Текст книги "Зимняя сказка (СИ)"
Автор книги: Николаос
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)
Николаос
Серия: Солнцепоклонник. Вампирские рассказки (1)
История первая. Снежная сказка
Журнал “Самиздат”
People like us
Know how to survive.
“Мусор”
Земля была прекрасна.
Прекрасна и чиста.
“Пламя”
Выбирай жизнь.
“Trainspotting”
*
Как только я проснулась, уже поняла – день не удастся. Это с самого-то утра!
Спала я всего два-три часа в лучшем случае – убивала время в ночном клубе с подружками. Его знают все, имя ему “Клеопатра”, но вся наша лесбийская тусовка немудрено называет его “Пинк Пантер”.
Итак, хвала и проклятие моей проницательности. Я проспала и напилась горячего кофе, может, даже слишком горячего, потому что укушенный вчера Дорой язык разболелся, и мерзкое ощущение мешало соображать. Машина не выехала даже за пределы гаража. Короче, я опоздала. Точка.
Если брать во внимание, что это четырнадцатое опоздание за месяц, стоило призадуматься.
Как только я влетела в здание офиса, сразу поняла – что-то не так. Встречавшиеся сотрудники неуклюже здоровались и смотрели с сожалением. Девушка с ресепшн Бет скользнула по мне все тем же странным взглядом:
– Банни… шеф тебя хочет.
Это было правдой в любом смысле. Мой непосредственный начальник (в быту Медвежонок Тедди) всю мою сознательную деятельность в фирме старательно подбивал ко мне клинья, намекая на интим и идя вразрез со всякой профессиональной этикой. Я не страдаю излишними комплексами, но, если даже не брать в расчет мою сексуальную ориентацию, меня очень вряд ли возбудило бы его пивное брюшко, бездонные мешки под глазами и липкие, как испорченные сосиски, пальцы.
В общем, я вошла и села в кресло, шеронстоуновски закинув ногу на ногу.
– Вы, надеюсь, понимаете причину вашего здесь присутствия? – сказал он.
О, какое начало. Значит, дело плохо.
– Догадываюсь.
– На этот раз очередная причина опоздания меня не интересует. Вы превысили лимит моего терпения, и как ни неприятно это делать, должен сообщить – ищите работу в другом месте.
Я улыбнулась. Наверное, все-таки еще не все мое естество поняло, что означает для меня сейчас потеря работы. Но Тедди понял мою улыбку неправильно – наклонился и… положил руку мне на колено.
– Банни, – проворковал он. – Вы мне нравитесь. Но с вами очень трудно общаться.
– Наверное, это потому, что я лесбиянка, – ответила я ему в тон.
Однако он оказался к этому готов.
– Это не мешает женщине быть поласковее с мужчиной, если она захочет.
Знаю, на что он намекал. На любовь “по-левински”. Интересно, пустилась я вдруг в размышления, сколько девчонок из нашего отдела прошло через это и продолжают проходить? Ох, немало. Бет уж точно. Но у нее, бедняжки, никаких средств к существованию, образование мизерное, квартирку снимает, личных сбережений хватит на покрышку от машины…
Я даже и не подумала, насколько это все и меня касается, когда медленно приблизилась к нему, потянулась к его уху и укусила изо всех возможных сил. Едва подавив вопль, Тедди отпрянул и чуть не оставил кусок своего волосатого уха в моих зубах.
– Сучка, – прошипел он. – Вон отсюда, чтобы духу твоего не было!!
Я демонстративно сплюнула, изображая крайнее отвращение, повернулась и эффектно (как мне показалось) покинула кабинет.
– Что? – обеспокоенно спросила Бет.
Остальные, окунувшись в работу, настроили уши на дальнюю слышимость.
– Все в порядке. Одной сотрудницей, лесбиянкой, несостоявшейся подстилкой и минетчицей в коллективе меньше. Хлеб отбивать не буду. Не чувствуете, как стало легче дышать?
Воцарилась тяжелая тишина. Никто не посмел возразить, так я и думала.
Только покинув помещение и выйдя на воздух, я смогла постыдиться сказанного и осознать весь кошмар произошедшего. Они были не виноваты ни в моем увольнении, ни в собственном бессилии перед условиями Тедди. Каждый живет, как может. А вот как буду жить теперь я, даже не представляю.
У ближайшего автомата я набрала номер Доры. Ее голос, записанный на автоответчик, сообщил: меня нет ни для кого, а в особенности для тех, кто хочет занять денег. Знакомая, сто раз слышанная запись на этот раз не показалась мне остроумной.
Я медленно побрела по улице. Посмотрите, вот идет Банни Сторм, безработная и без пяти минут бездомная. Надо же, что именно с этого месяца я собиралась начать откладывать деньги, чтобы выкупить дом. Я была так беспечна, что допустила, чтобы срок выплаты по закладной оказался прямиком на конце моего длинного носа.
А машина теперь и гроша ломаного не стоит.
Большую часть дня я шаталась по городу, а потом твердо решила преодолеть путь до самого дома пешком. За это время я успела подумать, поплакать, перекусить, отшить парочку приставал (один из них выглядел очень ничего, какая жалость). Мой путь лежал по малоизученным закоулкам, куда девушка вроде меня и с кем-то бы пойти побоялась. Но страха не было. Кого вообще можно бояться в этом городе? Грабителей? Им мне предложить нечего, кроме двух долларов тридцати центов и потрепанного плащика. И пистолета в сумке – папин подарок. Каннибалов? Я, пожалуй, худовата. Для насильника я, может, и представляю интерес, но… смотри предыдущий пункт про пистолет. Всех, кто сомневался в моем умении пользоваться оружием, неизбежно ожидало жестокое разочарование. Что касается не-мертвых, то и это не страшно. Вампиров в городе не так много, и они стараются не убивать во избежание проблем с властями, которых у них и так хватает. В лучшем случае меня ожидает двух-трехдневное головокружение, в худшем – больница, благо, страховка оплачена.
Как будто материализованная из моих размышлений, из темного угла вдруг выскользнула фигура, и я почувствовала, как к боку прижимается что-то острое.
– Сумку гони, красавица, – сказал бандит и широко улыбнулся. Не скажу, чтобы я не была готова к этому. Неторопливо я переложила пистолет в карман плаща и протянула ему сумочку.
– Спасибо за комплимент.
Мой сумрачный голос добил ублюдка. Очумевший, он выхватил сумку и кинулся прочь, бормоча что-то вроде “дура, наркоманка”. А я подумала, что встреться мне сейчас кто-нибудь из не-мертвых, я бы, наверное, сама перекусила себе вену. А для насильника разделась бы и предложила наиболее выгодную позу. Смешно? Нисколько.
Я скопировала улыбку грабителя, солидно углубив ее в направлении мрачности, и сделала роковой шаг. Роковым он стал потому, что каблук моих любимых туфель остался одиноко торчать в щели асфальта.
Чудесно.
Я сжала его в руке со всей возможной силой. Вот на этом месте героиня фильма со мной в главной роли должна была двинуть ногой в стену и забиться в истерике, но у меня, кажется, был другой сценарий. Следуя ему, я отшвырнула каблук и захромала домой, напевая сквозь зубы “Вумен ин лав”.
Короче, до дома (моего ли теперь?) я добралась без проблем, но затемно. Казалось, он депрессировал вместе со мной – окна темнели, как слепые глаза. Но единственное, что меня сейчас занимало – как много бутылок осталось в баре.
Банни Сторм готовилась вступить в ряды алкоголичек.
*
Сценарий действительно был другой.
На газоне перед моим домом лежало тело. Фонарь вполне привычно его освещал, но, к счастью, прохожих не было, иначе сюда бы давно слетелась вся полиция участка.
У меня что, была мысль, что хуже не бывает?.. Как все быстро меняется.
Я медленно подошла и пошевелила его ногой. Он дернулся – и я отпрыгнула, зацепилась уцелевшим каблуком и грохнулась на задницу.
– Блин!
Забыв про колготки, я все-таки подползла, на четырех. И перевернула его.
Он был молод, хорош собой и одет в обалденный кожаный пиджак, от которого и я бы не отказалась. Он не был человеком так же очевидно, как если бы открыл глаза и посмотрел на меня. Но я все равно не поленилась и залезла ему в рот. Если Банни Сторм окажется без пальца, то будет виновата сама. Но должна же я убедиться – не каждый вечер у меня вампиры на газоне спят.
Он не был мертв определенно, но это не казалось и просто сном или обмороком. Лицо, бледное, как у любого вампира, теперь приобрело цвет испорченного творога, глаза под веками беспокойно вздрагивали, черные волосы упали на лицо, и выглядел он жалко.
Конечно, разумнее всего было позвонить куда надо – деньги бы мне очень пригодились. Так же разумно было оставить его здесь – он или очухается до рассвета, или сгорит, потом только траву подровняю…
Я сделала то, что разумным не назовешь – скинула туфли, взяла его за руки и потащила в подвал. Это стоило мне достаточных усилий, чтобы в процессе не оставалось времени на мысли. А мысль была очевидной – я об этом сильно пожалею.
Оказалось, не так я физически и немощна. Честно протащила его вниз по ступенькам, но дальше силы закончились, и пришлось его просто бросить. В завершение веселья я разбила бутылку с вермутом (хорошо, что не последнюю) и порезала руку – более неподходящего места для этого найти просто невозможно.
Однако даже на запах крови он не среагировал – так и лежал, как я его оставила. Для очистки совести бросив на него какое-то покрывало, я прихватила бутылку и ушла в дом.
Это происшествие волшебным образом подняло мне настроение. Так что напиваться я не стала – выпила бокальчик и заснула прямо на диване.
Завтра примусь за поиски работы…
Нет – лучше послезавтра.
…Будильник не знал, что я уволена, и разбудил меня в семь, за что и был наказан ударом о стену. Спала я на удивление хорошо и, повалявшись в постели положенный час, отправилась в подвал.
Если он действительно мертв – что ж, тогда потрачу положенную премию на оплату счетов.
Я оставила дверь открытой, чтобы не включать свет – солнце освещало большую часть лестницы, но не успела сделать и пяти шагов, как голос из глубины подвала произнес:
– Закрой дверь.
Из моей груди наконец вырвался короткий истерический смешок. Меня уволили. Мой дом отбирают. На меня напал грабитель. У меня нет друзей. Мой отец умер. Я сломала каблук. Моя мать знать меня не хочет. Тварь, которой я спасла жизнь, сейчас разделает меня на бифштекс. Не хватает только опухоли в мозгу на неоперабельной стадии.
– Ты закроешь дверь или нет? – повторил он.
Я оглянулась, оценивая свои шансы. Прямо за моей спиной был отрезок лестницы, залитый ярким солнечным светом. И можно было бы попытаться…
– Прежде чем ты коснешься дверной ручки, я сломаю тебе шею, – сообщил он, предсказывая ход моих мыслей.
– Не успеешь.
– Тогда застрелю.
Вот блин. Надо было пошарить по его карманам.
– Это вероятнее, – согласилась я.
– Тогда делай то, что говорят.
Я послушно прикрыла дверь и зажгла свет.
Лампочка была маломощной, однако на мгновение все же ослепила его. Он отвел глаза, и я, наконец, смогла его рассмотреть. Вампира очень трудно рассмотреть, если он смотрит на тебя в упор – это, наверное, их своеобразное оружие. Вроде обращаешь внимание на черты, а потом обнаруживаешь, что запомнила только глаза, как две фары несущегося на тебя автомобиля. Если это “потом” еще существует.
Вообще-то раньше я видела вампиров всего два раза и мало ими интересовалась. Знала то же, что и все. После того, как ученые выяснили, что они бесполезны в их научных исследованиях по поводу долголетия, поскольку устроены кардинально по-другому, их оставили в покое. Если это можно так назвать. Известно, что вампиры сами строго контролируют свою численность, ведь чем их меньше, тем проще им самим жить. С той же целью они стараются контролировать и собственные аппетиты, чтобы не вызвать на свою голову полицейские облавы. По закону их положено проводить раз в полгода, но это вряд ли делается, пока в городе спокойно (только не сейчас, когда убили дочерей МакКинли!). В то же время вампиры абсолютно бесправны, их волен убивать, кто хочет, как бешеных собак, а за наводку полиции положены немалые премиальные. Моя подруга Дора всю жизнь об этом мечтала, но как-то ни один монстр ей не попадался.
Однажды я была свидетелем жуткой сцены – одну из них вытряхнули среди бела дня из багажника машины прямо на тротуар. Был июль, жара стояла неимоверная. Это была девчонка, совсем молодая – и с виду, и вообще тоже, поскольку не вспыхнула, как бенгальский огонь, на такой сковородке. Вокруг собралась толпа, ее кожа постепенно краснела, покрывалась волдырями. От боли она не могла даже пошевелиться, только орала, прижав ладони к лицу. Я не выдержала и ушла, но меня расстроила не столько эта медленная казнь, сколько алчное выражение на лицах зевак. По мне, так неужели миллионный город не может прокормить десяток не-мертвых? Обычные банды ведут себя гораздо хуже (во всяком случае, у нас в Филадельфии), уголовники садятся в тюрьму за убийство и благополучно выходят на свободу, для отпетых серийных убийц есть электрический стул, но даже это – относительно безболезненное прерывание жизни. А монстры приговорены просто за факт своего существования. За то, что монстры. У нас суровые законы. Но не думаю, что та девушка заслужила такую страшную смерть, может, она за всю жизнь никого не убила. А может, еще не успела, как сказать…
Конечно, бескрышные убийцы есть и среди них, стоит вспомнить только инцидент на нью-йоркском Стадионе… ну а как насчет нас? Сколько среди нас монстров, убивающих ПРОСТО РАДИ УДОВОЛЬСТВИЯ? Со времен Стадиона много времени прошло. Все ведь могло и измениться.
Таковы мои космополитичные взгляды. Сейчас они были довольно неуместны, поскольку мой гость был настроен мрачно.
– Сядь там, – указал он на кресло в углу.
Я вынесла сюда часть старой мебели. Во втором сидел он.
– Можно выпить? – поинтересовалась я.
Это его почти позабавило. Он чуть расслабился.
– Пожалуйста, будь как дома.
Я вынула последнюю бутылку вермута, глотнула прямо из горлышка (а жизнь-то налаживается!) и тут же поймала на себе его взгляд. Вообще он мне понравился в хорошем смысле, как нравятся некоторые мужчины и женщины на улице. На вид ему было где-то под тридцать, лицо интересное, даже красивое, но не из тех, что называют симпатичными. Я бы сравнила его с авангардной черно-белой фотографией, на которой почти ничего не понимаешь, но не можешь оторвать взгляда. Четкость, правильность черт – и в то же время такое чувство, что самое главное все же скрыто. Где-то за этим мраморным лицом и темными сияющими глазами.
Я уже упоминала ранее, что до него видела не-мертвых два раза в жизни. Второй раз был более чем забавен. В “Пинке” ко мне подсело прелестное создание со вполне определенными намерениями. Обычно я прихожу в клуб, чтобы расслабиться, а не снимать или сниматься, но этот экземпляр показался мне интересным. Чудная белокурая красоточка после темнокожей Доры – это разнообразило бы сексуальное меню. Дело в том, что у нее были контактные линзы. Парадокс: навороченная молодежь носит на дискотеках линзы, имитирующие глаза вампира, а вот она имитировала как раз обычные человеческие глаза. Слово за слово, и мы сели в мою машину. Ее беда была в том, что она оказалась слишком голодна или попросту неопытна. Окажись я с ней наедине в постели, ничто бы меня не спасло, но Карен (Карла? Керри?) взялась за работу еще в машине, когда я припарковалась возле дома. Она целовала меня с энергией пылесоса, в губы, в шею, а зубки у нее оказались острые и вскоре уже покусывали не очень приятно. Пистолет был в бардачке, дотянуться до него оказалось не проблемой. Короче говоря, я достала его, оттолкнула эту алчную тварь и хладнокровно врезала наотмашь. Удар не был особо силен, но когда ее лицо начала заливать кровь, она охнула и внезапно начала отъезжать – кровопийца, оказывается, собственной крови боялась, как черт ладана. Пришлось вытолкать ее из салона и запереть дверь. И только когда она, спотыкаясь, уползла из поля зрения, я почувствовала всплеск запоздалого страха и еще десять-пятнадцать минут просидела, уткнувшись лбом в руль машины. Узнав, что я не позвонила в полицию, Дора чуть скальп с меня не сняла. Иногда я пассивно удивлялась тому, что так долго уже переношу Дору. Она, конечно, богиня секса, но как человек слова доброго не стоит.
– Можно узнать твое имя? – спросила я неожиданно для самой себя. – Я так поняла, что убивать меня ты пока не собираешься, поэтому хочу облегчить общение.
– Я воспользуюсь телефоном доверия, когда захочу пообщаться, – сказал он довольно резко, но потом добавил: – Меня зовут Ноа, если тебе любопытно.
– Банни. Банни Сторм, если любопытно тебе, – представилась я, пропустив резкость мимо ушей. – Странное имечко. Гавайское?
– Иудейское. Ты что, никогда не слышала про Ноев ковчег?
Про ковчег я, разумеется, слышала, но его тон охладил мое желание общаться. Я отвернулась и стала потягивать вермут, глядя мимо него.
– Не нервничай, Банни Сторм, – примирительно сказал он мне в спину. – Я ценю то, что ты сделала. Мне нужно спрятаться на пару дней, и твой дом просто был первым попавшимся. Наверное, это судьба.
– О, да ты фаталист?
Мне показалось, что он усмехнулся.
– Как никто.
*
На улице стемнело. Когда село солнце, мы выбрались из подвала и перешли в дом. Я сразу же везде зажгла свет.
Ноа рассматривал фото на стене: семейная фотография, я совсем маленькая, родители тогда еще у меня были. За какую-то долю секунды он вдруг уже оказался у окна и задернул шторы. Потом подумал и запер дверь.
– Это на случай, если ты захочешь сбежать. Как видишь, я гораздо быстрее тебя, и времени на раздумье не будет. Не успеешь оглянуться, как я…
– …сломаю тебе шею, – продолжила я. – Начинаю постигать твою методику.
Минут двадцать протянулись в гробовом молчании.
Внезапно раздался телефонный звонок. Машинально я взяла трубку, но не успела даже сказать “алло”, как что-то просвистело у моего уха с невероятной скоростью, и трубка вылетела из моих рук, ударившись о стену кучкой дымящихся деталей. Выстрел прозвучал в моих ушах много позже.
– На кой черт ты это сделал?! – взвизгнула я.
Не люблю кричать и вообще очень редко это делаю, многие люди, знающие меня много лет, никогда и не слышали, чтобы я разговаривала на повышенных тонах. Но иногда во мне просыпается моя мать, Бренда “Ураган” Сторм. У нее такой необычный тембр, что когда она начинала кричать, помню, сбегался весь Куинс, думая, что у нас во дворе приземлился “Боинг”. Только мотивы у нас всегда были разными. Мама вопила во всю глотку, только когда сердилась, и исключительно по какой-нибудь глупой бытовой причине. Злясь по-настоящему, она шипела, как змея.
А я кричала, когда обижалась. Это придавало мне сил.
– Да если бы не я, тебя бы уже на совок сметали с моего газона! А ты в благодарность ломаешь мои вещи!
Выкрикнув последнюю фразу, я перевела дух и… вдруг поняла, что он давно меня не слушает.
Он смотрел мне на руку – повязка пропиталась кровью. Рана оказалась несколько глубже, чем казалось.
– Больно? – спросил Ноа.
Я кивнула, стиснув зубы. Почему-то, как только он сказал, стало больно.
– Позволь помочь.
Немного поколебавшись, я протянула ему руку и с опозданием поняла, что сейчас ему абсолютно ничего не мешает схватить меня и выжать, как тюбик с кетчупом. Внезапно накативший тошнотворный страх был так силен, что я чуть было не вырвала руку назад.
– Успокойся, – сказал он, будто почувствовав. Хотя почему “будто”? – Людей я ем неохотно.
Я послушалась. Вера в мировую справедливость когда-нибудь будет стоить мне жизни, но, похоже, не теперь. Ноа бережно взял мою руку, снял повязку и несколько раз провел языком по порезу. Боль утихла практически сразу, по телу разлилось приятное тепло. Я закрыла глаза, полностью отдаваясь этой эйфории, и его голос буквально разбудил меня:
– Не увлекайся, это ненадолго. Лучше тебе перебинтовать руку заново.
Пошатываясь, я принесла аптечку, достала еще одну стандартную повязку и с его помощью принялась накладывать ее, осваивая нелегкое санитарское дело. Вместе с этим у меня проснулся дикий голод, я вспомнила о пироге и чуть не захлебнулась слюной.
– Можно мне сходить на кухню и поесть?
Он настороженно посмотрел на меня, и мне снова стало смешно.
– Послушай, мистер Иудейское имя, – сказала я проникновенно. – Ты был без памяти очень долго. В моем подвале лежит папино ружье для сафари с разрывными пулями и пистолет. За это время я не только не пошла в подвал за оружием, не вышибла тебе мозги из твоего же пистолета, не отрубила голову вот этим топором и не позвонила в полицию. Я притащила тебя в МОЙ ПОДВАЛ. Я позволила тебе зализать мою рану. И после всего этого мы еще не доверяем друг другу?
Я встала и направилась на кухню. Голос Ноа догнал меня уже у дверей.
– Чувствую себя последней сволочью. Ты странная женщина, Банни Сторм. Приятного аппетита.
*
Пирог был вкусен необычайно. Я наворачивала кусок за куском, а Ноа наблюдал за мной с заметным интересом.
– Хочешь? – Я подвинула к нему мою начатую бутылку. Он налил полбокала и вздохнул:
– Сыворотка правды.
– Что?
– Вермут. Сыворотка правды. Заглушает голод, но развязывает язык.
Я ничего не хотела слышать про голод. И кормить его тоже не горела желанием. Нет уж – в меню только вермут, хотите вы того или нет.
Между тем он сделал глоток, потом еще один.
– Не беспокойся, – сказала я, – мы не будем обсуждать государственные секреты.
– Надеюсь. Скажи, почему ты все-таки это сделала?
– Сама в догадках, но уж не за тем, чтобы ты чувствовал себя последней сволочью. Что это с тобой было?
– Да так… Давно уже не бывало такого, думал, что прошло. На твой взгляд, это странно?
Я отрицательно качнула головой, вспомнив неврастеничку Карен-Карлу-Керри.
– Физически мы, может, и совершеннее, но психически устроены очень уж тонко. Когда становишься не-мертвым, можешь забыть обо всех болезнях, что пугали тебя раньше… только не о тех, которые касаются мозгов. Они навсегда. Но почему у меня впечатление, что по-настоящему ты хочешь спросить о другом?
Сыворотка правды?
– В принципе, да. Меня интересует, от кого ты прячешься.
– Слышала про девочек МакКинли?
Еще бы не слышала. Всем известно, что вампиры стараются не убивать своих жертв во избежание конфликтов. Но тут произошло нечто невероятное. Убил не просто один из них, не просто зверски, и не просто двух девушек – убили дочерей шефа полиции МакКинли! Все газеты пишут только об этом уже третий день. Дело в том, что шеф МакКинли один из самых влиятельных людей в городе, над ним полно непосредственных начальников и начальников его начальников, но это не мешает ему быть абсолютно свободным в выборе и действиях. И теперь, наверное, в городе нет ни одного спокойного вампира (и не-вампира тоже) – все знают, чего стоит гнев шефа МакКинли…
– Ты убил их?.. – потрясенно прошептала я.
– Не я.
Ноа положил голову на спинку кресла и закрыл глаза. Я не могла оторваться от его лица и подползла поближе, разместившись на ковре.
– Их было двое, – тихо заговорил он. – Лоис и Лайза. Пятнадцать и восемнадцать. Он поймал их там, где папина охрана и не вздумала бы их искать – в одном из “плохих” домов, знаешь, наркоманы, шлюхи, тусовки неблагополучной молодежи. Там так шумно, что никто ничего не слышит и не слушает.
Скорее всего, Лайзу он сначала банально приковал наручниками к батарее. Потом подошел к Лоис, намотав волосы на руку, запрокинул ей голову и перекусил горло. Он пил не больше, чем хотел, просто чтобы насытиться, и бросил ее умирать. Все это время Лайза вырывалась и орала от злости и страха. Она и не подозревала, каким привлекательным для нее вскоре покажется положение сестры. Потом он перешел к ней…
Он вздернул ее за обе руки перед зеркалом и начал наносить по одной множество мелких ран… сначала несерьезных, потом все глубже и болезненнее. Сначала она ругалась. Потом плакала. Обещала золотые горы. Умоляла отпустить. Но он молча кружил вокруг и наносил все новые и новые раны. Кровь вытекала постепенно, она видела это в зеркале, видела, как жизнь покидает ее тело, и страдала от этого еще больше. А он куражился, постепенно превращал ее тело в нечто бесформенное, изорванное в клочья, слизывая ее кровь, размазывая ее, как ребенок, который наелся и теперь разбрасывает вокруг сладости. Потом, когда ее уже невозможно было вывести из очередного обморока, он ушел…
Повисла самая мрачная из пауз. Наконец, я произнесла:
– Ты знаешь все до мелочи. Но не убивал. Это просто значит, что ты хорошо знаешь того, кто это сделал.
– О, да…
Я взглянула на часы. Половина третьего.
– Не считай меня чрезмерно любопытной. Просто ночь длинная, а телевизор смотреть как-то не хочется.
Ноа улыбнулся, второй раз за вечер.
– Может, ты и имеешь право знать. Его зовут Джоули, и он был моим лучшим другом. Долго. Потом мы расстались, я уехал из Чикаго, и некоторое время наши пути не пересекались… до недавнего времени. Когда я выбирал этот город, то понятия не имел, что он тоже здесь. Видишь ли, в отличие от меня, Джоули просто не может не убивать. Это для него как не дышать. Когда на него находит, первый попавшийся человек умирает страшной смертью просто потому, что у Джоули очередной кризис. Но в этот раз он выбрал не тех девочек. Скорее всего, он понятия не имел, что это дочери МакКинли, иначе и пальцем бы к ним не притронулся, но дело сделано. Теперь он хочет добраться до меня.
– Но… я не понимаю! Ты же сказал, что он твой друг!
– Больше, чем друг. Он был мне… самым близким существом. Видишь ли, у Джоули есть очень серьезная проблема. Я уже упоминал: как ни странно это может прозвучать, состояние не-мертвого есть благодатная почва для самых разнообразных нервных расстройств, фобий и комплексов. У Джоули танатофобия. Он боится смерти.
Я фыркнула.
– Представь себе. Но мне кажется, что она была у него и при жизни. Когда он убивает, это умиротворяет его, чем более жестока чужая смерть, тем более живым он себя чувствует. Меня Джоули обожал, был готов все отдать, рисковать чем угодно, только не жизнью. Мы очень многое пережили вдвоем, но расстались именно потому, что я предполагал – нечто подобное когда-нибудь возможно…
– Это долгая история?
– Очень короткая, Банни. Но с чего ты взяла, что я захочу рассказывать?
– Ты сам сказал, что я имею право знать. И позволь напомнить, что этот разговор затеяла не я.
Он взглянул на меня почти с удивлением.
– Черт. Ты права… или же чертовски хитра. Итак, в те далекие времена, когда все еще казалось выносимым, мы жили в Нью-Йорке. Джоули, тогда еще в трезвом уме и хорошем расположении духа, сам выбрал этот город, и понятно почему – там все нельзя и в то же время все можно. Тогда голова вампира еще не стоила столько, как после Стадиона, и было где развернуться. А охотников с обрезами Джоули боялся не больше, чем церковного хора. Это были хорошие времена, но они скоро закончились. Становилось по-настоящему опасно, а мне все труднее было контролировать его и удерживать от бессмысленных убийств. Мы буквально в месяцах разминулись со Стадионом, когда Нью-Йорк стал огненной ямой. Когда пару раз мы чуть не остались без голов, я увез Джоули в Чикаго – город особого статуса.
– Там вы почти легальны.
– Тогда еще нет, делались лишь первые шаги в этом направлении. Одно было очевидно – в Чикаго убийство людей запрещали наши же законы. Вот что куда страшнее охотников за головами, и я надеялся, что страх за свою жизнь немного дисциплинирует Джоули. Это была кошмарная ошибка. Таких, как мой Джоули, страх не просто сдерживает, он их губит.
Вынужденное воздержание только ускорило процесс, он потихоньку опускался в бездну. Сначала это выливалось в безобидные истерики, потом в наркотики, а потом – в депрессии, ночь от ночи становившиеся все глубже и чернее. А я по уши в работе заметил это нескоро.
– Поздно?
– Пожалуй. Он все реже выходил из дома, а я, идиот, был только рад этому – так я точно знал, что он в безопасности и не натворит глупостей. В то короткое время, что мы проводили вместе, Джоули только и твердил о том, что нужно уехать. В Нью-Йорк, к черту на кулички, куда угодно, только подальше от Чикаго. Но в тот момент об этом не могло быть и речи. Для меня. Ну как же – бросить ТАКУЮ карьеру, роскошный дом, отданный нам хозяйкой города, оставить все и ради чего? Мне казалось, что со временем он привыкнет и перестанет действовать мне на нервы.
– А он не привык.
– Слабо сказано. Это выражалось все нестерпимее и острее. Сначала он карабкался по небоскребам без страховки, потом орал и швырял все, что попадало под руку… или забивался в угол потемнее и рыдал. Так горько, что у меня разрывалось сердце. И если с первым я справлялся легко, то с последним…
Я смотрела на его холодный профиль и не могла поверить, что где-то там внутри есть сердце, способное разрываться.
– Но… То есть я хочу сказать – многие так манипулируют…
– Только не он. Джоули не пытался давить на меня таким образом. Он это от меня прятал. Я нескоро научился быстро находить его, а когда находил, вытаскивал из укрытия, обнимал и говорил, что сделаю все, все, что он только пожелает.
– И он ни разу не воспользовался?
– Ни разу. Я начинал понимать, что это не пустые прихоти… но все-таки не говорил: хочешь, уедем? А он не ловил меня на обещании. Когда он успокаивался, я читал очередную миллионную по счету лекцию на тему, как себя вести, чтобы выжить, а Джоули кивал и говорил: да, я все понимаю. После этого можно было считать дни, а то и часы, когда все повторялось как по нотам.
– А сам он не хотел уехать?
Ноа скосил глаза, чтобы увидеть выражение моего лица.
– Вопросы в десятку да в десятку… Однажды со злости я кинул, что меня все достало и он может валить куда хочет, на все четыре стороны, никто его не держит. Джоули подавился своим последним словом, и нужно было увидеть его глаза, чтобы сто тысяч раз пожалеть о сказанном. Я мигом забыл, что несколько секунд назад мы чуть не подрались. На этот раз, вытащив из очередного темного угла, я утешал его много часов, а он цеплялся за меня, как утопающий, и все повторял: не бросай меня, Ноа, я без тебя не могу, только не бросай меня… А я отвечал: не брошу, никогда не брошу, клянусь. Я поклялся… и клятвы не сдержал.
Той ночью я не пошел туда, куда должен был, и остался с ним на всю ночь и весь день. Меня уничтожало чувство вины, только тогда я в полной мере осознал, как ему плохо и страшно, и что я натворил.
– Ты всего лишь хотел вашей безопасности.
– Благими намерениями, Банни… С того момента все начало рушиться, покатилось как снежный ком. Я имел крайне неприятный разговор с хозяйкой города, она намекнула, что мои личные проблемы не должны влиять на работу. А потом тональность разговора вдруг резко переменилась. Она сделала мне предложение с одним условием. Предложение, от которого не отказываются.
– Дай угадаю. Ты отказался.
– Я не мог принять его по многим причинам, но Джоули, конечно, был первым в списке.
– И не жалеешь сейчас?
– Да нет. Я же сказал, что причин было несколько, и у меня уже было… место в жизни. Так вот, все покатилось под откос. В один прекрасный день у нас на пороге возникла лейтенант Хаузер и ее псы с огнеметами, которые обычно не читают вампирам права. Не знаю, кто навел ее на нас, хотя врагов у меня достаточно. Мы пережили несколько страшных часов, но все-таки сумели покинуть этот гостеприимный город. А потом произошло то, что произошло…
