скрежещет зубами ей в лицо и тычет холодным пальцем в ключицу. – Ты ничего обо мне не знаешь.

Требуется каждая лишняя унция воли, чтобы сделать ещё один шаг к нему, прижимая их тела друг к другу. – И ты меня тоже, – шипит она.

Они так близко, его горячее дыхание овевает её лицо – его яростно дышащая грудь касается её собственной с каждым вдохом. Она думает, что если моргнёт, то ресницами коснётся его подбородка.

Но в этом-то всё и дело. Она не может моргнуть. Ни за что на свете. Не тогда, когда он так на неё смотрит.

Там есть ярость – это точно. Но есть и ещё что-то, чего она боится и не может распознать. Некое мерцание. Намёк на что-то горячее, нервное и совершенно опьяняющее.

Это Малфой! – кричит предупреждение в её голове. – Посмотри на себя. Что ты делаешь? Это Малфой.

Так оно и есть.

Это Малфой.

Малфой, который внезапно наклоняется. Малфой, который опускает подбородок. Малфой так осторожно прижимается носом к её носу, как будто одно неверное движение может разбить их обоих.

И это всё ещё она. Та, что тянется вверх. Та, что поднимается на цыпочки. Она, которая соединяет их губы вместе – и даже когда она это делает, часть её знает, что никогда не сможет этого забыть.

Он издает какой-то звук около её губ, когда касается их. Что-то подавленное, болезненное и слишком обременительное для её собственной способности сохранить равновесие. Она обрушивается на него, почему-то удивляясь, когда Малфой ловит. Прижимает её к себе, губами жадно исследует каждый кусочек её рта, к которому прикасается. Её язык. Её губы. Её гребаные зубы.

Это пожирание.

И она ничего не может сделать, кроме как стоять и позволять ему это делать. Помочь ему это сделать.

Её пальцы сминают его рубашку так же, как его застревают в её кудрях, завязываясь достаточно туго, болезненно. Достаточно, чтобы у неё слезились глаза.

Почему она хочет, чтобы он сделал это жёстче?

Она прикусывает его нижнюю губу, потому что на вкус он как сладкий ром с горькой настойкой, и это опьяняет – сводит с ума – и это должно быть какой-то переключатель. Малфой отпускает её волосы и тянется к бедрам, прижимая так сильно к себе, как будто хочет раздавить. Он вырывается из плена её рта и опускается на шею. Она ощущает его язык и укусы, безумные движения языка на её горле, скользящие вниз по всей длине зубы, и неожиданно она издаёт такой протяжный звук, который ему, кажется, нравится, и …

Что…

Что она делает?

Что они делают?

Что такое?

Она паникует. Вырывается, чувствуя, как его пальцы отчаянно цепляются за подол юбки – пытаются притянуть назад.

Она делает единственное, что приходит ей в голову.

– Финитэ, – выдыхает она, взмахивая палочкой в сторону Зачарованного Дементора, а затем, отшатывается в сторону.

Дементор появляется снова как раз в тот момент, когда Патронус вокруг него падает, его больше ничего не останавливает на своем пути к Малфою. Малфой, который – взъерошенные волосы, распухшие губы и сбившаяся рубашка – кажется слишком медленным, чтобы понять, что происходит.

Но затем холод заполняет комнату, страх просачивается сквозь кожу Гермионы – сокрушая пылавшее мгновение назад возбуждение в ничто и оставляя за собой прах.

Глаза Малфоя расширяются от паники, и его рука дрожит, когда он находит свою палочку.

Дементор чувствует его тепло. Чувствует страсть, даже когда она исчезает из его глаз. Он бросается на Малфоя, как на маяк в темноте.

– Экспекто Патронум!

Гермиона чувствует, как волосы встают дыбом у неё на затылке, потому что… она знала. Она знала.

Яркий синий свет вырывается из палочки Малфоя, взрываясь перед ним, пока она не перестаёт видеть его лицо. И она надеется на простейшую форму щита. Ничего больше. Но…

Лебедь. Более широкий и изящный, чем все, что она видела в реальной жизни.

Огромная птица расправляет крылья. Бьёт спокойными, грациозными импульсами, пока Дементор не отступает под его светом. И ей наконец удаётся привести свои мысли в порядок вовремя, чтобы создать заклинание пузыря, поймав существо в ловушку.

Лебедь взлетает в воздух и взрывается, обращаясь в маленькие голубые клочья, которые, падая, гаснут. Погружая кабинет в полумрак.

Кажется, им обоим требуется добрая минута или около того, чтобы перевести дух.

Малфой неподвижно стоит у стола. Рука с палочкой безвольно повисает на боку.

Гермиона заставляет себя встать, даже чувствуя, как колени начинают дрожать в тот момент, когда она переносит на них вес. Она не может придумать, что сказать. Не может придумать, как ответить на это, или… или, что ещё хуже на то, что было до этого.

Всё, что она знает, это то, что ей нужно уйти.

Она прямиком направляется к двери. Покачиваясь на ногах, она произносит заклинание, чтобы заставить Дементора последовать за ней, но Малфой говорит прежде, чем она успевает сбежать:

– Ты поклялась, – тихо говорит он. И он смотрит в пол, когда ей удаётся повернуться, его распахнутый остекленевший взгляд Расфокусирован.

– Ты поклялась, что не сделаешь этого, пока я не буду готов.

Она судорожно сглатывает, рука дрожит на дверной ручке. Проглатывает чувство вины, потому что… нет, она отказывается чувствовать себя виноватой. Не тогда, когда она была так уверена. Не тогда, когда она была права.

Задыхающимся голосом, совсем не похожим на её собственный, она произносит:

– Каким-то образом я знала, что ты готов.

Дементор исчезает следом за ней.

========== Часть 3 ==========

Она чувствует себя так скверно в течение следующих дней. Странной, запутавшейся, опустошённой, перевернутой с ног на голову, разочарованной в себе, но все эти чувства никак не перекликаются с другой частью того, что она чувствует – и эта другая половина бесконечно более туманна и неуловима.

С одной стороны, она знает, что подвергла Малфоя чрезмерной опасности, натравив на него Дементора. И хотя она всё ещё доверяет инстинкту, который подсказал ей, что он был готов к встрече, вряд ли может винить его за это радиомолчание. Гневных писем не было. Жалоб не поступило.

Нет, только острый срез прервавший их общение. Хирургический. Точный. Идеальная линия.

Что в целом не плохо, если бы другая её половина не была столь категорична. Вообще та половина была мало озабочена тем, что явно лучше для обеих частей.

Эта половина всецело занята воспроизведением того самого момента, когда губы Малфоя коснулись её губ, снова, снова и снова. Когда она спит. Когда она принимает душ. Когда она ест. Каждый раз, когда у неё освобождается минутка между работой. Когда она тянется за пером. Когда она встаёт из-за стола. Снова, и снова, и снова.

Это был такой поцелуй, которого нет в словаре. Не классифицированный. Невыразимый. Потрясающий и совершенно невероятный, потому что такой мужчина, как Малфой, не должен уметь так целоваться.

Если бы её когда-нибудь попросили угадать, она бы сказала, что Малфой целует коротко. Коротко и по существу; холодно и отрывисто, как точка в конце предложения. Каждая секунда будет казаться напряжённой, как будто он планировал каждый момент жизни до миллисекунды.

Ох, как бы она ошиблась с этим суждением.

Малфой целовал её так, словно был готов в любой момент раствориться в объятиях. Как будто она была чем-то эфемерным, драгоценным и редким, и поэтому стоила того, чтобы пожирать её со всей энергией, которой он обладал. От страсти и отчаяния в этом поцелуе у неё подогнулись колени. Это заставило её кровь петь. Напугало её.

Она винит в своих действиях шок. Потому что всё это было похоже на повторное знакомство. Как будто встретила его – по-настоящему встретила – в первый раз, даже после стольких лет. Это означало, что Драко Малфой не был таким простым – больше не соответствовал образу в голове, больше не вписывался в рамку, в которую она его поместила. И в этот момент она подумала, что в нём может быть гораздо больше скрытого от глаз.

Осознание этого пронзило с такой силой, что сердце снова забилось.

По правде говоря, этот день, возможно, становится самым непродуктивным из тех, что что у неё когда-либо были. Она разрывается между чувством вины и странной неудержимой потребностью, которая заставляет поглядывать на дверь каждую секунду, задаваясь вопросом, должна ли она… нет, но что, если она…

НЕТ.

Амелия застаёт её в конце рабочего дня, распластанную лбом на столе и просто дышащую в древесную структуру дуба.

– Это ты… с вами всё в порядке, мисс?

Гермиона вскидывает голову и откашливается.

– Полностью.

Амелия приподнимает бровь самым вежливым образом, на какой только способна.

– Вы уверены, мисс?

Она складывает пальцы перед собой и закрывает глаза, делая глубокий, сосредоточенный вдох.

– Полностью.

Амелия всегда была хорошей секретаршей. Она знает, когда нужно кивнуть и закрыть за собой дверь.

Но так больше продолжаться не может.

Никогда в жизни Гермиона не была способна оставить что-то недоделанным. От одной только мысли о незавершённых делах, у неё зудят пальцы. И незавершённость в случае с Малфоем настолько сильна, что она едва может выдержать.

Она отодвигает стул, медленно встаёт и подходит к зеркалу рядом с вешалкой. Её стресс является всеобщим достоянием: одежда помята, локоны сбились набок. Укладывая их на место, она говорит себе, что просто должна быть взрослой. Ей придётся пойти туда и извиниться. Проглотить свою гордость. Решить проблему и закрыть вопрос, вот и всё, что нужно.

Она вытирает размазавшуюся под глазами тушь, поправляет юбку и блейзер и откапывает свою храбрость, возвращая её на место.

– Прости, Малфой, – тихо репетирует она в пустом лифте. – Малфой, позволь мне… нет. Я хотела извиниться за своё поведение – за свою оплошность. Я… это было несправедливо, и я не должна была этого делать.

– Управление по снятию Проклятий, Порчи и Сглаза, – грубо объявляет лифт, рассеивая внимание.

У дверей встречает Билл Уизли. Их пути снова пересеклись, как же ей повезло.

Его брови поднимаются, замечая как девушка заливается румянцем. – Опять вернулась? – спрашивает он, проходя мимо.

И она действительно, должно быть, не в духе, потому что обычно не огрызается на людей, не говоря уже о Билле, которого не знает достаточно хорошо, чтобы тот мог с лёгкостью простить ей такое поведение. Впрочем, его тон. В этом есть что-то такое, что выводит её из себя.

– И что это должно означать? – резко спрашивает она, краснея ещё сильнее, как только произносит слова. Абсурдная реакция.

Брови Билла поднимаются ещё выше, когда двери лифта закрываются за ним, но он на пару секунд опережает её извинения.

– Тогда спокойной ночи, Гермиона.

– Чертовски блестяще, – фыркает она, когда лифт катапультируется прочь, поднося руку к голове и массируя лоб. Ещё хуже, когда она оборачивается и видит мужчину из Архива – на табличке имя: ФЕЛИКС – стоящего там и пристально наблюдающего за ней.

– Что?! – кричит она, явно теряя самообладание.

Феликс нервно фыркает и роняет несколько бумаг, бросаясь в ближайший свободный лифт, оставляя её одну.

Похоже, завтра ей придётся отправить по почте два извинения.

Гермиона вздыхает и ещё мгновение пытается взять себя в руки, разминая затёкшую шею. Взгляд останавливается на двери кабинета Малфоя, и она слышит, как пульс стучит в ушах.

Есть вероятность, что он уже ушёл.

Она не понимает, почему так сильно расстроится, если это вдруг окажется правдой.

Ты просто хочешь разобраться и поставить точку, – говорит голос разума. – Ты хочешь покончить с этим.

– Хорошо, – подтверждает она себе под нос, снова натягивая блейзер, прежде чем подойти к двери. Она стучит один раз, осторожно, и пытаясь проглотить панику.

– Да, Феликс, что ты забыл? – раздаётся голос Малфоя. Он говорит устало и раздражённо, и на полсекунды её охватывает инстинктивное желание убежать. Вместо этого она заставляет себя нащупать ручку и в последний раз глубоко вдохнуть, прежде чем войти внутрь.

Малфой сидит за столом, полностью погружённый в работу, заваленный бумагами, и когда его глаза поднимаются на неё, он чуть не опрокидывает стопку документов локтём. Наступает долгая пауза. На челюсти подрагивает мускул, но он молчит.

– Я… – Я всё ещё не Феликс, – тихо говорит Гермиона, прочищая горло, когда из него вырывается неразборчивый хрип. – Я всё ещё не Феликс. – Она заставляет себя слегка улыбнуться, пытаясь пробиться сквозь напряжение в комнате.

– Закрой дверь, – резко говорит он, и напряжение возрастает.

Она судорожно сглатывает. На мгновение ей кажется, что он велит ей уйти. Но когда дверь захлопывается, а она прислоняется к ней спиной, оставаясь внутри кабинета, он не поправляет её. Только продолжает смотреть, взгляд настороженный и слишком сложный, чтобы разгадать с такого расстояния.