Текст книги "Записки заключенного (ЛП)"

Автор книги: OneWhoSitsWithTurtles

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

========== I ==========

Фактически, все началось пять лет назад.

Я был брошен в тюрьму до конца своих дней. Думаю, за то, что я пытался быть хорошим другом, при том, что мы с друзьями были совершенно разными людьми. Видите ли, мой приятель Джейкоб попал в передрягу. В этом не было ничего необычного, мы с начальной школы подчищали косяки друг за другом. Его мать была знакома с моей, по их мнению это значило, что нам суждено всегда быть друзьями. Думаю, поэтому и сложилось так, что мы постоянно прикрывали друг другу спину. «Имс и Джейкоб не разлей вода». Звучало не слишком хорошо, но люди так говорили.

Он поднял меня из лужи моей собственной блевоты, когда я впервые напился, а я, когда Джейкоб не понял, что стоит закрыть свой чертов рот, расквасил носы напавшим на него парням. Он спас меня от героиновой зависимости, даже если сам не знал об этом. На самом деле, этот эгоистичный ублюдок приберег иглу для себя. Когда я увидел, что героин сделал с ним, я был благодарен. Именно поэтому я считал, что должен ему, когда он позвонил как-то глубокой ночью, взволнованный и плачущий в трубку.

Он рассказал мне про свою девушку, какую-то потаскуху, по имени Вайолет, которую трахал на работе какой-то менеджер. Он сказал мне, что видел, как они ебались, как два бесстыжих кролика, говорил он. Джейкоб плакал не от горя. Он рыдал от ярости. Он попросил меня пойти с ним припугнуть этого ублюдка, и я согласился.

Серьезно, только и всего. Всего несколько угроз, возможно, несколько синяков, которые получше донесли бы до него наши слова. Вот и все. Но когда я приехал по адресу, который оставил мне Джейкоб и толкнул плечом приглашающе приоткрытую дверь, распахнув ее, я наткнулся на сцену, к которой был не готов. Кровь. Кровь была повсюду. Я с трудом узнал Вайолет – видел ее раз или два до этого; теперь она лежала на полу, избитая и изрешеченная пулями. «Парень-менеджер» был в таком же состоянии, рядом с ней. Я до сих пор не знаю, ебались ли они или были просто друзьями – оба были одеты.

Я нашел Джейкоба, стоящим над их телами. Он сжимал в руке пистолет, весь дрожал и продолжал смотреть на них. Пятна крови расцветали на белом пушистом ковре как пролитая краска. Я, помню, удивился, слегка потеряв голову от шока и растущего чувства страха, тому, что кто-то вообще рискнул купить белый ковер.

Мгновением позже Джейкоб сунул пистолет мне в руку, раскрыв глаза широко и невидяще глядя перед собой.

А затем Джейкоб бросился к задней двери, зная дом лучше, чем я.

В этот момент снаружи раздался вой полицейских сирен.

По понятным причинам я был вне себя от ярости, пока шло судебное разбирательство. Я твердил, что закон нужен для того, чтобы защищать хороших парней и сажать плохих. Несмотря на то, что я и правосудие так и не сошлись во взглядах, в итоге, мы просто оставили друг друга в покое. Но только теперь именно я был закован в наручники, раздет до гола и облит водой из шланга, и это я отправился к тюремной камере, которую я до конца своих дней теперь должен был звать домом. Никто не верил мне, когда я говорил, что не виновен. Даже пытающийся защищать меня в суде адвокат выглядел безнадежно, зная, что против меня собрано слишком много доказательств.

Где все это время был Джейкоб? Хуй его знает. По крайней мере, не в тюрьме.

Мой сокамерник был здоровенный… Выглядел стремно. Мне на тот момент было двадцать с небольшим, я был совсем молод. И хотя в юности я совершил достаточно преступлений, но все по мелочи. А меня посадили туда, где засыпают убийцы. Я в прекрасной физической форме, мог постоять за себя в бою – опыт может и не так подготовить. На свободе я имел наглость подняться, но здесь, в стенах тюрьмы, сразу понял, что я – маленькая рыбка в огромном море. Буквально говоря, с точки зрения человека, растянувшегося на верхней койке в тот момент, когда надзиратель толкнул меня в мою камеру.

Он только взглянул на меня, и я тут же понял, что придется бороться. Не сразу, мужик казался ленивым, несмотря на свою силу, но когда-нибудь. Это «когда-нибудь» настало в первую же мою ночь в тюрьме, как только погас свет.

Я услышал, как заскрипел матрас наверху, перед тем как мой сокамерник соскользнул с койки, возвышаясь надо мной, в то время как я лежал на спине.

– Рекс, – представился он таким тоном, словно для меня знать его имя было большой честью. – А тебя как там..?

Честно, я не знал, что мне делать, пока я лежал там; пытаясь скрыть свое напряжение, я ждал драки. Мне приходилось напоминать себе, что сидеть здесь придется всю оставшуюся жизнь. Я не мог нажить кучу врагов и отвальсировать подальше на следующий же день. Это не тюрьма, в которую сажают после ночи пьянки в общественном месте. Я мог изобразить дружелюбие и послушание, надеясь, что Рекс захочет не больше, чем я готов был отдать. Или я мог завязать вражду с кем-то, кто водил знакомства с теми, кто удерживал здесь власть, даже если еще не был в курсе тюремной иерархии. Мне либо могло повезти, либо я мог погибнуть.

У меня еще была слабая надежда, что кто-то заметит ошибку, поймет, что Джейкоб это тот, кто должен лежать на этом затхлом матрасе. Так что я попытался быть дружелюбным.

– Имс, – ответил я, постаравшись, чтобы это звучало не так чертовски испуганно, как ощущал себя я.

Без лишних предисловий он схватил меня за волосы, какими бы короткими они ни были, и сдернул с кровати. Другой рукой он спустил свои тюремные штаны, выставив наполовину вставший и, честно говоря, довольно уродливый хер.

– Ты отсосешь так, словно тебе это нравится, Имс, – прошептал он мне так, чтобы никто другой в тюремном блоке не услышал, – и я сделаю твое пребывание здесь немного более сносным.

Мои глаза слезились от того, как сильно он сжал мои волосы, и хоть я и сопротивлялся, как мог, я понимал, что у меня нет возможности отбиться от него. Так что я разомкнул губы, позволив его уродливому члену скользнуть в мой рот.

А затем я сжал зубы так сильно, как, сука, мог.

Он пытался оттянуть меня, вырывая волосы из моей головы. Мой рот заполнили прогорклый вкус пота и металлический привкус крови, а потом я почувствовал, как кулак Рекса врезался в мою челюсть. Первый удар был ошибкой, он заставил меня сжать челюсть от боли и зубы наконец прошли через плоть и хрящи. Я сплюнул бесполезный кусок плоти, а буквально через секунду меня вырвало от мысли о том, что я только что сделал. А затем его кулак снова врезал мне, разбив скулу.

Удары все сыпались на мое тело, попадая везде, куда Рекс мог достать, хоть я и не мог понять, как он вообще что-либо делал с тем, как больно ему было. Вскоре на шум пришли надзиратели, хоть я и уверен, что к этому моменту был близок к смерти от нанесенных побоев. Я не помню, что произошло после того, как они пришли, потому что потерял сознание от удара по голове.

Когда я очнулся, провел следующие полтора месяца в лазарете.

Когда я выздоровел, две недели просидел в камере-одиночке.

Когда я вернулся в свою камеру, она уже была чиста, а я получил в соседи беспокойного вида юношу, скорчившегося на верхней койке. Его звали Нейтан, и он держался особняком, так что я тоже жил сам по себе.

Могу вас заверить, что когда я вернулся к «основной публике» тюрьмы, уже никто и никогда не пытался меня поиметь.

========== II ==========

Все по-настоящему началось, когда появился Артур.

Нэйтона перевели в другую тюрьму. Пацан выглядел вполне нормальным все пять лет, которые мы провели в одной камере. Ну, я думаю, настолько, насколько может быть нормальным двадцатилетний парень, отравивший мышьяком всю свою семью за ужином. Он от природы был одиночкой и большую часть времени оставался в тени, радуясь тому, что остается незамеченным. У меня не было никакого желания навязывать ему то, что едва не навязали мне, так что я не трогал его. От того, что мы жили в одном и том же крошечном пространстве, у нас сложилось что-то вроде дружеских отношений, за что я был очень ему благодарен.

Говоря иными словами, я не был тем, кто вынудил его порезать себе горло, когда ему в руки попал кухонный нож.

Само-собой, его отправили, наверное, в психушку, а у меня почти неделю пустовала койка.

К тому моменту я уже отсидел пять лет и два месяца. И почти махнул рукой и на надежды на то, что ошибка исправится, и на призрачные мысли о свободе. Я мог без помех передвигаться по тюремной территории после того фокуса, который я выкинул. Учитывая еще и то, что я выжил после ответного хода. Несколько друзей Рекса пытались припереть меня к стене вскоре после того, как я вернулся из камеры-одиночки, но я был рад этому. Потому что это была возможность доказать, что я могу причинить боль не только зубами. Я был в меньшинстве, один против трех, но было ясно, что у парней нет боевых навыков. Все они с серьезными травмами оказались в лазарете. Я отделался сломанным носом, вывихом запястья и подбитым глазом.

Я не хотел быть альфа-самцом в тюрьме; альфа-самцу стремится бросить вызов любой мудак, считающий, что он хоть что-то из себя представляет. В конце концов, я так и не стал альфой, но до остальных дошло, что я могу постоять за себя, если меня спровоцировать. Кроме этого, они поняли, что я вполне цивилен, если меня не трогать. Кое-где я обзавелся несколькими приятелями: некоторые ребята из тех, с кем я работал в дни, когда мы трудились на открытом воздухе; а также один из врачей, Юсуф, и медсестра Ариадна из лазарета, где я частенько бывал. Удовольствия от жизни в тюрьме это не прибавляло, но делало ее более сносной. Мы приглядывали друг за другом, когда появлялся какой-нибудь новенький мудила, который пытался самоутвердиться, избив кого-нибудь.

Мне повезло подружиться с несколькими надзирателями. Если честно, не уверен, что стоит рассказывать о том, как это произошло. Я не любил общаться с тюремщиками – ощущение власти било им в голову. Но то там, то тут я предпочитал замять конфликт до того, как он перерастет в драку. Не потому, что я хотел помочь охране, но потому, что я очень устал от грызни. В остальных случаях у меня просто была необходимая охранникам информация, или я мог выдать хорошую шутку, скрасив их скучный рабочий день.

Когда Артур только прибыл, он ни с кем не разговаривал. Я лежал, растянувшись на нижней койке, полистывая контрабандный журнал, который Джимми достал для меня. Надзиратель, который привел нового сокамерника к моей камере, находящейся в самом конце блока, был одним из тех, кто хорошо ко мне относился – или, по крайней мере, не ненавидел меня, в отличии от большей части тюремщиков, непереносящих на дух заключенных. Черт возьми, в первый вечер я знал только то, что его зовут Артур, потому что Кельвин назвал долговязого и тощего парня по имени, пока конвоировал мимо решетчатых стен. Кельвин предупреждающе взглянул на журнал, а кроме этого, похоже, безмолвно попросил не прикончить пацана в первый же вечер.

– Я Имс, – представился я, даже не подумав встать со своего неудобного матраса.

До сих пор не знаю, почему чувствовал желание познакомиться – до этого я никогда ничего не предпринимал для того, чтобы следовать приличиям. Но не в тот раз. Хоть Артур и долго смотрел на меня, в ответ он ничего не сказал, сбросил вещи и поднялся на верхнюю койку. Я замолчал, подумав, что новенький хочет, чтобы его оставили в покое. Первая ночь в тюрьме – самая трудная, и я знал, что не могу сказать ничего такого, что сделало бы ее легче.

Исходя из того, что увидел, я предположил, что Артуру не больше двадцати; он выглядел как я, когда оказался в тюрьме пять лет назад. Но в отличии от меня, сохранившего свою мускулатуру благодаря тюремной работе, он был невероятно тонок. Я немного беспокоился о том, как юнец будет выживать в тюрьме. Было очевидно, что Артур не слишком хорош в драке. Но взгляд этих его темно-карих глаз, несмотря на тень недоверия и страха, еще был острым, независимым и решительным.

После отбоя я убрал журнал под кровать, лег на спину, вперив взгляд в матрас надо мной. Я слышал, как Артур иногда ерзает, ища удобное место на нём. В конце концов, поймет, что такого не существует.

Я слышал, как другие новенькие плакали и скулили в своих камерах, а бывалые заключенные подтрунивали над ними.

Я внимательно слушал, но в ту ночь не услышал от Артура ни единого всхлипа.

========== III ==========

Все изменилось, когда Артур решил, что со мной есть смысл общаться.

Утром первого, для Артура, дня в тюрьме я проснулся за десять минут до переклички. У меня уже вошло в привычку подниматься к нужному времени, но, судя по ровному дыханию на верхней койке, я мог поспорить, что Артур не намерен прерывать свой беспокойный сон. Я заставил себя подняться с тюремного матраса и несколько минут разминал напряженные мышцы; всегда было тяжело вставать с кровати после целого дня принудительных работ.

Приближалось время покинуть тюремную камеру, я снова обернулся к койкам, крепко взял Артура за плечо и хорошенько встряхнул. Артур тут же распахнул карие глаза, сонная дымка в которых моментально рассеялась. Я почувствовал, как его рука до боли сжала мою, несмотря на то, что ладонь новичка была меньше моей; пацан еще не успел пообломать ногти, работая руками. Я вздрогнул и отстранился, зато Артур развернулся ко мне всем телом, в его глазах плясали яростные отблески.

– Ты не заставишь меня что-либо сделать, – предостерегающе прошипел он как загнанный в угол дикий зверь, готовый напасть.

– Да не собираюсь я тебя заставлять! – огрызнулся я, возмутившись тем, что мое редкое проявление доброжелательности воспринято так негативно. В конце концов, тут никто не даст тебе путеводитель по тюрьме и не чмокнет в щеку на дорожку.

Я понизил голос, чтобы не привлечь лишнее внимание, и поднял руку, чтобы осмотреть оставшиеся на коже – там, куда вцепился Артур, – вдавленные следы от ногтей в виде полумесяцев.

– Я хотел удостовериться, что ты поднимешься и не проспишь перекличку, а не то надзиратели надерут тебе задницу.

Артур сузил глаза, изучающе глядя на меня, думая, говорю ли я правду или просто выжидаю удобный момент.

– Какого хера тебя это волнует? – в конце концов спросил он, додумавшись понизить голос до шепота.

– Предполагается, что сокамерники будут строить друг друга, у надзирателей от этого работы меньше. – До сих пор не понимаю, почему я не потрудился это объяснить. Я нравился тюремщикам и, скорее всего, меня бы не избили за выходки Артура. – Один проёбывается, а расплачиваются за это оба. Легко понять, что те, кому не нужны проблемы, охотно держат друг друга под контролем.

Артур ничего не ответил. Только смотрел в ответ, словно на какую-то задачку, которую надо решить, чем еще больше вывел меня из себя. Я просто повернулся к нему спиной и начал переодеваться в свой комплект одежды для работы в прачечной. Как бы глупо это не звучало, такому, как я, поручали работу в прачечной в те дни, когда я не колол и не ворочал камни на улице. На самом деле, в прачечной и нужен кто-то с мышцами. Мокрая ткань может быть на удивление тяжелой.

Прозвучал сигнал на перекличку, и, чуть позже, металлическая решетчатая дверь автоматически отъехала в сторону. Я вышел и встал на свое место, не глядя, идет ли за мной Артур. Несколько заключенных поймали мой взгляд, когда я бегло осматривал секцию тюремного блока, в котором находился; они знали, что ко мне подселили новенького, но их любопытству придется ждать до завтрака. Я продолжил осматриваться и заметил тех, кого не видел раньше: один на первом этаже, другой на втором. Лицо первого было красным и заплаканным, но стоял он молча. У второго был подбит глаз и разбита губа.

Надзиратель уже двинулся по центру первого этажа, выкрикивая имена по мере того, как видел заключенных. Мои плечи были напряжены, я знал, что отсутствие Артура сразу заметят. А потом, вдруг, Артур оказался рядом, встал плечом к моему плечу, глядя прямо перед собой. Он грациозно выскользнул из камеры, словно шел на деловую встречу. Я скрипнул зубами:

– Я бы советовал тебе забыть о пафосном походняке, если не хочешь, чтобы тебя кто-нибудь нагнул и выебал, – тихо, на одном дыхании сообщил я.

Краем глаз я видел, как Артур стрельнул взглядом в мою сторону, а после снова уставился вперед. Он не ответил ни слова, но продолжил стоять ровно и напряженно. Я мог только мысленно пожать плечами, пока охранник называет наши имена и номера, а потом снова направляется к центру блока: я сделал все, что мог – и, кстати, даже больше, чем должен был – остальное было за Артуром.

Всю следующую неделю он даже не пытался еще раз завести разговор. Как я понял, парень замкнулся в себе – так обычно и проводишь первые недели в тюрьме: ты всерьез занимаешься самокопательным дерьмом, задаешься вопросом, почему ты оказался здесь, и что делать теперь, когда заперт тут. Я оставил его в покое, жизнь шла своим чередом. Такова тюрьма – монотонная рутина тяжелой работы и слишком много времени, чтобы подумать о совершенном тобой преступлении. Даже если тебя упекли по ошибке, как, например, меня, времени все равно остается достаточно, чтобы найти, за что себя винить.

Артур придерживался меня, но мы не общались. Вероятно, он понял, что только рядом со мной безопасно, учитывая, что я не интересовался тем, как бы запихнуть свой член между его прелестных губ, а также принимая во внимание и мой статус в тюрьме. Не поймите меня неправильно: я, конечно, дрочил, представляя, как это изящное, фарфорово-бледное личико раз за разом принимает мой хер – нельзя укорять человека за интерес к новичку. Но после собственной первой ночи в тюрьме, зная, каково это – быть совершенно беспомощным, в общем, мне не настолько хотелось Артура, чтобы изменять собственной руке.

Я познакомил его со своими друзьями, когда стало очевидно, что он собирается остаться тут и выживать достаточно долго, чтобы это знакомство имело смысл. Он неловко, тихо поздоровался и снова замолчал, гоняя еду по тарелке. За это мои приятели не приняли его всерьез, приметив, что он уже давно ведет себя тихо. Тюрьма меняет людей, не нам судить, что было нормальным.

До сих пор не понимаю, что в конце концов заставило Артура заговорить со мной. Может, основной причиной было любопытство. А может, он наконец понял: я был так же безопасен, как выглядел – никаких тайных намерений. Может, он устал от тишины и почувствовал необходимость переброситься с кем-нибудь парой фраз. Спустя неделю и два дня после прибытия Артур заговорил. Уже закончилась вечерняя перекличка, решетки заперли, но за час до отбоя оставляли немного включенного света, чтобы можно было читать книги, взятые из маленькой и жалкой тюремной библиотеки.

Я лежал на своей койке, опустив руку на глаза, мечтая о том, чтобы уже выключили этот гребаный свет. Все тело болело и ныло после драки, в которую я ввязался перед обедом, когда один хамоватый новенький из другого тюремного блока решил, что хочет мою пачку сигарет, вместо того, чтобы заработать на собственную. Мужик был минимум на двадцать лет старше меня; если я правильно понял, бизнесмен, привыкший получать все, что захочет. Ему все-таки удалось поставить мне синяк под глазом, до того как я вывел его из строя и прописал ему путевку в лазарет.

– Я видел, как ты побил того парня сегодня днем. – Раздался надо мной бестелесный голос. Судя по нему, Артур сейчас находился на своей койке, и мне совершенно не хотелось подниматься к нему.

– Да, и что? – устало огрызнулся я. – Хочешь сказать, что я был не прав? Наставить на путь истинный? – Я был не в настроении спорить с кем-то, кто прямо сейчас собрался читать мне нотации, особенно если этот кто-то – сопливый пацан, считающий, что в тюрьме ему друзья не нужны.

Повисла долгая пауза, которая против воли подогрела мой интерес.

– Нет, – наконец произнес Артур. – Я понимаю, что пока ты здесь, тебе приходится демонстрировать свою силу и власть.

Мои брови удивленно поползли вверх. Я поерзал, чувствуя себя немного неловко и напоминая, что это первый раз, как Артур сам начал разговор.

– Это ты к чему? – спросил я.

– Просто интересно, болит ли твой глаз так же сильно, как выглядит. – Я мог слышать равнодушие в тоне голоса сокамерника; это звучало едва ли не скучающе, словно это было единственной темой для разговора, какую он смог придумать.

Я не мог сдержать смех. Это совсем не было похоже на беспокойство, и все же, самое близкое к нему, что я слышал за последние пять лет.

– Не волнуйся за меня, за столько времени бывало намного хуже.

Артур не ответил, а я, несмотря на то, что приближался отбой, чувствовал себя заметно бодрее.

– Артур, ты когда-нибудь дрался?

Сначала я подумал, что Артур уснул; он не отвечал минут пять, я уже и не надеялся на продолжение разговора. А потом услышал, как матрас надо мной заскрипел, и раздался звук ног, ступающих на холодную металлическую лестницу. Я убрал руку с глаз как раз вовремя, чтобы увидеть Артура, вставшего у моей кровати, смотрящего на меня сверху вниз. Я тут же занервничал, почувствовал прилив адреналина от местоположения Артура, пока не прогнал это ощущение беспокойства; поза моего сокамерника не выглядела угрожающе.

– Однажды, – выдал Артур.

Честно говоря, я не знал, что сказать.

– И за это ты здесь? – услышал я собственный вопрос.

Я успел увидеть, как он усмехнулся как раз перед тем, как погас свет. Теперь, когда он говорил, я видел только силуэт его фигуры, замершей надо мной в свете аварийного освещения с нижнего этажа.

– Ты думаешь, я здесь потому, что ввязался в драку и кого-то убил?

– Так я угадал? – спросил я нейтрально; здесь у каждого своя история.

– Не совсем. – Ухмылка еще слышалась в голосе Артура. – Просто я оказался очень хорош в сборе нелегальной информации, время от времени это приводит к тому, что кто-то умирает.

– Оу, ясно, – прошептал я, потакая его неожиданно пробившемуся доверию. – Зачем ты начал заниматься таким хобби?

Наступившая минута тишины затягивалась, все это время я чувствовал, что Артур тяжело смотрит на меня. А потом в его голосе снова послышалась насмешка.

– Почему ты думаешь, что я только начал этим заниматься? Может, я скрывался лучше, чем ты. – Артур взялся за лестницу, чтобы вернуться в свою кровать до того, как я придумал остроумный ответ. Я не стал сдерживаться, растянув губы в усмешке, прекрасно зная, что нет никого там, в темноте, чтобы увидеть и осудить.

После этого случая мы стали больше разговаривать. У Артура было отличное от моего расписание принудительных работ, а также совершенно другая работа в оставшиеся дни. Но Артур продолжал подсаживаться за стол, где сидели мы с приятелями. Иногда, во время еды, он даже вступал в разговор. Парни испытывали к нему смешанные чувства: одним нравилось соревноваться в остроумии с сообразительным пацаном, в то время как другие все сильнее разочаровывались в нем. Тем не менее, они его приняли. Доминик словно проявлял к нему особую симпатию; признаю, меня это немного раздражало. Дом всё время бредил этой прекрасной Француженкой, якобы, дожидающейся его на воле. Мы до сих пор не знали, был он свихнувшимся или нет, но как мне видится, будь у него на воле кто-то вроде нее, он мог хотя бы не посягать на моего нового знакомого.

Кроме этого, мы стали больше общаться во дворе и в нашей камере, в час до отбоя. Обычно, к концу дня, измотанные долгими часами работы, мы оба пластом лежали на своих кроватях и обсуждали все ту бесполезную хренотень, какая приходила в голову. У Артура были острый ум и язык, и было очень весело стараться поспевать за ним. То и дело мы случайно признавались в чем-то личном относительно себя – истории из-за тюремных стен или хобби, которое не было возможности поддерживать в тюрьме. Но никто из нас этого словно не замечал.

Наши разговоры делали дни менее скучными.

========== IV ==========

Все изменилось, когда Артура изнасиловали.

Это случилось почти через два месяца после того, как он появился. Сначала именно такой выбор времени показался мне странным, но после того, как я пораскинул мозгами, это обрело смысл. Ублюдки смотрели и ждали, буду ли я претендовать на Артура. Как бы они ни хотели новую игрушку, им не хотелось ради нее наступать мне на пятки.

Я лежал на своей кровати, последнюю перекличку закончили и должны были скоро погасить свет. Артур еще не вернулся, и меня бы это беспокоило, если бы он не предупредил, что его перевели на весь день в другую группу размером поменьше. Наверное, их взяли, чтобы помочь с грязной работой в озеленении фермерского участка неподалеку; одна из попыток руководства тюрьмы заставить заключенных выглядеть меньшей обузой для общества. Я никак не мог расслабиться, несмотря на его слова и на то, что я знал, где он находится.

Мое внимание привлек лязг сдвинувшейся, а затем вернувшейся на свое законное место металлической решетки. Я не пошевелился и не открыл глаза, не желая показывать, что взволнован. Сначала я ничего не слышал, затем уловил звук медленных, спотыкающихся шагов, движущихся к кровати. Артур молчал и я тоже, подумав, что он слишком устал после работы.

Я проследил передвижения моего сокамерника по крошечному пространству до кровати. Я слышал, как он замер у лестницы, скинул обувь, а затем поставил одну ногу на металлическую перекладину. До меня дошло, что что-то не так, сразу после болезненного вздоха, вслед за которым кислый запах блевотины окрасил угол нашей камеры.

Именно в этот момент я открыл глаза и приподнялся, опираясь на локоть, чтобы посмотреть, что происходит. Я сглотнул с таким трудом, что стало больно, когда увидел, что рабочие брюки Артура испачканы кровью. Не слишком сильно, но все-таки заметно, я тут же обратил внимание и на капли крови, разбивающиеся о бетонный пол, оставшиеся и там, где прошел мой сокамерник.

Я увидел все остальное, только когда он отвернулся от угла. Лицо Артура было испачкано кровью из его носа, разбитых губ и пореза на виске. На шее и левой щеке остались ссадины в виде отпечатков пальцев. Волосы были растрепаны там, где его хватали за них, не было никаких сомнений в том, что много других царапин и ссадин запятнали бледную кожу под мешковатой рабочей одеждой.

Артур заметил, что я смотрю на него и надолго замешкался, еле стоя на ногах. А потом поковылял ко мне душераздирающе медленно, его ноги подгибались в бесполезной попытке уменьшить боль; могу только представить, что он чувствовал. Я не знал, что делать, когда он замер надо мной, выглядя так, словно только что умер; в конце концов, я отодвинулся ближе к стене. Часть меня понимала, что я должен уступить ему весь матрас целиком, но мысль о том, чтобы оставить Артура одного после того, что произошло, заставила меня остаться. Я ушел только если бы он попросил.

– Я не могу подняться по лестнице, – нерешительно сказал Артур, словно ему необходимо было оправдание.

– Все хорошо, зайка, – успокоил я его. Только когда выветрился адреналин, я понял, что использовал ласковое прозвище. Артур никак не отреагировал. – Можешь спать здесь всю ночь. Я… Я ничего тебе не сделаю, – добавил я, когда заметил, как настороженно он выглядит. Артур долго смотрел на меня. Не знаю, как он умудрился так долго стоять. Но потом все-таки схватился окровавленными пальцами за каркас кровати и медленно, очень осторожно опустился на мой матрас. Он отбил в сторону мою протянутую руку, так что я просто прижался поближе к стене, уступив больше места и беспомощно наблюдая.

Мучительный всхлип вырвался из его губ, когда Артур наклонился, чтобы заползти на кровать, в итоге устроившись на животе. Я переложил свою подушку ему под голову и просто лежал рядом, глядя на то, как судорожные вдохи сотрясают тело моего сокамерника, как он пытался сдержаться и не заплакать, преодолеть боль.

Последним, что я видел перед отбоем, было то, как Артур повернул голову на пропитавшейся кровью подушке, чтобы посмотреть на меня. Его призыв словно был услышан, темнота опустилась на нас, Артур расплакался. Я представлял свежие слезы, стекающие по лицу Артура, смывая кровь. До этого, я видел, как они наворачиваются на его глаза.

Я знал, что это были не слезы стыда, хоть щеки Артура и были окрашены розовым от унижения. Это были слезы ярости.

– Кто это сделал? – Я пытался спокойно спросить, несмотря на то, что мой голос был далек от спокойного тона.

– Какая разница, – всхлипнул Артур; пытался казаться сильным. Я понимал, что он, наверное, злился на себя за то, что в довершение всего еще и плакал. Хотел бы я знать, как убедить его в том, что он имел полное право расстраиваться.

– Конечно же, важно! – сорвался я, чувствуя нарастающий гнев. Я все равно почувствовал, как Артур вздрогнул от моего резкого тона, несмотря на то, что я не касался ни дюйма его тела. Я закусил губу, тотчас сбавив обороты. – Извини. Не хотел тебя напугать. Но мне необходимо знать, кто это сделал.

– Зачем?

– Для того, чтобы заставить их охуительно раскаяться, вот зачем! – прошипел я, зная, что нужно вести себя тихо, но едва ли будучи в состоянии сдержаться.

– Я не маленький мальчик, которого нужно защищать, Имс! – парировал Артур, голос его дрожал тем сильнее, чем больше он нервничал. И все больше слез падало. – До этого момента я прекрасно справлялся сам. Я разберусь с этим.

– Прекрасно справлялся до этого? – повторил я, холодная ярость разливалась по моему телу. Как долго это продолжается? Почему мне никто не сказал? Артур молчал. – Артур!

– Раньше обходилось без рукоприкладства. Они пристали сразу после того, как я прибыл, но я отбивался раз за разом. Были только насмешки, и несколько синяков на теле под одеждой. – Артур расплакался сильнее, глуша звуки моей подушкой.

– Ебаный в рот, – выругался я себе под нос. Я хотел быть сейчас где-нибудь, на работах, где можно было бы швырнуть и разбить несколько камней. Я не хотел быть здесь, слушать, как Артур пытается успокоиться, ведет себя совершенно неуютно. – Кто это был?

– Имс…

– Кто?

Между нами повисла тишина. Я слышал тихие шорохи и храп в других частях блока.

– Винс, – сознался Артур. – И его дружки.

– Они что, пустили тебя по кругу? – спросил я, чувствуя, как начинает болеть голова от того, как крепко я стиснул зубы.

– Нет, только Винс. – Я слышал, как Артур попытался двинуться с места и заскулил, упав в прежнее положение. – Остальные просто кричали и держали, чтобы я не вырвался.

Я медленно выдохнул, безуспешно пытаясь успокоиться. Я был в ярости, фактически в бешенстве. Артур был чертовски хорошим сокамерником на протяжении последних месяцев, а я старался приглядывать за своими друзьями. Эта черта моего характера не отмерла даже после предательского поступка Джейкоба. Как ни странно, пусть даже подобное, естественно, случалось в тюрьме, я чувствовал себя так, словно подвел Артура.