Текст книги "Слегка чокнутые (СИ)"

Автор книги: Mind_Game

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

От мысли, что Гектору она совсем не нравится, Имельде отчего-то сделалось так горько, что в глазах защипало, и, с досады топнув ногой, она опять устремилась прочь.

Гектор некоторое время стоял неподвижно, разгадывая её слова, а потом, чуть ли не подпрыгнув, заулыбался с облегчением. Если хоть на мгновение допустить, что его новое предположение – правда, то…

Нагнал её Гектор быстро: уж если на что годились его долговязые ноги, так это на то, чтобы нестись быстрее ветра.

– Имельда! – он поймал её за кисть и развернул к себе. – Прости, я – совершеннейший балбес.

Она поджала губы и ждала, что он скажет дальше.

– Я совсем запутался… Когда я тебя пригласил, то даже не думал, что ты согласишься, но ты пришла, но я не надеялся, что это значит, что, возможно… – затараторил Гектор, вот только мысли мешались, и вскоре он сбился и умолк.

Нервно взлохматив волосы, Гектор переминался с ноги на ногу, готовый к тому, что Имельда окончательно выйдет из себя – ещё бы, такой недотёпа кому угодно осточертеет. Поэтому он не сразу сообразил, что происходит, когда его вдруг заключили в жаркие объятия.

Недоброжелатели говаривали, что Имельда Герреро холоднее, чем лёд на горных вершинах. Однако любой, кто видел её поющей или танцующей, не мог не признать очевидного – внутри скрывался бешеный темперамент.

Она целовала Гектора так, словно это был единственный поцелуй, отпущенный им судьбой. Лишь когда у обоих перехватило дыхание, они оторвались друг от друга, и Гектор, слегка покачнувшись, провёл ладонью по лбу, вытирая испарину.

– Я с тобой скоро чокнусь, Имельда, – ошалело прошептал он.

Комментарий к В жизни – II

У автора день рождения – автор отмечает публикацией главы :))

*Отсылка к английской версии песни “Я с тобой скоро чокнусь”, где есть такие строки:

Where should I put my shoes

Ay, mi amor! Ay, mi amor!

You say put them on your head

Ay, mi amor! Ay, mi amor!

========== В смерти – III ==========

Редкий скелет из мира мёртвых менял ремесло, освоенное в мире живых. Если ты был музыкантом – то продолжишь выступать, если сапожником – продолжишь мастерить обувь. Но в некоторых случаях Гектор недоумевал: какой смысл эти профессии имеют среди тех, кто уже не дышит, чьё сердце уже не бьётся?

Врачи занимали первое место в этом списке. Хотя они ещё при жизни Гектора пугали его самим фактом своего существования, если говорить откровенно. Скелетам, казалось бы, и лечить-то нечего, но докторов, тем не менее, здесь хватало, и относились к ним с уважением. Пусть так, лишь бы они держали свои кости подальше от его костей – считал Гектор и, на его счастье, в самом деле не сталкивался с лекарями, поскольку в квартале забытых те появлялись нечасто. Состояние здоровья его ничуть не беспокоило, ведь беречь себя он мог только для встречи с Коко, а это не зависело от того, целы ли у него рёбра.

Имельда так не думала.

Поэтому Гектор отсиживался в шкафу, надеясь, что угроза минует сама собой. Если врачи не обнаружат пациента, то и лечить им будет некого, нехитрая истина. Он старался не думать о том, как на его выходку отреагирует жена. Да, иногда он мысленно называл её именно так, хотя каждый раз словно спотыкался – отвык, совершенно отвык. И всё же Имельда оставалась его женой, поэтому Гектор не мог отказать себе в этой крошечной радости: никто ведь не узнает, если только он случайно не оговорится, а раскрывал рот он лишь в случае крайней необходимости, поскольку чувствовал себя неуютно среди собственной семьи. Родственники-то ему достались прекрасные, вот только десятилетиями они не слышали о Гекторе ничего, кроме сердитых шиканий, если кто-то осмеливался спросить о нём. Не лучший старт для знакомства.

– Сеньор Ривера? – тихонько окликнул его женский голос. От неожиданности Гектор дёрнулся, сшибая в темноте вешалки, предательски загрохотавшие. Теперь скрывать местонахождение было бессмысленно, и он опасливо приоткрыл дверцу.

На него участливо, совсем не строго смотрела Розита, и он возблагодарил Катрину* за то, что это не кто угодно другой: сестра Хулио казалась самой добродушной из всех обитателей дома.

– Вот, решил отдохнуть немного, – замялся он, подёргивая шейный платок. Она милосердно не стала комментировать эту глупую отговорку.

– Внизу уже ждут, – сказала Розита и сочувственно вздохнула, увидев, как у него застучали зубы. – Может, выпьете для храбрости?

– Нет, Имельда учует – точно убьёт, – мотнул головой Гектор и, приняв неотвратимость своей участи, кубарем скатился по лестнице, привычно игнорируя традиционный вариант спуска.

– И как часто вы такое устраиваете?

Вопрос задал высокий скелет в белом халате. Он поблёскивал абсолютно лысым черепом, мрачно разглядывая открывшуюся перед ним картину, а в руках держал докторский чемоданчик, вызывавший желание раствориться в воздухе, пусть в мире мёртвых таковое считалось крайне опрометчивым. Гектор нацепил заискивающую улыбку, попутно прикрепляя руки и ноги на место с таким видом, будто всерьёз надеялся проделать это незаметно.

– Просто оступился, – заверил он. – Эта лестница такая крутая, просто ужас какой-то!

Имельда, стоявшая рядом с гостем, возвела глаза к потолку, и Гектор поймал себя на мысли, что впервые за последнее время побаивается кого-то сильнее, чем её. Тем не менее, он изо всех сил старался казаться беспечным, а сам прикидывал, как улизнуть.

– Это доктор Бруно Матасанос, – сказала Имельда. – А это и есть… мой муж.

Эти слова дались ей с трудом. Врач едва ли обратил внимание, как она запнулась в конце фразы, зато Гектор чуть не растерял все кости заново. Конечно, перед малознакомым человеком не станешь пускаться в подробности семейных перипетий, но можно было просто назвать имя.

Имельда поспешно отвела взгляд, чувствуя, как из-за сущего пустяка начинает волноваться – ещё хорошо, что скелеты не могут краснеть! Что поделать, раз это ходячее недоразумение и в самом деле до сих пор приходилось ей мужем. Однако ей тут же пришло в голову, что для мужа такой почтенной сеньоры – а Имельду и правда уважали в мире мёртвых – Гектор выглядит ужасно потрёпанно. Нет, она и раньше замечала, что он совсем плох, поэтому и пригласила врача, но только теперь ей подумалось: ведь Матасанос наверняка удивится, отчего сеньора Ривера так плохо приглядывала за супругом. Разве можно допустить, чтобы родной человек довёл себя до такого состояния?

И Имельде вдруг стало так горько и стыдно, будто бы они с Гектором и впрямь всё это время были семьёй, а она не уберегла его.

– Приступайте к осмотру, прошу вас, – сказала она, скрывая за раздражённым тоном своё замешательство. – Работы, как видите, непочатый край.

– Perfectamente, начнём! – Бруно бодро закатал рукава и указал Гектору на кушетку.

– Момент, я кое-что забыл во дворе, – забормотал тот, пятясь к выходу. – Подождите чуть-чуть, я быстро, одна нога здесь, другая – там!

– Причём буквально, – хмыкнул врач, не одобрявший халатное отношение к собственному телу.

Попытку сбежать пресекла Имельда, которая преградила путь к отступлению, многозначительно погрозив пальцем. Гектор скорчил страдальческую гримасу и покорился судьбе, но, завидев, как Бруно открывает чемоданчик, заполненный докторскими инструментами всех видов и размеров, затрясся крупной дрожью. Там были даже шприцы, пресвятая Дева Мария! Имельде стало тяжело смотреть, как он мается, и она подала ему руку, помогая сесть, да так и не отняла её, крепче сжимая костлявые пальцы.

Прикосновение Имельды успокоило Гектора. К тому же, врач выудил всего лишь увеличительное стекло, после чего принялся дотошно разглядывать каждую косточку пациента. Бруно бубнил что-то себе под нос – отсутствие носа ещё никому в этом не мешало, – сетуя на то, как можно было так запустить здоровье.

– Давно я не видел столько переломов и трещин, сеньора, – сказал он, покосившись на Имельду. – Странно, что ваш муж вообще в состоянии передвигаться.

– И лучше многих других, – тут же обиделся Гектор.

Бруно только покачал головой.

– Здесь простым осмотром не отделаться. Проводите нас в его комнату, будьте любезны.

Заставив себя не реагировать на отчаянные взгляды мужа, умолявшего не бросать его, Имельда перепоручила Гектора врачу и направилась в мастерскую. Работа всегда помогала ей отделаться от тревожных мыслей, но сейчас всё равно не вышло выбросить из головы тяжёлые думы. Она представляла скитания и лишения, выпавшие на долю Гектора, представляла, как он из года в год пытался перейти мост, вспоминала его попытки заговорить с ней – и все свои категоричные отказы. Он мучился долгие десятилетия, и эти муки нельзя было признать заслуженной расплатой для того, кто однажды покинул семью. Потому что он хотел вернуться, и в том, что Имельда об этом так и не узнала, не было его вины. Зато была её – и пусть Имельда не хотела признаваться себе в этом, угрызения совести поселились в душе ещё в тот миг, когда она увидела, как Гектор, окутанный золотистым свечением, падает на колени.

Его ведь почти не стало. Её Гектора! Имельда привыкла, что он ходит в этом мире по тем же улицам, что и она – пусть всё реже и реже решается показаться на глаза. Если бы его и в самом деле не стало – как можно было бы это вынести? Даже мёртвые не всё могут пережить.

– Даже не знаю, что тут можно сделать, – негромко сказал Бруно, прерывая тягостные размышления и приглашая её в комнату. – Я перевязал повреждённые кости, но это…

Он махнул рукой и продолжил:

– Крайне запущенный случай. А его бедро, вы видели это бедро?

Имельда промолчала, теребя оборки платья.

– Такое ощущение, будто им долгие месяцы гвозди заколачивали, а потом, стёсанное и потрескавшееся, кое-как вернули на место.

Гектор, расслышавший эти слова, нервно выдохнул**.

– Возможно, сеньору Ривера стоило бы пройти реабилитационный курс в больнице, – добавил Бруно, почесав массивный подбородок. – Как вам такое предложение?

– Нет, – отрезала Имельда, прежде чем Гектор сам успел возразить. – Напишите нам все рекомендации, и мы поставим его на ноги.

Какие противоречивые чувства ни раздирали бы её, в одном она была уверена: теперь именно ей надлежит заботиться о муже. Так должно быть, так уже бывало, пусть и много, очень много лет назад.

Комментарий к В смерти – III

* Катрина – скелет, одетый в богатые женские наряды и широкополую шляпу. Многие местные жители считают, что именно так выглядит богиня мёртвых. В действительности символ стал известен из гравюры La Calavera de la Catrina, которую выполнил художник Хосе Гуадалупе Посад.

** А это намёк на одну историю, которая пока ещё не написана – возможно, всё впереди :)

========== В жизни – III ==========

Имельда никогда не знала, что значит испытывать ревность. Слушая пересуды других девушек, порой удивлялась – ну разве важно, кто на кого посмотрел, кто кому шепнул что-то на ухо? Сходить с ума и терзаться подозрениями из-за любой мелочи она считала ниже своего достоинства. Её поднимали на смех: «Ты просто никого не любила по-настоящему, красотка! Посмотрим, как запоёшь, когда твоё сердце попадёт в плен». Имельда лишь равнодушно поводила плечом, не доверяя этим словам.

И когда она увидела Гектора в окружении юных девиц, восторженно слушающих его игру на гитаре, то рассердилась вовсе не из-за ревности. Бог свидетель, ей совершенно всё равно, кому он играет! Но они так глупо хлопали ресницами и так раздражающе хихикали, пытаясь привлечь его внимание, что Имельда невольно стиснула зубы и тяжело задышала, чувствуя, как закипает от гнева. Руку на отсечение можно отдать – эти пустоголовые сеньориты даже ничего не понимали в музыке, им лишь бы глазки строить любому мало-мальски симпатичному парню.

Стоило ей приблизиться, как слушательницы сами притихли, не без опаски оценивая её суровый вид. Гектор просиял было своей привычной беззаботной улыбкой, но она тут же стёрлась, едва он встретился с Имельдой взглядом.

– Mi amor… – протянул он, и в голосе прозвучала плохо скрываемая радость: видеть любимую ему было приятно всегда, даже если она бывала не в духе. – Наконец-то ты пришла!

– Смотрю, времени ты зря не терял, – холодно ответила она, демонстративно не глядя на других девушек.

– Да я… – Гектор развёл руками. – Ждал здесь, как мы и условились, но тебя всё не было, решил скоротать время и…

– …и устроил концерт для желающих, – завершила фразу Имельда, саркастично усмехнувшись.

Ему оставалось лишь вздыхать и покорно следовать за ней, гадая, чем её рассердил. Будь на месте Имельды любая другая девушка, Гектор, пожалуй, решил бы, что здесь замешана ревность, и непременно задрал бы нос: как ни крути, а есть что-то приятное в том, когда за твоё внимание соревнуются. Но Имельда… С ней всё было иначе, и он до сих пор не мог поверить, глядя на своё отражение в зеркале, что сеньорита неземной красоты предпочла именно его – взъерошенного нелепого птенца. Когда она шла рядом, Гектор забывал о сомнениях, но стоило ему очутиться наедине со своими мыслями, как его обуревали страхи: вдруг это слишком прекрасный сон или, напротив, чья-то дурная шутка? Представить, что Имельда переживала нечто подобное по его душу, было решительно невозможно. Однако она не спешила менять гнев на милость, а других версий у Гектора так и не возникло. Язык не поворачивался спросить прямо – ты разве ревнуешь? – и пришлось начать издалека.

– Мне Эрн… мне говорили, что ты – самая неприступная девушка в городе, – сказал он, вовремя спохватившись, чтобы не упоминать Эрнесто – отчего-то Имельда недолюбливала де ла Круса.

Она и бровью не повела. Как это часто случалось, разгадать, что у неё на уме, было сложнее, чем научить быка играть на гитаре.

– И почитателей у тебя куча, – продолжал Гектор, с каждым словом чувствуя себя всё глупее.

Она чуть замедлила шаг. Они уже вышли за черту города, привычно направляясь туда, где могли побыть вдвоём, на берег их любимого озера. Гористая местность могла стать препятствием для того, кто захотел бы прогуляться тут, но не для Гектора, который знал здесь каждый сантиметр, и не для Имельды, которая одинаково грациозно смотрелась и в интерьерах богатого особняка, и среди диких зарослей.

Неожиданно она остановилась у высокого кипариса и опустилась прямо на землю, сминая траву. Прислонившись спиной к дереву, Имельда запрокинула голову и прикрыла глаза. Гектор присел рядом, бережно положив гитару.

– Я хочу сказать… Ну, ты ведь должна быть уверена в себе, так? – стоило произнести эти слова, как они показались ему несусветной чушью, однако Имельда, как ни странно, без труда поняла, что он пытался выяснить.

– Боюсь ли я соперничества? Нет, просто ты стал мне очень дорог.

Он положил голову ей на колени и заглянул прямо в глаза.

– Тебя это расстраивает?

Имельда наконец перестала хмуриться, и её губы тронула лёгкая улыбка.

– Нет, я не жалею, – она провела рукой по его волосам и задумчиво добавила: – Ты чудесный музыкант, видный парень, но главное – у тебя золотое сердце. Этого не скроешь. Ты веришь всем, добр со всеми… и, пусть иногда это даёт повод для волнений, это замечательно, querido.

Блаженный вид Гектора красноречиво говорил о том, что он перестал воспринимать речь Имельды после слов «видный парень».

Впрочем, если бы он вник в её размышления, то не смог бы согласиться. По крайней мере, пару дней спустя, увидев, как вокруг его пассии вьётся какой-то настойчивый кавалер, Гектор испытал острое желание приложить того чем-нибудь тяжёлым – а вовсе не прилив доброты. Он машинально сжал гриф гитары, которая жалобно загудела, напоминая об осторожности. Привычным движением потянув ремень, Гектор перекинул инструмент за спину и приблизился к обидчику – как-то иначе этого незнакомого пройдоху он классифицировать и не собирался.

Видимо, грозный облик Риверы со стороны вовсе грозным не казался. Незнакомец словно не замечал, что его жизнь болтается на волоске и возмездие уже нависло над ним, уперев руки в бока. Даже когда возмездие возмущённо запыхтело, к нему не повернулись. Однако Имельда возблагодарила небеса за появление своего защитника. Она, пусть и умела держаться хладнокровно, тоже с удовольствием отвесила бы приставучему поклоннику пару пощёчин.

– Сеньор, попридержите коней! – запальчиво воскликнул Гектор. – Сеньорита не желает с вами разговаривать.

– О, только не ври, что она желает разговаривать с тобой, – ухмыльнулся тот. – Такая красавица никогда не выбрала бы такого доходягу.

– Выбрала, – отрезала Имельда, и в голосе её прозвучал металл. Она взяла Гектора под руку и приникла к нему так нежно, что даже самый упёртый ухажёр понял бы, что ничего ему не светит.

В этот миг Гектору стало плевать на своего неудачливого соперника, на всех остальных мужчин Санта-Цецилии, на весь мир. Имельда выбрала его – и это не сон, не сказка и не сплетни городских кумушек, это действительность, потому что она сама об этом сказала. Она и прежде не раз убеждала его, что никто ей больше не нужен, но почему-то слова, произнесённые для другого, возымели совсем иное действие. Гектор расцвёл и приосанился, прижал Имельду крепче и заглянул в её необыкновенные глаза. Они оба уже не слышали скабрезностей, доносившихся им вслед, и брели по улочке так, словно были единственными жителями городка.

– Если кто-то ещё хоть раз глянет в твою сторону, огрею наглеца гитарой, – совершенно беззлобно обронил Гектор.

Она только негромко рассмеялась, прекрасно зная, что инструментом он ни за что не пожертвует. К тому же, гитара являла собой плачевное зрелище: она досталась Гектору от отца, когда тот ещё был жив, тому – от деда, тому… Неизвестно, как долго можно было продолжать, но, в любом случае, её состояние оставляло желать лучшего, и встреча с чужой головой могла закончиться поражением не для головы, а для гитары. Имельда уже предлагала Гектору обзавестись новым инструментом, но он упрямился, уверяя, что этот ему – как член семьи. «Это семейный подарок, понимаешь? Память от родителей», – неизменно отвечал он.

Ей вдруг подумалось: что, если она тоже сделает ему подарок? Пусть гитара, что так дорога Гектору, останется у него, но чем плохо получить вторую? Конечно, это не то же самое, ведь Имельда ему не семья, но…

Она слегка повернулась, посмотрев на его лицо, ставшее таким родным за столь короткий срок. Гектор уже задумался над чем-то, ведомым ему одному, и мечтательно улыбался, насвистывая себе под нос старинную песню о плачущей красотке. Имельда тихонько подпела, безупречно выстраивая верхнюю партию. Она готова была идти с ним рука об руку целую вечность, утопая в звуках любимых мелодий.

Она бы хотела стать его семьёй.

========== В смерти – IV ==========

Если ты запомнил что-то, дорогое сердцу, это запечатлеется в памяти навсегда. Сколько бы лет ни прошло, воспоминания не потускнеют, как выцветшая фотография, а в деталях сохранятся, стоит лишь закрыть глаза и мысленно перенестись туда, где больше всего хочешь оказаться.

Так считал Гектор, потому что только воспоминания ему и остались. Однако он не учёл, что они обладают одной коварной особенностью: расползаются, как проеденная молью шаль, и яркие узоры рассыпаются в прах прямо в пальцах, пока ты пребываешь в уверенности, что не упустил ни одной детали. Теперь, навёрстывая потерянные десятилетия, Гектор понял, что незаметно для себя успел забыть очень многое.

Он забыл, каково это – просыпаться под крышей родного дома, когда на кухне гремят посудой, накрывая на стол. Забыл, как Оскар и Фелипе устраивают шуточные перепалки, передразнивая друг друга. Забыл, как Имельда распускает волосы перед сном, подолгу высвобождая пряди из плена замысловатой причёски. И узнавал всё это заново, каждый день удивляясь тому, сколько мелочей стёрлось из памяти за годы разлуки.

Впрочем, последнюю сцену он застал совершенно случайно. Гектор по-прежнему спал в отдельной комнате и даже в мыслях не смел представить другой вариант, так что вечерние ритуалы Имельды ещё долго оставались бы без свидетелей, если бы однажды он не попытался сделать ей сюрприз. Прежде он даже взглянуть не решался на жену, опасаясь получить ботинком, но теперь, когда они вновь зажили вместе, сдерживать чувства с каждым днём становилось всё сложнее. Гектору казалось, что ещё немного – и рёбра разлетятся во все стороны, и никакие перевязки доктора Матасаноса не помогут: так его распирало от любви и нежности. И тогда, всё ещё тушуясь перед Имельдой, он придумал, как выразить себя: пусть любимая найдёт на прикроватном столике букет стрелиций, напоминающих о поре их молодости.

Всё шло как по маслу: связи в квартале забытых помогли ему выйти на продавца живых цветов (раздобыть что-то живое в мире мёртвых было ой как непросто), а вечером оставалось лишь пробраться в спальню незамеченным. Обычно жена задерживалась допоздна в мастерской, так что всего-то и нужно было улучить минутку.

Гектор замер на пороге, хватая воздух ртом. Комната не пустовала: на постели сидела Имельда, расплетая тугие косы. Чёрные пряди разметались по плечам. Гектор машинально поднял руку в защитном жесте, спрятав вторую за спину, и забормотал:

– Perdóname, я думал, ты внизу, в мастерской… Я всего лишь хотел…

Тут он осёкся, сообразив, что не может огласить причину своего позднего появления. До чего нелепая идея – тайно принести ей цветок! Она ведь сразу раскусила бы, чьих это рук дело. Гектор выскользнул обратно за дверь, пользуясь замешательством Имельды, которая словно язык проглотила, что было для неё крайне нехарактерно.

После непрошенного визита в комнату просочился едва уловимый цветочный аромат. Он окунул Имельду в прошлое, воскрешая в памяти времена, когда совсем юный Ривера завоёвывал её сердце. Тогда ему достаточно было лишь улыбнуться, и она таяла, пусть и скрывала это поначалу. Сейчас же… Имельда прижала ладонь ко рту, чувствуя, что вот-вот расплачется. Могла ли она, наконец, простить мужа, чтобы больше не разговаривать с ним сквозь зубы, чтобы не прятать любовь за прищуренным строгим взглядом? Могла ли она простить себя за то, что отторжение, упорно взращиваемое ею столько лет, привело к результатам, которых она меньше всего желала?

Она обхватила руками колени, зная, что никто не увидит этого беззащитного жеста, а значит – минута слабости допустима. Вот только если Имельда могла бы обнять Гектора, это утешило бы её куда лучше.

Тем временем Гектор удручённо плюхнул цветок на тумбочку у своей кровати и сел к нему спиной, по-детски не желая смотреть на то, что стало раздражать. Вроде и хорошо, что затея провалилась: если рассудить здраво, жена наверняка бы засунула цветок ему за шиворот. Но как унять боль от того, что он навсегда потерял возможность прижать её к себе, шепча ей слова любви, и наблюдать, как она радуется маленькому подарку? Из головы не шёл её облик: с распущенными волосами и в сорочке Имельда казалась хрупкой и нежной, и желание прикоснуться к ней стало нестерпимым.

Раньше Гектору удавалось не думать об этом. Она вычеркнула его из жизни, и с годами он утратил надежду на прощение, но теперь каждое мгновение, проведённое рядом с женой, становилось для него и счастьем, и испытанием.

– Я же не железный! – воскликнул Гектор, всё-таки поворачиваясь к цветку, как к единственному собеседнику, и в доказательство своих слов тряхнул костями, которые тут же перемешались в причудливом порядке. После лечения они сделались крепче (хотя, быть может, дело в том, что память о Гекторе становилась всё ярче), но по-прежнему болтались во все стороны, а походка оставалась расшатанной.

Цветок, разумеется, никак не отреагировал на этот крик души.

– Каково это – жить с самой прекрасной женщиной на свете и бояться лишний раз заговорить с ней, а?

Снова тишина.

Гектор подскочил и заметался по комнате, не в силах справиться с эмоциями.

– Я завоюю её снова! – наконец заявил он, ударив себя кулаком в грудь.

Цветок по-прежнему даже не колыхнулся, но наверняка в глубине своей цветочной души одобрил это решение.

Наутро храбрости у Гектора существенно поубавилось. Для начала нужно было хотя бы остаться с Имельдой наедине, и он откладывал этот момент как мог. Обычно для этого не требовалось усилий – при такой-то большой семье, однако в последнее время все словно сговорились и исчезали из столовой под любым удобным предлогом. Гектор в таких случаях тоже тянулся к выходу, но сегодня всё же пересилил трусливый порыв и не поднялся из-за стола.

Имельда молча собирала тарелки и чашки. При дневном свете она выглядела совсем иначе, чем захваченная врасплох в собственной спальне. В строгом синем платье, с идеально уложенной причёской, с умопомрачительно тонкой талией – и не в особенностях анатомии дело, а в аристократической стати, – она казалась почти незнакомой, чужой, и вместе с тем до боли напоминала Гектору ту юную красавицу, в которую он когда-то влюбился.

– Тебе помочь, Имельда? – спросил он хриплым от волнения голосом.

– Береги свои кости, – ворчливо отказалась она. – Сколько времени лечим, а проку нет.

– Отчего же, вот, взгляни, – он выхватил пару рёбер и принялся ими залихватски жонглировать, но Имельда лишь хмуро покосилась на это безобразие. Почтенные скелеты, пусть и могли переставлять кости в любой последовательности, не пользовались этой возможностью без крайней необходимости, а вот безалаберное поведение Гектора сулило ему лишь новые трещины и переломы. Однако он был уверен, что игра костями должна впечатлить Имельду. В конце концов, чем ещё играть, если мускулов не осталось?

– Я сказала беречь, а не угробить, – тяжело вздохнула она. Гектор вздохнул не менее тяжело.

– И зачем мне целые кости, если ты не… – он умолк, внезапно решившись, и за один шаг приблизился к Имельде вплотную. Выразить чувства порой легче действием, а не словами, поэтому Гектор притянул ошеломлённую жену за талию и, пока она не опомнилась, крепко поцеловал.

Они оба даже не успели осознать, что происходит, как вдруг в столовую вернулась Виктория. Поражённая увиденным, она потеряла не только челюсть, но и очки. Гектор и Имельда отскочили друг от друга, словно парочка пойманных с поличным подростков, и принялись наперебой бормотать оправдания.

– Я уронила очки, а без них ничего не вижу, – тактично сообщила Виктория, не без труда обретая дар речи.

– Сейчас помогу найти! – Гектор тут же ухватился за возможность создать видимость кипучей деятельности, чтобы сгладить неловкую ситуацию.

– А мне надо в мастерскую, – сказала Имельда и поспешно ретировалась.

Остаток дня Гектор избегал показываться жене на глаза. Проще было умереть заново, чем узнать, куда приведёт его безумная выходка. Он крутился вокруг Фелипе и Оскара, предлагая свою помощь, клянчил поручения у Хулио и даже попросил Розиту научить его вязать, чем немало озадачил последнюю – всё, лишь бы не пересекаться с Имельдой. И с Викторией.

На ужин он не явился, до позднего вечера шатаясь по улице. Когда совсем стемнело, Гектор прошмыгнул в свою комнату, радуясь, что не столкнулся ни с кем из родственников. Но улыбка тут же погасла, когда он заметил, что на кровати больше нет ни подушки, ни одеяла. Это могло значить только одно – его выгоняют из дома. Гектор осел на пол, в отчаянии уронив голову в ладони. Конечно, он зря отважился на поцелуй, но потерять право жить здесь – это было всё же слишком жестоко.

– Долго тебя ждать? – раздалось над ухом. В дверях стояла Имельда. Опустошённый, он послушно поднялся и поплёлся за ней, но она последовала не к выходу из дома, а к себе в спальню. Застыв посреди комнаты, Гектор протёр кулаками глаза. В Имельдиной кровати стало на одну подушку и на одно одеяло больше.

========== В жизни – IV ==========

Грозы нечасто тревожили бирюзовое небо Санта-Цецилии, но если это всё же случалось, то на жителей городка выливалось столько воды, что впору было сравнивать стихию с мировым потопом. Молнии сверкали так низко, словно норовили разорвать пополам не тучи, а землю. Гектор Ривера не боялся гроз, но опасался, что однажды их не выдержит его старая лачуга. Ливень нещадно атаковал крышу и окна, ветер врывался в каждую щель с оголтелым свистом. И всё же дом давал ощущение защиты, пусть и эфемерное.

Чтобы сквозь раскаты грома расслышать стук в дверь, надо было иметь тончайший слух, и Гектор таковым обладал. Прежде чем распахнуть её, он на миг замешкался: слишком трудно представить, что кто-то рискнул высунуться на улицу в такую непогоду, так что же надо нежданному гостю?

– Открой, прошу! – сквозь вой ветра прорезался голос, который Гектор узнал бы, кажется, даже оглохнув. Он тут же дёрнул на себя ручку и втянул внутрь Имельду, стоявшую за порогом. Мокрая до нитки, она каким-то чудом сохраняла горделивый вид, держа спину идеально прямой, а подбородок – высоко поднятым. Её руку оттягивал чемодан, небольшой, но, судя по всему, забитый до отказа. Имельда прерывисто дышала и, несмотря на то, что она встретила испытание стихией с чувством собственного достоинства, в глубине её глаз плескалась растерянность – а может даже и страх.

– Что стряслось, mi amor?! – легонько встряхнул её за плечи Гектор, стараясь не поддаваться панике. Он лихорадочно перебирал в уме варианты, один мрачнее другого, но боялся высказать предположения вслух и лишь всматривался в лицо Имельды, надеясь отыскать в её взгляде что-то, что подскажет ответ. Тщетно.

Она странно медлила, будто не находя слов. Её била мелкая дрожь, кожа была покрыта мурашками, а на щеках проступил болезненный румянец, и Гектор заметался в поисках чего-то, что помогло бы согреться. Наконец вытащив откуда-то потрёпанную шаль, он обернул её вокруг Имельды и усадил любимую на колени, крепко прижимая к себе.

Какое-то время они сидели молча.

– Я ушла из дома, – сказала наконец Имельда, не поднимая головы. – Решила, что мой дом – с тобой.

Гектора трудно было назвать проницательным человеком: наивность и легкомыслие нередко играли с ним дурную шутку, однако сейчас интуиция подсказала ему, что всё не так просто.

– Ты ушла сама или… – он запнулся, не решаясь продолжить.

Гектор знал, что родители Имельды пришли бы в ужас от такой пары для своей дочери, и всё время откладывал знакомство, пытаясь придумать, как же доказать им, что он достоин стать её спутником. Всё, что у него было – сердце, переполненное любовью, да старая гитара. Гектор считал, что больше ничего и не нужно, но убедить в этом людей, которые привыкли жить в достатке и занимали высокое положение в городе, представлялось самоубийственной затеей.

Она слегка отстранилась и глубоко вдохнула.

– Я рассказала о тебе. Отец пригрозил, что лишит меня всего, если я не выброшу тебя из своей жизни, и запретил даже смотреть в твою сторону.