Текст книги "Правда, мы будем всегда? (СИ)"

Автор книги: Nicoletta Flamel

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

========== Часть 1 ==========

Ещё мгновенье – и забудем мы

О балаганах, лавочках, палатках

И всех шатрах, где жило волшебство

и кончилось…

В. Незвал, “Пражские празднества”

Придет время, когда ты решишь, что все кончено. Это и будет начало.

Луис Ламур

Вместо пролога

С.Т. Снейп – Н. Тонкс, 28 августа 1995 года

Ваши невразумительные письмена (которые вы ошибочно назвали научной работой) и удивительное невежество во всём, что касается психологии, не оставляют мне выбора. Вам придётся распрощаться с надеждой стать почтенной домохозяйкой из пригорода (хотя в этом случае я наконец-то смог бы вздохнуть свободно) и все силы приложить к углубленному изучению тех аспектов психоанализа, которые вы так поверхностно упомянули в своей работе.

К слову, профессор одного из Кембриджских колледжей Г. Слизнорт великодушно разрешил вам посещать его лекции. Приступать к занятиям следует через неделю. Надеюсь, ваша неорганизованность не станет этому препятствием.

P.S. Не смейте до отъезда появляться на кафедре! Пока ещё что-нибудь не сломали!

P.P. S. Ремонт книжного шкафа вы, разумеется, возместите в ближайшем будущем.

Н. Тонкс – С.Т. Снейпу, того же дня

Колледж? Вы – просто умничка, так хорошо всё придумали! Я уже готова сорваться с места. Целую в обе щёки!

P.S. В вашем кабинете остались конспекты моего диплома. Чёрт с ними, да? У меня просто не хватит денег на новый шкаф.

С.Т. Снейп – Н. Тонкс, 29 августа 1995 года

Ваши писульки доставят к вам домой, вместе с билетом на поезд. Даже не думайте воспользоваться своей тарахтящей табуреткой: она наверняка сломается на полпути.

В разговоре с профессором Слизнортом можете неограниченно спекулировать моим добрым именем, но учтите: ни слова неправды я про вас не скажу.

P.S. Постарайтесь не упоминать меня всуе чаще раза в месяц, в идеале – забудьте о моём существовании.

P.P. S. И прекратите наконец сквернословить, юная леди!

Н. Тонкс – С.Т. Снейпу, телеграмма, 5 сентября 1995 года

Выехала ласточкой тчк тоже буду вам скучать вскл вскл вскл

1

Н. Тонкс – С.Т. Снейпу

«Милый старый ворчун!

Вы наверняка умираете от любопытства, как же я устроилась на новом месте. Наводить справки обо мне вам не позволяет гордость. (Вероятно, именно здесь вы пометите моё письмо своими знаменитыми красными чернилами, приписав какую-нибудь гадость, да ещё пошевелите презрительной бровью. Видите, как хорошо я вас изучила? Может быть, заведёте привычку хмыкать в усы? И усы, и привычка будут вам к лицу). Возможно, Г.С. и обмолвился бы ненароком про мои успехи, если бы вы соизволили позвонить ему за все прошедшие годы. Скажите, вы со всеми так поступаете: с глаз долой, из памяти вон?

В таком случае я тысячу раз права, что решилась написать вам. И, похоже, начинаю находить в этом своеобразное удовольствие: назвать ворчуном – вас? в глаза? – было бы немыслимо. А в письме я могу писать всё, что взбредёт в голову.

Вы напутствовали меня ехать поездом. Но единственное, на что меня хватило, – это отправить в К. бандероль с книгами и тёплыми вещами. Путешествовать нужно налегке. Ласточка моя, нежная моя птичка (не смейте отзываться пренебрежительно о моей малютке) подверглась жесточайшему техосмотру. Папа был в восторге от моей авантюры, а мама находилась где-то между Францией и Италией, так что у неё мы, как водится, спросить забыли. (Кстати, я не смогла достать для мисс Амбридж билеты на мамин спектакль в Лондоне: как-никак самое начало театрального сезона. Вы, конечно, не передадите Долорес мои извинения, странно было бы даже думать, будто вы способны исполнить такую мою просьбу).

Сборы в дорогу заняли у меня немного времени – гораздо меньше, чем я вам о них пишу. Благо для посещения лекций разрешается свободная форма одежды. Так что несчастные провинциалы вынуждены получать удовольствие от моей манеры одеваться: джинсы, ветровка, вязаный свитер под горло и столь презренные вами ботинки на подошве высотой с фундамент Вестминстерского аббатства.

Места в общежитии мне, разумеется, не нашлось. Сентябрь здесь – самое беспросветное для поиска жилья время. Представляете, снять в К. комнату на учебный год стоит сейчас практически столько же, сколько средней паршивости яхта. Все местные земноводные сочли своим долгом неодобрительно квакнуть и пообещали являться ко мне долгими осенними ночами, если я так бездарно потрачу деньги. Так что, пришлось подыскивать себе миленькую квартирку в окрестностях К. Городок Или, знаете такой? Где-то пятнадцать миль на северо-восток от К. Полчаса лёта Ласточки.

Впрочем, вы должны про Или знать. Здесь каждый год проводятся соревнования по гребле между Кембриджем и Оксфордом. Г.С. разоткровенничался (он вообще любит поболтать со студентами), что вы могли бы стать отличным гребцом, если бы не (цитирую) «та давняя история». О чем он мог говорить? Какие зловещие тайны скрывает ваша биография? Кстати, Г.С. помнит вас как «милого молодого человека, немного замкнутого, но очень талантливого». Неужели и это правда? Мне даже «молодым» вас тяжело представить, не говоря уже обо всём остальном. А под «замкнутостью», он, видимо, подразумевал вашу мизантропию и вечное недовольство миром.

На самом деле мне просто нравится вас слегка дразнить. Издалека, чтобы не нарываться на суровую отповедь.

Буду счастлива получить от вас весточку,

С уважением,

Всё ещё ваша студентка, Н. Тонкс».

***

Н. Тонкс – С.Т. Снейпу

«Была в местном отделении банка. Оно втиснуто между магазинчиком «Всё для дома» и малюсенькой (не больше двух носовых платков) терраской кафе-булочной. В булочной продают изумительные реtits fours и воздушные багеты с хрустящей корочкой. Её хозяйка – моложавая француженка Розетта (Розмерта?) – долгое время жила в Париже, а потом вышла замуж за англичанина и перебралась сюда. В магазинчике «Всё для дома» можно купить вещи, имеющие к дому весьма приблизительное отношение: старую жестяную ванну 50-х годов или часы начала века, в которых должна жить самая настоящая кукушка, но, по словам хозяина, «она не выглядывает наружу много лет, потому что сильно разочаровалась в людях».

Вам наверняка неинтересно читать о подобных мелочах. Однако меня они умиляют и приводят в совершеннейший восторг. Мне нравится болтать с Розеттой (Розмертой? Рози? – никак не могу запомнить точное имя) за чашкой капучино, щедро посыпанного корицей, или рыться в картонных коробках «всё за пять пенсов», выставленных у дверей магазина. Я уже успела обзавестись массой ненужных вещей: старым учебником по ботанике с надписью «собственность Принца-полукровки» (забавно думать, что по нему мог учиться какой-нибудь принц Чарльз), серебряной ложечкой с ручкой в виде кошки и медным дверным колокольчиком (за отсутствием подходящей двери пришлось подвесить его на оконную раму).

Так что анонимный денежный перевод на моё имя (я возвращаюсь к своему посещению банка) оказался весьма кстати. Сначала я думала, что это леди Андромеда, не успев снять с себя остатки грима после нашумевшей премьеры, вспомнила о материнском долге и решила конвертировать его в банкноты. Но, во-первых, ей до сих пор неизвестен адрес, а во-вторых, анонимные поступки без помпы и трагифарса совсем не в духе моей драгоценной матушки (Она, скорее всего, приехала бы сама и, разразившись монологом Медеи или Федры, кинулась бы прижимать к груди блудную одичавшую дочь). А папа деньгами старается не разбрасываться: его автомастерская переживает сейчас не лучшие времена.

Знаете, я где-то слышала, что добрых духов, вроде брауни или домашних эльфов, нельзя благодарить вслух. Они, дескать, стесняются и перестают помогать. Глупости всё это! Я бы с удовольствием чмокнула своего брауни в морщинистую старческую щёку, если бы только смогла до него дотянуться. Деньги мне и вправду были очень нужны: после оплаты квартиры и покупки ненужных вещей остались какие-то жалкие крохи. Но гораздо важнее – знать, что этот затейник-брауни вспоминает обо мне. Пусть даже таким прозаическим способом.

Кстати, я устроилась на работу. И даже ваше доброе имя упоминать не пришлось. Местная библиотекарша выскочила замуж за богатого фермера (я теперь в курсе всех сплетен, да), и меня взяли на её место. Теперь мой день выглядит приблизительно так: встаю в шесть утра, чтобы к восьми добраться до колледжа, внимаю мудрым речам Г.С., получаю список литературы, прыгаю на Ласточку – и в одиннадцать с четвертью отпираю дверь библиотеки. Работа, прямо сказать, пыльная (некоторым книгам более ста лет), но большей частью я сижу и скучаю на выдаче. Архивом заведует какой-то человек в сером пиджаке. О нём мне ничего не известно, кроме прозаических инициалов и цветочной фамилии. Даже моя говорливая квартирная хозяйка мадам Кайе не смогла сразу вспомнить, о ком идёт речь.

P.S. За неделю работы ни один книжный шкаф не пострадал. Мне есть, чем гордиться, правда?

С уважением,

Н. Тонкс»

***

Некоторые письма не стоят того, чтобы быть отправленными. Нимфадоре Тонкс это было доподлинно известно.

Загадочный и угрюмый мистер С.Т. Снейп вовсе не походил на человека, которого можно отвлекать от насущных дел лёгкими девчачьими писульками. Но Нимфадора писала. Её бывший научный руководитель холодно интересовался успехами в колледже, распекал за гипотетическую неуспеваемость и держал себя так же отстранённо, как и всегда. Однако Нимфадора могла поклясться, что он испытывает к ней достаточно тёплые, почти дружеские чувства. Ведь как ещё можно было объяснить его странную заботу, слишком тщательно маскируемую под ироничными репликами?

Такие отношения у них сложились не сразу. На втором курсе Мидлэссексого Университета Нетрадиционной Медицины Нимфадора разочаровалась в учебной программе и уже хотела распрощаться с высшим образованием, однако внезапно увлеклась новым предметом под названием «Общая психология».

Если до этого Нимфадора слышала слово «психолог», то представляла себе кого-то наподобие автора серии популярных книг «Как оказывать влияние на людей» Г. Локхарта – высокого обаятельного блондина. Профессор психологии С.Т. Снейп оказался желчным брюнетом, лекции цедил сквозь зубы, на первом же занятии, согласно классификации Айзенка, поделил студентов на четыре типа: «холериков», «меланхоликов», «сангвиников» и «флегматиков», – и, хотя равно издевался над всеми, больше всех доставалось «холерикам». Письменные работы возвращались к хозяевам, вдоль и поперёк исчёрканные красными чернилами. Список учебной литературы объёмом стремился к бесконечности.

Нимфадора на все лады честила нового преподавателя в курилке, на грани приличия хамила ему в лицо. На иронию он отвечал ещё более тонкой иронией, на вспыльчивость – отрезвляющей холодностью, и Нимфадора сама не заметила, как увлеклась: вначале им самим, а после – его предметом. Снейп не сразу выделил её из группы студентов, но когда работа мисс Тонкс заняла второе место на межуниверситетском конкурсе, бросил, словно снисходя с небесных высот: «Вы не так глупы, как мне казалось, пожалуй, имеет смысл за вас взяться».

И – «взялся». Венцом всего была рекомендация для зачисления вольным слушателем в Кембриджский колледж.

Влюблённости Нимфадоры Снейп не замечал (или делал вид, что не замечает), и однажды мисс Тонкс с удивлением заметила, что из её чувства исчезла трагическая нотка. Она завела несколько необременительных интрижек с ровесниками, прокатилась автостопом в Ниццу и Дрезден, потом купила подержанный байк Honda Dream CB750 Four, который назвала Ласточкой и упоённо чинила на пару с отцом. Так к моменту переезда в Кембридж её жизнь покоилась на трёх равновеликих китах: «Отец, Ласточка, Снейп».

Матери в ней места не оставалось.

***

– Вы позволите?

Нимфадора самым бесстыдным образом спала на рабочем месте – сидя, уронив голову на сложенные на столе руки. Утро выдалось не из лёгких. Ласточка чихала всю дорогу до колледжа, а потом и вовсе отказалась заводиться. Пришлось под моросящим дождём копаться в карбюраторе. До Или Нимфадора кое-как добралась, и даже на работу не опоздала, но зато вымоталась так, будто всю ночь грузила вагоны с углём. Она надеялась выпить кофе перед началом рабочего дня, но, как назло, библиотека в это утро пользовалась бешеной популярностью. Одному посетителю срочно понадобились подшивки «Ильского вестника» за прошлый год («Милочка, там где-то был отличный рецепт засолки угрей, но моя жена, старая перечница, растопила моей газетой камин. Что? Какой месяц? Кажись, июнь… Или декабрь… Поищи, будь добра»), другому – список литературы для поступления на вечерние курсы, третьему – книги по истории Кембриджшира…

Кое-как разделавшись с потоком разнообразных просьб, Нимфадора присела за рабочий стол. «Я подремлю минуточку», – сказала она себе и мгновенно провалилась в сон. Ей снилось, будто она не готова к лекции по психологии, и профессор Снейп угрожающе нависает над ней, и язвительная тирада вот-вот сорвётся с его языка.

– Вы позволите? У вас было открыто, и я…

Чей-то мягкий голос настойчиво ворвался в сон. Нимфадора вскинулась, всем своим видом изображая «я-вовсе-не-сплю!». Канцелярский набор, повинуясь неловкому взмаху руки, соскользнул со стола. Нимфадора стремительно нагнулась, чтобы поднять раскатившиеся карандаши, и ударилась головой об угол столешницы.

– Дьявол и преисподняя! – воскликнула она с чувством.

– Простите меня, я не хотел, – обладатель невзрачного пиджака и цветочной фамилии бросился помогать.

– Я не спала! То есть задремала на секундочку, но я… Мистер Цветик, не подумайте только, что я сплю на рабочем месте!

– Мистер Цветик? – улыбка мгновенно преобразила его черты. – Да не суетитесь вы так, посетителей всё равно нет. Я вот тоже выполз из хранилища чая попить, на белый свет посмотреть. Знаете, там нет розеток!

– Совсем? – всё так же невпопад ляпнула Нимфадора.

– Ни одной, – он развёл руками. – Говорят, это в целях пожарной безопасности, но на самом деле я думаю, что это сделано специально, чтобы лишить работников архива возможности чаёвничать.

Они выпрямились одновременно.

– Дора, – проговорила Нимфадора, протягивая ладонь для рукопожатия.

– Цветик, – он ещё продолжал улыбаться. – Lupinus из семейства Fabaceae.

– Люпиновое масло является высокоэффективным природным антиоксидантом. Благодаря высокому содержанию полиненасыщенных жирных кислот, его рекомендуют употреблять людям, у которых есть заболевания сердечно-сосудистой системы, – Нимфадора хитро посмотрела на собеседника. – Разумеется, если нет индивидуальной непереносимости продукта.

– Ого! Но я не настолько полезен. А всё из-за проклятого ударения, – он бережно пожал протянутую ладонь, – Ремус Люпин, к вашим услугам.

Его пальцы оказались на удивление тёплыми.

Остаток рабочего дня пролетел за ни к чему не обязывающей милой болтовнёй. Ремус (а Люпин настоял, чтобы Нимфадора называла его именно так) оказался приятным собеседником. И, что больше всего расположило к нему девушку, сходу назвал количество цилиндров в Ласточке, сумев поддержать последовавшую за этим дискуссию о преимуществе легкосплавных дисков перед спицованными. Через час Нимфадора была им полностью очарована.

– У вас, наверное, был мотоцикл? – спросила она, по третьему разу заваривая чай.

Он отчего-то смутился, помедлив с ответом:

– Не у меня, у друга.

– Я сказала что-то бестактное?

– Отнюдь. Но это не тема для светской беседы. Скажите лучше, каким ветром вас занесло в Или?

– Южным или юго-восточным, я не очень сильна в географии. Ласточка донесла меня на крыльях из самого-пресамого столичного Лондона.

– Вы удивляете меня второй раз за достаточно короткий промежуток времени. И как там, в Лондоне?

– Летом – туман и смог, зимой – смог и туман, – небрежно отмахнулась Нимфадора.

Почему-то изумление Люпина было ей приятно.

– Я учусь в Кембридже, слушаю лекции профессора Горация Слизнорта.

– Милый старичок. Так вы – будущий психолог?

– Хуже, – вздохнула Нимфадора. – Я, как бы это точнее выразиться, настоящий травовед. Выпускник университета нетрадиционной медицины по специальности «фигня всякая», около года практики в аптеке. Ни на что большее у меня не хватило баллов, а у отца – денег. А психологией я заинтересовалась в процессе обучения, – она поболтала ложечкой в остывшем стакане чая. – Мой куратор советовал мне побыстрее выходить замуж и переезжать в пригород. Вот я и прислушалась к его советам… почти.

– Не расстраивайтесь, мой диплом тоже никому особо не нужен, даже мне. История религии, оксфордский теологический, страшно сказать,– развёл руками Люпин. – Впрочем, я вас заболтал. Вы только взгляните на часы. Рабочий день у нас закончился полтора часа назад.

– Жаль, – вздохнула Нимфадора. – Я только вошла во вкус беседы. И как удачно, ни одного посетителя за вечер!

– Или – маленький городок, до вечернего чая люди успевают сделать все дела, чтобы потом лишний раз не выходить из дома, – Люпин поднялся. – Вас проводить?

– Это я должна была спросить: вас подвезти? – беззаботно рассмеялась Нимфадора. – Мы же теперь коллеги. Но, к сожалению, по такой погоде Ласточка совсем раскапризничалась, и, боюсь, не довезёт меня до дома.

– Давайте загоним её в подсобку. Иногда полезно гулять пешком. А утром вызовете механика. Вы далеко живёте?

– На центральной площади. Рядом с собором.

Нимфадора с тоской посмотрела в окно. Дождь, похоже, усилился. «Хорошо, что хоть завтра суббота, и не нужно ехать на занятия, – подумала она. – Если так пойдёт дальше, придётся добираться до Кембриджа на автобусе, и тратить на дорогу полтора часа вместо получаса».

– Я вынужден оставить вас ненадолго. Поставлю архив на сигнализацию, чтобы какой-нибудь воришка, задумавший украсть пригоршню драгоценной библиотечной пыли, остался ни с чем, – голос Люпина донёсся уже от двери.

«Всё правильно, – накатившая хандра не думала успокаиваться, – он вовсе не должен о тебе заботиться. Вы просто поговорили. Ну, хоть посуду за собой он мог вымыть!»

Нимфадора отнесла чашки в уборную, ополоснула их под тонкой струйкой водопроводной воды, которая пахла ржавчиной и болотной тиной. «Это Или, илистый Или, в Лондоне хотя бы в кино можно было сходить». Вернувшись в читальный зал, Нимфадора оставила чашки прямо на столе, сняла со спинки стула всё ещё влажный дождевик, с содроганием накинула на плечи.

Люпин ждал её на крыльце. Осеннее пальто, ещё более потёртое, чем пиджак, было распахнуто, несмотря на промозглый ветер. Нижняя пуговица – причина этого легкомыслия – была не просто утеряна, а самым жестоким образом вырвана с «мясом». Зато над головой Люпин держал чёрный зонт, при этом улыбаясь так, будто находился не в отвратительном английском октябре, а в каком-нибудь солнечном итальянском мае.

– Я взял на себя смелость сопроводить Ласточку в сарайчик для дров. Он запирается на большой амбарный замок и обладает непротекающей крышей. Могу я предложить вам вторую половину зонта?

– Только в аренду, – настроение у Нимфадоры мгновенно улучшилось. – Шоколадка вас устроит в качестве оплаты?

– Нет, тогда бы мне пришлось уступить вам весь зонт целиком, а я не люблю мокнуть. Полшоколадки, чтобы всё было честно.

Нимфадора нырнула под зонт.

– Вы всегда такой любезный?

– Исключительно по пятницам. Хотя я, вообще-то, – мрачный и, как говорите вы, психологи, интровертный тип.

– Меланхолик?

– Невротик.

Нимфадора хмыкнула.

– Я не шучу. Просто вы так очаровательно поймали общий тон беседы, – Люпин споткнулся на полуслове. – Я, вероятно, кажусь вам странным?

– Пустяки. Каждый человек по-своему болен, так говорят психологи. А травоведы бросаются всех лечить.

– И только несчастные историки ломают потом голову над поступками больных национального масштаба.

– Вы знаете, – Нимфадоре говорилось так легко, будто она писала письмо, а не общалась с живым человеком, – у меня есть одна глупая мечта. Я её даже пыталась оформить в виде курсовой, только получилось не очень. Вот если бы душевные болезни можно было лечить не таблетками и не гомеопатией с иглоукалыванием, а магией. Смешно, да? Слова, пассы, заклинания.

– Слова… Насколько я знаю, психологи лечат словом – вербальным воплощением мысли. Слова значат гораздо больше, чем мы можем себе представить, порой одного-единственного, правильно подобранного слова, хватает для того, чтобы удержать человека от непоправимого поступка.

– Но психологи эти слова запутали, придумали новые понятия, сочинили тесты. Всё для того, чтобы заставить человека раскрыться. Вам не кажется, что было бы проще и быстрее воздействовать на личность не сложными словами, вроде «акцентуация» или «психотип», а образами? – Нимфадора так разволновалась, что не заметила, как выскочила из-под зонта. – Простыми понятиями, такими как «солнце», «небо», «дождь»?

– Вы говорите… – начал Люпин.

– Глупые вещи, я знаю. Нельзя обесценивать научные труды нескольких поколений учёных. Это всё равно, что вернуться в каменный век, к наскальным рисункам, забыв о полотнах великих художников. Вот и мой куратор говорит, что…

– Глупости говорит ваш куратор, – Люпин с силой схлопнул зонт. – Некоторые «научные» труды так и просятся, чтобы их обесценили. Вы, надеюсь, не являетесь поклонницей фрейдизма?

– Фрейд был великим психологом, – осторожно начала Нимфадора.

– Великим человеконенавистником он был. А ваша теория имеет право на жизнь, как и все остальные. Впрочем, я уже довёл вас до площади. Вы ведь у мадам Меримас квартиру снимаете?

– Нет, у мадам Кайе.

– Кайе Меримас, она единственная, кто сдаёт здесь жильё.

Нимфадора рассмеялась:

– А я думала, почему у неё такая фамилия странная: мадам Тетрадь.

– Вы знаете, я почему-то не удивлён, вы и меня вначале мистером Цветиком назвали. Смотрите, дождь кончился.

В разрывах тёмно-синих туч проглядывали крупные октябрьские звёзды.

– Красиво, – восхищённо проговорила Нимфадора. – В Лондоне таких не бывает.

– Потому что там светло от городской иллюминации – почти как днём. Чем гуще на земле мгла, тем ярче светят звёзды. В Или стоило приехать хотя бы ради того, чтобы это понять. Разрешите откланяться. Полшоколадки оставьте до понедельника, если, конечно, сможете удержаться.

– Я похожа на лакомку?

– Вы похожи на печального человека, а печальные люди склонны заедать сладостями тоску по несбыточному.

Люпин отошёл на несколько шагов, раскрывая зонт.

– Дождь же кончился, – удивилась Нимфадора.

– Если я промокну под звёздным светом, то сегодня ночью буду плохо спать. До встречи!

Он медленным шагом перешёл на другую сторону улицы и, обернувшись, помахал девушке рукой. А Нимфадора всё стояла на тротуаре. То ли обдумывала их необычный диалог, то ли хотела пропитаться звёздным светом и заболеть бессонницей.

Уже открывая ключами входную дверь своей квартиры, она вспомнила, что сегодня впервые забыла написать письмо.

2

Н. Тонкс – С.Т. Снейпу

«В Или не происходит ничего странного или страшного. И радости, и горести здесь повседневны, и есть во всём этом какая-то необъяснимая прелесть, недоступная жителям больших городов.

Я снимаю квартирку в доме Кайе Меримас (для того, чтобы правильно написать её фамилию, мне пришлось долго изучать табличку на входной двери). Это довольно большой двухэтажный дом, построенный в очаровательном деревенском стиле старой доброй викторианской Англии. Пейзанском, как сказала бы моя драгоценная маменька. Он находится на главной площади Или. На первом этаже живёт мадам, второй – полностью переделан под удобства квартирантов, даже отдельная наружная лестница есть. Правда, ей всё равно никто не пользуется, кроме меня.

Я делю гостиную с Луной, молчаливой художницей, которая может сутками не выходить из своей комнаты. Мадам Кайе говорит, что её бросил молодой человек. Но Луна выглядит скорее до смерти уставшей, чем опечаленной.

Ласточка моя совсем расхворалась. Добираюсь до К. рейсовым автобусом, а это минус два часа вольной жизни. Хорошо, что в Или сейчас пришла яркая осень, на удивление солнечная для хмурой английской земли. Всплеск золотых красок на лазурной палитре неба, серая лента Западной реки (так называют здесь реку Грейт-уз), несущая на плечах наш маленький городок.

В Грейт-Уз, кстати, водятся угри. Их блестящие пахнущие тиной тела сплетаются в причудливые клубки на прилавках местных торговцев рыбой. Рынок работает здесь только по четвергам и субботам, и теперь в перечень моих субботних обязанностей входит покупка этих самых угрей. Мадам Кайе обжаривает их в глубокой чугунной сковороде, вместе с пригоршней душистых трав из своего огорода. Получается волшебно. Не поверите, пишу вам, и рот наполняется слюной. Жаль, что сегодня всего лишь вторник.

Г.С. на лекциях изъясняется научной чепухой или рассказывает нам истории из своей юности. По большей части одни и те же. Вы со своим презрительным отношением к студентам хотя бы не забывали о предмете. Но у меня родилась одна дивная идея, над которой мне хочется работать и работать. Как только она оформится в концепцию, я вас обязательно с ней ознакомлю».

***

Шёл уже восьмой час вечера, а Нимфадора не торопилась возвращаться домой. Сразу после обеда небо затянуло плотными тучами, и сейчас дождь не просто накрапывал, а лил сплошной пеленой. «Как из ведра», – пошутил промокший насквозь Люпин, врываясь в читальный зал с пакетом пончиков наперевес. «Как из бочки, или как из цистерны, – вздохнула Нимфадора. – Не бывает таких бездонных вёдер».

Но ей постепенно начинали нравиться такие спокойные рабочие вечера, когда со стола убирались все мало–мальски важные бумаги, и электрический чайник тихонько мурчал какую-то уютную чайниковскую песенку.

– Вы любите сказки, Дора?

– Исключительно по вторникам, – Нимфадора пожала плечами. – На самом деле я как-то не задумывалась над этим.

– Вам не читали сказок родители? Ну, хотя бы бабушки-тётушки, или какая-нибудь приходящая няня?

– Нет. Вот только не нужно смотреть на меня с таким сочувствием. Другой жизни я не знала, и теперь поздно что-то менять. Родители развелись, когда мне было года три или чуть больше, и маму я помню только по театральным афишам и редким набегам в наш с папой дом. Все школьные подружки жутко мне завидовали, что у меня такая знаменитая мама. Сначала не верили, конечно, потом – бегали за мной толпами, просили лишний билетик для родни. Она очень талантливая, моя мама, и красивая. Даже сейчас, в сорок с небольшим лет, когда все Джульетты и Офелии уже сыграны, и остались роли Медеи и Федры, – Нимфадора бросила в чашки по пакетику с чаем. – Если что, я не говорила вам её возраст. Ей тридцать – всегда тридцать, пока живы компании по производству чудодейственных кремов, пока пластические хирурги, вооружившись скальпелями и шприцами с ботоксом, стоят на страже вечной молодости и красоты.

Люпин прикрыл веки, загадочно улыбаясь:

– Вы так говорите, Дора, что ваша речь похожа на сказку. Продолжайте, прошу вас.

– А продолжать нечего. Бабушка, мамина мама, происходит из какого-то древнего аристократического рода. Она умерла, не простив маму сразу за две вещи: брак с папой и театр. Нет, сначала, театр, а потом уже брак. Есть ещё две тётушки, мамины сёстры. Младшая замужем за каким-то французским аристократом, у него тоже родословная, как у породистой собаки, и замок на берегу Луары. А самая старшая – непонятно где. В последний раз мама получала от неё весточку из Румынии, что ли.

– Вы общаетесь с матерью?

– Созваниваемся изредка, когда она приезжает в Англию. Во время моей учёбы несколько раз обедали в «Ритце». Мама представила меня как свою младшую сестру, – Нимфадора усмехнулась. – Скорее всего, тот банкир ей поверил: она и в самом деле отлично выглядит.

– И сказок не было?

– Дались вам эти сказки, – Нимфадора впилась зубами в пончик, пробормотала с набитым ртом, – Лучше пейте чай, пока не остыл.

– Я ведь не из праздного любопытства интересуюсь. Про Эрика Бёрна вы, ведь наверняка слышали?

– Факультативно. Мой куратор сказал «почитать на досуге, для того, чтобы иметь общее представление», – она явно передразнивала кого-то напыщенного и важного.

– И вы прочитали?

– Несколько статей на тему трансакционного анализа. Но мало что поняла. У меня как раз началась преддипломная практика в аптеке, плюс несколько хвостов летней сессии, которые нужно было пересдать. Я пропустила что-то важное?

– Скорее, любопытное. У Бёрна есть теория сценариев человеческой жизни. Мол, ребёнок ещё в детстве подсознательно программирует свою будущую жизнь – на основе сказок или каких-то родительских фраз.

– Скажи мне любимую сказку, и я скажу, кто ты? – усмехнулась Нимфадора.

– По сути, да. Помните наш разговор при первой встрече? Вы хотели найти способ воздействовать на людей простыми словами. А что может быть проще сказки? Архетип на архетипе. Добро побеждает зло.

– И если жизненный сценарий взят из сказки, то ничего не мешает вырасти и эту сказку заново переписать?

– Умница, – Люпин отпил из чашки.

– Тогда, – коварно прищурилась Нимфадора, – скажите мне, какая любимая сказка была у вас?

Повисшую паузу взрезал телефонный звонок. Нимфадора от неожиданности подпрыгнула на стуле, расплескав чай:

– Библиотека Или слушает! – вытирая липкую ладонь о джинсы, звонко проговорила она в трубку.

Высокий резкий голос, пробиваясь сквозь неизбежные помехи, показался Люпину смутно знакомым. Нимфадоре он был знаком наверняка. Её лицо вспыхнуло такой внезапной, неподдельной радостью, что Люпин устыдился быть невольным свидетелем разговора. Он достал из кармана пальто портсигар, и тихонько вышел за дверь. Вслед ему неслись восторженные реплики Нимфадоры.

Дождь и не думал прекращаться. Люпин закурил, пряча в сложенных лодочкой ладонях пламя одноразовой зажигалки. Было неизвестно, как долго продлится телефонный разговор. Поэтому, он потоптался на крыльце ещё какое-то время, пока совсем не продрог. Потом тихонько вернулся назад.

Нимфадора с покрасневшими глазами яростно протирала стол.

– Зря вы выходили, – сказала она. – Курили бы прямо здесь, до утра всё равно выветрится. Дайте мне сигарету.

– Уверены?

– Абсолютно. Если ещё и вы будете меня распекать, я точно кого-нибудь покусаю.

– Держите. Только они крепкие.

– Плевать!

– Как знаете, – Люпин щёлкнул зажигалкой. – Не думал, что разговор с отцом вас так расстроит. Впрочем, если не хотите, можете не говорить.

– К чёрту! – Нимфадора прикурила вполне профессионально, сказала, с тоской глядя на сигарету: – Думала, окончательно бросила год назад. Ага, бросишь с ним, как же, – и сразу же, без перехода: – Это мой куратор звонил, ругал как нашкодившую девчонку. Пропала я, видите ли, отчёты ему не шлю. Тьфу! Раз в сто лет номер набрал, только чтобы гадостей наговорить.