Текст книги "Танго с багами (СИ)"

Автор книги: Не-Сергей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

“Уживаться”, в моем скромном понимании, означает – контролировать ситуацию. (Макс Фрай)

Глава 1

Тони задохнулся от восторга, разглядывая раскинувшееся перед ним огромное обнаженное тело, такое ладное и мускулистое. Он шумно выдохнул и вошел в желанную до зубовного скрежета глубину. Стёпа тут же выгнулся и подался навстречу, жадно насаживаясь на его плоть. Разумовский даже зажмурился на мгновение от невыносимого наслаждения. Он входил вновь и вновь, то нестерпимо плавно, то одуряюще резко. Лишающая разума радость обладания разливалась по жилам горячей перцовой остротой, вырывая из глотки стоны и хриплые вздохи.

– Что ты делаешь, извращенец?! – закричал великан, не прекращая отчаянного, захлёбывающегося общим оргазмом движения.

– А разве тебе не нравится? – томно прошептал блондин на рваном выдохе.

– Нет, мне нихера не нравится, когда ты дрочишь в ванной без меня! – возмутился Степан и, хлопнув дверью, гордо удалился в действительность.

Тони вздохнул и расслабленно погрузился в пенную воду до подбородка.

– Сам виноват, – проворчал он и прикрыл глаза.

Повалявшись ещё немного, выбрался из ванной и отправился в спальню, к шкафу, за свежей рубашкой Стёпы. Посетовал про себя, что давно надо было перетащить сюда хотя бы халат, в котором не потеряется безвозвратно его хилая тушка.

Из кухни вкусно пахло, и Разумовский потянулся на запах пищи так же неудержимо, как перелётная птица на юг. Великан в кокетливом фартуке с крупными цветами и яркими бабочками колдовал у плиты.

– Ммм… – предвкушающе протянул голодный Тони. – Чем это так волшебно пахнет? – немного подхалимства ещё никому не вредило.

– Моим ужином, – твёрдо заявил Стёпа, отчётливо выделив голосом первое слово.

– А моим когда запахнет? – удивился блондин, обиженно плюхаясь на любимый диванчик и пряча подтянутые к себе коленки под подолом слишком большой рубашки.

Великан окинул критическим взглядом получившийся компактный комок пёстрого текстиля с торчащим из него комплектом тощих пальчиков, увенчанный лохматой макушкой. Оценил степень нахохленности композиции в целом и смилостивился:

– Ладно уж, накормлю тебя, пакость. Но это не значит, что я не злюсь. Просто голодных Тони в домашних условиях держат исключительно больные экстремалы.

– Ага, я голодный – злой! – согласно закивал Разумовский, аккуратно, чтоб не свалиться, распутывая конечности и подсаживаясь поближе к столу.

– Голодный ты противный, как зомби-слизняк на торте, и шипишь, как гадюка некормленная, – осведомил его Стёпа и плюхнул перед длинным носом тарелку со своим фирменным омлетом.

– Ну, чего ты злишься-то? – примирительно поинтересовался Тони и набил рот горячей ароматной пищей.

– Ну, а нахрена так делать?! Ты сюда подрочить приходишь?!

– Ааа! Ты боишься, что на тебя не хватит?! – осенило блондина, когда он дожевал.

Степан вздохнул и молча принялся за еду, глядя исключительно в тарелку.

– Стёп… – позвал Разумовский, уже всерьёз чувствуя себя виноватым, хотя ещё не понимая, в чём именно.

– Проехали, – буркнуло чудовище.

– Стёпушка…

– Отвали, гадёныш эгоистичный, – но скрыть, что уже не злится, не мог, слишком уж таял от такой ласковой вариации своего имени в устах блондина, поэтому ещё ниже наклонился над тарелкой. – Мог бы меня позвать, раз так приспичило. Всё в одну харю! И зефирки все схавал, хомяк Бухенвальда.

– Бля, а зефир то ты мне сейчас каким боком припомнил?!

– А таким. Эгоист потому что.

– Я эгоист?! Ты себя в зеркало видел? Или не помещаешься?! Ты уже пять месяцев заставляешь меня подстраиваться под тебя, абсолютно не учитывая моих нужд и привычек. Почти полгода, Стёп! Да я просто образец терпения, самопожертвования и покорности судьбе! – блондин даже бросил вилку и всплеснул руками от такой несправедливости.

– Привычки, Тони?! Какие, например?! Жрать больше, чем рота таких, как я, сметая всё на своём пути? Таскать мои чистые и глаженные рубашки из шкафа? Командовать, в своём вечном и неистребимом желании непрерывно контролировать всё и вся? Да чтобы пойти поперек твоего желания, надо быть довольно крупным и влиятельным божеством! – Стёпа поднялся из-за стола и навис над Разумовским. – Или дрочить в ванной, когда у тебя живой мужик за стенкой? Живой и твой собственный. Который за радость счел бы сам тебе помочь.

– Ага, знаю я чем эта помощь заканчивается! – выплюнул ему в лицо разобиженный и потерявший аппетит Тони.

– А что тебя не устраивает?! – сощурился великан.

– То, что я жрать хочу а не битый час акробатикой заниматься! – заорал блондин окончательно выходя из себя.

– Ну и ешь. Чего орать-то? – покладисто отстал от него Степан и вернулся на своё место за столом.

– Спасибо, аппетита уже нет, – попытался заморозить великана голосом Разумовский.

– Угу, сейчас нет, а потом всю душу вынешь, что не дали поесть. Ешь давай, а то запихну! И так настолько тощий, что под правильным углом сойдешь за невидимку. Ещё чуток похудеешь, и я тебя в простынях потеряю, а может и раздавлю ненароком.

– Можешь положить меня сверху, – еле слышно пробормотал Тони, ковыряясь вилкой в своей тарелке.

– Жуй! О тебе же забочусь!

– Заботишься, – подтвердил блондин. – Так заботишься, что скоро задушишь своей заботой. Тони, не надевай эту майку и джинсы с дырками, на улице холодно, – передразнил Стёпу Разумовский. – Это летом-то?! Тонечка, может тебе хватит пить на сегодня? Зяблик, не стой на сквозняке. Сокровище моё, ты слишком много работаешь по ночам, тебе нужно что-то изменить в своем режиме. И так бесконечно. – Тони тяжко вздохнул и от нервозности начал запихивать в рот омлет, глотая, почти не жуя.

– Ну… раз тебя это так задевает… Когда напьёшься, обязательно выкинешь какой-нибудь фортель в стиле танцев на столе. Если, конечно, не сочтёшь их слишком банальным развлечением, и тогда точно всем песец, большой и пушистый. В рваных джинсах и той майке ты слишком сексуальный, а мне не комфортно шляться повсюду во вздрюченом состоянии. И стоял ты не на сквозняке, а на глазах у этого дебила – Эдика. Полуголый!

Разумовский ошалело уставился на смущённого и не на шутку разозленного Стёпу, а тот смотрел куда-то в узкую темноту между шторками на окне.

– А по ночам ты действительно слишком много работаешь, – закончило чудовище и возобновило приём пищи.

– Это очень мило, но сути не меняет, – как можно спокойнее постарался высказаться блондин. – Если тебе позарез нужно о ком-то заботиться, женись и оставь меня, наконец, в покое.

– Зяблик, но «на конец» и «в покое» – несколько малосовместимые вещи…

Тони возвёл очи к небу, призывая то ли его, то ли более близкий и материальный потолок, в свидетели безграничности своего терпения. Долгих молитв ему никто не позволил, и уже через несколько минут он отчаянно барахтался в простынях, матеря «неуклюжего» тяжеловеса на все лады, не забывая подставляться под ласку горячих губ и шершавых ладоней. Отвечая со страстью, над которой время, казалось, никогда не будет властно. Забываясь и отдавая всё, что с таким рвением копил в себе долгие годы одиночества, и до сих пор так и не смог разделить на двоих.

Когда затихли и блаженно растеклись по постели, вспомнили, как дышать, Степан неожиданно попросил:

– Антош, переезжай ко мне.

– Не называй меня…

– Я помню, Тони. Так что с переездом?

– У тебя зефир лишний?

– Да ладно тебе, я же не всерьёз. Хочешь, я тебе завтра куплю три кило этих дурацких зефирок, и сам всё съешь. Мне даже самому любопытен такой эксперимент. Хотя после банки малинового варенья меня уже трудно удивить, – хохотнул великан.

– Хочу! – вредно буркнул в подушку Разумовский.

– Договорились. А потом перевезем твои вещи.

– Стёп, ну нафига? Так что, плохо?

– Так – хорошо, но я хочу, чтобы ты был рядом, даже когда много работы. Пусть, занят, но рядом. Понимаешь? И чтобы ты не убегал после секса, а сопел на соседней подушке. Хочу просыпаться рядом с тобой, кормить тебя вкусными завтраками, – Стёпа легко поцеловал Тони в плечо. – Хочу перестать тосковать, когда тебя нет рядом, как бездомный пёс в собственной квартире. Хочу жить с тобой. И пусть весь мир идет нахер.

– Расскажи об этом миру.

– И расскажу, – великан притянул к себе вялое тельце блондина, обхватил покрепче и зарылся лицом в его влажные волосы.

– И как ты его заставишь прислушаться? – пробормотал Разумовский в теплое большое плечо.

– Как обычно, упрусь рогом.

– Хорошо. К какому сроку тебе нужны рога?

– Придурок, я серьёзно, – вздохнул Степан.

– Давай не сейчас? Что за манера – поболтать в момент, когда мозг почти в отключке… – проворчал Тони, поудобнее устраиваясь в объятиях и «нечаянно» втыкая в «подушку» локти. – Мне надо подумать.

– Да-а-а-а… знаю я, как ты думаешь… – выдохнул великан, стараясь не кряхтеть от такой иглотерапии.

– Честно. Неделю дай, – сонным голосом попросил блондин, закрывая глаза.

– Так ты сегодня не уйдешь? – с настороженной радостью спросил Стёпа.

– Нет, – улыбнулся ему в плечо Разумовский. – Считай это репетицией.

– Ну… блин… тогда в душ надо идти…

– Иди в баню, – шепнул Тони и отключился.

***

Утром Разумовскому пришлось долго объяснять великану, что в такую рань у него обычно нет аппетита. Впрочем, абсолютно безуспешно, потому что овсянку в него всё-таки впихнули со словами «Это очень вкусно! Только надо привыкнуть!». Ага, человек ко всему привыкает. Блондин поставил себе мысленно галочку, что такого «удовольствия» по утрам ему не нужно и, выдув чашечку кофе, по размерам уступающую его привычной раза в три, умчался на работу.

Дел на сегодня почти не было, и пришлось активно изображать занятость, чтобы не навесили чужого. Или того хуже – не принудили бегать по отделам с высунутым языком и вылюбленным мозгом, объясняя «а чего у него Windows такой странный, даже пасьянса нет» и «почему у меня все окошки и значёчки с экрана пропали, и где мне теперь печатать». Нет уж, нахрена становиться замом нач.отдела, если не для того, чтобы бить баклуши в лучшем стиле профессии? Для максимальной видимости активной деятельности принялся тестить всё подряд, лишь бы мигало и помаргивало, а сам влез в многострадальную социальную сеть потрындеть ни о чём и покликать фотки милых мальчиков-зайчиков, в последнее время кажущихся немного пресными на фоне оригинального великана.

От Лёнечки пришло замысловатое сообщение на тему «что есть жизнь, и зачем в ней такие заморочки, как история искусств?». Тони честно написал, что понятия не имеет. Пупсик в последние месяцы очень вытянулся, похудел и превратился в восхитительного лебедя, буквально до слюноотделения доводя весь женский батальон факультета и некоторых представителей мужеского полу. Да и характер его проявился нешуточно.

Разумовский улыбнулся, прикрыв веки и вспоминая, как ревниво зыркал на них с Лёней Стёпка во время последней поездки на дачу, чуть на фарш не перекрутил. Тони безумно нравилась эта жгучая кипящая ревность, она заставляла чувствовать себя более живым, а ещё очень нужным. Вот на эти два чувства и подсадил его сказочный великан. И на способность удивлять. И... Да много, на что.

Приходится признать, что Степан ему необходим не меньше, чем он сам Степану. Но жить вместе… Эти мысли очень быстро заняли объем мозга целиком, крутились в голове почти весь день и сопровождали повсюду шумным митингом, вклинивались в привычную рутину. Пока после обеда не случилось своего рода ЧП у генерального, и «Чип и Дейл» не поспешили на помощь. В роли отважных бурундучков выступили начальник технического отдела и его зам, в четыре руки и две головы они провозились часа два. В итоге благодарное генеральство отпустило спасателей на все четыре стороны на полчаса раньше. Начальник вежливо отказался, а Разумовский скромничать не стал и благополучно растворился в воздухе уже через пару минут. Не до работы ему было.

***

Городские пробки порадовали своим отсутствием, и до дома Стёпы Тони добрался быстро. Открыв дверь выданными утром ключами, тихонько проскользнул в прихожую, надеясь сделать хозяину квартиры сюрприз. Из гостиной доносились голоса, пыхтение и непонятная возня, судя по звуку, влияющая на целостность мебели. Один из голосов принадлежал великану, а вот второй был юным и незнакомым.

– Ну что ты возишься? Давай уже, – с придыханием умолял юноша.

– Сейчас… Не вертись ты! Не попаду же! Давай я сниму это, мешает, – отвечал ему раскатистый голос Степана.

– Бля, ты аккуратнее можешь?! Больно же!

– Сам виноват! Говорил же, не ёрзай! Ногу вот сюда поставь, мне неудобно.

Разумовский замер посреди прихожей. Его окатила горячая удушливая волна, сбивающая ритм сердца и отнимающая возможность дышать.

– Сейчас-сейчас… потерпи ещё немножко, мой хороший… – выстанывал великан, ритмично и мощно постукивало что-то деревянное.

– Какого фига ты вообще меня позвал, – чуть не плакал молодой голос. – Быстрее давай!

– Не кряхти… Я стараюсь быстрее… Тони скоро вернётся… надо успеть…

– Мммм… ёпт… пердыщинская сила… Хватит! Кончай уже!

– Да погоди ты… чуть-чуть ещё… Блядь!

Тони на ватных ногах проковылял по коридору и замер у дверного проёма не в силах в него заглянуть.

– Всё! О йе-е-е-ес… Не-не! Не двигайся, сейчас выну, – расслабленный и удовлетворенный голос Стёпы оставлял на сердце горячие кровавые царапины.

Разумовский резко бросил свое тело в гостиную, чтобы перестать трусить перед неизбежным. В центре её стоял незнакомый мальчишка, едва ли старше восемнадцати, высокий и крепкий. На его полуобнаженном теле играли и перекатывались тугие мышцы. Руками он придерживал на весу один бок огромного, под стать хозяину, дивана и испуганно пялился на разъяренного блондина. Из-под дивана выполз перепачканный в пыли великан с отвёрткой и какой-то длинной деревяшкой в руках.

– О, привет, Тоха! Ты рано сегодня! – радостно заорал Стёпа и, кряхтя, поднялся, отряхиваясь, словно не замечая выражения лица Разумовского. – Познакомься, это мой сын Павел.

– Сын? – тупо переспросил Тони.

– Мы тут дивану ножки решили отфигачить, чтоб ты не спотыкался об них больше.

Блондин завис, переваривая информацию и пытаясь привести нервы хоть в какой-то порядок. Мальчик осторожно опустил диван, подошёл, глядя как-то сочувственно, и протянул руку. Похоже, он то, в отличие от своего отца, понимал, что происходит.

– Паша.

– Тони, – буркнул Разумовский, автоматически пожимая руку, и стёк в ближайшее кресло.

Шок отступал, и приходил неизбежный отходняк, начинало немного колотить, во рту пересохло.

– Па, воды надо. А лучше чаю горячего, – Павел взял великана под руку и поволок на кухню.

– А что это с ним? – недоумевал Степан, послушно следуя в указанном направлении, но не выпуская из рук дурацкой палки.

– Я тебе там всё объясню.

***

Когда Тони совместными усилиями привели в чувство, он заметил, что Стёпа имеет вид гордый и самодовольный, чего, конечно же, никак нельзя было допустить.

– Я думал, ты тут ребёнка убиваешь, – с облегчением выдохнул блондин.

– Он и убивал, только очень изощрённо, – закивал Пашка.

– Фигню не несите, – отмахнулся великан. – Тонька, ты ж приревновал, я вижу.

– Я? Да мне одному тебя много. Я бы и поделился с кем, да неудобно как-то людям такое предлагать, – фыркнул Разумовский.

– Можно на Авито выложить, – вставил свои семь копеек Павлик, видимо, немного Морозов.

– Не пролезет… и фото придется панорамное делать… – скептически прикинул Тони.

– Не надо так критично отзываться о папке, – попросил парень и получил благодарный взгляд от Стёпы. – Грузовики же как-то продают! – от прилетевшего подзатыльника уклонился с ловкостью, говорящей о немалом опыте.

– Правильно, – одобрил воспитательные методы Тони. – Как можно сравнивать Стёпушку и какой-то мелкий хилый грузовик?! В лобовом столкновении я бы поставил на тебя, милый, – заискивающе улыбнулся он новоявленному папашке.

– Сговорились, да? – заметал в них игрушечные молнии настоящий великан.

– Ты прекрасен в гневе, о великий и ужасный! А глаза так и горят, так и сверкают! – восхитился блондин.

– Опилки тлеть начали, – предположил Павел.

– Не, мозг коротит. Вишь, искры какие.

– Спелись. Когда успели только? – не смог сдержать улыбку Степан.

Разумовский неожиданно посерьёзнел, ему стало странным, что у Стёпы такой взрослый сын, а познакомились они только сегодня. Да и как-то подкралось осознание того, что он, Тони, ничегошеньки толком не знает о своем чудовище, и, как оказалось, вещей весьма важных. Нет, он знал теоретически, что где-то там есть бывшая жена и некий сын. Что этот сын уже совсем большой. Но не настолько же! И почему раньше не знакомил? Хотя нет, это как раз понятно. Непонятно, почему познакомил теперь. Или вовсе не собирался? Вопросы шумной говорливой толпой суматошных торговцев галдели в голове, размахивали флаерами, приглашали зайти в дебри и лабиринты рассуждений, получить скидку на психоз по спецпредложению. Дальнейшую беседу он поддерживал в фоновом режиме, автоматически обновляя улыбку каждые десять минут.

Позже ночью, когда Павел уже ушёл домой, снабжённый деньгами на такси и на новый плеер, Разумовский ворочался на неожиданно ставшей жёсткой и неудобной кровати, то закутываясь в одеяло от холода, то откидывая его от удушающей духоты.

– Ну что ты мечешься, как червяк на крючке? – пригвоздил его тяжёлыми лапами к постели великан.

– Стёп, тебя гирями в детстве кормили? – сдавленно прошипел Тони.

– Непослушными мальчиками, блин. Очень рекомендую, голодным не останешься. Чего ты не спишь? – рыкнул Стёпа.

– Думаю, – вздохнул блондин, поняв, что лапы никто убирать не собирается.

– Неплохое занятие, несколько неуместное здесь и сейчас, но осуждать не решусь. И о чём же ты думаешь, думатель ты перфорированный.

– Почему перфорированный?

– Потому что с дырочками.

– Придурок, – буркнул Разумовский и уткнулся носом в подушку. – Перфорация предполагает сквозное отверстие.

– Я над этим работаю, – серьёзно заявил Степан, поглаживая коленом соблазнительную задницу Тони. – Но мы отвлеклись. Так о чем ты думаешь посреди ночи, мешая нам спать.

– Кому нам?

– Мне и Василию. Правда же, Василий? – кот, нагло дрыхнущий вдоль подушки Разумовского, даже не пошевелил ухом. – Так что за думы Вас терзают в столь неурочный час, mon cher?

– Putain merde fait chier [1], – буркнул в подушку блондин.

– О, ты говоришь по-французски?

– Да, учил несколько лет и теперь знаю целых четыре слова, но их обычно хватает, – Разумовский вздохнул. – Стёп, а почему ты никогда про семью не рассказывал?

– А тебе интересно? Да запросто! Прадед мой был дипломатом…

– Я про жену и сына. И всё ты прекрасно понял, просто опять рассказывать не хочешь. Ладно, перекурю и спать будем, – Тони попытался выползти из-под груза Стёпиных конечностей.

– Лежать, – чуть сильнее придавил его великан и зашептал, глядя в глаза, – Не сердись, я просто… не умею об этом… не знаю, как. Даже, наверное, не пробовал толком ни разу.

– А ты попробуй, – пробормотал блондин.

Стёпа сел на кровати, спрятав сжатые кулаки между напряженными бедрами, и заговорил как-то быстро, прерывисто и неожиданно сбивчиво.

– Да нечего рассказывать! По залёту женился. Она ещё в десятом классе от меня залетела. Дружили мы очень… Но жили дружно, правда. Хорошо жили. Я же ответственный, если за что берусь... В общем, долго жили, лет двенадцать с хвостиком. Я же тогда, ну когда поженились, не определился толком, чего хочу, а потом... Думал, что смогу как все, переломить себя, что ли. Думал, что можно вот так, пополам себя разрезать. Время ещё такое было... Да ты не помнишь, молодой ещё.

– Не намного моложе тебя.

– Ха! Я так молодо выгляжу? – по-мальчишески улыбнулся великан.

– Нет, это я так хорошо сохранился. Дальше рассказывай, – Тони сел рядом, подтянув к себе ноги и обхватив колени руками.

– Погоди, а сколько тебе? – не унимался Стёпа, кажется, слишком обрадованный возможностью перевести тему.

– Тридцать два, – неохотно ответил Разумовский.

– Ни хуя себе! А я думал, молодого да гладкого себе завёл! – великан шутливо толкнул блондина плечом.

– Слишком уж гладко – скользко будет – прошипел в ответ Тони. – Дальше говори.

– Ладно, это потом как-нибудь выясним, – кивнул Стёпа и вздохнул. – Ну, дальше сплошная проза. По ночам сны были такие, что до мокрых простыней. Прикинь, как будто подросток какой. Перед женой неудобно было, а она всё шутила, мол, надо чаще практиковаться. И снились-то вовсе не бабы в белоснежных рейтузах! Чем дальше, тем ярче сны были. На парней слюни пускать стал, как больной какой. Вот не хватает и всё тут, будто сам себя задавил… Ну ровно как взять, и от мяса отказаться. Ну и вообще... Давит всё, жизнь давит, будто ботинки на два размера меньше. Всё не для меня, для другого кого-то всё время… И жизнь будто не моя вовсе! А моей кто жить будет? Понял, что не могу так. Ну, что гей я все-таки. Поздновато, но припёрло осознанием. Хорошо так припёрло, качественно. Не, я с женщиной могу, вроде как би типа и все дела... Но кайф не тот… с женой, блин, вообще никак стало, поролон жевать и то веселее. Ну... В общем, врать не стал, уважаю я её очень. Сказал, как есть. Она же и до свадьбы знала, что я мальчиками не брезговал… – великан ненадолго примолк и продолжил, будто на новом дыхании и с какой-то лихой злостью. – В общем, без скандала совсем уж не обошлось, но терпимо. Поначалу-то вроде удержать хотела, мол, хорошо же всё, ну сходи там разок на сторону, утоли. А я не могу так. Надоело себе то врать. Да и ей обманываться ни к чему. А она… выгнала, конечно. С сыном видеться запретила, чтоб не портил ему мировоззрение. Чтоб в жизни такой отец ему не мешал. Пиздец, в общем. Только недавно угомонилась вроде. Сам не знаю, почему. Теперь вот видеться с Пашкой будем нормально, не тайком. Приходить будет... Ты не против?

– Я то при чем? – искренне удивился блондин.

– Ну, мы же теперь вместе жить будем, а он к нам приходить. Мне важно, чтобы ты был не против, – Степан обнял Разумовского за плечи и колени, притянул к себе, не слушая недовольного пыхтения.

– С чего ты взял, что будем? Репетицию ты с треском провалил.

– Тош, ну не будь злыдней. Даже на работу испытательный срок дольше. Дай мне три месяца, а потом я приму любое твоё решение. Обещаю.

– Один месяц.

– Два с половиной.

– Ты торговаться будешь?! – возмутился Тони. – Неделю!

Великан устало вздохнул и очень спокойно развернул блондина. Аккуратно и не торопясь распутал клубок его конечностей. Разложил на постели, придавливая сначала руками, а потом всем весом. Разумовский только крякнул, и его тут же укусили за упрямый подбородок.

– Месяц, – выдавил из себя формулу спасения Тони, но заклинание не сработало, Стёпа осторожно поёрзал по выпирающим косточкам. – Полтора? – великан непринужденно расслабил тело, и тяжесть возросла в разы. – Два… – с трудом выдохнул блондин, впервые в жизни отчаянно жалея, что не вырос небольшим слоником, хотя… а было бы легче?

– Два, так два, – согласился Степан и осторожно слез с Разумовского. Тот судорожно хватал ртом воздух и, молча, собирал в одно длинное предложение все известные ему ругательства. Это успокаивало.

***

Переезд происходил с присущими Стёпе помпой и размахом. За пожитками съездили вместе, на пикапе. Пока Тони собирал необходимые ему вещи, великан механически забрасывал в приготовленные сумки и чемодан всё подряд, включая абсолютно лишние мелочи. Когда блондин его одергивал, Стёпочка извинялся и говорил с кристально честным выражением на лице, что просто пытается помочь, и вообще больше ничего трогать не будет, но спустя пару минут история повторялась. От чего багаж грозил превысить лимит грузоподъемности автомобиля. В конце концов, выкинув из чемодана круглую вазочку с конфетами, две египетские статуэтки кошек, зимний шарф, маленький кактус и три непарных носка, которые давно надо было выбросить в мусор, Разумовский рассвирепел:

– Что ты творишь?!

– Тебе всё это очень пригодится, – заверил его Степан, запихивая в переполненную сумку японскую диванную подушечку с вышивкой шелком.

– Дай сюда! – рыкнул Тони, пытаясь отобрать у чудовища предмет интерьера.

– Ты же будешь скучать без неё! – не сдавался великан. – Я бы без такой очень скучал!

Блондин вздохнул, мысленно, не торопясь, досчитал до десяти, выпустил свой край подушки и ледяным тоном поинтересовался:

– Ты попросил меня переехать, чтобы месяц пользоваться моими вещами?

– Два месяца, – поправил его Стёпа. – И нет, конечно, не ради этого. Просто, мы же не будем сюда часто заезжать, а я успел их полюбить…

– Мои носки?!

– Нет, носки другое дело. Мне в студии тряпочки всегда нужны.

– Плюшкин… – покачал головой Разумовский. – С кем я связался…

Великан сидел возле сумки, нахохлившись, прижимая к груди маленькую подушку огромными лапами, и явно не собираясь с ней расставаться добровольно. Тони невольно расплылся в улыбке, а Стёпка тут же оживился и принялся ещё более активно запихивать свою добычу в сумку.

– Если однажды я соберусь кого-нибудь ограбить, напомни мне не брать тебя с собой.

– Почему? – обиделся великан.

– В форточку не пролезешь, – не морщась, соврал Тони и пошёл инспектировать ванную. Больше он не вмешивался в действия неугомонного чудовища.

К Степану ехали с минимальным комфортом – блондин вёз на коленях большую сумку, две маленьких коробочки и полупустой пакет, которые не влезли в кузов, и периодически ронял эту мелочь под ноги водителю. Когда пакет, ловко извернувшись, поднырнул под педаль тормоза, Стёпу наконец проняло. Припарковавшись на перекрестке, он вышел, вытащил из кузова одну из сумок, положил на её место пакетик и две коробочки, сумку же сгрузил Разумовскому под ноги. Тони смолчал и отложил месть до более удобного момента, когда его жизнь не будет зависеть от водителя.

В квартире быстро покидали весь скарб в кабинете, которым Степан почти не пользовался, и пообещали себе, что сегодня о нём уже не вспомнят.

Спустя полчаса великан увлечённо проводил раскопки в многочисленных сумках в поисках свежего белья и любимой пижамы Тони, пока блондин злорадно мёрз в ванной. Ещё через час, он искал там же таблетки от головной боли «единственные, которые способны помочь». Ещё спустя полчаса отдал Разумовскому свои теплые носки с предложением заткнуться и дрыхнуть, если ему всё ещё нужна эта длинная перемычка между головой и туловищем.

***

Утро для блондина началось с очереди в туалет и ванную, и последующей борьбы за право выпить столько кофе, сколько хочется. Последний пункт провалился, но в итоге долгих прений норма была повышена от кофейной чашки до чайной. При попытке же заменить кашу бутербродом дебаты из мирного русла перешли в активные военные действия, победа в которых была присуждена коту, стащившему колбасу и таким образом избавившему обе стороны конфликта от сервелатного яблока раздора.

После завтрака Тони принялся за разбор своих вещей, но быстро выяснил, что раскладывать их некуда, потому что Стёпины вещи хранятся бессистемно в случайном порядке. Пришлось взяться за их перераспределение. В процессе все вещи были тщательно отсортированы по типу, размеру, тэгам, проверены на вирусы, снабжены перекрёстными ссылками, проиндексированы, частично удалены или заархивированы на антресолях, разложены по полкам в строгом соответствии со сложной системой внутричерепной картотеки, с учётом удобства при десятке возможных алгоритмов применения.

Обнаружив в дальнем углу шкафа кожаный сундучок с невероятной коллекцией пуговиц, Разумовский слегка подвис, потом хохотнул:

– Не ожидал…

– О, я полон сюрпризов! – гордо заявил великан.

– Охотно верю. Хотя лично я бы предпочел, чтобы не все твои сюрпризы были из магазина приколов.

В соседнем отделении на дне была выявлена солидная кучка смятого белья, сложенного стопочкой.

– А это что?

– Ну, понимаешь, я сверху кладу, нижнее разглаживается. Технология такая, – просветил Стёпа.

Блондин бесцеремонно выдернул снизу стопки пожёванного вида футболку.

– Вот так оно разглаживается?

– Вообще-то ты только что нарушил чистоту эксперимента, поэтому мы не можем всерьез говорить о результатах, – обиделся великан.

– С тобой вообще невозможно говорить всерьёз, – спокойно сообщил Тони, взмахнув футболкой перед носом Степана.

– И не надо. Меня надо любить. И гладить надо тоже меня, – невозмутимо парировало чудовище, вырывая своё имущество из когтей захватчика.

Основную массу своих рабочих атрибутов, Разумовский предпочел разместить в облюбованном им кабинете. Стёпа не возражал и даже помог передвинуть стол так, как нравилось Тони. А безделушки, стащенные великаном из квартиры блондина, включая благополучно прихваченные кактус и конфетницу, были моментально распределены по всему дому в произвольном порядке и тут же растворились в миллионе других. Разумовский начал всерьёз подозревать, что обратный переезд может превратиться в суровое испытание.

Глава 2

Время полетело, пересыпаясь узорами в калейдоскопе. Мелькало страницами дней, сшиваясь в тетради недель. То исписанные мелким почерком будней, то пестрящие гротескными журнальными картинками.

Тони подстраивался под неуступчивый характер Степана, привыкал к вкусу склизкого овса по утрам и тихим вечерним посиделкам с непременным чаем всевозможных сортов. Учился правильно кормить кота, спать под тяжестью чужого тела, не превращаться по утрам в злобного ледяного ящера с затёкшими лапками, отыскивать для великана вещи, которые тот теперь хронически не мог найти в собственном доме.

Параллельно старательно заваливал Стёпин кабинет необходимым в работе хламом. Покрывая все доступные горизонтальные поверхности ровным слоем железяк, работающими, неработающими, и почти работающими компами самых разных калибров и модификаций. Обрастая переполненными пепельницами и менее приспособленными для хранения окурков ёмкостями. Застилая пол простынями блок-схем, расчерченными разноцветными маркерами, увешивая стены таблицами и скреплёнными проволокой потрёпанными распечатками на птичьем языке.

Не всё шло гладко, случались и неизбежные стычки в попытках притереться друг к другу, активно оберегая при этом своё право на личное пространство и привычки, заботливо культивируемые годами. Тони испытывал постоянную неловкость и дискомфорт от проживания на чужой территории и необходимости учитывать чужое мнение. Но первая катастрофа случилась только спустя три недели.

Разумовский сильно задерживался на работе. Конец квартала аврально гонял бестолковых юзеров по коридорам, их истошные вопли о помощи разносились повсюду, и техотдел не обошла эта напасть. Как назло, из-за повышения нагрузок всё летело и валилось в электронный тартар, словно техника была заодно с высшими тёмными силами. Набранные в эникейщики студенты не облегчали жизнь, а лишь осложняли работу, раздавая умные советы, вызывая снежные комья и лавины хаоса в итоге. Все, у кого в их отделе был IQ выше хомячкового, использовались на полную катушку, и начальство пахало наравне с рядовыми «слесарями».