Текст книги "Фантазии (СИ)"
Автор книги: mila 777
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)
«Что будет, если ты погибнешь? – спрашивает девушка, мысленно обращаясь к Горшеневу. – Что тебе помешает? Никому не мешало, а тебе? Сам нарываешься…».
Лиза замирает, снова осознавая, что эти слова те самые, что с истеричными нотками вырвались из ее глотки после того сна.
Девушка тушит сигарету о край унитаза, бросает ее в воду и, обхватив голову руками, принимается раскачиваться взад-вперед, потому что происходящее кажется ей какой-то слегка сюрреалистичной фантазией. Слегка, потому что все очень даже реально, и этот грохот в дверь, раздающийся уже несколько минут, Стоговой вовсе не снится.
– Я не могла тебя знать, – выпрямившись, говорит Лиза, и по ту сторону двери все стихает, а потом раздается голос Горшенева:
– Что? Что ты сказала?
Лиза смотрит на дверную ручку, потом на щеколду. Она делает уверенный шаг вперед и отпирает дверь, широко ее распахивает и впивается колким взглядом в глаза Миши, не менее требовательно разглядывающего ее.
– Я сказала, что не могла тебя знать раньше. Мы недавно познакомились. Хотя я слушаю «Король и Шут» с юности. Я все равно не могла тебя знать тогда.
Противнее Стоговой больше всего от того, что Миша не выглядит изумленным. Он смотрит на нее осмысленно и даже многозначительно. Он как будто понимает, о чем идет речь. Это пугает девушку, но совсем немного, а внутри у нее заседает отчетливая уверенность в том, что все идет по строго намеченному плану. Вот только по какому? И чей это план?
Горшенев гладко выбрит, причесан и от него приятно пахнет – мужской лосьон после бритья. С изумлением Лиза замечает свое отражение в зеркале: пепельные волосы слегка вьются и свободно ниспадают на плечи, зеленые глаза немного подкрашены, четко очерченные губы тронуты матовой помадой кофейного оттенка.
Привычное темное платье, теплая укороченная синяя курточка – Лиза уже смотрит на себя сверху вниз – любимые черные ботинки. Все так, как и должно быть. Но страшно то, что Стогова не понимает, когда успела одеться.
Миша ловит ее растерянный взгляд и спрашивает, строго так, прямо по-отечески, будто заделался ее покровителем, и это раздражает Лизу:
– Болезнь возвращается?
– Что? – шепчет блондинка, но спохватывается. – Ерунда. Бывает… То есть… э-э-э… Миш, давай так: я к тебе не лезу с расспросами, а ты меня оставляешь в покое. А Костя еще свое получит – козел.
Горшенев угрюмо кивает, и по его лицу Лиза понимает, что он это так не оставит. Миха явно намерен понаблюдать за ней.
– Едем? – немного нервно спрашивает Стогова, юркнув мимо Миши.
– Едем, – отвечает он, провожая Лизу взглядом, который можно охарактеризовать как слишком пристальный с загадочным блеском в самой его глубине.
Когда взойдет весна
И смерти вопреки…
Комментарий к
“Смерть на балу” ( из зонг-оперы “TODD”)
https://youtu.be/kDzjScf_t0A
========== Часть 5 ==========
Летел и таял – не соберу.
Летел и таял.
Больше не тает.
Завтра я еще не умру,
Но кто его знает.
Завтра – это так далеко…
– Что было в том сне? – спрашивает озадаченная Надя, глядя на Лизу, которая равнодушно раскладывает вещи по полкам своего шкафа. Она снова дома. Гастроли пока окончены, и Стогова может немного перевести дух после странной поездки, которая снова не отложилась в ее памяти.
– Ничего особенного, но в то же время… – Лиза присаживается на край кровати, задумчиво уставившись в стену напротив. – Как будто он хотел донести что-то важное…
– Расскажи мне, – настаивает Надя, а Стогова вдруг поворачивается к ней и спрашивает:
– Надь, я «психушке» лежала?
Подруга совсем не удивляется, как Миша тогда, в отеле. Она кивает, отвечая:
– Да. Лежала. Тебе тогда поставили диагноз такой… – девушка хмурит лоб, напрягая память, и продолжает неуверенно: – Кажется, что-то с шизофренией связанное. Тебе все кто-то мерещился, а потом еще и это… обсессивно-компульсивное расстройство. Фиг знает, что тебе там виделось.
Лиза слушает и наблюдает за таким знакомым лицом подруги, которое теперь будто искусственное. Как в том дурацком фильме «Дом восковых фигур». И зачем она вообще его смотрела? А когда она его смотрела?
– Надь, – снова говорит Стогова, не мигая и не двигаясь. – Что конкретно я говорила тогда?
Подруга натужно улыбается, словно ей в ягодицу тычут иголкой, а пошевелиться нельзя, и все-таки произносит:
– Ты утверждала, что Миша Горшенев может умереть.
«Миша Горшенев может умереть. Миша Горшенев может умереть. Миша Горшенев может… умереть. УМЕРЕТЬ…».
«Что тебе помешает умереть? Сам нарываешься…».
От напряженного молчания и дикой головной боли у Лизы начинает искажаться картинка. И вот Надя уже и вовсе не Надя, а так – облако, чей-то силуэт, некто неизвестный, незнакомый.
Стогова клонится вправо и ощущает под головой мягкую пружинистую подушку. Она хочет к Мише. Он надежный, свой, родной. Он ее защитит от этого безумия.
– Пожалуйста, – шепчет Лиза, – пожалуйста, кто-нибудь позвоните Мише. Пусть он приедет. Мне плохо… пожалуйста…
И губы как-то сами собой начинают нашептывать слова, которые складываются в предложения, и эти самые пересохшие губы вдруг освобождают то, что пряталось внутри девушки – она рассказывает…
***
Сон первый.
У тихого пруда она гулять любила.
За нею наблюдал я с дуба каждый день…
Раннее утро. Небо вдали едва тронуто бледно-розовыми всполохами рассвета. Лето. Стрекот саранчи. Пахнет соснами и водой. Где-то впереди квакают лягушки, подсказывая прогуливающейся парочке расположение пруда. Парочка, медленно идя по аллее, тихо беседует.
Говорит Миша. Он что-то рассказывает Лизе.
Она не запоминает. Не нарочно, просто не может запомнить, как будто так и надо.
На Мише темная рубашка, наполовину расстегнутая на груди, черные джинсы, тяжелые ботинки. Красивые густые каштановые волосы начесаны и взъерошены. Он такой молодой и полный сил. Высокий, стройный и улыбчивый. А глаза у Миши светятся, когда он произносит какие-то простые истины, касающиеся жизни Лизы, но она ничегошеньки не может закрепить в памяти.
И вот они медленно приближаются к пруду. Лиза отчего-то подходит к воде и прислушивается. Миша стоит позади нее, но на расстоянии нескольких шагов.
Вдруг слышится всплеск воды, характерный для спокойной гребли. Совершенно точно, это весла окунаются в воду.
Лодка выплывает из тумана как-то неожиданно и в то же время ожидаемо. В ней сидит Человек* в черной одежде. Он молча причаливает, ждет, когда Лиза сядет в лодку, и она делает к нему шаг, затем второй и уже забирается в деревянное суденышко. Звенит цепь, что, как оказывается, до этого удерживала лодку. Цепь намотана на кол, торчащий из земли. Лиза видит, как Человек берется за весла и лодку тихо относит от берега. Но внезапно цепкие руки ухватывают девушку за плечи и выдергивают из судна, а затем, когда Лиза осознает, что ей не дали уплыть с тем Человеком, она оглядывается на Мишу, почему-то орущего на нее с таким праведным гневом, что ей становится немного не по себе. Особенно, когда Миша в порыве ярости выпаливает:
– Ты дура, что ли? Он же мертвый! Ты куда с ним намылилась? Рано тебе еще, ясно? Сиди тут пока…
И вот он уже ведет ее обратно, а Лиза все оглядывается на то место, где в густом тумане скрылся Человек. Она чувствует лишь легкую досаду. Она рада, что Миша спас ее, она понимает, что это важно. То, что произошло и происходит, это нечто важное…
***
– …и я, я проснулась, – устало говорит Стогова, смежив веки и все так же лежа на кровати в своей спальне. – И тогда вдруг разревелась. На постер Михи взглянула и завыла белугой. Точно помню, я сказала… Господи… – Лиза в отчаянии широко распахивает глаза и, вскочив, кричит на всю квартиру: – Надя! Он должен умереть! Должен!
– Лиза! Лиза! – кто-то трясет ее за плечи, и девушка, вздрогнув, изумленно встречает взгляд темных глаз. – Лизка, ты чего? Ебанулась, что ли?
– Миша? – непонимающе моргает девушка, вытягивая шею и пытаясь за широкими плечами Горшенева разглядеть Надю, но Миха поясняет, поняв, кого ищет Лиза:
– Твоя подруга позвонила мне и укатила. – Горшенев отпускает Стогову, и та тихо присаживается на краешек кровати. – Ты это, поспи немного. А то… нагородила тут.
– Чего нагородила? – Лиза вскакивает и хватает Миху за руку, повиснув на нем так, словно он ее последняя надежда. Девушку колотит от ужаса. С ней явно что-то не так, иногда картинка окружающего ее мира как-то искажается и словно расплывается.
Миша смотрит на Лизу спокойно, но очень внимательно, и она замечает между его темных бровей складку, что обычно залегает тогда, когда он сосредоточенно думает.
– Ты сказала, что я должен умереть, – Горшенев произносит это так обыденно, что у Лизы перехватывает дыхание. Сама эта мысль не может даже выдвигаться на рассмотрение. Никогда. Нельзя. Лиза не хочет допускать подобного обсуждения.
– Пф… – фыркает она, хрипловато и нервно смеясь. – Бред какой-то.
– Точно. Бред.
– Есть курить?
– Есть. – Миша сам прикуривает сигарету, а потом, выдохнув дым и сощурив темно-карие глаза, спрашивает: – Я правда тебе снился тогда? Сколько тебе было лет?
– Четырнадцать. И да, это правда. Я не знаю, почему ты мне приснился. И как вообще это возможно, если ученые утверждают, что в своих снах мы видим только тех, кого встречали хотя бы раз в жизни. Ну или кого заметили мельком по телевизору, в журнале или на афише. Я уверена, что не знала твоего лица до того сна. – Лиза вскидывает на Горшенева строгий взгляд. – Я только потом как-то услышала «Лесника», а мир мой перевернулся из-за клипа «Ели мясо мужики». Я чуть не умерла от ужаса, сообразив, что ты тот парень из моего сна. Тогда все и началось.
Миша кивает и усаживается в кресло у стены, так и не отдав Лизе сигарету. Он задумчиво курит и смотрит на девушку. А потом вдруг говорит:
– А знаешь, не бери в голову. С кем не бывает…
– Миш, не бывает. Я даже не помню, как попала в клинику.
– Нет пути назад… – бормочет Горшенев невпопад, и Стогова, встревожившись, переводит на него взгляд, и вновь ее сердце покрывается липким страхом. В глазах Миши она замечает сущий мрак, вселенскую тоску и леденящую душу безысходность. Это лишь мгновение, а Лиза вдруг осознает, что Миша – изгой. Он не может найти себе место, как бы жутко это ни звучало. Его голову гнетут тяжкие мысли, она видит это на его лице, а он все смотрит на нее в ответ и бормочет про отсутствие обратного пути. Что это значит? Что с ним? Почему все так странно и как будто не с ней? Так бывает только во сне. Но ведь это реальность…
– Миша, – зовет Лиза шепотом, – скажи хоть что-то светлое, а, пожалуйста. Не пугай меня, Миш. – Он нерешительно улыбается. – Фух… так-то лучше.
– А давай-ка пройдемся, – бодро восклицает Миха, резко вскочив.
– Д-давай, – удивленно выдавливает Стогова и тоже растягивает губы в улыбке.
Она подрывается с кровати и бросается к шкафу, чтобы взять свою ветровку.
Мило подмигнув своему отражению в зеркале, висящему на дверце шкафа, Лиза на миг встречается взглядом с Мишей и застывает. Одна крошечная доля секунды, и все встает на свои места. Но того мига хватает, чтобы ошеломленно попятится и наткнуться спиной на Горшенева, вставшего позади девушки. Лиза успевает понять, что произошло: ей показалось, ей просто показалось, будто Миша не тот, что сейчас, а другой. Не зрелый и крепкий мужчина, а парень…
Парень из ее сна.
Нет, так не бывает.
Или бывает?
Нет.
Она просто сходит с ума? Как тогда…
Снова я лишен покоя.
Что с тобой моя душа?
Просишься на небеса.
Да кому ж ты там нужна?
Из какой-то темной бездны
Голоса меня зовут.
Все стремленья бесполезны.
Здесь меня нигде не ждут…
Комментарий к
* – это реальный человек. По личным соображениям я не стала писать его имя, пусть он останется просто Человеком, который хотел увести за собой. Этот Человек в реальности мертв.
========== Часть 6 ==========
Миша смотрит на поблескивающую в ярком солнечном свете водную гладь канала, он щурит глаза и слегка улыбается.
Они успели пройти немало километров, наслаждаясь солнечным днем, когда Лиза вдруг говорит:
– А почему ты неженат?
Миша, отвлекаясь от каких-то своих мыслей, встает спиной к выложенному камнем ограждению и смотрит на Лизу.
– Ну ты же понимаешь, какое у меня отношение к браку, – хитреца в его глазах веселит Стогову, и она широко улыбается, а Миша выдает в отместку: – А ты почему Костяна бросила?
– Костяна? – лицо блондинки вытягивается, и она немного недоверчиво косится на музыканта. – Ты серьезно? Вы что, подружиться успели?
– Ага, подружиться, конечно, – саркастично хмыкает Миха. – Если ты считаешь, что можно водиться с таким мудаком, особенно после его приезда следом за тобой, то хреновое у тебя обо мне мнение, госпожа.
Вновь возвращается прежний вполне адекватный Миша. Хотя, если честно, Лиза, скорее, себя считает чокнутой, чем Мишу.
Он-то вполне нормален и, кстати, все ее выходки воспринимает спокойно. Подозрительно спокойно.
– Ты знаешь мое мнение о тебе, и оно… в общем, ты знаешь, – говорит Стогова, отводя глаза от лица Миши. – Но я хочу кое в чем разобраться.
Горшенев кивает, глядя на девушку заинтересованно.
– Отлично, – вздыхает она, не очень-то желая рассеивать атмосферу светлой радости.
Лиза молчит и смотрит на проходящих мимо людей. Самые обычные прохожие, незнакомки и незнакомцы; молодые и пожилые; парами, по-одиночке и компаниями.
Кажется, все выбрались из своих квартир и домов, чтобы вдохнуть потрясающий свежий воздух… весны. Весны?
Лиза снова теряется от ужаса, паника наваливается на нее в долю секунды, но уже в следующий миг теплая тяжелая рука опускается на ее плечо, и девушка, вздрогнув, поворачивается к Горшеневу. Он легонько качает головой, как бы говоря, что не стоит беспокоиться, будто с ней все в порядке.
Стогова нервно сглатывает и спрашивает:
– Миш, сейчас весна, правда? – Он кивает. – Хорошо. Тогда почему я не помню Нового года? То есть я… я была с вами? Или с матерью? Миша, что со мной такое?
– А что с тобой такое? – словно эхо отзывается Горшенев, так и не убрав руку с ее плеча.
– Это все как будто понарошку. Я не понимаю… я не помню. Ничего не помню. Где я была вчера? Когда мы вернулись из того города? Что это был за город? При чем здесь Анфиса? Миша? Что это такое?
Горшенев вразрез со своим колючим взглядом довольно нежно проводит пальцами по ее щеке, и он как будто говорит ей: «Что ты понимаешь во всем этом, малявка?».
– Просто ты запуталась, – выдвигает свое мнение Миха. – Не заморачивайся. Скорее всего, это усталость. Ты, Оль, головой раньше не ударялась?
Лиза готовится ответить, но замирает с раскрытым ртом, а затем, сверкнув зелеными глазами, переспрашивает:
– Оля?
– Что?
Миха выглядит крайне удивленным, прямо таращится на нее в недоумении, и Лиза, разозлившись на него, выпаливает:
– Что-что, ничего! Ты меня Олей назвал, а я спросила просто. И да, головой я ударялась, – и девушка уверена, что это так, но она все равно не знает, почему она в этом уверена.
В некоторой степени Стогова уже и сама ничему не удивляется, она спокойно смотрит на Мишу и ждет его реакцию на эту «Олю».
«Оля? – продолжает думать Лиза, проводя какие-то не до конца ей понятные параллели, – Оля. Ольга. Ольга Горшенева. Что? Кто это? Ольга Горшенева?».
– Слушай, ну оговорился, наверное. Я сам не понял, так что не психуй, – тут же пыжится Горшенев и, хватая Лизу за кисть, ведет за собой, при этом она едва поспевает за ним. Что ее рост против «горшеневских» длинных ног? А бедра, кстати, у него офигенные. Она ловит себя именно на том, что, плетясь чуть позади Михи, таращится на его ягодицы и бедра.
«Поглядите-ка, – мысленно усмехается блондинка, – во мне девица пробудилась. Девица, залюбовавшаяся ягодицами. Ого, почти рифма. Может сказать Михе? Он точно заценит».
– Миша, – окликает Лиза, глупо хохотнув, но осекается, когда случайно скользнув взглядом по лицам столпившихся в парке людей, замечает нечто невразумительное, нечто несуразное, то, чему она тут же у себя в голове дает прозвище – Безликий. И это слово как нельзя лучше характеризует человека в черном похоронном костюме, который стоит чуть поодаль от этой толпы и, наверное, смотрит прямо на нее. Лиза не видит этого наверняка по одной ужасающей, леденящей душу причине: у Безликого нет лица*. Вполне логично, потому-то он и Безликий.
– Ты его видишь? – вырвав свою руку из пальцев Горшенева, спрашивает Стогова, но сама не отрывает глаз от странного существа, которое она воспринимает во всем том безумии, что плодится в ее голове, очень даже своевременно появившимся. Вовремя и к месту. Он, как посланник, стоит никем незамеченный и ждет.
Лиза делает шаг в его сторону, и неестественно длинные руки Безликого вдруг приходят в движение, начиная болтаться как веревки на сильном ветру, будто в них совсем нет костей.
– Блять, ты меня достала! – орет Горшенев позади Лизы, за шмотки отшвыривая ее в сторону, а мимо тут же проносится мотоциклист.
Все прекращается. Безликого нет. Лиза ошеломлена. Она пялится на Мишу, который непонимающе и злобно смотрит в ответ, а потом он разводит руками, спрашивая на повышенном тоне:
– Что на этот раз? Увидела мужика без лица? – выдает Миша, а Стогова прищуривается, вглядываясь в глаза Горшенева.
– Да, – неуверенно признается она.
Тот цокает, матерясь, потом взмахивает рукой и, резко крутанувшись, идет прочь, но на ходу все же бросает:
– Скажи еще, что у него были длиннющие конечности.
Стогова провожает Миху совершенно спокойным взглядом, тихо говоря:
– Да, так и было.
Неизвестно, как Миша смог услышать шепот Лизы, но он оборачивается:
– Малявка, иди домой, а. Вся твоя мистика – хуйня.
Вот это Миха Горшенев. Вот в этом весь он. Сказал, как отрезал.
Лиза помнит о том, что его дико бесят все эти потусторонние штуки. Он просто не верит в это. Но почему тогда так легко воспринимает «заскоки» Стоговой? Или он просто считает ее психически нездоровой? Возможен и такой вариант, а вообще…
Как много она помнит о нем, и совсем ничего, почти ничего о себе…
***
Лиза сидит на кухне. Мама готовит блинчики. Вот им хочется вечерком поесть блинчиков.
Это та самая квартира, в которой Стогова Лиза провела все свое детство, только тогда у нее еще был отец. Потом он ушел. Все как обычно. Лиза осталась с матерью.
Это она точно помнит. Помнит и шкафчики, сиреневые с глянцевым блеском, и вытяжку, всегда начищенную до блеска, и красивый темно-коричневый ламинат на полу. Она помнит маму с ее ясными зелеными глазами – чуточку светлее, чем у Лизы – и каштановыми волосами. Помнит ее улыбку. Также Лиза уверена, что раньше она и сама была брюнеткой, но, покончив со школьным обучением, осветлилась и принялась экспериментировать с цветом волос.
А вот с возрастом у Лизы немного не ладится. То есть она предполагает, что ей лет двадцать шесть, но какое-то внутреннее сомнение убивает напрочь всю уверенность. Однако спрашивать маму о своем возрасте – это дико глупо и непредусмотрительно. Мама будет волноваться. Это ни к чему Лизе.
– О ком грустишь, моя красавица? – интересуется Марина у дочери. – Утренняя прогулка разочаровала?
– Ну… не то чтобы… постой, а ты откуда знаешь об этом?
– Как откуда? – искренне удивляется Марина и, отвлекаясь от готовки, оглядывается на Лизу. – Миша приходил. За час до того, как ты вернулась с прогулки. И… знаешь, дочурка, он говорил немного странные вещи.
– Какие это вещи? – напрягается Лиза и подается вперед, едва ли не опрокинув любимую кружку с чаем.
– Лиз, ты что с ним имеешь общего? – спрашивает мать у девушки. – Взрослый мужчина… хотя ладно, допустим, разница не такая уж и большая. Но меня удивляет то, что ты попала к нему в группу. Я тебя постоянно жду, Лиза, – это звучит довольно странно, вполне предсказуемо, но отчего-то странно. Так считает Лиза. – Тебя вечно нет дома. Я жду тебя. Лиза. Слышишь меня?
Марина смотрит на дочь в упор, и теперь этот взгляд кажется девушке, мягко говоря, неприятным, и Лиза опускает глаза.
– Мама, что говорил Миша?
Лиза слышит, как ее мать вздыхает.
– Сказал, что Костя ему все рассказал, и что ты на самом деле в норме, и ничего особенного с тобой не происходит. Только то, что должно. Все. Мне это показалось очень странным.
– Да, действительно, – задумчиво бормочет девушка. – «Только то, что должно» – звучит жутковато.
– Нет, – вдруг изумляется Марина, взбивая венчиком яйца. – Миша сказал, что ты в норме. Именно это выглядело странным. Ведь я же знаю, как на самом деле ты себя чувствуешь. Я ближе всех.
– Мам…
– Лиза, иди к нему.
– К кому? – Девушка встает из-за стола, потому что ей хочется убежать отсюда. Вообще ей хочется вырваться из этого незнакомого мира.
Марина снова оглядывается, произнося с легкой укоризной:
– К Мише, к кому же еще? Он звонил, просил тебя приехать на репетицию.
– Почему раньше не сказала?
– Я решала, стоит ли тебе продолжать это.
– И?
Марина качает головой, обреченно и обессиленно говоря:
– Продолжай. Я не смогу это остановить. Мне очень жать, дочурка, прости, мне очень жаль…
***
Утро пришло. Солнце встает.
Двери открой и пусти ночь погулять.
Сон последнюю песню поет.
Солнце встает.
Кому-то здесь жить, кому-то бежать.
Лиза будет верить Горшеневу до последнего вздоха. Его или своего. Но если все же его, она пронесет это до конца. Не потому что считает его лучшим среди всех, просто он для нее лучший. Просто она видит в Мише то, что он хочет скрыть. Он постоянно это скрывает, но она все равно каждый раз обнажает его душу. Только Лиза не знает, понимает ли это сам Горшенев.
Но, скорее всего, понимает. Она ведь продолжает смотреть на него, когда он не смотрит в ответ.
Они сидят в небольшом помещении, где репетируют уже около трех часов. Ребята вышли покурить, а Миша молчит и перебирает струны гитары.
Он в своей черной футболке «Sex pistols» и темных штанах выглядит очень угрюмым и мрачным.
Стогова опять втихую рассматривает его выдающийся профиль. Горшенев, прислушиваясь, настраивает гитару, будто бы не замечая присутствия девушки, но когда она, вздохнув, поднимается, он так резко хватает ее за руку, что Лиза невольно вскрикивает. Миша не дает ей опомниться, как тут же выпаливает с такой прямо ярко выраженной агрессией, что Стогова глотает застрявший в горле комок:
– Зачем ты пришла? – строго спрашивает Горшенев, и Лиза ощущает как саднит ее кожу под его широкой ладонью.
Впервые за последнее время она чувствует Мишу, как настоящего человека, как живого реального человека, не плод ее воображения. И глаза у него настоящие, большие, горящие изнутри, немного пугающие. В данный момент Лиза полностью подчинена ему, потому что не подчиниться такому мощному потоку некой невидимой энергии просто невозможно.
Она сосредоточено думает, что ответить, потому что понимает – он говорит не о ее нынешнем приезде, а о чем-то более значимом. Вероятно, о ее появлении в его жизни?
– Где ты увидела объявление? – продолжает «допрос» Миша.
Рука девушки уже немеет. Она резко дергается, но Горшок – да-да, именно Горшок, потому что Стогова жутко зла на него из-за такого метода получения информации – и не думает отпускать, лишь сильнее стискивая пальцы.
– Мишка! – выкрикивает Лиза, ошалело дергаясь и при этом заворожено глядя на то, как Горшенев отставляет в сторону инструмент, как поднимается, чуточку смахивая на хищника, а потом нависает над беспомощной Стоговой.
Вообще она отнюдь не беспомощна, Лиза прекрасно осведомлена, куда надо бить мужика, но она, опустив глаза в область паха Миши и задержав там взгляд, неожиданно вызывает недоумение на лице Горшенева, который издает многозначительное «кхм», и тут же он начинает гоготать.
– Нет, ну обезоружила, мать твою, малявка!
Миша отпускает ее, а Лиза ощущает себя круглой идиоткой, потому что поняла, что Горшенев мог ее поцеловать. А может и показалось. Кто его знает, теперь уже поздно – момент упущен.
Однако, отвернувшись, Стогова, которая направляется к двери, тем самым пытаясь избежать еще какой глупости, вдруг снова оказывается перехвачена, дезориентирована и почти поцелована. Нет, совершенно точно, она убьет Леонтьева Сашку, то есть Ренегата, то есть гитариста группы, потому что он входит в помещение именно в тот момент, когда Миша уже наклоняется к Лизе. Потом она видит его лицо очень близко, позволяет себе залюбоваться темным шоколадным оттенком его глаз, неловко хмыкает, краснеет и, к своему величайшему изумлению, вдруг осознает, что Горшенева-то появление Ренегата не смущает вовсе: он все равно на секундочку прижимается сухими губами к ее приоткрытому от нехватки кислорода рту, ничего особенного больше не делает, просто как-то так мягко прижимается, бережно даже, что ли, и это чуточку забавляет Стогову, потому что до этого Миха был не очень-то нежным. Синяки на запястье обеспечены…
Я нужен сразу всем… я никому не нужен.
– Это… Лиза, – произносит Саша, поняв, что никто на него внимания не обращает и не обратит, если он сам о себе не напомнит, – там вообще-то тебя разыскивают.
– Кто? – синхронно поворачиваются Миша с Лизой к Ренегату.
– Костян.
– Опять? – почему-то у Стоговой спрашивает Горшенев, и она отодвигается, заправляя за ухо прядь волос.
– В смысле? – пожимает девушка плечами и идет к двери. – Я-то тут при чем?
– Нет, блять, а кто при чем?
– Ну только не ори, – вмиг борзеет скромная девочка Лиза.
– Не борзей, – так и заявляет Миха, а по лицу его хоть что-то понять не представляется возможным, потому что оно снова плывет, а Лиза, побледнев, пятится, потому что за спиной Михи стоит Безликий. – Эй, эй! – как сквозь вакуум доносится голос Горшенева.
«Костя и Безликий, – лихорадочно соображает Стогова, – Костя Безликий? Костя Метелин. Черт. Как это? Он появляется – появляется и Безликий. Но в парке Кости не было. Или был…».
– Лиза? – а вот это уже голос Метелина, который входит в помещение. – Ты чего это?
Стогова не понимает, почему на нее так смотрят. Все трое так смотрят, будто в ее руках…
Девушка опускает глаза и в панике захлебывается словами, так в итоге и не найдя сил хоть что-нибудь сказать: в правой руке она сжимает ручку топора, с которого капает густая вязкая кровь.
«Мамочка моя… что это?».
Миг. Громкий щелчок. И голос:
– Если ты, бля, сейчас же не перестанешь визжать, – произносит Горшенев, Лиза моргает и уже, более или менее, осознанно смотрит на Мишу, – во-о-от, совсем другое дело.
– Я визжала? – выдавливает Стогова, при этом осматривая свои абсолютно чистые ладони.
– Как кошка, которую трах…
– Я поняла! – отрезает Лиза, уже нерешительно улыбаясь и узнавая того веселого Миху, которого представляла себе еще до их знакомства. Но тут она ошибается, потому что он совсем невесел. Миша отчего-то косится на ее руки, и тогда снова вмешивается Костя, до этого помалкивающий:
– Тебе к доктору пора, Лизка. Совсем не в себе.
– Сейчас не в себе будешь ты, когда я тебе навешаю… – вместо Стоговой отвечает Горшенев.
– А что ты так за меня заступаешься? – непонятно почему злится Лиза, и Миша разве что не крутит пальцем у виска, но сдерживается и говорит, вылупив глаза:
– Да вот подростком захотел себя почувствовать! – бросает злобно музыкант и поворачивается к Косте. – Иди-ка ты отсюда, паренек. Тебе тут не рады.
Метелин, решив, что Стогова сейчас за него заступится – как будто она сможет остановить эту кареглазую дылду, – выдает, нахохлившись:
– А я не к тебе пришел. Мне Лизку надо увезти отсюда. Ее ждут.
– Серьезно? – Ох уж этот тон. Горшенев хватает Метелина за грудки, и Лизка с ужасом понимает, что Ренегата рядом нет. – А я прямо подумал, что ты меня навестить приехал. Пиздуй! – Костя вылетает из помещения, открыв собой дверь.
Они не дерутся в коридоре, Лиза слышит только ругань с трехэтажным матом, произносимым хрипловатым голосом Горшенева. Сама Стогова не выходит к ним, потому что Безликий не ушел. Он, словно расплываясь в воздухе, стоит в темном углу небольшого помещения, и хотя на его лице нет ни глаз, ни носа, ни рта, Лиза уверена, что это чудовище что-то хочет сказать. Оно выглядит беспристрастным, когда поднимает длинную тощую руку и указывает куда-то вправо. Лиза как завороженная смотрит в том направлении и не может даже моргнуть: неуместный, совершенно непонятно откуда взявшийся фотоснимок, который висит на стене…
– Малявка, – окликает ее вернувшийся Горшенев, – ты тоже это видишь?
– Что? – не отводя глаз от фотографии в рамочке, спрашивает девушка. – Ты лежишь в гробу?
– Нет, это ты лежишь в гробу…
Комментарий к
…у Безликого нет лица* – в общем-то, это некто похожий на Слендера или Слендермена, если угодно. Такая вот несуразица выходит.
“На краю”
https://www.youtube.com/watch?v=ZonDCWCwX4Y
========== Часть 7 ==========
…чтоб взлетел я как во сне,
Смог бы к Богу заглянуть,
Посмотрел бы с высоты,
Вниз на матушку-Землю:
Там черти снуют,
Сыны твои мрут…
Лиза смотрит на спящего Мишу.
Ночь настала, и она оказалась очень жаркой, совсем несвойственной для ранней весны. Именно поэтому окно трехкомнатной квартиры Михи распахнуто настежь. Хотя Стогова уже с удовольствием его закрыла бы.
Лиза пытается читать какую-то книгу, она даже не знает, что эта за книга, и в слишком приглушенном свете ночника ей трудно разобрать слова. И она снова переводит взгляд на умиротворенное лицо Горшенева.
В кресле слева от нее спит Поручик, ударник коллектива, слышен сап и Саши Леонтьева, и Андрюхи…
В общем, вся группа здесь. Это Миша всех пригласил после того, что случилось на репетиции.
До сих пор непонятно, зачем приезжал Метелин, что он хотел и куда потом подевался. Фотография со стены тоже чудесным образом испарилась, и Миша не сказал об этом больше ни слова.
Безликий. Мысли Стоговой по-прежнему занимает именно он. Она не удивлена, не расстроена, не раздавлена. Напротив, девушка полна сил, и это ей кажется нелогичным. Вновь ее голову наполняет вереница мыслей о том, что все не то, чем кажется.
Вроде бы все на местах, но не так. Даже мать Лизы не звонит на протяжении всего дня, не спрашивает, где она, все ли с ней в порядке.
Миха шевелится во сне, что-то проворчав себе под нос, и девушка усмехается. Она откладывает чтение, кладя книгу на диван рядом с собой, и осматривает комнату, желая отыскать в ней признаки обжитой квартиры, но все так, как должно быть, а не так, как можно ожидать. Это же квартира Горшенева, здесь не может быть все настолько правильно.
Парни спят. Стогова курит, присев на подоконник, и наслаждается ночной свежестью, которой тянет из открытого окна, хотя она уже и мерзнет. Поспешно докурив, Лиза встает и захлопывает окно.
Звук музыкальной шкатулки тоненькими иголками впивается ее голову. Это та самая шкатулка из детства, ее подарила Лизе бабушка. В голове начинает монотонно отбивать колокол, будто оповещая присутствующих о чьей-то смерти. Стогова помнит, насколько суеверна была ее бабушка. Она знала много примет и обычаев, и этот – один из них: звонить в колокола, когда в поселке кто-то отошел в мир иной. Жуткий холод пробирает Лизу, и она, ежась, выходит из комнаты.
