Текст книги "Осколки (СИ)"

Автор книги: Октябрина Коллет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

То когда Лёха с Алиской катались на мотофлипе, она летела и следила за ними, подсказывая Лёхе, куда поворачивать, и едва не получила травму головы, случайно врезавшись в угол ближайшего дома – всё обошлось огромным синяком на лбу. То в грозовой день предложила Лёхе спровоцировать поломку Алискиного замка и вынудить её прогуляться. Чтобы они не промокли, отдала Лёхе свой любимый лиловый зонт, а сама вернулась домой – хоть выжимай! Свалилась на неделю с бронхитом, побледнела ещё больше.

Лёха приходил, извинялся, говорил, что не подумал о том, как будет она. Горячо благодарил. Ведь каждая Машина идея удавалась, и Лёха с Алиской сближались всё сильнее и сильнее, а Маша почти после каждой авантюры ложилась в постель то с синяком, то с простудой, то с бронхитом, то с растяжением, то с ушибом. Родители беспокоились, возмущались, ругали, а Маше было всё равно. Она улыбалась и была на седьмом небе от счастья, что Лёха счастлив.

А по ночам снова ревела в подушку.

Однажды, оставшись ночью во время болезни одна (все родные уехали на дачу), Маша проснулась. Горела вся. Каждый кончик её тела и души полыхал неприятным жарким пламенем. И Маша не знала: то ли это температура, то ли это влюблённость. Но знала одно: от слёз ей стало легче. Она ревела во весь голос. Плакала, била подушку кулаками, сжимала зубы до скрипа. Слёзы катились, не переставая. Маша швырнула подушку в стену и крикнула:

– Кто я для тебя? Кто?! Что я в твоей жизни значу?!

Упала на постель, уткнулась горячим лбом в холодные ладони. Забилась в истерике. Было больно, плохо. Она видела, что с Лёхой вместе быть никак не может: слишком много дорог, и они не пересекутся ни на одной. Слишком много преград, и Маша их не сможет преодолеть. Никак не сможет.

Маша жила Лёхой. А он принимал её только как друга. Маша дышала им. А у Лёхи был другой человек, которым он дышал, – Алиска. Но Маша не могла. Не могла отпустить его, не могла забыть. Когда-то Лёха спросил, что она хочет за помощь, Маша покачала головой. Ничего не хотела. Высшей наградой стало счастливое лицо Лёхи. И не важно, чем для неё кончалась очередная затея. Главное – он был счастлив и доволен. Маша просто любила Лёху. Просто не могла без него.

Наташка поняла, что происходит с Машей, внезапно. Резко. Просто однажды увидела, как Маша, закрывая за Лёхой дверь, улыбается ему, а потом стирает с глаз слёзы. И поняла. Но ничего не сказала.

Весна близилась к концу. Маша выздоровела после очередной простуды и сидела за столом, чертя с сосредоточенным видом светоручкой новый план. Наташка подошла к столу, хотела что-то сказать, но её опередил звонок в дверь. Маша поспешила открыть. На пороге мялся Лёха.

– Проходи на кухню. Предлагаю вам с Алиской слетать на Сафалари. Там вы можете на балунах покататься… – заправила прядь за ухо, нервно помялась с ноги на ногу. – Я с Талгутом договорюсь.

Лёха коротко кивнул, поздоровался с Наташкой и юркнул в кухню. Маша блаженно улыбнулась, закрыла за ним дверь, ощущая дрожь в ногах.

– Машечка, – Наташка остановила сестру и принялась шёпотом её поучать. – Чего ты добиваешься?

– Ничего, – смиренно улыбнулась Маша, отводя взгляд в пол.

– Тогда зачем? – Наташка не понимала. – Машечка, я же вижу, как ты мучаешься, как любишь его. Зачем помогаешь ему Алисочку завоевать?

– Он любит её… – пожала плечами.

– А ты влюби его в себя! – с видом опытной девицы поучала Машу.

Маша покачала головой и, не закончив разговор, ушла на кухню. Снова помогать Лёхе исполнять его мечту, укреплять любовь Алиски к нему. Села напротив. Лёха пронзал её внимательным пристальным взглядом. А Маша вспоминала, как вчера в парке, расположенном под окнами квартиры Белых, он уходил под руку с Алиской. Они шли, смеялись, ели мороженое. Были счастливыми. На прощание Алиска даже поцеловала его.

– Ну, что, приступим? – попыталась улыбнуться, но потухший взгляд говорил совсем другое.

Лёха же, казалось, совсем не замечал Машиного упадочного настроения. Не замечал, как дрожал её голос, как-то и дело выпадала из рук её светоручка, как она поминутно глотала воду, чтобы не охрипнуть, как смотрела на него, понимая, что бесполезно пытаться достучаться до его сердца. Он дышит Алиской, живёт ею.

Наташка вернулась, когда Маша провожала Лёху. Он просто попрощался с Машей, даже не поблагодарив за помощь, не сказав ей ничего. На Наташку, кажется, совсем не обратил внимания. Стоило двери закрыться за ним, как мягкая, приятная, добрая Машина улыбка стала исчезать с её лица. А из глаз стали медленно катиться слёзы. Она уткнулась лбом в выпирающий косяк, обнялась с ним. Искусственная улыбка вновь возникла на лице. Но она не могла скрыть слёзы.

– Машечка, зачем ты так себя мучаешь? – подскочила к сестре Наташка, хватая её за плечи.

– Наташ, – Маша повела плечами, освобождая их от рук сестры, – я просто хочу, чтоб он был счастлив.

– А ты, Машечка? Ты в зеркальце когда смотрелась-то?

Маша безэмоционально пожала плечами. Шмыгнула носом, уткнулась лбом в косяк и тихонько стукнулась.

– Машечка, ты б хоть голову помыла, личико нарумянила, косичку заплела.

– Зачем? – Маша обернулась и заглянула в глаза Наташки.

Ноги задрожали, Маша сползла вдоль косяка на пол, обняла свои колени, положила на них острый подбородок.

– Машечка, ты себя когда-нибудь угробишь со своим стремлением помочь ему!

– Ну и пусть, – отозвалась глухо, глядя в одну точку. – Если он будет счастливее от этого…

Наташка присела на корточки перед Машей. Схватила её за руки, заглянула в глаза, не излучавшие больше того яркого света. Крепко сжала:

– Машечка, ну, хочешь, я ему глаза раскрою? Всё-всё расскажу? – Маша помотала головой. – А хочешь, запрещу ему сюда приходить? – Маша снова помотала головой. – Хочешь, я скажу ему тебя поцеловать? – Маша подняла на неё взгляд, в котором промелькнули огоньки, но тут же потухли: Маша снова помотала головой. – А что же ты хочешь, Машечка? – Маша помотала головой, выдернула руки из рук Наташки, уткнулась лбом в колени. – Так же нельзя, Машечка. Время же идёт.

– Идёт, – глухо всхлипнула Маша, – летит. Но время всегда всё решает. Решит и теперь.

Поднялась, отёрла рукавом слёзы, натянула на лицо искусственную улыбку, которая должна была скрыть слёзы. Ушла в свою комнату. Наташка села на пуф в прихожей и закрыла лицо руками: она никогда не поймёт свою Машу.

========== Война (Джен) ==========

Комментарий к Война (Джен)

В общем, давно меня тут не было. А идея появилась давно. Впечатлилась серией “Золотая стрела” “Ментовские войны”. А заодно картинками о супергероях.

Пейринги тут не имеют значения.

Описание: Это война. Война тихая, но не холодная. Война, принадлежащая немногим. Война невозможная. Но всё-таки война.

Она мерила шагами комнату. Раз-два. Раз-два. В такт мерному покачиванию маятника часов. Тик-так. Раз-два.

Невероятных размеров круглая луна заливала огромный кабинет мягким серебристым угрожающим светом. Сквозь панорамные окна можно было разглядеть макушки небоскребов, оцарапывавших чёрную бесконечную гладь неба. Она повернула голову так, что лунный свет позволил себе озарить её профиль. Она была необычайно хороша. Острый подбородок, высокий лоб и вздёрнутый нос. Красное каре обрамляло её худенькое лицо, придавая ему не то зловещесть, не то шарм. Небольшие каблуки чёрных армейских ботинок гулко стучали по гладкому отполированному полу кабинета. Раз-два. Раз-два.

Она рассекала комнату резкими, отнюдь не женскими шагами. Решительными. Но вышагивала мягко, плавно покачивая бёдрами, словно бы перед ней сидел не директор «Эпсилон-компани» (компании по отправлению космических кораблей в разные точки Вселенной), связанный, примотанный к собственному стулу другим светящимся лассо и обливающийся потом от страха, а словно бы перед ней раскрывался зал посетителей показа мод.

Напольные раритетные часы с маятником пробили полночь. Она остановилась. Подошла к окну, раскрыла форточку и шумно вдохнула ночной воздух, ничем не тронутый и не загрязнённый. Стряхнула со своего облегающего чёрного костюма несуществующие пылинки. Вытащила из кармана на серебряном многофункциональном поясе рацию. Маленькую, белую, круглую, похожую на кусок мыла. Провела по ней ладонью, надавила на антенну пальчиком, прошептала: «Начинаю. Засекай». Вернула рацию в карман на поясе. Вынула из нагрудного кармана пилочку. Просканировала комнату быстрым взглядом на предмет наличия стула. Нашла. Всё той же неспешной модельной походкой преодолела пару метров. Взяла стул, лёгким сильным толчком поставила его ровно напротив директора. Со смешком уселась на стул, знакинув ногу на ногу. Вынула из нагрудного кармана пилочку и стала как ни в чём не бывало корректировать форму ногтей.

Маленькие масляные глазки директора забегали со страшной скоростью. Кто не слышал о ночной мстительнице! Она являлась всем продажным, коррупционным чиновникам, совершала с ними что-то, после чего передавала их в руки Галаполиции. Что она с ними делала – загадка, но все чиновники мгновенно раскаивались во всех своих грехах.

Она взирала на него высокомерно, с долей презрения и превосходства. Не отрываясь от подёргивания ногтей, хмыкнула:

– Что – страшно?

– К-кто т-ты? – смог промычать наконец пленник.

– Я? – мстительница передёрнула плечами, словно бы в кабинете похолодало. – Меня зовут по-разному. Мстительница. Шпилька. Ненормальная. Невидимка. Воительница. – Пленник хотел что-то сказать, но мстительница шикнула на него и торжественно произнесла. – Я – Фемида! Так и зови меня, Анатолий Вадимович.

Анатолий Вадимович сглотнул. Странно, но эта худенькая подтянутая высокая фигурка Фемиды внушала ему страх. «Это просто женщина. Заигравшаяся в воительницу девчонка! – успокаивал себя Анатолий Вадимович, пытаясь развязать верёвки, но чем больше он вырывался, тем сильнее они его стягивали. – О ничего не умеет. Подумаешь – пробралась в мой личный кабинет под покровом ночи через окно. Не велика задача». Фемида же спрятала пилочку в нагрудный карман. Алые губы растянулись в кривой, чуть снисходительной усмешке:

– Думаешь, если я женщина, так я слабачка? – голосок её стал тонким и чуть напевным. – Зачем бояться хрупкую бедную девушку? Она только играет в воительницу, а сама ничего не умеет.

Фемида медленно поднялась со стула, подошла вплотную к Анатолию, нависла над его лицом, так что он смог рассмотреть тонкий белый шрам на её щеке, похожий на улыбку. Он ощутил её дыхание своей жёсткой щетинистой щекой. Почувствовал аромат её парфюма, тонкий, едва уловимый, с нежной ниткой мускуса.

– Ошибаешься, – прошипела она ему в лицо, и от этого шипения, почти змеиного, Анатолия передёрнуло. – Так считали все девять мужиков. Ты десятый. И ничему жизнь вас не учит.

Анатолий почувствовал, как медленно, с холодком, в душу его закрадывается неприятный липкий страх. Страх и благоговение перед этой женщиной. Тело перестало слушаться хозяина. Язык заплетался.

– Ч-что нубе тежно? Нужно. Тебе? – она молча смотрела в его глаза. – В правом нагрудном кармане ключи. От сейфа. Возьми. Возьми оттуда, сколько надо.

Фемида медленно отодвинулась от его лица. Профессиональными движениями обыскала его. Вынула из нагрудного кармана жёлтой рубашки связку ключей. Увидев облегчение на лице Анатолия, рассмеялась. Рассмеялась демонически, громко и жутко. От этого смеха, кажется, задержали стёкла в панорамных окнах.

– Каждый раз одно и то же. Всегда знала, что этим миром правят акции да деньги. Но не настолько же! – швырнула связку ключей точным жестом на стол. – Нет. – На немую просьбу вернуть ключи, абсолютно серьёзно ответила: – На том свете тебе это не понадобится. – Отошла от Анатолия, села на стул, закинув ногу на ногу.

– А ч-что? – мысль о смерти маленькими звонкими молоточками стучала где-то в задней части головы. Страх сковывал всё сильнее. – З-зачем?

– Ах, ты спрашиваешь, зачем мне это нужно, правда? – вынула из узенькой колбочки на поясе что-то металлическое швырнула на пол. В кромешной тьме этот звон показался оглушительным. У Анатолия загудела голова. – Ради истины! – хохотнула наигранно-беспечно. Помрачнела, скрестила руки на груди. – А теперь слушай страшную сказку о девочке, которая рано повзрослела. Мне было четырнадцать, когда мою семью выслали из Москвы. Точно так же, как и ещё одну семью моего друга. Знаешь ли, кризис. Денег не хватало. А государство гребло лопатой деньги себе. Почему-то все считают, что дети ничего не понимают и не знают. Но как же не понять, когда всё, как на ладони. В общем, сократили моих родителей и родителей моего друга. Ну и выслали из Москвы. За неуплату. Естественно, пришлось менять школу. В прежней моей школе было смешение национальностей. Никто никого не оскорблял и не задирал. Было вечное равенство. Так сказать, реализовались идеи коммунизма, – Фемида хмыкнула. – А в новой школе царил капитализм, как и везде. Богатые насмехались над бедными. Природа, к счастью, не обделила меня красотой. Так что очень скоро на меня обратил внимание богатенький мальчик. Мы стали встречаться. А потом он меня бросил. Я была очередной его игрушкой. Так повторялось трижды, пока я не окончила школу. Мой друг поступил в армию. Вернее, отправился. Чтоб заработать денег на лечение больной матери. Я попыталась поступить в университет. Но всё тщетно. Что нельзя идти честным путём, я поняла ещё в четырнадцать. Тогда же начала специально очаровывать богачей. Они давали мне деньги на подарки, а я всё несла в семью. Странно это слышать от меня, не так ли? Но только пройдя по кривой дорожке, можно свернуть на истинно верную. – Презрительно наморщила носик. – Хотя к таким, как ты, это не относится. Я не смогла поступить в институт, потому что на то же самое место претендовала девочка из богатой семьи. Я смирилась, что мечте моей не суждено сбыться. Стала портнихой. Шила на дому эксклюзивную одежду и продавала. Деньги шли на обучение сестры. Она-то смогла пробиться в институт. Однажды моего отца избили. Сильно избили, так что он едва добрался до дома. И даже при современной медицине ему пришлось пролежать в больнице полгода. А эти побои списали на несчастный случай! Ибо пьяный парень, избивший его, был сынком богача. Вернулся из армии друг. Я понять не успела, когда у них всё закрутилось с сестрой. Но раз погода они сыграли свадьбу. А потом начался ад! – Фемида помассировала виски и болезненно поморщилась, словно бы воспоминания резали её, словно калёный нож. – Настоящий ад! Мама друга умерла, так как не хватило денег для её переправки на Сатурн. На меня напали в подворотне, пытаясь… Не важно что. Хорошо, что рядом был друг. Он спас меня. А потом ещё год просидел в камере, ожидая суда. Маньяк оказался сыном богача. И откуда у богачей такие больные на голову дети? – хотела иронизировать, но события прошлых лет вставали перед ней как наяву. Становилось страшно, как тогда. – Друга оправдали, а маньяка кто-то убил в подворотне. Но не это главное. Приходилось не жить, а выживать. Вгрызаться в глотки, как львица. – Голос срывался, Фемиде было всё сложнее сохранять хладнокровие. Руки холодели и дрожали – этими ощущениями всегда сопровождался этот рассказ. – Сейчас у друга и сестры одна дочь. А могло быть две! Одного ребёнка не удалось спасти! Криворукий врач повредил ребёнка при родах. Бесплатных мест для таких детей в больнице не было. Нужно было внести заклад. Наших денег не хватило. Девочка умерла на руках сестры… – Фемида судорожно втянула носом воздух, пытаясь успокоиться. Но мысль о потере племянницы всегда заново убивала её. Хотелось плакать. А ещё больше хотелось подойти и убить Анатолия Вадимовича, убить всех богачей, кто заработал свои деньги нечестно. Фемида резко крутанулась на кресле, мягкими шагами подошла к окну, посмотрела вниз. По-военному развернулась на каблуках армейских ботинок, посмотрела на Анатолия, вздохнула. Хищная ухмылка озарила её лицо. – Понимаешь? Всем правят деньги. Грязные, отобранные у честных граждан, разворованные деньги! – щёлкнула замком на кобуре, тоже пристёгнутой к поясу. – И надо бы искоренять таких, как ты. Чтобы людям жилось хорошо! Слыхал про «Белую стрелу» лет эдак двести назад? Считай, что это то же самое.

В руку удобно лёг пистолет нового поколения. Чёрный блестящий и тяжёлый. Щёлкнула предохранителем. Передёрнула затвор. Все действия механические и точные. Поднесла пистолет ко лбу Анатолия. Тот побледнел. Со лба крупными каплями на нос падал пот. Лицо Фемиды озарила хищная улыбка.

– Богиня правосудия приговаривает тебя к смертной казни!

Глухо щёлкнул спусковой крючок. Анатолий потерял сознание. Фемида по-детски выпятила нижнюю губу:

– Ну вот, опять. Даже не понял, что пистолет не заряжен…

Оправилась, вернула пистолет в кобуру. Вынула из присёжки на поясе спрей, уничтожающий все следы человека, на которого запрограммирован. Вынула из нагрудного кармана записку «Здесь была Шпилька». Небрежно швырнула её на стол, рядом со связкой ключей, карт и копий отпечатком пальцев. Распылила спрей. Сняла с крючка на поясе сверкающее эластичное лассо, из маленькой сумочки на боку – страховку. Привязала лассо к страховке, пристёгнутой по всем правилам. Обмоталась лассо так, что другой его конец закрепила профессиональным узлом на гардине. Коротко скомандовала в рацию: «Робин Гуд. Я пошла!». Вылезла через форточку.

После таких акций Фемида всегда чувствовала себя плохо. Болела душа. Хотелось выть и реветь. Она словно бы заново переживала все эти страшные события. Заново и разом. Хотелось окунуться в холодную воду и смыть эту липкую грязь с себя. Посмотрела на свои руки, крепко сжимавшие сверкающую золотым во тьме эластичную верёвку. Крикнула во тьму: « Робин Гуд, лови меня!». Разжала пальцы.

Огромные панорамные окна мелькали перед ней. Она крутилась спиралью. Окна смешивались с небом, луной. Голова кружилась. И от этого хотелось смеяться. Вдалеке послышался вой сирен Галаполиции. Не выдержала. Рассмеялась по-ведьмински, летела вниз, смеялась. Рискнула не держать руки «ласточкой», запустила одну руку в волосы, рванула их на себя. Парик слетел и остался в её руке. Извиваясь змеёй, вместе со своей хозяйкой длинная чёрная коса спустилась вниз. До земли оставалось всего ничего. Фемида зажмурилась, считая секунды. Три. Два. Один.

Тёплые крепкие мужские руки сомкнулись на её талии. Раскрыла глаза. Робин Гуд перевернул Фемиду, продолжая держать её одной рукой за талию, дёрнул за верёвку в нужном направлении. Лассо само сомкнулось на его руке.

– Никогда так больше не делай, – прошептал, оборачиваясь к ней и смыкая руки на её талии.

– Обещаю, – кивнула она, откидывая свою тяжёлую чёрную косу назад.

– Ты обещаешь уже десятый раз, – в голосе звучал упрёк и беспокойство.

– Лёш… – провела по его щетинистой щеке, сомкнулась с ним лбом. – Ты ж знаешь. Мне тяжело каждый раз переживать заново всё.

– Наташка, – Лёха прижал Наташку к себе. – Ты сама это выбрала.

– Я устала, – всхлипнула, – я не могу. Это тяжело.

– Я тоже устал, – вздохнул Лёха, гладя Наташу по плечам. – Маша почти всю ночь не спит.

– Так иди, Лёш, – всхлипнула Наташка. – Иди. Это же не твоя война, а моя.

Лёха зарылся носом в её волосы, погладил по плечам. Приподнял ласково двумя пальцами за подбородок:

– Ошибаешься. Война наша, общая.

Её медово-карие глаза были налиты слезами, похожими на хрусталь. По щеками струились дорожки слёз. Лёха стёр их ласковыми мягкими жестами. И вдруг, подчиняясь больше каким-то инстинктам, крепко поцеловал Наташку. Её руки обвили его шею, её пальцы лихорадочно копошились в его густых волосах. Они не могли оторваться друг от друга. Неожиданно Наташка оторвалась от Лёхи. Резкими движениями стёрла с его лица остатки помады.

– Так нельзя. Лёша. Не-льзя! У тебя есть Маша, а у меня – Петя. Мы просто напарники. Друзья.

Отошла от него. Вздохнула.

– Ты сама-то веришь в дружбу между мужчиной и женщиной?!

Наташка не ответила. Просто стремительно скрылась в кромешной тьме.

***

Лёгкий халатик облегал подтянутую фигурку. Лазерный ножик ровными кусочками нарезал колбасу. На плите в турке закипал кофе. В коридоре хлопнула входная дверь. Мотнув длинной чёрной косой, Наташка обернулась. Усталый супруг – начальник отдела УБЭПа – ввалился в кухню. Обнял жену со спины, уткнулся носом в её шею.

– Как дежурство, Петь?

– Не поверишь, – жарко принялся рассказывать Пётр, воруя из-под руки Наташки куски колбасы, – арестовали Чурова Анатолия Вадимовича! Мы его полгода разрабатывали. С тех пор, как пришло сообщение от Фемиды.

– Надо же! – удивилась Наташка, стараясь скрыть победную улыбку. – Фортуна на вашей стороне! Ешь. Я приготовила твои любимые тефтели.

– Ты лучшая, – чмокнув жену в уголок губ, Пётр принялся поедать завтрак.

Наташка улыбнулась печально. На губах ещё горел тот неправильный, глупый Лёхин поцелуй! Шутливо взъерошив густую выгоревшую шевелюру супруга, Наташка села рядом. Она любила Петю. Определённо, любила. Любила ироничный взгляд сего серо-зелёных глаз, его редкие веснушки возле носа. Его звонкую оживлённую энергичную речь.

– Знаешь, самое обидное, что мы не можем поймать Фемиду.

– Почему?

– Хотелось посмотреть на неё, узнать, зачем ей всё это. Да, в конце концов, позвать к себе! Она же знает всё! И лично от меня поблагодарить.

– Иногда все ближе, чем кажется, – положила голову на плечо Петра Наташка.

– О чём ты? – резко отложил вилку.

– Да так… Ни о чём.

========== Туда, куда письма не доходят… (Маша/Лёха) ==========

Комментарий к Туда, куда письма не доходят… (Маша/Лёха)

Я же говорила, что вернулась? Вот. Вернулась. С такой вот сомнительной трагичной работкой. Не знаю – захотелось мне в агст удариться. Причём в такой – жёсткий. И слишком жёсткий ООС и слишком жёсткое АУ. Просто когда пересматриваешь в 4 раз “Ментовские войны”, понимаешь, что писать флафф с розовыми единорожками – не для тебя. А, ещё, написалось буквально за час, так что… Судить вам)

Вообще, времени не было вообще ни на что. Но раз уж такая возможность, прошу заглянуть вас

Сюда (новый большой фанфик по “Сказочному патрулю”): https://ficbook.net/readfic/6113082

Сюда (большой фанфик по “Барбоскиным”): https://ficbook.net/readfic/4323892

И сюда (новая заявка по “Барбоскиным”): https://ficbook.net/requests/392614

Пара: На самом деле, тут такая каша с парами. Но ни одна из них не раскрывается полностью.

Описание: Письмо. Просто письмо, которое не дойдёт до адресата. Потому что адресат в тюрьме строгого режима, куда даже не попадает солнечный свет.

«Здравствуй.

Ну, как ты там? Глупо спрашивать об этом, наверное? Как может быть хорошо в неволе? Там, наверное, страшно…

Знаешь, а у нас всё в порядке. Экзамены на носу. Только никто не готовится. Кроме меня. Но и я не могу. Понимаешь, не могу! Ты меня никак не желаешь отпустить. Мне часто чудятся сны, будто бы мы с тобой вдвоём катаемся на мотофлипе. Я часто вижу тот наш вальс. Помнишь, когда ты хотел танцевать с Алиской, а тебя поставили со мной? Ты тогда сказал, что я неуклюжая и неловкая. И по росту не подхожу. А в итоге мы стали королевской парой Выпускного. Ты тогда меня поцеловал. Кошмар… Это было полтора года назад. Даже не верится. Знаешь, сейчас смотрю на календарь, а на душе становится так плохо…

Ведь я не видела тебя почти год. И снова хочу спросить: как ты? Жив-здоров? Ведь это самое главное!

Я к маме твоей три раза в неделю после школы захожу. Она меня учит готовить пирожки и другую выпечку. Говорит, что у меня талант к этому. Ты знаешь, как вкусно твоя мама готовит? Хотя, зачем я спрашиваю – конечно, знаешь. А ещё она мне твои детские фото, рассказывает про тебя много нового. Комната твоя почти заросла пылью. Я там, конечно, убираюсь. Но всё убрать не могу. Да и неудобно как-то по твоим полкам лазить. А Ксения Андреевна не успевает.

Я тебя никогда, наверное, не пойму. Никогда-никогда. Я пытаюсь. Но не могу. Я почти год терзаю себя одним и тем же вопросом: зачем ты это сделал. Зачем ты это сделал, умоляю, ответь? Кому стало лучше от твоего поступка? Тебе? Мне? Твоей маме? Зачем?

Конечно, я глупая. Ведь ты это сделал из-за Алиски, да? Ты хотел защитить её? Спасти её жизнь? Но какой ценой? Ты пожертвовал своим будущим, своей свободой ради неё. А стоило ли это того? Нет, ты подумай – стоило ли? Теперь ты навсегда будешь клеймён позором тюрьмы. Теперь ни один институт, ни одно заведение не раскроет тебе объятия. Теперь все будут говорить: „Сидел по малолетке за убийство“. Но ведь ты ничего не сделал! Ни-че-го. Тогда зачем?..

Ты думал – Алиса будет тебе благодарна? Думал, она сознается? Знаешь, Лёх, а ведь нет уже той Алиски. Нет. Она была, но канула в Лету. Теперь есть девочка, которую – поверь мне – тебе лучше не знать.

Она теперь гуляет с мальчишками направо-налево, устраивает вечеринки с алкоголем. Теперь её волосы не такие золотисто-солнечные – они стали серо-синими. А голос больше не похож на перезвон бубенцов – он хриплый и прокуренный. Ты удивлён? Надеюсь. Ты же не ради этого брал на себя чужую вину, Лёха! Не ради этого… Да, она осталась такой же крутой: всё так же, как раньше, любит скорость, движение, энергию. Арик теперь только с ней и гуляет. Вернее, пытается. А она его отшивает – недостаточно крутой он для неё.

Лёх, мне очень тяжело без тебя.

Я помню зал суда. Нашу последнюю встречу. Я помню… Помню, что, когда Наташка утирала слёзы, когда я не чувствовала ни рук, ни ног, когда я буквально умирала, когда Арик стоял, скрипя зубами и сжимал плечо Наташи, когда твою маму отпаивали валерьянкой, Алиса вышла из зала суда. Вышла так, как будто так и должно было быть. Как будто за этой чёртовой решёткой должен был сидеть ты, а не она!!!

Лёх, ты же понимаешь, что для неё наказание было бы мягче. Если б она написала чистосердечное и сказала бы, что оборонялась. Мы все ей советовали так сделать. Но она стояла на своём. Играла в молчанку. Несмотря на то что и вправду оборонялась. Кто ж знал, что она так метко стреляет из лазерных бластеров?

Лёх, я стараюсь тебя понять, но не могу. Я понимаю, что тот поцелуй, который ты мне подарил на выпускном балу – случайность и не более. Я понимаю, что ты был влюблён в Алису. Но я не понимаю, почему, когда я вешалась тебе на шею (когда тебя в наручниках выводили из зала) и плакала, ты крепко – насколько мог – прижал меня к себе и просил ждать? Я запуталась, Лёша…

Мы не виделись уже год. И мне трудно принять это. Знаешь, я помню, как ты мне сказал, когда я тебя навещала в СИЗО, о том, что ты словно бы остался один. Скучный и сломленный. Откуда в шестнадцать лет у тебя могли быть такие мысли? Откуда? А ещё я помню эти твои слова: „Такие, как я, живут одной минутой, одним днём. Скоро моя жизнь перевернётся, так что, Машка, запомни меня лучше таким, как сейчас. А потом поскорее забудь. Я не нужен тебе такой“. Я ведь всё равно дождусь, Лёха. Есть же УДО… Мне плохо без тебя, Лёха. И очень тяжело.

Вчера пыталась поговорить с Алисой. Она пустила мне в лицо сигаретный дым и ушла под ручку с двумя старшеклассниками. А я содрала в кровь руку о кирпичную стену – мне нужно было как-то выпустить пар. Наташка меня не понимает, но сочувствует мне. У неё всё прекрасно: любовь, помолвка. Как только исполнится восемнадцать – сыграет свадьбу с сыном владельца крупной сети.

А я останусь одна…

Мы уже решили, кто куда пойдёт работать. Алиска сказала, что не будет сильно заморачиваться и пойдёт в сферу менеджмента. Наташино будущее уже распланировано, но она всё желает отучиться на дизайнера. Арик… Там всё было ясно ещё с первого класса – он же так любит опыты. Ты спросишь, куда же собралась я? В полицию. Смешно, правда? Я собралась туда, где поломалась твоя судьба. Зато, когда у нас будет практика, я смогу тебя навещать. Правда, меня тут же выгонят… Отовсюду. Но это не важно.

Лёш, ты только, пожалуйста, не молчи. Скажи, когда можно встретить тебя. Мне бы хоть взглянуть на тебя, Лёха. И услышать от тебя ответ: зачем всё это тебе было нужно?

Будь здоров,

Маша»

Маша бросила чёрную ручку на пол, растирая слёзы по лицу кулаками. Трудно было писать это письмо. Поднесла его к свету лампы, прочитала ещё раз заплывшими от слёз глазами. Крепко прикусила губу, так что сразу почувствовала во рту соленоватый металлический привкус крови. Отодвинула листок с письмом от себя на расстояние вытянутой руки. Резкий рывок. Шелест бумаги. Перевернула. Снова рывок. Снова шелест бумаги. Швырнула смятые обрывки письма на пол. Тут же валялись уже около десятка таких же. Тряхнула короткими чёрными волосами (перекрасилась сразу после суда), сложила руки на столе, как примерная ученица. Долго смотрела в черноту за окном. Со свистом носились флипы, дети на балунах. Маша глянула на заваленный бумагами пол.

– Зачем писать туда, куда писать нельзя? – спросила у себя одними губами.

Посмотрела на стоявшую на столе фотографию – она и Лёха танцуют вальс на Выпускном из девятого класса. Мотнула головой.

– Зачем? – глухо переспросила, проводя пальцем по запылившейся фотографии.

Не выдержала: уронила голову на руки и разрыдалась. Протяжно, долго и болезненно. Её письмо никогда не дойдёт до Лёхи, потому что он в тюрьме строгого режима. Потому что он сломал свою жизнь ради той, которая сломала свою жизнь дважды.

– Ненавижу, – смогла лишь прошептать Маша, снова заходясь в рыданиях.

========== Независимые (Наташа/Лёха) (Новогодний подарок) ==========

Комментарий к Независимые (Наташа/Лёха) (Новогодний подарок)

С Новым годом, дорогие авторы фэндома! К концу этого года я как-то поутихла. Появляюсь раз в сто лет. Но это не помешало мне написать этот новогодний драббл. Скажу вам страшный секрет! Навеяно… “Ментовскими войнами – 9. Сафари на охотников”. Отношения Шилова и Марианны… А, впрочем, вам всё равно это ни о чём не скажет. Ещё раз с Новым годом вас! Творческих успехов, счастья, удачи всем вам в грядущем году. Я рада, что знакома с вами!

Ну и описание драббла: Не всегда Новый год несёт счастье, тем более, когда в тебя стреляют накануне полуночи. Тем более, когда ты несчастна, но сильна. Тем более, когда хочешь быть независимой ни от кого, но в мире есть человек, близость которого меняет тебя.

Предупреждение! Тут жёсткий ООС. Хотела выложить сразу после Нового года, а потом решила, что лучше с утреца. + Теперь драбблы будут выходить только при наличии достаточного количества ждунов.

Группа автора: https://vk.com/okkollet

Наташка, натянув пушистый белый свитер, взобралась с ногами на парящее кресло и уютно прикрылась тёплым красным пледом. Пультом дистанционного управления заставила невысокую ёлочку переливаться тёплыми цветами. Нажала на стеклянном столе маленькую красную кнопочку, и тут же перед ней возникло вино пятисотлетней выдержки и бокал. Наполовину заполнила бокал напитком, грациозно взяла в руку. Чуть пригубила. Посмотрела на время: Новый год приближался с ужасной скоростью. Наташа блаженно улыбнулась, поправив тёмные кудри (она наконец перестала краситься в радужный цвет и дала волю своему подлинному тёмно-коричневому цвету). Прикрыла глаза. Этот год был полон переживаний для неё. Но всё закончилось. Как только куранты пробьют двенадцать – всё уйдёт и растворится в воздухе, как сон. И не будет больше в её жизни нервного богатого супруга, терроризировавшего её и подозревавшего её то в измене, то в заказе его убийства. «Вот и всё, Олежек, – ухмыльнулась она в пустоту. – Вот и всё». Справиться с этим страшным человек помог ей друг – Лёха Тетерин, и Наташа была ему безмерно благодарна. Он не раз спасал её, закрывал своей спиной и клялся её защищать. И Наташа ему верила.