Текст книги "Невеста Подземного Принца (СИ)"

Автор книги: Nataly_

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Стояло чудесное весеннее утро. Со всех концов города сходился на площадь народ, привлеченный предстоящим зрелищем. И лишь одного человека в городе ни хорошая погода, ни готовящееся развлечение совершенно не радовало – хоть он и должен был стать в этом спектакле главным героем.

Декстер Пойнт считал, что сегодня на редкость неудачный день. Да и вся неделя, честно сказать, начинается препаршиво – не зря говорят, что понедельник день тяжелый.

Дело в том, что сегодня его должны были повесить.

Хотя Декстер вовсе не был злодеем… ну, по крайней мере, злодеем в классическом смысле. Он не запятнал рук кровью. Никого не делал вдовами и сиротами, никого, боже упаси, не насиловал. Он вообще не любил грубую силу. Конечно, человеку его профессии совсем без грубой силы не обойтись – кто не умеет драться, тот ни на большой дороге, ни в тюрьме не выживет. Но кулакам или шпаге Декстер всегда предпочитал мозги.

Каждое из его преступлений по отдельности было невелико – ни одно больше, чем на пять лет, не тянуло. Но вот их количество… Если даже отвечать только за совершенное в последние три года – отсидеть предстояло бы не меньше трех столетий.

А ведь Декстер Пойнт воровал, жульничал, мошенничал, объегоривал и надувал честных граждан куда дольше трех лет.

Хоть он и был сыном почтенных родителей, но с детства пошел по кривой дорожке. Он еще пешком под стол ходил, а родные и соседи уже стонали от его проделок и проказ. В школе все схватывал на лету, а вместо того, чтобы учить уроки, потешался над учителями; а стоило ему чуть подрасти – бросил школу, заявив, что там скука смертная, и начал пропадать по кабакам да притонам. Ни к какому честному ремеслу его приохотить не удалось. Попытался было отец его высечь – так этот великовозрастный оболтус вырвал у него розги и переломал, сказав при этом такие слова, какие грех даже мысленно обращать к родителю; а на следующую ночь бесследно исчез, прихватив с собой дневную выручку из отцовской лавки.

Все, что произошло с ним дальше, вкратце описано в уголовном деле – хотя, конечно, многое там упущено.

Следствие по делу Декстера Пойнта шло десять лет. За это время он успел трижды сбежать из тюрьмы и трижды снова попасться. Сбежать в четвертый раз, к сожалению, не успел. Окончательный список его преступных деяний занял 3477 страниц мелким шрифтом, а в числе потерпевших значился чуть ли не весь город, а также жители многих соседних королевств.

Суд над Декстером проходил в обстановке строжайшей секретности: ни журналисты, ни простые зрители в зал суда не допускались. Дело в том, что Декстер изобрел сто двадцать пять новых способов отъема денег у населения – и многие из них были так хитроумны и соблазнительны, что пускать их в народ было смерти подобно: любой обыватель, имеющий хоть малейшие преступные наклонности, не удержался бы от соблазна попробовать.

Кроме того, некоторые его преступления, как говорилось в обвинительном заключении, «подрывали устои церкви и государства, подвергая сомнению вещи несомненные и превращая всеми чтимые святыни в сущее посмешище».

И действительно: даже суровые судьи во время заседаний то и дело начинали как-то странно гримасничать, хмыкать и крякать. А прокурор, произнося свою речь, в самом патетическом месте вдруг забился в истерике, так что его пришлось вывести из зала под руки и отпаивать водой. Позже он объяснял, что испытал приступ священного негодования, внезапно представив себе живо и во всех подробностях тот способ, которым подсудимый проник в монастырь святой Брюхильды.

Несмотря на секретность, из зала суда в город просачивались самые удивительные слухи. Весь город читал книжку, состряпанную каким-то бойким журналистом, под заглавием «Тринадцать табуреток, или необычайные похождения Декстера Пойнта, величайшего мошенника всех времен и народов». Не перечислить всего, о чем жалел Декстер, покидая этот мир – но больше всего жалел о том, что никогда эту книгу не прочтет.

«Главное, при чем тут табуретки?» – недоумевал он. Перебирая в памяти всю свою бурную жизнь, Декстер не припоминал никаких историй с табуретками, да еще в таком загадочном количестве.

Вокруг эшафота собралась плотная толпа. Почти каждый здесь – или сам, или брат его, или сват – пострадал от проделок Декстера, и все радовались, что ловкач наконец получит по заслугам. По крайней мере, вслух радовались. А если кто думал иначе, то виду не подавал.

На почетных местах расселись члены Городского Совета. Взошел на эшафот священник, чтобы дать осужденному последнее напутствие. Палач в черной маске неторопливо мылил веревку.

Яркий солнечный свет после сумрака темницы слепил Декстеру глаза; он шел, полной грудью вдыхая весенний воздух, словно стараясь вобрать в себя каждое из этих драгоценных мгновений. Руки его были связаны за спиной, ноги в цепях, со всех сторон окружала его вооруженная стража – все знали, что от этого хитреца можно ждать чего угодно. Но на лице его играла улыбка, и шел он в свой последний путь гордо, как король – так, что зрители, глядя на него, примолкли, и кое-кто из женщин украдкой утер слезу.

Если бы только все они знали, как страшно Декстеру не хотелось умирать!

Может быть, он все-таки ошибся? Может, тогда, много лет назад, надо было послушать взрослых, когда они твердили, чтобы он бросил свои проделки и занялся чем-нибудь полезным? А он кивал с сокрушенным видом, отвечал: «Да, да, конечно, я исправлюсь, я больше никогда…» – а на следующий день опять принимался за свое.

Хоть Декстер никогда ни в каких богов не верил, но, всходя на эшафот, впервые в жизни всей душой обратился в молитве – к Богу? К Судьбе? К своей воровской удаче? Этого он не знал и сам.

«Господи! – молил он. – Помоги мне выбраться из этой передряги – и, клянусь, я брошу все свои… Впрочем, нет. Хотя бы сейчас, для разнообразия, не буду врать: не брошу. Я такой, как есть, и другим не стану никогда. Но, клянусь, я непременно займусь чем-нибудь полезным! Вот прям как только, так сразу! Может, даже подвиг совершу – убью дракона какого-нибудь, или спасу невинную деву… Что, думаешь, мне слабо? Да все что угодно сделаю – только дай мне шанс остаться в живых!»

И в этот миг…

Толпа с приглушенным шумом расступилась. Прямо к эшафоту подъехала черная карета с невиданными гербами на дверцах. Окна ее были наглухо затянуты черными шторками. Пара черных жеребцов была запряжена в нее; по обеим сторонам ее ехали рыцари в черных доспехах, в полном вооружении, а впереди – герольд, также в черном камзоле и на черном коне. Странно и жутковато было явление этой траурной колесницы посреди разноцветной, возбужденной толпы.

Герольд трижды протрубил в рог замысловатый сигнал, а затем объявил громким голосом:

– Господа члены Совета, почтенные граждане! Ведомо нам, что есть в вашей стране древний обычай: осужденный на смерть освобождается от казни, если какая-либо невинная дева пожелает взять его в мужья. С нами в этой карете – девица, знатная и владетельная особа, и она желает взять в мужья осужденного преступника по имени Декстер Пойнт!

Что за шум и гам поднялся на площади – не описать! Отовсюду слышалось: «Что это? Ну и ну! Голову на отсечение даю, это очередная хитрость Декстера! Небось все эти ребята – его сообщники, а в карете какая-нибудь ловкая потаскуха, переодетая принцессой!»

Если бы кто-нибудь на площади взглянул в этот миг не на карету, а Декстеру в лицо, сразу понял бы, что ошибается. Ведь сам Декстер прекрасно знал, что никаких сообщников у него нет.

Глашатай Совета поднял руку, призывая к тишине, и громко объявил:

– Если дама в карете – в самом деле девица, знатная особа, и намерения ее честны, пусть она выйдет из кареты, представится и вручит Совету документы, подтверждающие ее личность.

Шторка на одном из окон чуть отодвинулась, и нежный мелодичный голос произнес:

– Увы, я не могу покинуть карету – солнечный свет опасен для меня. Но я вижу среди вас мессера Даниэли, старого друга моего отца: пусть он подойдет сюда – и получит все доказательства, которых вы желаете.

Почтенный старец, председатель Совета, подошел к карете. Дверца чуть приоткрылась, нежный голос тихо сказал ему несколько слов, а затем тонкая девичья рука протянула письмо, скрепленное печатью. Мессер Даниэли сломал печать, проглядел письмо – и изменился в лице. Затем, вернувшись на свое место, громко объявил:

– Почтенные граждане! Ручаюсь и заверяю вас, что эта госпожа – действительно знатная особа, девица, и намерения ее… – тут он запнулся… – словом, она действительно хочет взять этого человека себе в мужья. Это – принцесса Эльза, дочь и единственная наследница короля Эдуарда Тригонского, моего старинного и злосчастного друга, чья ужасная история всем вам, конечно, известна! Декстер Пойнт, согласен ли ты стать ее мужем?

Трудно описать, что началось на площади при этих словах. Люди отхлынули от кареты и от черных рыцарей, словно от прокаженных; на лицах их жгучее любопытство мешалось со страхом. Со всех сторон слышались возгласы: «Как? Та самая Эльза Тригонская? Проклятая принцесса? Значит, все это правда? А что же, выходит, у нее в королевстве мужчины закончились?»

Священник, стоящий на эшафоте, размашисто перекрестился и пробормотал:

– Обреченная Дева?! Оборони нас Господь!

– Святой отец! – не выдержал Декстер. – Похоже, я один здесь ничего не понимаю. В тюрьму газеты не ходят, так что я не в курсе последних новостей. Что это за принцесса такая, кто ее проклял и зачем ей понадобился я?

Священник поднял на него мрачный взгляд.

– Сын мой, – ответил он, – это долгая история. Мой тебе совет: откажись. Лучше тебе искупить свои бесчисленные грехи простой и быстрой смертью на виселице, чем впутаться в историю этой злополучной девы – и обречь себя на участь худшую, чем смерть!

– Ну уж дудки! – пробормотал Декстер. Отодвинув священника плечом, он шагнул вперед и громко объявил: – Согласен!

– Что ж, каждый сам выбирает свою судьбу, – похоронным тоном откликнулся председатель Совета. – Снимите с него цепи и препроводите в карету. И, может быть, ты, мошенник, прекратишь нагло ухмыляться, когда услышишь, что принцесса Эльза выходила замуж уже не меньше дюжины раз – и ни один из ее мужей не пережил брачную ночь!

В гробовой тишине Декстер, окруженный стражей, шел сквозь толпу к карете. Люди молча уступали ему дорогу и отводили глаза. Какая-то женщина громко всхлипнула. И вдруг из толпы послышался звонкий детский голос:

– Держись, Декстер! Ты их победишь, я знаю!

Кого это «их»? – подумал Декстер. С кем и с чем, черт возьми, ему предстоит иметь дело? Но не мог же он ударить лицом в грязь перед таким множеством зрителей – так что, повернувшись на голос, подмигнул и громко ответил:

– А ты как думал, сынок? Само собой, я им всем надеру задницу!

В карету почти не проникал солнечный свет; несмотря на теплый день, здесь было холодно и затхло, словно в гробнице. Девушка съежилась у окна; стан ее скрывался под бесформенным платьем, лицо закрывала плотная вуаль. Она молча протянула Декстеру руку в черных кружевах.

Декстер, ошарашенный всем происшедшим, не сразу вспомнил, что дамскую ручку положено целовать. Рука была маленькая, как детская, совсем прозрачная – и очень холодная.

– Ваше высочество, – бодро начал он, – счастлив нашему знакомству, состоявшемуся в такой судьбоносный момент, ибо… ибо…

И запнулся, вдруг обнаружив, что все заковыристые комплименты вылетели у него из головы. Девушка молчала. Декстер тряхнул головой – и, может быть, впервые в жизни сказал прямо, просто и серьезно:

– Вы спасли мне жизнь. Все, что в человеческих силах сделать для вас – я сделаю.

Девушка снова промолчала – но тоненькие прозрачные пальцы судорожно сжали его ладонь.

Карета мчалась, подпрыгивая на ухабах: судя по неровной дороге, они уже выехали из города. Декстер сделал еще одну попытку завязать разговор со своей невестой.

– Думаю, все обсудить мы еще успеем, – начал он. – Но объясните хоть одно, не дайте умереть от любопытства: почему вы выбрали меня? Я, конечно, глубоко в душе – очень глубоко – ощущаю себя прекрасным принцем, но неужели это заметно и снаружи?

В полутьме сквозь вуаль не было видно ровно ничего – но он почувствовал, что принцесса смотрит на него и улыбается.

– Нет, мессер Декстер, – проговорила она. – Я потому и выбрала вас, что на прекрасного принца вы совсем не похожи.

Говорила она медленно, немного нараспев, как бы в полусне, и в голосе ее звучала глубокая печаль.

– Принцы уже пробовали, – объяснила она. – Немало принцев, и владетельных князей, и рыцарей – благородных, отважных, чистых душой – пытались освободить меня от проклятия. У некоторых из них за плечами были десятки спасенных принцесс. Но ни один из них не выжил. А времени остается все меньше. Мой отец уже потерял надежду… И тут мне в руки попала книга о ваших приключениях. И я поняла: если кто-то на земле может меня спасти – это вы! Вы обязательно что-нибудь придумаете!

Пожилой, интеллигентного вида король смотрел на будущего зятя, словно на очень мелкую и очень противную букашку.

– Одна пятая владений короны, и не больше, – сказал он.

– А может, вы хотите, чтобы я даром работал? – со скучающим видом поинтересовался Декстер. После ванны и отменного ужина он сильно приободрился.

– Ну и наглец! – процедил король.

– Послушайте, папаша, я вас не просил вытаскивать меня из петли. Это вы прислали за мной свой катафалк. Вам нужно, чтобы я женился на девушке, не увидев ее лица, и спасал ее от проклятия, о котором так ничего и не знаю. И судя по тому, как вы в меня вцепились – с вариантами у вас напряженка…

Торг продолжался. Исключительно из уважения к правящему дому Тригонии Декстер согласился на полкоролевства.

– А вторую половину наличными, – добавил он, когда они пожали друг другу руки.

Король рухнул на трон и утер пот со лба.

– С одним условием, – мстительно проговорил он. – Ты должен прожить с принцессой в любви и согласии не меньше месяца. Просто для информации: никто из твоих предшественников не пережил и одну ночь. Кстати, если хочешь сбежать, тебя никто не держит, – добавил он с явной надеждой в голосе.

– Не дождетесь, – отрезал Декстер. – Я дал слово вашей дочери. Не знаю, что вам там обо мне наговорили, но слово я держу.

– Вот как? Тогда зачем ты из меня полкоролевства вытряс, скотина?!

– Из принципа.

Некоторое время король беззвучно открывал и закрывал рот. Декстер тем временем безмятежно накладывал себе вторую порцию рябчиков с трюфелями.

– Ладно, – проговорил наконец король. – Перейдем к делу. Извини, если придется испортить тебе аппетит.

И начал свой рассказ.

Девятнадцать лет назад Эдуард, король Тригонии, умирал.

Он лежал на поле боя, почти погребенный под грудой своих и вражеских трупов. В глазах стремительно темнело, в ушах нарастал звон.

«Не хочу! – отчаянно думал он. – Только не сейчас, когда мы одержали победу, когда дома меня ждет любимая… Что угодно отдам, кому угодно продам душу – лишь бы не умирать!»

– Слышишь? – проговорил вдруг над ним сладкий, тягучий, насмешливый голос. – Он не хочет умирать!

– Готов отдать все, что угодно, лишь бы отсрочить неизбежное, – ответил другой голос, чуть пониже, но такой же серебристый и тягучий. – Может, заключить с ним договор? Как ты думаешь?

Смертный холод уже подступал к сердцу короля – но из последних сил он простонал:

– Да! Да! Все отдам! Только верните мне жизнь!

Незнакомцы над ним перешептывались и смеялись; сладки были их голоса, но каждый звук словно вонзал в сердце ледяную иглу.

– По рукам, король, – проговорил наконец тот голос, что пониже. – Ты отдашь нам то, чего в собственном дворце не знаешь.

А в следующий миг все исчезло – шепот, и смех, и звон в ушах, и серая муть перед глазами. Мир снова обрел краски, с груди как будто сняли тысячетонную тяжесть. А минуту спустя послышалось:

– Эгей, сюда! Вот же он – государь! Он жив! Слава богу! Поднимайте… осторожнее…

Тогда король так и не понял, с кем заключил сделку. И что пообещал незнакомцам, тоже не узнал – пока не вернулся домой, и навстречу ему не вышла королева с новорожденной дочерью на руках…

– Прошло шестнадцать лет, – рассказывал король. – Я убедил себя, что это был лишь сон или бред раненого, а потом и вовсе об этом забыл. Вплоть до того страшного дня, когда они явились мне в зеркале и потребовали исполнения договора…

– Кто же они такие?

Боязливо оглянувшись, король ответил полушепотом:

– Король и королева Подземного мира. Повелители живых мертвецов. Они потребовали, чтобы я отдал свою дочь в жены их сыну. Чтобы после моей смерти все королевство досталось им.

Я уверил их, что принцесса еще слишком молода для брака, и с трудом умолил об отсрочке на три года. А сам разослал гонцов по всем окрестным землям и объявил, что вместе с рукой дочери отдам все королевство тому смельчаку, благородной или неблагородной крови, что станет ее мужем и избавит ее от страшного обета.

– Так значит, все-таки королевство целиком?

Король сделал вид, что не расслышал.

– Немало женихов сваталось к Эльзе. Двенадцать раз под этими сводами играли свадьбу. Но увы! – нечистая сила охраняет ложе моей дочери, и каждый мужчина, который пытается к ней приблизиться, теряет жизнь и душу. Все двенадцать женихов теперь являются мне и ей в кошмарных снах.

И этого мало. Ежедневно, ежечасно, тысячью способов Повелители мертвых напоминают принцессе и всем нам о своей власти над ней. В спальне у нее висит портрет ее чудовищного «жениха» – тщетны все попытки его убрать или уничтожить. Во что начала превращаться она сама после захода солнца – ты увидишь сам. И с каждым днем все хуже. Бедная жена моя сошла в могилу от ужаса и горя. Дворец наш обратился в склеп, королевство – в одно большое кладбище: все жители его стенают и оплакивают свою неизбежную горькую участь. А время утекает, как вода сквозь пальцы: подходит к концу уже третий год. Услышав о тебе, Эльза поверила, что такой великий пройдоха найдет способ обмануть и саму Смерть. Откровенно говоря, я в этом очень сомневаюсь. Но она верит в тебя. Она…

Он вдруг остановился, напряженно глядя куда-то Декстеру за спину. В высоком окне блеснул и погас последний луч солнца.

– Не подходи к ней и не заговаривай с ней после заката! – быстро проговорил король.

Декстер обернулся.

Перед ними стояла принцесса. Теперь на ней было облегающее серебристо-серое платье с высоким воротом, напоминающее чешую. На левой руке – длинная, до локтя, перчатка. Вуали не было. Лицо…

– Ты, кажется, хотел увидеть мое лицо? – проговорила она каким-то новым, гортанным голосом.

Правая его половина была лицом юной большеглазой девушки, очень хорошенькой и очень усталой. Левая – в серо-зеленых пятнах, с тусклым остановившимся глазом – лицом несвежей покойницы.

Пахнуло трупным смрадом, и Декстер ощутил, что съеденные рябчики просятся наружу.

«Какого черта?» – подумал он. Старик, который продал собственную дочь, а теперь сам же ее боится, был ему противен. Он встал, оттолкнув стул, и решительно двинулся к принцессе.

– Солнце мое, – начал он, – выглядишь ты просто шикарно, только над макияжем стоит поработать. Знаешь, я в свое время работал стилистом, кое-что в этом понимаю…

Протянув руку в перчатке, принцесса оттолкнула его легонько, кончиками пальцев. «Кажется, я проявил бестактность…» – успел подумать Декстер, отлетая в сторону и звучно врезаясь головой в стену.

Барон Портос объявил во всеуслышание, что сделает принцессу своей женой, хотя бы весь ад встал у него на пути – и, подхватив новобрачную в свои могучие лапищи, перенес ее через порог спальни.

Наутро его нашли на супружеском ложе с перегрызенным горлом, а также некоторыми иными повреждениями, о коих открытые источники из деликатности умалчивают. Принцесса пребывала в состоянии истерическом и пояснений не давала.

Принц Флорестан, встав перед портретом в принцессиной спальне, бросил ему перчатку и предложил сразиться за девушку в честном бою. Очевидно, у нечистой силы свои представления о дуэльном кодексе – не прошло и двух часов после захода солнца, как принц вывалился из запертого и зарешеченного окна.

Прославленный целитель Параскельс подошел к делу основательнее всех прочих. На подготовку он потратил почти год. Вконец извел короля и королеву (тогда еще живую), расспрашивая их о младенчестве и детских годах принцессы; с самой принцессой вел многочасовые беседы о ее внутреннем мире и поил какими-то отварами, мерзкими на вкус, но укрепляющими волю к жизни. К концу года Эльза сильно повеселела и даже начала выходить на солнце…

– Вот тут-то и надо было брать гонорар и смываться! – прищелкнул пальцами Декстер.

Он возлежал в шезлонге посреди королевского сада, обложившись с трех сторон тригонской прессой за последние два с половиной года. С четвертой стороны стояла на травке бутылка пива и лежал корешком вверх раскрытый на середине роман о табуретках. Сюжет был закручен лихо, но главный герой вызывал у своего прототипа смешанные чувства, казался чересчур суетливым и чересчур пафосным одновременно.

А Параскельса подвело профессиональное тщеславие. Он решил довести дело до конца и собственно… э-э… собственноручно избавить принцессу от комплекса, вызванного страхом перед пробуждающейся сексуальностью и принявшего форму навязчивой идеи о проклятии.

Конец был немного предсказуем. Теперь призрак медицинского светила пугает фрейлин и лакеев, внезапно сгущаясь в темных углах и интересуясь вкрадчивым баритоном, что они чувствуют по этому поводу.

Декстер в Тригонии наслаждался жизнью. На правах будущего принца он жил во дворце и пользовался у тестя неограниченным кредитом. Все местные развлечения были к его услугам. Простые тригонийцы видели в нем знаменитость и выстраивались в очередь за автографами; знатные господа при виде его зеленели и всем своим видом демонстрировали, что Принц мертвых в качестве правителя страны, пожалуй, не так уж плох – пусть упырь, зато аристократ и без судимостей. Декстера это немало забавляло.

Принцесса – в дневное время очень даже миленькая, хоть и не совсем в его вкусе – смотрела на него глазами олененка Бемби и млела. Право, даже жаль, что нельзя ее…

Пожалуй, это единственное, что омрачало его теперешнюю жизнь. Время идет – и рано или поздно принцессу все-таки придется спасать.

Еще один жених, благочестивый граф Маглуа, явился исполнять супружеский долг, вооружившись здоровенным крестом и баллоном святой воды. Когда его нашли, на мертвом лице его застыло бесконечное удивление; о том, куда был засунут крест, источники писали уклончиво.

Последний по счету претендент, пожалуй, подошел ближе всего к успеху. По крайней мере, он оставил что-то похожее на ключ. Вот только непонятно, что этот ключ открывал.

Этот сэр Галадрис был поэтом – и, судя по всему, отличался нетривиальными вкусами: Эльза в ночном, подпорченном варианте заинтриговала его куда больше, чем в дневном. Он принялся писать ей стихотворные комплименты в духе раннего Бодлера (образцы прилагались, но Декстер их не осилил); скоро молодые люди нашли общий язык и однажды вечерком, пошептавшись, уединились в принцессиной спальне.

Измученный неизвестностью папа-король всю ночь дежурил у двери, время от времени прикладывая к ней ухо. Однако из спальни не доносилось ни звука.

Только после рассвета послышался какой-то шорох, а затем – звучный удар, словно на пол упало что-то тяжелое.

Не ожидая ничего хорошего, король вбежал без стука. Принцесса, уже в человеческом виде, спала в своей девичьей постельке крепким сном – и, как всегда в последние месяцы, ничего не помнила о том, что происходило ночью.

Молодой декадент висел на люстре, а рядом с опрокинутым туалетным столиком, над которым болтались его ноги, лежала записка, торопливо нацарапанная на клочке бумаги и тоже ничего не проясняющая:

«Каждое зеркало – дверь.

Еще два места, одно для меня.

Никого не винить, я сам».

***

Сумерки давно погасли, уступив место ночной мгле. Эльза неподвижно застыла перед портретом, освещенным, словно икона, двумя свечами; на изуродованном лице ее плясали блики пламени.

Днем она не могла без ужаса поднять глаза на этот холст. Но дневной свет обманчив: в темные ночные часы к ней возвращалась способность видеть возлюбленного в его истинном облике. Воистину, он прекрасен – такой красоты не встретишь на земле. На него можно смотреть вечно: бледное лицо его с тонкими чертами словно светится изнутри, а глаза… какие у него глаза – даже на портрете! Огромные, синие, как морская гладь – и, как море, глубокие…

Если бы не этот портрет, как бы она выдержала мучительные часы разлуки?

Где-то в дальней дали послышался гулкий бой часов. Десять, одиннадцать, двенадцать. Тринадцать. Пора!

Эльза повернулась к зеркалу в человеческий рост. Отражение ее дрогнуло и расплылось; из глубины зеркала поднималась ей навстречу темная муть. Живая половина девичьего лица исказилась страхом – мертвая половина оскалилась в счастливой улыбке. Приподняв юбки пышного бального платья, заколдованная принцесса шагнула в зеркало.

И исчезла.

С минуту в комнате было тихо. Затем дрогнула тяжелая штора у окна.

– Двенадцать женихов сменилось, – возмущенно сказал Декстер, выходя из-за шторы. Он был в одних носках: новенькие желтые ботинки страшно скрипели и для работы не годились. – Без малого три года все вокруг нее хороводы водят. И ни один долбодятел не догадался проследить, чем она занимается по ночам!

С этими словами он бросил критический взгляд на освещенный свечами портрет Подземного Принца. С поблекшего старинного холста, глядя в пространство, улыбался неопределенно-благостной улыбкой белокурый юноша в пышном жабо. Серьезным противником юноша не выглядел. Вот только глаза… да, взгляд у него был странный и неприятный. Тухлый какой-то взгляд.

В зеркале по-прежнему ничего не отражалось, лишь колыхалось тусклое черное марево.

«Еще два места, одно для меня…» А еще одно, значит, пока пустует. Может, лучше было остаться на эшафоте?

– Ну что ж, – Декстер обвел взглядом пустую спальню. – Если не вернусь, прошу считать меня прекрасным принцем.

И нырнул следом за принцессой.

Бал был в разгаре. По аллее, усаженной золотыми и серебряными деревьями, один за другим подъезжали к замку Подземного короля экипажи, запряженные диковинными зверьми. Из ярко освещенных окон замка – по сравнению с ним дворец отца Эльзы напоминал неуютный сарай – лилась музыка, сновали туда-сюда лакеи в напудренных париках. Праздник был роскошным и грандиозным, как все празднества в стране живых мертвецов.

Под нежную мелодию невидимого оркестра кружились в вальсе пары. Воздух, прохладный и сладковатый, гудел от смеха и оживленного гула голосов. Не было здесь ни старых, ни некрасивых, ни неловких; все гости, хоть и разные на вид, были друг с другом схожи – и каждый поражал безупречной красотой. Стройные, гибкие, словно невесомые тела, плавные движения; лица бледные и чистые, светящиеся слабым звездным светом, губы алые или, напротив, совсем бескровные, зубы как жемчуг, глаза как драгоценные камни…

Одна красавица остановилась, томно обмахиваясь веером, у самого укрытия Декстера – и на несколько секунд он забыл обо всем на свете, только пялился на белоснежную грудь в глубоком вырезе и прикидывал, как бы завязать знакомство.

Но как-то резко утратил к ней интерес, заметив, что она не дышит.

В огромном, во всю стену, зеркале на дальней стене отражались статуи в рыцарских доспехах, и в их стальных руках – канделябры с недвижными белыми огоньками свечей: свечи эти горели всю ночь, не прогорая ни на волос. Бальная зала была полна гостей; зала в зеркале – ее двойник – практически пуста.

Принцесса была здесь; она танцевала с золотоволосым молодым человеком в черном бархатном колете. Рука ее в перчатке лежала у него на плече; она не сводила с него влюбленных глаз, а он склонился к самому ее лицу и, ласково улыбаясь, что-то говорил ей вполголоса.

В углу у столиков несколько мужчин и женщин постарше наблюдали за танцующими, потягивая из бокалов что-то серебристое и густое, как мед.

– Взгляни на них, дорогой! – проговорила Королева подземного мира, кладя руку мужу на плечо. – Что за прекрасная пара!

Взгляды их устремились к зеркалу, где посреди пустого зала самозабвенно кружилась в вальсе одинокая девичья фигурка, обвитая, словно пламенем, чем-то сверкающим и черным.

– Восхитительная девушка, – ответил Король; голос его звучал, как сладкая музыка. – И очень выгодная сделка. Скоро, совсем скоро…

И оба замерли, с одинаковыми сияющими улыбками на устах, глядя на Эльзу неподвижными голодными глазами.

У соседнего столика тоже шел разговор о сделке.

– …Представьте себе: несколько сот тысяч душ! Вот попируем!

– Да, и это еще не все: у Тригонии есть армия. Многочисленная, хорошо вооруженная и обученная, грозная для соседей. Лишь один недостаток – смертные солдаты, сами понимаете, отличаются некоторой уязвимостью… но это мы быстро исправим!

И снова смех, многоголосье шутливых реплик – и каждый голос как мелодия, которую хочется слушать вечно.

– Говорят, у тебя новый жених? – поинтересовался Принц, останавливаясь у столика, чтобы отпить из бокала с серебристым зельем. – И как же он думает тебя спасать?

Принцесса презрительно повела плечом.

– Этот бродяга? Да он думает только о том, как бы сладко поесть, мягко поспать, заморочить головы служанкам своими байками, а потом сбежать, прихватив с собой пару серебряных ложек. А Эльза от него без ума – смотреть противно!

В этот миг рядом раздался странный звук: что-то вроде негодующего фырканья, правда, довольно тихого. К счастью, влюбленные его не расслышали – и, тем более, не заметили, что донесся он из ближайшего рыцарского доспеха.

– Это он напрасно, – усмехнулся Принц. – Ты ему намекни, что мы его ждем. У нас за Столом Душ как раз осталось свободное место.

Но на этот раз Принцесса не засмеялась вместе с ним.

– Если бы ты знал, как я устала! – пожаловалась она. – Устала прятаться от солнца, устала от этого жалкого тела, от смертных, которые ходят вокруг меня на цыпочках и скорбно качают головами. От этой дурехи, которая только сидит взаперти со своими книгами, вздыхает, мечтает и всего на свете боится. Днем я заперта в ней, как узник в тюрьме – а она даже не подозревает о моем существовании!

– Любовь моя, – нежно проговорил Принц, обнимая и снова ведя ее в танце, – потерпи еще немного. Скоро, совсем скоро окончится это испытание. Мы с тобой соединимся – навеки.

– Навеки… – словно эхо, повторила она.

– Все сокровища нашего мира станут твоими. Вся мощь нашего мира – будет с тобой и для тебя. Никогда больше ты не узнаешь слабости или страха.