Текст книги "О чудовищах (СИ)"

Автор книги: nover.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

========== 1 ==========

Девка была чудо как хороша: ладная фигурка, округлые груди, длинные червонного золота волосы. Брызги воды окутывали ее пеленой.

Стоило бы задуматься, откуда в их краю тихих озер и рек водопад, пусть мелкий, но с силой бьющий о зеркальную гладь пруда. Но разве ж о чудесах природных, когда вот оно диво дивное – протяни руку да возьми.

Звонкий смех раздробил истомленый зноем воздух, золотой волной рассыпались волосы в лучах еле продиравшегося сквозь влажную листву солнца. Нагая чаровница застыла в воде, прикрытая лишь стыдливым румянцем. Волны плескались у ее пояса, словно ластились к гладкой девичьей коже.

Сдирая с себя одежду, он кинулся на звук ее голоса, как путник в пустыне – на шелест ручья. Отвел колючие ветви, завороженной ее улыбкой, жемчужной полосой зубов за коралловыми губами. Скользя в глиняной топи берега, продрался сквозь кусты, не замечая длинных царапин на ногах. И холодная, словно ключевая, вода, объявшая его колени, не заставила ступить назад, в спасительную тень берега.

Чуть нахмурила брови красавица, повела тонким плечиком, рассыпав янтарные искры волос, и поманила к себе, улыбаясь насмешливо.

Закружились илистые водовороты вокруг ног, забурлила вода, подернулась черной ряской, словно день светлый сменился темной ночью.

Оскалилась хищно девка, заиграли тени в ее глазах, как души утопших в гиблых омутах. Волосы блеснули зеленью да протянулись тонкими нитями водорослей.

Волна повела, понесла все ближе и ближе к колдовскому пламени глаз, ко рту с острыми рыбьими зубами. Накатила, захлестнула и потянула на дно. Залилась горьким ядом, выжигая внутренности, выдавливая воздух. Закружился перед глазами хоровод прежних дней: мамка, батя, сестры да братки, деревня их…

Тонкие девичьи руки обняли тяжелое тело, увлекли глубже, на самое дно, скользкий хвост хлестнул по ногам.

Хвост?..

========== 2 ==========

Трактирщик щедро плеснул в кружку пива, с любопытством поглядывая на незнакомца.

Тот был высок, входя, согнулся едва не в три погибели, чтоб не задеть макушкой низкую притолку; крепко сбит, стоял перед стойкой твердо, чуть расставив длинные ноги. Взгляд имел твердый, уверенный, не рыскал вокруг, не примечал, как бы схватить, что плохо лежит. Лицом, правда, был смурен и суров, ну да после их тракта и резвый скакун притащится дохлой клячей. Волосы стриг коротко, так что темные пряди не скрывали татуировку, обвивавшую длинную шею.

Ходили слухи, что зерриканские бабы выводят себе узоры на лице, но что там делают их мужики, никто сказать не мог. Да и не похож был незнакомец на зерриканца: те мелкие да юркие, а этот – что твоя каланча.

Высок, крепок в плечах, с ясным взором. Рыцарь, одним словом. С таким не забалуешь.

– Ну как вам пиво, милсдарь рыцарь? – спросил трактирщик, не без радости глядя как незнакомец осушил кружку.

Тот неодобрительно заглянул в пустую посудину и, протягивая руку за добавкой, хмуро проговорил:

– Не распробовал.

Толпа любопытных односельчан позади рыцаря взорвалась одобрительным гоготом.

Трактирщик хмыкнул и щедро долил напиток из кувшина.

Под шумные выкрики соседей незнакомец испил и вторую кружку.

Не дожидаясь приказа, трактирщик подал блюдо с маринованным угрем и плошку с солеными огурцами. Выставив еду на стол, он с надеждой глянул на рыцаря, что расстегивал стянутый у горла плащ. Поношенный, но добротный камзол, кожаные наручи с серебряными шипами, а более всего – дорогие мечи, что рыцарь небрежно бросил на скамью рядом с собой, позволяли надеяться, что нюх трактирщика не подвел, и в кошеле рыцаря еще водятся золотые монеты.

Незнакомец ел сосредоточенно и аккуратно, но пищу поглощал, словно топливо, без радости и удовольствия. Видно было, что мысли его витали далеко от кабачка, в котором он находился.

Вскоре сытная еда и хмельное питье сделали свое дело. Рыцарь разомлел, отогрелся. Расстегнул камзол у горла, в открытом вороте блеснула серебром цепь.

Трактирщик без устали потчевал односельчан и редких заезжих гостей, не оставляя вниманием незнакомца.

Вскоре любопытные мужики пересели поближе к гостю, опасливо косясь на сверкающие из-под дерюжины эфесы мечей.

Пришлый рыцарь вел себя мирно, пил и ел вволю, не задирая посетителей. По правде говоря, он, казалось, и не замечал их, хотя к вечеру все столы были заняты, и гости теснились рядом с ним. Но все же что-то в облике незнакомца вынуждало трактирщика нервничать. Чутье ли, или что иное заставляло нет-нет да и ловить молчаливого гостя в поле зрения. Словно гадюку, затаившуюся до времени.

Бросив на стол несколько монет, незнакомец привлек к себе внимание. Трактирщик поспешил ему навстречу, с затаенным облегчением ожидая ухода гостя.

Когда тот наклонился, поднимая мечи с лавки, из-за ворота скользнул медальон, покачивающийся на серебрянной цепочке.

Смех и шум вокруг смолкли, словно отрезанные ножом. В полной тишине, опасливо косясь на незваного гостя, односельчане и пришлые люди засобирались, торопясь по своим делам, в спешке покидая кабак. Звенели монеты по дереву столов, шуршали одежды по лавкам, спешно допивались напитки и доедались заказанные блюда.

Не глядя вокруг, незнакомец прилаживал портупею и ножны, ничуть не взволнованный поднявшийся вокруг него суетой. На груди его в мягкой коже нагрудника щерилась в оскале отлитая из серебра волчья голова.

Ведьмак.

========== 3 ==========

Небо, исполосованное плоскими вытянутыми облаками, было чистым: ни стервятников, ни грифов, ни других любителей падали. А все-таки еле слышный сладковатый запах гнильцы ощущался в душном напоенном ароматами трав воздухе.

Алек нахмурился, привстав в стременах, и, потянув носом, заозирался вокруг. Потом дернул поводья, сворачивая с тракта.

– Ну что ты, Черч, – похлопал он по шее коня, нервно гарцевавшего под ним, – будь мужчиной, я здесь ничего не вижу.

Но слова всадника не успокоили его, и Черч тонко заржал, прядая ушами и отказываясь идти дальше.

Алек вздохнул и, расстегнув рукав, слегка подвернул манжет, обнажив запястье с татуированной на тыльной стороне руки руной. Опустив поводья, он слегка повел рукой, отчего руна засветилась еле видимым золотым светом. Стоило ему коснуться головы коня, как Черч успокоился, хотя и продолжал нервно всхрапывать и вращать глазами.

Слегка понукая послушного коня, Алек продвигался глубже в лес, оглядываясь по сторонам.

Деревья вокруг стояли чистые, в резном уборе летней листвы, не порченные гнилью.

– Кто знает, – рассуждал сам с собой всадник, – может, это лось где валяется. А может и не лось. Кто знает?

Через несколько метров дорогу ему преградил яр. Алек осмотрел сверху кроны деревьев, заполнявших распадок. Однако склоны яра были пологими, а дно сухим, без терновника и гниющих стволов.

Он легко перебрался на противоположную сторону. Там раскинулся березняк, за ним – большая поляна, вересковые заросли и бурелом, тянущий кверху щупальца спутанных веток и корней.

Издалека повеяло свежим запахом воды, окончательно изгнав из окружавших ароматов тонкий отголосок гнили.

Но предчувствие не отпускало ведьмака, хотя на первый взгляд лес не вызывал подозрений.

Положив себе вернуться сюда завтра, он вновь спустился на тракт, осторожно ведя коня по мягким травам.

Затрусив по привычной дороге, тот и вовсе успокоился, не отвлекая всадника от мрачных дум.

– И все-таки, Черч, что-то тут неладно. – Алек нахмурил брови, не в силах объяснить самому себе, что же его так встревожило. – Лес выглядит, как обманка. Вроде и хорош, а чувствуется где-то глубоко гнильца.

Он тряхнул головой, отгоняя дурные мысли.

– Иззи, – ну, та провидица из храма Мелитэле, помнишь? – говорит, что я скоро и в своем отражении что-то гнилое находить стану. Мол, скверная у меня профессия, говорит.

Он потрепал коня между ушей, поправив недоуздок, и продолжил свои откровения:

– Как сказать ей, что это не профессия, это я сам? То, каким меня сделали. Чудовище, убивающее чудовищ. И кто из нас хуже, можно поспорить. Они хоть не скрывают своей сущности: живут, как природой заложено. Жрут людей, когда больше жрать нечего. Раньше-то эта земля им принадлежала – русалкам, лешим, оквистам, вилохвостам, нетопырям. Только им. Пока не пришли люди и не согнали их с насиженных мест. Вот так и появились монстры. А уж люди придумали своих чудовищ. Нас, ведьмаков.

Он помолчал, глядя на тянущееся к горизонту солнце.

– Так что вовсе я не спаситель, как любит величать меня Иззи. Это только она, светлая душа, еще видит во мне человека. – Он вздохнул, поправил плащ, притороченный к седлу за спиной, и чуть двинул каблуками, подгоняя коня. – Давай, Черч, поднажми, мы должны успеть к закату. Трактирщик сказал, что село в двух днях пути, а еще даже дыма труб не видно.

Конь зарысил по утоптанной дороге, высоко вскидывая ноги и задирая хвост.

========== 4 ==========

Крытнички оказалось маленьким селом, не имеющим даже своего кабака или шинки. Поэтому Алек, следуя совету щедрого трактирщика, спешащего выпроводить опасного клиента, направился сразу к дому солтыса – местного главы, старосты.

Провожаемый любопытными и настороженными взглядами, Алек пустил Черча медленным шагом. Была б его воля, схоронился бы он в полях, чтоб явиться к солтысу в потемках и избежать всей этой кутерьмы. Но дорога в селе одна, и Алеку приходилось сдерживаться, чтоб не пустить коня галопом.

Странная тишина висела вокруг, не слышно было гомона ребятни, заливистого хохота девок и пустого бахвальства парней. Едва завидев всадника, матери быстро оттаскивали любопытных малышей, загоняя в дом, старшие смотрели с любопытством и опаской.

Алек привык уже к интересу женского пола, к нарочито-застенчивым взглядам, кидаемым поверх рукава, к завлекающим улыбкам, к выставленным словно случайно округлым грудям, упруго натягивающим домотканые рубахи. Все это длилось ровно до тех пор, пока они не видели его медальон. Пока не понимали, кто он такой. Ведьмак. Мутант. Чудовище.

Алек не был большим приверженцем постельных утех. В ведьмаках вытравливали влечение травами и эликсирами, но видно в его трансмутации что-то пошло не так. Он мог спать с женщинами и не отказывал себе в этом, хоть и редко какая из них оставалась рядом, стоило узнать кто он такой. Но находились и те, кому секс с опасным ведьмаком казался сродни укрощению дикого зверя. Алек не находил особого удовольствия в этом, но отказываться от редких подарков не собирался.

Он знал, скоро смущенные косые взгляды, что кидали на него молодухи, сменятся ужасом при его приближении. И не обольщался относительно собственной привлекательности.

Дом солтыса, как водится, был богаче и больше остальных. Высокий, с резными наличниками на окнах, с деревянным ладно пригнанным крыльцом, с плетнем, окружавшим большое подворье. Сам староста стоял в окружении домочадцев, подбоченясь и заложив большие пальцы рук за тяжелый кожаный ремень, сдавливающий тугое пузо.

Алек спешился.

– Здрав будь, солтыс.

– И тебе не хворать, рыцарь. Что привело тебя к нам?

Алек молча потянул за цепочку, вытаскивая медальон из-за ворота. Оскаленная волчья пасть закачалась, повиснув на широкой груди.

– Говорят, у вас есть работа для меня? – негромко спросил Алек, замечая как невысокая жена солтыса обнимает троих маленьких детей, пряча их от взгляда ведьмака. Странно, но сама женщина не показалась Алеку напуганной. Словно что-то сломило ее, горе настолько большое, что не оставило места страху.

– Опоздал ты с этим, милсдарь рыцарь, – угрюмо ответил ему солтыс, потирая глаза, словно силясь прогнать непрошеные слезы. – Давеча мужики изловили это чудище.

– Курва! – вдруг ощерилась солтысова жена, тычками отправляя детей в дом. – Тварь болотная! – Она выпрямилась, с ненавистью глядя куда-то мимо Алека. Кулаки ее сжимались в бессильной злобе. Через миг, опомнившись, женщина убежала в дом, взметнув юбками.

Ведьмак с изумлением перевел вопрошающий взгляд на солтыса, но тот промолчал, отвернувшись.

– И что вы сделали с чудовищем? – спросил Алек настороженно.

– Да, знамо дело, убьем, – солтыс почесал обширную плешь. – Токмо пока не знаем как. – Он поднял глаза на Алека. – Может, ты, милсдарь, что подскажешь?

Не всякое чудовище боится железа, Алек знал это, как никто другой. И ради безопасности сельчан, умудрившихся каким-то образом изловить одну из тварей, с которыми ему приходилось иметь дело, Алек согласился пойти. В конце концов, он поклялся защищать людей, даже если они настолько глупы, что тащат опасное чудище в собственный дом.

– Где я могу оставить коня и свое добро? – осведомился он, доставая один из мечей и закрепляя ремень портупеи на груди так, что клинок оказался за спиной.

– Да в любом доме, – махнул рукой солтыс. – У нас тут село небольшое, все свои, воровать некому.

Он обернулся, рассматривая Алека, и вдруг чуть приподнял губы в улыбке.

– А или оставайся у меня, милсдарь ведьмак. Место есть, хозяйка моя готовит отменно. Да и тебе ночью-то не с руки в дорогу собираться.

– Твоя правда, солтыс, – чуть смущенно кивнул Алек, беря коня под уздцы. – А хозяйка твоя не забоится? А то, глядишь, испугается да и выкинет меня во двор.

Он натянуто улыбнулся, встречая такой же насмешливый взгляд старосты.

– Ой, не знаю, как у вас там, господин ведьмак, – солтыс неопределенно покрутил рукой, открывая ворота и провожая Алека к видневшейся неподалеку постройке, очевидно служившей конюшней, – но у нас в семье мое слово крайнее. Как скажу, так и сделает.

Алек склонил голову, пряча усмешку, позволяя собеседнику это небольшое бахвальство, поскольку в нем, как и в жене, чувствовалась какая-то неизбывная печаль. Горе, слишком большое даже для этих мощных натруженных плеч.

Стоило им подойти к постройке, как из нее, пригнувшись, вышел парень. Светлые волосы пшеничной волной упали на лицо, ловя последние блики солнца. Алек невольно залюбовался их цветом, пока не встретился с насмешливым взглядом странных золотистых глаз. Парень, как все здешние кметы, был крепким и основательным, с мощными плечами и мускулистыми руками.

– Это Янош-Кристоф, – не без гордости проговорил солтыс, похлопывая парня по плечу, – сын моего брата.

Алек учтиво кивнул, отмечая про себя странное имя, о корнях которого ему не хотелось думать.

Янош перевел взгляд на Черча, и глаза его сразу потеплели, а руки бездумно потянулись приласкать мягкую темную челку, одарить лаской мощную шею. Порывшись в кармане, он протянул коню яблоко, которое тот с радостью принял.

– Я думал ведьмацкие кони неприступны, – хмыкнул он, пристально разглядывая Алека.

– Ну, – Алек изобразил задумчивость, – не им приходится сражаться с чудищами, защищая людей. А потом получать камнями по заду, унося ноги от “благодарных” спасенных.

Янош засмеялся, но как-то нерадостно, словно через силу. Кивнув отцу и Алеку, он взял коня под уздцы и повел его к постройке, о чем-то тихо бормоча.

– Наконец-то Черч нашел достойного собеседника, – пошутил Алек, – меня он перестал слушать еще пару месяцев назад.

– Не серчай на него, милсдарь ведьмак, – вдруг погрустнел солтыс, смотря вслед уходящему парню, – тяжко ему приходится.

Он пожевал губу, потом развернулся и пошел к дому, жестом пригласив Алека следовать за ним.

– У нас тут, вишь ли, места-то дремучие, село небольшое. Видал, небойсь, сколько прудов да рек вокруг?

Алек кивнул. Трактирщик так и сказал: Озерный край.

– Мужики все больше рыбачат, – продолжил солтыс, медленно бредя к дому. – Охотой еще пробиваемся. Все друг друга знаем, все на виду. Редко когда к нам чужие заезжают. Однако случается. Брат-то мой, вишь, дровосеком был, срубил себе избушку недалече в лесу, да сам хозяйство и вел. Вышел он однажды к реке, сеть, значит, закинуть. Тогда, помнится, нерга на нерест шла. Глядит, а по воде ладья плывет: без весел и правила, сама по себе. Ну он вошел в воду, да и вытащил ее на берег. А в ладье той баба лежит. Эльфийка, значит. Красивущая, что твоя роза! Да-а, вот так оно бывает…

Солтыс застыл посреди двора, задумчиво глядя на темневшую вдали громаду леса. Острые шпили сосен протыкали черными иглами пестревшее закатными красками небо.

Алек глядел вместе с ним, пытаясь представить, что гордая эльфийка могла найти в простом дровосеке из затерянного в лесах села. Он знал, что глупо было осуждать первородных за их отстраненность и спесь, слишком многое они потеряли с приходом людей, но ничего не мог с собой поделать. Любой встреченный на его пути эльф, не задумываясь, снес бы ему голову.

Впрочем, теперь становилась понятной и некая отстраненность Яноша, и странное имя, очевидно данное в память о матери. И невероятный цвет его глаз, напоминавший об Ар-Дираэле, чьи золотые рассветы так любил воспевать Сай, трубадур, с которым их дороги пересекались достаточно часто, чтоб они могли считать себя друзьями.

– А что стало с эльфийкой? – осторожно полюбопытствовал Алек, коря себя за то, что тревожил чужие воспоминания, уже подернутые пеплом забытья.

– А что стало? – пожал плечами солтыс, оборачиваясь. – Знамо дело, ушла к своим, как память-то к ней вернулась. И на дите не посмотрела. А брат мой еще пару лет промучился, пока его медведь не задрал. До последнего вспоминал ее.

Алек втайне порадовался за Яноша: эльфы крайне плохо относились к смескам. И то, что он остался с отцом, а потом – с приютившем его дядей, можно было считать большой удачей.

– Заместо сына нам стал, – сказал солтыс, направляясь к дому. – Своего-то мы потеряли…

Алек застыл, словно пораженный громом. Так вот что за горе сгорбило плечи отца, заглушило страх матери и поселило неизбывную горечь в глазах брата. Он чувствовал, что эта смерть как-то связана с чудищем, которое выловили кметы. Но задавать вопросы не стал, опасаясь тревожить и так еле затянувшиеся раны.

========== 5 ==========

Впрочем, солтыс и сам рассказал всю историю, когда после ужина его жена отвела детей спать, не забыв указать Алеку на лежанку за занавесью, возле печки.

– Стало быть, первым случился Ненаш. Мать его послала на дальнее озеро за малиной. Густо она нонче уродилась. – Он хлебнул пенистого пива и утер усы прежде, чем продолжить. – Умишком-то наш Ненаш был с рождения обделен, а силой куда как знатен. Вот потому и не искал его никто, знали, что при оказии и медведя завалить может. Только на второй день кинулась его мать мне в ноги, никак почуяла чего. Собрал я мужиков да и отправился с ними к озеру. И вот что странно, милсдарь ведьмак, озеро и раньше небольшим было, а теперь и вовсе смелело, берега осот затянул да топь болотная.

Алек согласно кивнул: солтыс, сам не ведая, назвал точные приметы того, что в озере завелась нечисть.

– А гнилостным духом не тянуло? – уточнил он.

– А то как же! – всплеснул руками солтыс и, помолчав, продолжил: – Так и не нашли мы тела Ненаша. А Марыся, мать его, через седьмицу преставилась. Уж как ее наши бабы любили, как по ней горевали – не передать. Почитай единственная знахарка на сто верст окрест. Каждого селянина своими руками принимала. Да уж!

Он вздохнул и отхлебнул еще пива из пузатой кружки.

– Мы сначала и не догадались, думали утоп Ненаш. А тут, и десяти дней со смерти Марыси не прошло, как сын нашего бондаря, Василь, сбежал на озеро. Он, вишь ли, женихался с дочкой кузнеца. А тот – мужчина строгий, суровый. Вот и пришло молодым в голову далече от села встретиться. Лидка, дочка кузнецова, потом рассказала, что на подходах смех женский слышала. Подумала, что с кем другим ее Василь время проводит, променял ее. Ну, она девка гордая, развернулась да к дому пошла. А Василя с тех пор никто не видел.

Алек кивнул, внимая рассказу. Он, в отличие от сельчан, сразу понял, что за тварь жила в их озере, но молчал, не желая перебивать рассказчика.

– Потом Негода пропал. Сказал отцу, что рыбачить пойдет, да к вечеру не вернулся. Ну отец его быстро собрал сельчан, взяли они факелы да оружие и пошли прямиком на озеро. Меня о ту пору дома не было, сам не видел, врать не стану, но мужики рассказали все в подробностях. Нашли Негоду у берега: головой в воде лежал, а ногами за корягу зацепился. Может выползти пытался, может, напротив, в озеро заползти, кто знает. Но как перевернули его да глянули на лицо, то самые крепкие мужики чуть с ужином не расстались. Не было у Негоды лица, словно выел кто. Следы навроде рыбьих зубов. Да, вот так-то.

Алек слушал, впитывая подробности. Сильна, знать, была нежить, раз трех парней за короткий срок в могилу свела. О такой стоило узнать побольше.

– Парни-то молодые были? – спросил он, больше желая вывести собеседника из задумчивости, чем действительно выискивая подтверждение своим догадкам.

– В том и дело, – нахмурился солтыс, – молодые, здоровые, красивые. Каждому скоро под венец пора, каждому бы жену любить да детишек плодить. А оно вон как обернулось. Извела их нечисть. – Он огладил усы и продолжил рассказ: – Отцы после смерти Негоды строго настрого запретили отрокам к озеру подходить. Да разве ж их удержишь?! – он досадливо стукнул кулаком по столу. – Чеслав, Кривонос и Лад погибли друг за другом еще до конца второго месяца. Войцех и Матеуш – две седьмицы назад. А третьего дня… – он замолчал, гулко глотая пиво из кружки.

Алек хотел было остановить его, но солтыс, словно не замечая его жеста, продолжил, угрюмо глядя перед собой:

– А третьего дня схоронили мы нашего Якуба. Уж как не уследили, не знаю. Сколько говорил ему, как увещевал, клятву брал, что не сунется он на гиблое озеро. А все ж полез туда.

– Селяне не пытались выловить тварь сразу? – спросил Алек, больше желая отвлечь солтыса от самоедства, нежели действительно желая знать о попытках кметов.

– А как же?! – встрепенулся солтыс. – Конечно пытались. И неводы пускали, и сети ставили. Только вишь тут какая штука. Край-то у нас не зря зовется Озерным. Все реки и пруды меж собой соединены. Так что тварь та меж ними, как в горнице ходила.

– А как получилось поймать?

– Да случайно. Отец Войцеха денно и нощно на том озере караулил. Как услышал смех, увидел красоту перед собой, так сразу представил сына с лицом обглоданным. Мигом наваждение-то сбросил. Поднял камень да кинул в тварюгу. Повезло ему, не ожидала она. Камень тот ей прям в голову угодил. Ну, стала тварь на дно идти, а он возьми да и забрось невод. Вытащил таки проклятую!!

В голосе солтыса слышалась неподдельная злоба. Алек вздохнул с облегчением: неестественные доброжелательность и спокойствие казались ему плохим знаком.

– Ну что ж, – Алек встал, одернув камзол, – пойдемте, глянем на вашу нечисть.

========== 6 ==========

Русалка пряталась в воде, лишь длинные бледно-зеленые пряди ее волос тянулись поверху, словно тонкие стебли водорослей. Грязно-серая гладь не колыхалась, застыв узорчатой пленкой в огромной железной бадье. На поверхности вперемежку с опавшими листьями плавали очистки картофеля, ошметки скорлупы и куски каких-то тряпок.

Алек представлял сколько мучений доставляет русалке прикосновение к железу: размеры бадьи не позволяли ей расположиться вольготно. Впрочем, он подозревал, что людская ненависть ранит ее гораздо сильнее: рядом с железным чаном стояли самодельные копья с острыми пиками.

Луна уже взошла, и на площади не было ни души: кметы рано ложились, но и вставали с солнцем.

Алек прошелся вокруг бадьи, не видя русалки, но точно зная, что она почувствовала его. Тонкая дрожащая рябь пробежала по воде, но тут же стихла, словно обитательница этой необычной тюрьмы не решалась показаться наружу.

– Вы могли бы просто оставить ее на площади, – медленно проговорил Алек, обращаясь к солтысу. – Без воды она сдохла бы через пару дней.

Он уже знал ответ, когда хриплый голос позади с ненавистью выкрикнул:

– И подарить ей легкую смерть?! Твари, убившей наших сыновей?!

Алек покачал головой. Он мог бы выхватить клинок и срубить русалке голову. Все это заняло бы у него пару секунд. Но он не был уверен, что жаждавшие увидеть мучения твари кметы отпустили бы его с миром. Родители, потерявшие детей, вполне могли просто убить его, ослепнув от ненависти.

– Что скажешь, ведьмак? – голос солтыса стал звучнее и увереннее, и Алек, еще не видя, понял, что к нему присоединились другие сельчане.

Он развернулся и, пожав плечами, бросил равнодушно:

– Русалки боятся железа. Даже сейчас она испытывает мучения.

– То ли еще будет, когда мы поставим чан на огонь! – сверкая глазами, вперед выступил высокий мускулистый мужчина, чье красное от полопавшихся сосудов лицо выдавало в нем кузнеца, денно и нощно стоявшего у горна. – Славный суп выйдет из твари.

Он засмеялся, сверкая в полутьме крупными белыми зубами.

– Погодь, Лен, – воскликнул другой кмет – худощавый мужчина со шрамами от сетей на руках. – Хочу, чтоб тварь мучилась долго! Чтоб сполна заплатила за моего Негоду!

Остальные сельчане зашумели, загалдели, перебивая друг друга. Их было немного, едва ли с десяток человек, но в глазах их горела столь сильная ненависть, что Алек отошел назад, в тень раскидистого платана, чтоб эта опаляющая жажда его не коснулась. Он незаметно активировал одну из рун на руке, и еле видимое голубоватое свечение словно укрыло его, отрезав от кипящей злобы спорящих на площади кметов.

Солтыс, до того молча стоявший чуть в стороне от спорящих, вдруг вскинул руку и произнес:

– Девка эта заманила наших детей своими чарами, поймала их, как на наживку, на свою обманную красоту. Так пусть же она и послужит ей наказанием.

На миг кметы замолкли, не до конца сознавая слова своего предводителя.

– Это как же мы такое провернем? – наконец опомнился один из них, низковатый, но крепко сбитый мужчина с ожогом в полщеки.

Все взгляды обратились к старосте. Тот не спешил отвечать, набивая трубку табаком, высекая кресалом огонь и пуская первые клубы дыма.

Это молчание встревожило Алека больше всего остального, заставив его податься вперед в ожидании ответа, хотя его усиленный мутацией слух различал даже шелест крыльев летучей мыши, запутавшийся в ветвях дерева.

– Слыхал я, – медленно начал солтыс, – в городе маг появился. Поговаривают, большой знаток нежити. Скупает туши тварей и вроде ставит на них какие-то опыты. Люди говорят, видали у него целую банку с глазами тварей, да связку засушенных лап.

– Так, говорят, лапы-то сушеные, – встрял один из кметов, который на взгляд Алека был слишком молод, чтобы быть чьим либо отцом, – от энтого самого помогают…

Он замялся, подбирая слова, пока один из сельчан не толкнул его.

– Ну, от мужеского-то бессилия.

В свете редких факелов Алек увидел, как румянец тронул щеки парня.

– Так вот, – мрачно проговорил солтыс, словно вынося приговор, – я написал тому магу, что, мол, есть у нас живая русалка. И надобно ей, твари такой, ноги приделать. Ну и все остальное, что полагается женскому полу. А уж мы отблагодарим его. Ну и ему ентот эпс… экспр… экспримент славу принесет. Очень уж маги до славы охочи бывают.

– И что? – прогудел кузнец с высоты своего роста. – Согласился маг-то?

– Скачет уж, – пожал плечами солтыс. – К завтрему здесь будет.

– И мы… мы что… – снова встрял молодой кмет, – мы эту тварь…

Солтыс пыхтел трубкой, выпуская частые клубы дыма. Никто больше не произнес ни слова, но тишина вокруг кучки сельчан была полна жажды мщения.

Алек покачал головой и, отстранившись от прочного ствола платана, неслышно побрел к дому старосты. Убить русалку он успеет в любую из ночей, когда поблизости не будет ослепленных ненавистью кметов.

========== 7 ==========

Алек всегда спал чутко, но выматывающая дорога и волнения предыдущего вечера сделали свое дело. Так что, когда он проснулся, то вся семья приютившего его солтыса, включая малых детей, была на ногах.

Хозяйка дома, которую, как он узнал, звали Янина, как раз убирала со стола остатки простого завтрака, оставляя ведьмаку его порцию, накрытую чистой льняной тряпкой.

Когда Алек, завершив утреннее омовение, сел за стол, немного смущенный тем, что доставил хозяйке лишние хлопоты, Янина, махнув на его извинения рукой, придвинула к нему миску с творогом и плошку с горстью малины.

Алек не спеша завтракал, разглядывая хлопочущую по хозяйству женщину. Черты лица ее были грубоваты, брови низко сдвинуты над переносицей, а руки, раньше времени состарившиеся от непосильной работы, ловко порхали над разделочной доской.

– Хорошая у вас семья, хозяйка, – подал голос Алек. – А как долго вы с супружником женаты?

– Так почитай двадцать лет уже, – ответила Янина, не оборачиваясь. – Как я в возраст вошла, так родители меня и сосватали.

Алек не знал, как расспросить мать о погибшем ребенке, не решался затрагивать эту болезненную тему. Но Янина сама заговорила об этом.

– Мы уж Якуба нашего сговорили, за дочку трактирщика, – она всхлипнула, продолжая шинковать репу, руки ее словно жили отдельно от хозяйки. – Жить бы им вместе, да деток на радость растить. А оно вот как вышло…

Янина бросила нож, уперевшись руками в край стола, и сгорбила плечи, всхлипывая и роняя слезы на разделочную доску перед ней.

– Курва! – вновь вскричала она. – Тварина болотная! Чудище проклятое! Загубила моего мальчика! Ой, сгубила сынка!

Она осела на пол, прислонясь к ножке стола, и завыла так, словно с нее живьем сдирали кожу. Косынка ее сбилась, тонкие мышиного цвета волосы растрепались.

Алек вскочил и, подбежав к ней, попытался поднять. Но она, схватившись за его руки, вдруг перестала рыдать и уставилась на него широко распахнутыми глазами, в которых горел огонь ничем не прикрытой чистой ненависти.

– Пусть она страдает! – громко зашептала Янина, вцепившись скрюченными пальцами Алеку в предплечья. – Пусть сдохнет, тварина! Но сначала она познает все! Все, что бабе приходится вынести!

Алек с трудом отодрал ее цепкие пальцы от своих рук и поднялся, с жалостью глядя на скрюченный силуэт женщины на полу.

Он почувствовал, что задыхается в пропитанной ненавистью и злобой атмосфере этого дома. Выскочив наружу, он побрел к задней части дома, туда, где высокий плетень отделял подворье от заросшего густым бурьяном пустыря.

Перемахнув через препятствие, Алек по пояс погрузился в траву. С трудом продираясь вперед, он, словно корабль, раздвигал густо растущие стебли, сминая ладонями головки цветов. Упоительный аромат трав вскружил голову, заставив опуститься на колени, а затем, раскинув руки, упасть спиной на теплую землю. Знойный воздух, медовый запах диких соцветий, неумолчный звон мошкары вокруг словно очистили его от удушающей пелены чужой ненависти. Трава мягко ласкала кожу, слабый ветер принес свежий запах воды. Где-то вблизи протекала речушка.

Люди. Он был сотворен для их защиты. Но от кого? От порождений их собственной злобы?