Текст книги "Зимняя сказка (СИ)"
Автор книги: Николаос
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)
– Ты его бро… вы расстались? Но почему?
Он пропустил это мимо ушей.
– Первые же слухи через некоторое время подтвердили мои самые худшие предположения. Я создал монстра.
– Странно это слышать от…
– От монстра?
– Мне показалось, ты говорил, что он убивал и раньше.
– Поверь, разница между просто убийцей и убийцей-психопатом – Большой Каньон. Не веришь – спроси дочерей МакКинли. Когда я узнал, как их убили, то сразу понял, чья это работа. Конечно, он мог залечь на дно и переждать, но тут возникаю я. Джоули, видимо, сообразив, чем мое появление может ему грозить, просто впал в истерику.
– Почему ты представляешь для него угрозу?
– Он понимает, что я легко узнаю его почерк. Если я расскажу кому-нибудь, Джоули конец – он окажется между двух огней. МакКинли сделает смерть желанным избавлением для него. А вампиры растерзают на клочки за то, что навлек на них гнев МакКинли.
– Я спросила не о том, – не отставала я. – Почему Джоули уверен, что ты сдашь его? Вы что, расстались врагами?
– Включи музыку, – неожиданно попросил Ноа. – У тебя есть “Queen”?
– Да где-то есть.
Я выудила из вороха дисков нужный, и он нажал кнопочку пульта. Зазвучал “Slightly Mad”.
– Через некоторое время после побега из Чикаго мы попали в автокатастрофу. И он оставил меня в горящей машине, не в силах заставить себя подойти ближе и попробовать открыть дверь. Мне пришлось выпутываться самостоятельно.
– Ничего себе. И после этого ты его жалеешь! – возмутилась я.
– Это так. Винить Джоули нет никакой возможности. Когда речь идет о его жизни, он полностью теряется, его парализует сама мысль о смерти, и ни о чем другом он думать просто не в состоянии. Когда-то я таки заставил его описать свои ощущения… Представь, Банни, если сможешь, самый сильный страх, какой только возможен, когда все вокруг меркнет и бледнеет, окружающие превращаются в расплывчатые силуэты, а звуки – в бессмысленный гул. И возведи в третью степень. Вот, что чувствует Джоули во время приступов танатофобии.
– А ты-то тут при чем?
– При всем, – сказал он жестко. – Если я говорю, что в этом есть часть моей вины, значит так и есть.
Меня бросило в дрожь. Я стянула с кресла плед и закуталась в него.
– И… что?
– Да то. Джоули уверен, что я не забыл ту историю с машиной, а жить в постоянном страхе ему невыносимо. Вероятно, он уверен, что я сдам его, чтобы поквитаться.
– Это что же, за столько лет он так плохо тебя знает?
– Джоули сейчас мало что соображает, и переубедить его невозможно, ведь это касается такой больной темы, как его драгоценная жизнь! Он просто не в состоянии понять, как можно простить УГРОЗУ ЖИЗНИ.
– Твоей жизни.
– Да. Он не простил бы. Не отпустил бы, как отпустил его я. Я знаю, что, разделавшись со мной даже чужими руками, он будет вполне искренне страдать и даже плакать днями напролет в подушку… но меня это не утешает и не устраивает.
– Ты все-таки решился избавиться от гранаты за пазухой и называешь это клятвопреступлением?
Он кивнул, не поворачиваясь, и у меня просто не хватило духу раскручивать его на подробности. Мысли неспешно текли на волне прекрасного голоса, поющего, что он потихоньку едет с катушек.
– Так все запутанно… – сказала я тихо, потеряв надежду услышать его. Сыворотка правды, наверное, теряла свою силу. – Наверное, теперь тебе придется убить его?
Ноа молчал, словно погрузившись в музыку. Потом сказал:
– Скоро рассветет. У тебя есть комната без окон?
– Только подвал… Хочешь перебраться туда?
– Хорошо бы.
– Ладно. – Я встала и провела его до двери. – Не возражаешь, если я останусь в спальне?
Он легонько дотронулся до моего плеча, как бы из интереса, какова я на ощупь.
Лишь бы не на вкус.
– Спи спокойно, Банни. Увидимся вечером.
Спала я долго, не могла и подумать, что так сильно устала за это время. Когда проснулась, Ноа тревожить не стала, побродила по дому, потом без энтузиазма накрасилась, оделась и отправилась в “Пинк Пантер”.
– Где ты была? – напустилась на меня Дора. – Что с рукой? Твой телефон не отвечает, на работе сказали, что ты уволена. Это правда?
Я кивнула. И Дора, и все вокруг было каким-то шумным, пестрым, ярким. Режущим глаза и слух. Бросилось в глаза, как она вульгарно накрашена и какой резкий у нее голос. Мне вдруг нестерпимо захотелось послать ее подальше. Но тут она сменила гнев на милость и обняла меня, покусывая за ухо.
– Ты какая-то странная сегодня. Пойдем же.
Мы вошли в “нашу” комнату – у нас тут такая была. Я вяло растянулась на кровати.
– Дор, только я ничего не хочу делать. Сделаешь все сама, ладно?
– Ладно! – поперхнулась Дора, глядя квадратными глазами.
Обычно выбить у меня инициативу было непросто. Наверное, все странности она списала на шок от потери работы. Интересно, что бы она сделала, узнав, что дома у меня спит не-мертвый?
Она замурлыкала обычные дежурные нежности, стянула с меня одежду и принялась вылизывать все тело. Я млела, улетала в астрал… но думала вовсе не о Доре. Я думала о Ноа. И о Джоули. Я вдруг поняла, что Ноа сейчас находится на распутье – между собой и собой. Интересно, как бы я решила такую проблему? Я ведь никогда никого не любила…
*
Из клуба я выбралась около семи, уже стемнело. Когда подошла к дому, в окне горел свет. Я облегченно вздохнула.
– Привет, – сказал Ноа, не оборачиваясь. Он хладнокровно кормил камин моей табуреткой, но у меня и в мыслях не было ругаться.
– А вдруг это была бы не я?
– Ты вполне могла привести за собой кого-нибудь… но это только к лучшему. Что касается вопроса, то я запомнил, как ты ходишь и как дышишь. Иди, грейся.
В комнате было уже теплее. Ночи стали прохладными, а я, несколько дней кряду проведя у Доры, начисто выхолодила дом. Топить было все равно нечем, если не считать три оставшиеся табуретки.
– Я никого…
И как только я хотела сказать, что никого не привела, дверь распахнулась и следом влетела Дора.
Я окаменела.
– У меня такое предчувствие, Банни, что ты что-то скрываешь, – начала она с порога, быстро обводя взглядом комнату. Когда она “натолкнулась” на Ноа, ее голос сорвался на визг. – О, Господи!!
– Дора, успокойся! – Я попробовала удержать ее за руку, но она бешено вырвалась и отступила к дверям.
– Это и есть твоя тайна?! Ни черта себе! Да что тут происходит?!
Мы с Ноа молчали, и это объединяло нас. Нас двоих против ее одной.
– И в полицию не позвонила? Точно, это в твоем стиле! – начала Дора быстро говорить, будто Ноа здесь и не было. Кажется, она слабо представляла, в какой опасности находится. – Дура, может, это как-то связано с убийством девчонок МакКинли! Ты представляешь вообще, какие мы получим деньги?! Не думала, что ты такая тупая!
– Забудь об этом, – сказала я. Ее бурные сомнения в моем интеллекте уже начинали раздражать. – У тебя есть шанс выжить, только замолчи, ради Бога.
Она изумленно открыла рот, затем на ее лице появилась гримаса отвращения.
– Ну, ты и идиотка, – бросила она и направилась к дверям.
То, что произошло дальше, было так быстро, что ни я, ни Дора не успели ничего понять. В мгновение ока Ноа оказался рядом, и через долю секунды она задыхалась в кольце его железных рук, а его ладонь упиралась в ее висок.
И Ноа, и Дора смотрели на меня. Он – спокойно, даже холодно, она – с бессильной яростью. Похоже, она так и не поняла, кто здесь заказывает музыку.
– Дора, – попыталась я еще раз, – послушай меня.
– Не буду я тебя слушать! – Она еще раз яростно рванулась. – Как только выйду отсюда, вам обоим крышка!
Похоже, я сделала все, что смогла.
– Крышка, – повторил за ней Ноа.
Раздался негромкий хруст, будто наступили на грецкий орех.
– Прости, – сказал Ноа и аккуратно опустил ее на пол. Он обращался ко мне, а не к Доре.
Странно, но не чувствовала я ничего. Даже обидно. Мы с ней так долго встречались, трахались, проводили вместе время, и вот проверка моих чувств. Ни-че-го.
– Ничего, – ответила я.
– Что ты чувствуешь? – Голос у него был слегка виноватый. Очень слегка.
– Я уже сказала.
– Не сердишься?
– Нет.
Я не собиралась говорить об этом вслух, но каким-то образом за короткое время нашего знакомства он стал мне дороже Доры и всей моей прошлой жизни. Может, потому что и жизни уже никакой не было, она была разрушена. А может, потому что оба мы были изгоями. Я – в силу сексуальной ориентации, он – жизненной. В любом случае, мне было приятно его общество. Может быть, даже слишком.
– Что теперь делать? – спросила я, наконец, накрыв тело Доры пледом, в который еще недавно укутывалась сама.
Ноа поморщился, глядя на зашторенное окно.
– Как-то подозрительно тихо. Будь добра, принеси ружье. По-моему, оно нам не помешает.
Это уж точно. Кто знает, как давно я не стреляла из него, хотя в беззаботные студенческие времена я поручала моей совершеннолетней подружке Николь покупать патроны пачками и выбиралась за город, чтобы в одиночку оторваться и вволю пострелять по тарелочкам фрисби. Надеюсь, я не потеряла квалификацию.
Уже открывая дверь, я неожиданно обернулась:
– Ноа, ты расскажешь мне про ту автокатастрофу?
Он выдержал трехсекундную паузу и медленно покачал головой. Да я и так знала, что он скажет “нет”.
Я вышла за порог… и обалдела. Шел снег. На моей памяти снегом здесь называли жидкую порошу, развозившую лужи по всему городу. А это был настоящий снег, пушистые хлопья, летящие белыми лебедиными перьями. Мои кудряшки намокли и выпрямились, но я была в восторге – все стало таким ровным, атласно-блестящим и мерцающим в лунном свете.
Почти бегом я спустилась в подвал, долго искала плащ, в кармане которого был пистолет, потом пробралась к ружью через груды ненужных вещей. Их бы следовало давно выбросить… да бог с ними. Все равно дом скоро отберут.
Каким это казалось далеким и нереальным под этим снегом! Я чувствовала себя просто сказочно, учитывая, что в доме лежал труп моей любовницы.
Когда я выходила с ружьем наперевес, как супергероиня из комикса, мои исключительные уши вдруг уловили до боли знакомый звук. Уж поверьте, ничто на свете мне не спутать со звуком захлопывающейся двери моего дома! Крепко сжимая ружье, я подобралась к веранде и краем глаза заглянула в окно.
Ноа был не один.
В комнате находились еще двое. Это мог быть кто угодно, от полиции до знакомых Доры, ведь ее машина все еще стояла рядом с домом. Но почему-то я сразу поняла, что это не-мертвые, и к моему счастью, они подумали, что Дора – хозяйка дома. Бедная мертвая Дора в кои-то веки выручила меня.
Один из них был здоровым черным парнем с “дурой”, в сравнении с которой мое ружье казалось хрупкой тростинкой. Она была направлена на Ноа.
Второй стоял подальше, и не смотрел в их сторону, скорее в мою. Но, поскольку в темном стекле он не замечал ничего, кроме собственного отражения, я смогла его разглядеть в щель между шторами. Он был почти таким же высоким, как Ноа, и на этом сходство заканчивалось. Тип лица, в который влюбились бы все визажисты в мире: его одним мазком, одним нюансом с легкостью можно было превратить во что угодно, нарисовать, как на чистом листе, и злобу, и жестокость, и радость, и отчаяние… и при этом оно все равно осталось бы прекрасным и ангельски печальным. Будто что-то мучает его постоянно, ни на мгновение не давая покоя. А еще я подумала, что, будучи человеком, он вряд ли был таким привлекательным. Скорее всего, он был бесцветной неприметной молью с желтоватыми волосами, иногда вызывающей даже не интерес, а так, пассивное любопытство: что это за оно и чего от него ждать? Глаза не-мертвого несомненно украшали его лицо и делали особенным – недостающая деталь, превращающая посредственность в совершенство. Такое прекрасное и такое… пустое.
Итак, я увлеклась, хотя ни у меня, ни у Ноа на это времени не было. Внезапно предмет моего изучения отошел от окна, и я наконец получила возможность увидеть Ноа. Тот выглядел спокойным, хотя это ничего не означало. Ведь равнодушие, когда в лицо тебе смотрит дуло, есть глупость, либо же непростительная беспечность. Но вдруг… Не знаю, возможно, мне показалось, но выражение его лица изменилось. Чуть-чуть. Едва заметно дрогнули уголки губ. Он поднял руку, медленно, будто в рапиде, и я поняла: он меня заметил!
Я вскинула ружье и тщательно прицелилась, призывая на помощь все месяцы стрельбы по тарелочкам.
Они проследили за его рукой как в трансе. Так же медленно он щелкнул пальцами.
Отдача была неожиданно сильной, и в лицо мне полетело множество осколков – предвидеть это тоже не было времени. Но результат превзошел ожидания – чернокожего отбросило к стене, его голова разлетелась практически вдребезги. Падая, он разрядил свою железку в потолок, и карниз с диким грохотом обрушился прямо на голову того, второго. Однако он успел довольно ловко увернуться от волны падающих штор и отскочить в сторону.
Все происходило настолько быстро, что я не успевала соображать, кто куда движется и в кого стреляет. Вскочив на ноги, не-мертвый оскалился, почти зашипел, как кошка, и навел “пушку” на Ноа, но тот в долю секунды отклонился, и выстрел ушел мимо. Пистолет еще несколько раз яростно щелкнул вхолостую, прежде чем выпал из рук ни к чему не пригодным куском железа. Лик разъяренной Горгоны расплывался, таял, из глаз постепенно уходила безумная искрящаяся ненависть, и теперь становилось видно, что она скрывала там.
Страх.
Осторожно ступая по стеклам, я вошла, держа нашего гостя на прицеле.
– Познакомься, Банни Сторм, – ровным голосом сказал Ноа. – Это мой Джоули…
*
Неизвестно, что произошло, но игра как будто перешла на другой уровень. В воздухе висело такое напряжение, что он казался плотнее воды. По моему лицу что-то текло: то ли кровь из носа, то ли от ранения осколками веранды, то ли просто пот, но ружье я держала уверенно. Хотя почему-то чувствовала, что уже ничего не решаю.
Медленно Ноа приблизился к Джоули, тот слабо поднял руку, словно пытаясь защититься, но он ничего и не собирался делать. Только поймал его за запястье, и тот опустился на колени. Почему-то я обратила внимание на руку Джоули, стоя достаточно близко. Красивая, ухоженная, но два ногтя сломаны почти под корень, и они создавали впечатление крайней уязвимости.
Наконец, я услышала и его голос.
– Ноа, ты же не можешь… – сказал он тихо. Было заметно, что он не ожидал такого поворота, и относительное спокойствие дается ему с большим трудом. – После всего, что мы пережили вместе… Вспомни Чикаго…
– Ты прав – не могу, – Ноа отпустил его руку. – Я помню… как скрипел пол, когда над нами проходили псы Хаузер… как мы не дышали так долго, что у нас застыла кровь. Как мы прятались в канализации и жрали, что под руку попадется. А ты смог… забыл так быстро…
Джоули дрожал, и я вместе с ним, удерживать прицел было все труднее. Отчасти гипнотизировал ровный голос Ноа, отчасти давала о себе знать боль в плече от отдачи. Да еще раненая рука принялась кровоточить.
Наконец Ноа остановился и дотронулся до его волос. Медленно погладил. Размеренность его движений потихоньку сводила меня с ума.
– А этот кто? Представитель местной нежити? Ты ведь сказал ему, что я убил девочек МакКинли, верно? Или же… ты сообщил им, КТО я?..
– Ноа…
Джоули всхлипнул. Ткнулся в его ладонь, шепча бессвязные слова раскаяния, и ружье снова дрогнуло в моих руках. Выражение лица Ноа было почти мучительным. Господи, да я сама уже была готова умолять его, когда он обнял Джоули и произнес:
– Ну тише, все хорошо… Опусти ружье, Банни.
Я выполнила это с радостью и оперлась на него, как на трость. Обстановка начала потихоньку разряжаться, даже часы уже тикали не так громко. Со стороны я наблюдала, как Ноа прижимает его к себе с такой нежностью, что-то говорит на ухо, пропуская его волосы через пальцы; как Джоули беспомощно обнимает его… и во мне шевельнулось что-то вроде… да не ревность, нет. Скорее, просто зависть к их общему прошлому. Естественно – какими бы страшными такие моменты ни были, они роднят. И эти узы ничуть не менее крепки, чем уже давно связавшие их кровные.
– Не бросай меня больше, прошу тебя.
– Не брошу, детка, – сказал Ноа. – Никогда не брошу.
Тут ракурс немного изменился – Ноа передвигался незаметно, как тень – и теперь я видела лицо Джоули. Он закрыл глаза, пригревшись среди воспоминаний и в кольце рук, покорно принимая ласку, веря, что прощен. И когда Ноа прикусил его шею, которую до этого покрывал поцелуями, тот вздрогнул, но даже не застонал.
Я отвернулась. Но все равно услышала – знакомый треск, словно кто-то раздавил орех.
Когда я нашла силы повернуться, Ноа сидел на полу, все еще обнимая Джоули и внимательно всматриваясь в его лицо, словно ища в нем признаки жизни.
– Кадиллак был не в лучшем состоянии, – заговорил он, не отрывая взгляда от спокойного лица Джоули, – одна фара не работала, с тормозами проблемы… На повороте он не справился с управлением, и машина перевернулась. По пути вращения ему удалось выскользнуть в окно на крыше, а я запутался в ремне безопасности, да еще и головой приложился. Не будь я так голоден и обессилен, это, конечно, не стало бы проблемой, но… В конце концов, машина остановилась вверх тормашками и начала так медленно и угрожающе покачиваться… Она могла взорваться в любую секунду.
С грехом пополам я вывернулся и увидел в окно, как Джоули стоит на коленях, как вот сегодня, в нескольких метрах. Я начал показывать жестами, мол, попытайся открыть дверь снаружи… и вдруг понял, что это бесполезно.
В его глазах застыл такой страх, который и вообразить невозможно. Та его часть, которой я был дорог – больше, чем дорог – бесновалась, рвалась, чтобы освободить меня из ловушки, но она была в меньшинстве. Остальное было объято всепоглощающим, парализующим ужасом. У меня даже инстинкт самосохранения на время притих. В выражении его лица я вдруг увидел отчетливую картинку, будто машина взлетает на воздух, разрывается на миллионы кусочков, а мы (или я) исчезаем в огненном фонтане… И вот вместо того, чтобы помогать, Джоули начал медленно отползать назад. Он не отводил взгляда, а в глазах был все тот же ужас, и еще – знаешь, что? – такая мольба: он будто умолял отпустить его, позволить ему жить, дать спокойно уйти и быть далеко, когда взрыв все же прозвучит. В общем, я все равно освободился, выломав дверь, может, даже благодаря Джоули – слишком уж четкой и жуткой была картинка, увиденная мной в его сознании. Машина таки взорвалась, но я отделался лишь легкими ожогами. Помню, как мы прятались на каком-то заброшенном складе, весь день и полночи я пролежал, тупо глядя в стенку. А Джоули молча сидел рядом и только водил кусочком льда по моей обожженной щеке… Вскоре после этого мы и расстались.
Из уголка рта Джоули вытекала густая струйка крови и пряталась где-то в гуще светлых волос за ухом. Ноа наклонился и слизнул ее.
Последний поцелуй.
Я уронила ружье и зарыдала.
*
Так плохо мне давно не было, я выла, как бездомный пес, оплакивая всю свою несложившуюся жизнь. Мне безумно хотелось умереть, я почти завидовала Джоули – такое у него было безмятежное лицо… Не знаю, сколько прошло времени, когда Ноа принес мне воды. Отпивая мелкими глотками, я чуть не откусила край стакана.
– Нормально?
– Угу.
Ноа обошел меня, почти переступил, и вышел на улицу. Я бесцельно, как пьяная, водила взглядом по комнате: шатающиеся в пелене слез стены, тлеющий камин, мертвый чернокожий монстр, украсивший обои своими мозгами, Дора, полуприкрытая пледом, ее голова под неестественным углом… Часть массы сумасшедших африканских косичек растрепалась, и это чем-то напомнило мне про сломанные ногти Джоули. На него я не смотрела. Не могла.
Прошло целых полчаса, когда я относительно успокоилась и решила выйти вслед за Ноа. Он сидел на пороге, припорошенный снегом, и без остановки курил. Рядом валялась целая россыпь окурков.
– Ты знаешь, – сказал он, – когда я был человеком, то состоял в членах одной из чикагских банд. Дитя двадцатых… Я был неплохим гангстером, как и мой отец, убийцей без предубеждений, гордостью всей еврейской мафии и потому ни на какое снисхождение со стороны судьбы рассчитывать не мог – моя собственная смерть, как и смерть моего отца, была лишь вопросом времени. А когда этот день – вернее, эта ночь – настала, меня неожиданно спасли. И кто – чертов монстр!
– Как?..
– Как и ты. Помнишь эти мои приступы? Это нарколепсия. После того, как отца застрелили прямо на выходе из ресторана, она сильно обострилась. Представь, что я теряю сознание в крайне опасный момент – под перекрестным огнем. А он вытащил меня из-под пуль, приняв на себя всю жуткую боль от двух десятков ран, каждая из которых стала бы для меня смертельной. Никто и никогда не делал для меня ничего подобного – я не мог думать ни о чем другом, когда помогал доставать его пули. Но, в конце концов, я остался с ним и потому, что терять-то, по сути, было нечего. Он же взял меня в партнеры по той же причине, какая обеспечивала мне авторитет среди таких же убийц, как и я. Говорил, что чувствует себя как за каменной стеной. Что ему со мной спокойно. А я скоро понял, что не могу о нем сказать того же…
– Это был Джоули? – спросила я, стараясь не смотреть.
Он промолчал. Потом сказал:
– Бросить его после Чикаго – все равно, что приручить зверя и потом выгнать обратно в лес.
– Это не одно. Ты забываешь, что он как-то жил и до тебя.
– Вот именно – до меня. Джоули всегда был оторванный и жестокий, но я и подумать не мог, во что сублимируется эта безбашенность. Я плохо знал его, Банни, очень плохо, а в Чикаго на меня посыпались сюрприз за сюрпризом.
– Он привык, что всегда есть Ноа, который все уладит, заткнет все дыры и будет рядом, когда плохо.
– Привык, потому что я позволил. А потом довел его до предела и оставил там. И знаешь, почему я сделал это, так хорошо все понимая?
– Не хочу говорить вслух.
–А я скажу. Представь себе, я испугался. Банально. Испугался Джоули, которого любил, как мне казалось… и который любил меня. Впервые понял, что он не закрыл бы меня от пуль, если бы они реально могли его убить. Теперь я смотрю на это проще – ведь никто не пожертвует жизнью ради другого.
– Это противоречит основному закону природы. Но что за чудная была иллюзия… – сказала я почти шепотом.
– Никаких больше иллюзий. Я ведь сам такой же, Банни, – не мог бросить его, пока он угрожал собственной жизни, и не раздумывал ни секунды, когда он начал угрожать моей… И какие бы отговорки не придумывались, реальность жестка – я не имел права оставлять его после Чикаго. Я уже тогда это знал, в ту ночь, когда он выдохся от слез и заснул, не отпуская моих рук – смотрел на него, как вот полчаса назад, и повторял, что разорву глотку любому, кто причинит ему зло. Никто не прикоснется к нему…
– Что ж, нельзя сказать, что ты не сдержал слово.
– При его образе жизни рано или поздно ему все равно пришлось бы умереть и, скорее всего, испытать при этом самый дикий, темный и глубокий страх, какой только можно вообразить. А я хотел, чтобы его смерть была легкой.
– И теперь тебе лучше, Ноа?
– Да. Все позади, и мне лучше.
Снежные хлопья парили в синем ночном небе, превращая его в нечто совершенно иное, неземное, а нас – в фантастических существ. Я села рядом с Ноа и уткнулась лбом в его плечо. После истерики вдруг накатила близкая к апатии умиротворенность, вот так хотелось просидеть целую вечность и даже дольше.
– Ты подарил ему лучшую в мире смерть. Может, у тебя есть такая же и для меня?
Прошло несколько долгих секунд, пока мои слова пробились к нему сквозь его мысли и плотную синь кобальтовой ночи.
– О чем ты?
– Ты сказал, что тебе нечего было терять. Сейчас нечего терять мне. Я уже потеряла все: работу, дом, родителей, даже Дору… меня ничто не держит, можно даже сказать, что я в опасности. Заберешь меня с собой?
Некоторое время он изучал мое лицо. Потом ответил:
– Ты так говоришь, будто стопроцентно уверена. Будь ты хоть тысячу раз несчастна, ты жива. Будь ты хоть сто раз лесбиянкой, ты остаешься человеком среди людей, с правами и возможностями. Превратившись в вампира, ты будешь не монстром среди монстров, а монстром среди людей. Ты можешь так никогда и не адаптироваться, а пути назад не будет. Понимаешь это?
Действительно, после всего я чувствовала себя не особо уверенно. Да, таково мое желание сейчас. А потом?..
– Ладно… – сказала я нерешительно. – Умереть всегда успею. Тогда обещай, что будешь наблюдать за мной и придешь, если я передумаю.
– Обещаю. Прощай, Банни.
Я потянулась к его щеке – и внезапно он меня поцеловал. Почти по-настоящему, до боли стиснув волосы на затылке. У поцелуя был вкус крови Джоули.
– Надо же. Второй раз в жизни целуюсь с мужчиной.
– И как оно?
– Да уж получше, чем в первый…
*
Утром шторы были раздвинуты, и в окно рвалось яркое зимнее солнце. Я вспомнила, что выбрала жизнь.
Эта мысль почему-то подняла мне настроение. Спустившись вниз, я обнаружила, что машины Доры нет. Тела черного парня, Доры и Джоули исчезли.
Что же, раз я выбрала жизнь, придется ее налаживать.
Все оказалось не смертельно. Обои я отмыла, исчезновение моей подруги (как и убийство дочерей МакКинли) превратилось в стойкий висяк. Полиции я вежливо объяснила, что последний раз видела Дору садящейся в машину и как можно подробнее ее (машину) описала. Более меня не беспокоили. Срок выплаты закладной удалось отложить. Наскребя последние гроши, я взяла да и подала на Тедди в суд. К моему удивлению, ко мне присоединились многие мои бывшие сослуживицы. Чтобы не доводить дело до суда, он пообещал каждой кругленькую сумму, и мы не отказались. Конечно, определить Тедди в компанию волосатых зэков, которые будут использовать его, как он нас, было заманчиво, но в наши планы входило исключительно разорение. Бет получила больше всех и продолжает там работать. Разумеется, не на ресепшн.
За дом я благополучно заплатила, и жизнь вошла в привычную колею. В суде я познакомилась с симпатичном молодым адвокатом Тони Сэлинджером и даже сдуру на пару месяцев вышла замуж. Естественно, ничего хорошего из этого не вышло – лесбиянка, она и есть лесбиянка. Кроме, разумеется, того, что я обрела Сью Эллен.
После рождения Сьюэл я все же решила позвонить маме после холодной войны, объявленной ею моей сексуальной ориентации. Каково же было мое удивление, когда буквально в этот же день в моем доме раздался телефонный звонок. Она позвонила первой! Бренда Ураган рыдала в трубку, проклинала свое упрямство и отчаянно желала вернуть единственную дочь, то бишь меня. Она утверждала, что любит меня такой, какая есть, и любила бы, даже если бы я была серийным убийцей, вампиром или сатанисткой. В конце концов, что такое абстрактные внуки в сравнении с родной дочерью!
Когда мне все же удалось вставить слово и сообщить о Сью Эллен, на том конце провода воцарилась подозрительная тишина. Она длилась так долго, что я уже начала серьезно беспокоиться о здоровье Бренды, но тут, наконец, она подала голос. Сказала одно слово – жди.
Утренним самолетом она уже была здесь.
Так я вернула себе мать, а Сьюэл подарила бабушку, с которой уверенно можно идти в разведку.
Оформив развод, я все забыла, увлекшись воспитанием Сьюэл. На меня снизошло откровение – оказывается, мое призвание БЫТЬ МАТЕРЬЮ! С ума сойти! Дора умерла бы со смеху. Ни один шаг моей дочки, ни одно слово не прошло мимо меня. По мере ее взросления я заметила в ней исключительный талант модельера. Нарядам, которые она придумывала для своих кукол, позавидовали бы маститые мэтры, поэтому мы решили развивать эти способности и, когда пришло время, прибыли покорять Париж. Здесь был один из самых толковых специализированных колледжей.
Итак, мы бродили по вечернему городу, заходя в каждый магазин. Странная для Парижа зима – снег летел легкими бесшумными хлопьями, навевая какие-то смутные воспоминания. Когда-то я уже видела такой снег…
Сью Эллен вбежала в очередной бутик, а я замешкалась у витрины.
Внезапно кто-то зажал мне рот ладонью и рывком дернул в темноту между двумя ярко освещенными магазинами. Знаете, есть такие предательские закуточки, как раз подходящие для монстров. Перед моим лицом сверкнули глаза-фары, все произошло слишком уж быстро, но подумать я успела о многом. О Сьюэл. О том, как глупо я буду выглядеть посреди Елисейских полей с перекушенной глоткой. О том, как при этом все же умудриться остаться в живых… и вдруг сообразила, что эти руки вовсе не сдавливают меня, а обнимают.
– Привет, Банни Сторм. Прости, если напугал, – сказал он. – Ты не рада меня видеть?
С трудом я перевела дух.
– Ноа… если бы ты знал, как рада…
– Рада мне или тому, что это не кто-то другой?
Я засмеялась. Мы вышли на свет и медленно прошли вдоль витрины.
– Ты изменилась, – сказал он, разглядывая меня.
А что поделать? Он-то нисколько не изменился, был все так же молод и прекрасен. Вернувшись с этим снегом из Неверленда вечной ночи, он обнаружил, что его Венди выросла. Теперь она использует немного больше косметики, подкрашивает волосы и у нее есть дочка.
Что для него восемнадцать лет, а я вот прожила целую жизнь.
– Ты все еще один?
– Да, конечно – ты же передумала… – усмехнулся Ноа. – А ты?
Непроизвольно я отыскала глазами Сьюэл, она бродила по дорогому магазину с горящими глазами.
– Нет. Ее зовут Сью Эллен, ей шестнадцать.
– Хм… по-моему, это незаконно. Надеюсь, ты ее любишь?
– Больше всего на свете. Это моя дочь.
Он неопределенно покачал головой. Вряд ли он имел представление, что значит иметь дочь.
– Здорово.
– Ноа… скажи мне. Откуда ты знал?.. Что будет здорово?..
Он остановился и обнял меня – так же неожиданно, как когда-то поцеловал. Я прижалась щекой к его груди… будто этих лет и не было! Рядом с ним время приостанавливалось, теряло свою силу, но сейчас я нисколько не жалела об этой слепящей вечности. Той, что всегда присутствует в глазах не-мертвых.
– Я не знал. Ты знала.
– Не забывай нас, – прошептала я. – Это для меня так важно. Тогда мы тоже будем бессмертны.
– Твоя дочь красавица.
– Мама!
Сьюэл вышла из магазина и беспокойно оглядывалась по сторонам.
Ноа исчез, стал тьмой, которая на самом деле всегда совсем близко. Она начинается буквально в шаге после света. У меня оставался еще один вопрос – что он имел в виду, когда спрашивал Джоули: “Или же ты сообщил им КТО я?”… но, похоже, ответа мне так и не узнать.
Может, оно и к лучшему.
– Мама, там такое суперское платье, но мое интереснее! Так один из клиентов сказал, и еще спросил, где я одеваюсь. Я сказала, что придумываю сама, и он дал мне визитку. Знакомое имя, мам. По-моему, это какой-то туз! Ты что, плакала?
Ничего не говоря, я взяла Сью Эллен под руку. Банни Сторм Сэлинджер чувствовала себя абсолютно счастливым человеком. Может, потому, что у нее такая чудесная дочь и почти безупречная жизнь, которую она сама выбрала и воплотила.
