Текст книги "Плавать по морю необходимо"

Автор книги: Odisseos

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Odisseos
Плавать по морю необходимо

Глава I
Ученье – свет

Как я поступал в капитаны

Мой старший брат закончил Одесское высшее мореходное училище в 1971 году. В Одессе его не оставили, не распределили в ЧМП, несмотря на жену с квартирой и малолетнего ребенка. С его слов, в том году сильно много было желающих и мало мест в Черноморском пароходстве.

В этом же году я закончил 10 классов и поехал поступать в Одессу. А куда же еще? Вслед за братом, конечно, на судоводительский факультет, в капитаны. Учился я, скажем так, не очень, 4 тройки в аттестате, но по этому поводу сильно не переживал. Школу я не любил, а она, соответственно; меня и еще двух моих одноклассников, списывая на нас все, что плохого в этой школе случалось – от запертой наглухо в туалете завуча, до выбитых стекол в актовом зале.

Хотя к большинству инцидентов мы причастны и не были, от участия в них не отказывались, держали «имидж». Но школе, все равно, спасибо, характеристику написала нейтральную. Какие никакие знания дала, вопреки моему упорному сопротивлению. Осознание того, что мне надо будет сдавать вступительные экзамены и никто не подскажет, пришло в мае, когда готовился к выпускным экзаменам. Увидел-таки, как много уроков я прогулял и сколько пробелов в базовых предметах имею.

С мая месяца и по конец июля, до убытия в Одессу, засел за учебники. Не поднимая головы учил и повторял школьную программу предметов, по которым будут проводиться вступительные экзамены. Учил, зубрил, повторял, готовился. Удивил родителей усердием и усидчивостью в свое последнее домашнее лето. Мать была настроена скептически и ждала меня обратно в конце августа. Отец, отставной военно-морской офицер, наоборот, был уверен, что поступлю и побился с матерью об заклад на бутылку коньяка.

В конце июля получил вызов из училища – «приезжай, посмотрим, какой из тебя будет моряк». Прилетел в Одессу вечером, 01 августа, уже стемнело. В аэропорту был пойман частником на горбатом Запорожце и отвезен за три рубля к воротам экипажа. С душевным трепетом пересек линию ворот. Внутренний голос ехидно сообщил: «Это тебе навечно». И ворота за мной закрылись. Дежурный по КПП отрядил дневального, чтоб отвел меня на ночлег в роту, где селили иногородних абитуриентов, приехавших поступать в капитаны. Абитуриентов – «старших механиков» – селили в другом экипаже. За поздним временем, матраца и белья не получил, расстелил на панцирной сетке несколько газет, любезно предоставленных соседями по кубрику, и провалился в сон. Утром разбудил крик – Рота, подъем! поставленного «старшего» по этажу. Прибыл офицер, назначенный командиром съезжающейся, неорганизованной толпы, для приведения ее в чувство, к порядку и обучения дисциплине, с первых дней пребывания.

Выстроили нас всех в коридоре, "вдоль половой щели", как приказал офицер. Проверяли прибывших по спискам. Капитан третьего ранга, в золотых погонах и густой бороде, зачитывал фамилии, распределял по кубрикам, тут же азначал повинности на сегодняшний и завтрашний дни: дежурства, уборка, наряд, подметать двор и так далее. Народ возроптал:

– Когда же учиться? Готовиться к экзаменам?

– В школе надо было учиться, а здесь сдавать выученное – последовал резонный ответ.

Дошла очередь до моей фамилии. Кап-три удивленно поднял брови?

– Однофамилец?

– Нет… брат… младший.

Капитан третьего ранга изменился в лице, смял список, зашаркал ногами, как кот, зарывающий нечто, оставленное им в песке и наконец выдохнул.

– Да я…, да я… возьму тебя в свою роту, да ты у меня за брата, за своего отработаешь по полной. Будешь самым дисциплинированным и послушным курсантом во всем училище, клянусь своей бородой!

И тут до меня дошло, почему моего братца не оставили по распределению в Одессе. Потом я наслушался рассказов про великие подвиги и приключения курсантов его роты, особенно про военно-морскую стажировку в Либаве. Командир моей будущей роты, царство ему небесное и вечная память, был хорошим человеком, воспитателем и командиром. Не без своих, конечно, странностей, но спасибо ему, что мы, все, кто хотел и учился выучились и вышли в люди.

После построения всех новоприбывших отправили в санпропускник, где мы, вперемешку с будущими студентами прочих одесских вузов и техникумов, жарили свою одежду и полоскались хлорированной водой. Воняли потом жутко, пока не отмылись и не перестирали сами все, что было на нас надето. Следующий день – медкомиссия в училищной медсанчасти. Не помню, чтоб кого-то выбраковали, народ был крепкий, из окрестных деревень и районных украинских городков. Были и залетные, вроде меня. Публика собиралась от Алтая до Калининграда. Одесситов было сравнительно мало, одесситы почему-то предпочитали среднюю Одесскую мореходку, а потом доучивались заочно. Наконец, настал день «Ч», первый экзамен, физика.

Тут я был спокоен и честно получил свои 5 баллов. Начался массовый отсев заваливших, начали редеть ряды товарищей по кубрику. Математика, второй экзамен, Молодая преподавательница, посмотрев мое письменное задание, формально задает пару математических вопросов. Немного плаваю, но бойко отвечаю. Она встает, чтобы положить на стол мой экзаменационный листок, но тут открывается дверь и заходит вальяжный старикан с сопровождающим его маловыразительным человеком.

Препод здоровается со стариканом, оказавшимся зав. Кафедрой математики ОВИМУ. С ним коллега, из соседнего, Водного института.

– Принимаете экзамен?

– Да, уже приняла, абитуриент ответил на 4 балла.

– Сейчас посмотрим, какие-такие 4. Садитесь, молодой человек, и вы, Наталья Ивановна.

И началось… Старикан оказался въедливым и противным, начал гонять меня по ответам письменного задания. Не проходили в школе того, что он начал меня спрашивать. Мамой клянусь! В голове уже не математика, а мысли, как купить обратный билет в августе месяце, в разгар сезона. Но тут слышу:

– Где же тут четверка, голубушка? Вот ему красная цена – три балла, исправьте ведомость.

Немного отлегло, впереди Русский язык, нельзя ошибаться. Проходной балл на судоводительский -12. Решил не готовиться к последнему экзамену, проветрить голову. Моя проблема – расставлять запятые в предложениях. На чем всегда горел в школе. Буду писать предложениями из трех – четырех слов, чтоб запятым места не было в тексте. Решил и поехал на пляж.

На пляже сгорел, поэтому на экзамене мучался от швов на рубашке, больше, чем от мыслей о правильном написании. Тему не помню. Что-то про «Войну и Мир». Конечно, я ее не читал, но читал учебник по литературе и пособие «Как правильно писать сочинения». Московский «Самиздат» на светокопировальной розовой бумаге. Написал, вздохнул, сдал. Результат на следующий день.

На следующий день, во дворе учебных корпусов, «при огромном стечении народу», собрались все оставшиеся испытуемые, Зам. декана СВФ по учебной части, доцент Кийло, зачитывал результаты экзамена по русскому языку. Закончившие украинские школы писали сочинения на украинском. Положительная оценка при достаточном количестве баллов говорила о зачислении. Списки поступивших уже можно было не смотреть.

С заднего крыльца корпуса «А» доцент выкрикивает фамилии и результаты:

– Могила…два!

– Борщ…два!

– Прыщ… два!

– Голопузенко… тры!

По толпе разносятся вздохи разочарования, ликующие возгласы, стоит гомон и смех. Называют мою фамилию… Имярек! Есть тут?

– Есть! Кричу.

Драматическая пауза. Толпа на мгновение замирает, или это у меня все замерло…

– Имярек… Пять баллов… Единственный на всем потоке, кто получил пять по русскому языку. Смотрите на него и берите пример!

Толпа свистит и хлопает в ладоши. Вот это да! В школе, выше трех, никогда не подымался. Отпустило. Всё, я курсант, мандатную комиссию в расчет даже не беру. Поступил. Впереди 6 лет праздника, ну и учебных будней. Иду на почту, даю матери телеграмму «Ставь коньяк». Всего два слова. Там разберутся.

Товарищ, я вахту не в силах стоять

Первый семестр дался мне тяжело. Осенью, с наступлением холодов, я начал болеть. Болело горло, голова, подымалась температура, и так далее. Докторов в семье еще не было, проконсультироваться не у кого. Болел, как болелось. Когда становилось совсем невмоготу, шел в санчасть, прямо под нами, и лежал там 3-4-5 дней, пока не сбивали температуру. Училищные доктора сильно не заморачивались. Заставляли полоскать горло марганцовкой и пичкали жаропонижающим. Вот и все лечение.

Из-за болезни много занятий пропускал, и лекции, и контрольные, и прочие практические. Разумеется, это отразилось на результатах зачетов и экзаменов в первую зимнюю сессию. Получил два балла по математике, в зимний отпуск не отпущен, оставлен в училище, пересдавать двойку. Болезных, заваливших математику, кроме меня, было не много. Сидели все вместе в «ленинской комнате», грызли гранит, с перерывом на обед и ужин. Тряслись перед переэкзаменовкой, как положено. Вечером, у телевизора, пугали друг друга страшилками – кто из преподавателей злее и вреднее, кто будет принимать у нас экзамен.

Делились с друг другом способами подглядывания и списывания, образцами шпаргалок, их размещения на теле и в складках одежды, надписях формул на ручках, ремнях, руках и даже ботинках. Это через два года нам станет «по барабану», какой предмет и когда сдавать. Завтра? Значит завтра. Задавали лишь два вопроса: во сколько экзамен и какая аудитория. А тогда, первая двойка на первой же сессии, пугала и настраивала на минорный лад.

Тогда мы и услышали «плач» наших старших товарищей, прошедших с потерями через злую математику. Исполнил нам на гитаре, как раз к событию, одноклассник – одессит, Серега, перманентный веселун и двоечник, по кличке «Чингачгук». Исполнил со слезой и надрывом. Я запомнил почти весь текст с первого раза. Чтобы так формулы запоминались! В одесской «балладе» речь, как раз, шла про актуальное тогда для нас, событие.

Исполняется на мотив «Раскинулось море широко».

 
Раскинулось поле по модулю пять, кругом интегралы стояли,
Курсант не сумел производную взять, ему в деканате сказали:
Экзамен, не сдав, ты не можешь гулять!
И Кийло тобой недоволен! (Доцент Кийло – зам декана СВФ по учебной части)
Сумей теорему Коши доказать, иль будешь с ОВИМУ уволен!
Доказывать взялся, но знаний уж нет, в глазах у него помутилось,
Увидел стипендии меркнущий свет, упал, сердце больше не билось.
К нему подбежали со шпорой большой, стараясь привесть его в чувство,
Грибняк подошёл, покачал головой
 –  Напрасно здесь ваше искусство. (Старший преподаватель кафедры математики).
Три дня в деканате покойник лежал, в курсантскую робу одетый,
В руках он зачетную книжку держал, единственной тройкой согретый
Наутро пришли, кто покойника знал и в матрицу труп завернули,
К ногам привязали большой интеграл и тело с ОВИМУ спихнули.
Напрасно старушка ждет сына домой, ей скажут – она зарыдает,
А синуса график волна за волной в туманной дали пропадает.
 

Примерно в таком настроении собрались на пересдачу. Принимал… Грибняк.

Опоздал, конечно, как всегда. Раздал нам билеты сам. Раздавал, исходя из своих собственных представлений об уровне владения математикой индивидуума, и… ушел из аудитории. Народ кинулся списывать. Откуда вдруг появилась способность к скорописи и стенографии. Громким шепотом переговаривались через столы вскакивали подсмотреть и садились обратно. В общем – суета. Минут через двадцать преподаватель явился и стал нас допрашивать поочередно, кто как сидел, слева направо. Взглянув на накаляканный ответ, откладывал его в сторону вместе с билетом и задавал вопросы по курсу математики, пройденному за первые полгода. На повторную пересдачу, через неделю (а у нас практиковалось такое!) была отправлена большая часть экзаменовавшихся. Я проскочил, мало того, ухитрился получит четверку.

Счастью не было предела, но домой ехать уже было поздно. Догулял отпуск в роте.

Пробелы в математике все-таки аукнулись на 3 и 4 курсах, когда начали изучать мореходную астрономию. Но к тому времени опыт сдачи экзаменов уже был нагулян и сессии больше не страшили, даже наоборот, радовали, особенно когда появлялась возможность сдавать их досрочно, еще до окончания семестра (такое на факультете приветствовалось, правда три балла, за досрочно сдаваемый экзамен, не засчитывалось, и ты отправлялся в «общую очередь»). Сдал все курсовые, контрольные досрочно – договаривайся с преподавателем о досрочном зачете и экзамене. Сдал все на четыре и пять баллов – иди на практику, в отпуск, куда пожелаешь.

Хорошо успевающие этим успешно пользовались и увеличивали себе месяцы плавпрактики. Особо выдающиеся ухитрились набрать по 2 с хвостиком года в море за 5.5 лет обучения. Я был в их числе. Да здравствует доцент Кийло! Ко второй, летней сессии, подошел во всеоружии. Сдал без хвостов, отгулял отпуск и явился на первую плав практику полный радужных надежд и ожиданий.

Морской болезнью не страдал. С 12 лет ловил с отцом рыбу в Финском заливе, часто с ночевой в море. Но душа рвалась в дальние, загадочные, жаркие страны – пальмы, загорелые, до черноты, стройные девушки, бананы и кокосы, пираты южных морей, веселые контрабандисты… и дебелая доцент Холопцева, с кафедры марксистско-ленинской философии, идущая с нами руководителем практики. «Чтоб и в мыслях не было!»

Первая плавпрактика

ОВИМУ, отличалось от других училищ, тем, что все успевающие и дисциплинированные (без коз) первокурсники, по достижению 18 летнего возраста до июня месяца, следующего, после поступления, года, получали паспорт моряка и отправлялись на свою первую плав практику в теплые моря и дальние страны. 100–150 наиболее отличившихся первокурсников из двух рот обычно сажали на барк «Товарищ», бывший немецкий «Горьх Фок», (псевдоним немецкого культового писателя-мариниста, ушедшего в пучину вод, вместе с легким крейсером «Висбаден» в 1916 году, во время Ютландского сражения.)

С 1933 по 1939 год на барке проходили практику кадеты имперского Кригсмарине. Полученный в 1949 году по репарации, приписанный к Херсонской мореходке, Товарищ Горьх, был сначала посажен суетливыми хохлами на камни в Ирландском море, потом продан обратно немцам в 2001 году за 500.000 евро. Сейчас стоит на вечной стоянке у стенки в Штральзунде и называется «Горьх Фок 1».

Мы тоже должны были садится на Товарищ, но тут подоспело 194-е летие США и барк был направлен в Балтимор, на празднование и праздничную регату, через океан. Леонид Ильич дружил с Никсоном, любил Пепси-колу и американские машины. Чтобы не ударить в грязь лицом было принято решение посадить «бывалых» парусников, прошедших обучение и практику в прошлом году. Для этого второкурсникам даже ускорили летнюю сессию.

Ну, а нас, лишенцев, посадили на весьма комфортабельное по тем временам, почти новое, учебно-производственное судно «Профессор Кудревич». Профессора строились в Польше, и раздавались по трем Высшим мореходкам. УПС имело учебный мостик, учебное машинное отделение, учебную радиорубку, три грузовых твиндечных трюма, брал на борт 180 курсантов и 15 преподавателей. Одно время, даже собирались организовывать на борту один из семестров для старшекурсников, но отказались, из-за дороговизны проекта. Погрузились на борт в Одессе.

Из Одессы отправились добирать Ростовских курсантов в Новороссийск и грузинских в Батуми. Из Батуми вернулись в Ильичевск, грузиться «воском, пенькой и дегтем» на Италию. Нам очень хотелось посмотреть, кака-така Италия. Но в то лето 1972 года, в Батуми проскакивала холера, тщательно срываемая местными властями, а в Одессе еще была очень свежа память эпидемии предыдущего семидесятого года.

Город был закрыт несколько месяцев на карантин, на въезд и на выезд. По кукурузным полям шныряли милицейские разъезды, отлавливали и нещадно штрафовали нарушителей. В рамках борьбы с распространением, по местному телевидению, было объявлено, что холерный вибрион не любит кислой среды и призвали пить разведенный уксус, рассол, из-под маринованных огурцов и сухое вино. Через два дня в городе кончилось сухое. Перешли на «мокрое».

Пьяные, в живописных позах, лежали по всему городу на скамейках, газонах, тротуарах в парках и садах. А как же! Проводили профилактику! Появилась модная песня «На Дерибасовской открылася холера, ей заболела одна Б… от кавалера…», где в доступной форме и простым языком популяризировались меры санитарной профилактики и личной гигиены.

На этом фоне и свежей памяти, двоих моих приятелей, имевших несчастье приболеть с температурой, объявили потенциально опасными, так как прибыли из Батума. Ну и под общую гребенку, перед самым отходом, собрали всех жильцов восьмиместного курсантского кубрика и отвезли с парохода за город, в инфекционную больницу. Попал в эту компанию и я. Пароход благополучно отбыл в Италию, а мы остались переживать двухнедельный карантин, посреди кукурузного поля, на третьем, запертом с обоих концов, пустом этаже.

Ни радио, ни телевизора, ни шахмат, ни книжек. Предоставлены сами себе с перерывом на завтрак обед и ужин. Лечения не было, потому что не было симптомов. Такая вот Одесская инквизиция. Денег на побег или хотя бы на кислое вино в соседнем селе, виднеющемся из-за посадки, тоже не было, так как рубли были запрещены к вывозу из СССР и сдавались политическому помощнику перед отходом. Обратно их нам отдать он как-то запамятовал. Две больничных недели мы резались в карты, вырезанные из альбомов по практике и разрисованные от руки.

Цветных карандашей не было, цвет масти тоже был подписан от руки. Зато научился грамотно расписывать пулечку, что весьма пригодилось через две недели на одесском пляже. Разбившись на пары, вызывали на поединок курортников и собирали себе на вечернее угощение.

Через две недели, не добившись от нас холеры, больничные власти отвезли нас в Одессу, в экипаж. Комендант открыл нам пустую роту, и мы расселились на панцирные сетки своих железных коек, накрыв их, по привычке, газетами, для мягкости. В питании тоже не отказали. Поставили на довольствие, пристегнув к сборной роте двоечников, сдающих льготную сессию. Полтора месяца ждали судно, кто слонялся по Одессе, кто уехал домой. Дождались Профессора, вернулись на борт, завидуя оморячившимся однокашникам.

В Ильичевске взяли чугунную чушку на Александрию. Зачем арабам чугунная чушка? Но глядя на то, как они ее воровали и выносили с борта под халатами, прижав 12 килограммовую двухсекционную чушку к пузу резинкой от трусов, размахивая руками, «ничего не украл», наверное, были нужны. Так, первой моей заграницей, стал Египет. Гавань Александрии с плавающими горами мусора, дохлыми баранами, нефтяными лужами, апельсиновыми корками, источающая сладкую, удушающую вонь, запомнилась навек. А потом началась вяло текущая и официально еще не объявленная всеарабо-еврейская война и мы, в качестве подставленных зрителей и статистов, смотрели за бомбежками, обстрелами, жизнью миллионного города во время войны, жителям которого, на все было глубоко наплевать. "Хам дуляля! – На все воля Божья!" Наступило затишье в боевых действиях, мы скоренько отправились в Одессу с грузом хлопка. Из Одессы, уж не помню, с чем, отправились в долгожданную Италию.

Ах, Италия! Ах, итальянки! (Страшненькие, в большинстве своем, на самом деле). Но как нам было интересно и здорово в наши 18 лет.

Вторая плавпрактика

Первая практика после первого курса завершилась, как ей и было положено, в ноябре. Занятия начались сразу по возвращению. Зимняя сессия, третий семестр. Летняя сессия состоялась по расписанию, без особых приключений, за исключением одного частного случая.

В мае месяце, в аккурат перед началом сессии, моя мать прилетела в Одессу, в командировку, без объявления. Хотела сделать мне сюрприз, но сделала себе, искав меня по Одессе два дня. После этого я был лишен родительской, ежемесячной дотации в 25 рублей и остался с курсантской стипендией 9 рублей 50 копеек в месяц. Не критично, но лишение стабильного вспомоществования, заставило задуматься о дополнительном заработке. Маячившая впереди коллективная практика на УПСе доходов не обещала. Два года проведенных в Одессе дали свои плоды, и мы с приятелем решились на поступок. За несколько дней до посадки на «Горизонт», ожидавший курсантов у причала на Морвокзале, нахально явились на борт к старшему помощнику и попросились устроиться в штат, на подмену постоянных членов экипажа, желающих гулять отпуск летом.

Старпом нас не прогнал из каюты и даже наоборот, предложил место матроса второго класса Мишке, выглядевшему постарше и по мужественнее и должность повара-зеленщика мне, тогда еще румяному. (Для "знатоков" – повара, не кока. В штатном расписании судов ММФ СССР, слова "кок" не было).

Радостно согласившись, доложив командиру роты о свалившемся на нас счастье, не дожидаясь общей посадки, в этот же день явились на судно «принимать дела». Корочки матроса 2 класса мы все получили на первой практике, элементарные рабочие навыки тоже, тут вопросов не было. Но вот стать поваром – я слегка струхнул, тем более что к вечеру, все камбузные разбежались по домам и спросить свои обязанности было не у кого.

Утром, в 06.00 громкий стук в дверь, занятой нами каюты, сопровождаемый непечатными и нелитературными выражениями, возвестил о начале моей официальной трудовой деятельности. Оказывается, в 6 утра, я уже должен был чистить картошку картофелечисткой, лук и свеклу руками, мыть и рубать морковь и прочие корнеплоды на 200 человек.

Шеф – маленький, кривоногий, крикливый молдаванин, поварскую науку преподавал строго, разве что только не стучал чумичкой по голове, но за первые несколько дней, я очень многое узнал о себе, своей матери, дальних и ближних родственниках, друзьях соседях и знакомых, даже проживающих за тысячи километров от Одессы.

Постепенно втянулся, перестала болеть, натренированная 30 литровыми кастрюлями и ведрами, спина. Мне стали доверять кипячение воды и мытье камбузной посуды, совместно с третьим поваром. Выкладывался по полной.

Глазеть на проплывающий мимо туда и обратно Стамбул, прекрасные греческие острова в Эгейском море, было некогда. Хорошо, хоть учебный помощник не донимал ежедневными обязательными занятиями. Попал в штат – молодец, очень хорошая практика, не забудь, когда сам станешь Старпомом.

Бегали по теплым морям от Одессы до Александрии или Венеции. Долго нигде не задерживались, на рейдах не перестаивали. Война Судного дня застала нас в Александрии, Израильские истребители налетали на военные объекты в городе первые дни. Заходили с моря, проносились над портом низко, можно было разглядеть пилота в кабине. Арабы, на своих ракетных катерах, бросались под борт стоящих в порту торговых судов и под наш борт тоже, забрасывая на палубу выброски, чтоб зацепиться и подтянуться вплотную.

Боцман с кривым ножом и матюками бегал по палубе и рубал зацепленные концы, за ним бегали матросы, делая обрезания арабскому военно-морскому флоту. Проносились, не стреляя, самолеты, в город и обратно, утихала паника, арабы возвращались к своей стенке и рассаживались на палубе привязывать новые легости к обрезанным концам и пить кофей. До следующего налета. В городе бабахало, поднимались густые клубы пыли и дыма. Налеты продолжались несколько дней, пока не ухудшилась обстановка для еврейских войск на Синае. Налеты прекратились, самолеты пропали, а может уже все разбомбили, что хотели. Опустел порт, все суда постарались по-быстрому из Египетских вод уйти. Только наши, храбрые, под красным флагом, везли и везли военную технику, оружие, боеприпасы.

На рейде Тартуса еврейский катер ахнул и утопил двумя ракетами Илью Мечникова, Азовского пароходства. Евреи извинялись, ошибочка вышла, целились по военному сирийскому судну, ракеты перенаправились сами на больший объект. Мы в этот день в как раз вышли из Александрии на Сицилию за лимонами.

Лимонами в коробках закидали быстро. Подсмотрел, как бойкие одесские моряки поднимали в трюмах деревянные пайолы и высыпали туда лимоны из ящиков. По половинке, чтоб не подводить второго помощника, который не запрещал им воровать груз. А может и сам был в доле. Лимон в Одессе, в мокрый сезон – рубчик. Бутылка Боржома – рубчик. Боржом с лимоном были самым антивирусным одесским лекарством. Ай-вей! Гешефт! И в Антверпен за коврами ходить не обязательно.

Сбросив в Одессе лимоны взяли на борт нечто в ящиках и пошли в Латакию. Советский Союз порицал и осуждал "сионистскую военщину", но не стеснялся подставлять, полное курсантов, учебное судно, под возможную реальную ракетную или бомбовую атаку. Война продолжалась, арабы начали сдуваться, евреи осмелели, не встречая реального противодействия.

В Латакии простояли с две недели, даже ходили несколько раз в город. Самолеты налетали на закате, строго по расписанию, после 18 часов. Бросали бомбы, пуляли ракеты, а потом, сделав разворот над морем спускались на малых скоростях, как можно ниже к постройкам и давали «самый полный вперед». Глиняные постройки рушились от ударной волны двигателей Фантомов и за самолетом оставался коридор пылящих до неба развалин. Можно было и не бомбить.

По окончании практики получил от старпома настоящую корочку – повар 4 разряда и отзыв о работе. Корочку получил заслуженно, работал. Выдали на реальном бланке, их было много разных на борту, потому что зимой, УПСы катали, приучали к морю, девиц из Второго технического училища ЧМП, готовившего стюардесс, каютных номерных, поварих, буфетчиц и так далее по списку, для обширного одесского пассажирского флота. Практику провел не зря. Зиму прожили безбедно.