Текст книги "Первые"
Автор книги: Миров А.Я.
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)
– Можно я?! Можно? – Игорь едва не подпрыгивал от предвкушения.
– Ну конечно, – цокнула языком, точно это «можно» существовало в безусловности.
– Друзья, – Гарольд, раскрасневшийся до тошноты супруги, обернулся к гостям, – прошу на салют!
Толпа извергла ликование. Словно в дорогих пиджаках и более дорогих одноразовых платьях прятались дети. Обычные советские дети, для которых мультфильм – событие, а не «на, смотри сколько влезет, только отвали от меня». Даже из молодых всяких, что про Союз нерушимых понятия имели ровно нисколько, радость била, что ревнивый муж, который любит. Гены, ничего не поделаешь.
– Будет просто бомба! – Игорь не удержался на волне солидности. – Не как обычно из парков пуляют. Вас ждёт убийственное шоу!
Под общее «вау» смартфоны вылезали из сумок и карманов. Журналы журналами, а соцсети тоже кормить надо. Бедные должны знать, как живут те, с кем деньги дружат. Функция просвещения испокон веков на плечах имущих лежит обязательством. И не им, современным, её снимать.
Потенциальных фотографов жаждой впечатлений вынесло во двор. Едва ли не в лидерах мчался хозяин вечера. Каблуки и шпильки оцарапали мокрый газон. Телефоны взмыли к небу, взяли ночь на прицел тыловых камер. София вздохнула, как вздыхают матери, которым вот ну совсем не понятно, каково это – радоваться просто так. Не в праздник. Оказывается, это возможно. Как приносить домой торт лишь потому, что захотелось. Нет, не на день рождения. Как и покупать цветы. Которые не кактус и не в горшке. Чтобы стояли. Для настроения. Богатые быстро уяснили, что не праздник определяет наличие, а наоборот. Они, собственно, и богатели во имя этого знания.
– Раз! – с детским восторгом крикнул Гарольд Васильевич.
– Два! – подхватил один из каждых.
– Три! – заверещали всякие.
– Четыре! – надрывался Игорёша.
– Пять, – задумчиво протянула Юлиана, уставившись на бутылку со звёздочками.
Небо вырвало цветным фонтаном. Едва любопытные глаза успели возложить перфоманс на подкорку, как приступ повторился. На этот раз череда залпов на мгновение полностью изничтожила ночь. Языки света ласкали тьму, доводя до эйфории наблюдателей. Невозможно оторваться. Рты не закрывались, пальцы не отпускали экраны мобильных. Цветными нитями на мрачной канве вышивалась сказка. Та, что не позволяет верить в свою подлинность вопреки памяти. Голову каждого раскачивало изумление. Гортань всякой едва не скулила от застрявшего меж извилин восторга. Людям очень мало надо для счастья. Гораздо больше требуется, чтобы растянуть пробник до полного размера.
В стороне от завороженной компании стояли Первые. Дамир обнимал жену за талию, подбородок опустил на её плечо. Его никогда не смущала их разница в росте. На вопросы о том, каково это – быть с высокой девушкой, отвечал, что ему смертельно быть без неё.
– Как ты? – прошептал на ухо, губами коснулся мочки.
– Лучше, – Ева потëрла виски.
– Хочешь, поедем домой?
– Нет. Уже не кружится. Я просто не выспалась.
– Извини. Не могу обещать, что такого больше не повторится.
– Да ну? – она притворно удивилась.
– Очень боюсь, что тогда появится тот, кто возьмёт эту роль на себя.
– Я не дам… эту роль никому…
Поцелуй оборвал диалог. Новая порция света упала в небо с особенным грохотом. В отместку за то, что эти двое в его присутствии посмели дарить внимание друг другу.
– Знаешь, – он провёл языком по верхней губе, точно моментом ранее касался десерта, улыбнулся, – даже моя фантазия не даёт мне вообразить тебя с другим.
– Вообще не получается?
– Никак.
– Помнишь, когда я не умела плавать, ты смеялся над истерикой моего тела в воде?
– Злишься?
– Вспоминаю.
– Мораль?
– Если что-то не получается – учись.
– Или не жалуйся?
– Я бы советовала в любом случае учиться.
– Представлять тебя с другим? Ммм… Нет. Не моё. Всегда другим оказываюсь я.
– Потому что ты однолюб?
– Снова нет. Потому что я встретил ту, которая забрала всю мою любовь.
– Оу! Обожаю, когда в тебе просыпается писатель не только над ноутбуком.
– Я, – Дамир улыбался и продолжал, словно его не перебили, – теперь больше никого не смогу любить. Никогда.
– Нечем?
– Любить – нечем.
– Но у тебя же фантазия. Ты можешь вообразить.
– Воображать, родная, это моя работа. А работать без любви получается только у конченных мучеников. Ты же в курсе, что я не фанат страданий?
– Любишь по любви? – засмеялась.
– Люблю, – губами дотронулся до её губ.
Поцелуй торжествовал вопреки пиротехническим раскатам. Небо уяснило, что вполне может гореть до тла, этим до него нет дела, поэтому рвоту фейерверков посвятило исключительно преданным каждым и предающим всяким.
Наверное, странно объясняться в чувствах, когда ваши отношения равны числу из категории «страшно сказать». Ведь стоит произнести его вслух, и без тени, павшей на внешнюю юность, уже никак не обойдётся. Но Первые были вот такими. Странными и вечно болтающими друг другу о любви. Как будто это не что-то инородное, а светская сплетня или вздор метеорологов.
Со стороны смотрится нелепо, заставляет стыдиться того факта, что судьба принудила к статусу свидетеля. Но это, если вы не единственный очевидец. Всё равно, что смотреть в компании кино для взрослых – то, где сюжет не включает в себя знакомство, а сразу выпихивает кульминацию. Поначалу хихикается, ибо по-другому от чужого интима не отбиться. Затем трезвый глаз беспристрастно внимает физическим действам, занавешенный презрением рот отдаёт советы. Призывающее к похоти видео в сознание укладывается зачатком искусства, достойным насмешек и критики.
Первые поздно заметили, что шоу нашло финал. Остальные не заметили вовсе. Поняли, что всё, конец, и тут же нырнули в изрешечённую впечатлениями память. Привычка к классическому салюту исчезла, будто никогда и не было той мозоли, что с детства щемила мозг. Люди, давно переевшие событий до атрофии вкуса, в этот вечер неожиданно ощутили бешеный голод и тут же бешено его удовлетворили. Под кожей сновало блаженство. Нутро требовало ещё выпить. Не развязности ради. Просто сильно хотелось помочь пищеварению.
Не роняя слов, исключительно восклицания, толпа двинулась обратно в гостеприимный дом. Воодушевлённый представлением собственных денег Игорь с трудом сохранял вертикаль. К концу шоу, так уж получилось, он сумел заметить, что его супруга отсутствует. Немедленно огорчился. Как же так?! Он же всё это для неё! А она? Да как всегда! Она и на их свадьбе, в платье, равном по стоимости жилью дальнего Подмосковья, с чуть уступающей в цене золотой диадемой, на фоне безумной россыпи живых цветов мироточила раздражением. И ведь тогда всё тоже было из-за неё. Начиная с самой свадьбы.
– Странно, – недоумевал Игорь, – очень странно затевать мероприятие, чтобы потом приходить от него в бешенство. Может, это и есть цель? Тогда вдвойне странно, – мутные размышления сочились сквозь вялое сознание. – Она странная. Как эти Первые. Первые, которые никогда не приходят первыми. Но их всё ждут. Все-все. Как Первых. Они странные, – он смотрел на Дамира и Еву, целующихся украдкой, словно в разговоре абсолютно случайно соприкасались губами. – Странные. Вообще все странные, – перевёл ленивый взгляд на каждых и всяких. – Но это же хорошо? – остановился около спящей клумбы.
– Гарольд Васильевич, – крикнул бизнесмен второго эшелона, – туалет дальше!
Смех, быстро упавший до ржания. Игорь не возражал. Игорь сам веселился. Так и не ответил себе на вопрос. Забыл. Хорошее – спутник склероза. Игорь взял в спутники того бизнесмена. Оказалось, вместе шагать подлинно веселее.
Ночь вернулась во двор. Ветер осмелел. Он снова вытащил наружу срамную штору, чью лавандовую суть доедал мрак. Гарольд Васильевич ещё больше поднялся настроением. Вызывающе загоготал и безжалостно ткнул на оконную бедолагу. Гости, узрев причину буйного помешательства, пришли в оное. А ветер, точно соображать научен, развлекался с безвольной тканью сильнее прежнего. Толпа подбадривала. Охочее всех сам хозяин. Столько единодушия вселенная не смогла игнорировать. Карниз сбрыкнул с честного слова, на котором держался последние лета, штора прониклась свободой, но вместо того, чтобы пасть ниц к плинтусу, пропитанная издевательствами, вылетела прочь.
Молчание выкатилось во двор, словно живот, получивший от корсета вольную: безапелляционно, внезапно и обескураживающе. Немота поразила каждого, всякую, стих и Гарольд Васильевич. Проводив штору ошалевшими глазами, он выдал, благо рот уже был открыт:
– Видели? Видели? – не унимался Игорь, при этом быстро вышвыривал слова, точно отрывал от предложения куски, пока и это не запретили. – Нет, вы видели?! Как будто душа взмыла в рай!
– Слушай, а он тоже из ваших, – шепнула Ева.
– Из мужчин? – якобы с неимоверным интересом уточнил Дамир.
– Из писателей. Среди писателей же водятся мужчины?
– Ты знаешь, – он потëр щетинистый подбородок, – вообще должны бы быть, но вот сказать, что я прям ручаюсь, не рискну.
– Значит, ты сегодня без шампанского.
– Значит, буду пить тебя.
– Обалдеть! – Гарольд Васильевич продолжал таращиться в небо.
– Реально, душа, – подтвердил очевидец второго эшелона.
– Разве души лиловые? – включилась всякая, что свою с удовольствием обменяла на место рядом с этим каждым.
– Не, белые, – заявил тот.
– Откуда ты знаешь? – возмутилась ещё одна.
– В фильме видел.
– Полагаю, в документальном, – еле слышно вздохнул Дамир.
– Ну у нас других и не снимают, – в такт подтвердила Ева. – Что не кино, то правда жизни.
– Да что ты такое говоришь?! – вскинулась чья-то жена. – В каком ещё фильме тебе души показывали? Мультипликационном?
Нерешительные смешки разбрелись по двору.
– А вдруг души действительно лиловые? – предположила известная любовница. – Как штора?!
– Ну, во-первых, это цвет называется лаванда. Он два года назад был в диком тренде, – начала немолодая дива, что любила громко называть себя self-made woman. – Во-вторых, души нет. Это понятие придумали романтики, типа Первого.
– Благодарю, – Дамир торжественно склонил голову. – Только отчего же вы, Фариза, свою бездуховность моим романтизмом прикрывать изволили?
Смех вновь посетил двор, уже более уверено.
– Прекрасный ответ. Не забудьте вставить его в вашу книгу, – посоветовала self-made.
– Обязательно. В ту, что была два года назад… в диком тренде?!
Гости окончательно развеселились. Стадия от за здравие до за упокой пройдена. Впору начинать сначала.
– Народ, вы меня, конечно, извините, – проснулся Игорь, – но я на вас сэкономил. Второй серии не будет!
– Жадина, – захихикала всякая.
– Не, я не жадный, – заплетался языком хозяин, – я продуманный!
– Да не то слово, – слишком яро закивала Фариза. – Кстати, через неделю всех жду у себя. Обещаю не экономить. И учтите, будет пресса! Так что до их ухода воздержимся от… безудержного веселья. Вас, Первый, это тоже касается!
– Само собой, – Дамир смотрел на неё, чуть щурясь, – я ведь славюсь своим безудержьем.
– Я имела ввиду, что вы тоже обязаны быть. Потому что славитесь. Малоизвестных не приглашаю. Они мне неинтересны.
– А вы им?
– Малоизвестным-то?
– Много… многоизвестным.
– Прохладно, – захныкала всякая.
– Так пойдёмте, – опомнился Игорь. – Айда греться!
Гости задорно потрусили к дому. Кто-то снова хохотнул, обозрев стерпевшее надругательство окно. Жертвы часто смешны. Только это смех защитный. От истеричной радости, что под каток несчастья угодил кто-то другой. Не злорадство, именно радость – он прошёл мимо, он не заметил. София бы сказала, что счастлива.
– Соня! Сонечка!
Обращаясь к жене подобным образом, ещё и прилюдно, Гарольд Васильевич, безусловно, ходил по острию ножа. Но ему прям вот хотелось. Пусть она будет орать. Не сейчас, конечно, когда все свалят. Пусть. А он возьмёт и в ответ её поцелует. Сильно. Сильно целуют? Он поцелует! Он в себе уверен. Какая-то необыкновенная ночь. И штора улетела лавандовой душой.
– Маски сброшены, – пришло ему на ум.
Сейчас он тоже сбросит. Пиджак. Брюки. Всё сбросит. Не мгновенно. Как только все уйдут, он сразу же! Пусть все уйдут.
– Сонька! – развязность скрутила Игоря. – Сончик!
На дерзость прямиком из ванной явилась экономка. Заметив, как гости усердствуют в изничтожении всего, что льётся, задалась целью оказать помощь. Но сдержалась. Преодолевая шторм действительности, она аккуратно зашагала к хозяину. Придерживалась за всё доступное. Господи, натуральная качка. Точно она на теплоходе. Май. Прощай, училище, здравствуй, взрослая жизнь. Ухажёр, судя по горящим глазам, уже заряжен. Юля не менее настроена и трепещет от предвкушения.
– Вообще не такой он и привлекательный был, – подумала о бывшем муже. – Вот я да, красотка ещё та. Стройная, молодая, – заряд прошлого неожиданно угодил в поясницу настоящим. – И ничего я не трепетала! – хмурилась Юлиана. – Дрожала, признаю, но это всё ветер. Господи, какой тогда был ветер! – перекрестилась. – А где штора? – подивилась вслух и страдающей от эпилепсии неваляшкой двинулась на происшествие.
По пути ухватила со стола подсохший кусочек сервелата. Хотелось нечто пожиже да пободрее, так сказать, спину обезболить, но хозяин отчего-то разорался. Сейчас. Сейчас она во всём разберётся!
– Сонюша! Со… Со… Софийка! – голосил покинутый супруг.
– Вы не обращайте внимания, – доверительно посоветовала экономка парочке каждого и всякой. – На самом деле Игорëша очень хороший, – икнула, – когда выпьет.
– А когда трезвый? – веселились гости.
– Когда трезвый он муж Сони. Ой. Софии. Ой. Максимовны.
– Муж – это замечательно, – вроде без намёков провозгласила всякая. – За это надо выпить! – протянула чью-то рюмку Юлиане.
– Да что вы?! – смутилась экономка. – Я же не пью. Не могу. Я вот на работе.
– За это и выпьем! – подхватил каждый. – За то, чтобы мочь!
– И чтоб всё работало! – захохотала всякая.
– Да, – кивнула Юля, – за это грех не выпить, – тремя пальцами коснулась лба и так и опрокинула в себя рюмку.
По раскрасневшемуся лицу Гарольда Васильевича хлестнуло неприятной реальностью, что полотенцем, вымоченным в затхлом ведре. Нет, София его не слышит. И Юлиана к нему никак не дойдёт. Значит, он горько вздохнул, надо брать в свои руки. Всё. Но всё – это много. Сначала себя. Он же мужчина. Мужчина? Мужик! Растерявшей твёрдость походкой Игорëша двинулся к экономке. Та уже успела доложить гостям про свои поясничные неурядицы, за что немедленно получила в рюмку ещё порцию градусов.
– Со здоровьем не шутят, – едва не плакала от смеха новая всякая: вдохновившись бомбическим салютом, несвежая леди рьяно потрошила бытие на развлечения.
А что может быть забавнее, чем спаивать прислугу в присутствии работодателя?! Видит бог, потешнее лишь Новый год на федеральном канале. Ну где же Соня? Без её прятанной во «всё идёт как надо» истерики шоу не считается по-настоящему убийственным.
Точно крысы на манок дудочки, к обществу чудной Юлианы стекались гости. Едва не капали слюной, дëргали коленями, нервно сжимали бокалы – когда придёт Соня? Как посмотрит? Что скажет? Каким образом себя поведёт, пытаясь убедить всех, что данной ситуации не существует? Нет, это правда уморительно. В чертогах воображения так вообще разрыв.
Однако София не шла, Юля тем более забыла, что куда-то собиралась. Зачем? Штору, если бы о ней вспомнить, не спасти. Да и не нравилась она никому, кроме Соньки. Как и сама Сонька. Что штора, что Софа – обе аксессуар, приобретённый для сожалений. Если ты богатый, ты обязан покупать вещи не ненужные, а именно вгоняющие в первый слой депрессии. Это чётко прописано в выдуманном договоре с остальным, обслуживающим тебя миром. Потому что да, смотрите-ка, у нас тоже проблемы. Не чета вашим, но легче от этого ровно никому. А вообще, меряйтесь проблемами с себе подобными, больше шанса на смысл.
– Где Сонька? – гаркнул Игорь, поравнявшись с экономкой и её свитой. – Максимовна. Где?
– Не могу знать, – Юлиана едва не добавила «товарищ генерал», очень уж ей хозяин такового напомнил: красный нос, грубый голос, живот поверх брюк, рубашка почти до середины расстëгнута. Когда уж подобных командиров она видела, накрылось неизвестностью.
– Сам найду! – Гарольд Васильевич ещё не забыл о недавнем инсайте: он мужик! А мужик всё сам. Может. Не всегда, конечно, хочет, но всегда, сука, может.
Игорь подарил подзатыльник невидимому препятствию и ринулся вперёд на манер подбитого кукурузника. При этом не забывал кликать супругу, точно без её имени его сердце тут же остановится. Гости потеряли интерес к экономке, чем очень её оскорбили, а у пьяных обиженное самолюбие эрегирует быстро. Глядя в богатые спины, что спешили за хозяином дома, Юлиана бормотала проклятия одно проворнее другого, сразу же крестилась, дабы не забыть. Рьяно пихала в рот сухие оливки, но тот всё равно плевался недостойными пожеланиями.
Ах, если бы Сонечка только знала, как сейчас востребована. Нет, это не обычное сквозьзубное «я счастлива». На сей раз ситуация претендовала на лихие визги со сжатыми кулачками и лютые кружения вокруг собственной оси. Допустимо подпрыгивать, аплодируя тому, что до общества наконец-то дошло, кто здесь достоин. Привычный мезальянс радости давно ожидаемого приобретения и страха всё сразу же потерять.
Стая неровно миновала зал. Отчаянный вожак продолжал звать Соню всеми контактными с его мозгом вариациями. Гостевые туалет и ванная, та самая, что пленила шкафчиком бутылку коньяка, теперь пустую, обнаружили никого. Игорь пал в муки выбора: в её комнату или на кухню? Нет, если он кого-то, в том числе себя, вопрëт на святую территорию опочивальни без спроса, для него, пусть и прилично выпившего, мир непременно перевернется с ног на голову, дабы яснее был виден ад. Остаётся кухня. Что делать, если и там супруга его не ждёт, Гарольд Васильевич не знал, но, как и подобает лидеру, этим фактом решил не смущаться. Готовая ко всем тяжким толпа хлынула следом.
– Сонюша! Соньчик! Соньчик-пончик!
Тут Игорь натурально взмолился, чтобы там, куда он кричит, супруги не оказалось. За насильственное соитие её имени со сдобой в ранее помянутом аду наверняка присутствует отдельный костëр, и никакой статус и блат не помогут. Мол, я такой-то от такого-то, можно мне туда, где черти менее страшные?
– Нет!
– А дайте котёл хотя бы не из прошлогодней коллекции!
– Что? Нет!
Гарольд Васильевич свернулся плечами. Словно даже уменьшился в росте. Представил, как отреагирует жена на его вольности. Она ведь не удивится. Отнюдь. Не тот термин. Она охренеет. Реально. Вот то слово. Есть шанс вернуться назад? Пусть задорого. Он заплатит. Однако поздно. Всё уже случилось, и, к большому горю, манипулировать течением времени недоступно даже богатым.
София Максимовна нашлась. Она зло смотрела перед собой. Нижняя губа рассорилась с верхней, оттопырилась, с уголка пустила слюну. Игорю сильно захотелось подойти вплотную и рукавом промокнуть казус, но он не посмел. Смотрел на неё, не чая оторваться. Её голова склонилась к правому плечу, ладони грозили потолку. Вот сейчас она приберёт их в кулак и шоу начнётся. Бомбическое. Но ведь оно уже прошло?! Убийственное. Конец.
Её подбородок дёрнулся. Игорь вздрогнул. Может, ему показалось? Но он точно вздрогнул. Все бессовестно молчали. До тошноты. Почему они ничего не говорят? Предатели. Нелюди. Твари!
Соньчик-пончик сидела на полу, прислонившись к дверце шкафчика. Над её головой кокетливо завис не совсем закрытый ящик. Не дай боже она подскочит, ведь обязательно стукнет его макушкой. А потом ещё врежет с ноги, чтобы знал своё место. В этом доме благодаря Сонечке все знали свои места.
Тишина не отступала. София Максимовна не возражала. Её слегка раззявленный рот не проронил ни слова. Но Соне можно. За неё говорил её взгляд. И эта слюна… Взъерошенный муж, орущий направо и налево всякие глупости, слабо трезвые гости, сильно пьяная экономка, сломанный карниз, в общем, абсолютный всепоглощающий хаос. Чем не повод расслабиться и пустить слюну? Разве не это советуют Сонины умные журналы? Относительно слюны Игорь не был уверен, но про расслабиться София частенько воображала. Воображала и не делала. Да ей и не пойдёт. Игорь прям сейчас видит, как ей не идёт.
Ещё этот дурацкий шарфик. Зачем она его нацепила? Цвет вообще не её. Супруг прищурился, склонил голову на бок, точно отражал вторую половину, что молча сидела напротив.
– Соня… Сонечка…
Кто-то вскрикнул. Кого-то вырвало. Боже ты мой, как не вовремя. Неужели не ясно, что он разговаривает с женой?! Да, она не отвечает. Да, пустила слюну, но её тоже можно понять. Она женщина. Женщины умеют обижаться. Игорь сел на корточки, едва не завалился на Софию и тут только заметил. Не шарфик. Конечно, не шарфик! Сонечка не любит шейные украшения, говорит, они её душат. Стала бы она вдруг надевать шарф?! Разумеется, не стала бы. Это и не шарф. Гарольд Васильевич выпятил губу в знак глубокой задумчивости.
Опять заверещали. Снова вытошнились. Ну что они все?! С ума посходили?! Зачем все разом?! Игорь отмахнулся от назойливого фона. Взгляд застрял на её шее, точно его приклеили скотчем. Обычным таким скотчем. Тем, что к богатым и бедным всегда одинаково не расположен. Игорёша с Сонечкой так обычно коробки упаковывают: долго ковыряют ленту ногтем, чтобы эта липкая зараза наконец отдала кусок. Потом тянут к себе с узнаваемым треском, прислоняют оттянутое к картону, разглаживают неизгладимое, финал – посылка Сонечкиной родне готова. Она ещё называет их бедными родственниками, потому и содержимое никогда не отличается особым достатком. Говорит, если сами не заработали, значит, им не нужно.
– А зачем же тогда мы это им отправляем? – удивляется Игорь.
– Потому что это, в первую очередь, не нужно нам.
Он покачал головой. Не может быть. Ну правда. Опустился на колени, на них же подполз к жене. Во что-то вляпался. Липкое. Как тот памятный скотч, что после трения отдаётся с ожидаемым звуком. Она его убьёт. За эти брюки. За то, что грязно. Хотя не он разлил, но попадёт ему. Ещё гости… окончательно спятили.
– Да не трогайте вы меня! – Игорь саданул особо назойливого.
Жену пусть свою хватает, а он будет смотреть на свою. И на нешарфик.
– Соня. Сонечка. А что это? – Игорь коснулся шейного платка.
Тут же получил по руке со словами «нельзя, ты чё, охренел?!», но моментально дал сдачи. Чего этот каждый себе позволяет?! Кто это вообще? Да не волнует!
– Сонечка… Это же не шарф, да? – Игорь пропустил ткань между пальцев. – Не шарф, – лично подтвердил, затем округлил глаза и глядя на Софию выпалил, – штора! Соня, зачем ты порвала штору? Соня, говори! – от тряс её за плечи, а она молчала.
Всё так же молчала. Он кричал, матерился, выл, а она недовольно смотрела мимо него. София Максимовна смерть и ту нашла весьма неудобной и откровенно раздражающей.
Игоря оттащили. Сопротивлялся. Пинался. Даже плеваться удумал. Скрутили, руки связали у спины тремя галстуками «Селёдка», в рот запихнули грушу «Этюд Киевский». Бросили в кресло, приставили двух караульных из второго эшелона. Ранги повыше принялись шушукаться.
– Какую полицию?! Очнись! – гаркнул на истерящую всякую. – Кому надо позвоню.
Минут через десять, если верить бриллиантовым часам, Кто Надо прибыл. Недовольный, но по форме. Возможно, это взаимосвязано. Ибо даже дорогим друзьям ночью хочется отдыхать. Вопреки тому, что их дружба очень высоко ценится.
Обменялись рукопожатиями. Вернулись на кухню. София не думала никуда уходить. Больше не думала. На шее болтался облапанный мужем кусок лавандовой шторы. Ноги неестественно разведены, будто ранее Сонечка демонстрировала, что шпагат – это не про неё. Между коленей размазанные тем же Гарольдом Васильевичем пятна крови. Грудь в алых брошах, что безуспешно скрывали память о колотых ласках ножа. Он, кстати, покоился тут же – на правой ладони. Ладони, которой более не достанется улыбок ногтей, позволяющих сознанию твёрдо уяснить, что Сонечка счастлива.
– Иронично, – выдохнул Кто Надо. – Понятно, что это свои. Орудие убийства вложили жертве, типа она сама себя порешила. Хотя любому идиоту очевидно, что суицид здесь не прокатит. При всём моём желании и всех твоих возможностях, – добавил, протяжно выдохнул.
– Какие свои?! – обеспокоился бизнесмен. – Муж? Прислуга?
– Ты про список подозреваемых? Муж. Прислуга. Гость номер один. Гость номер два. Сколько вас?
– Да ты гонишь?!
– Я? Нет. Я тебе рассказываю, как дело обстоит. Кстати, никто не уехал?
– Блин… – волосатые пальцы обхватили седые виски. – Чего? Не знаю. Что теперь делать? У меня контракт с иностранцами. Мне сейчас вообще в прессу нельзя с такими историями.
– А когда-то можно было?
– Ты знаешь, – руки обхватили погоны, – любые…
– Ну…
– … ресурсы. Всё, всё, что угодно, только замни. Прошу тебя!
– Значит, в твоей непричастности могу быть уверен.
– И после даже отблагодарен. Мне Сонька ничем не мешала. Муж её тем более. По бизнесу не пересекались. Дай Бог, не пересечёмся.
– Чего так? Мутный?
– Мямля. Ни о чём. Папин сынок, мамино сокровище. Короче, я тут даже не с женой, понимаешь?
– Догадываюсь, – Кто Надо с интересом оглядел всякую. – А мямля-муж не станет настаивать на официальном расследовании?
– Да даже, если и станет, поверь, тут такие люди… его быстро переориентируют.
– Хорошо. Замять не замну, это тебе не при царе жить. Дело возьму под свой контроль, но, чтобы самому лицом не светить, поставлю помощника. Парень надёжный.
– Почему не сам?
– Очень уж я скромный, тщеславие не терплю.
– Считаешь, возникнут проблемы?
– Ну ты знаешь, убита жена небедного человека в собственном доме при большом количестве свидетелей того же небедного формата… Дай-ка подумать… Да, определённо проблемы возникнут.
– Я доплачу. В смысле…
– Доресурсишь…
– Сколько надо! Гарантирую. Мы же друзья!
Дорогие друзья пожали на прощание руки. Дорогой Кто Надо направился во двор, чтобы остаться наедине с телефоном. Тот, кто такой дружбой дорожил, ещё раз глянул на Софию, чертыхнулся, ушёл в гостиную ради немедленно выпить.
Сонечка не проронила ни звука. Если бы Игорь сидел здесь, он, безусловно, увидел бы, как Соня двигает подбородком. Но Игоря выбросили в кресло, а Соня подбородком не двигала, скорее подбородок двигал ею. Игорь бы решил, что жена с ним согласна. В чём-то. Не поверил бы, но увидел. Но Соня с Игорем никогда не соглашалась и даже сейчас бы обязательно наругала его за то, что позволил ей в таком виде предстать перед гостями.
– Ещё и мужика в форме запустил! Кто это вообще? Он хоть со связями?
Кто Надо, пользуясь сомнительными и несомненными связями, договорился об особом статусе дела. Под стать участникам: люди здесь непростые, все сплошь с особенностями. Через полчаса, практически к рассвету, двор гостеприимного дома украсила подбитая на левое око иномарка. Из её салона молодой человек сначала достал себя, потом, чуть поразмыслив, сумку и бейсболку. Вторая без промедления шмякнулась на голову, первая неспешно полезла через плечо, старательно пытаясь не задеть вторую. Машина крякнула, оповещая владельца о включённой защите. Наверняка остальные авто искреннее заржали: украсть сие? Здесь? Разве что какой извращенец сподобится и то во имя визита в полицию. Мало ли, никогда не был и надолго не планирует. Так, чисто тамошних собственным деянием повеселить.
С иномаркой в привычном понимании четырёхколëсного питомца связывала только иностранная регистрация бренда, которому, думается, на данный момент и самому совестно за существование вот этого вот. Блин не первый, потому даже не комом – кучей.
Водитель погладил кучу по лобовому стеклу, но трещина, что однажды легла по всей диагонали, не исчезла. Видимо, дело не в недостатке нежностей.
– Корней! – Кто Надо махнул рукой.
Молодой человек поправил сумку, будто та собиралась спадать, и нехотя пошёл на сближение. По телефону суть дела ему не понравилась с припиской «очень», и теперь от личного общения каких-либо приятных сюрпризов он не ждал. Навряд ли сейчас выяснится, что всё ранее сказанное всего лишь шутка, и не можно, а нужно без промедления расслабиться, в общем, встречай, Корнеюшка, девочек и виски. Кого выпускать сначала?
Да кого угодно. Молодой человек равнодушен к безудержному потреблению что тел, что алкоголя. Однако его голове не чужда мысль о создании семьи, и против наличия спутницы жизни он ничего не имеет. Да только предпочитает не девочек, а девушку. Ибо девочки либо годиками не вышли, либо, достигнув возраста согласия, бегут под венец к папикам. Что касается алкоголя, то его Корней находил скучным. Так и говорил: я с вами пить не буду, скучно.
И ведь, действительно, не пил, вопреки тостам, мольбам и статусам разливающих. Характер. Внебрачный сын, сызмальства привык сам и по-своему. Потому как о проигнорировавшем брак папане знали все, лишний раз не настаивали, зато частенько просили передать привет.
– Товарищ…
– Ну что ты, Корней, сегодня мы неофициально.
– Праздник какой?
– Именно. Твоё первое дело. Отвечаешь за всё лично. Меня беспокоить можешь, но, надеюсь, не хочешь. Обращаться разрешаю без «товарищей». Вплоть до финала расследования.
– Будет у него финал-то? У расследования этого?
– Конечно. Какой ты сам напишешь, такой и будет.
– Напишешь?
– Отобразишь на бумаге. Привыкай, ты на это время не опер, а сценарист.
– А вы?
– А я редактор, монтажёр и по совместительству продюсер. Ну и ещё кто там должен зарплату получать, чтобы плохое кино назвали отечественной сенсацией?! В общем, вокруг тебя не просто терпилы, а богема. Понимаешь? Так что подстраивайся.
– И бизнесмены тоже богема?
– Эти – конечно! – усмехнулся Кто Надо. – В мире от стабильности одно слово осталось. Уже скоро забудут, в чём его суть, а они всё по пустым вечеринкам ходят. Не партнёра расположить в удобную позу, чтоб через нужный срок контракт родился, а тупо время провести. Себя показать. Девку свою, но по факту опять же себя: смотрите, какую я выбрал! Хороший у меня вкус? Сам подумай, каким образом прагматик, а бизнесмен обязан быть прагматиком, допустит, чтоб в его присутствии убийство совершилось? Ведь на месте жертвы мог оказаться он.
– Не знаю, – протянул Корней.
– Конкретнее, – вздохнул Кто Надо.
– Не знаю, с какого края думать начинать.
– Это полбеды. Вот если бы ты не знал, как начать думать – у меня нарисовался бы повод для беспокойства. А так рисуешь ты. Как договорились. Я подкорректирую. Если понадобится.
Кто Надо направился к своей иномарке, что морщила бампер, осознавая соседство с авто Корнея. Которое, кстати, больше всё-таки машинка. Её ещё мальчики в детстве хотят. Простые мальчики. Хотят, чтобы просто была. Хотя бы такая.
– Подождите! – владелец машинки очнулся от минорных измышлений. – Вы же меня не представили… богеме.
