Текст книги "На грани (ЛП)"

Автор книги: Mindell

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Ей не хватает возможности быть Ледибаг. Ей не хватает Тикки.

И Черного Кота…

Черный Кот – это больная тема.

Теперь, когда Маринетт снова позволяет себе думать о напарнике, она злится на него за уход. За то, что бросил ее, даже не потрудившись попрощаться. Она так и не поняла этого абсурдного поступка Черного Кота, и чувство, что ее предали, тем острее, что она всегда абсолютно верила в связь между ними. В течение дней, недель она колеблется между яростью и горем, проклиная напарника и одновременно горько сожалея о его отсутствии.

Если бы Черный Кот был рядом, Маринетт убеждена, ей было бы далеко не так тяжело пережить потерю своих сил. Это абсолютная уверенность. Они с Черным Котом вместе противостояли бы этому испытанию и блестяще вышли бы из него – как всегда.

Нет.

Как было всегда.

Раньше.

Со временем гнев смягчается, а потом исчезает. Маринетт снова становится меланхоличной. Изо дня в день она вспоминает все моменты, которые они с Черным Котом прошли вместе. О том, как она могла, не задавая вопросов, вверить свою жизнь в его руки, как он был ей ближе, чем кто-либо, а ведь она даже не знала его настоящего имени. Она вспоминает об их разговорах, об их шутках, об их необыкновенном взаимопонимании. Иногда она даже ловит себя на каламбурах и грустно улыбается, представляя, какое лицо было бы у ее напарника, если бы он ее услышал.

Обычно сердце Маринетт кровоточит при воспоминании об Адриане. Теперь она не может увидеть светловолосого парня, чтобы не подумать о Черном Коте.

Она скучает по нему. Она так по нему скучает, что ей кажется, будто ее сердце взорвется. Никогда бы она не подумала, что возможно физически ощущать чье-то отсутствие. Она ищет его голос в гудении парижской толпы, рассеянно проводит пальцами по тыльной стороне ладони, пытаясь вернуть ощущение его губ, оставлявших там легкие поцелуи.

Она любит его.

Ей понадобилось всё это время, чтобы понять, что она его любит.

Она любит взрывы его смеха, его нахальный вид, его притворное хвастовство и лукавый свет, сияющий в глубине глаз, когда его что-то забавляет. Она любит то, как он всегда уважал границы, которые она установила для него – порой вопреки тому, что чувствовал сам, – его храбрость и самоотверженность. Сейчас она скучает даже по его абсурдным каламбурам и театральным манерам – больше всего на свете.

Она любит Черного Кота, и его отсутствие убивает ее.

Через месяц Маринетт доходит до нервного срыва.

Она не может дальше так жить, это невозможно. С этим ощущением пустоты, которое понемногу пожирает ее. Она хочет снова быть Ледибаг. Прыгать по крышам Парижа, снова найти Черного Кота.

Чувствовать себя живой.

Вместо того, чтобы идти на занятия, она запрыгивает в первый же автобус, который может отвезти ее к Мастеру Фу. Ей давно следовало это сделать. Великий Хранитель бережно заботится о ее камне чудес, и Маринетт рассчитывает на свое умение убеждать, чтобы вернуть его. Она уже не тот испуганный подросток, какой была, когда получила драгоценное волшебное украшение, но полная решимости молодая женщина. С ней сережки Божьей Коровки будут в такой же безопасности, как и с ним, она уверена в этом. Она снова обретет Тикки.

Если ей повезет, Мастер Фу, возможно, согласится доверить ей и тайну личности Черного Кота.

И тогда она снова обретет и его тоже.

По мере того, как автобус приближается к месту назначения, сердце Маринетт сходит с ума, точно перепуганная птица в клетке. Скоро, словно поет оно, выражая все надежды Маринетт. Скоро она снова обретет свои силы, свою квами и своего напарника. Это необходимо.

И тем ужаснее разочарование Маринетт несколько минут спустя.

Мастер Фу исчез.

Уехал, не оставив адреса.

Маринетт хочется рухнуть на землю и завыть от отчаяния. Но сейчас не время. Воодушевленная страстью, граничащей с отчаянием, она бросается на поиски Великого Хранителя. День за днем она проводит расследование. Расспрашивает соседей, стучит в двери управлений и служб переезда. В отчаянии проводит одну за другой бессонные ночи в поисках малейших крупиц информации в интернете.

Но напрасно.

Не однажды она едва не начинает рыдать от бешенства. Едва не разбивает клавиатуру и монитор компьютера, чтобы выплеснуть свое разочарование. Как в двадцать первом веке возможно исчезнуть, не оставив ни одного следа?

Но Мастер Фу очевидно знает ответ.

Понемногу Маринетт смиряется. Для нее настало время отступить.

Больше никакого Великого Хранителя, больше никакого Черного Кота.

Больше никакой надежды.

Проходят дни и недели.

Маринетт открывает в себе новые актерские таланты. Будучи Ледибаг, она привыкла лгать, придумывая предлоги для своих отлучек. Теперь она превзошла всех в искусстве убеждать окружающих, будто у нее всё хорошо, в то время как всё внутри нее разбивается. Некоторое время спустя ей уже даже не надо задумываться. Надо просто смеяться, улыбаться, проживать безвкусную жизнь, в которой от нее оторвали часть ее.

Маринетт не чувствует себя самой собой. Она больше не является самой собой.

Однажды она случайно обнаруживает тарзанку – подарок от одноклассников на день рождения.

И это становится открытием.

На короткую восхитительную секунду она вновь обретает такие знакомые ощущения скорости и падения, волнение момента заставляет ее забыть о пустоте, подтачивающей ее существование.

С этого момента всё становится по-другому. Маринетт устремляется в сумасшедший бег вперед, гонясь за адреналином, как за наркотиком, и очертя голову кидаясь во все проекты, проходящие рядом с ней.

Что угодно, лишь бы заполнить жуткое небытие, которое грозит лишить ее рассудка.

Повинуясь порыву, Маринетт сдает на права и покупает мотоцикл ради удовольствия на полной скорости бороздить дороги Франции. Она записывается на курсы по парашютизму, занимается альпинизмом, пробует все восхождения, какие встречает, путешествуя далеко от Парижа. Она открывает у себя больную необходимость сильных ощущений, душевного волнения.

Часть ее умерла в дни, последовавшие за поражением Бражника.

Теперь она снова хочет чувствовать себя живой.

Наступает конец учебного года, а с ним возможность продолжить обучение в Лондоне.

Маринетт не колеблется ни секунды. В Париже она задыхается. Умирает на медленном огне. Ее преследуют призраки прошлого, топят ее в мрачных мыслях. Она больше не в состоянии думать о Черном Коте, у нее больше нет сил мечтать о Ледибаг.

Англия кажется ей глотком свежего воздуха, непредвиденной возможностью зализать раны подальше от этого города, где всё напоминает о том, кем она была раньше и кем больше не является.

– Значит, уезжаешь? Вот так, по первому порыву? – пораженно бросает ей Алья.

– Это не порыв, – возражает Маринетт со смехом, который ей самой кажется отчаянно фальшивым. – Лондон, ты отдаешь себе отчет? Это будет шикарно! Уверяю тебя, Алья, – заявляет она под сомневающимся взглядом подруги. – Я правда этого хочу.

Мне правда это нужно.

Лондон ослепителен.

Английская столица известна во всем мире тем, что оказывает значительное влияние на мир моды, и Маринетт переполнена восторгом. Город кишит музеями, известными дизайнерами и магазинами, набитыми невообразимыми чудесами.

Словно в некоем трансе Маринетт бросает адреналин экстремальных видов спорта, чтобы с бешеной страстью погрузиться во вселенную дизайна. Каждый день она встречается с необычными людьми, благодаря которым немного больше узнает об этой вселенной, которая очаровывает ее, и они помогают ей еще немного расширить свои границы.

Страницы ее блокнота с набросками быстро заполняются новыми проектами, а маленькая лондонская однокомнатная квартира становится похожей на крошечную швейную мастерскую. Ее и без того богатое воображение вспыхивает, воспламеняется, почти не давая передышки своей хозяйке.

Не то чтобы ее это беспокоило – напротив.

Маринетт этого даже не осознает, но она теряется в лондонской жизни. Просто теряется.

Она постоянно бежит, бежит и снова бежит, будто умрет, если остановится.

Она больше не думает, забивает себе голову работой, чтобы не мечтать о Париже. Это стало почти наваждением. Всегда, всегда, всегда быть в движении, всегда возбуждать свое вдохновение. Маринетт живет в безумном ритме. Она гуляет, рисует, ходит на занятия, шьет, поглощает литры и литры кофе и начинает заново – снова и снова. Иногда она вскакивает на свой мотоцикл и проезжает сотни километров, чтобы посмотреть на море, яростно строчит в блокноте, а потом возвращается к себе и снова погружается в сумасшедшую жизнь.

Никогда она не была настолько креативной, и ее мозг того и гляди взорвется.

Но ей наплевать.

По ночам бессонница стала ее новой спутницей. Маринетт терпеть не может мгновения, когда одна в кровати ждет, чтобы усталость, наконец, соизволила ее поглотить. В течение этих редких моментов тишины и покоя воспоминания о прежней жизни неумолимо возвращаются мучить ее.

И она сжигает часы сна. Занимает, как может, свое постоянно кипящее сознание.

Ей необходимо всегда быть в движении.

Всегда бежать.

Проходят недели, месяцы, а Маринетт по-прежнему бежит. У нее теперь круги под глазами, которые косметика почти не скрывает, а щеки утратили округлость. Маринетт чувствует, что она на грани, но неважно. Остановиться, даже на минуту, на секунду значит начать размышлять.

Снова думать о Париже, о Черном Коте, обо всем, что она потеряла.

А это слишком тяжело.

И Маринетт тонет в лондонской жизни и бежит.

Снова и снова.

Возвращение в Париж следующим летом становится для нее электрошоком.

Обезумевшее «Маринетт», которое вырывается у ее матери при виде нее, болезненно звучит в ушах, а обеспокоенное выражение отца потрясает так сильно, как если бы он дал ей пощечину. Позже, когда Маринетт проходит мимо зеркала в своей детской комнате, собственное отражение окончательно заставляет ее осознать то, что до сих пор она отказывалась видеть.

Она похудела, это очевидно. У нее лихорадочный взгляд, она слишком бледна, а от чрезмерных бессонниц слегка дрожат пальцы.

Несколько часов и долгий разговор с родителями спустя вынесен безапелляционный вердикт. Том и Сабина не узнают свою дочь. Хуже того, они боятся за нее. От их осязаемой тревоги у Маринетт сжимается сердце, и она, наконец, понимает, что ей нужна помощь.

Она должна вернуться в Англию: лишь на короткое время заехать туда с родителями, чтобы забрать вещи. А потом она заново устраивается в Париже.

От лондонских блужданий Маринетт остается на память серьезное пристрастие к кофеину и татуировка в виде черного кота внизу спины.

Чернильный кот на ее коже – чудо изящества, пламенная дань тому, кто не дает покоя ее сердцу и кто, по ее мнению, лучше всего символизирует прошлую геройскую жизнь. Она никогда не жалела о татуировке, которую во внезапном порыве сделала однажды вечером, но у нее с ней отношения любви-ненависти.

Иногда, во время одного из чудесных мгновений, когда Маринетт забывает, что является лишь половиной себя, она замечает кота краем глаза. И тогда воспоминания врезаются в нее, будто удар кулаком в живот, оставляя ее задыхающуюся и оглушенную горем.

В другие мгновения Маринетт, наоборот, ищет его. Охваченная порывом ностальгии, она садится перед зеркалом, приподнимает футболку и влюбленно обводит татуировку кончиками пальцев, восстанавливая в памяти прошлое.

Проходят недели, и возвращение к нормальной жизни дается тяжело.

В Париже время течет медленно. Отчаянно медленно.

Маринетт думала, что обрела в Лондоне лазейку, и тем более тяжело возвращение к реальности. Окруженная Альей и родителями, которые обращаются с ней, точно она хрупкая вещица из стекла, Маринетт медленно заново встает на ноги. Она заставляет себя спать, пытается понемногу взять контроль над своими бешеными мыслями и заменить пристрастие к кофе полезными глотками воды или фруктового сока. Понемногу набирает потерянные килограммы и возвращает режим сна – конечно, по-прежнему немного беспорядочный, но тем не менее гораздо менее саморазрушительный, чем тот, что она установила для себя в Англии.

Спустя несколько месяцев Маринетт возобновляет учебу.

Она по-прежнему живет у родителей, которые решительно воспротивились ее переезду на собственную квартиру. Они слишком боятся, что она снова погрузится в прежние причуды, и безопасности ради предпочитают, чтобы она оставалась у них.

Маринетт не смущает этот избыток предосторожностей – напротив.

Она слишком много времени провела, думая, будто может справиться с ситуацией сама, потерпев полную неудачу, чтобы не признать, что в данный момент она очень даже может упасть снова. Возможно, позже она и уедет. Но не сейчас. Ее мучительное восстановление еще слишком свежо, чтобы она рисковала свести все усилия на нет.

Возобновление учебы проходит куда лучше, чем надеялась Маринетт. Вопреки границам, которые она отныне для себя установила, ее страсть и воображение остались нетронутыми, и она блестящая студентка. Родители внимательно наблюдают за ней, следя, чтобы их единственная дочь не утонула в работе, как прежде.

Алья в свою очередь всегда рядом с лучшей подругой, всегда готовая ответить на телефонный звонок или, если необходимо, увести ее подышать воздухом.

Маринетт лучше, но ей предстоит пройти еще долгий путь.

Как только она оказывается предоставленной самой себе на слишком долгое время, ее мысли неизменно улетают к Черному Коту.

Она любит его.

Она его потеряла, но даже всё это время спустя, она по-прежнему его любит.

Маринетт пытается собрать осколки своего разбитого сердца и починить его, будто склеивая скотчем, забинтовывая, связывая веревкой. Что угодно, лишь бы создать иллюзию, что всё в порядке, в то время как всё грозит рухнуть. Но достаточно любой ерунды: светловолосого парня или фотографии Черного Кота, – чтобы трещины появились заново. И тогда сердце опять разваливается, и она должна начинать всё заново.

Однажды, в один из моментов, когда отсутствие Черного Кота давит так, что кажется, будто она больше не в состоянии дышать, Маринетт признается во всем Алье.

Она рассказывает о Ледибаг, о Черном Коте, о пустоте, которая уже слишком долго разъедает ее существование.

Она плачет так, как никогда не плакала, даже после отъезда Адриана или ухода Тикки.

К ее великому облегчению, Алья, хотя и явно потрясена, показывает себя необычайно понимающей. Она нисколько не сердится, или если даже сердится, отлично это скрывает, чтобы не огорчить подругу еще больше. Более того, Алья утешает ее, поддерживает, помогает подобрать слова, чтобы описать эмоциональные испытания, которые она слишком давно переживает.

В тот день Маринетт остается спать у Альи.

Они говорят часами, еще и еще. Никогда они столько не разговаривали – за все годы их дружбы. Они обсуждают, анализируют, формулируют бесчисленные гипотезы. И каждый раз, когда Алья чувствует, что Маринетт готова расплакаться, она спешит обнять подругу, обещая, что всегда будет рядом.

Несколько дней спустя Маринетт заходит в Ледиблог с аккаунта, который Алья создала специально для нее. Она оставляет там отчаянное послание для Черного Кота, бросая призыв в интернет, как бросают в море бутылку.

Она прекрасно отдает себе отчет, что вероятность получить ответ от напарника весьма невелика – особенно столько лет спустя. Но если у нее есть шанс, самый ничтожный шанс вновь обрести его, игра стоит свеч.

Всего пять минут спустя Маринетт получает десятки ответов. Журналисты, фанаты, любопытные, ложные Черные Коты. В последующие дни весь Париж говорит только о Ледиблоге и о сообщении, которое она там разместила. После нескольких лет молчания Ледибаг подала признаки жизни, и столица бурлит.

Но Маринетт перед экраном компьютера далеко не счастлива.

Бесполезные ответы и самозванцы следуют друг за другом, и она постепенно теряет всякую надежду когда-нибудь снова обрести Черного Кота.

– Бесполезно, Алья, – вздыхает она со слезами на глазах, и подруга, утешая, обнимает ее за плечи. – Он не ответит.

Проходят времена года, и ответы на отчаянное послание Маринетт становятся реже, а потом совсем прекращаются. С помощью Альи она пытается перевернуть страницу и исцелить очередную боль в сердце.

Подруги гуляют, иногда встречаются с некоторыми из бывших одноклассников. Чаще всего их маленькая группа состоит из них самих, Нино и – самое любопытное – из Хлои.

Движимая искренним беспокойством об Адриане, Хлоя сблизилась с Нино за месяцы, прошедшие после отъезда их общего друга. Они постоянно обменивались теми крохами информации об Адриане, которые им удавалось собрать, и понемногу их отношения перешли в искреннюю и неожиданную дружбу.

Поначалу Маринетт было сложно привыкнуть к неуместному присутствию среди друзей бывшей соперницы.

Потом она понемногу научилась открывать грани Хлои, которые прежде были ей незнакомы. Она потихоньку осознает, что под поверхностным видом Хлоя скрывает бешеную привязанность к тем немногим, кто прикладывает усилия, чтобы терпеть ее. Хлоя явно дорожит Адрианом, и ее искреннее беспокойство трогает Маринетт.

Явно понимая, что ее новые друзья тоже озабочены судьбой Адриана, Хлоя без колебаний делится с маленькой группой крохами информации, которые ей удалось добыть. Она прилагает усилия, чтобы смягчить язвительные слова, и Маринетт со своей стороны пытается забыть легендарную враждебность, которую внушает ей соперница. Нино и Алья бдительно следят за ними, чтобы разрядить малейший возможный конфликт, и постепенно новый квартет обретает равновесие.

В итоге Маринетт, Нино, Алья и Хлоя образуют крепкую дружескую группу. Редко проходит две недели, чтобы они не собирались куда-нибудь вместе, и квартиры Альи и Хлои быстро становятся любимым местом сбора, когда они хотят провести спокойный вечер.

Маринетт продолжает медленно перевязывать свои раны, пытаться забыть Черного Кота, Ледибаг и всю прошлую жизнь.

А потом однажды ее спокойное существование прерывает истеричный телефонный звонок от Альи.

– Маринетт, я только что узнала невероятную новость! – взбудоражено восклицает она. – Адриан вернулся в Париж!

========== Глава 3 ==========

Стоя рядом с окном в своем гостиничном номере, Адриан позволяет взгляду скользить по спящему городу, расстилающемуся у его ног. Его глаза задерживаются на фарах проезжающих вдали машин, на темных облаках, которые он угадывает в ночном небе, на массивных очертаниях окрестных зданий.

Адриан машинально проводит пальцами по своей светлой шевелюре и вздыхает.

Два дня.

Он всего два дня в Париже после трех лет отсутствия.

Ему еще сложно найти равновесие, его раздирает между противоположными ощущениями: будто он уехал лишь вчера и будто его целую вечность не было в столице. Кажется, здесь ничего не изменилось. Здания, еда, улицы, которые он так хорошо знает, что мог бы нарисовать их по памяти… Всё осталось почти идентичным его воспоминаниям. Со своего места Адриан может даже различить вытянутый силуэт Эйфелевой башни, напоминающий, что он действительно вернулся домой.

Однако Адриан чувствует себя странно оторванным от реальности, будто он теперь иностранец в городе, в котором рос. Конечно, со временем это мучительное ощущение исчезнет. Но пока Адриан находится во власти периода неопределенности, который он охотно миновал бы.

В принципе могло быть гораздо хуже.

Адриан страшился этого мгновения с того времени, как принял решение вернуться в родной город. Вернуться в Париж – будто прыгнуть в пустоту с закрытыми глазами. Будто погрузиться в глубокую черную воду, не зная выплывешь или окончательно потонешь. Он боялся взорваться яростью, болью, снова погрузиться на дно океана отчаяния, который заставил его сбежать на противоположный берег Атлантического океана.

Он опасался сильных чувств.

Вместо этого он испытывает лишь меланхолию – слащавую, всепроникающую, которая оборачивается вокруг него, точно завитки тумана, и мягко отрезает от остального мира.

Где-то в номере звонит телефон.

Возможно, Нино или Хлоя, или оба сразу.

Двое его друзей не перестают навещать Адриана с тех пор, как он ступил на землю Франции. Примерно раз в час они звонят ему, отправляют сообщение, пытаются узнать, всё ли у него в порядке. В другую эпоху Адриан, возможно, был бы позабавлен таким избытком внимания, но сейчас вынужден признать, что за последние годы дал друзьям немало поводов для беспокойства.

Адриан испускает еще один вздох, его взгляд гаснет по мере того, как возвращаются воспоминания о том мгновении, когда рухнула его жизнь. Тот роковой день выгравирован в его памяти раскаленным клеймом.

Он помнит всё.

Малейшие секунды, ничтожнейшие детали.

Абсолютно всё.

Словно в кошмарном сне он снова видит, как Бражник тяжело падает на землю после того, как герои нанесли ему последний удар. Он отчетливо помнит облегчение, радость и гордость, немедленно охватившее его при мысли, что они с Ледибаг, наконец, сумели завершить свою миссию.

И этот момент. Момент, когда всё изменилось.

Он видит сцену так же хорошо, как если бы события снова разворачивались перед его глазами.

Ледибаг приближается к Бражнику. Протягивает к нему дрожащую руку и срывает его камень чудес. А потом костюм врага Парижа исчезает в облаке пурпурных искр, открывая до ужаса знакомые черты Габриэля Агреста.

Его собственного отца.

Когда Адриан узнал личность Бражника, он испытал потрясение небывалой силы. Разрушительное.

С пугающей точностью он помнит ужас и непонимание, тут же завладевшие им. Впечатление, будто его сердце разрывается, то кошмарное ощущение, будто он задыхается, будто он бросился в океан ледяной воды. И как в том случае, если бы он тонул, его первой инстинктивной реакцией было бороться. Чтобы выплыть. Чтобы выжить.

Оставаться здесь, созерцая бесчувственное лицо отца, было всё равно что продолжать медленно погружаться на дно кошмара, в который он рухнул с невыразимой внезапностью.

И Адриан сбежал.

Вначале с места сражения.

Потом из Парижа и из Франции.

Решение было принято за два дня.

После последнего сражения Адриан провел бесконечные часы, запершись в одиночестве в своей комнате, наблюдая, как его жизнь непоправимо разлетается на кусочки.

Бражник. Его отец был Бражником.

Хотя он видел это собственными глазами, Адриану понадобилось время, чтобы признать реальность. Принять тот факт, что его заклятый враг был человеком, которого он до сих пор безгранично любил, что он отправил в тюрьму собственного отца.

Попутно пожертвовав семейным счастьем, к которому он так стремился.

После стольких лет защиты жителей Парижа вознаграждение герою было невероятно жестоким. Когда прошел первоначальный шок, Адриан взбунтовался против такой несправедливости. Он кричал от ярости, выплакал все слезы, опустошил кабинет отца в поисках хоть каких-то крох объяснения.

Потом, пьяный от усталости и горя, он снова рухнул в постель. Он часами лежал в отныне опустевшем особняке, пережевывая всё более мрачные мысли и слушая пронзительные трели беспрестанно звонившего телефона. Парализованный отчаянием, он старательно игнорировал просьбы журналистов, встревоженные звонки друзей, напрасные попытки утешения Плагга. Его мир разрушался у него на глазах, и никто не мог ничего тут сделать.

И скоро Адриан понял, что не сможет продержаться долго.

Надо было уехать. Уехать, как можно дальше. Удалиться от Парижа, от отца, от удушающего ада, которым становилась его повседневность.

Это стало вопросом выживания.

С разбитым сердцем Адриан вернул камень чудес Мастеру Фу и улетел за Атлантический океан. Там он сможет начать заново, забыть свое прошлое, свои надежды, своего отца.

Он сможет, наконец, свободно дышать.

Но возвращение к реальности в Соединенных Штатах было тяжелым. Напрасно Адриан сбежал за тысячи километров, мысли не оставляли его ни на секунду. Они без конца терзали его, населяя ночи кошмарами, топя дни в бурях мрачных эмоций. И сегодня Адриан болезненно помнит то ужасное ощущение, будто он пленник разбушевавшегося моря, будто он неумолимо погружается в него. Впечатление, что он не может дышать. Что он задыхается.

Что он тонет в собственном отчаянии – снова и снова.

Его отец – Бражник, и это открытие вырезало в его сердце зияющую дыру.

Проходили дни, а Адриан не переставал тонуть, всё глубже и глубже.

Тысячу раз он заново переживал мгновение, когда узнал правду об отце. И столько же раз это воспоминание лишь обостряло чувство предательства и покинутости, которые изнуряли его изо дня в день.

Реальность была слишком жестокой.

И однажды Адриан отрезал себя от мира. Перестал отвечать друзьям, знакомым, кому бы то ни было.

Изнуренный борьбой с мыслями, которые тянули его ко дну, он в итоге сорвался. Целыми днями он оставался взаперти в гостиничном номере, порой не утруждаясь открыть ставни, чтобы впустить солнечный свет.

В конце концов, к чему беспокоиться о внешнем мире, когда его вселенная рушится вокруг него?

Адриан размышлял об отце – снова и снова. О том, как этот человек, чьей любви он всегда искал, бесчисленное количество раз пытался его уничтожить. С болезненным упорством он вспоминал каждое сражение, каждое слово ненависти, произнесенное Бражником. И каждый случай, когда он едва не потерял жизнь на поле битвы.

Эти опасные погружения в воспоминания оставляли Адриана с чувством тошноты, оглушенным горем. Мысли об отце причиняли боль – такую боль, что ему казалось, будто ему вскрывают грудную клетку, чтобы вырвать сердце. Но каждый раз, когда он пытался зацепиться за что-то другое, отвлечься, мозг неумолимо возвращал его к жестокой реальности.

Он сын Бражника, и он десятки раз едва не умер от руки собственного отца.

Боль была такой, что Адриан думал, что сойдет от нее с ума. Иногда, просыпаясь утром, он на несколько блаженных секунд забывал, что он больше не в Париже и что потерял свою единственную семью. А потом воспоминания неумолимо затопляли его, раздавливая новыми волнами отчаяния.

Хотя Габриэль Агрест являлся источником бури, сотрясавшей Адриана, его мыслями завладел не только он. Нередко сознание Адриана пыталось обратиться к Ледибаг. К его необыкновенной напарнице и любви всей его жизни.

И почти каждый раз с почти отчаянным упорством Адриан пытался отклонить свои мысли от нее. Слишком рано. Слишком трудно. Вспоминать напарницу было по меньшей мере столь же душераздирающе, как думать об отце, хотя и по совершенно разным причинам. В отличие от отца, Ледибаг никогда не предавала его доверия.

Нет.

Напротив, это он не выполнил свои обязательства по отношению к ней.

Адриан сожалеет о многом. О том, что не заметил порочного круга, по которому двигался его отец. О том, что отправил в тюрьму этого человека, который столько значил для него. О том, что и сегодня разрывается между ненавистью к тому, кто превратил его жизнь в ад, и любовью, которую он напрасно испытывал к нему столько лет.

Но если эти сожаления смягчились со временем, сожаление о том, что он бросил Ледибаг, остается таким же болезненным, как открытая рана.

В течение мрачных часов, проведенных взаперти в номере, Адриан ощущал, как чувство вины при воспоминании о напарнице буквально вгрызается в кости. Он упрекал себя в том, что оставил Ледибаг, не сказав ни слова. В том, что он сын их злейшего врага, и в том, что ему не хватило смелости признаться ей в этом. В том, что сбежал от нее, как от всех остальных, тогда как она должна была бы стать его спасительным кругом.

Он должен был увидеться с ней. Искать ее помощи, ее поддержки. Возможно, с ней всё было бы проще.

Но он испугался. Он устыдился.

Травмированный чувством предательства из-за злодеяний отца, Адриан не захотел, чтобы его Леди увидела его таким слабым. Он был потерян. В ужасе. Напуган. А хуже всего то, что в помрачении рассудка, в котором он с тех пор упрекает себя каждый день, он на мгновение усомнился в своем доверии к ней. Адриан уверен, если бы Ледибаг оттолкнула его из-за родства с Бражником, он никогда бы от такого не оправился.

Однако она никогда бы его не оттолкнула – это очевидно. Их дружба была слишком сильна.

Но Адриан не нашел сил остаться в Париже и предпочел лучше утонуть в своем горе, чем открыться Ледибаг.

Он бросил ее. Предал.

В каком-то смысле, он поступил не лучше своего отца.

Изо дня в день Адриан всё глубже влипает в отчаяние, которое стало его ежедневным спутником.

Сон стал пыткой. Размышления терзали его.

Даже сегодня Адриан не может сдержать дрожь ужаса, вспоминая об ощущении, что он неотвратимо идет ко дну, не зная, что делать, чтобы когда-нибудь выбраться на поверхность. Со временем чувство вины, ужас, горе скопились, давя громадным грузом ему на грудь. Душа его. Топя его. Порой он чувствовал себя таким тяжелым, что у него не было сил даже встать с кровати.

И он позволял утаскивать себя в глубины, пока не терял дыхание и разум.

Адриан не знает, сколько времени провел вот так в состоянии прострации в своей комнате, парализованный отчаянием, молясь, чтобы его страдания закончились.

Зато он отлично помнит сухой стук в дверь и удивление, которое буквально приковало его к месту, когда он увидел знакомые лица Нино и Хлои. Пожираемые беспокойством, его друзья в свою очередь пересекли Атлантический океан, чтобы увидеть его.

Поговорить с ним. Помочь ему.

Понять.

Как только Адриан открыл дверь, Нино с криком облегчения бешено стиснул его в объятиях. В явном потрясении от встречи с другом детства после стольких тревожных дней молчания, Хлоя разрыдалась, едва увидев его, а потом схватила за воротник, чтобы встряхнуть изо всех сил, называя его законченным идиотом.

Преодолев это недолгое мгновение кризиса, Хлоя быстро вернула себе обычную манеру держаться. Она самовольно разместила Нино в одной из комнат номера, который занимал Адриан, тогда как сама сняла номер на том же этаже.

Потом друзья говорили.

Долго. Очень долго.

Вначале Адриан совершенно не хотел откровенничать. Конечно, он подозревал, что ему нужна помощь. Но часть его еще отказывалась принимать безоговорочную поддержку близких. Из стыда? Из гордости? Из страха разбередить раны, как порой открывают рану, чтобы потом лучше ее залечить? Он не знал, но он долго оставался на своих позициях, отвергая любую попытку поговорить об отце.

Это была его проблема, и только его.

Но благодаря свой настойчивости друзья понемногу сломили его сопротивление. Они настаивали – час за часом, день за днем, слишком беспокоясь об Адриане, чтобы, ничего не делая, оставить его в подобном состоянии. И в какой-то момент он сдался.

Он согласился поговорить об отце. О предательстве, об ужасе, о порочном круге, по которому он неумолимо двигался с того дня, как узнал личность Бражника.

И он с абсолютной точностью помнит тот момент, когда решил довериться еще больше.