Текст книги "Осколки (СИ)"

Автор книги: Октябрина Коллет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Темно. Редкие фонари жёлтыми шарами освещают длинную безлюдную аллею. Холодно. Вдалеке слышен гулкий грохот. Яркая стремительная белая стрела разрезает небо пополам. Тяжеловесные свинцовые тучи рассекаются надвое. Земля, изнывавшая от аномальной жары последние дни, с жадностью впитывает живительную влагу.

Полупрозрачная холодная стена дождя. А Маша стоит под козырьком подъезда здания городской прокуратуры и роется в сумке. Ещё во время допроса подозреваемой она почувствовала, что к вечеру погода резко поменяется. Ещё тогда она вспомнила про зонт! Но как, как можно было помнить о нём потом? Потом, когда Лёха вошёл в кабинет и, приказав Маше снять с неё все подозрения, увёл её с собой на какую-то съёмную квартиру? Обидно. В гиперпространственной сумке было слишком много вещей, и зонт всё никак не желал находиться. «Будь тут Лёха, он бы подвёз…» – подумала тоскливо. Какое-то мерзкое посасывающее чувство появилось в душе. А дождь всё усиливался. К нему прибавился ветер. Теперь Машу от дождя не спасал даже козырёк подъезда.

Вдалеке, освещённая больше молнией, нежели фонарями, замаячила высокая фигура. Маша сощурилась, пытаясь вспомнить, где уже видела этого человека. И с каждым шагом фигуры всё явственнее проступали неширокие плечи, вытянутое лицо, мокрые волосы, чуть ниже мочек ушей.

– Арик? – воскликнула непроизвольно в унисон с грохотом грома.

– Маха? – голос был Арика.

Арик участил шаг и оказался подле Маши. Она, промокшая, с прилипшими к шее, плечам и щекам волосами, с одеждой, уже начинавшей просвечивать, смотрела на него большими изумрудно-зелёными глазами.

– А ты чего ещё здесь? Рабочий день уже давно закончился, теоретически.

– Да, я… – Маша поправила сумку на плече, замялась. – Отчёты…

– Ясно, дорогой шеф припахал новичка? – саркастически усмехнулся, достал из своего чемодана какой-то шарообразный серый прибор. – Ну, пойдём, провожу тебя до дома.

Хотела отказаться, но вдруг вспыхнуло одно из деревьев на аллее. Маша подпрыгнула на месте, испуганно взглянула на Арика. Кивнула. Арик покрутил что-то на своём приборе, попутно объясняя, что это – «Умбо» – прибор, который он изобрёл в детстве. Включив режим накопителя, он двинулся вперёд. «Умбо» летел над ним, собирая воду. Арик галантно протянул Маше руку. Помедлив, Маша вложила свою маленькую ладошку в его большую и тёплую ладонь. Арик позволил себе улыбнуться и помочь Маше перемахнуть через огромную лужу, разлившуюся прямо перед зданием прокуратуры. Маша благодарно улыбнулась. Встала поближе к Арику. Дождь всё-таки попадал на неё: мочил одно левое плечо, которое не попадало в зону действия «Умбо». Шли под одним «Умбо», но шли порознь. Никак не контактируя, не взаимодействуя. Заметив, что Маше неловко, Арик улыбнулся и без слов протянул ей согнутую руку. Маша остановилась, посмотрела на него, неловко помялась. Поколебавшись пару минут, вспомнив, как Лёха смотрел на задержанную, высоко подняла голову, натянула на лицо улыбку, взяла Арика под руку.

Стало как будто теплее. Не только физически, но и душевно. Раньше они с Ариком никогда не пересекались. Так – смотрели друг на друга издалека, перекидывались парой приветствий. И всё. Быть может, зря?

Арик шёл, широко улыбаясь и шумно вдыхая едва уловимый запах, исходящий от Маши. Это был запах нежности, весны, свежести. Этот запах дурманил, кружил голову. Голову кружил и её голос, и её походка, и её взгляд, полный детской наивности, простоты и доброты. Маша была идеалом. Как только Лёха появился в отделе под руку с Машей, Арик потерял покой. Он полюбил её, полюбил всем сердцем. Полюбил за… Да ни за что! Просто полюбил, привязался к ней всем сердцем и искренне не понимал, что она нашла в Лёхе. Он же оболтус и ловелас!

Дождь как будто дал шанс Маше с Ариком поговорить: больше не лил, не хлестал, обжигая леденящими порывами лицо и руки, а только смиренно мелодично постукивал по лужам. Маша улыбнулась. Тряхнула мокрыми волосами, так что капли разлетелись во все стороны.

– Маш, вот скажи, ты самоубийца? – задал вопрос совершенно серьёзно, нахмурив брови, Маша остановилась, недоумённо взглянула на Арика. – Ну, зачем ты в прокуратуру-то пошла? Стажировщица, блин.

– Стажёрка, – краснея, поправила его Маша, потом резко подняла голову, попыталась придать голосу металлические нотки: – А что тебе не нравится?

Арик сделал шаг и стал непозволительно близко. Даже Лёху она никогда не подпускала так близко, как Арика (если не считать того поцелуя, но Маша по-прежнему предпочитала считать его сном, иллюзией). Он наклонил голову и смотрел на неё сверху вниз. Но не было. Не было в этом взгляде ничего высокомерного, пафосного. Были лишь беспокойство и забота. Когда-то Наташка сказала ему: «Если хочешь урвать своё – действуй. Не жди, когда девушки обратят на тебя внимание. Это я такая – хваткая. А такие, как Машка, ждут решительных действий. Только не пугай их. А то будешь ты сидеть по сто тридцать пятой…».

– Маш… – шептал искренне, горячо. – Ты ж идеальная. – Маша вздрогнула. – Ты ж само совершенство, теоретически. Какая тебе ментовка? Тебя же здесь погубят, Маш.

Маша краснела на глазах. Боковым зрением она увидела свой подъезд. Но бросить провожатого здесь не могла. Теперь она слушала, как он щедро сыпал комплиментами, и пыталась совладать с растерянностью, страхом. Хотелось вырваться, убежать, но Арик, словно почувствовав низкое Машино стремление, взял её за руку и держал крепко-крепко, отдавая замёрзшей Маше своё тепло.

– Маш, – Арик осторожно убрал с Машиного лица прилипшие к нему мокрые пряди, заправил их за уши, провёл по её щеке, от чего Маша содрогнулась ещё больше, – уходи из ментовки. Там тебе не место.

Маша как будто вернулась в реальность: выудила свою ладошки из руки Арика, легко за запястье оторвала его руку от своего лица, постаралась смотреть хладнокровно.

– Мы пришли, – бросила сухо, но на последнем слоге голос дрогнул. – Спасибо, что проводил, Арик.

Маша поспешила к подъезду, легко перепрыгивая через маленькие лужи и стремясь поскорее скрыться в квартире. А там залезь под тёплое одеяло, включить криминальные хроники и составлять другие версии преступлений. Вдалеке вновь сверкнула молния. Дождь же, сделав временную передышку, вновь начинал усиливаться. Арик попытался догнать Машу, уже юркнувшую в темноту подъезда.

– Маха, Маха, ну, постой же!

– Арик… – спросила тихо, всё глубже и глубже закрадываясь в подъездную тьму. – Арик, что?

– Маш, ты меня не так поняла… – Арик не смог договорить, потому что его «Умбо» вдруг заискрился, зажужжал и перешёл из режима накопления в режим отдачи. Арика окатило ведром ледяной воды.

Не удержавшись, Маша хихикнула. Потом подошла к морщившемуся и отряхивавшемуся Арику, взяла его за руку и потянула за собой.

– Пойдём, обсохнешь хоть.

Уже через несколько минут они сидели в квартире Белых и беспечно попивали чай. Болтали обо всём: от криминальной обстановки города до любимых цветов. И всё бы ничего, если бы Маша не вспоминала, как сидела на этом месте с Лёхой. И почему-то при этих воспоминаниях её словно бы окутывало какой-то эйфорией. «Просто слабость!» – как молитву, повторяла себе, но почему-то никак не могла забыть его прикосновения, его улыбку, его губы. Почему она вдруг зациклилась на Лёхе? Он же не центр вселенной и даже не Полярная звезда. Маша сдавленно хихикнула. Потом посмотрела на Арика. Заглянула в его светло-зелёные глаза, такие честные, открытые, добрые. Отставила кружку.

– Арик… – помолчала, подбирая слова. – Прости меня, ладно?

– За что, Маш? – тоже отставил кружку, нахмурился, удивился.

– Ну… Если я что-то не так делаю, – слова давались с трудом, Маша смущалась всё сильнее и сильнее. – Ты ж обиделся, наверное, когда я вывернулась? – последние слова произнесла почти шёпотом, не поднимая взгляда на Арика.

– Ты чего? – усмехнулся по-доброму, накрыл её ладонь своей. – Я тебя тогда не понял, теоретически.

Маша встала из-за стола. Поставила руки на пояс. Посмотрев вверх, облизала губы, проморгалась. Сформулировала фразы. Сказала твёрдо.

– Арик, я испугалась.

– Чего? – Арик улыбнулся, поднялся.

– Не захотела стать Еленой Троянской. Ошибиться испугалась. В тебе, себе, Лёхе! – говорила, а сама была на грани отчаяния.

Арик улыбнулся. Всё время он смотрел на Машу издалека. И каждый раз её видел сдержанной, неприступной, хладнокровной, спокойной. А сейчас она смотрела на него глазами, полными и надежды, и отчаяния одновременно. А он был как никогда близок к ней. К его Снежной Королеве. К его неприступной холодной даме сердца. Всего-то два шага – и конец. Конец долгим душевным терзаниям. Всего два шага отделяют его от объятий и поцелуя.

За окном вспыхнула и тут же погасла серебряная молния. Но этого оказалось достаточно, чтобы вспыхнули чувства в душе Арика. И чтобы вспышка эмоций Маши позволила Арику заключить её в объятия. Он крепко прижал её к своей груди. Даже не замечая, что щёки её окропились крохотными слезами. Уткнулся носом в самую макушку Маши, втянул этот запах. Усмехнулся.

Снова вспышка молнии. Вспышка эмоций. Вспышка чувств. Маша тихо всхлипнула: «Я запуталась!». Арик резко отстранил её от себя и поцеловал в лоб. Маша снова заглянула в его глаза. И взгляд её, такой простой, наивный, полный надежды и душевного света, поразил Арика в самое сердце. Он погладил её по ещё влажным волосам, притянул к себе, так что Маша могла слушать лихорадочное биение его сердца.

– Маш… – произнёс тихо, боязно, как малолетний влюблённый пацан, заикнулся: – М-можно, я тебя… Поцелую?

Маша посмотрела на него. Вздохнула. Увидела в глазах Арика свет любви, надежду. Не смогла разрушить его мир. Кивнула.

– Целуй…

Арик прильнул к её губам, Маша обняла его за шею и чуть приподнялась на носочки, чтобы достать до Арика. Она целовала его, но не ощущала того тепла, что разлилось по телу при Лёхином поцелуе. Быть может, она просто была не готова к такой любви? Отпрянули друг от друга.

– Прости, – Арик тут же засобирался.

– Ничего, – поправила на себе домашний пиджак Маша. – В конце концов, я сама согласилась? Это была всего лишь случайность. Мимолётный порыв, правда?

Спрашивала, но сама в это не верила. Арик кивнул. Но не потому что был согласен, а потому что боялся вновь пустить мороз в сердце Маши.

– Маш, – остановился перед дверью, обхватил её холодные ладони, – я тебя жду. Знай это. Я тебя никогда не предам. Просто попытайся полюбить меня.

– Ладно… – произнесла растерянно, всё ещё пребывая в шоке от произошедшего.

А Арик спешно чмокнул её в лоб. Дверь за ним закрылась. «Я попытаюсь, – сказала себе. – Обязательно. Когда-нибудь. Но не сегодня».

========== Между раем и адом (Алиса/Лёха) ==========

Комментарий к Между раем и адом (Алиса/Лёха)

Итак, ну, и “шапка”, по традиции.

Основной пэйринг: Алиса/Лёха (тут больше чувств Алисы к Лёхе, а не наоборот)

Второстепенный: таких нет.

В общем, это в какой-то мере сонгфик к песне МакSим “Ветром стать”. Но там совсем-совсем немного. Хотя писалось под эту песню.

В общем, меня возмутила слепота Алисы: Лёха её спасает, рискуя собой, а ей хоть бы хны, принимает это как должное. Теперь пусть пересмотрит свой взгляд на жизнь. Да, немножко сентиментально, но я именно так видела Алису, признающую свои чувства к Лёхе. В другом случае она фиг признается.

Есть отсылка к “Ментовским войнам – 7. Граница зла”. Но, я думаю, её мало кто заметит (а может, и вообще никто).

Ребят, неужели я так плохо пишу по канону, что никто не в восторге? Или просто всем не до отзывов?

Прошло два года. Два года с Алискиных слов: «Не в такого Лёху я влюбилась!». Тогда эти слова вызвали какой-то приступ, эйфорию, волну радости, накрывших Лёху с головой. А сейчас он уже начинал сомневаться: а было ли признание? Алиска стала ещё более неприступной, более холодной, более резкой по отношению к нему. Так он и не требовал ничего особенного! Он готов был жить как раньше: восхищаться ею издалека, наблюдать за ней, заикаться при встрече. Готов был терпеть даже «тормоза», хоть им и перестал быть. Но Алиска зациклилась на балукуре: решила побить Лёхин рекорд. Но пока ни одна попытка не увенчалась успехом. Ребята пересмеивались: «Конечно, она же не летит спасать любовь всей своей жизни!». Лёха на этих словах лишь сильнее краснел, а Алиска ещё более свирепела.

Всё началось с балукура. Всё им и закончится. «Сейчас – или никогда!» – решил для себя Лёха, следя за тем, как Алиска сосредоточенно тренируется перед стартом. Они оба вышли в финал. Их было трое: он, Алиска и Талгут. Последнего ни Лёха, ни Алиска за соперника не считали. Выходило, им нужно бороться друг с другом. Талгут стартовал. Но это мало волновало Лёху. Он подошёл к Алиске, расслабленно сидевшей в кресле и заряжавшей балуны, вздохнул, почесал затылок.

– Алиск, – выдохнул: рядом с ней как будто дыхание перехватывало. – Я чего спросить-то хотел…

– Ну, – нетерпеливо дунула на прядь и чуть наклонила голову. – Быстрее давай. Скоро мой старт.

Лёха снова выдохнул, активно жестикулируя, всё-таки смог сформулировать:

– Алиск, а то, ну, что ты сказала. Ну, там. Типа, «не в такого влюбилась» и бла-бла. Это реал, да?

Поднял на неё глаза, надеясь на положительный ответ. В Алискиных глазах промелькнуло что-то странное, необычное, чего Лёха там никогда не видел. Установка пиликнула, сообщая о том, что балуны зарядились. Не говоря ни слова, Алиска вылезла из сидения. Стукнула балунами друг о друга. Собиралась улетать, обернулась на Лёху. Резко ответила:

– Тетерин, ты б ещё вспомнил, что в первом классе было.

– Так что, – голос потух, надежда испарилась, руки опустились, посмотрел на неё, а сердце сдавило, – типа, нет?

– А какая теперь разница? – пожала плечами Алиска, круто разворачиваясь. – Ну, было. Да, я так сказала. Два. Года. Назад.

Лёха почесал затылок. Алиска уже отлетела на порядочное расстояние, а он разогнался, догнал, обогнал, преградил ей дорогу. Смотрела на него исподлобья с раскрасневшимися от гнева щеками.

– Алис, а что дальше?

***

И вот снова Лёха на старте. Снова огромная трасса впереди. Огромная скорость. Свист в ушах. Кувырок. Прыжок. Разгон. Здесь пригнуться. Здесь подтянуться. А в памяти отпечатался её взгляд, её голос, её жест. Где-то под ногами едва заметное колыхание. Одна из балок обрывается, едва Лёха отпускает её. Он не виноват: подземные толчки всё сильнее. Снова разгон. Очередной прыжок. Толчки всё ощутимее и ощутимее. Максимальная скорость. Поворот. Последний рывок. Финишная прямая. Очередной толчок откуда-то из-под земли. Рывок. Финиш.

Табло медленно перекидывает показатель Тетерина на самый верх. Победил он. Трибуны ликуют. Алиска стоит в стороне, скрестив руки на груди. Под ногами толчок. На этот раз уже сильный.

Селге, вручающий ему золотые балуны, покачнулся. Каждый мускул Лёхи напрягся. Ещё один толчок. Зрители на трибунах покачнулись. Заходили ходуном и колонны. Селге встал на сигвей, так и не вручив награду Лёхе, объявил об эвакуации. Зрители в панике ринулись к выходу. Алиска растерянно смотрела на то, как под её ногами дрожит земля, попробовала включить балуны и рвануться вверх. Бесполезно. Сильная тяга вернула её обратно. Трасса начала обваливаться. Вслед за ней обламывались и колонны. Всё это происходило крайне быстро. Обломки попадали на инопланетян, людей, приборы. Стадион заискрился. Коротнул экран. Снова тряхнуло. Что-то треснуло в подставке экрана. Не удержавшись, покачнулся и стал падать. Прямо туда, где бежала, уворачиваясь от колонн, Алиска.

– Алиска! Нет!

Лёха не думал. Он действовал. Толчок. Рывок. Перемахнуть через колонну. Понял, что вместе им не выскочить из-под падающего экрана. Мысль о потере Алиски стрелой пронзила сердце.

– Нет! – решающий рывок.

Толчок. Врезались. Алиска отлетела на пару метров. Попытался подняться, удрать. Грохот. Шум. Ещё один толчок. Темнота… И затухающий вдалеке крик Алиски: «Лёха! Нет! Лёха, пожалуйста! Я же тогда пошутила!».

***

Алиска не любила вспоминать прошлое. Не любила говорить о нём: она жила сегодняшним днём. Многие умудрённые опытом взрослые могли назвать это детской инфантильностью, легкомыслием, а некоторые называли «образом жизни мотылька». Только Алиске было на это всё равно. Она привыкла жить настоящим, потому что оно преподносило куда большие сюрпризы, нежели прошлое. Поэтому когда Лёха спросил её о событиях двухлетней давности, она резко помрачнела.

До сих пор Алиска расплачивалась за ту неосторожно брошенную фразу. Расплачивалась своей душой. Она уже не могла делать, что захочет. Делать что-то вместе с Лёхой. Ведь он и ребята теперь смотрели на неё по-другому, по-другому истолковывали её действия. И это было очень обидно. Приходилось натягивать маску безразличия и равнодушия.

А он смотрел на неё своими светлыми бесстыжими карими глазами и требовал от неё ответа.

– Алис, а что дальше?

Как будто она знала. Дунула на чёлку, воровато оглянулась по сторонам. Не было никого, кто мог бы подслушать их разговор или подглядеть за ними.

– А что дальше, Лёха, – передразнила его, оттягивая время. – Теперь я тебе точно в лоб дам…

– Зачем?

– Затем, тормоз! – вспомнила детство и даже улыбнулась.

Вдалеке объявили её старт. Толкнула Лёху и как бы невзначай прошептала:

– А дальше, Лёша, вот что… – многозначительно замолчала и взглянула на него, ошалевшего от такой невероятной близости. – Я теперь тебя из-под земли достану. Никуда ты от меня теперь не денешься, понял? Даже если умрёшь – найду.

***

Но Алиска не могла знать, что слова с ней сыграют такую злую, злую, подлую шутку. А теперь сидела на стуле в углу абсолютно серой, холодно-блестящей палаты, зажимая рот кулаком, и сдавленно ревела. Рассечённая при падении бровь саднила, кровь капала на нос, но Алиска этого как будто не замечала. Каждая клеточка её тела сконцентрировалась на Лёхе. Вот он – так близко, прям рядом с ней, на больничной койке. Но в то же время он так далеко. Ведь он не смотрит на неё, не краснеет застенчиво, не тормозит.

Нервно растёрла кровь по лбу и щеке. Поставила лоб на кулак. Расплакалась. Сдавленно, сипло. Как будто разучилась плакать. Пыталась всю жизнь доказать себе, что она сильная и независимая – как мама. Видимо, ошибалась. Не такая уж она и сильная. Иначе почему так ревёт? Родителям ещё ни о чём не сообщили, поэтому они не успели примчаться в земную больницу.

Алиска плакала, роняя слёзы на бледно-зелёный, неприятного цвета, больничный халат. Она терпеть не могла больницы, хотя и понимала, что, занимаясь таким рисковым видом спорта, рано или поздно столкнётся с больницей.

Врач вышел, сказав Алиске, что у неё пятнадцать минут. Алиска сглотнула и едва заметно кивнула. Она ничего не видела, кроме лежащего на койке Лёхи, и ничего не слышала, кроме нудного равномерно писка приборов. Сползла со стула, на шатающихся непослушных ногах подошла к койке Лёхи. Глаза закрыты, грудь равномерно поднимается и опускается. Рука и грудь перетянуты.

Ноги предали. Подкосились. Упала на пол прямо рядом с кроватью. Взвыла, как львица, потерявшая ребёнка. Сердце разрывалось на части. Она как будто перестала видеть мир сквозь розовые очки. Как будто прозрела… Ведь он не был должен спасать её. Он хотел спасать её. Ценою собственного здоровья, собственной жизни. А она. Почему принимала всё, как должное? Потому что любовь Лёхи досталась ей слишком дёшево – без всяких усилий? Слёзы падали из глаз, разбиваясь о синий пол. Костяшки были сбиты в кровь – так сильно она била по полу, выражая своё отчаяние.

– Нет! Лёха, пожалуйста, нет! – села на полу, положила гудящие от боли ладони на колени, вытерла кровь о зелёный халат.

Подъехала на коленках к кровати, положила руки на её край. Подумав, положила подбородок на руки. Томно взглянула на Лёху.

– Лёха, пожалуйста… Не надо… Ты слышишь? Не надо меня бросать. Тут. Я ж без тебя… Совсем одна буду, – вытерла ладонью лицо. – Дура я! Я ж пошутила про смерть. Правда. Прости, пожалуйста. Только не уходи, ладно?

Он молчал. По-прежнему дышал через кислородную маску, по-прежнему был без сознания. Пребывал между раем и адом. Алиска ещё ближе подползла на коленках к кровати, положив голову на одну руку, другой схватила Лёхину руку. Слёзы, смешиваясь с кровью, стекали по щекам и падали на белую простыню, пачкая её неприятным тревожно-бордовым цветом.

– Лёх… – снова утёрла кулаком слёзы.

Подумала, отчего вдруг стала такой сентиментальной? Почему вдруг ревёт? Она же девочка, с которой ничего не случится! Девочка, которая никогда не плачет! Неподступная холодная девочка.

– Лёха, – шумно вдохнула воздух, продолжая мочить слезами постель, – Лёха, я знаю, ты меня слышишь! Лёха, пожалуйста, не уходи… Я буду с тобой. Правда. Я не смогу без тебя. Честно-честно! – упала головой на руку, резко подняла голову, дунула на прядь, попыталась улыбнуться, но голос дрожал. – Лёха, а помнишь, в начальной школе нам психолог рассказывал про смерть? Про перерождение душ чепуху всякую, а мы верили? Помнишь? И попросила написать, кем бы мы хотели стать. Я написала, что хотела бы стать ветром. Это же так здорово: носиться на бешеной скорости. Знаешь, я тут подумала, а если это правда? И если я стану ветром… То я буду жить под твоей крышей, буду следить за тобой, слушать твою музыку, сидеть на твоём мотофлипе. И, смеясь, буду летать с тобой по свету. И всегда-всегда буду рядом.

Шмыгнула. Вытерла нос о рукав халата. Вздохнула.

– А ты написал про солнце. Что когда умрёшь – станешь солнцем. Так и будет. Будешь светить мне. – Говорила всё твёрдо, уверенно, лишь изредка всхлипывая. – Я, оказывается, не такая уж и неподступная. Только ты не будь пока солнцем, ладно? – голос задрожал, Алиска сорвалась, отпустила руку Лёхи, уткнулась носом в простыню и снова зарыдала. – Не надо. Не будь солнцем. Пожалуйста! Лучше пусть я стану ветром, а ты не становись солнцем, слышишь? – подняла лицо, отёрла кровь, смешанную со слезами, закричала, давая волю эмоциям и будучи не в силах больше ничего держать в себе. – Даже не думай, Лёха! Слышишь?! Лёха! Я ради тебя на всё пойду! Я ж не думала, что ты так серьёзно настроен! Лёха!

А он по-прежнему был молчалив. Алиска обречённо поднялась, ласково поправила на нём одеяло, провела рукой по его лицу. Воровато огляделась. Он был так близко. А ей уже четырнадцать. А если она его больше не увидит?

– Лёха, – сказала шёпотом, наклоняясь над ним, – свой первый поцелуй я тебе дарю.

Так было во многих мелодрамках, которые любили смотреть Маша с Наташей и которые терпеть не могла Алиска. Но почему-то именно она сейчас оказалась в той глупой ситуации, в которой оказываются все героини. И почему-то сердце подсказывало ей сделать именно так. А сердце же никогда не врёт. Алиска сейчас не думала, что произойдёт с Лёхой за эти секунды. Она просто осторожно положила одну свою руку на подушку Лёхи, другой стянула с его лица кислородную маску. Нагнулась. Сердце волнительно трепетало. Почему вдруг её охватил такой странный мандраж? Почему так отчаянно забилось сердце? Казалось, что сейчас произойдёт что-то из ряда вон выходящее. Нагнулась…

Секунда. Прикоснулась своими губами к его губам. Холодным, синеватым. Ощущала на своей коже его лёгкое тёплое дыхание. Вернула маску на место. Прождала пару секунд. В мелодрамах герои после такого обычно оживали, но жизнь не фильм. Здесь всё иначе. Поправив халат на плечах, Алиска вышла из палаты.

Пришла ближе к вечеру. Когда Алиска всё-таки дала врачам наложить шов на рассечённую бровь, когда с ней пообщались следователи Галаполиции, когда родители вернулись из своих командировок. Только Алиска была этому не так сильно рада, как рада была бы незамысловатой речи Лёхи.

И почему она не ценила этого раньше?

Лёху перевели в обыкновенную палату. Здесь пока было пусто, хоть и была ещё одна свободная койка. Врачи сказали, что состояние стабилизировалось и что, возможно, он скоро придёт в себя.

Алиска больше не плакала. Все слёзы она выплакала в первые несколько часов. Сейчас в душе жил только страх. Страх потерять любимого человека. Пора было прекращать лгать самой себе. Она любит Лёху. И теперь не отпустит его от себя ни на секунду.

Алиска сидела на краю кровати и пристально заглядывала в глаза Лёхе. Даже если бы пришлось просидеть так целую вечность, она бы сидела. Ведь, как оказалось, именно он стал центром её вселенной. Как мама когда-то стала центром папиной вселенной. А папа – её. Долго сидеть не пришлось. У Лёхи дрогнуло одно веко. Потом второе. Алиска встрепенулась. Лёха медленно открыл глаза. Всё расплывалось в нечёткую картинку. Зажмурился. Опять раскрыл глаза. Всё медленно сфокусировалось. И он не поверил в увиденное.

– А-алиска? – голос был едва слышным, гулким.

– Угу, – кивнула Алиска и беспечно смахнула с глаза слезу.

– П-погоди. Я в Раю? А ты мой ангел? – Лёха несмело улыбнулся.

Алиска искренне расхохоталась, несмотря на слёзы, которые вдруг хлынули из её глаз. Она смеялась и плакала. Потом вытерла слёзы рукой, неаккуратно задев больную бровь, и усмехнулась:

– Размечтался. Я исчадие Ада!

– Ну, тогда я готов быть грешником, – Лёха широко улыбнулся.

Алиска взяла его за руку, ласково улыбнулась в ответ:

– С возвращением, Лёха.

========== Запретная любовь (Маша/Лёха/Алиска) ==========

Комментарий к Запретная любовь (Маша/Лёха/Алиска)

ВНИМАНИЕ!!! ПРЕЖДЕ, ЧЕМ ВЫ НАЧНЁТЕ ЭТО ЧИТАТЬ, ПРОЧИТАЙТЕ ЭТО. ОНО ТОГО СТОИТ: https://ficbook.net/readfic/5733040

Итак, шапка.

Основной пэйринг: Маша/Лёха (односторонний)

Второстепенный: Лёха/Алиса (обоюдный)

В какой-то мере сонгфик к песне МакSим “Слеза”. Если, конечно, можно считать сонгфиком тот факт, что идея сначала, а песня потом. Но там есть фразы из песни.

Идея появилась давно. Ещё до появления этого сборника. В общем, это такая история о… А вот о чём она, какой смысл вы увидели в ней – расскажите мне в комментариях.

Не могу не вписать Маша/Лёха, сами понимаете). И ладно бы могла понять, почему… Но нет. Просто вся в этой паре. И всё.

Весна. Время любви, головокружения. Время новой жизни. И именно этой весной – весной 2095 всё и началось. Спустя два года невинной влюблённости к Алиске Лёха решил наконец-таки приступить к активным действиям. Но готовить сюрприз своей девушке, предварительно спросив её, о чём она мечтает, было не очень удачной идеей. Он уже пробовал пару раз. И каждый раз Алиска хитро ухмылялась, дула на надоедливую чёлку и отправляла его домой. Тогда Лёха решил прибегнуть к крайнему методу – спросить совета у Наташки.

Наташка, счастливая от возможности поделиться своим жизненным опытом, сидела на своём диванчике, красила ногти лаком и щебетала, что девочки любят конфеты, цветочки, поцелуи и кафе. Лёха сидел верхом на стуле, так что руки его лежали на спинке, и внимательно слушал. Иногда (когда Наташка приказывала) забивал советы на спутник.

Маша стояла, прислонившись виском к косяку и скрестив руки на груди. Слушала, как сестра даёт Лёхе советы, качала головой и горько усмехалась. Смотрела на Лёху, который внимал Наташке с неприкрытым интересом, доверял ей, и не могла отвести взгляд. Мысли перекидывали её в ночь.

В тёмную, кромешную безоблачную ночь с огромной серебристой круглой луной, светившей в её комнату так ярко, мягко и больно. Маша сидела на диване, подобрав под себя одеяло и прижимая к груди подушку. А холодные щёки обжигали горячие слёзы. Она давилась ими, пыталась задушить их в подушке. Не выходило. Перед глазами стоял образ Лёхи. Он, малость тормознутый, рассказывал стихотворение у доски. А она шептала ему строчку за строчкой. Тогда им обоим влепили по двойке. Маше – за подсказки, а Лёхе – за невыученные уроки. Только Маша не грустила. Она бы без сожаления ещё раз и ещё раз повторила тот день. Она не мечтала о глобальном. Мечтала лишь о том, чтобы он однажды пригласил кататься на мотофлипе её, а не Алиску. Но понимала, что это невозможно. И от этого каждую ночь она просыпалась, каждую ночь швыряла подушку в стену, потом вставала, подбирала её, утыкалась и пыталась стереть ею слёзы, понимая, что мечтам не сбыться. Просто надо это принять. Пережить. Но время шло, ночь сменялась другой (как две капли похожей на предыдущую), а на душе легче не становилось.

– Наташ, – совладала с дрожью во всём теле, прошла в комнату сестры, – ты зачем Лёхе зубы заговариваешь?

– Кто? – взвизгнула Наташка, возмущённая тем, что её авторитет поставили под сомнение. – Я?

– Ты-ты, – устало кивнула Маша, присаживаясь на край дивана Наташки, – ты ж рассказываешь Лёхе, что понравилось бы тебе, так?

Наташка кивнула. Маша обвела комнату взглядом, чувствуя, как начинает сильно биться сердце и пересыхают губы. Приходилось их поминутно облизывать, чтобы язык не заплетался. Старательно отводила взгляд от Лёхи, изучая незатейливый золотистый рисунок на пурпурных обоях. А Лёха, заинтересовавшийся спором сестёр, придвинулся ближе. Теперь какая-то пара метров отделяла Машу от Лёхи. И Маша принялась рассеянно вертеть спутник на руке, усиленно моргала, словно бы сгоняя какую-то пелену. Говорила что-то, сама не понимая, что говорит, и тут же забывая произнесённые слова. Вздыхала через раз, словно бы боясь нарушить эту священную близость, возникшую между ней и Лёхой.

– Маш, а ты… – Маша вздрогнула, услышав голос Лёхи, едва не подпрыгнула на диване и обернулась на него; Лёха почесал затылок каптой. – Короче, ты можешь мне помочь? Если, конечно, там дел нет всяких…

– Ой, я? – Маша очнулась от полусонного состояния, а после предложения Лёхи забыла, как дышать. – Я?.. Ну, я… Могу, конечно. Если ты хочешь.

– Очень хочу, Мах! – соскочил со стула и уселся на полу. – Дело жизни и смерти!

Взмолился, смотрел на неё глазами, полными надежды. Маша сглотнула. Страшно. Страшно не оправдать его доверие, страшно ошибиться, но ещё страшнее не сдержаться: дать волю чувствам. Сжала руки, выдохнула, посмотрела на удивлённую сестру, поднялась с дивана и вышла из Наташкиной комнаты, кинув короткое: «Пойдём». Лёха поднялся и проследовал вслед за Машей в её комнату. Вошёл, тихо присвистнув: очевидно, поразился столь минималистической обстановке. Поднял с пола чёрно-белую подушку, вернул её на место. Сел напротив Маши на стул. Смотрел на неё пристально, готовый слушать. Маша забралась с ногами на диван, поёрзала, взяла конец одеяла и, нервно поигрываясь им, принялась рассказывать Лёхе всё, что знала об Алиске.

Делала всё это без задней мысли. Просто хотела помочь. С этого-то всё и началось…

Лёха приходил к Маше почти каждый день. Почти каждый день Маша придумывала что-то новое, чем можно было удивить Алису. И каждый раз новый план был лучше прежнего. И каждый раз, общаясь с Лёхой, Маша расцветала. Бледный цвет кожи, вызванный почти полным отсутствием солнца в этом году, сменялся здоровым румянцем. Обычно тихая, она теперь могла заливисто смеяться в унисон басу Лёхи, вытворять что-то особенное, чего никогда бы не сделала в здравом уме.