Текст книги "Правда, мы будем всегда? (СИ)"

Автор книги: Nicoletta Flamel

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

Джеймс галантно предлагает подвезти её до станции на своём Харлее. Тётушка кокетливо отказывается.

– Ты слышала, Лил? Дом весь наш! – Сириус толкает Лили в плечо. – Повеселимся?

– У меня были другие планы, – покраснев, она опускает глаза.

– А если тебя Сохатый попросит?

По его поведению я вижу, что Сириус уже успел приложиться к своим подкроватным запасам, и беспокоюсь, чтобы тётушка этого не заметила.

Но всё как-то обходится.

– Да, Лил, ты с нами? – интересуется Джеймс, когда за тётушкой закрывается входная дверь. – Посмотрим телевизор, послушаем пластинки, – и, видя, что Лили мнётся в нерешительности, одаривает её самой обаятельной из арсенала своих улыбок. – Пожалуйста!

И она остаётся.

Я хорошо изучил своего друга и знаю, что в тот момент он действительно не имел в виду ничего такого. Джеймс никогда не брал от девчонок больше, чем они хотели ему дать. К тому же Лили ему действительно нравится: она красива, мила и обожает его до безумия.

Но мне почему-то грустно.

***

К вечеру ветер стихает, и в разрывах свинцово-снежных туч проглядывает солнце. Джеймс увозит Лили в Кембридж за покупками. Возвращаются они через два часа, уже в сумерках.

Сириусу достаётся бутылка виски, обмотанная мишурой («самое лучшее, что нашлось в этом городишке») и зелёный эльфийский колпак. Мне торжественно вручают большую шоколадку с орехами и тёплые перчатки («Лили выбирала», – говорит Джеймс, и у меня сразу теплеет на душе, хотя орехи в шоколаде я не люблю).

На голове Джеймса красуется ободок с огромными фетровыми оленьими рогами.

– Я – Стремительный, лучший олень Санты! – гордо провозглашает он, и начинает выгружать на стол продукты.

От запахов копчёностей и разных деликатесов у меня кружится голова. Джеймс всегда был щедрым, но сегодня он, похоже, окончательно сорвался с катушек.

Лили украдкой любуется сверкающей полоской браслета на запястье.

– Фианиты в серебре, – шепчет Джеймс, поймав мой удивлённый взгляд. – Я ещё не настолько сошёл с ума, чтобы тратиться на платину и бриллианты.

Мы зажигаем ёлку и рассаживаемся за столом. Сириус уже изрядно навеселе, эльфийский колпак он нацепил набекрень, а мишуру с бутылки обмотал вокруг шеи.

И в этот момент раздаётся требовательный и злой стук в дверь.

Я иду открывать, и нежданный гость, буквально сметя меня с дороги, врывается в гостиную.

– Где она? – нервно кричит Нюниус. – Что вы с ней сделали?

– О! Папа Сева пришёл! – в глазах Сириуса сверкают шальные огоньки. – Как говорят у нас в Ирландии, милости прошу к нашему шабашу.

Лили, которую Джеймс в это мгновение уговаривает попробовать «вот эту пухлую ножку милой мёртвой копчёной курочки», испуганно вскакивает у него с коленей.

Нюниус бесцеремонно хватает её за рукав.

– Быстро домой!

– Отпусти-ка девушку, зануда, – Джеймс вместе со стулом лениво отодвигается из-за стола.

В воздухе отчётливо пахнет дракой. И – совсем чуть-чуть – духами Лили.

– Давайте все успокоимся, пожалуйста. Сядем и поговорим, – я ещё надеюсь разрешить всё миром.

Но тут в электрическом свете люстры предательски взблёскивает браслет на запястье Лили – том самом, что сжимает сейчас Нюниус. Коварные фианиты очень хотят казаться бриллиантами, и на непоправимую долю секунды им это удаётся.

– Ты… Оксфордская подстилка! Шлюха! С любым готова трахаться за дорогую цацку! – выдыхает Нюниус с затаённой яростью и болью.

Его вторая рука замахивается и отвешивает Лили тяжёлую пощёчину.

Я ещё вижу, как с грохотом отлетает в сторону стул, и Джеймс, в один прыжок оказавшись рядом, хватает Нюниуса за шиворот. Я ещё слышу, как за моей спиной, пошатываясь, поднимается во весь рост Сириус. Я вижу огромные зелёные глаза Лили, наполняющиеся слезами, слышу её испуганный возглас.

А потом запах фиалок окутывает меня тяжёлым удушливым коконом. И больше я не помню ничего.

12

– У меня никогда раньше не разбивалось сердце, – беспомощно говорила Нимфадора, глядя на себя утром в маленькое зеркало.

– Я не знаю, что с этим делать, – шептала, намазывая масло на хлеб.

– Я, наверное, скоро умру, – жаловалась Ласточке, заводя мотор.

На работу она по-прежнему ходила. Вначале – с тоской поглядывая на запертую дверь архива, а неделю спустя – тихонько прошмыгивая мимо неё.

Люпин вернулся. Но они так ни разу и не встретились. Оказывается – это очень просто: не общаться друг с другом, даже работая под одной крышей. Несколько раз Нимфадора видела, как Люпин выходит покурить на крыльцо, но поспешно отшатывалась от окна, чтобы он не подумал, будто она следит за ним.

На лекции профессора Слизнорта Нимфадора больше не ездила. У неё не хватало сил слушать напыщенную болтовню, зато она много читала – и не только по теме своей научной работы. Один раз в библиотеке зазвонил телефон, Нимфадора ответила, но, услышав язвительный голос мистера С.Т. Снейпа, положила трубку – рядом, на стол. И старалась не обращать внимания на короткие гудки, перемежаемые помехами.

***

Декабрь оказался неожиданно снежным. И Ласточке пришлось прочно обосноваться в дровяном сарайчике мадам Кайе.

– Весной я, наверное, уеду отсюда, – сказала Нимфадора хозяйке.

– Деточка, уж не сразила ли тебя та самая хворь, что и твою соседку по комнате? – мадам Кайе сочувственно поцокала языком. – Какая-то ты бледная.

Нимфадора покачала головой и постаралась улыбнуться.

– У меня просто небольшие проблемы в колледже. Скоро всё пройдёт.

Но, кажется, ей не поверили.

***

Теперь она носила тёмные колючие свитера с высокой горловиной и такие же тёмные плотные джинсы, а отросшие волосы убирала в неприметный хвост.

Рождество они встретили вдвоём с Луной: поставили в гостиной букет еловых веток, купили в «Трёх мётлах» сладостей, заварили чай. Нимфадора послала отцу открытку с видом Ильской площади и получила от него маленькую посылку с ёлочной игрушкой в виде мотоцикла. Луне тоже кто-то написал. Во всяком случае, она бегала по дому радостная и даже обзавелась привычкой напевать под нос строчки из детских песенок.

Начался январь.

Однажды, копаясь в старых подшивках «Ильского вестника», основательно поеденных мышами, Нимфадора наткнулась на короткую заметку почти пятнадцатилетней давности: «Старая мода возвращается в Оксфорд! Чем ответит Кембридж?» С выцветшей фотографии ослепительно улыбались в объектив четыре молодых человека, одетых в странные костюмы с узкими приталенными жилетками и невообразимо широкими брюками. Один из юношей показался Нимфадоре смутно знакомым – где-то ей уже встречался этот близорукий насмешливый взгляд сквозь круглые стёкла очков. Два других были незнакомы вовсе. А в четвёртом она с изумлением узнала молодого Люпина. Ошибки быть не могло.

Нимфадора бережно вырезала заметку с фотографией и положила на рабочий стол – рядом с медицинским справочником, который она прочитала от корки до корки, пытаясь понять, что такое эпилепсия и как её лечить. Выходило, что болезнь эта хотя и гадкая, но вполне купируемая, и жить с ней можно достаточно долго, если, конечно, грамотно принимать необходимые препараты. По крайней мере, так себя утешала Нимфадора. Вот только с грамотностью и дозировкой у некоторых больных явно были проблемы.

Увлёкшись, Нимфадора по старой привычке начала подчёркивать некоторые места карандашом и выделять на полях жирными восклицательными знаками. Однажды она зачиталась до поздней ночи и, торопясь домой, забыла раскрытый справочник на столе.

Придя утром на работу, Нимфадора заметила, что её исчёрканную пометками книжку сменил увесистый том Медицинской Энциклопедии с торчащими из него узкими полосками бумаги. Страницы открывались на статьях, в которых так или иначе упоминалась эпилепсия, и на одной из закладок было написано: «Хочу облегчить вам задачу».

Нимфадора готова была расцеловать каждую букву, выведенную знакомой рукой. Однако, уходя домой, она аккуратно положила поверх Энциклопедии фотографию из «Ильского вестника» и написала на бумажке: «Лучше объясните это».

Утром она не нашла ни книги, ни газетной вырезки и, напевая под нос, принялась за библиотечные дела. Обедать ушла в соседнее кафе а, вернувшись, возле ещё тёплого чайника нашла записку: «Вы уверены?».

«ДА!» – размашисто написала на обратной стороне Нимфадора и подсунула ответ под дверь архива.

На несколько дней опять воцарилось тягостное молчание.

Иногда Нимфадоре казалось, что она слышит в коридоре осторожные шаги – будто кто-то хочет войти, но не решается.

Вечером третьего дня в ящике её рабочего стола случайным образом оказался потёртый фотоальбом с бережно вырезанными газетными и журнальными заметками, полароидными снимками и различными надписями. Записки на этот раз не было. Зато на форзаце папки красовалась витиеватая фраза: «Господа Лунатик, Бродяга, Сохатый и Хвост, а также – места их обитания».

Судя по почерку, вёл этот странный дневник в основном Люпин, но иногда на страницах появлялись и карикатуры с подписью художника «г-н Хвост», и важные замечания от господина Сохатого (в основном касающиеся вырезок со статьями о состязаниях гребцов), и скабрезные шуточки господина Бродяги.

Нимфадора со вздохом посмотрела на часы и закрыла читальный зал на целых полтора часа раньше положенного – чтобы не отвлекали редкие посетители. А сама заварила кружку крепкого чая и принялась за чтение.

Это была история о дружбе четырёх людей: местами по-юношески наивная, местами пафосная, – но всё равно чудесная. Нимфадора сама не заметила, как увлеклась. Когда ей попался на глаза снимок Люпина верхом на Хонде, она тихонько хихикнула: вот откуда взялось у мистера Цветика чувство глубокой привязанности к Ласточке.

Где-то в середине альбома на фотографиях друзей всё чаще стала появляться рыжеволосая девушка, в одном месте мелькнула кокетливая запись «Сохатый плюс Лили равно ЛЮБОВЬ», сделанная персиковой губной помадой, и сразу же за ней – язвительное примечание господина Сохатого: «Нюнчик – засранец». А дальше был снимок, на котором прекрасная незнакомка обнимала за плечи Сохатого (им оказался странно знакомый обаятельный очкарик) и Люпина, а брюнет с нахальной ухмылкой (Бродяга?) вальяжно развалился возле их ног. Нимфадору кольнула ревность: уж не хочет ли Люпин таким образом на что-то намекнуть? Например – на трагическое безответное чувство?

Заканчивался альбом огромной студийной фотографией с подписью «Свадьба Лили и Джеймса, июль 1978» Счастливая невеста в венке из полевых цветов улыбалась в объектив, придерживая рукой заметно округлившийся животик. Очкастое лицо жениха было скорее растерянным, чем радостным. А за их спинами надставлял влюблённым «козьи рожки» всё тот же нахальный Бродяга с яркой лентой шафера на груди.

Нимфадора пролистнула последние пустые листы в надежде обнаружить там хоть что-то. Она чувствовала себя немного обманутой – словно поманили яркой историей и оборвали на середине.

– Что же было дальше? – спросила она вслух.

– Только я, – ответил от двери тихий печальный голос.

Нимфадора вздрогнула и подняла голову от альбома.

За то время, что она не видела Люпина, он сильно похудел, осунулся и оброс густой щетиной.

– Вы начали отращивать бороду? – Нимфадора сглотнула непрошенный комок. – Вам не идёт.

– Лили и Джеймс потеряли первого ребёнка, – подражая бесстрастной манере репортёра «Би-Би-Си Ньюс», заговорил Люпин. – Лили долго горевала по этому поводу. Но Сохатому никогда не пришлось пожалеть о том, что он женился на ней. Бродяга после исполнения почётной роли шафера пропал на целый год. Говорили, будто уехал на родину. А в 1979 году его было не узнать. В беспорядках в Дублине погиб младший брат, и Бродяга вернулся в Лондон, горя желанием отомстить. Хвоста он взял с собой. Лунатик пытался отговорить друзей, но его не послушали. В ноябре 1981 года при попытке взрыва машины возле посольства Великобритании в Ольстере что-то пошло не так. Бомба сработала в тот момент, когда Бродяга звонил с телефона-автомата, – Люпин помолчал. – Помните, было такое, наверняка слышали в новостях, – телефонный звонок за девяносто минут до взрыва? Хвоста и ещё дюжину случайных свидетелей ошмётками разметало по стенам, а Бродягу взяли на месте преступления и осудили.

Нимфадора отчаянно пыталась поймать его взгляд, но Люпин смотрел словно сквозь неё.

– Той же осенью Лили и Джеймс, Лили и… Сохатый, разбились на Харлее, влетев в бетонное ограждение. Торопились домой, к годовалому сыну.

– А господин Лунатик? – с замиранием спросила Нимфадора.

– Да что ему сделается? – с горечью отозвался Люпин. – Продолжал жить, борясь со своим недугом и приступами хандры. Получил степень магистра и даже какое-то время читал лекции в университете. Однако из-за неумения грамотно дозировать препараты, – в его голосе прорезался сарказм, – был отстранён от преподавательской деятельности и год лечился от наркотической зависимости.

– Ремус, – отчаянно выдохнула Нимфадора, вставая.

– Не стоит, Дора, – теперь взгляд Люпина был обращён на неё – одновременно страстный и беспомощный – и, казалось, прожигал насквозь. – Я уезжаю. Аура первого приступа настигла меня на пороге дома, когда я собирался встретиться с тобой в кафе. Я действительно принял большую дозу, чем требовалось… иногда это помогало, но не в тот раз. А ещё… я ведь могу опять сорваться, Дора. Я держался восемь лет, но не уверен, насколько меня хватит. Ты ещё молода, не стоит связывать свою жизнь с больной развалиной.

– Ты старше меня на каких-то жалких тринадцать лет! – выкрикнула Нимфадора ему в лицо.

– Это почти целая жизнь. Я должен был сразу тебе признаться, – Люпин опустил глаза, – Но я не знал, что всё зайдет так далеко. Я даже надеяться не смел. Я оформил документы на продажу дома, много я за него не выручу, но мне много и не нужно. Прощай!

– Подожди! Если этот самолет улетит без тебя, ты об этом пожалеешь. Быть может, не сегодня и, быть может, не завтра, но скоро и на всю оставшуюся жизнь, – Нимфадора сама не понимала, что говорит, но чувствовала, что эти слова точно его задержат – на мгновение, на несколько ударов сердца, на вечность.

А ей было и не нужно – дольше.

Она сделала несколько неверных шагов ему навстречу. Тяжёлых шагов, неуверенных – потому что всё расстояние, разделявшее их, преодолевала сама… все эти клятых тринадцать лет и ещё столько же по тринадцать, чтобы уж точно – наверняка, навсегда.

И когда оставалось совсем чуть-чуть, когда уже от нервного напряжения подгибались колени, она внезапно почувствовала поддержку его сильных рук, и в последнем порыве прижалась губами к его губам.

– Уезжай, – прошептала Нимфадора, не чувствуя слёз, катящихся по щекам. – Проваливай хоть на все четыре стороны света, но только обязательно возвращайся – ко мне.

– У нас не будет Парижа.

– Зато у нас всегда будем – мы.

Вместо эпилога

С.Т. Снейп – Н. Тонкс, май 1996 года

«Если вы не желаете прислушаться к голосу собственного разума, вам придётся выслушать меня. Я навёл о вас справки. Вы по мере своих способностей окончили курс, на который я вас рекомендовал, но зато связались с неким сомнительным типом. Когда я советовал вам бросить науку и посвятить свою жизнь домашнему хозяйству, то не думал, что вы действительно решите настолько разочаровать меня.

P.S. Если вы не образумитесь, мне придётся обо всём уведомить ваших родных.

P.P. S. И в первую очередь, конечно же, леди Андромеду.»

Н. Тонкс – С.Т. Снейпу, того же месяца, того же года

«Как мило, что вы нашли время поздравить меня с обручением. Ваши тёплые слова тронули меня до глубины души. Я знаю, что в той же глубине вы за меня рады, и если ворчите, то лишь по укоренившейся привычке.

P.S. Разумеется, как только я решусь вступить в брак, то уведомлю вас отдельной телеграммой. Вы будете моим шафером.

P.P. S. С маменькой я уже веду переписку. Она пока на пике трагедии, но дело вот-вот завершится мелодрамой. Отец заранее согласен на всё.»