Текст книги "Плавать по морю необходимо"

Автор книги: Odisseos

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Навеяло

Купил в “Икее” шведскую селедку в баночке, думал закушу рюмочку. Попробовал сначала на вкус и слава Богу, что сперва попробовал. Как уксуса попил! Такую селедку может есть только Грета Тунберг. Оттого ей видать кругом мерещится глобальное потепление. Думаю, если употреблять такой продукт регулярно, через месяц ещё и не такое привидится. Водку не стал поганить такой рыбкой. Пошла в компост. Ну и «навеяло».

Мои однокашники должны помнить дядю Васю – Мусорщика. Кличка у него была Вася – Уксус. Почему уксус? Думаю, от его постоянного выражения лица. Уксус вывозил помои из курсантской столовой на «сборный пункт» за бассейном, возле первого экипажа – помойку. На помойке Уксус сортировал отходы, большую часть валил в молочные бидоны и вывозил на Слободку своим и чужим свиньям. Своих свиней кормил за будущее сало, чужим продавал за карбованцы.

Внешность у Васи была примечательная: худющий, вечно грязный, с лицом состарившегося артиста Плятта, а разговаривал, как автоответчик, так-как был слегка придурковатый, что не мешало ему, однако, продавать у помойки самогон стаканами и быстро считать железные деньги. Возле Уксуса, скорее возле помойки, всегда вертелась стая собак разного размера, пола и возраста, но одной, Одесской породы. Количеством они были не считаны, а ссорились и гавкали круглосуточно, не взирая ни на погоду, ни на время года.

Собаки эти очень мешали спать, нам, уже учившимся на третьем курсе и вошедшим в нормальную, привычную, размеренную, жизненную колею, ответственных курсантов ОВИМУ. Студиозусы младших курсов обычно уже к ночи все отрубались, уходившись за день, и спали мертвецким сном, не слыша ни собак, ни 15-го трамвая, громко дзинькавшего за забором, ни Deep Purple старших товарищей, с верхних этажей. А вот уже на третьем курсе трамвай, магнитофоны, собаки раздражали. Если трамвай можно было остановить, привязав веревку от контактной дуги к колбасе, с магнитофоном договориться, то со сворой на помойке найти общего языка не было возможности никакой. Ну чисто украинский парламент! Уксус тоже большого влияния на собачье сообщество не имел. Собаки его любили, но не слушали.

Пришел февраль, в разгаре сессия и собачьи свадьбы по ночам у помойки. Спать, готовиться к экзаменам стало затруднительно. Должен же быть выход! Звонили собаколовам, они, на работу на территории экипажа, подписываться не стали. Чего испугались – неизвестно. Оставался единственный выход – прогнать все стадо от помойки недружественными действиями, хотя бы на время сессии.

Чего боится собака? Палки и камня. Опускаться до палочного боя с собаками или побивания камнями, как по законам Шариата, мы не стали, но решили применить не забытые еще школьные навыки и охотничьи приемы. Боевых рогаток тогда, в спортивных магазинах, не существовало и пришлось, под дружное веселье соседей по кубрику изготовить самодельные. Изготовили. Орудия получились на славу. В качестве боеприпаса решили использовать конфеты – драже "Морськи камушки" производства Львовской шоколадной фабрики, применяемые в одесских семьях для удаления задержавшихся молочных зубов у младших отпрысков.

Назначен был день атаки и час «X» (читать икс). Час выбрали самый присутственный – вывоз послеобеденных пищевых отходов, когда собирались все местные псы со своими блохами и приходили слободские гости». Атаку начали с двух сторон пустого бассейна, перекрывая таким образом пути отхода и организуя «Бобруйский котёл». Пуляли, по визжащим и орущим, морскими камешками. Собаки пошли на прорыв, прорвали фронт атакующего товарища Мишки и всем скопом кинулись в закрытые ворота экипажа, проскакивая с разбегу наружу, сквозь железные прутья ворот. Как раз то, чего мы и добивались.

Бросились догонять отступающих, беспрерывно стреляя на ходу, что твои монгольские всадники из луков. Последние собаки пролетали в ворота, мы летели следом, окрыленные победой. Ожидающие женихов снаружи, испуганные дамы и девицы, жались к забору, с удивлением и страхом взирая на огромную стаю, бегущих мимо визжащих собак. И тут… открывается вторая, внутренняя дверь КПП и на территорию входит начальник ОРСО (Организационно-строевой отдел), Капитан Второго Ранга Балаян…

Мы прервали свой победный бег, не успев проскочить следом сквозь редкие прутья ворот. Остановились, так как были лично знакомы, за неоднократное «примерное» поведение.

– По пять нарядов вне очереди!!!

– Каждому!!! Дал бы больше, но не имею права. Что замерли?! Что надо ответить!?

– Спасибо, чего уж там… – нашелся Мишка.

– Спасибо, добавил я машинально.

Возмущенно запыхтев, кавторанг смолчал. Лаяться прилюдно, с курсантами, с рогатками в руках, не стал.

Пять, так пять. Попросились у старшины роты в дежурные по корпусу «Буки» на Пастера. Служба не пыльная, сиди себе в вестибюле по четыре через четыре часа с 08.00 часов и до смены, до 08.00 следующего утра, через день. Тишина и покой, хоть заготовься к экзаменам. Только настырные барышни пубертатного периода, страстно желающие повстречаться «с продолжением», нарушали своими назойливыми телефонными звонками наше уединение.

«Забивши болт на все науки, курсант шагает в корпус Буки». Первый и второй курсы, слушавшие там лекции по математике, географии морских путей, политические побасенки (научный коммунизм и марксистско-ленинская философия), корпус Буки любили, от всей души.

Аудитории плоские, не амфитеатром, раскидывай шинель на последних скамейках и спи, хоть подряд, все три пары. Ну и богатый буфет, «только для преподавателей», доступный для нас лишь во время урока, не отвергающими наши рубли и копейки, алчущими дополнительных прибылей, буфетчицами. Золотые деньки! А сессия – что сессия? Впереди еще много сессий, еще 3 счастливых года учёбы.

Про любовь?

На четвёртом курсе роту поразил любовный недуг, точнее, даже не любовный недуг, но массовое, скажу, даже оголтелое вступление в законный брак. Свежеоженившиеся выставляли на показ пальцы с обручальными кольцами, как-бы невзначай. Чуть не треть роты попала в ловко расставленные сети. Можно, конечно, отнести это помешательство на запредельно поднявшийся, к двадцати одному году, уровень тестостерона (играй гормон), но я бы скорее отнес событие к результатам успешной охоты на завидных женихов женского населения окрестных общежитий Суконной фабрики, завода имени Фрунзе, Портового элеватора, студенческих Педагогического и Водного институтов, расположенных на одной с нами улице, ну и прочие.

Облава на нашего брата велась регулярно и круглосуточно с применением всех тогдашних сил и средств, вплоть до запрещенных (явление одалисок посреди ночи прямо в расположение роты, забора – то с тыльной стороны не было!) Суконщицы, в полной боевой раскраске, источающие оглушительный аромат Ландыша или Жасмина катались взад – вперед на 15 трамвае утром и вечером, в аккурат, когда мы нахально, помимо строя, ехали в учебные корпуса на занятия и обратно в экипаж.

Фрунзенки выставляли проигрыватели на подоконники своих комнат, выходящие окнами на третий и четвертый корпуса экипажа, и крутили песни про неземную любовь, сопровождая психическую атаку гастрономической, благоухая из окон запахом жареной картошки, сопровождаемым нарочито веселым смехом. Какой курсант устоит вечером перед запахом жареной картошки! Но находились и такие. Ваш покорный слуга, например. Я жил в первом корпусе, туда запах не долетал.

Были, разумеется, коллеги, ухитрившиеся жениться и на первом, втором курсах. Женились и на пятом, шестом, по появляющимся у каждого личным объективным причинам. Кто-то находил одесситку с квадратными метрами и сочетал себя узами за прописку, чтоб не ехать по распределению на Камчатку и Сахалин. Кто-то банально забывал купить презерватив или, забывая про плохую курсантскую примету, в ночь свидания клал трусы под подушку и был вскорости поставлен перед фактом, наличия массы сердитых родственников. Следом за родственниками могла появиться персональная характеристика, влияющая на сохранение заграничной визы после выпуска.

Сорок с лишним лет назад вопросы планирования семьи как сейчас не обсуждались и возможностей влиять на это планирование было гораздо меньше, ну и не было по утрам культмедпросвета от Елены Малышевой. Лично знаком с бывшей студенткой Одесского Медицинского Института, узнавшей откуда берутся дети только на первом курсе своего вуза.

В общем, как-то поддался на это всеобщее любострастие и я, нет не собираясь жениться, но в голову явилась крамольная мысль «а не перевестись-ли мне поближе к дому, в Макаровку». В моем модном, провинциальном городке была у меня дама сердца, хорошая девушка и мысли о женитьбе проскакивали иногда в голове. Но слова отца, старого моряка – «закончи училище, потом женись, хоть на козе» – помнил свято и наказ нарушать не собирался.

Однако любовь зла и иногда толкает на безумные поступки. Вот и я, полетел домой в зимний отпуск через Ленинград, с заходом в Макаровку. Про нее подробностей я не знал, знал только, что находится она на Васильевском острову. Оставил чемодан на Балтийском вокзале (мой поезд отправлялся ночью) и под землей отправился на Васильевский, поговорить. Днем, в метро, курсантов не встретил, что меня как-то насторожило. Был наслышан про строгую дисциплину в училище и правящего там бал начальника ОРСО, некоего военмора Сухорукова, гонявшего курсантов, до 5 курса включительно, строями на занятия и чуть-ли не вальсируя в столовую.

Помогли простые Ленинградские граждане, показали на какой трамвай сесть и на какой Линии выйти. Доехал. Распознал забор, КПП, увидел вбегающих и выбегающих курсантов. Пошел на КПП, чтобы выяснить, правильно-ли я приехал и где сидит начальство, с которым можно поговорить. Подхожу. Из КПП выскакивает дежурный по КПП, курсант 4 курса, и громко мне шипит:

– Слышь, мужик, ты сойди с крыльца, отойди в сторонку.

– Мне только спросить!

– Мужик отойди, а то меня с наряда снимут. Вон идет дежурный офицер! Постой в сторонке, уйдет, тогда подходи.

Отошел, подождал. Ушел дежурный офицер, вышел на крыльцо дежурный по КПП курсант. Но на порог меня не пустил, разговаривали у крыльца. Что, спрашиваю, тут у вас такое, что за режимный объект? Не объект отвечает, тут механики живут и тут их учебные корпуса. А начальство все сидит на Косой линии, но тебя туда тоже не пустят, ты одет не по форме. Спрашиваю, как по форме? И получаю ответ – что называется наповал:

– Посмотри на себя, у тебя на шинели даже ремня нет!

Желание переводиться померкло, посмотрел на себя. Ну да! По последней Одесской моде, кавалеристская шинель, как у Дзержинского, до земли, ремень поверх мы одевали только в наряд, изящно выгнутая фуражка с лакированным «итальянским» козырьком, белый шелковый шарф, шитые из галуна, блестящие нашивки по 2 сантиметра шириной, латунные блестящие буквы ОВИМУ, (производство портного Яши, сидевшего в подвале третьего корпуса экипажа, перешивавшего форму всему училищу), «настояший» клёш и ботинки на платформе. Что твой дембель на вокзале. Это сейчас смешно, а тогда – мода! И прямое посягательство на мою свободу. И строем в столовую ходить. И моря теплого нет.

Пока дошел до трамвая желание перевестись угасло. Совсем пропало, когда ко мне подскочил патруль из трех курсантов, с пятикурсником во главе. Прямо на трамвайной остановке потребовал от меня отчета. Только моя угроза прямого физического воздействия, сопровождаемая словесно, остановила ревнителей порядка. Позже, уже работая, имея в экипаже коллег – штурманов, моего или плюс-минус года выпуска, узнал, что за каждого «разоблаченного» нарушителя, патруль получал награду от Сухорукова, а нарушитель карался по всей строгости. По-моему, это свинство, закладывать своих.

В общем, визит в Ленинград поколебал не только мои светлые чувства о Чудо – Макаровке, но и мою любовь к хорошей девушке на исторической родине. А общение с женатыми однокурсниками отбило напрочь охоту жениться вообще, строго, до окончания училища. Что я и сделал. Но Бог мне за это немножко попенял. Когда созрел, год не могли подать заявление со своей избранницей. Подавали от Одессы до Мурманска – не берут! Требуют у обоих местную прописку.

Курсант! Я вас узнала

Бог сыновей не дал. К воспитанию дочерей меня особо не подпускали, так что все свое воспитательное усердие прикладывал к подчиненной мне части экипажа, а потом и ко всему судовому экипажу. Многим не нравилось, особенно во времена наступления смутного времени гласности и перестройки, когда на общесудовых профсоюзных собраниях пытались ввести моду критиковать старших судовых офицеров, вплоть до капитана и качать народные права.

Пресекал на корню и выкорчевывал любую оппозицию, применяя исключительно легальные, уставные и преимущественно терапевтические (тяжелым трудом) методы воспитания. Советского моряка надо было приучить к предстоящей смене общественной формации в стране. Не устаю повторять, что флот, прежде всего, единоначалие, дисциплина и порядок. Disziplin – uber ailes по-нашему, по-немецки.

Дисциплине и порядку пытались научить нас военно-морские офицеры, командиры учебных рот морского училища, за пять с половиной лет нашего обучения. Неорганизованную анархическую массу, преимущественно вчерашних школьников, (ребят после армии было немного) необходимо было выстроить, выдрессировать, приучить к самодисциплине.

Для этих целей в училище существовал ОРСО – организационно-строевой отдел, институт командиров рот из действующих военно-морских офицеров в ранге не ниже капитан-лейтенанта. Не берусь рассуждать, кто шел служить в гражданские морские училища, не осведомлен, но службу они правили, как им было предписано, а мы, по своей дурости, сопротивлялись, как могли.

С первого по пятый курс мы все, более-менее исправно, исполняли обязанности «несения дежурно-вахтенной службы в жилых и учебных корпусах и на территории училища», выражаясь казенным языком. Первый и второй курсы дежурили на камбузе, стояли дневальными на всех проходных и входах в учебные корпуса, ну и круглосуточная вахта в помещениях своих рот.

Не буду утомлять вас перечислением существовавших повинностей, но нахождение «в наряде» подразумевало твое отсутствие на лекциях и практических занятиях, а если нахватал нарядов «вне очереди», то на занятия попадал вообще через день. По этой причине у наиболее свободолюбивых курсантов хромала успеваемость, а на наши возмущенные выступления – «как так можно учиться» следовал неизменный ответ – «выживает сильнейший». Сильнейший и выживал. Из 380 человек набранных на поток в 1971 году закончили училище 170.

Но не будем о грустном, Бурса давно позади, а в памяти остались только самые лучшие воспоминания. Например, суточное дежурство Дежурным по КПП экипажа (жилых корпусов, которые стоят в двух трамвайных остановках от учебных). В придачу давались три второкурсника для исполнения обязанностей дневальных. Служба не самая тяжелая в будние дни, но беспокойная ночью, в выходные, когда не очень трезвые старшекурсники могут попытаться свалить стоящие по обеим сторонам ворот якоря Холла по 2.5 тонны весом каждый. Рассказывали, что, бывало, валили и утаскивали один к самым рельсам проходящего мимо 15-го трамвая и привязывали его к задней колбасе трамвая, который уже не мог сдвинуться с места. Сам не видел, только слышал рассказы, но сомневаюсь, потому что трамваи по ночам не ходили. Но такой якорь можно просто завалить вдвоем, точнее его шток, что мы и проделывали пару раз с дружком Мишкой, будучи в игривом субботнем настроении. За такое упущение по службе весь наряд по КПП получал еще по 4 наряда «вне очереди». Поэтому штурмана валяли якоря механикам, а механики штурманам.

Концерт, концерт по заявкам и цирк, все в одном флаконе, начинался с полудня, когда роты начинали возвращаться на обед из учебных корпусов.

Открывались настежь ворота и строй за строем, «в колонну по четыре» младшие курсы, ровными рядами заходили на территорию. Старшекурсники, ссыпались с трамвая, сбивались самостоятельно в нестройную толпу за углом и, изображая строй, устремлялись через ворота прямиком в столовую.

Обычно, дежурный по экипажу, офицер, стоял в глубине двора (чтоб не портить себе аппетит и настроение перед обедом) и надзирал за процессом, как бы со стороны, но мог применить административный ресурс к отдельной личности, пытающейся через ворота, без строя проникнуть на территорию. Проходная, на время прохождения строев, запиралась для курсантов.

К этому волнующему моменту возвращения, по обеим сторонам проходной, ежедневно, собирались желающие увидеть своих друзей, потенциальных зятьев, женихов, таинственных любовников, случайных знакомых, должников и прочая, и прочая. Речь в данном случае идет о желании встретиться с теми курсантами, которые по какой-то своей причине не желали более встреч с перечисленными выше родственниками и интересантами.

Узнавшие искомое лицо в строю начинали перекрикиваться и переругиваться с узнанным, с перечислением семейных тайн и старых обид. Все это на повышенных тонах и громко, пока рота или сборный строй не скроется за поворотом. Стоя на крыльце КПП, как на трибуне, дежурный по КПП, созерцает представление.

Обязательно, почти ежедневно, ну ладно, пусть через день, входящие строи встречали девушки, пытающиеся разглядеть во входящих знакомое лицо, не исполнившее некие ночные обещания, или назвавшееся чужим именем, не желающее продлять отношения. Злые и циничные старшекурсники, влезшие в строй к молодым для прохождения ворот, начинали, якобы испуганно, закрываться папками и портфелями. Обиженная бросалась внутрь строя, отнимала мешок со знаниями от лица закрывающегося, и разочаровано покидала марширующий строй. Не он! Непечатные шутки, и безудержное веселье шагающей на обед роты сопровождало неудачу.

Вечером начинался иллюзион и сеансы магии. Останавливался трамвай, лязгал дверями, проезжал дальше и в неверном свете уличных фонарей, в черной южной темноте, проявлялись два ряда блестящих пуговиц бушлата или шинели, двигающихся на тебя, потом кокарда, как бы парящая над пуговицами, потом два ряда белых блестящих зубов, между кокардой и пуговицами, белки глаз и наконец очертания фигуры очередного нашего черного однокашника, возвращающегося из города или самоподготовки. Картина была еще круче, когда они двигались по двое – трое в ряд.

Ближе к полуночи начинали подтягиваться «наступившие на пробку» соученики разных потоков и факультетов. По Уставу дежурной службы надо было записывать фамилию и роту припозднившихся и закладывать их утром на сдаче дежурства в присутствии офицера. Но, поскольку каждый мог оказаться в такой ситуации в один прекрасный день, дневальным по КПП устно предписывалось сопроводить, добравшегося до родного крыльца, аж до его кубрика или сдать кому либо из одноклассников из рук в руки., ежели попадется навстречу. Помню четырех первокурсников, еще лысых, снявших с трамвая шестикурсника и несущих его ногами вперед на проходную. Напугали изрядно. Бросился навстречу – дышит! Даже храпит. Отругал малышей, перевернули головой вперед.

Это Бурса. У нас были свои правила. Расчувствовался, пойду плесну себе стакашку. Привет бывшим курсантам ОВИМУ всех выпусков! Ура!

Лондон из зе капитал оф Грейт Бритн

Мы все учились понемногу, чему нибудь и как нибудь, справедливо отметил Александр Сергеевич, который «наше всё». В равной мере это относится и к изучению иностранных языков в школе. Кто-то учил немецкий, кто-то английский, а кто-то, вообще, французский. Но, поступив в мореходное училище, все стали изучать английский, кто заново, с нуля, кто «углублять» свои знания.

Я учил в школе английский и вполне сносно мог выговаривать «Лондон из зе капитал оф Грейт Бритн» или «Москоу из бьютифул таун». Система изучения иностранных языков в советской школе была продумана по-своему очень хорошо и получив 5 баллов в аттестат, после 5 лет школьного обучения, молодой человек должен был не уметь или наоборот – не должен был уметь читать иностранных газет и слушать вражеское радио. Получил свои пять и катись на стройки социализма.

Отношение к преподаванию языка в мореходных училищах было несколько иное, но не сильно отличалось от школьного, разве что на судоводительских факультетах. Там пытались научить и часто добивались своего. Какой же ты, извините, к хренам собачьим, будешь капитан, если не можешь объясниться с лоцманом, агентом, властями, разговаривать по радиотелефону и писать длинные письма на английском языке.

Напомню, речь идет о Советском времени. К механикам требования были по проще, но мы все учили язык 5 лет и сдавали государственный экзамен по английскому языку. Экзамен принимала Ирина Сергеевна Кучерова, заведующая кафедрой Английского языка ОВИМУ, одесситка, красавица, но "несмотря на" – настоящая леди и просто хороший человек.

Ирина Сергевна вела язык в нашей группе продвинутых трудящихся с четвертого курса и до государственного экзамена. Затачивала наш язык, разве что только не напильником. Разумеется, Сергевна знала, кто, на какую государственную оценку, знает вражеский говор, и для нее, наши ответы на экзамене, были проформой чистой воды. Научила хорошо. Не забыл его за три года проведенных в Арктике, вставал на вахту посреди ночи и вспоминал спряжения неправильных глаголов, (в кошмарных снах чудятся до сих пор). Но тогда, в июне 1975, такие мысли в вольную курсантскую голову не приходили, а приходили совершенно другие:

1. Хорошо сейчас на пляже в Аркадии, гораздо лучше, чем в душном кубрике, в окружении учебников и словарей английского языка.

2. Завтра, (за день до экзамена), приходит из рейса брат, Александр, окончивший училище в 1971 году, успевший дослужиться до Второго помощника капитана в ЧМП.

Он возвращался из Японии, с заходом в Гонконг, Сингапур и другие не менее прекрасные и загадочные города и страны, вожделенные порты посещения тогдашнего советского моряка, ключевые точки обеспечения одесского Толчка (Толкукчки, Тучи) и, соответственно, благосостояния черноморской семьи. Наступило «завтра». Большой сбор у брата на квартире был назначен на 18 часов. Мой дружок и одноклассник Мишка входил в семейный круг доверенных лиц и тоже был приглашен на «праздник урожая». Начали, как всегда, с объявления: «Мы ненадолго, у нас завтра экзамен, еще по одной и уходим».

Уходили до шести утра, забылись коротким сном на одесской кухне и были разбужены часам к 11 холодной водой из ковшика. Кое-как очухались и привели себя в порядок. Поспешили на экзамен, успели к середине сейшена. Вошли вдвоем, поздоровались, взяли билеты и сели готовиться. Окна аудитории выходили на южную сторону, солнышко припекало даже через жалюзи и шторы. Припекало, припекало и припекло. Мы незаметно задремали, Мишка в своем углу, я в своем. Разбудила Сергевна нас разом, потрепав за загривки. Очнулись, стало неудобно, но почему-то не очень стыдно. Мы остались последние, народ сдал, получил свое и разошелся.

Я попытался разрулить ситуацию: – Брат с моря вернулся… встречали… извините. В качестве извинения и заодно экзамена нам было предложено ответить на все оставшиеся на столе билеты без подготовки. Деваться некуда, попыхтели и приступили. Попросили попить водички. Вода упала на старые дрожжи, распарила оставшееся с ночи и пошел кураж.

Ответили "с листа" на все билеты. Выслушали порицающие наше поведение слова, но и поздравления тоже. Узнали, что потратили 5 лет учебы не зря. Не зря, не зря. Получили мы свои по 5 баллов на лицо.

Одноклассники поудивлялись, но не очень. Мишка шел на красный диплом, я тоже, но ударился в любовь и передумал пересдавать тройку по химии за первый курс. Красный, синий, какая разница, распределение уже состоялось. Цвет диплома на будущую карьеру не влияет.

Язык, английский имею в виду, до сих пор работает. Общаюсь с зятем, греческой родней, интернациональными друзьями. Греческого до сих пор не выучил, в мои нынешние годы дается тяжело, проще на пальцах. Ну и опять же – лень.