Текст книги "Пылающие комнаты (ЛП)"
Автор книги: ohmyjetsabel
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)
– Тебе хорошо? – спрашивает Брайан.
И парень хрипит в ответ:
– Охуенно.
– Это я ему, – бросает Брайан, закатив глаза.
Джастин смеется, уткнувшись лицом в подлокотник кресла, но все же выдыхает:
– Да.
И, в общем-то, почти и не врет.
Как-то раз он сказал Эммету – и Итану тоже говорил, неоднократно, – что для него это – как прикосновение кусочка льда к коже. В первую секунду трудно бывает понять, холодно тебе или горячо. Вот и здесь то же самое, только в данном случае невозможно разобрать – боль тебе все это причиняет или удовольствие, и секунда растягивается на минуты и длится до тех пор, пока его руку не сведет спазмом.
В тот момент, когда Брайан, наконец, входит в парня, Джастину приходится остановиться, сжать ладонью член и закрыть глаза, впиться ногтями в бедро и задержать дыхание.
– Расслабься, – рычит Брайан.
– Уже почти, – выдыхает парень.
И Брайан закатывает глаза, входит до конца, шлепаясь о его задницу бедрами, и говорит:
– Это я ему.
Джастин ерзает на кресле, переводит дыхание, чуть приоткрывает глаза – ровно настолько, чтобы снова подстроиться под Брайанов ритм, чувствует, как поджимаются пальцы на ногах, и тяжелеет в груди. Брайан наклоняется вперед, нависает над парнем, касаясь губами его плеча, и произносит:
– Посмотри на меня.
И парень, наконец-то, перестает делать вид, будто верит, что Брайан обращается к нему.
Джастин больше не отводит взгляда. Он старается, правда, старается. Даже когда его прошибает пот, даже когда начинает дрожать рука, даже когда Брайан принимается толкаться быстрее, даже когда он совсем входит в раж. Даже тогда он старается не потерять темп, двигает по члену кулаком, впивается зубами в ладонь, чтобы как-то вытерпеть эту боль, граничащую с удовольствием, и смотрит на Брайана, замечая, что глаза его становятся все темнее и глубже.
– Даа… Трахни меня, – выплевывает парень, и Брайан зажимает ему рот ладонью.
– Давай же, давай! – хрипло командует он Джастину.
И Джастин, задыхаясь, толкается в собственную руку и чувствует себя так, словно с него содрали кожу. Он сейчас слишком открыт, слишком уязвим, и челюсть уже болит от того, как сильно сжимаются зубы, но он не отводит взгляда, смотрит Брайану в глаза и постанывает, и чувствует, что вот оно, уже близко… И вот, может, сейчас, если только получится чуть быстрее, чуть дольше…
И в эту секунду рука предает его, выгибается в судороге и решительно отказывается подчиняться.
Джастин еще пытается продолжить левой, но уже без особой охоты. Волосы у него взмокли и слиплись, в легких жжет, рука болит и бедра ноют. И Джастин просто откидывается на спинку кресла, старается выровнять дыхание и слушает, как Брайан подводит парня к финишу, как влажная плоть шлепается о плоть, как из глоток вырываются придушенные стоны.
Когда Брайан и подснятый им парень валятся на кровать этаким месивом из взмокшей отяжелевшей плоти и вздувшихся мышц, Джастин сбегает в ванную и там усилием воли пытается избавиться от эрекции, чтобы можно было пописать. Затем он массирует руку, стараясь вернуть ей подвижность, хотя по опыту прекрасно знает, что она теперь такой и останется – до особого распоряжения.
Когда он выходит из ванной, парня в номере уже нет, а Брайан лежит, растянувшись под простыней, и курит.
– Быстрое тестирование, время пошло, – говорит он. – Ты кончил?
– Ага, – врет Джастин.
Брайан выпускает изо рта облачко дыма. Оно реет над кроватью, постепенно рассеиваясь в воздухе.
– Ответ F, – говорит он. – Ты врешь.
– Ага, – Джастин пожимает плечами. – Но все равно спасибо за попытку.
– Что ж, – сообщает Брайан, сминая сигарету в пепельнице. – Вылезать из кровати и везти тебя домой я не стану.
А затем он отдергивает простыню и хлопает ладонью по свободной половине постели.
Джастин, особо не раздумывая над этим предложением, стаскивает штаны, стягивает через голову футболку и валится на кровать. Лодыжки их соприкасаются, Брайан берет в ладони его руку и начинает пальцами разминать мышцы, сильно, но нежно. А Джастин целует его – главным образом потому, что может это сделать, – и чувствует привкус виски, табака и секса.
Брайан оглаживает ладонью его задницу, прикасается к лицу. Движения выходят неторопливыми, и все же Джастин трется промежностью о его бедро и делится с ним глухими ленивыми стонами. Как-то так они и засыпают – с полуоткрытыми ртами, спутанными руками и ногами и головами, лежащими на одной подушке.
***
В ту ночь Джастину снятся прикосновения, взрывы и охваченные пламенем комнаты, дикие глаза и щекотный шепот, пальцы и кубики льда на коже. А еще – сверкающие сверхновые. И, кажется, часы до сих пор тикают, но, если честно, он их уже не слышит – слишком громко грохочет в ушах сердце.
Когда Джастин просыпается – все еще под боком у Брайана – в трусах у него влажно и липко.
Комментарий к Глава 3
* Огромное спасибо моему дорогому дружочку fridaypm за помощь с этим диалогом и дикий ржач в процессе.
** Доктор Сьюз – американский детский писатель, автор книжек «Для самых маленьких». https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%94%D0%BE%D0%BA%D1%82%D0%BE%D1%80_%D0%A1%D1%8C%D1%8E%D0%B7
*** Сверхновая звезда https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A1%D0%B2%D0%B5%D1%80%D1%85%D0%BD%D0%BE%D0%B2%D0%B0%D1%8F_%D0%B7%D0%B2%D0%B5%D0%B7%D0%B4%D0%B0
========== Глава 4 ==========
Все дело в том, что до того, как Брайан вернулся, Джастин не помнил свой последний поцелуй. И с кем в последний раз трахался, и кому отсасывал, и кто отсасывал ему, не помнил тоже. Кого он в последний раз брал за руку, когда его в последний раз обнимали…
Он давно уже об этом не думал. Сто лет уже не лежал ночью, глядя в потолок и твердя себе, что все эти случаи, все эти последние разы, возможно, – только возможно! – были у него с Брайаном.
Проснувшись, Брайан хватается руками за изголовье кровати, потягивается по-кошачьи, так, что хрустят суставы, и даже почти мурлычет. Он медленно приоткрывает глаза, щурится – в уголках глаз собираются мелкие морщинки. Почесывает грудь, трется ухом о плечо и приподнимает простыню, скрывающую его тело.
А затем бормочет сонно:
– Это ты так выпрашиваешь завтрак?
Его член с влажным хлюпом выскальзывает у Джастина изо рта.
– Это – и есть завтрак, – отвечает Джастин, смотрит на Брайана из-под ресниц, ухмыляется и рассеянно водит рукой по его члену.
Скорее всего, ему осталось провести с Брайаном не так уж много времени. Что ж, хотя бы про этот последний раз гадать больше не придется.
Брайан тянется за сигаретами, закуривает, скребет ногтями по груди, потом по животу, и, наконец, его пальцы пробираются Джастину в волосы, прикасаются к коже головы, не давят, просто ощущаются – теплые. Брайан выпускает изо рта облачко дыма и вместе с ним выдыхает:
– Что ж, тогда поторопись, пока он не остыл.
И Джастин давится смехом, а затем снова накрывает его член ртом, водит по нему языком, смыкает губы чуть сильнее, берет чуть глубже, трогает пальцами нежную мошонку, сглатывает и слегка поворачивает голову, словно свинчивая губами крышечку с бутылки. Брайан очень быстро забывает про сигарету. Она медленно догорает в пепельнице, он же отшвыривает прочь простыню, обхватывает рукой Джастинов подбородок и, сдвинув брови, следит за ним чуть припухшими со сна глазами.
Кончая, Брайан проводит пальцем по впадине под Джастиновой скулой. Поджимает пальцы на ногах и вскрикивает, запрокинув голову к потолку. Его вкус не изменился, он все такой же, плотский и резкий – вкус Брайана.
– Подумать только, а я почти и забыл, как ты желаешь доброго утра, – говорит он и, усмехаясь, прикуривает новую сигарету.
Джастин кладет голову ему на живот. Его вовсе не нервирует то, что Брайан заговорил о прошлом.
– Я кончил, – сообщает он, ведя пальцами по дорожке волос, спускающейся от пупка вниз. – Ночью, во сне.
Брайанов живот у него под щекой вздрагивает от беззвучного смеха.
– Тебя посетила влажная ночная фантазия?
– Со мной тысячу лет такого не бывало, – пальцы Брайана перебирают его волосы, и Джастин позволяет себе закрыть глаза, втягивает носом сигаретный дым и признается. – Ничего, кроме кошмаров, не снилось. С тех самых пор.
Брайан в ответ лишь хмыкает.
– Вот что в тот раз случилось с моим лицом.
Джастина уже снова клонит в сон. Почти задремывая, он рассказывает Брайану о том, как очнулся в холле своего дома. И продолжает говорить, даже когда пальцы Брайана вздрагивают и прекращают двигаться, запутавшись у него в волосах. Временами Джастин замолкает, чтобы послушать, как что-то ворчит и булькает у Брайана в животе. И, наконец, заканчивает свой рассказ:
– Вот как-то так.
– Лунатизм – это опасно вообще-то, – говорит Брайан.
Но Джастин беззаботно отмахивается.
– Да ничего страшного. Я теперь просто запираюсь на ночь.
Брайан глубоко вдыхает, и грудь его вздымается у Джастина под головой. Когда он снова начинает говорить, голос его звучит громче, четче. Не то чтобы резко, нет, он просто какой-то острый, колючий, как зазубренное лезвие.
– Я тебе не врач, – говорит он.
И Джастин, вздрогнув, открывает глаза, поднимает голову, пристально смотрит на Брайана и отвечает.
– Это хорошо. Потому что я тебе не пациент.
Брайан отводит взгляд, выкатывается из-под него, опускает ноги на пол и тянется за штанами.
– Верно ведь? – спрашивает Джастин.
Он очень не хочет слышать ответ на этот вопрос, смотрит Брайану в спину и едва сдерживается, чтобы не прикрыть уши ладонями.
– Крутым пацанам нужен крутой завтрак, – только и говорит Брайан.
Затем он бросает Джастину его джинсы, а сам удаляется в ванную.
***
В воскресенье Джастин едет вместе с Эмметом на обед к Деб.
Накануне ночью он пытался заново проиграть то, что случилось с ним у Брайана в номере. Мастурбировал, пока не заболели мышцы, и руку не скрутило. Но когда он проснулся, в трусах у него не было влажно и липко. Нет, пробуждение прошло в штатном режиме, не считая бонуса в виде негнущейся руки и синих яиц.
В общем, понятно, что в воскресенье Джастин не в лучшем настроении.
У Деб он садится на ступеньку лестницы и оттуда наблюдает за людьми в гостиной – не потому, что иначе не может, просто сейчас ему так больше нравится. Его мать еще не приехала, ну а если Брайан явится вовремя, где-нибудь, наверное, землетрясение случится, так что пока в сборе только завсегдатаи – Линдси, Майкл и Бен, Эммет и Джастин, Дебби и…
Просто Дебби.
– Детка, говорят, ты там, в кафе, на хуй, с ног сбиваешься? – спрашивает она.
Джастин пожимает плечами и принимается теребить затяжку на рукаве толстовки.
– Все там нормально.
Больше никто его не дергает. Все, наверное, думают, что он хочет, чтобы его оставили в покое. На самом же деле, ничего подобного. Он просто не сводит глаз с входной двери, словно ястреб добычу, выслеживает Брайана. И лелеет в голове гениальный план – при первой же представившейся возможности утащить его наверх и засунуть язык ему в глотку.
Когда на лестницу, на пару ступенек выше него, усаживается Эммет, Джастин уже нетерпеливо грызет палец и дергает коленом.
– Ты сегодня ужасно тихий, – замечает Эммет.
– Я всегда ужасно тихий, – отзывается Джастин.
– С недавних пор – нет, – возражает Эммет.
И Джастин объясняет:
– Я жду, когда придет Брайан, хочу ему отсосать.
– Оу, ну тогда ладненько, – говорит Эммет.
Джастин кивает, все так же грызя ноготь и не отрывая взгляда от двери. Эммет обнимает руками колени и через пару минут спрашивает:
– То есть вы с Брайаном…
– Я просто хочу отсосать Брайану, – вносит ясность Джастин. – Кольцами мы не обменивались.
– Милый… – начинает Эммет и осекается. – А впрочем, ладно.
– Что?
– Да ничего, – отмахивается Эммет.
Джастин оборачивается к нему и сердито хмурится.
– Ну, теперь я просто обязан узнать.
– Притворимся, что я ничего не говорил.
– Я теперь все время буду об этом думать.
– Пупсик!
– Всю неделю, а, может, вообще до конца жизни.
– Да там ничего важного.
– И даже лежа на смертном одре, – трагически провозглашает Джастин, – я буду гадать: «Что же такое Эм в тот раз хотел мне сказать?» А потом так и умру в неведении…
– Ох, Иисус, Мария, Иосиф, хорошо!
Эммет поджимает губы, закатывает глаза, набирает в грудь побольше воздуха, а Джастин придвигается к нему ближе, готовясь слушать.
И тут открывается входная дверь.
Джастин мигом взмывает на ноги, беспечно бросив Эммету:
– Ой, ладно, давай в другой раз!
С этой минуты для него существует только Брайан. Джастин всем телом подается вперед, твердо намеренный ухватить Брайан за член, утащить наверх и там уткнуться лицом ему в пах и заново опробовать некогда освоенную им технику глубокой глотки, но в этот момент…
В этот момент вслед за Брайаном в дом входит Тэд.
Джастин резко отшатывается назад, и пятки его кроссовок со стуком приземляются обратно на ступеньку.
Брайан и Тэд стоят бок о бок, и это так странно. Последний раз Джастин видел Тэда почти год назад, и тогда он выглядел так себе.
Так что, наверное, тот факт, что в этот раз, взглянув на него, Джастин думает: «Господи, да это ж пиздец какой-то!», кое о чем говорит.
Брайан снимает солнечные очки, смотрит на Джастина, а потом взгляд его скользит куда-то за его плечо, чуть выше и правее.
Эммет спускается на две ступеньки и останавливается рядом с Джастином. Джастину знакомо это выражение лица – сомкнутые в тонкую линию губы, застывший взгляд. Он вспоминает, как сам месяц назад находился на том же месте, как все пристально наблюдали за ним, изучали, жалели. А он чувствовал себя таким одиноким, таким измученным вечно саднящей болью, что не мог даже сам себе в этом признаться.
А потом Джастин вдруг с опозданием замечает, что схватил Эммета за руку.
Кисти их соединяются, как детали паззла, – сплетаются пальцами, соприкасаются костяшками. Наверное, в этот момент в мире нет двух других людей, понимающих друг друга лучше, чем они. И, может быть, нельзя сказать, что они с Эмметом сейчас вдвоем выступают против целого мира, но Джастин уж точно встанет с ним плечом к плечу, потому что знает, каково сейчас Эму. Ему холодно. И трудно. И кругом только разочарования, смерть, неудачи, тьма и несправедливость. А любовь – она, может, и есть, да, может, она и существует, но он больше ничего такого не чувствует и даже пробовать не хочет.
И потому, несмотря на то, что мозг Джастина посылает сигнал – срочно создать дистанцию между их с Эмметом руками, все остальные части тела отказываются ему подчиняться.
– Эммет, – произносит Тэд.
Эммет до боли сжимает руку Джастина и отзывается непривычным, безжизненным голосом.
Тэд не решается даже посмотреть ему в глаза.
– Ну, как дела?
– Теперь уже лучше, – отвечает Эммет.
Выражение лица у Тэда нисколько не меняется.
– Приятно слышать.
– Не сомневаюсь.
Тэд прочищает горло, отворачивается, здоровается со всеми остальными. Он весь какой-то дерганный, лицо белое, как простыня, а глаза красные. И Джастин чувствует, как в груди у него постепенно, из крохотного семечка, начинает разрастаться ярость. Он крепче вцепляется Эму в руку, чтобы не броситься на Тэда и не вцепиться ему в глотку.
Взглянув на Брайана, он утаскивает Эммета в кухню и усаживает его рядом с собой, так и не выпуская его влажную теплую ладонь.
Брайану ему тоже хочется врезать.
– Детка, – говорит Деб. – Твоя мама еще не пришла, мы пока не можем сесть за стол.
– Да похуй, – отвечает Джастин.
Он наваливает себе полную тарелку картофельного пюре и горошка, шлепает сверху кусок говядины и тянется за булочкой.
Деб пожимает плечами:
– Похуй так похуй.
И все начинают рассаживаться вокруг стола, подходят к нему, один за другим, настороженно переглядываясь.
У Эммета такой вид, будто его вот-вот стошнит.
– Итак? – говорит Линдси, раскладывая на коленях салфетку.
– Итак… – повторяет Майкл.
И Тэд вслед за ними тоже произносит:
– Итак…
А затем повисает кромешная тишина. Слышно только, как вилки бренчат о тарелки, как шаркают под столом ботинки, как кто-то пьет воду глубокими жадными глотками, а кто-то принюхивается. Как вздыхает Брайан. Джастин не знает, как долго все это длится, чувствует только, что напряжение все растет и растет, и, наконец, становится таким густым и тяжелым, что каждый выдох уже кажется криком.
Он успевает уничтожить примерно половину картофельной горы в своей тарелке, когда все случается.
– Если хоть один из вас сейчас не заговорит, я пошел отсюда, – предупреждает Брайан.
Никто не произносит ни слова.
– Ладно, тогда начну я, – вилка Брайана со звоном падает на тарелку. Промокнув рот салфеткой, он заявляет. – Все вы – жалкие, эмоционально нестабильные куски дерьма.
Все, сидящие за столом, после этого заявления настолько синхронно втягивают воздух, что, кажется, весь кислород в комнате заканчивается. Восемь пар легких вбирают его без остатка – это их хозяева готовятся сказать Брайану, куда именно и насколько глубоко ему засунуть свое мнение.
Но не успевают.
– Возьмем, скажем, Деб, – продолжает Брайан, вставая из-за стола.
– С хуя ли… – пытается вклиниться она, но Брайана уже не свернуть.
– … которая с тех пор, как умер Вик, заходила в кафе ровно два раза. Это я еще не говорю о том, что она каким-то невероятным образом умудрилась проебать единственную в обозримом будущем возможность заполучить в личное пользование член, – Дебби, вспыхнув, ошарашено таращится на него, и Брайан добавляет. – Да, милая моя, я знаю о Мистере Ноль-Два и о том, что у вас с ним не заладились «интимные отношения».
– Брайан, прекрати это, – говорит Майки.
– Или вот Майки, – продолжает Брайан, – который все еще пашет, как проклятый, в старом добром «Биг Кью». Ну, хоть нашел себе товарища по несчастью, и на том спасибо.
– Или, скажем, Тэд, – Брайан указывает на Тэда рукой, и тот втягивает голову в плечи. – Не знаю даже, стоит ли об этом упоминать, но, кажется, я так и не успел поблагодарить тебя за то, что ты спиздил деньги со счета моего сына. Надеюсь, ты хотя бы успел всласть натрахаться, прежде чем у тебя совсем мозги отшибло.
– Теперь Линдси, – ноздри у той раздуваются, глаза мечут молнии. – Сколько времени прошло с тех пор, как ты в последний раз выходила из дома? И – мне просто любопытно – это было до того, как твоя счастливая лесбийская семейка развалилась, или после?
– Или вот Эммет, наша прекрасная принцесса, которую угораздило влюбиться, а затем вдруг осознать, что у каждого из нас есть шанс в один прекрасный день скатиться в полное дерьмо и стать жалкой пародией на человека. И которая никак не может пережить этого открытия.
– Ах, да, и, конечно же, Джастин, – в заключении добавляет Брайан. – Наше ясное Солнышко, наш будущий великий художник, наш Король «Вавилона». Который по улице не может пройти, не заработав приступ гипервентиляции. Который даже не пытается что-нибудь сделать со своей рукой. Который за три года ничего лучше, чем палка-палка-огуречик не нарисовал. Который даже подрочить сам себе не в состоянии!
Помолчав, Брайан переводит взгляд на Бена и говорит:
– Тебя я толком не знаю.
– Ничего страшного, – отзывается Бен. – У меня все в порядке.
– А в чем, собственно, суть? – ледяным тоном спрашивает Майкл. – Ты все это с какой-то целью говоришь или просто собрал нас тут, чтобы критиковать и оскорблять?
– Суть – если это еще не предельно ясно, – отвечает Брайан, – в том, что при всем при этом вы такие благостные, что меня блевать тянет.
Дебби, наконец, отбрасывает салфетку, вскакивает на ноги и говорит Брайану:
– Кто тебя просил совать свой…
Брайан, отмахиваясь от нее, опускается обратно на свой стул.
– Джастин меня об этом уже спрашивал. Может потом вкратце пересказать тебе, что я ему ответил.
Линдси, вздернув вверх подбородок, говорит:
– Мы справляемся, как умеем, – Деб и Майки шумно выражают свое одобрение. – Легко тебе говорить. Тебе-то ни за что в жизни не приходилось бороться…
– Бороться? – Брайан, упираясь кулаками в столешницу, наклоняется вперед и едва не смеется ей в лицо. – Вы – не борцы. Вы и понятия не имеете, что значит бороться. Гребанный Вик Грасси – тот был борец. А вы? Я, блядь, не знаю, кто вы такие, но уж точно не борцы.
При упоминании о Вике все опускают глаза в свои тарелки. Деб плюхается обратно на стул и, комкая в руке салфетку, смотрит на блюдо в центре стола.
– А где был ты?
Тихо-тихо. Это даже не шепот, так, шипение какое-то. Но Брайан тут же вскидывает голову и встречается глазами с Джастином. Джастин чувствует, как трясется у него рука, но не может разобрать, это она сама или ей передается дрожь руки Эммета.
Ну и вцепились же они друг в друга, точно, синяков наставят.
– Где был ты, – спрашивает Джастин, – когда Мел бросила Линдси? Когда об ориентации Майкла узнали на работе? Когда Тэд впервые затянулся метом? Когда Эммету некуда было податься? Он несколько дней с постели встать был не в состоянии, ты об этом знал? – Рука трясется все сильней. – Где был ты, когда меня… – добавляет Джастин.
И Брайан отводит глаза.
А Джастин выдергивает руку у Эммета, хватает свою тарелку и запускает ее по столу в сторону Брайана. Тарелка бьется о его грудь, подскакивает, и Брайану на пиджак выплескивается бледно-желтое картофельное пюре и темная подливка.
А Джастин, шлепнув ладонью по столу, рявкает:
– Посмотри, блядь, на меня!
Брайан опирается локтями о стол, опускает подбородок на руки и смотрит на Джастина подчеркнуто ничего не выражающим взглядом.
И Джастин, снова треснув кулаком по столу, спрашивает:
– Где был ты, когда мне дали по голове, Брайан? Где был ты, когда я лежал в больнице, в коме? Где был ты, когда я пришел, наконец, в себя и собственного имени не мог вспомнить, зато твое у меня прямо с языка не сходило, и всего в двух сочетаниях – «Где Брайан?» и «Хочу к Брайану!»
Ноздри Брайана вздрагивают. Все, собравшиеся за столом, смотрят то на одного из них, то на второго, выжидая, что будет дальше.
Брайан молчит, и Джастин сам отвечает за него:
– А, ну конечно. Ты был очень занят – тебе ведь надо было поскорее выебать весь Манхеттен. Ну, раз так, если не возражаешь, я бы хотел спокойно пообедать с дорогими мне благостными эмоционально нестабильными кусками дерьма. Потому что, может, мы и не самым лучшим образом справляемся с нашими проблемами, но мы, по крайней мере, в нужный момент всегда оказываемся рядом, чтобы протянуть друг другу руку помощи.
Джастин откидывается на спинку стула. На шее бешено пульсирует венка. Эта речь должна была бы сработать, как катарсис, но, к несчастью, ничего такого не произошло.
Ему до сих пор больно.
Эммет трижды проводит ладонью по его колену, а потом сует в рот ложку горошка. И все остальные, явно вполне удовлетворенные этой отповедью, тоже снова принимаются жевать. Деб просит передать ей вон те гребанные булочки, Линдси подливает себе в стакан еще вина, Тэд вгрызается в кусок говядины, а Бен трясет солонкой над тарелкой.
Один Майкл, наморщив лоб, смотрит, как Брайан отодвигается от стола. А затем произносит, не спуская с него глаз:
– Здесь он был.
Брайан, как раз пытавшийся отчистить пиджак, комкает в руке салфетку, швыряет ее в Майкла и, ткнув пальцем в его сторону, говорит:
– Не вздумай!
Но Майкл уже оборачивается к Джастину.
– Он приехал, ясно? На следующий день после того, как на тебя напали.
– Майки, – предостерегающе произносит Брайан, но того уже не остановить, он рвется в бой.
– Он пробыл здесь целую неделю.
Вилка подпрыгивает у Джастина в руке. Обернувшись к Брайану, он смотрит на него расширенными глазами и медленно выговаривает:
– Что?
– Ну что ж, Деб, спасибо за обед.
Брайан успевает только обойти стол. В ту же секунду Джастин вырастает перед ним и толкает его рукой в грудь.
– О чем он говорит? – спрашивает он.
Это ведь не может быть правдой. Если бы это было правдой, он бы об этом знал. Ведь знал бы, верно?
Брайан опускает руку ему на плечо и глумливо ухмыляется.
– Я был здесь душой, дорогой мой!
И Джастин сразу все понимает и вцепляется рукой Брайану в рубашку, чтобы не дать ему отойти.
– Почему?.. Что произошло? Почему ты не сказал? Вернее… почему никто мне ничего не сказал?
Он обводит взглядом сидящих за столом и замечает, что у всех, кроме Майкла, такой же ошарашенный вид.
– Почему же ты не?.. – начинает Джастин, но договорить не успевает.
Потому что в этот момент открывается входная дверь. Все оборачиваются и видят Дженнифер, которая пытается одновременно управиться с дверью, сумочкой и блюдом с кассероле.
Запыхавшаяся от быстрого шага, она весело улыбается и спрашивает:
– Надеюсь, я не слишком опоздала?
Джастин моргает, бросает взгляд на Брайана и вдруг вспоминает, какие у его матери были глаза в день похорон, сколько в них было страха и неуверенности.
– Да вы, блядь, издеваетесь что ли? – выплевывает он.
Брайан глубоко вздыхает и прищелкивает языком – словно ставя точку.
– Да ну на хуй, – как ни в чем не бывало говорит он и выдергивает из рук Джастина полу своей рубашки, высвобождаясь.
А Джастин, схватившись рукой за живот, сглатывает желчный привкус во рту. Это даже не удар в солнечное сплетение, нет, это как будто в него врезался чугунный шар, которым сносят дома. Все трещит по швам и разлетается на куски.
Брайан проходит мимо озадаченно моргающей Дженнифер и хлопает дверью так, что в окнах звенят стекла.
– Я что-то потерял нить, – произносит кто-то у Джастина за спиной.
Тэд, наверное, а, может, Бен.
А мать его спрашивает:
– Я что-то пропустила?
Джастин к этому моменту успевает достаточно придти в себя, чтобы схватить свою куртку со спинки стула, но голос у него все же срывается:
– О да, ты пропустила кое-что крайне важное, но я тебе об этом не расскажу, – он сует руки в рукава куртки, наблюдая, как сереет материнское лицо. – Буду, знаешь, этак молча сидеть и смотреть, как ты мучаешься. Целых три года! Люди ведь так обычно и поступают, верно?
– Джастин… – начинает она.
Лицо у него уже мокрое.
– Я, блядь, на тебя сейчас даже смотреть не могу! – выплевывает он.
Хлопнув дверью, выскакивает на крыльцо и чувствует, как что-то у него внутри лопается, разлетается и складывается в нечто совершенно иное, нечто незнакомое, и чудесное, и в то же время уродливое, в нечто из серии «все-могло-бы-быть-иначе».
***
Все дело в том, что у себя в голове, в душе и в мечтах Джастин все еще остается художником. Такое не стирается, сколько бы времени ни прошло. Глядя на людей или предметы, он все еще видит в них искру, которая может разжечь в них жизнь, сделать их интересными, прекрасными или уродливыми.
Два года назад Джастин однажды посмотрел в зеркало и понял, что не узнает человека, глядящего на него оттуда. В тот же день он избавился от этого зеркала – это, наверное, было одним из самых легких решений в его жизни.
Крис Хоббс сделал его уродливым.
Сегодня Джастин разбивает новое зеркало, то, что купил две недели назад в сэконде на Хиллари-стрит, потому что все снова изменилось, потому что из зеркала на него больше не смотрит уродство.
Брайан Кинни делает Джастина прекрасным.
Он не просил об этом, и о том, чтобы ему дали по голове, тоже не просил. Это просто случилось – такой вот не особенно любопытный факт из Путеводителя по жизни Джастина Тейлора. Да, уродство случается, и к этому Джастин давно привык. Но теперь он видит, что и красота случается тоже, а он успел уже забыть, как она выглядит, как ощущается, забыть, что его мозг тут же пытается разложить ее на составляющие, яркие краски и четкие мазки, а руки сами тянутся запечатлеть. Но не могут.
Джастин знает теперь, что даже самую ослепительную красоту можно изгадить уродством, и это…
Это самое горькое открытие в его жизни.
Он отчаянно желал бы вернуться в прошлое, снова стать семнадцатилетним, восторженным и наивным, или девятнадцатилетним, бесчувственным и вялым, но деваться некуда, приходится довольствоваться тем, что есть. А есть у него сейчас только разбитое зеркало и наволочка, в которую можно собрать осколки.
– Это ты его прогнала, верно?
Мать осторожно переступает через поваленный стул, обводит глазами комнату и прижимает пальцы ко рту.
– Джастин.
– Что ты ему сказала?
Джастин больше не злится. Он вернулся домой, содрал со стен обои, расшвырял по комнате таблетки, расколошматил кофейник, пинал ногами телевизор, пока тот с грохотом не рухнул на пол, но к его разочарованию все же не разлетелся на куски, потом занялся столом и стульями…
Теперь он ужасно устал.
Мать вздыхает, поднимает с пола стул, садится на него и говорит мягко:
– Ничего такого, что в каком-то смысле не было бы правдой.
Джастин раскручивает зажатую в руке наволочку, край ее все туже и туже затягивается вокруг его пальцев.
– И ничего такого, что в каком-то смысле не было бы неправдой, – добавляет мать.
– По-кон-крет-ней, – приказывает он.
– Я сказала, что тебе нужно найти мальчика своего возраста, – наволочка в руке крутится все быстрее. – Что вы хотите от жизни разных вещей, и что я боюсь, что из-за этого у вас ничего не получится. И что если бы он сказал тебе «да» и был с тобой в тот вечер…
В глазах Джастина сверкают молнии:
– Ты не можешь этого знать!
– Не могу, – грустно улыбается она. – Но ведь не то чтобы это было так уж невероятно. Полагаю, мы все тогда так думали.
– То есть ты заронила в него искру совершенно беспочвенного сомнения и раздувала ее до тех пор, пока он во все это не поверил?
– Это не составило особого труда, – говорит она.
И тогда Джастин смеется. Смех выходит совсем не веселый – мрачный, безнадежный. Затем он раскручивает наволочку в обратную сторону и разглаживает пальцами морщинки.
– Джастин, я не горжусь тем, что сделала. Но я всего лишь человек, а это был самый страшный момент в моей жизни. Я верила, что поступаю, как лучше.
– Что еще? – негромко произносит он. – В чем еще ты меня обманывала, чтобы сохранить иллюзию, что держишь ситуацию под контролем?
– Он мне звонит, – отвечает мать.
Джастин, кажется, сто лет не чувствовал себя таким отвратительно юным.
– Часто?
– Сначала – да, каждую неделю. Потом стал реже – раз в пару месяцев.
– Он спрашивает обо мне?
– Нет, ни разу не спрашивал, – она вздыхает. – Он спрашивает о том, как обстоят дела на рынке недвижимости, о результатах выборов. О том, что вообще тут у нас происходит. Иногда мы обсуждаем цены на нефть. И все же, – добавляет она, – несмотря на то, что он ни разу не задал прямого вопроса, думаю, нельзя сказать, что он не спрашивает о тебе.
– И что ты ему рассказываешь?
– Хорошее.
Джастин обводит глазами комнату, смотрит на перевернутое мусорное ведро, на заляпанное окно, на разломанную мебель, на блестящие осколки зеркала, что рассыпаны по вытертым половицам до самой двери в ванную.
И недоверчиво фыркает:
– Что, например?
– Что ты очнулся, – внезапно резко, сердито отзывается мать. – Что впервые встал на ноги, первый раз сам поел. Что ты окончил школу. Переехал в собственную квартиру, нашел работу. Что у тебя появился первый бойфренд, что у тебя хорошие результаты МРТ. Что твоя жизнь больше не крутится вокруг Брайана Кинни.
