Текст книги "Maxima symphonia (СИ)"

Автор книги: novel2002

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

***********************************************************************************************

Maxima symphonia

http://ficbook.net/readfic/2054368

***********************************************************************************************

Автор:novel2002 (http://ficbook.net/authors/187892)

Беты (редакторы): Кошарик

Фэндом: Ориджиналы

Рейтинг: NC-17

Жанры: Слэш (яой), Ангст, Драма, Психология, Философия, Повседневность, Hurt/comfort

Предупреждения: BDSM, Нецензурная лексика, Групповой секс, Кинк

Размер: Миди, 28 страниц

Кол-во частей: 2

Статус: закончен

Описание:

“Сигаретный дым таинственным туманом неспешно течет с моих губ, «Токката и фуга ре минор» звенит ливнем, вливается потоками в уши. Плещется в голове в темпе аллегро, разгоняет минорные мысли”.

Максим Александрович, владелец “Клуба”, и мужчины, которые его окружают. Что еще можно добавить?

Публикация на других ресурсах:

Только с разрешения автора

Примечания автора:

БДСМ, как по мне, намеками. Намеками груповуха и совсем не намеками вуайеризм.

Рассказ перекликается с “Волчьей натурой” и “Волчьими повадками”. Эта история одного из второстепенных персонажей первых двух рассказов, и происходит она примерно за три-четыре года от описываемых в “Волчьей натуре” событий.

========== Часть 1 ==========

Maxima symphonia (1)

***

Сигаретный дым таинственным туманом неспешно течет с моих губ, «Токката и фуга ре минор» звенит ливнем, вливается потоками в уши. Плещется в голове в темпе аллегро, разгоняет минорные мысли. Ночная прохлада обнимает, ластится к обнаженному телу, касается живота холодными длинными пальцами, но я не реагирую на ее наглые попытки прогнать меня с балкона. Разве ж меня напугаешь холодом? Только не внешним. А внутренний… С ним я давно научился бороться.

За спиной тихо спит утомленный белокурый красавчик. Лицо и тело у него, как у юного Амура, хоть и вполне сформировавшиеся, мужские, но еще не до конца утратившие детскую припухлость. Он тихо сопит, накрывшись одеялом, причмокивает во сне натруженными губами. Неплохой, в общем-то, парень, но я все же предпочитаю, когда его болтливый заискивающий ротик занят чем-то полезным. Например, заполнен до основания мною.

Я тоже устал. Лечь бы сейчас рядом с ним и позволить сознанию уплыть вслед за туманом, но мне никогда не спалось в чужих кроватях, а до собственной сейчас еще надо доехать. «Клуб» на другом конце города, даже если гнать под сто десять на зеленой волне да по спящему городу, все равно полчаса ходу. Не спится, и музыка – то, что помогает мне на fast wind(2) проматывать долгие ночи.

Медленно тлеет сигарета. Жар не спеша, коварно подбирается к пальцам. Перила давят на локти, а я отрешенно наблюдаю за тем, как машины проносятся по черной ленте, мелькая в оранжевых пятнах, слепя дальним светом. Когда между нотами возникает микронная пауза, слышу, как тишина, нарушаемая лишь накатывающим шорохом шин, давит на уши. Если закрыть глаза и разбудить спящую уже фантазию, можно представить себе, что я на берегу океана и это волны набегают на берег.

Напротив дома, в котором проживает юный Амур, а я, соответственно, торчу голяком на балконе, на освещенном оранжевым конусом месте у самой проезжей части стоит черноволосый пацан. Насколько мне позволяет рассмотреть мое зрение, он одет совсем простецки – в тонкую куртку-ветровку и потертые от долгой носки джинсы. Машин мало, примерно одна в три-четыре минуты, и для трех часов ночи это вполне естественно, но он не уходит, ждет чего-то, провожает их настороженными взглядами. Упрямо торчит на виду, зябко кутаясь в куртку, как гусеница в свой кокон. Хотя, этот, похоже, уже разорвал свое уютное убежище из сомнений и страхов и теперь полноценный, хоть и немного простоватый на вид, имаго(3). Ночная бабочка!

Увлекаюсь созерцанием его робкого полета, усмехаюсь, наблюдая, как парень топчется с ноги на ногу. Судя по его виду, этим его испуганным взглядам и через силу выпрямленной в отчаянной попытке не согнуться под грузом нелегкого решения спине, на панель он вышел в первый раз.

А на вид вроде бы обычный парень без той кричащей шлюховатости, к которой обычно склонны прирожденные представители древней профессии. Хотя все вы так. Сначала скромные бедные мальчики, опасающиеся заговорить с девочкой, а через пару-тройку лет вы уже становитесь самой востребованной блядью на районе. Ведь для того, чтобы эффектно раздвигать ноги, много смелости не надо, главное – смекалка, чтоб на кулак и нож не нарваться. Интересно, что заставило тебя, бедный мотылек, пойти торговать своим телом?

Оглядываюсь назад в темноту чужой спальни. Чувствую, как усмешка кривит горькие от табака губы. Некоторым везет попасть в высшие слои общества, и тогда они тоже становятся ночными бабочками, но уже элитными – с яркой, богатой окраской крыльев. С возможностью сосать своим хоботком нектар сразу из нескольких утомленных жизнью, пожухлых, но все еще нектароносных цветков.

Отворачиваюсь почти брезгливо. Бросаю взгляд на улицу и вижу, что пацан таки дождался своего счастья. Перед ним тормозит большая черная тачка из тех, в которые особенно легко и бездумно садятся длинноногие юные нимфы, теряя по пути свою невинность. Оттуда, как оживший мертвец из катафалка, вылазит мужик в кожанке и с заметно оплывшими телесами. Подходит развязной походкой моряка к парню и затевает беседу. Отсюда мне, конечно, не слышно, о чем они говорят, но я вполне представляю, куда могут завести эти разговоры. Парень вдруг начинает твердо качать головой, отказываясь, судя по всему, продолжить диалог в более интимной обстановке. Мужик не теряется, взмахивает рукой в сторону своего катафалка, и из него являются еще трое не менее внушительных мертвецов. Пацан начинает пятиться и оглядывается по сторонам в поисках способов побега.

Доигрался, малыш!

Потенциальный клиент вдруг шагает вперед, замахивается и бьет парня по лицу. Потом еще раз, но тот уже успевает опомниться и ловко уворачивается от следующего удара. В этот момент их нагоняют оставшиеся трое желающих распять посмевшее трепыхаться создание, и завязывается нешуточная драка.

Роняю сигарету и вцепляюсь пальцами в перила, сжимаю их так, что пластик начинает жалобно трещать.

Пацан дерется отчаянно. Мужики наседают всем скопом, не жалеют кулаков, но он как будто не чувствует их ударов. Сорванная с плеч тонкая куртка валяется на асфальте, затоптанная тяжелыми ногами мертвяков. Даже я отсюда вижу, как кровь хлещет из его разбитого носа, подкрашивая губы лучше самой яркой помады, но бабочка упрямо не хочет отдавать то, что ей дорого – тонкое молодое тело и короткую никчемную жизнь.

Скрипка визжит, смычок рвет мои нервы, и я уже знаю, чем закончится этот первый и последний полет. Бабочку поймают, изомнут тонкие крылья, оторвут усики и лапки, но как же отчаянно она сопротивляется смерти. За то время, пока пацан получает со всех сторон удары, мимо проезжает несколько тонированных машин, но ни одна из них даже не притормаживает, стремясь убежать от неприятного зрелища как можно дальше. Действительно, не их это дело – спасать бабочку.

Парня валят на землю и бьют ногами. Выдергиваю пуговки наушников из ушей, обрывая скрипичную вакханалию. Возвращаюсь в спальню и достаю из кармана пиджака маленькую пластиковую игрушку, настойчиво и торжественно вручаемую мне каждый раз начальником моей охраны. Кошусь на Амура, но тот спит, и его божественному сну, видимо, не мешают возня, ругань и крики почти под самыми окнами. Подношу игрушку к губам.

– Петь, ты еще не заснул там? – голос обычный, спокойно-миролюбивый, и в нем ни тени беспокойства. Я снова выхожу на балкон.

– Нет, Максим Александрович. Мне разогреть машину? – сквозь слабый шум помех слышу совершенно не сонный голос.

– Нет. Пока нет. Выйди, пожалуйста, на улицу и разгони орущих под окнами котов. А то устроили тут кошачью свадьбу. Еще Эдика разбудят, а я и так еле его приспал. Думал, не вырвусь из его алчных лапок.

– Принято!

Через пару минут из арки дома появляется массивный Петр – осанистый и в костюме. На часах глубокая ночь, а этот свеж, как будто десять часов спал. Всем бы так выглядеть к сорока годам. Скользящим шагом профессионала Петя быстро приближается к добивающей свою жертву компании.

– Ребята, покиньте территорию. Вы жильцам спать мешаете, – тихо, но твердо. Его голос раздается в ночной тишине, вместе с треском вырывается из моей рации.

– Слышь! А ты еще кто такой? Вали отсюда, пока и тебя не задавили. Или тоже хочешь рядом лечь? – обернувшись, нагло тянет один из нападавших. Я даже по голосу слышу, что он сильно пьян, и, возможно, не столько от алкоголя в крови, сколько от бодрящей и срывающей гайки вседозволенности.

Петя не любит спорить, поэтому с каменным выражением лица сразу сует руку под полу пиджака и извлекает хищный хромированный металл, в темноте и из рации раздается многозначительный щелчок передернутого затвора.

– Повторяю еще раз – покиньте территорию, – все еще держит ствол направленным в землю, но для него вскинуть руку – секундное дело. Не сомневаюсь, что он пустит оружие в ход при первой же угрозе, видел уже такое, и не раз. Моя охрана никогда не разменивается на пустые угрозы, за то и плачу.

– Да ты чё, чувак! – сразу неуверенно мычит тот, что угрожал расправой. – Мы же ничё! Мы так тут!..

– Пошли вон! – прерывает его поток словоизлияния Петр. – Считаю до трех! Раз!

Видимо, квартет мертвецов не настолько безбашенный, чтобы игнорировать заряженное смертью под завязку и уже взведенное оружие. Все четверо тут же пятятся прочь от Петра.

– Два! – подсказывает он и поднимает ствол до уровня глаз, готовясь стрелять.

Его будущие мишени разворачиваются и, спотыкаясь, несутся к машине. Залезают в нее, и авто, взвизгнув шинами и виляя по дороге, уносится прочь.

Хмыкаю и снова подношу рацию к губам.

– Петь, проверь парня!

Петр не спеша прячет ствол и нагибается над неподвижным мотыльком. Не церемонясь, переворачивает его носком ботинка на спину и вглядывается в лицо.

– Пидорасы! – тихо матерится мой всегда спокойный водитель. – Похоже, ему в больницу надо, и как можно скорее, Максим Александрович. Вызвать неотложку?

– Нет! – захожу в спальню и подбираю рубашку, брошенную на стуле. – Отнеси его в машину. Сами довезем быстрее, чем они сюда доберутся. Я выйду через пять минут.

Быстро, по-солдатски, одеваюсь, не застегивая до конца пуговицы. Плевать на стиль, кому он сейчас нужен. Уже выходя, в последний момент вспоминаю и оглядываюсь на спящего блондина. Достаю из бумажника три зеленых купюры и кладу их на секретер, а затем, больше не оглядываясь, выхожу из квартиры, тихо прикрыв за собой дверь. Похоже, эта ночь будет не такой уж скучной.

***

В тишине больницы громким эхом звучат мои шаги, отбивают ритм, а я только и успеваю, что переставлять ноги, попадая им в такт. Ненавижу такие места. За запах безнадежности и общую унылость красок. Хотя нет. Ненавидеть я давно разленился, перерос вообще все яркие чувства, не только ненависть, заменил конкретно ее на терпимую неприязнь. В белом халате, небрежно накинутом поверх делового костюма, захожу в одноместную палату, несу в руках приношение – букет из семи алых роз. Сидящий на кровати бледный пациент поворачивает голову в мою сторону. Смотрит угрюмо, не изменяет себе.

– Привет, малыш! – улыбаюсь вполне солнечно, несмотря на свинцовые тучи за окном, а может, даже вопреки им.

Пацан глядит диким зверем, но уже притерпелся ко мне. Не огрызается, как делал это при нашей первой встрече.

– Здравствуйте, – бурчит сердито, а я улыбаюсь еще шире, совершенно не задетый его неприветливым тоном. Улыбка – моя броня против озлобленных юношей, а также агрессивно настроенных мужчин и истеричных женщин.

Пробираюсь с букетом к тумбочке и вазе расположившейся на ней. Бесцеремонно выдергиваю из узкого стеклянного горлышка чуть увядший букет белых роз, принесенный мною ранее в жертву сердитому юному божеству, и сую на его место новый, а старый несу к санузлу и, не щадя пожухлые лепестки, ломаю тонкие стебли и бросаю их в мусорное ведро. Никаких сожалений об отжившем.

– Как ты? – возвращаюсь к своему новому приобретению.

– Нормально. Врачи сказали, что скоро можно будет выписываться.

– Замечательно.

«Приобретение» неуверенно теребит пальцами здоровой руки простыню на коленях.

– Чем… Кхм! – у пацана видимо в горле пересохло от волнения. – Чем я могу рассчитаться с вами за лечение?

Подпускаю в улыбку немного хищного коварства, пусть понервничает. А как с ним сердитым еще справляться? Приближаюсь и сажусь на край кровати, совсем рядом. Пациент застывает, как испуганный шорохом в траве сурикат, и так же настороженно смотрит обведенными болезненными тенями зенками, но не отодвигается от меня, хоть и видно, что прилагает для этого немалые усилие. Только лапки на животе сводит, защищая мягкое сурикатово брюшко. Страшно, маленький?

– Врачи сказали, что у тебя оказался очень высокий болевой порог, – говорю подчеркнуто спокойно и миролюбиво. Не хватало мне тут еще истерик. – Тебе сломали два ребра и три пальца, но ты все равно дрался, пока тебя не огрели по голове. Ты знаешь об этих твоих особенностях?

– Я знаю. Я… не чувствую боли. Вернее, чувствую, что что-то не так, но это не мешает мне драться. Боль для меня вторична.

– Философ, однако.

Сурикат, вещающий хриплым голосом о вторичности боли. Потискал бы, да по нему и так будто грузовик прошелся.

– Неужели эти четверо были настолько плохи? Они ж тебя чуть не убили. Мог же дать им без вопросов, возможно, они были бы даже щедры и заплатили. А там смотришь – понравилось бы тебе развлекаться в такой большой и дружной компании.

Зло глядит прямо в глаза, протыкает насквозь чернотой расширенных от принятых лекарств зрачков.

– Вам легко говорить! А мне очень нужны были деньги. Я не хотел так… Думал, если один, то еще ничего. Переживу как-нибудь. Но четверо…

– Хм, понятно. Да уж! Мне, конечно, легко говорить. И я весь такой легкий и воздушный со своего барского плеча хочу предложить тебе кое-что.

Пациент прикрывает глаза длинными черными ресницами. Борется с собой. С интересом наблюдаю за тем, как его лицо искажается от захлестывающих с головой эмоций. Целый водопад чувств всего за несколько минут. Не умеешь ты закрываться, детка. Разве ж можно так обнажаться перед чужим человеком.

– Я сделаю все, что вы потребуете, – наконец долетает до меня шепот.

Открывает глаза, моргает, и я понимаю, что он пытается сдержать злую влагу, плавающую по краю ресниц. Совсем еще ребенок, ну, как его вообще можно захотеть трахать. Разве что ебать и самому рыдать навзрыд.

– Не нервничай, – надо как-то отвлечь, успокоить несчастного суриката. – Я не предложу тебе ничего такого, чего ты сам не захочешь. Ты ходишь в секцию? Так ведь?

Я мог бы и не спрашивать – видел же драку, видел определенные навыки, но все же решаю поинтересоваться. Десять баллов мне за отвлекающие расспросы.

– Да. Уже года четыре. На кунг-фу.

– Нехило! – добавляю побольше восхищения в интонацию, и он сразу начинает расправлять гордые плечи. – Тогда мое предложение может прийтись тебе по душе. Я – владелец элитного закрытого клуба. Не скрою, что это клуб для мужчин, и в нем можно найти развлечение на любой вкус. Но тебе я предлагаю стать… бойцом. Гладиатором на арене. Хороший тренер улучшит твои навыки в борьбе, а твоя способность не чувствовать боли, я думаю, позволит тебе быстро стать одним из лучших. Если ты захочешь, конечно, и будешь упорно работать над собой.

А вот теперь замолкаю и честно гляжу в глаза. Предложение прозвучало, и я жду ответа. Пацан смотрит на меня удивленно и с большой долей скепсиса. Потом опускает глаза в простыню и снова мнет ее в здоровой руке, а я снова терпеливо жду.

– Я… согласен, – наконец произносит он и поднимает на меня колючий взгляд.

– Отлично! – улыбаюсь с облегчением, он ведь именно этого ждет. – Тогда не буду тебе больше надоедать. Вот моя визитка, – вытаскиваю из кармана кусочек картона с выдавленными на черном фоне золотыми буквами и кладу на тумбочку около вазы. – Как выпишешься и придешь в себя – звони. Я буду ждать. А пока отдыхай.

Поднимаюсь и направляюсь к двери.

– Спасибо… За все, – слова ласкают мой затылок, плечи и спину.

– Не за что! Ты еще не знаешь, во что ввязываешься, – произношу довольно и прикрываю за собой дверь. Пусть поразмыслит, а я пока все подготовлю для его появления в нашей разношерстной компании.

***

– Как ты его назвал? – Дальский сводит брови над внимательными глазами. Ударяет пальцами по дереву лавки, выстукивая мелодию своей задумчивости.

– Крайт(4).

– Хм. Похож!

Знаю я эти его взгляды. Приценивается, присматривается, все никак не оставит затею найти бойца, равного Волку.

Крайт тем временем гнется, извивается, оплетает своими гибкими руками. Блестит влажной кожей. Старается. Забавно, Волк учит гадёныша стилю «Змеи».

– Это не я, – кстати. – Это Сергей дал ему имя. Он первый увидел его по-настоящему и взялся подучить.

– Да уж! Он у тебя вообще глазастый не в меру.

– Что? Мои лавры хорошего спонсора спать не дают?

– Причем тут ты? Просто такая преданность у бойцов – редкость в наши дни. Обычно, кто больше платит, тот и заказывает музыку. Или у вас все же что-то было, и я про это не знаю?

Еще немного и я подумаю, что Егор ревнует. Теперь осталось разобраться, кого и к кому. Смешно!

– Не твое дело, Гор. Или хочешь и Волка под себя подмять? Так он совершенно не гибкий в этом плане. Попробуй катану вокруг члена узлом завязать – эффект будет примерно такой же. И порежешься, и удовольствия никакого не получишь.

Фыркает. Ох, и любишь же ты тотальный контроль, Дальский. Все, что не хочет прогибаться, заставляет тебя нервничать. Мне пока удается лавировать. Хрен тебе, а не прогиб.

Кстати о прогибах.

– В субботу с гастролей Ви приезжает. В этот раз она «Аиду» привезла отечественной публике «на послушать». Обещала после выступления спеть нам с тобой на бис у себя в гримерке.

– Да? – Дальский насмешливо приподнимает уголки губ. Максимум, на который он согласен нарушить свою публичную бесстрастность. – Заманчиво. Но тебе-то что с этого? Ты разве что арией и сможешь насладиться. Останешься без десерта?

– Я свое получу, не волнуйся! Есть и другие способы словить кайф, не только засовывая себя в Виолетту. Для меня, может, нет ничего приятнее, чем смотреть на тебя в процессе. Или ты меня стесняться будешь? Так чего я там у тебя не видел? Я, знаешь ли, давно все успел разглядеть и в живую, и на камерах в «Клубе».

– Это точно. Стесняться нам обоим уже нечего.

– Ну, так как? Посетим светское мероприятие или снова будем по-джентльменски элегантно нажираться у меня в кабинете?

– Посетим. Давно мы что-то в хрониках и в глянце не мелькали. Стареем.

– Говори сам за себя.

Парни мои как раз заканчивают тренировку. Волк нахмурен, Крайт потирает ушибленную шею. Но вроде бы оба довольны результатом, не шипят и не рычат друг на друга, значит, сработались. Отлично! В моем цирке прибыло!

***

А вот то, как мы познакомились с Дальским, оказалось настоящим, виртуозно исполненным па-де-де(5).

Была у меня договоренность с одним чисто конкретным человеком на то, что через месяц мы заключим контакт на поставку оборудования для добычи угля. Перепродав это оборудование одному большому госпредприятию через тендер, я срубил бы вполне конкретное бабло. На эти деньги я собирался строить новый торговый центр, короче, все у меня было на мази и давно расписано.

Я этому человеку в качестве уступки и приятного бонуса сделал в «Клубе» платиновую карту, то бишь, все включено и выполняются любые пожелания. К слову, таких карт всего с десяток, и за некоторыми их владельцами изредка приходиться подчищать в особо неприятных случаях. Не в «Клубе», конечно. Своих людей я никому в обиду не даю. Но так как наше кредо – любые удовольствия, иногда приходится выполнять не слишком здоровые даже с моей продвинутой точки зрения пожелания. Для таких заданий у меня есть специальные люди – небрезгливые и молчаливые. Так вот. Этот тоже оказался крайне мерзким типом, от которого меня порой блевать тянуло, но я все терпел и мило улыбался. Знал, что как только контракт заключим, я получу сполна за все свои беспокойства. И вот я его месяц обхаживаю, бухаю с ним, таскаюсь по всяким притонам и чуть ли не сам с ним трахаюсь, а за день до сделки он мне по телефону сообщает, что оборудование мое пошло по более выгодной цене другому предпринимателю – некоему господину Дальскому. Следовательно, и тендер я просрал, и торговый центр вслед за ним. Сказать, что я был обижен, значило ничего не сказать. После моей бурной обиженности пришлось в кабинете полный ремонт делать, а бойцы еще месяц ходили по стеночке и по углам ныкались. А потом на благотворительном аукционе в пользу очередного детского фонда, лихо и без зазрения совести отмывающего деньги спонсоров по сходной цене, я вдруг услышал знакомую фамилию.

Поворачиваюсь, значит, в руке изящный бокал сжимаю и стараюсь пальцами его не сильно давить, чтобы не лопнул. И что я вижу! Моего возраста, среднего телосложения, зенки темные и неожиданно приятные на вид красиво очерченные губы.

Если б злоба глаза мне в этот момент не застилала, посчитал бы его, наверно, даже привлекательным, если вам, конечно, кажутся привлекательными неулыбчивые ледяные глыбы с холодным расчетливым блеском глаз и процессором для обработки информации вместо мозгов. Я таких часто вижу в бизнес-кругах. Взгляд цепкий, руки хваткие, разговоры только о деле, короче – квинтэссенция идеального барыги. В постели такой, наверно, низом любовницу ебет, а верхом контракты подмахивает, да по телефону еще успевает договоры заключать, чтоб, так сказать, ни на секунду не отвлекаться от стрижки купонов. Если, конечно, его вообще «низ» еще интересует, но это я так – злорадствую.

В общем, стоит он такой весь из себя красавец, а я с трудом жажду убийства сдерживаю. Навыки, Назаром вбитые, проснулись и требуют крови, но я их за горло и придушиваю. Мне тридцать, в конце-то концов, а не восемнадцать, и для избиения врагов у меня теперь другие методы. Подхожу, здрасте-здрасте. Приятно познакомиться. Он смотрит внимательно, без эмоций, но явно знает, кто я и какие претензии к нему имею. Наслышан я, говорю, про вашу успешную сделку с поставкой оборудования одному крупному госпредприятию. Есть такое дело, кивает он, а в глазах ни тени смятения. Поздравил я его с этим блядским успехом и отвалил. А что я еще могу ему предъявить.

Хожу по залу, злюсь, но, естественно, этого не показываю. Незачем всем присутствующим знать, что у меня на уме. А на уме у меня дыба, розги и еще много всяких интересных штук. И, конечно, господин Дальский во всем этом живо участвует. Потом гляжу, крутится вокруг него парнишка-секретарь вполне себе ебабельной внешности. Ну, думаю, нашелся способ уровнять счет. Даю СБ(6) наводку, и те инфу на этого секретаря подносят мне на блюдечке с голубой каемочкой. Да-да, именно с голубой, вам не кажется.

Одеваюсь по-клубному и тащусь в одно из недорогих ночных заведений. Такие вещи я обычно делаю сам, чтоб держать руку на пульсе событий, да и просто люблю участвовать в авантюрах. Там снимаю я эту красоту, прозванную Тимуром, ну и, естественно, себе не отказываю – использую его по назначению. Не раз и не два. По чуть-чуть выпытываю все про его житье-бытье и узнаю, что он с Дальским тоже трахается. По долгу службы, так сказать, и материальной заинтересованности.

Однако, думаю, господин конкурент оказывается не чужд и таких удовольствий, а не только других бизнесменов в мозги и кошельки ебет. А, собственно, почему бы и нет. Он ведь до сих пор не женат, да и жена таким людям обычно не помеха. В общем, вскрываюсь я перед парнем и предлагаю ему нехилые деньги за кое-какую информацию. Он, конечно, ломается, но сумма для него огромная, а сил отказаться от нее, естественно, нет.

Через полмесяца на очередной нашей приватной встрече сливает он мне инфу на очень нехилый контракт. Я, понятное дело, не торможу и, пробив контакты продавца, мило общаюсь с ним, как я умею, и обещаю заплатить сверх от цены Дальского, если он отдаст контракт мне. Дороговато получается, но ради такого дела можно и переплатить, ведь моральное удовлетворение важнее. Дальский теряет контракт, рвет и мечет, но тихо – за закрытой дверью собственной квартиры, а на людях – само спокойствие. Я, наконец-то, отмщен, и вселенское равновесие восстановлено. Потом Дальский, видимо, догадывается, кто слил, и вышвыривает секретаря с работы. Повезло мальцу, что не прикопал где-нибудь в лесу, как некоторые у нас любят делать. Тимур уже не бедствует, так что уезжает за границу безвозвратно, но перед этим все-таки рассказывает бывшему хозяину про наши амуры за соответствующую плату. Мало ему моих денег показалось, гнилёнышу.

Дальский тогда на мою ловкость рук сразу не отреагировал, а затаился до поры до времени. Строил планы и гнусные козни. Через пару месяцев встречаю я его в гольф-клубе в белых перчаточках и с клюшкой наголо и вижу, что он обхаживает моего будущего иностранного инвестора. Подхожу, здрасте-здрасте, а взглядом в мерзавце уже дырку сверлю аккурат по размеру шарика. Инвестор-немец, увидев наши долгие, как пулеметные очереди, взгляды, на родном дойче(7) по-детски радуется, что мы, оказывается, знакомы. Мол, два таких хороших парня с умными головами, почему бы нам не объединиться. Ну, поперемигивались мы, постреляли друг в друга, но про объединение даже не думаем. Инвестор-то – иностранец и по-русски ни бельмеса, так что решил я тогда, не откладывая, удовлетворить свое закипающее возмущение.

– Что ж ты, сука, – говорю нежно, – к моему инвестору подкатываешь? Что, некого больше в оборот взять? Вся ж Европа в твоем распоряжении.

А он вдруг так злорадно улыбается мне за спиной у нашего бюргера и так же нежно отвечает:

– От суки слышу! И этого инвестора я первый нашел.

Нет, ну, не наглость ли? Улыбались мы тогда друг другу так, что аж мышцы лица болели. Это я потом только узнал, что, вообще-то, такая живая мимика ему не свойственна. Конкретно я его тогда выбесил в общем, довел до белого каления. Выгуляли мы нашего инвестора на славу: наперебой предлагали то одно, то другое развлечение. И тот на радостях и по блядской европейской справедливости возьми и раздели всю сумму инвестиций между нами двумя поровну. Короче, ничья у нас вышла. Делать нечего, хоть и половина, а деньги мне очень нужны были на тот момент для одного инновационного проекта. Отмечали мы «успешное» завершение дела опять же втроем и, как обычно, в ресторане, а потом я от широкой души и сдуру пригласил их обоих в свой «Клуб». Наш немец налакался из моих коллекционных запасов и с двумя красавицами уединился в специальной комнате, а мы остались в кабинете. Сидим, молчим, друг на друга не смотрим, тяжелые бокалы, как осколочные гранаты, в руках крутим. Дальский крутил бокал в руках, крутил задумчиво, а потом говорит тихо:

– Мне тот госзаказ тоже позарез нужен был. Все на кон ради него поставил и чуть ли не душу дьяволу продал.

Я аж протрезвел слегка. Это он, типа, извиняться начинает, что ли? И оправдывается?

– Скотина ты, – бурчу в ответ. – Я чуть не прогорел тогда из-за тебя. Так что моя ответка была чисто из мести.

Смотрю, а он улыбается.

– Ну да! – говорит. – На том деле только Тимур нажился хорошо. Нежится, давалка, сейчас на Ибице.

Сидим дальше, молчим.

– Так что? Счет закрыт?

Ух ты, Дальский! Неужели тебя это так волнует? Как мило! И я не я буду, если сразу все ему прощу.

– Нет уж! – отвечаю. – Немец тоже должен был мне достаться. Весь целиком и со всеми потрохами, так что еще ничего не закрыто.

Дальский смотрит на меня ошеломлено. Неужели действительно рассчитывал на полное прощение после своего чистосердечного признания? А потом начинает смеяться – тихо и беззаботно, как очень редко когда смеется.

– Хорошо! – говорит. – В эту игру мы еще сыграем, а пока… давай поспорим, что ли, а то скучно вот так просто сидеть и надираться. Например, о том сколько раз твои девочки заставят немца кончить.

В глазах Дальского разгорается азартный огонек, и оказывается, что не такой уж он холодный, каким хочет казаться. И я усмехаюсь его наглому предложению:

– А давай!

Короче, мы с Дальским слишком похожи, хоть остальным и кажется, что мы слишком разные. Мы подобны во всем – в мыслях, в образе жизни, в отношении к ней. Его покер фейс и мои улыбки – суть одно – защита того, что внутри, от тех, кто снаружи. И лишь немногим позволяем мы заглянуть под наши идеальные маски.

***

Аида расплескивает по большому темному залу оперы соловьиные трели, обнимает нежно своего возлюбленного Радамеса. Хрупкая прозрачная мелодия скрипок едва слышна на фоне их проникновенного дуэта.

Сценический макияж старит Виолетту, пугает резкостью черт, если рассматривать диву в бинокль, но она все равно прекрасна, когда вживается в роль неискушенной влюбленной эфиопской рабыни.

Дальский глядит на сцену, не отрываясь, следит за райской птичкой жадным взглядом. Вдыхает мелодию скрипок и ее голос в легкие вместе с воздухом. И правда, Ви сегодня особенно хороша. А я наблюдаю за ним, ведь мне так удобно наблюдать за зачарованным конкурентом из глубины нашей ложи. Он знает, что я смотрю на него. Знает, что я вообще люблю смотреть и слушать. Если бы вдруг я стал слепым и глухим, я бы, наверное, застрелился в ту же минуту, потому что лишь чувственные удовольствия держат меня на этой земле, и из всех пяти чувств нет ничего для меня важнее слуха и зрения. Ну да, осязание я тоже люблю, но оно слишком тонко и не всегда доставляет мне удовольствие, ведь пробудить во мне страсть тактильно не каждый способен.

Прекрасная Аида умирает на сцене в очередной раз, чтобы через минуту воскреснуть, улыбнуться и принять на себя удар бурных оваций. Егор поднимается со своего места, сдержано хлопает и кричит «браво», а в это время работники театра выносят на сцену огромный букет, составленный лучшими флористами города. Это наш с Дальским знак признания и почитания таланта оперной дивы. Райская птица обводит взглядом зал и задерживает его на нашей ложе. Горделиво, едва заметно кивает, благосклонно принимая наше восхищение. Я ведь тоже в восторге, поэтому вторю Дальскому – кричу «бис» и отбиваю восторженными хлопками ладони.

Когда закрывается пыльный тяжелый занавес, мы вдвоем покидаем ложу. Неспешно идем вниз – в подвалы, где располагаются гримерные. Нос забивает едва уловимый запах нафталина и сырости. Слышится приглушенный гомон собирающейся домой театральной труппы.