Текст книги "Doused (СИ)"

Автор книги: Mo Chou

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

========== Part 1. Carry me home and never leave (but I know you will) ==========

Nbsplv – Untouched

Ощущение дома теряется бесповоротно. Оно тонет в накрахмаленных простынях в доме Барбуров, в просторной комнате Энди, разделенной на двоих, в блеске тщательно отполированных кухонных приборов из серебра высшей пробы и в блёклых красках полотен известных художников, украшающих высокие стены. Оно растворяется в горячем воздухе на юге Невады, в песках пустыни Мохаве и в давно не менявшейся воде в бассейне у дома в Лас-Вегасе. Известнейший город-курорт не привлекает, а отталкивает с первой же минуты. Длительный перелет эконом-классом лишает физических сил, а моральных нет и подавно.

Новое жилище отца встречает затхлым воздухом, пронзительным собачим лаем и полным отсутствием уюта. Светло, но холодно даже в летний зной. Тео сочувствует Попперу и прикидывает, что они теперь, по сути, в одной лодке. От одиночества только и остается, что завыть. Ощущение дома навсегда умирает в тесной съемной квартире в Нью-Йорке, каждый уголок которой напоминает о матери. Тео больше никогда туда не возвращается.

Вскоре начинается школа, в которую совершенно нет желания идти, но это единственная альтернатива пребыванию в доме отца и возможность увидеть что-то кроме приевшихся четырех стен. Больших надежд и ожиданий не наблюдается: еще один пустой год, вдоль и поперек перечеркнутый унынием. Однако совершенно неожиданно в жизнь приходит нечто грандиозное. Тео знакомится со своим будущим безумием в первый же день учебы. Они оба, не привыкшие к школьным автобусам и оттого неосознанно занимающие самые неудобные места, в буквальном смысле сталкиваются лицом к лицу. Прямо в лоб прилетает не слишком остроумная шутка: Гарри Поттер. Сколько раз это уже звучало в его адрес? Надоело считать. Тео уверенно посылает наглого мальчишку нахрен. Он нравится ему с первой минуты.

Он не умеет кататься на скейте, просто не любит солнце. Он носит с собой большой зонт для прогулок по пустыне и никогда не застегивает молнию на рюкзаке, когда его оттуда достает. Так в песках Мохаве теряется несколько тетрадей и ручек, но до того никому нет дела. Главное, чтобы тот самый зонт всегда был под рукой, не то Борис Павликовский рискует превратиться в пепел. Он много говорит и мало чего боится. Коверкает слова, смешивает языки, скалит зубы и смеется над тем, над чем другие бы плакали. Он супергерой сегодня и антигерой уже завтра. У Тео от него голова идет кругом.

– Поттер? Поппер? Вы сговорились, что ли?

– Вообще-то, меня зовут Тео. Если ты вдруг еще не слышал.

– Хмм, так не годится. Амил? Нитрат? Кусака? Или… Попчик!

Порой Борис невыносимый. Он игнорирует имя Тео с момента знакомства, дает его псу самолично выдуманные клички, устанавливает свои правила. Он провоцирует ради веселья, не умеет обижаться или злиться. Остается нечитаемым. С ним время летит с неумолимой скоростью, и Тео чувствует себя почти дома. Только с ним и ни с кем больше даже спустя годы.

– Оставайся, – предлагает Тео в один из многих вечеров, проведенных вместе, и Борис не отказывается. Они не спят до глубокой ночи, потому что как минимум одному из них слишком хочется поговорить. Словно до этого не было часов псевдофилософских размышлений на тему капитализма, глобального потепления и бог знает еще чего, что происходит с этой безнадежной планетой. Тео нравится его голос и акцент, а если пропускать мимо ушей часть ничего не значащих слов, то вообще идеально. Можно записывать аудио и ставить на повтор перед сном. Тео улыбается – сегодня, вчера и завтра.

Борис абсолютно безбашенный. Это одно из лучших его качеств.

– Nekulturny, – чужое словцо, украденное и с удовольствием заученное, бесценно в определенные моменты. Например, когда Борис чистит зубы пальцем, оставив дверь ванной открытой нараспашку. Тео заглядывает к нему из праздного любопытства, а потом начинает гоготать, за секунду до вспомнив то самое слово. Борис показывает два средних пальца в отражении зеркала и сам начинает смеяться. Он, ясное дело, не собирается возвращаться к себе домой за одной лишь зубной щеткой, а на новую из принципа не тратит деньги. Тео уже сам хочет купить ему эту несчастную щетку, но в последний момент меняет свое решение и не покупает, а крадет. Так, как его учили великие мастера своего ремесла. Борис сияет от восторга и говорит, что это самый лучший подарок на свете.

Отец и Ксандра нечасто бывают дома, а если и появляются, то в настолько неадекватном состоянии, что обычно лучше к ним не подходить. Не то чтобы так сильно хотелось. Не то чтобы правда было нужно. Заботиться о себе самостоятельно становится и привычкой, и необходимостью. Заученное наизусть правило: или ты сам, или никто вместо тебя. Тео крепко сжимает зубы, лишний раз не открывая рта. Не имеет смысла. Мамы нет, чтобы поплакаться в жилетку, никто больше не погладит по голове. Детство умерло в одном из разнесенных взрывом залов галереи.

– Моя мать перепила и выпала из окна, – признается однажды Борис, допивая вторую бутылку пива. Он улыбается самой стеклянной в мире улыбкой. Его взгляд обжигает, пока обескураженный Тео не находится с ответом.

– Ты скучаешь по ней?

Это первый и единственный раз, когда Борис позволяет задать подобный вопрос. Он может сколько угодно говорить о своем отце, но только не о матери. Тема быстро закрывается. Они снова предаются веселью, как ни в чем не бывало. А потом кто-то блюет прямо в бассейн. Кажется, уже не впервые.

С Борисом даже рутина становится сумасшедшей. Рассыпать жирные куриные крылышки, измазав белый ковер в гостиной ядовито-оранжевым соусом? Без проблем. Ползать по крыльцу дома на четвереньках, посреди ночи пытаясь найти ключи? Пожалуйста. Ключи, стоит заметить, волшебным образом обнаруживаются на трассе: по дороге до дома Борис запутался в своих ногах и, рухнув на землю, утащил с собой Тео за компанию, а потом они долго возились в пыли, поочередно укладывая друг на лопатки. Еще Тео внезапно понравилось лежать на асфальте посреди проезжей части, и Борис едва смог его оттуда утащить.

– Поттер, ты совсем сдурел?! Дебила кусок, а если бы фура в этот момент проехала? А если бы…

– Мне весело-о, – Тео заливается смехом, хохочет, как заведенный. У него на глазах выступают слёзы, и он небрежно трет веки, приподнимая очки. Он думает о том, как забавно было бы потерять ключи не на дороге, а в пустыне, и совсем немного – о фурах. Он правда о них думает, и не только в этот день, но на утро неизменно забывает.

В прихожей их встречает взволнованный Попчик (даже отец перенимает привычку так его называть), весь день неистово скучающий. С ним бы погулять, но сил снова выходить на улицу уже нет. А еще он наверняка голодный, вот только, в отличие от них, еду себе самостоятельно добыть не может. Борис принимается кормить его чипсами с рук, усевшись на корточки, словно пятилетний ребенок. Тео замирает на пороге кухни, зачарованно наблюдая за этой картиной. Грудную клетку сжимает тисками.

Порой им самим нечего есть. Они питаются шоколадными батончиками из дешевых автоматов, алкоголем и святым духом, как любит говорить Борис. Тем не менее, с его же слов, это лучше, чем всё, что было с ним в Украине. Тео не хочет знать подробности и перерывает все кухонные шкафчики, лишь бы друг убрал тонкую руку с жалобно урчащего живота и несчастное выражение – с лица. Он не называет его королем драмы. Он учится готовить чай так, как Борис любит: с тремя кубиками сахара, обжигающе горячий. Борис пьет его, читая книги на чужой кровати и щедро уступая немного места хозяину.

Порой они дерутся. Мутузятся на матрасе, на ковре, на голом полу, у бассейна или где-то в пустыне. Зависит от настроения и степени опьянения. Они никогда не задевают друг друга всерьез. Бывает, Борис кричит Тео в лицо: ischezni! Даже если это дом Декеров. Ty ne vidish? Ty menia dostal! Тео больше понимает по тону голоса и мимике. Борис не умеет злиться, но, случается, расстраивается по только ему понятным причинам. Тео стойко терпит все его выпады, потому что Борис терпит его надсадные крики и задушенный вой из-за ночных кошмаров. Борис кладет ему на грудь спящего Поппера или обнимает сам, нашептывая на ухо русские колыбельные, убаюкивая и успокаивая. Тео хочет хотя бы раз сказать спасибо, но никогда не может.

– У вас есть горячая вода каждый день! Чертовы счастливчики, я до сих пор к такой шикарной жизни до конца привыкнуть не могу! – из-за вечного перепоя дойти до душа удается не всегда, но всё же, когда это происходит, Борис превращает свои банные процедуры едва не в священный ритуал. Он переворачивает все вещи в шкафу Тео в поисках самого лучшего полотенца, с особой требовательностью перебирает его пижамы, тщетно надеясь, что хотя бы одна окажется по размеру. В итоге он берет с собой в душ одну из рубашек отца (не мистера Павликовского, конечно, а Декера), но неизменно выходит оттуда в одном нижнем белье, держа ту самую рубашку комком в руке.

– Бесплатный стриптиз решил устроить? – пытается пошутить Тео, потому что правда не знает, как на это реагировать. Он догадывается, что мальчики не должны реагировать на других мальчиков так, но на других он и не смотрит. Только на Бориса.

– Чего? – непонимающе моргает Борис, бросая рубашку на кровать и шлепая по полу босыми ступнями, а затем подходит ближе, чтобы достать с полки над кроватью любимую книгу. Тео приходится задержать дыхание. – Я же не голый. И да, можешь меня за это поблагодарить, – он плюхается рядом, поджимая ноги и упираясь острым коленом Тео в бедро.

Темные кудри влажные после душа, даже на расстоянии чувствуется запах свежести и шампуня с ментолом. Тео волнуется. Волосы Бориса постепенно высыхают и вновь обретают привычный объем. Он всё же надевает рубашку, явно ему большую и немного спадающую на одно плечо, потому что ему лень застегивать верхние пуговицы, затем – растянутые домашние штаны. Если не одеться после душа в течение получаса, можно простудиться, поясняет Борис. Если неотрывно наблюдать за Борисом всё это время, можно словить инфаркт, думает Тео.

Момент неловкости повторяется. Борис ходит по комнате в одних трусах, что-то суетливо ища, а Тео разглядывает его без зазрения совести. Белая, как молоко, кожа, выпирающие позвонки, худые бедра и длинные ноги. Он весь тонкий и изящный, обманчиво хрупкий. Обманчиво, потому что умеет держать удар. Проверено неоднократно. А еще внимательный и чуткий настолько, что порой кажется, будто у него вторая пара глаз на затылке.

– Засмотрелся, Поттер? – хмыкает он, очевидно смущенный, и сокращает расстояние. Тео непроизвольно отодвигается дальше, почти упираясь спиной в стену. Щеки Бориса розовеют. Он берет руку Тео и кладет себе на ребра, помогая нащупать одно конкретное.

– Что ты…

– Вот это мне когда-то сломал отец. Болело, зараза, очень долго. Я тогда на него впервые по-настоящему разозлился.

Борис рассказывает, как однажды зимой, еще в Украине, он выманил пьяного отца на улицу, а потом закрыл перед носом дверь в дом и не открывал до утра. Отец завалился в снежный сугроб и заснул. Он мог замерзнуть насмерть, но выжил. Потом его не было дома три дня, и это единственное, что спасло его сына от его же расплаты. Повезло, что мистеру Павликовскому отшибло память. Кажется, Борис до сих пор сожалеет о том своем поступке. Это было глупостью с его стороны. Но Тео вспоминает его окровавленную рубашку, заплывший глаз и красные зубы. То, как мистер Павликовский избил его тростью. Лупил по ногам, спине, лицу. Беспощадно. Только потому, что Борис огрызнулся. Только потому, что хотел спасти Попчика. Тео больше не сомневается, что этот человек действительно тогда мог убить их собаку, запросто, без особой на то причины, если такое сотворил с собственным сыном. Наверное, Тео никогда не поймет слепой любви Бориса и готовности оправдать каждый проступок отца, даже если это была жестокость по отношению к нему самому. Их воспитывали совершенно по-разному, и, наверное, это к лучшему.

Тео проводит ладонью по бледной коже дальше, чем только по ребрам, прикасаясь дольше, чем положено. Борис не отстраняется.

На День благодарения они впервые пробуют кислоту. У них много еды и пустой дом. Сначала в ход идет алкоголь, потом наркотики. Перед глазами проносятся целые вселенные, а собственный голос звучит словно откуда-то с другой планеты. От смеха начинает болеть горло. Они дома или в пустыне? На качелях или прямиком на асфальте? Тео чувствует губы Бориса у себя на шее и больше ничего не хочет знать. Он хочет только одного: ответить ему.

Наутро Тео ничего не вспоминает, а Борис не рассказывает.

Время не замедляет свой бег. Они знают друг друга почти два года, они вместе всё это время. Борису шестнадцать, и он расцветает. На него хочется смотреть секунду за секундой, пока те не сложатся в вечность.

– Prazdniki! Поттер, ты чего такой хмурый? Совсем скоро prazdniki, я весь год ждал! Ну давай же, возвращайся на землю! – Борис тормошит его, не терпя отказов. Он почти говорит «возвращайся ко мне». Тео устало моргает и протирает стекла очков. Попчик сидит у него на коленях, но прыгает к Борису по первому зову. Неверный.

– Думаю, отец и Ксандра снова куда-то уедут. Останемся втроем на Рождество.

– Так здорово! Я буду твоим самым лучшим подарком! – восторг бьет ключом. Правда, только у одного из них. Тео совершенно не радуется грядущему торжеству. Он думает о вещах, о которых раньше не задумывался. На душе тоскливо. Каждая его мысль связана лишь с одним человеком.

Что-то идет не так. Возможно, всё. Они снова пьют и закидываются наркотиками до абсолютно невменяемого состояния. Тео становится нехорошо во всех смыслах, и это не похоже ни на один раз из всех, что были, когда они догонялись вместе. Кайф внезапно больше не кайф – он бы посмеялся над такой формулировкой, если бы чувствовал себя немного лучше. Собственное тело кажется чужим. Тео без объяснений покидает гостиную и ползет по направлению к своей комнате – в буквальном смысле ползет, потому что принять вертикальное положение в данный момент непосильно. За спиной слышатся вопросительные оклики, но он не обращает на них внимания. В одном замкнутом пространстве с Борисом становится невыносимо душно.

– Blyat’ nu stoi… Podozhdi!..

С трудом пересекая порог комнаты, Тео так и остается распластанным на полу. Силы покидают, разве что удается перевернуться на спину и уставиться расфокусированным взглядом в белый потолок. Однако чужое шумное дыхание и волна негодования всё равно его настигают: Борису кое-как удается проследовать сюда же на своих двоих, но он резко теряет равновесие, перецепившись через ногу Тео, и нескладной башней падает прямо на него. Он гогочет. Тео жалобно хнычет о том, что ему больно, потому что Борис врезается в его тело всеми своими острыми углами.

– Durachok. От меня никуда не денешься. Усек?

Тео не кивает в ответ. Неведомым маневром Борис затаскивает его на кровать и сам безвольно растекается по постели рядом. Меньше, чем на расстоянии вытянутой руки – всего лишь в жалких сантиметрах от. А потом он кладет руку Тео на грудь, чувствуя сумасшедший пульс, и не убирает её бесконечно долго. Тео не считает минуты, потому что у него кружится голова, и всё тот же потолок ходит ходуном. Нет сил снять очки или убрать неподъемный груз с груди. Едва удается дышать.

Борис не сдвигается с места, пока не приходит относительное успокоение. Они молчат и вдыхают в такт. Картинка наконец-то обретает четкость, сплошное белое пятно отступает. Борис нависает сверху и требовательно заглядывает Тео в глаза. Его ладони упираются в подушку по обе стороны от его лица. Бежать некуда.

– Мне холодно, – задушено признается Тео. Не потому что за окном рождественский мороз – в Вегасе такого не бывает. Не потому что в доме что-то не так с температурой. Что-то не так с ним самим. Перед Борисом он как на ладони. Ему страшно.

– Sonechko vtomylosya svityty. Liube sonechko. Bo moye* – скорее всего, Борис никогда бы не нашел в себе храбрости сказать это на доступном языке для того, кому предназначается это интимное откровение. Тео не понимает, и это его нервирует, но он поразительным образом догадывается – по интонации, хрипотце в голосе и потемневшему взгляду. Желание разрыдаться в этот же момент стремительно заполняет всё существо, но он столько раз сдерживался перед Борисом, из-за Бориса, что побеждает себя и в этот. Мальчики не плачут перед другими мальчиками. И разве это не то, что становится их единственным путем по жизни – каждый день побеждать самих себя?

Тео трясет, но Борис держит его крепко.

– Тихо-тихо, Поттер, – шепчет он, касаясь губами мочки чужого уха. – Это же я.

У Бориса нет никого ближе. Раньше он не представлял, что можно позволить кому-то подобное, довериться и по-настоящему захотеть этой близости. Он не менее растерян и напуган, чем Тео. Сбит с толку. Он не знает, как себя вести и что делать, чтобы всё не испортить. Он очень боится потерять то, что так неожиданно обрел.

Борис не может сказать, но хочет показать, что испытывает.

Горячо и ново. Губы Тео дрожат, совершенно не сопротивляясь робкому и долгожданному поцелую. Ресницы трепещут. Борис сам снимает с него очки и откладывает подальше. Тео отвечает с нескрываемым волнением и искренностью. Они оба в ужасном виде, но, ей-богу, видели друг друга всякими, поэтому любая фальшь отпадает. Не бывает идеальной формы, суть в наполненности. Есть честность и есть чувства. Они возвращаются к Тео только рядом с Борисом.

Есть взаимность.

И то, что выходит из тени – желание стать еще грязнее. Оно побеждает, не оставляя Тео шанса. Красный вязаный свитер Бориса летит на пол, открывая взору точёное, по-особенному привлекательное в своей граничащей с нормой стройности тело. Тео не помнит, что было на День благодарения, не проводит параллелей, а просто тянется к шее Бориса, чтобы оставить на нежной коже свой след. Это кажется необходимостью. Он не знает толком, как это делается, потому что пробует нечто подобное впервые, но Борис жарко выдыхает и ему, похоже, нравится. Это единственное, что имеет значение. За эти шумные вздохи и приглушенные стоны можно продать душу.

Тео переворачивает его на спину и спускается вниз. Сердце бьется где-то в горле, а до Бориса смысл происходящего доходит с замедлением. Руки не слушаются, но кое-как всё же удается расстегнуть чужую ширинку. Падение ощущается плавно, оно сладостное и тягучее, поэтому не хочется останавливаться. Борис возбужден и удивительно послушен. Тео рискнул бы даже пошутить, не будь так увлечен лаской. Он пробует на вкус и старается не задеть зубами. Солоно и влажно. Пьяняще.

Стыд тонет в грязи. Так, как он и хотел. И эти стоны – громче, откровеннее. Восхитительно.

А потом Тео прерывают, и дымка перед его глазами развеивается.

– Так не пойдет, Поттер. Я так не хочу.

Борис притягивает его к себе и скорее кусает за губы, нежели целует. Но даже это приятно в его исполнении. Тео изучает языком его рот и позволяет лишить себя одежды. Чтобы кожа к коже. Борис мурлычет от удовольствия. Они вновь меняют позиции, и Тео оказывается прижатым к постели чужим весом. Ему приходится по душе. Он разводит колени в стороны, чтобы подпустить Бориса ближе, потому что отчаянно хочет этого, нуждается в его близости. Между их телами проходят искры. Совершенная красота в обнаженности и интимном соприкосновении плоти. Борис нерешительно двигается, имитируя фрикции, и Тео тонет в нём без надежды когда-либо забыть. Рассудком полностью правят эмоции.

Борис целует Тео на пике наслаждения. Между их животами мокро и липко, в душе – полный раздрай. Кто-то ищет счастья, а кто-то изобретает тысячу и один способ саморазрушения.

– Moi. Ne smei zabyvat’.

Тео кажется, что он правда умрет, если не скажет Борису, что любит его. Но если признается, то умрет тоже, наверняка. В итоге Тео так и не выжимает из себя ни звука на прощание. Они расстаются на неопределенное время, возможно, навсегда.

Тео живет дальше и поначалу удивляется, что так можно. Затем привыкает. Воспоминания о Борисе как чертова жвачка в волосах, но ему удается. Он почти не надеется встретить его вновь.

*Сонечко втомилося світити. Любе сонечко. Бо моє (укр) – Солнышко устало светить. Милое солнышко. Потому что мое.

========== Part 2. Welcome to Antwerp, my love (stay with me) ==========

Nbsplv – Majestic

Декабрь одаривает Амстердам пушистым снегом, крепким морозом и пронизывающим ветром, что вонзается в кожу сотней холодных игл. Абсолютная глупость – оказаться в такую пору на улице в одной рубашке. Или же острая необходимость, чтобы вдохнуть запах жизни, уцепившись за неё озябшими пальцами. Борис принимает правильное решение. Борис делает всё возможное, чтобы спасти.

Два пальца в рот и дрожащей ладонью по сгорбленной спине. Плотно обернуть руки вокруг чужой талии, помогая хоть как-то удержать равновесие, и вперед по отельным коридорам к выходу, навстречу той самой жизни. Ни за что не позволить ей ускользнуть. Не позволить ей покинуть Тео.

Нужно идти. Давай же, Тео. Ножками, вот так, потихоньку. Молодец. Ты слышишь меня? Тео?

Борис вытаскивает его с того света, беря на себя ответственность поставить в чужих играх со смертью жирную точку.

– Ни черта пить не умеешь, господи боже, за десять лет так и не научился, двинутый ты суицидник!.. А если бы я задержался дольше?!

– Самому смешно. Представляешь?

Таблетки, запитые крепким алкоголем в номере отеля в Амстердаме и феерическое появление Бориса в самый нужный момент. Животный страх, предшествующей этой встрече, вовек не сотрется с памяти. Ведь Борис мог больше не появиться. Тео сдался, боясь больше никогда его не увидеть, и сделал то, к чему всё шло долгие годы.

Пока что Тео не понимает, сожалеет ли – и о содеянном, и из-за того, что попытка осталась лишь попыткой. Рядом сидит Борис, словно отныне боится отойти хотя бы на шаг. Он щедро платит хозяину небольшого кафе, чтобы тот открыл для них заведение раньше положенного по графику времени и подал завтрак из меню. В протопленном зале наконец-то удается согреться. Борис и сам замерз до стука зубов, пока приводил неудавшегося смертника в чувства, но осознал это только сейчас. Паника с его стороны могла бы лишить их последнего шанса, единственное, о чем он мог думать, это как помочь Тео. И он справился.

– Ешь. Тебе нужно поесть.

Тео принципиально отодвигает тарелку. Он чувствует себя отвратительно, но чувствовать себя после произошедшего – уже большая удача. Борис реагирует спокойно, демонстрируя достойное уважения терпение, и рассказывает правду Тео о его zolotoy ptitse. С плеч Тео словно спадает тяжесть мира. Ptitsa по-прежнему не может летать – он тоже не сможет никогда – но её больше не коснутся недобрые руки.

– Может, это судьба. Ты и я. То, что с нами произошло, и к чему в итоге всё это привело. Я не знаю, Тео, но разве это не хорошая концовка? Для нас с тобой тоже? – у Бориса дрожит голос, когда он это произносит, а у Тео дрожит всё внутри.

– Спасибо тебе, – только и может он ответить. Облик Бориса размывается из-за наполнившей глаза соленой влаги. В детстве они никогда не плакали друг перед другом, как бы тяжело ни доводилось, но оба дают волю слезам сейчас. Это жизнь. Это всё, что они потеряли и обрели.

Возвращение к истокам неизбежно.

– Выпей хотя бы кофе. Пожалуйста, Тео.

Он соглашается и долго смотрит на Бориса, пока тот долго смотрит на него. По всему телу разливается волнующее тепло. Когда-то давно они сидели на кухне дома мистера Декера и пили дешевый чай из пакетиков, делая его сладким настолько, чтобы сводило зубы. Сейчас на них дорогие, хоть и прилично испачканные костюмы, пуды съеденной соли и горький опыт за плечами. Лишь только улыбки всё те же, когда они друг для друга.

Они говорят о чем-то еще, но уже с целью заполнить тишину. Борис мимолетно упоминает своих детей – признается, что в будущем планирует отправить их в лучшие университеты, в Англию или в США. Обязательно и при любых обстоятельствах, потому что хочет, чтобы хотя бы они «выросли людьми». Тео слушает отстраненно. Он просто смотрит на Бориса. Глаза в глаза.

– С Рождеством, Поттер.

Тео соглашается полететь с Борисом в Антверпен. Совершенно разбитый, он не сразу понимает, какой смысл несет в себе это приглашение. Совершенно разбитый, он внезапно больше не хочет сдаваться.

***

Салон бизнес-класса Бельгийских авиалиний вызывает доверие даже у того, кто всей душой ненавидит самолеты. В детстве перелеты не знаменовали ничего доброго, отпечаток тех маленьких-больших тревог навсегда остался на сердце. Но сейчас всё иначе: Тео направляется в хорошее место с надежным человеком. Предавший и преданный – это о Борисе. Хочется верить, что последнее в нём взяло верх и чаши весов больше никогда не сместятся.

Тео удивляется тому, что всё еще может во что-то верить. Более того, верить во что-то светлое в людях. Но, пожалуй, не в самом себе.

– Заканчивай хмурить брови, Поттер. Я собираюсь устроить тебе те еще каникулы, вот увидишь! – Борис не скрывает радости видеть дорогого друга рядом с собой. Он своего добиваться умеет, ведь уговорить Тео принять приглашение было непросто.

Рейс Амстердам-Антверпен занимает менее двух часов. «Не успели сесть, как уже нужно вставать», – ворчит Борис, впрочем, не особо расстраиваясь. За первые тридцать минут полета он почти допивает бутылку шампанского. Тео же ограничивается двумя бокалами и практически не чувствует опьянения.

После измены Китси и отказа Пиппы у Тео вместо смеха из горла вырываются только надсадные хрипы. Уголки губ тянутся вверх, обнажаются отбеленные зубы, а глаза горят черным огнем – черным, потому что он сжигает только изнутри. «Щегол» отныне в чужих руках. Так было в течение более чем десяти лет, но правда всплыла совсем недавно, и как с ней мириться, пока не до конца понятно. Как вообще мириться с жизнью – чертова загадка. Тео хотел бы возненавидеть Бориса, но не может. Сколько бы боли он ему ни причинил, Тео сам направит на себя лезвие и с самоотдачей полоснет по коже. Он долгие годы жил «Щеглом», вот только ни на мгновение не забывал, что после взрыва в галерее и смерти матери именно Борис снова научил его жить. Лас-Вегас сделал их несокрушимыми.

Горечь предательства ничем не разбавить, как и горечь утраты. Тео вздрагивает, когда Борис кладет голову ему на плечо, намереваясь вздремнуть во время полета. Осталось совсем немного, и это почти не имеет смысла, но Борису так хочется, а если он чего-то хочет, он всегда это получает. Тео всегда удивляла его способность восстанавливать силы, даже если это получасовой сон. В любом месте и в любое время, в любых условиях – поразительное проворство, земная магия. Наверное, и правда жаль, что рейс такой короткий. Тео не двигается, чтобы не потревожить чужой покой, и находит в этом положении странный комфорт. Ему самому не удалось бы заснуть, сколько бы часов ни довелось лететь.

Самолет благополучно идет на посадку. Проснувшийся Борис несколько раз хлопает в ладоши, сонно моргая и очевидно считая этот маленький ритуал беспрекословной традицией. Суеверный до мозга костей. Многое в нём так и остается недоступными для понимания простых смертных.

– Добро пожаловать в Антверпен. Ей-богу, люблю это место!

Город оказывается поразительно красивым. Через окно машины, управляемой верным и молчаливым Юрием, Тео рассматривает архитектуру мелькающих зданий. Отсутствием вкуса Борис никогда не страдал, разве только в выборе девушек в школьные времена. Впрочем, это было очень и очень давно, словно в другой жизни.

Привыкший к вечной суете Нью-Йорка и найдя в ней парадоксальный комфорт для своей беспокойной души, Тео чувствует себя немного не в своей тарелке, попав в тихий, уютный город, население которого в разы меньше его родного. Это сбивает с толку. Краем уха Тео слушает Бориса, который буквально поет соловьем: «бриллиантовый город», «жемчужина Европы», «лучшее, что я видел, а ты знаешь, что побывал я много где». Путешествия и переезды из неизбежных мер со временем превратились в любимое всей душой дело. Благо, весь накопленный опыт и впечатления наполнили Бориса смыслом, а не опустились на плечи неподъемным грузом. О себе же Тео знает главное: его всегда тянуло лишь в одно место на земле, и ему никогда не хотелось его покидать, но жизнь распорядилась иначе.

Центр и яркие районы остаются позади, Юрий везет их в направлении окраины. Там еще тише и малолюднее. Полная идиллия, удовольствие в которой Тео вряд ли найдет, потому что идиллия для него противоестественна. Борис хочет показать ему свой дом. Верится с трудом, что у него наконец-то появился настоящий дом, словно это нечто, возможное лишь в параллельной вселенной. Глубоко в душе Тео рад. Кто бы мог подумать, что из них двоих именно Борис остепенится первым. Что кто-то из них в принципе сумеет остепениться. Всю жизнь всё шло наперекосяк, и это стало настолько болезненно-привычным, что по-другому видеть мир стало невозможно. Исчезли и способность, и желание.

– Неплохо устроился, – резюмирует Тео, выходя из машины и рассматривая представившееся взору сооружение. Два этажа, современный стиль, светлые стены и огромные окна, чтобы внутрь попадало как можно больше света. Невольно вспоминается отцовский дом в Лас-Вегасе, и по телу проходят мурашки. Светло, но холодно – до появления там Бориса.

– Внутри еще лучше! – Борис сияет. Юрий получает заслуженный выходной и уезжает, а они двигаются вперед.

Признаться, Тео ожидает увидеть на пороге семью Бориса, однако дом оказывается пустым. Миссис Павликовская и трое их детей – реальность, кажущаяся удивительнее любой фантазии. Борис хранит их фото у себя в бумажнике, но не носит обручальное кольцо. Тео ни о чем не спрашивает, сдерживаясь из последних сил.

– Располагайся. Чувствуй себя как дома и бла-бла-бла. Сейчас всё организую. Я – радушный хозяин!

«Ты нисколько не повзрослел», хочется сказать, но это будет неправдой. За те десять лет, что они не виделись, Борис словно прожил тысячу жизней. Хорошие и плохие, долгие и короткие, но все насыщенные. К Тео приходит осознание, что Борису не составляло труда найти его в любой момент, но он решился на это только после утери «Щегла». Горько и досадно на первых порах, но затем негативные эмоции выветриваются, а чувства смягчаются. Святых здесь нет. Зато есть случай, который вновь заставил их тропы пересечься.

Расставаться не хочется до скрежета зубов. Тео пытается смириться с этой мыслью.

Горячий душ и чужая одежда, предоставленная тем самым радушным хозяином. Везет, что Борис предпочитает домашнюю одежду на пару размеров больше необходимого, иначе Тео ничего бы не подошло. Его почти пробивает на хохот: в детстве всё было с точности до наоборот, и если Борис одалживал у него пижаму, рукава были короткими, а штанины не доходили до щиколоток. Глядя на друга в таком виде, Тео хохотал как заведенный, а Борис хмурился. Не в черном цвете он казался совершенно беззащитным и оттого трогательным. Подобные моменты были на вес золота.