355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Mia_Levis » Пряный запах огневиски (СИ) » Текст книги (страница 1)
Пряный запах огневиски (СИ)
  • Текст добавлен: 15 августа 2017, 17:30

Текст книги "Пряный запах огневиски (СИ)"


Автор книги: Mia_Levis



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

========== Глава 1. ==========

Пряный запах огневиски…

Интересно, сколько же его пролили, что аромат так настойчиво витает в воздухе?

Наверное, немало…

Ведь он пьет постоянно.

Бутылка, кажется, приросла к его руке.

А по ночам он мечется по библиотеке.

Откуда я знаю?

Грохот от падающих предметов оглушителен.

А визг его матери еще более красноречив.

В такие моменты возле портрета то и дело разносятся крепкие словца Сириуса. Никто больше не покидает комнаты. То ли привыкли, то ли не хотят нарушать гнетущее уединение Блэка. Лишь я ступаю на носочках, замирая на верхней ступеньке лестницы, и смотрю на него.

Он меня не видит, поэтому я могу стоять часами, когда он, наконец-то успокоив портрет матери, садится на пол и медленно пьет огневиски прямо из бутылки.

Зачем я это делаю?

Мне просто жаль. Он кажется одиноким, а я слишком хорошо помню, что такое одиночество. Ведь до знакомства с Гарри и Роном у меня не было друзей.

А еще я знаю, что такое чувствовать себя беспомощным. Когда не знаешь, чем помочь. Ему же еще невыносимее – он и знает, и может помочь, но не должен делать этого по приказу Дамблдора.

Сегодня Вальбурга особо разбушевалась. Неудивительно… Не знаю, что он опрокинул в библиотеке, но шум был оглушительный. Джинни тоже проснулась, но лишь проворчала что-то неразборчивое, засунула рыжую голову под подушку и уже через несколько минут снова мерно задышала. Я тоже попыталась уснуть. Честное слово, попыталась… Пяти минут метаний по кровати хватило, чтобы заставить меня взглянуть на него хотя бы одним глазком.

И вот снова я крадусь на носочках, не ощущая босыми ногами холода. В такие мгновения я чувствую себя преступницей, как будто подсматриваю за чем-то очень неприличным, поэтому мне душно, и плотное облако терпкого виски сдавливает стальным обручем виски. Голова пульсирует, адреналин плещется в жилах, заставляя сердце отчаянно колотиться о грудную клетку. Еще немного – и разорвется…

В такие моменты нет никакой гриффиндорской храбрости, и каждый шорох звучит набатом, могильным звоном. Нет ничего страшнее и омерзительнее, чем поступать нелогично, бродя по этому истлевшему дому ночью, опасаясь быть пойманной, судорожно проговаривая про себя оправдания, которые могут понадобиться, если кто-то меня увидит.

А потом страх проходит, просто улетучивается, как воздух из воздушного шарика, и остается только… нечто, не поддающееся анализу. Просто взгляд на едва различимый силуэт, небрежно прислонившийся к стене: бессмысленно и странно, трусливо и неправильно. Так не по-гриффиндорски, так не по-грейнджеровски. И хочется бежать без оглядки, чтобы не видеть. Или хотя бы заткнуть уши, когда он хрипло кашляет, подавившись очередным глотком. А еще появляется сильное желание как можно больнее ударить себя по щеке, чтобы жгучие слезы жалости сменились слезами боли. Он бы не потерпел жалости. Кто угодно, но только не Сириус Блэк…

Проходят минуты, а быть может уже часы, когда он медленно поднимается с пола, придерживаясь одной рукой за стену. Пустая бутылка обличительным монументом остается стоять на полу. Утром ее уберет миссис Уизли, одарив Сириуса неодобрительным взглядом. Он же в ответ скривит губы в своей такой особенной ухмылке, задорно подмигнет Гарри и Рону, бросит на меня мимолетный взгляд, и я снова пролью себе на колени обжигающе горячий чай, прикушу губу, чтобы не вскрикнуть и отчаянно покраснею от смущения из-за своей неловкости и из-за его взгляда.

Я так задумалась, впитывая расширившимися зрачками черноту ночи, что упустила момент, когда Сириус куда-то исчез. Видимо пошел в библиотеку… Там он просидит до утра. Когда он спит, я не знала, ведь его ночи проходят в алкогольном бреду, а дни в еще более аляповатом фарсе, который он натужно исполнял ради Гарри, чтобы скрыть то, что видела лишь я в эти самые темные часы перед рассветом. Хотя я тоже почти не спала, выхватывая короткие мгновения, которые можно было именовать как «до» и «после»: До сумасшествия Сириуса. После сумасшествия Сириуса.

Сейчас был как раз один из таких моментов, когда в доме наконец-то царил относительный покой, поэтому я решила идти в комнату. Последний раз окинув взглядом холл, я медленно развернулась на онемевших пальцах и уперлась взглядом во что-то темное. Знаете, как это бывает, что-то более черное, чем сама чернота? Мозг, продолжающий лениво перебирать мысли, напрочь отказывался работать и только глаза непроизвольно скользнули выше, туда, где неподвижно стоял мое персональное ночное наваждение… Сириус Блэк.

– Не спится?

Сладко-сладко пахнет алкоголем и чем-то особенным. Быть может, это я пьяна, ведь именно я сейчас, как маятник, шатаюсь на пальцах на краю лестницы? Такая неправильная, ненастоящая, полоумная и обезумевшая Гермиона… Я не знаю, что сказать, как ответить на столь простой вопрос. Не спится ли мне? Конечно. Ведь это естественно… Не спишь ты – не сплю я. И куда девалась моя логика, мой хваленый интеллект? Неужто я ослепла, что даже не увидела как он аппарировал?

И тут я задохнулась от ужаса, потому что мне стало казаться, что он знает. Знает, что я стою на этой ступеньке часами. Знает, что у меня замерзли ноги. И тем более знает, что я не могу спать когда кому-то плохо… Ему плохо.

– Гермиона?

Он склонил голову, как кот из старого маггловского мультфильма, я же яростно потрясла своей, прогоняя марево, застлавшее разум. Во рту жжется ртуть… Почему? О, Мерлин, я прокусила губу… Дурочка. Ненормальная дурочка… Наконец-то мне удалось разжать зубы, мертвой хваткой прикусившие плоть и пробормотать, как пятилетнему ребенку, которого застали за воровством конфет.

– Пить хочу…

Он смотрит непонимающе. То ли слишком пьян, то ли привык ассоциировать слово «пить» с огневиски и не может поверить, что я, умница Грейнджер, собираюсь употреблять спиртное.

– Воды… – уж совсем жалко добавила я. А он улыбнулся. Мерлин, как же он улыбнулся… Так, как будто не было Азбакана, и смертей, и страха, и недавно возродившегося Воландеморта, и Ордена, который ничего не говорил нам – детям, и ничего не позволял делать ему – узнику в собственном доме. И в этой улыбке столько понимания мира, и снисхождения, от которого меня тошнит, и жалости, которую я ненавижу и яростно отвергаю, отступая еще дальше, еще ближе к лестнице. Улыбка для меня, когда не нужно дарить любовь Гарри и по-доброму подшучивать над Роном. Когда можно проявлять квинтэссенцию чувств, лишь усиленных горечью виски…

– Проводить? – Он спрашивает из вежливости, медленно поднимая руку и показывая на лестницу за моей спиной. А я окончательно ставлю крест на жалких попытках сохранить чувство собственного достоинства, дергаясь от его руки, как от карающего перста, который вот-вот, сейчас, вцепится мне в шею за то, что я посмела разрушить его одиночество. Хотя нет, разрушить я не в силах… Я ведь всего лишь ребенок, судорожно сжимающий посиневшими пальцами ткань футболки на животе, который болезненно сводит от страха и чего-то еще… особенного. Я всего лишь нарушила его покой, поцарапала кокон, но так несмело, что и самой смешно и до слез противно…

Когда кажется, что хуже быть не может, судьба обязательно достанет из рукава козырь и с безумным смехом швырнет тебе его в лицо. Вот так и со мной произошло, когда босая ступня куда-то провалилась, уволакивая меня в бездну… Лучше бы сразу в преисподнюю, потому что упасть с лестницы при Сириусе Блэке самое невероятное издевательство, которое мне, шестнадцатилетней девочке, могла подкинуть жизнь. И снова я ошиблась… Лучше упасть, чем быть подхваченной руками и резко вырванной из разверзнутой пасти чернеющих ступенек… Для пьяного человека у Сириуса оказалась крайне быстрая реакция. И вот я уже стою на твердой поверхности, и нет больше его рук на талии, и запаха спиртного в опасной близости от моего лица… А мне отчаянно хочется зажмуриться и бежать… бежать… бежать…

– Я все же провожу тебя, – спустя мгновения твердо произносит он. И я не возражаю, когда его пальцы обхватывают мой локоть, и он медленно ведет меня за собой, как сомнамбулу, которую стоит оберегать от самой себя. Как же отчетливо в это мгновение я вижу разницу между ним и мальчишками-ровесниками. Нет никакой возможности вырваться и гордо заявить, что я «могу и сама дойти». Я ведь и так выдала себя с головой, нужно вести себя как взрослая и шагать, высоко подняв голову, и чинно выпить стакан воды, твердым тоном пожелать «спокойной ночи», и прямо держа спину, демонстративно медленно подняться наверх. Как же легко строить планы… Как сложно претворять их в жизнь…

И ноги заплетаются, и стакан с оглушительным звоном разбивается о холодно-серый мрамор, и я истерично смахиваю слезы, желая только, чтобы этот стыд наконец-то закончился.

– Мерлин, что с тобой сегодня? Не заболела часом? Давай я позову Молли, – сейчас он кажется встревоженным и абсолютно трезвым. Только запах, этот дурманящий меня запах виски, так и продолжает обвивать его плотным облаком.

– Нет! Я просто устала и… – что-то пробормотала, проглотила конец предложения… Такое чувство, что рациональная Гермиона скончалась от этого позорного спектакля, оставив расхлебывать эту кашу какую-то косноязычную идиотку…

– Садись, я сам налью тебе воды.

Я послушно присаживаюсь на ближайший стул и, мгновение подумав, подтягиваю под себя окоченевшие ноги. В это время он протягивает мне стакан, и я послушно пью, хотя и не хочется…

– Ты бы не ходила босая, зима все-таки, заболеешь.

– Эмм… да. Я просто не хотела тревожить Джинни и искать обувь в темноте.

– Ясно, – произносит он, забирая у меня из рук стакан. От неловкости и смущения у меня сводит скулы, щеки горят пунцовым, а ноги и руки наоборот дрожат как в лихорадке: от холода, от страха…

И невозможно понять, что страшит меня сильнее: то, что он уйдет и снова будет пить эту пьянящую жидкость, либо то, что он останется, а я не знаю, что говорить, и даже забываю, как вдыхать воздух в его присутствии.

Он снова поставил все с ног на голову, в той манере, которая меня так восхищает, раздражает и пугает одновременно. Никакой рассудительности, только желания, инстинкты, прихоти… И вот он достает очередную бутылку из ближайшего кухонной тумбочки, садится напротив меня, как будто не замечая, забыв…

– Как Гарри? – в перерыве между очередным глотком, интересуется он, прорезая тишину, как масло острым ножом. Гарри? Я не понимаю ни вопроса, ни того, что до сих пор делаю здесь, почему не ухожу, а продолжаю комкать несчастную ткань футболки.

– Хорошо. Кажется…

– Просто ты имеешь возможность постоянно находиться с ним рядом, поэтому меня и интересует, как он справляется в школе. Слишком много навалилось в последнее время, – поясняет он, сощурив глаза и смотря на меня так… Как? Мерлин, я не знаю! Я ничего не знаю и не помню в присутствии Сириуса Блэка… Я просто смотрю на движения его губ, уже не слушая, что именно он говорит, лишь ощущая как плавно и почти интимно (Мерлин, слово-то какое!) он растягивает гласные.

– Гермиона? Ты слышишь?

– Что? Простите… прости, – он не любит, когда его называют на «вы», – я просто задумалась, – я почти чувствую, как по моему лицу и шее расползаются багровые пятна, когда я едва слышно шепчу столь глупое оправдание.

– Ты выглядишь уставшей. Ты вообще спала сегодня? Думаю, тебе стоит отдохнуть, – произносит он. И я согласно киваю, вскакиваю на ноги и из последних сил сдерживаю желание опрометью броситься прочь. Как же я боюсь таких ситуаций, когда невозможно действовать логично… Как же я боюсь его: пьяного, окутанного горечью огненного виски и одиночества, гордого и непонятного, взрослого и такого безрассудного… Как хочу, чтобы он наконец-то научился спать по ночам и освободил меня от наваждения и как опасаюсь, что он лишит меня этих минут, когда вся жизнь сжимается до размера верхней ступеньки лестницы…

– Спокойной ночи, – на выдохе произношу я, когда наконец-то рука ложится на ручку двери, а мысли отступают, не подкрепленные его образом перед глазами.

– Спокойной, девочка…

Его «девочка» такое необычное, вязкое и теплое, что хочется слышать бесконечно. А еще оно слишком хриплое и произнесенное с интонациями, которые я не в состоянии понять, поэтому по позвоночнику скользит раскаленная капелька пота, как будто бы выжигая продолговатое клеймо, выявляющее самые глубинные желания, которые не прогонишь, как бы ни старался…

========== Глава 2. ==========

– Гермиона, просыпайся! Завтрак скоро, – произнесла Джинни, дергая меня за плечо. Ничего не оставалось, как послушно открыть глаза, хотя уснула я лишь с первыми лучами бледно-желтого зимнего солнца и теперь моя голова взрывалась от пульсирующей боли в затылке. Эти ночные дежурства сведут меня в могилу… – Как спалось? – жизнерадостно поинтересовалась Уизли, а я лишь вымученно улыбнулась, пожав плечами. Врать не хотелось, а правду не скажешь.

Джинни, к счастью, не вдавалась в расспросы, так как я никогда не была особо разговорчивой по утрам. Что-то проворчав о том, что мне стоит поторопиться, она скрылась за дверью, я же медленно поковыляла в сторону ванной. Самое невероятное, что Сириус после ночных попоек выглядел абсолютно свежим и отдохнувшим, я же даже после ледяного душа напоминала зомби: темно-синие круги под глазами особо «выгодно» подчеркивались мертвенно-бледной кожей.

Когда я наконец-то спустилась и заняла свое место, невнятно пробормотав «Доброе утро», то первым, что бросилось мне в глаза, было отсутствие Сириуса. Я испугалась… Неосознанно, импульсивно, глупо – я понимала. Но отрицать, что его отсутствие вызывает у меня страх, было невозможно.

– А где Сириус? – шепотом поинтересовалась я у сидящего рядом Гарри. Тот пожал плечами и, быстро взглянув на меня, произнес:

– Спит, наверное.

Расспрашивать дальше я не стала, но и аппетит потеряла абсолютно…

Когда это началось? В какой момент я стала переживать о крестном Гарри? Я не знала… Возможно, еще тогда, в Хижине, когда он был столь измученным и несчастным. А может быть только этой зимой, когда начала замечать, что его улыбка волшебная. И что так он улыбается только мне, когда никто не видит. Как будто стыдится демонстрировать ее другим. В чем была магия этой улыбки? Не знаю, она просто была теплая и мягкая, успокаивающая. И я боялась за него, жалела его, переживала, нервничала… Все это вылилось сначала в пристальные взгляды, а позже в ночные дежурства.

Я не видела его все утро, проведя первую половину дня в обширной библиотеке, уткнувшись в очередной пыльный фолиант. Когда дверь тихо открылась, я даже не подняла взгляд.

– Доброе утро, Гермиона. Хотя уже скорее день.

– Добрый день, Сириус, – я так резко подняла голову от книги, что стало неловко. В его руке опять была бутылка, янтарной жидкости в ней было уже меньше половины.

– Как всегда учишься? – рассеяно поинтересовался он, делая еще один глоток и небрежно садясь в ближайшее кресло. Это «все время» меня обидело. Разве плохо стремиться к знаниям? Он ведь взрослый, а взрослые наоборот всегда хвалили меня за старательность. Все, кроме Сириуса… Он наоборот крайне неодобрительно посматривал на меня всякий раз, когда я углублялась в чтение, либо начинала чересчур витиевато разговаривать.

– Я не всегда учусь, – тихо проворчала я себе под нос, не рассчитывая, что он услышит. Как бы не так… Услышал, ухмыльнулся, отсалютовал мне бутылкой, с сарказмом произнес «Ну-ну» и сделал очередной глоток.

– Смотри, а то не успеешь оглянуться, как молодость закончится и окажется, что кроме книг ты ничего больше и не видела, – с горькой улыбкой сказал он, слегка сощурив глаза. Он явно был пьян. Внешне это никогда не проявлялось: взгляд оставался осмысленным, походка твердой, а реакция быстрой, что вчера он мне продемонстрировал, спасши от падения с лестницы. И только по фразам, которые он начинал говорить, становилось ясно, что огневиски возымело действие.

– Разве книги это плохо? – спросила я, переворачивая страницу и лишь иногда бросая на него взгляды. Совсем быстрые… Незаметные…

– Во всем нужно знать меру, знаешь ли… – отрешенно отвечает он, рассматривая бутылку на свету. Жидкость искрится и призывно мерцает… Красиво. Через мгновение он хрипло смеется и говорит уже совершенно иначе – твердо, даже раздраженно: – Впрочем, я не тот человек, советы которого стоит воспринимать всерьез, поэтому не буду тебя отвлекать. Ты читай, а я тихонько посижу. Молли там задействовала всех в уборке дома, а мне как-то не улыбается провести весь день копошась в пыли и грязи.

– Мне кажется, что твой совет совсем неплох, – он вопросительно изгибает бровь, и я поясняю: – Относительно чувства меры…

– А, ты об этом… Да, неплох. Но, как ты, наверное, заметила, я сам не слишком знаю, когда необходимо остановиться, поэтому не мне тебя учить. Ладно, пойду-ка я пополнять запасы, – помахал бутылкой, в которой виски осталось лишь на донышке, и поднялся, – а ты пополняй багаж знаний, – улыбнулся напоследок и ушел, так и не узнав, что к чтению я в тот день больше вернуться не смогла…

***

Тихо и темно…

Лунная дорожка на полу как будто двигается, и я слежу за ней взглядом.

Я не могла заснуть.

Сириус не бушевал, не разбрасывал вещи в библиотеке и, возможно, даже не пил, но я не могла спать.

Мне нужно было убедиться, что все в порядке…

На этот раз я обулась, стараясь не шуметь, и тихо выскользнула в коридор.

Запах огневиски ударил в нос: приторный и горький, как полынь. Его жизнь тоже горькая, возможно, поэтому его так привлекает эта отрава? Скольжу как привидение, не решаясь осветить дорогу. Впереди виднеется лестница, и я засовываю палочку за пояс пижамных штанов. Нужно было оставить ее в комнате, но привычка – вторая натура. И не только в отношении волшебной палочки…

Я отчаянно прогоняю от себя все доводы рассудка, которые вопят о том, что я окончательно помешалась. А я не отрицаю… Разве возможно дышать алкоголем и оставаться вменяемой? Я, наверное, тоже пьяна постоянно, потому что моя зависимость еще более острая, чем у Сириуса. Только она другая… Особенная, щемящая где-то в животе и бегающая мурашками по коже. Как эта потребность называется? Не знаю… Возможно это лунатизм, может быть желание ощутить поток адреналина в венах и плевать, что он получен таким неординарным способом? А быть может это жалость и стремление утешить всех обездоленных? Гуманность? Человеколюбие? Интерес? Сириус? Да, у моей зависимости имя Сириус…

– Воды?

Никогда не пускайтесь в пространные размышления, когда играетесь в шпиона и крадетесь по темным коридорам. Это я поняла на собственном опыте, причем дважды…

Медленно развернувшись и вцепившись ногтями в ладони, я вгляделась в его глаза и произнесла единственное, что можно было сказать в этой ситуации:

– Да, пожалуйста…

Тук… Тук-тук-тук-тук-тук… Замерло…

Тук-тук-тук… Замерло… Тук…

Сердце плясало какой-то безумный танец: чечетка сменялась плавными линиями вальса, а позже замирало в полете… Увы, полет был не воздушный, напротив, казалось, что несчастное сердце камнем скользит куда-то в пятки.

Жилка на шее билась в ритме крещендо, и я отчаянно краснела, как будто слышала удары, которые отбивал пульс.

– Проводить?

Какое острое ощущение дежавю…

– Да, пожалуйста, – я чувствовала себя попугаем, ей-Богу, с этим своим «Да, пожалуйста», но онемевшие губы упорствовали в нежелании произносить что-либо иное.

– Это называется зависимостью, девочка…

Клянусь всеми святыми – это было чересчур. Пальцы на обнаженной коже руки, улыбка, которую сумрак делал еще более невероятной, и это его плавное «девочка», которое было одновременно самым желанным и самым непристойным словом, которое я когда-либо слышала – все одновременно. Если бы не его поддержка, то я бессильно повалилась бы на пол, просто потому что мне шестнадцать и в книгах не написано абсолютно ничего о том, что стоит говорить глубокой ночью крестному отцу своего лучшего друга.

– Ч-ч-что? – переспросила я, чтобы хоть чем-то заполнить тишину, нарушаемую лишь нашими осторожными шагами.

– Когда каждую ночь бегаешь за водой – это уже система. А система – это зависимость, привычка. Называй как удобнее, – поясняет он. – Кстати, ты не думала о том, чтобы брать стакан с водой в комнату?

«Увы, в стакан тебя, Сириус, не поместишь», – мысль была столь фривольная, что я ее отогнала, стараясь привести мысли в порядок.

– Нет, не подумала,– тихо отвечаю, в тот момент, когда он распахивает передо мной дверь на кухню. Еще через мгновение помещение наполняется светом, и я осторожно наливаю воду, боясь повторения вчерашнего. Оборачиваюсь к столу, где он сидит, расслабленно откинувшись на спинку стула. В руках неизменная бутылка и я только диву даюсь, где он ее нашел, ведь когда мы шли, ее не было.

– Садись, коль не спишь, полуночный товарищ,– ухмыльнувшись, произносит он. О Мерлин, ну почему мне столь сильно не везет, когда он рядом? Почему я не могу произвести впечатление рассудительной, разумной, а главное взрослой девушки?! Черт возьми, почему я не могу быть с ним просто сдержанной и всезнающей Гермионой Грейнджер?!

Не получается… Потому что после его слов я судорожно закашлялась, пролила воду на футболку, почувствовала, что на глазах выступили слезы…

– Девочка, не пугай меня, – он поднялся из-за стола, забрал из моей дрожащей руки стакан, легонько похлопал по спине, снова обхватил за локоть и усадил на стул. – Ты нормально?

– Да, все хорошо, – пробормотала я. На животе расползлось мокрое пятно, и я чувствовала себя глубоко несчастной. Неудивительно, что он так улыбается мне и постоянно сопровождает. Я и правда произвожу впечатление редчайшей дурочки. Почему так только с ним? Не знаю…

– Налить еще воды? – я отрицательно покачала головой, все еще жутко смущенная, чтобы разговаривать. Он медленно садится напротив и продолжает: – Виски?

– Э-э-э, я не пью…

Воздух вдруг стал очень горьким. Вдыхать больно… Это все его предложение. Проклятое огневиски, которое чудится мне везде. Постоянный спутник Сириуса, непреложный элемент его образа… Быть может поэтому его предложение выпить было столь… двусмысленным? Пить из бутылки, из которой пил ОН? Это так… нереально?

– Я знаю, – коротко смеется и делает большой глоток,– но, как гостеприимный хозяин, должен был предложить.

– Мне шестнадцать, – говорю хоть что-нибудь, в то время как глаза заворожено следят за его губами. Живот болезненно ноет, и я точно знаю, что это из-за холодной воды, которую я пролила. Ведь больше нет причин?

– И?

– Я несовершеннолетняя, – а еще занудная, правильная, рациональная, скучная… Он точно так посчитает, ведь сейчас даже я сама так думаю.

– Ты считаешь, что как только тебе исполнится семнадцать, ты сразу станешь более взрослой? Это ведь всего лишь условности, цифры, Гермиона. Можно прожить десятилетия и не заметить, а можно каждый день превращать в короткую, но полную жизнь, – я знаю, что сейчас он об Азкабане. Это ни с чем не спутаешь… В такие моменты его голос глухой, как будто из вакуума, и я вся холодею, точь-в-точь как стекленеет взгляд его темно-синих глаз. После этого он больше не говорит, а только пьет. В такие моменты я проклинаю человека, который заставил его вспомнить о тех жутких двенадцати годах, даже если эти люди это Гарри или Рон, ведь воспоминания крадут у него еще больше времени. А он и так упустил его столь много впустую…

– Буду, – сегодня я напомнила о тюрьме. И не быть мне Гермионой Грейнджер, если я не смогу вытащить его из омута, в который он уже сейчас стремительно погружался, смотря в одну точку, и рассеяно делая маленькие глотки. Он смотрит на меня вопросительно, и я продолжаю: – Я буду огневиски.

Возможно, я прокляну себя, когда алкоголь растечется по венам, отравляя меня этим адским наркотиком, но сейчас я была абсолютно счастлива. Моя маленькая победа… Его глаза снова ярко-синие и в них пляшут веселые искорки. Как же я люблю его глаза… О Мерлин, о чем я думаю?! Резко встряхнула головой, и протянула руку за бутылкой, которую он подвинул на мою сторону стола.

Губы пересохли, и я медленно их облизала. Он смотрит на меня так пристально, поэтому я быстро делаю глоток, чтобы закончить это сумасшествие.

Печет… Печет. Печет!

– Глотай и дыши, – произнес он, встал со своего места, подошел ко мне, забрал из моей дрожащей руки бутылки, а потом присел перед моим стулом на корточки, положив руки на мои моментально онемевшие колени. – Вдыхай, девочка…

И я послушно глотаю, судорожно втягиваю носом воздух и очень медленно выдыхаю… И улыбаюсь ему в ответ… Впервые в жизни…

– Давай-ка я провожу тебя. Поздно. А ты ведь знаешь, что Молли никогда не даст спокойно поспать утром, – он говорит очень тихо, ведь находится так близко, что нет смысла повышать голос. Очень медленно он убирает ладони с моих колен, легко скользя пальцами и, видит Мерлин, это самое ошеломляющее ощущение, которое мне доводилось испытывать.

– Да, действительно, – так же тихо отвечаю я. Он молча берет меня за руку и только возле двери комнаты добавляет:

– До завтра…

И я знаю, что обязательно приду завтра…

========== Глава 3.1. ==========

В горле немного першило, и я медленно провела пересохшим языком по нёбу. Хорошо, что я сделала всего глоток виски вчера, иначе мое утро было бы совсем отвратительным. Сон не желал возвращаться, поэтому я тихо встала, оделась и спустилась вниз.

– Доброе утро, миссис Уизли! – поздоровалась я, войдя на кухню и обнаружив, что мама Рона уже хлопочет возле плиты.

– Гермиона! Доброе утро, дорогая! Ты сегодня рано встала. Ты хорошо себя чувствуешь? – быстро проговорила женщина, вытирая руки о фартук и прижимая тыльную сторону ладони к моему лбу.

– Да, все в порядке, – я смущенно улыбнулась, – просто пить хочу. – Я быстро налила себе воды, осушила стакан и поинтересовалась: – Вам помочь?

– Нет-нет, я почти закончила. Скоро пойду будить мальчишек. Пойди пока полежи немного или почитай. Сегодня нужно закончить уборку, ваши каникулы скоро закончатся, – рассеяно ответила миссис Уизли, и я тихо вышла, прикрыв дверь. Действительно, Рождество уже прошло, и совсем скоро мы возвращаемся в Хогвартс. Я, конечно, была рада, но впервые за годы обучения желала хотя бы немного отложить начало учебы. В чем была причина? Я старательно убеждала себя, что это просто лень, но в глубине души упорно раздавался издевательский смех, который утверждал, что я просто обманываю себя, ведь я чудесно знаю, что лень и Гермиона Грейнджер – понятия несовместимые и остаться в доме на Гриммуальд-плейс меня вынуждает зависимость от общества одного определенного человека…

Продолжая тщетные попытки разобраться с этим странным наваждением, я и не заметила, как ноги привели меня к дверям библиотеки. Я рассеяно положила руку на ручку двери, медленно открыла ее и вошла внутрь. Здесь было совсем темно, зашторенные окна не пропускали в помещение робкие лучи бледного зимнего солнца, поэтому я вытащила из-за пояса джинсов палочку, тихо пробормотала «Люмос» и осторожно двинулась между стеллажами, освещая корешки книг и намереваясь выбрать что-нибудь, что можно будет почитать перед завтраком. Первый ряд я прошла довольно быстро, ничем не заинтересовавшись, поэтому перешла в следующий, где взяла старый учебник по трансфигурации, который еще не читала и, удовлетворенная, двинулась к выходу.

Я уже почти дошла до двери, когда заметила на небольшом диванчике возле окна силуэт человека. Мне не нужно было присматриваться, освещать его лицо, чтобы понять, кто это. Конечно же, где еще он может быть в такую рань? Я снова спрятала палочку, погрузив комнату в кромешный мрак, прорезанный лишь тонкими полосами перламутрового оттенка, которые проникали сквозь зазоры в шторах и ложились кривыми зигзагами на поверхность мраморного пола. Книгу я тихонько положила на ближайший столик.

Неосознанно я задержала дыхание, зябко поежилась, обхватила руками дрожащие плечи. Правильнее было бы уйти и оставить его в покое. Еще правильнее было резко развернуться и бежать не только из библиотеки, но и из этого дома, который навечно будет для меня пахнуть виски и иметь темно-синий цвет глаз Сириуса. Я ведь Грейнджер, я должна поступать рассудительно? Конечно, должна… И я пытаюсь, отступая к двери, потирая покрытые мурашками руки и отмечая, что здесь невероятно холодно, а плед, которым он укрыт, сполз и сейчас лежит у него в ногах. И эти мысли убивают меня. Слишком неправильна эта забота. Чересчур неестественно это участие. Но ведь это просто сострадание? Правда ведь? Я просто поправлю плед…

Ноги ватные и не хотят слушаться. Зубы сцеплены, чтобы не стучали от холода и страха. Пальцы впиваются в кожу на плечах, оставляя алеющие кровоподтеки, и я сильнее сжимаю руки, сложенные крест-накрест, как будто защищаюсь от собственных, таких пугающих, желаний. Я подхожу совсем близко, пытаясь рассмотреть его лицо в темноте. Он мерно дышит, одна рука расслабленно свесилась с дивана, другая безвольно лежит на палочке, которая покоится на животе. Медленно-медленно я расцепляю пальцы, впившиеся в плоть, осторожно протягиваю руку, кладу дрожащую ладонь на шерстяную ткань пледа, нечаянно касаясь его ноги…

Мир перевернулся с ног на голову, а потом взорвался плеядой фосфоресцирующих перед глазами всполохов. Я хрипло вскрикнула и отчаянно зажмурила глаза, пытаясь бороться с тошнотой и обжигающей болью в затылке. Дышать тяжело, как будто грудь что-то сжимает и только где-то на периферии сознания слышится такой знакомый голос…

– Гермиона! Открой глаза! Ты меня слышишь? Ну же, девочка! – И я послушно размыкаю веки, прикусывая губу, чтобы не закричать от боли, разрывающей голову. Пытаюсь сфокусировать взгляд и понимаю, что лежу на мраморном полу, а встревоженное лицо Сириуса темнеющим, размытым пятном склонилось надо мной. – Как так можно, Гермиона? Нельзя же так подкрадываться! Я мог проклясть тебя или так же быстро свернуть тебе шею.

Мне стыдно и хочется извиниться. Но искусанные губы лишь беззвучно шевелятся, складываясь в бессмысленные жалкие стонущие звуки. Он лишь прижимает указательный палец к моей нижней губе, тихо шепчет «Шшшш», и я послушно замолкаю и о боли забываю, потому что все нервы сейчас сконцентрировались на крошечном участке плоти, к которому он прикасается. Медленно он убирает руку, лишь затем, чтобы подложить мне ее под шею, второй – обхватывает под коленями и аккуратно поднимает, кладя на мягкую поверхность дивана. Потревоженное ушибленное место снова печет, но я терплю. Пока он рядом, я готова терпеть. И жаловаться не буду, потому что хочу казаться взрослой, и плакать не буду, потому что, как бы это не было больно, но это не сравнится с болью, которую довелось пережить ему.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю