Текст книги "Пылающие комнаты (ЛП)"
Автор книги: ohmyjetsabel
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)
Постепенно он начинает различать очертания и звуки, и трепет дыхания на его волосах. Пальцы Брайана перебирают пряди, губы касаются макушки.
– Все хорошо.
Ласка, замаскированная под раздражение.
Моргнув, Джастин начинает различать лица людей, столпившихся в боковом проходе. Их там слишком много, всех и не рассмотришь. Мать испуганно таращит глаза. Деб, Линдси, Бен, Эммет…
Он вздрагивает, с трудом отцепляет руку от Брайанова пиджака, вытирает щеки. Движения выходят резкие, рваные. Джастин жадно глотает воздух и отпускает себя, позволяет себе дрожать, ощущать запахи, видеть, слышать, дышать.
Позволяет Брайану к нему прикасаться.
– Все хорошо, – рот словно покрыт изнутри наждачной бумагой, голос выходит резкий, отрывистый, неловкий, скрипучий.
Общий вдох облегчения чувствуется, кажется, всей кожей.
Наконец, они начинают расходиться, отступают один за другим, переживая некую смесь шока и досады. Джастинова мать садится прямо за ними. И вот в проходе остается только Деб.
– Ты не мог, конечно, как нормальный человек просто принести ему гребанные цветы, верно?
***
Церемония очень красивая.
Ну, наверное.
Джастин вообще-то точно не знает, потому что Брайан продолжает перебирать его волосы. Пока идет служба, он дважды вздыхает, один раз откашливается и один раз закидывает ногу на ногу. А еще он теплый, надежный, и пахнет от него восхитительно и до сих пор знакомо.
Джастин засыпает прямо вот так, привалившись головой к Брайанову плечу. Рука Брайана обвивает его шею, а пальцы сначала ерошат волосы, а потом добираются до кожи головы и принимаются аккуратно надавливать, массировать, успокаивать.
Джастин не знает, сколько проходит времени. В голове шумит – но не то чтобы неприятно. Так бывает, когда впервые затягиваешься сигаретой или слишком надолго задерживаешь дыхание. Все зудит. Шея, запястья, коленки, мышцы, которые он давно уже не задействовал.
Когда он просыпается, вокруг темно. В часовне пусто, а пальцы Брайана все еще перебирают его волосы.
И вдруг резко замирают.
– Джастин? – мама. – Мне пора идти.
Она стоит в футе от него, чуть наклонившись вперед, и смотрит большими глазами, в которых даже с такого расстояния читается вопрос.
– Хорошо.
Шепотом, чтобы не разрушить что-то слишком непрочное, слишком хрупкое. Не двигайся слишком быстро, не говори слишком громко – еще спугнешь.
Она улыбается, но в глазах ее теперь мелькает сомнение – и страх.
– Я позвоню.
Она кивает.
Когда она уходит, пальцы Брайана снова приходят в движение – просто легонько поглаживают, нежно и неторопливо.
– Хочешь уйти? – спрашивает он.
– Нет, – быстро отвечает Джастин.
Прижимается теснее и вдыхает запах ткани, что трется о его щеку.
Пальцы Брайана продолжают двигаться.
***
И все же навечно тут не останешься. Приходят уборщики и начинают собирать цветы и венки, протирать скамьи, мыть пол. Часовня закрывается, и Джастин поворачивает голову, утыкается лицом Брайану в плечо, нюхает, вздыхает и решает про себя, что пусть лучше Брайан разрушает это их единение.
Брайан не раз причинял ему боль – прогонял, отвергал, отталкивал, давал обидные прозвища, никогда не делал выбор в его пользу – так, снисходил, если не подворачивалось ничего получше. А потом вообще уехал и не позвал Джастина с собой, только велел на прощание идти вперед и не оглядываться. И сам тоже не оглядывался – он так ни разу и не приехал, ни когда Джастин был в больнице, при смерти, ни когда его, наконец, выписали домой. И все же то, что Брайан проделывает сейчас, оказывается больнее всего.
Сейчас он встает, разом разрушая все установившиеся между ними формы контакта, одергивает пиджак, разглаживает морщинки на ткани и потягивается.
И это ужасно больно. А ведь на этот раз Брайана даже и обвинить не в чем.
Джастин не жмется к нему, не вцепляется в руку, не виснет на локте. Просто идет вслед за Брайаном к машине, скрестив руки на груди, дрожа и стуча зубами.
– Ты пропустил похороны.
Брайан, закурив, широко разводит руками, словно бы говоря – вот он я, не нравится, не ешь.
– Думаю, Вику было бы на это насрать.
До дома Джастина они едут молча, как и в прошлый раз. Только сегодня Брайан не выходит вслед за ним из машины, даже двигателя не глушит.
В эту ночь Джастину снится худший кошмар за всю его жизнь.
Просыпается он от того, что падает на пол, валится на него ничком. И в первый момент не может даже понять, отчего ему так больно – от удара или от самого сна. Но затем боль охватывает всю щеку и расползается дальше, заполняя черепную коробку. И Джастин орет так, что слышат его, должно быть, все четырнадцать этажей.
И только поднявшись на трясущиеся ноги, он вдруг понимает, что находится в холле здания. Пару минут он стоит там, растерянно оглядывается, моргает сонными глазами, дрожит, трет лицо и старается выровнять дыхание.
Потом он возвращается в свою квартиру и на ходу чувствует, как гудят ноги. Этому может быть только одно объяснение – он слишком сильно отталкивался ими от пола на бегу. В первый раз – в первый раз за все это время – он попытался убежать от кошмара.
Раньше он только прятался.
Комментарий к Глава 1
* «Чарльз в ответе» – американский ситком 80х годов. https://www.kinopoisk.ru/film/89599/
========== Глава 2 ==========
– Фиолетовый – не твой цвет, – Брайан искоса поглядывает на очередь за своей спиной, замечает, что та растет, и ухмыляется. – Я, наверное, должен поинтересоваться, каково пришлось твоему противнику?
Джастину не сразу удается понять, о чем это он. Сообразив, наконец, он трогает пальцами припухшую скулу и пожимает плечами.
– Я упал.
– Да ты что? С лестницы? Или на дверь налетел? Мы вроде уже установили, что твои потуги на оригинальность принимают разрушительные формы. Я прямо-таки разочарован.
– Из-за тебя очередь собирается.
– Почему ты здесь?
Джастин вздыхает, наклоняется поближе к микрофону и, почти касаясь его губами, объясняет:
– Понимаешь, это называется «работа». Я прихожу сюда, обслуживаю посетителей этого заведения, а мне, в качестве компенсации за потраченное время, платят деньги. Могу схему нарисовать, если до тебя так не доходит…
– Все такой же умник, – отзывается Брайан. – Приятно слышать. Но я спрашивал, почему ты работаешь здесь, вместо того, чтобы…
– Если ты тут собираешься толкнуть мне мотивирующую речь о том, что я должен исполнить свою голубую мечту и стать художником, то можешь не трудиться. Этот поезд давно ушел.
Брайан, усмехнувшись, отводит глаза и трогает пальцем уголок рта.
– Вообще-то я собирался обратить твое внимание на тот факт, что кафе «Либерти» от закрытия отделяет всего один недовольный клиент. А ведь сейчас полдень. Самый наплыв. У Деб прошлой ночью случился нервный срыв, а прикрыть ее некому. Ни ее, ни двух других официанток, которые сегодня внезапно сказались больными. Это, вероятно, такой эвфемизм для обозначения похмелья.
– О, ну, понимаешь ли, – Джастин откашливается и с раздражением наблюдает за тем, как очередь за спиной Брайана становится все длиннее. – Я тут ничем не могу помочь.
Тот пожимает плечами.
– Еще как можешь.
Джастин делает глубокий расслабляющий вдох. Он не даст Брайану до себя докопаться, ни в коем случае.
– Мне не справиться с тарелками. И с кофейником. К тому же кафе – тесное, и народу там полно. Ах, да, и у меня уже есть работа.
– Отговорки, – фыркает Брайан.
– Аргументы.
Сзади кто-то орет:
– Слышь, ты, хрен злоебучий, шевели уже своими распрекрасными булками!
Но Брайан лишь наклоняется ближе к стеклу и ухмыляется, широко и хищно:
– Ладно, Солнышко, вот что сейчас произойдет. Ты вытащишь свою симпатичную задницу из этой будки, пойдешь со мной в кафе, примешь у всех оголодавших гомиков с Либерти-авеню их заказы и принесешь каждому Особое Розовое Блюдо. И в процессе будешь улыбаться. А хочешь узнать, почему? Потому что Деб нужно, чтобы ты туда явился и спас положение, а мне нужна моя гребанная картошка фри. Так понятней?
Джастин в ответ придвигает к себе микрофон, лучезарно улыбается Брайану через стекло и сладким голосом выдает:
– А вот что на самом деле сейчас произойдет. Ты купишь гребанный билет, съебешь на хрен из очереди, пройдешь в зал и посмотришь то говно, что сегодня впаривают зрителям под видом очередного киношедевра. А хочешь узнать, почему? Потому что когда кто-нибудь – а в особенности Брайан Кинни – пытается взывать к моему чувству вины, я кладу на это с прибором.
И прежде, чем Брайан успевает сформулировать ответ, Джастин добавляет:
– Ах, да, и вот что… Еще раз назовешь меня Солнышком, и яйца свои будешь с асфальта собирать, потому что именно там они окажутся после того, как я их отрежу.
Они улыбаются друг другу. Выглядит, должно быть, нелепо, потому что в получившихся улыбках широко представлены стиснутые зубы, а вот дружелюбия нет ни грамма. И, тем не менее, оба они лыбятся все шире, шире, пока…
Брайан не произносит, наконец:
– Один взрослый на утренний сеанс.
Джастин печатает билет, проводит кредиткой через щель в кассовом аппарате и отзывается:
– Хорошего дня!
***
Десять минут спустя Брайан врывается в кабинку, хватает Джастина за воротник и сдергивает его со стула.
***
Дело, понимаете ли, не в том, что Джастину вдруг стало не все равно – да ничего подобного. И не в чувстве вины, и не в том, что Брайану все же удалось его убедить. И даже не в том, что Брайан его фактически принудил – он же вроде как… ну… к нему притронулся, отчего Джастин тут же весь затрясся и потерял ориентацию в пространстве, и задохнулся так, что протестовать был уже не способен. И уж конечно не в том, что в нем вдруг проснулось странное желание победить. Вовсе не это побуждает Джастина выскочить из кинотеатра «Либерти» вслед за Брайаном.
А дело в том, что когда откуда ни возьмись вдруг появился его начальник и потребовал объяснить, зачем Брайан ворвался в кабинку, а Брайан ответил ему:
– Проблемы в семье. Очень срочно! Джастину нужен отгул.
Дело в том, что в этот самый момент его начальник снова пробормотал:
– Берешь этих на работу – и вот результат.
А Брайан – ну он же Брайан Кинни, он не станет молча глотать дерьмо от всяких брюзгливых старперов в твидовых пиджаках – Брайан в ответ улыбнулся и вежливо поинтересовался:
– Каких именно «этих» вы имеете в виду?
И Джастин вовсе не удивился, когда его босс выплюнул:
– Педиков.
Потому что Джастин, конечно, не идиот. Просто меньше знаешь – крепче спишь. Это верно, но теперь-то он знает.
А значит, назад пути нет.
– Ты гребанный мудак!
Теперь Джастину уже лучше, нет, правда – восемьсот двадцать три, восемьсот двадцать один… И Брайан его больше не трогает. Ему и не нужно, он просто идет впереди, пересекает улицу, движется мимо зданий. А на тротуаре пиздец, какая толкучка.
Восемьсот одиннадцать, восемьсот десять.
– Кто, блядь, тебя просил совать свой…
– Вообще-то меня довольно часто об этом просили. Однажды кстати вот тут, – Брайан машет рукой в сторону подворотни, мимо которой они как раз проходят, а потом указывает на небольшой магазинчик на углу. – И вон там просили, дважды. А как-то раз прямо вот где-то здесь, на этой улице. Или, может, на соседней…
Джастин уворачивается от пожилой женщины, которая, видимо, не замечает его взгляда, что каждому встречному должен сообщать: «Держись от меня подальше!» Джастин крепче прижимает руки к телу и… Восемьсот, семьсот девяносто девять.
– Теперь у меня работы нет.
Брайан заглядывается на молодого парня в обтягивающих трикотажных штанах и кроссовках для бега.
– А фартук, который ждет тебя в кафе, мог бы поспорить.
Джастин останавливается посреди дороги, пятится к пустующей нише в стене одного из зданий и пытается выровнять дыхание.
– Я не могу. Это не вопрос выбора. Ты же не думаешь, что я однажды утром проснулся и решил стать таким. Просто у моих возможностей есть границы, и чем сильнее я пытаюсь их раздвинуть, тем хуже мне становится. Тебя это что, совсем не волнует?
Брайан одаряет его скептическим взглядом, и Джастин, коротко хохотнув, сам себе отвечает:
– Нет, конечно же, нет. Вот я дурак, думал, тебе есть дело до кого-нибудь, кроме самого себя.
– Терпеть не могу, когда люди так думают, – вздыхает Брайан.
– Ну ладно, хорош, – Джастин расправляет плечи и встряхивает рукой. – Я знаю, что ты хочешь помочь. Но, Брайан, так ничего не получится. Ты не можешь просто впихнуть меня в набитую людьми комнату и ждать, что я тут же чудным образом исцелюсь. Думаешь, я не пробовал так делать? Думаешь, я не пытался?
– Думаю, что пытался, – отвечает Брайан и прислоняется спиной к стене, Джастину теперь виден только его четкий профиль. – Но ты не пытался – со мной.
«Да с тобой я только и делал, что пытался», – думает Джастин, а вслух говорит:
– С чего ты взял, что с тобой будет как-то иначе?
– Потому что со мной всегда все иначе, разве нет?
Брайан поворачивает голову и бросает на него короткий взгляд. И Джастин думает: «Да, всегда». И в то же время: «Нет, ничего подобного».
***
Он и пяти минут не продержится в этом месте.
Джастин успевает только переступить порог, пройти мимо столиков к стойке, за стойку – и вот он уже сидит на корточках и прячется за ней. Руки у него дрожат, легкие сжимаются, а голова опущена между коленей.
– Я не могу. Не могу…
Он сбился со счета. Он ненавидит сбиваться со счета.
Брайан перегибается через стойку и смотрит на него сверху-вниз. На лице у него написала смертельная скука.
– Ты не стараешься.
– Стараюсь.
– Чушь! Если бы ты старался, ты бы принял что-нибудь. Ксанакс, Ативан, что угодно…
– Вообще-то я не ожидал такого поворота событий, когда утром из дома выходил, – огрызается Джастин.
Брайан закатывает глаза. Затем голова его исчезает, а через секунду он снова перегибается через стойку, протягивая Джастину раскрытую ладонь.
– Держи!
Он вкладывает в руку Джастину две таблетки, те, голубые, что взял из его коробки пару дней назад.
– Вечером все возместишь, ты, вымогатель!
Джастин проглатывает таблетки на сухую. Ему хочется сказать Брайану, что не все можно исправить лекарствами. Что рука от них трястись не перестает, что они не подавляют его инстинктивное стремление избегать любого физического контакта. Что они не избавляют его от привычки, входя в любое помещение, тут же неосознанно осматривать его на предмет доступных выходов. Что сколько бы лекарств он ни принял, он все равно всегда должен спать спиной к стене. И знать, кто стоит позади, – какого они роста, с каким выражением на него смотрят, что на них надето, что спрятано в их бездонных карманах и громко ли они топают, приближаясь. Всегда.
Лекарства – это всего лишь лейкопластырь, двухдюймовая полоска клейкой ткани на окровавленной культе.
Впрочем, Брайан все равно не поймет.
– Ну вот, теперь ты в порядке. Поднимайся и иди принимать заказы, – Брайан хлопает ладонью по стойке и опускается на стул.
И раз уж он все равно здесь, сидит за стойкой, Джастин ставит перед ним тарелку картошки фри.
На самом деле он делает это не ради Брайана, и не ради Деб, и не ради самого себя, и не ради преодоления, и не ради денег. В общем-то, если быть честным, Джастин проводит понедельник, укрывшись за доходящей ему до пояса стойкой кафе «Либерти», потому что убегать от кошмаров на поверку выходит куда болезненнее, чем прятаться от них.
***
Брайан весь день где-то тут, поблизости, даже когда технически его здесь нет. Он выходит в туалет, кадрится к бегуну-в-трениках, подсаживается за столик к Эммету, отходит поболтать с Майклом и Беном. Но при этом он все время где-то тут.
– Это… что-то новенькое, – Майкл смотрит, как Джастин мечется за стойкой, и по лицу его невозможно понять, доволен он увиденным или нет.
– Наш сладкий пупсик снова в строю! – провозглашает Эммет и корчит такую умильную рожицу, что Джастин морщит нос.
– По-моему, это очень впечатляющий прогресс, – замечает Бен.
А Хантер говорит:
– Могу отсосать, если хочешь.
Только не Джастину, а Брайану. И наклоняется к нему так близко, что за пустые обещания его слова никак не примешь. Ну а Брайан, тот… улыбается.
– Майки, ну что за милый у тебя малыш!
– Ага, и если он не перестанет делать непристойные предложения моим друзьям, я не куплю ему обед.
Они пререкаются, подтрунивают друг над другом, и Эммет крадет лимонные брусочки у Бена с тарелки, а Майки отвешивает Хантеру подзатыльник всякий раз, как у того изо рта вылетает очередной пошлый намек. Брайан язвит и отпускает саркастические замечания, а Джастин…
Джастин разбивает пять тарелок, обсчитывает пятерых посетителей (с двоих берет слишком мало, а с троих слишком много), проливает четыре чашки кофе, несколько раз обжигает клиентов и дважды обжигается сам и за весь день не произносит ни слова, кроме: «Извините», «Что вам предложить?» и «Хорошего дня!»
Вечно толкущаяся в кафе толпа народу ни на минуту не дает забыть о себе. Скрежет голосов, гомон, топот, скрип так и реют над преградой, отделяющей его от обеденного зала. Посетители с детьми, посетители с любовниками, с братьями, сестрами, друзьями, родителями. Гордые собой, открытые, готовые громко – ОХУЕННО ГРОМКО! – заявить всему миру о себе.
И Джастин думает, что любой континент – это всего лишь остров, дрейфующий в бескрайнем бездонном море. Потому что без тончайших связующих нитей все на свете так и остается не связанным, не повязанным, не привязанным.
Джастин думает о том, каково это – быть ни к кому и ни к чему не привязанным.
***
– Все прошло сносно.
Джастин бросает ключи на стол и, дернув плечами, стряхивает куртку. Сказать, что он устал – это ничего не сказать.
– Из-за меня один из посетителей получил ожог второй степени.
– Я и сказал – сносно, – пожимает плечами Брайан. – Есть, куда расти.
– Ни один клиент не получил свой заказ вовремя. У меня дважды случались приступы гипервентиляции. И тарелок я разбил столько, что на замену вся дневная выручка уйдет, – Джастин судорожно трет висок и начинает рыться в коробке с лекарствами, отыскивая белые таблетки. – Им еще повезет, если на них в суд не подадут.
Джастин вздрагивает, когда Брайан склоняется над ним и выуживает из контейнера пузырек Ксанакса.
– Да люди и на Макдональдс в суд подают, – говорит он и высыпает себе в ладонь три таблетки. – И на Старбакс. И на Волл-март. Люди, у которых есть реальные деньги. Люди, чье чувство прекрасного не удовлетворяется радужными флажками и пластмассовыми человечками с болтающимися членами.
– По-моему, ты путаешь кафе «Либерти» с «Вуди».
– А ты, по-моему, путаешь посетителей кафе «Либерти» с людьми, рассчитывающими на качественное обслуживание.
– Я туда больше не пойду.
Брайан выдает хриплое:
– Хммм… – А затем добавляет. – О, нет. Пойдешь. И всю неделю будешь ходить, каждый день. У официанток ооочень тяжелое похмелье.
– Ты что-то намухлевал в графике, – догадывается Джастин.
– Джастин, – Брайан цокает языком. – Меня, право, огорчают твои подозрения. Могу тебя заверить, у меня самые чистые намерения, и то, что я невысокого мнения о Кики – Картофельном Фюрере, никак на мои поступки не влияет.
– Брайан, ты не должен был этого делать, – говорит Джастин, открывая окно. Он глубоко вдыхает, ночной воздух оглаживает его лицо, пробирается в волосы.– Я не хочу туда возвращаться. – Он смотрит на сияющий огнями город, на темный переулок внизу, под домом, и произносит в пространство. – Пиздец, как одиноко.
– Что ты несешь? – в былые времена подобные слезливые откровения вызывали у Брайана самые глумливые усмешки. – Там же было полно народу.
– Вот именно, – отзывается Джастин.
Но Брайан не издевается над ним, как сделал бы прежний Брайан, не пытается заверить его, что он вовсе не одинок, как сделал бы Эммет, не смотрит на него с надеждой, как сделала бы его мать. И не заполняет тишину пустыми обещаниями – все наладится, просто подожди немного, прояви терпение, я тоже буду терпелив, и мы обязательно со всем этим справимся вместе – как всегда говорил – но только говорил! – Итан.
Брайан всем телом прижимается к его спине. И в этом нет ничего милого, нет ничего нежного, это вообще даже не объятие. Это рывки и толчки, это отчаянная схватка, это ногти, впивающиеся в плоть и оставляющие алые полумесяцы у Джастина на ладонях. Потому что он хочет удрать, он не желает туда возвращаться, но у него, блядь, просто нет сил бороться. Это сбитое дыхание, топот ног, выгнутая спина и бьющиеся о деревянный пол колени. Это руки, которые удерживают его, прижимают к полу, это хриплый шепот, придушенные всхлипы и саднящие легкие. Это его тело, отчаянно пытающееся вывернуться, и тело Брайана, перекатывающееся по полу вместе с ним.
Это битва, поединок, серебристые латные рукавицы и кожаные сапоги. Это алое и золотое, это грохот, как при столкновении двух машин, звон, скрежет, лязг металла о металл. Это остановившееся время. И это уж точно, совершенно определенно не объятие.
Ровно до тех пор, пока оно не становится им.
И даже после этого остается другое. Остается боль и зашкаливающий пульс, и попытки отыграться, и выгнутая спина. И слезы, и гребанные всхлипы. Вот только теперь…
Вот только теперь Брайан обнимает его со спины и прижимает к своей груди, и обхватывает ногами. И нет, он не укачивает Джастина, они просто чуть перекатываются из стороны в сторону, и ни один из них не смог бы ответить, кто именно совершает это движение. Оно просто как-то само.
– Завтра, – говорит Брайан Джастину в висок. И если Джастин от этого и вздрагивает, и пытается его отпихнуть, прежде чем прижаться теснее, Брайан не обращает на это внимания, ему и дела никакого нет, наплевать вообще. – Завтра ты пойдешь туда снова. И послезавтра тоже, и на следующий день. А потом ты проснешься утром и знаешь, что сделаешь?
Джастин дышит в сгиб Брайанова локтя и не протестует, когда тот отводит волосы с его лба и заглядывает ему в глаза. Он чувствует себя обессиленным, измотанным и до странности умиротворенным.
– Ты снова туда пойдешь.
***
Второй день в кафе выходит не менее жутким, чем первый. Джастин разбивает десять тарелок, обсчитывает пятерых посетителей (с троих берет слишком мало, с двоих – слишком много), проливает пять чашек кофе, несколько раз обжигает клиентов и дважды обжигается сам и за весь день не произносит ни слова, кроме: «Извините», «Что вам предложить?» и «Хорошего дня!»
Только сегодня он не забывает улыбаться.
А это, наверное, чего-нибудь да стоит.
***
– В общем, – Итан прислоняется к дереву и улыбается куда-то в пространство, Итан такой Итан – сверкающие глаза, экспрессивные жесты. – Я сказал Диллону, что попробую выучиться играть на виолончели, если он попробует выучиться играть на альте. Видел бы ты его лицо! Можно подумать, я ему духовой инструмент предложил или что-то в этом роде.
Он смеется.
Раньше Джастин любил его смех. Он вовсе не противный, наоборот – глубокий, грудной, звонкий и капельку скрипучий.
Сейчас Джастин его терпеть не может.
А Дни Диллона – так пиздец, просто ненавидит.
– А я работаю в кафе, – сообщает он совершенно некстати.
Откусывает от яблока и объясняет самому себе, что поделился с Итаном этой информацией просто так, к сведению.
Ну, собственно, именно такой реакции он от Итана и ждал. Его темные брови уползают вверх по лбу, скрываясь под волосами, а глаза хлоп-хлоп-хлопают, быстро и ошеломленно.
– Серьезно?
– Серьезнее некуда, – отвечает Джастин. – Пока что я только стою за стойкой, но кто знает? Складывается ощущение, что я способен и на большее.
Джастин встречается с Итаном каждое воскресенье. И, честно говоря, сам не знает, чего ради. Просто когда Итан спросил: «Мы ведь можем остаться друзьями?», он зачем-то ответил: «Да». Конечно же, он ответил: «Да». Ну а что, нельзя же всерьез винить Итана за то, что тот бросил его, сдался, сложил оружие, нарушил обещание – или десяток обещаний.
В общем-то, их встречи ничего такого собой не представляют, так, прогулка в парке, несколько старых обид спустя. Так было не всегда. В те времена, когда они были вместе, они встречались в комнатах, в квартирах, в крепостях, в уединенных и надежных местах. Впрочем, особой нужды в этом не было – не то чтобы они хоть раз занимались чем-то, требующим уединения…
– Это… – а вот теперь в игру вступает челюсть Итана, она подрагивает, под тонкой кожей играют желваки. Он наклоняет голову и отводит взгляд. – Вау, это… удивительно!
Джастину не удается до конца стереть с лица довольную ухмылку, и он твердит себе, гребанным богом клянется, что все не так. Что он сказал это не для того, чтобы поддеть Итана, разбередить рану и просыпать на нее соль. Все не так. Нет, правда.
– Бен сказал, что это впечатляющий прогресс.
– Ну что ж, как по мне, Бен – умный и наблюдательный человек.
По крайней мере, ему удается выдавить из себя улыбку. И даже довольно правдоподобную.
Джастин от души желал бы заткнуться.
– Завтра у меня будет уже седьмой рабочий день. И, по-моему, у меня неплохо получается. Чаевые, конечно, смешные, и с подсчетами не всегда…
– А как же кинотеатр?
Джастин совершает некое движение – предполагается, что это он так пожал плечами.
– Я уволился.
– Но…– к чести Итана, надо отметить, что он старается, правда, старается скрыть раздражение. – Джастин, это ведь я нашел тебе ту работу. Мог бы хоть сообщить… – После долгой паузы он добавляет. – Надеюсь, по крайней мере, вы с начальником разошлись полюбовно?
– А ты как думаешь? – смеется Джастин.
– Джастин, – вздыхает Итан.
Джастин терпеть не может, когда он так делает. Вроде бы Итан всего лишь в течение двух секунд выпускает изо рта воздух – но тем самым он умудряется сказать очень многое. И чаще всего все это сводится к – разве нельзя было проявить немного такта?
– Этот мужик – ханжа, гомофоб и жадный до власти гондон!
«Ну, как у меня теперь с чувством такта?» – думает Джастин.
– Будь у меня вагина плюс странное пристрастие отсасывать мудакам-боссам ad infinitum*, вот тогда, может быть – может быть! – мы и смогли бы разойтись полюбовно, – подумав, он добавляет. – Да и то, сильно сомневаюсь.
– Этот ханжа и гомофоб дал тебе работу, которая в тот момент была тебе очень нужна.
Джастин фыркает:
– Чушь собачья! Он нанял меня на работу, потому что мог платить мне из-под полы – а, значит, сэкономить на налогах, которые в противном случае пошли бы на предвыборную кампанию Стоквелла. Так что прекрати делать вид, будто он спас меня от нищеты…
Итан поднимается с земли.
– Если ты и дальше собираешься на меня нападать, я просто…
– Я так горжусь тобой, Джастин! – Джастин закатывает глаза. – Какой поразительный прогресс, от души поздравляю! Я так счастлив, что тебе больше не приходится работать во враждебной атмосфере. Приятно видеть, что ты хотя бы на десять секунд перестал быть несчастным.
– Все не так, – возражает Итан. – Я, правда, тобой горжусь. Я до смешного тобой горжусь. И больше всего на свете я хочу, чтобы ты был счастлив. Но… – и снова этот вздох. – Мне просто хотелось бы, чтобы ты не сжигал за собой мосты.
А Джастину иногда очень хочется сжечь за собой мосты, спалить их на хуй дотла, изваляться в пепле, размазать его по коже, как боевую раскраску, и станцевать в таком виде.
А еще ему очень хочется не приходить сюда в следующее воскресенье. Но он знает, что все равно придет.
***
В кафе входит мама. Что само по себе было бы не так уж плохо, если бы за ней по пятам не следовала Дебби. И если бы Брайан не запропастился куда-то, а, значит, на то, что он сможет сработать между ними буфером, рассчитывать не приходится.
Мама и Деб кудахчут над Джастином, сюсюкают, наблюдают за тем, как он работает, переглядываются и перешептываются. Ну что до Дебби – так та просто слегка понижает голос.
– Как чудесно! – говорит мама.
– Пиздец, детка, это ж просто фантастика! – говорит Дебби.
И у Джастина, честное слово, нет сейчас сил с ними управляться, вот только…
Деб все равно уже здесь, и выглядит она дерьмово, так, будто вымотана до последней стадии. И раз уж Джастин способен заставить ее вот так улыбнуться, не станет он отнимать у ребенка конфету.
Они не сидят в кафе весь день, остаются только на пару часов. Просто, чтобы убедиться, что Джастин и правда заметно шагнул вперед. Но на самом деле все не так, как им кажется. Все происходит очень медленно, минуты тянутся как недели, дни – как годы. Долбанные посетители на дух его не переносят из-за того, что у него такая плохая координация. И половину времени он вообще не понимает, что делает. В буквальном смысле. Просто замирает со стаканом молока или кофейником в руке, вдруг осознав, что не помнит, как он тут оказался и зачем его взял.
– Это не из-за повреждения мозга, – уверяет он их. – Просто всего слишком много, у меня тут голова кругом…
– Тебе, наверное, просто нужно заново этому научиться, – предполагает мать. – Научиться усваивать и обрабатывать информацию. Но я уверена, что очень скоро ты все вспомнишь.
И если уж Дебби приспичило обслужить столик – или пяток столиков – Джастин спорить с ней не собирается. И когда мать приглашает его завтра вечером зайти к ней поужинать, а Дебби вместо этого предлагает устроить общий семейный сбор в Casa Novotny, Джастин тоже не говорит «нет».
Иногда – не так, чтобы часто, время от времени, и под жестким контролем с его стороны – можно дать маме и Деб немного над ним покудахтать. Порой Джастину это даже нравится.
***
Брайана не видно весь день.
И Джастина это совершенно не волнует, вот вообще. Колокольчик над дверью звякает каждые три с половиной секунды, и к концу дня у Джастина уже шея болит от того, как часто он резко оборачивается, оглядывается через плечо и вскидывает голову, сидя на корточках за стойкой.
Он ведь не спросил Брайана, как долго он тут пробудет.
***
Брайан заявляется только в полночь, когда до конца Джастиновой смены остается двадцать минут. И по виду вовсе не похоже, будто он только что выбрался из «Вавилона», «Вуди», темной подворотни или бань.
Он с Майклом.
Небрежно взмахнув рукой, он бросает Джастину:
– Как обычно, – и изящно проскальзывает за столик.
Они с Майклом разговаривают, склоняются друг к другу через стол. И Джастину даже из-за стойки видно, как возбужденно Майкл улыбается, как восторженно он округляет глаза.
Джастин опускает на стойку тарелку картошки фри и объявляет:
– Кинни.
Брайан, едва удостоив его взглядом, отзывается:
– Принеси!
Джастин не трогается с места, стоит и сердито таращится на масляные ломтики, и тогда Брайан добавляет:
– Твоя смена почти закончилась. Потуси с нами, принцесса!
Джастин хватает тарелку. Она трясется в его руке, и он вдруг замечает, что по форме она очень похожа на фрисби. А здорово, наверное, было бы посмотреть на Брайана, заляпанного кетчупом и маслом! Потом он представляет себе, как тарелка падает на пол, а он ползает вокруг и собирает острые, скользкие от жира черепки.
