Текст книги "Цепная лисица"

Автор книги: Мэри Эго

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

Сцена 10. Чёрная кошка – к несчастью?

Несколько секунд я не могла поверить глазам. Алек под моими окнами, ночью, хочет сказать, что-то… о нас. В чём-то объясниться. Неужели такое возможно? Он пришёл, хотя и не получил ответа, и как узнал мой адрес?

Он стоял прямо под фонарём у подъезда. В желтом свечении его кожа казалась грязно-бежевой, как старая бумага, а волосы огненно-рыжими. Налетевший вдруг ветер швырнул пряди ему в глаза. Алек откинул их резким движением головы и несмело помахал мне рукой, сделав знак спуститься вниз. Сложил руки в умоляющем жесте, вымученная улыбка не могла скрыть неловкость.

Что было с моим лицом и представить страшно. Сердце колотилось, как в лихорадке, я не могла вымолвить ни слова, даже дышать приходилось через силу. Спускаться было нельзя – это неминуемо бы аукнулось болью для Павла.

“Уверена, что стоит прятаться? Может, настало время поговорить, как нормальные люди?” – сладко упрашивала та моя половина, что вечно хотела влезть в неприятности. – “Проблема никуда не денется, если закроешь на неё глаза, а так, возможно, что-то прояснится, и всем станет легче”. Алек снова сделал приглашающий жест, после чего приставил ладонь к губам. Хотел что-то крикнуть, но тут из тени переулка выступила знакомая фигура.

Налившиеся светом Узы не позволяли ошибиться в личности вновь прибывшего, пусть его лицо и скрывал глубокий капюшон. Я испуганно пригнулась. Что Павел делал тут ночью? Тоже страдал из-за Уз и поэтому приехал?

Койот окликнул Алека, и их взгляды перекрестились, точно обнажённые шпаги. Они подошли друг к другу почти вплотную, в их движениях и осанке проступила агрессия, Эмоны скалились. Парни о чём-то говорили, но слов слышно не было.

Внезапно Алек выкинул вперёд кулак, но промахнулся и только впустую рассёк воздух. Ответ Койота последовал незамедлительно, и Пёс согнулся пополам, держась за живот.

От неожиданности я подскочила на месте, больно ударившись затылком о раму. И тут же бросилась от окна к дверям. Прямо в домашних тапках пронеслась по коридору квартиры, распахнула дверь и, перепрыгивая через ступеньки, побежала вниз по лестничной клетке. Чего я хотела – сама не знаю, только совсем не желала стать виновницей чьих-то ран.

Когда я выбежала на улицу, там уже никого не было. Осенний ветер налетал холодными порывами, заставляя ёжиться и жалеть о позабытой куртке. Я стояла прямо у подъезда в одних домашних тапках, розовых пижамных штанах и глупом свитере и озиралась, как потерянный ребёнок. На улице было пустынно. Темноту разбавляли только раскачивающиеся на ветру фонари и несколько светлых окон.

Куда парни могли исчезнуть всего за минуту? В голове проносились жуткие сцены. "Если дойдёт до серьёзной драки, Алек точно поколотит Койота. Как бы до увечий не дошло", – в волнении подумалось мне. Даже зрительно Пёс был выше и куда шире в плечах, недаром часами пропадал в спортзале. Необходимо было удостовериться, что Павел в очередной раз не пострадает по моей вине. Но сколько бы я ни озиралась, мне не удавалось отыскать следов присутствия парней. Они словно сквозь землю провалились!

Тогда я закрыла глаза и сосредоточилась на внутренних ощущениях. Узы светились ярко, что значило – Павел рядом. Я медленно повернулась вокруг оси, как стрелка компаса. Вот оно! Сделала шаг, прислушиваясь, точно настраивалась на радиоволну. Лисица навострила уши, и вдруг я услышала голоса. Судя по тону, парни всё-таки собирались устроить разборки. Они стояли кажется в паре десятков метров, за соседним домом. Но я туда не пошла, и даже наоборот, отступила в тень. Сгорая от стыда, я слушала чужой разговор.

– Вали с дороги, шакал! – рявкнул Алек. Голос его был низким и слегка рваным, словно он не мог отдышаться.

– Так сдвинь меня, или ты только перед девчонками понты толкать горазд? – Павел насмехался в открытую. Он держался пренебрежительно, словно Алек не стоил его внимания. Превосходство сквозило в каждом слове: – Упустил лисичку, бедный щеночек. Думал, она вечно будет тебе в рот смотреть? Угомони уже гормоны и вали туда, откуда вылез.

В груди что-то кольнуло, я прижала руки к серебряному свечению. Несмотря на тон, я чуяла напряжение Койота, его беспокойство, мысли обо мне, горячую досаду и отголоски боли. Мои недавние метания не прошли для него даром.

Алек кипел от ненависти. Он цедил, путаясь в словах:

– Да как ты… смеешь? Ты вообще кто? Её надсмотрщик? А Узы – твоя затея? Вот чёрт. Не понимаю, какого она повелась. Как так вышло!? Тебя и близко не было и вдруг свалился. Узы, чёрт бы их побрал. Плевать! Они ничего не изменят. Тина меня любит. Я лишь хочу поговорить с ней. Чего боишься?

Собеседник коротко и грубо рассмеялся, сказал, словно отмахиваясь от назойливой мухи:

– Просто ты меня бесишь. Плевать я хотел на твой жалкий лай. Какое там: “Любит”? По моей информации, вы даже не разговариваете!

– Ты ничего не знаешь.

– Очнись, пёсик! Ты явно не в себе. Даже бить тебя страшно, ещё коньки отбросишь. Иди, погуляй, мозги проветри.

– И оставить её с тобой, что ли? – выпалил Алек, теряя остатки самообладания. – Свихнулся здесь только ты! – он говорил отрывисто, будто накидываясь. – На чужое зубы скалишь! Кстати, Тина в курсе про твои семейные дела? Небось, и не рассказывал, как с братом обошёлся? Отца замучил! Я много любопытного узнал за сегодня, навёл справки, знаешь ли. Ну и навёл ты шороха! Как только избежал суда? И после этого смеешь тявкать? Говорят, мать вычеркнула тебя из семейного древа? Не простила за брата или рожей не вышел? Может, сволочизм – это у вас семе…

– Заткнись!

Алек точно подавился. Речь оборвалась на полуслове. В моих ушах повисла гудящая тишина. Я в волнении переступила с ноги на ногу, не в силах решить – подойти или остаться в тени.

– На колени упал и извинился, придурок! – зарычал Павел. Узы пульсировали светом. Койот что, применил силу?

– Из-звини, – сказал хрипло, точно задыхаясь. – Отпус-сти…

Я не сразу поняла, что говорит Алек, так сильно интонация отличалась от недавнего тона.

– Свободен, – произнёс Павел, спустя несколько секунд. И холодно добавил: – Чеши отсюда, рыжик. А то ещё чего попрошу, ведь не сможешь отказать.

– Тварь, – шептал озлобленно Алек. – Я это так не оставлю! Подожди. Она поймёт, с кем связалась. Подожди…

Голоса утихли. Донеслась быстро удаляющаяся неровная поступь Алека. Я уже было бросилась за ним с другой стороны дома, но споткнулась на первом же шаге и едва не потеряла равновесие. На меня, словно кто-то своротил заглушки с кранов, обрушилась чужая горечь. Узы пылали. Я зажмурилась от непереносимости чувств. Сердце зашлось испуганной дробью, а Лиса жалостливо заскулила.

Сплошное гнетущее горе. Узы засветились от красного к густо синему, передавая мне чужие эмоции. Откуда-то я знала, что ко мне они не имеют отношения, но чувствовала их ярко, как свои.

Сплошное море печали и безысходности от которых леденеет нутро.

Вдруг всё закончилось – также неожиданно, как и началось, словно Павел, очнувшись, перекрыл поток своих чувств.

Но теперь невозможно было уйти и оставить его одного. Узы тянули за собой.

Я подошла, глядя на узкую спину. Койот неподвижно глядел в темноту переулка, где скрылся Алек, и, кажется, не замечал ничего вокруг, погружённый в свои печальные мысли.

Когда я обняла его напряжённую спину, Павел не вздрогнул и не обернулся, но мышцы под моими руками напряглись, точно по ним пустили электроразряд. Я сцепила пальцы, обнимая крепче, уткнула лоб ему в плечо и закрыла глаза. На душе стало спокойно, точно нас двоих обернул невидимый тёплый кокон, а все вопросы и волнения: про Алека, про прошлое, про всё на свете – остались снаружи.

– Ты был прав, – прошептала я, не открывая глаз.

С минуту держалось молчание. Наконец, Павел глухо спросил:

– В чём?

Я улыбнулась ему в спину:

– Это действительно чем-то похоже на то самое чувство…

Павлу понадобилось несколько минут, чтобы опомниться. И первое, что он сделал – это принялся ругать меня за отсутствие уличной обуви и подходящей одежды. Он чуть ли не пинком спровадил меня домой и наказал выпить чаю с мёдом и отлежаться в горячей ванне. Я так смущалась своего порыва обняться, что ни о чём его не спросила, а, вернувшись домой, покорно выполнила все указания.

Когда, наконец, проверив ночник, забралась в кровать, то окинула мысленным взором день с самого утра и поразилась, сколько всего можно пережить меньше чем за сутки.

Сквозь дрёму я подумала: “Если так насыщенно проводить каждый день, то неделя покажется годом. А год – веком. Не слишком ли много для меня одной?..” – это была моя последняя мысль, перед тем как я провалилась в сон.

***

Следующее утро началось с нетерпеливого стука в дверь моей комнаты. С трудом разлепив глаза, я посмотрела на время. Семь часов. “Боже, кому неймётся в такую рань?!” – мысленно возмутилась я. Голова гудела, лоб точно залили раскалённым железом – ночные гуляния в одних тапках не прошли даром.

Стук повторился. Из-за двери раздался заговорщицкий шёпот Нины Валерьевны. Звукоизоляция в этой квартире отсутствовала как таковая.

– Говорю же, спит твоя зазноба, – говорила Нина Валерьевна. – Иди лучше сюда, вот, и телевизор тебе включила, пока посмотри, а я чай поставлю, с твоим тортиком попьём. Не колоти так громко! Зуб даю – весь дом перебудишь, а Аустина так и не проснётся. Подожди часик, по малому захочет – сама нос покажет.

Павел, а это был именно он, ответил тоном заправского джентльмена:

– Спасибо, с удовольствием выпью чаю, если не помешаю, конечно.

– Ну что ты, Пашенька! Садись скорее! Дай хоть узнать, чем молодёжь нынче живёт. Чего замер, проходи, вот, и чай готов!

– Благодарю. У вас здесь так уютно, что сразу хочется остаться подольше, – голос стал отдаляться. – Может быть, вы знаете, во сколько Тина просыпается по выходным?

Я закатила глаза, проворчала себе под нос:”Какой, блин, “Пашенька”? Что там происходит? Когда только втёрся в доверие, хитрец?”

– Аустиночка – тот ещё сурок, – засмеялась хозяйка квартиры. – Может и до обеда сопеть, если дел нет. Я когда молодая была, тоже поспать любила, а теперь бывает, что даже и хочешь – не уснёшь.

Дальнейший разговор заглушил включённый телевизор. Я перевернулась было на правый бок, когда вдруг в дверь снова постучали, на этот раз тише. Павел яростно прошептал в замочную скважину:

– Подъём! У нас куча дел. Даю десять минут на сборы, – после чего отошёл, видимо, чтобы продолжить налаживание контактов с Ниной Валерьевной.

Я страдальчески застонала и на секунду закуталась в одеяло поплотнее. Глаза слипались. Блин, блин, блин! “Что не так с этим Койотом? Что ему не спится?!” – возмущалась я про себя, откидывая одеяло. Несмотря на раздражение, мне всё-таки была приятна мысль, что он тут. Ждёт меня. Дурацкие Узы! Как теперь разберешь, где их влияние, а где собственная крыша едет? Вспомнился и вчерашний вечер. Алек хотел поговорить. Мне ужасно не терпелось узнать, о чём же, но усилием воли я подавила эти мысли. Ведь они могли принести боль Павлу.

Кстати, в подслушанном разговоре Алек говорил что-то про семью Павла, про его брата и отца, с которыми Койот, якобы, сделал что-то ужасное. Староста так разозлился, что даже применил силу. Значит, это его задело? Значит, зерно истины там было? Но как я могу спросить об этом Койота? И изменит ли правда хоть что-то, если Узы нужно разорвать, так или иначе?

Нет, вопросы позже! Надо сосредоточиться на “здесь и сейчас”!

Протирая глаза, я огляделась. В комнате творился полнейший хаос. Вещи разве что на люстре не висели, компьютерный стол был погребён под лекционными тетрадями, а нижнее бельё без стеснения сушилось на спинках двух деревянных, видавших виды стульях. Хоть я и была уверена, что никто сюда не заглянет, всё-таки спихнула большую часть бардака под кровать, а все лишние вещи, в том числе бельё, затолкала в шкаф. Мало ли.

Оставшегося времени хватило только на то, чтобы одеться. Выбор пал на чёрные джинсы и кофту с открытым воротом, выгодно подчёркивающим грудь.

“Ну, не всё же мне монашкой ходить”, – объяснила я отражению в зеркале.

Прихватив косметичку и чувствуя себя настоящим шпионом, я выбралась из комнаты в коридор и прокралась к крохотной умывальной с облупленной ванной, старенькой раковиной и круглым зеркалом. Единственное, за что я действительно ценила эту комнатку, – за яркое освещение, в котором любой недостаток кожи был отчётливо виден.

Пудра скрыла подглазники, подводка легла под веки, я как раз завершала сражение с волосами, которые никак не желали распутываться, когда в помещение заглянули.

– Ну что, зомби, закончила маскироваться под человека? – насмешливо спросил Павел.

Он стоял, опёршись о дверной проём и криво улыбался. Кажется, знакомство со мной не пошло ему на пользу. По его лицу словно трактор проехал. Помятое, бледное и какое-то измождённое, даже вчера он выглядел лучше. Эмон тоже казался измученным. Может, это от недосыпа. Но я всё равно была рада видеть Павла. Что, впрочем, списывала на Узы.

– На себя посмотри, – улыбнулась я. – Вот где зомби – так зомби. Вот ты зашёл, а если бы я мылась?

– Тогда бы мне повезло больше. Почему телефон выключен?

– Эм-м, сломался, – коротко объяснила я, краснея как рак. Не объяснять же про сообщение от Алека и свою реакцию.

Павел молча смерил меня взглядом, остановившись на тех частях тела, которые так удачно подчеркивала выбранная одежда, хмыкнул. Я резко отвернулась к раковине:

– Так чего ты так рано? Ты Нину Валерьевну загипнотизировал, что ли? Она обычно чужих не пускает.

– Ну почему сразу загипнотизировал? Я и сам очаровашка, не замечала? – он сделал шаг вперёд и, отрезая путь к отступлению, поставил руки с двух сторон на раковину.

Я спиной чувствовала его жар. Моя лисица вдруг прильнула к Эмону Павла, лизнула его прямо в серое ухо. У меня перехватило дыхание от смущения, я развернулась, желая сбежать и оказалась лицом к лицу с Павлом. Его глаза смотрели внимательно и настороженно. Я с удивлением вдруг заметила, какие они тёмные. Цвета горького кофе. Губы казались слишком тонкими, а лоб высоким. И всюду запах сухой травы. В следующий миг я уже поднырнула под руку старосты и оказалась с другой стороны. Торопливо крикнула, убегая в комнату:

– Через две минуты выходим. – И: – Доброе утро, Нина Валерьевна! Спасибо за предложение, но мы очень торопимся.

Дверь захлопнулась, и я спряталась за ней, прижимая ладони к щекам, сердце едва не выпрыгивало из груди. “Этого ещё не хватало! Чёртовы Узы!” “И ты, предательница!” – я злобно подёргала лису за ухо и сама же поморщилась. Раньше, чтобы тактильно прикоснуться к Эмону, мне требовалось потратить уйму сил. Теперь же, неожиданно для себя самой, почувствовать мех под пальцами не составило труда. Я завороженно провела рукой по лисьей холке, будто гладя себя по пышной шерстяной шапке. От прикосновений к основанию ушей почему становилось щекотно шее, а тычок в нос отдавался неприятным давлением в переносице. Лиса недовольно фыркнула, кажется, и вовсе бы ушла, если бы могла. Интересно, когда она лизнула Койота – почувствовал ли Павел что-нибудь?

В дверь коротко и нервно постучали. Спохватившись, я подняла с пола разбитый телефон, сгребла в карманы мелочь из ящика тумбы и, приняв невозмутимый вид, вышла из комнаты. Не глядя на Павла, накинула пальто, влезла в ботинки. Попрощавшись с Ниной Валерьевной и закрыв дверь квартиры, спросила у старосты, как бы между прочим:

– Так куда мы теперь?

– К одной очень полезной знакомой, – загадочно ответил Павел, толкая дверь и пропуская меня вперёд. – Настоящая ведьма. Вы с ней подружитесь, если не испугаешься, конечно.

– Ещё чего! – возмутилась я и шагнула на лестничную клетку.

***

Питерская осень вступала в зрелую пору – ту самую, когда светлеет к обеду, а темнеет уже к пяти, а люди бредут по улицам, как сонные мухи – от работы к метро, от метро к домам. Сегодня и без того тусклый диск Солнца скрылся за тяжёлыми, низкими тучами. От порывов ветра на все лады скрипели водосточные трубы. И без прогноза синоптиков было ясно, что дождь может зарядить в любую минуту. Я с грустью подумала о зонте, который месяц назад забыла в универе и так и не смогла найти.

У дома нас ожидала серая от пыли машина с жёлтым световым табло “Такси” на крыше. Койот махнул рукой сонному водителю, усатому старичку с крупной залысиной, и открыл мне заднюю дверь. Стараясь ненароком не коснуться Павла, я забралась внутрь. На мой вопрос о том, зачем тратить деньги и не легче ли воспользоваться общественным транспортом, тот скривился, точно проглотил лимон:

– Ненавижу толкучку, – с отвращением сказал староста, садясь на переднее сиденье и захлопывая дверь. – Никогда не знаешь, кто стоит за спиной.

“О-о, да у кого-то проблемы с доверием”, – подумала я.

Павел пристегнул ремень безопасности и уставился в телефон, явно не желая продолжать разговор. Такси тронулось с места.

Хоть Павел и занимал переднее сиденье, его Эмон то и дело косился на мою лисицу, и та тянулась к нему, точно винтик к магниту. Ещё немного и они бы соприкоснулись носами. Я незаметно передвинулась так, чтобы сделать невозможным их контакт.

Узы соединяли нас с Павлом ярко горящим ручьём. Не верилось, что они так опасны. Что всего через пару недель один из нас может умереть. Одна душа поглотит другую.

Порывы и эмоции последних дней – лишь результат влияния Уз. Мы словно куклы на их верёвочках, скачем под их указку, мечемся в поиске выхода, а чувства, как прорвавшийся подземный ключ, заполняют наш колодец, и вот, мы уже тонем, потому что сил бороться нет. Вчера я полезла обниматься. Сегодня от взгляда Койота сердце заходится. Что будет завтра? Сохраню ли рассудок такими темпами?

Чувствует ли Павел то же самое? Внутри него скрыто столько печали. Что случилось с ним в прошлом? О чём говорил Алек, упоминая семью Павла? Связано ли это с тем, что происходит сейчас?

Вопросы крутились на языке, но присутствие водителя смущало, и потому они так и не сорвались с губ. Таксист сделал радио погромче. Дикторы обсуждали последнии новости спорта. За окнами мелькали однотонные серые дома. Я прислонилась лбом к стеклу, холодному и немного влажному, закрыла глаза. Всё-таки ранние подъёмы не для меня.

Проснулась я от того, что Павел тряс меня за плечо.

– Да ты у нас не лиса, а сурок. Храпела так, что машина подпрыгивала. Тебе совсем не интересно, куда мы ехали? – Он стоял снаружи, дверь была распахнута. Судя по всему, ждали только меня.

– Да хоть в пекло. И ни капли я не храпела, – бурчала я, выбираясь из салона. Ноги знатно затекли и негодующе ныли. Я с наслаждением потянулась

Мы стояли во дворе незнакомого семиэтажного здания в форме лежачей буквы “п”, судя по облупившейся облицовке, довольно старого. По стенам застывшими молниями тянулись трещины. Недалеко, на деревянной лавочке сидела пожилая пара и кормила голубей, на детской площадке бегали двое ребятишек, замотанные в шарфы так плотно, что наружу высовывались одни носы.

– Успокаивай себя. Правду не скроешь, храпунья! – шепнул Павел и победно прошёл мимо, словно его эта глупая фраза определила, кто тут Бог остроумия. Я устало вздохнула и поплелась следом. Через минуту мы уже заходили в подъезд.

– Это бывшая общага, а нынче – жилой дом, – объяснил Павел, поднимаясь по лестнице. – Лифт здесь, к сожалению, не предусмотрен, хорошо, что нам всего на третий этаж, – он подмигнул. Настроение его улучшалось с каждым шагом, как у ребёнка, которого после школы повели кататься на карусель.

На третьем этаже мы свернули направо и какое-то время шли по тускло освещённому коридору. Он был таким узким, что приходилось идти друг за другом. Наши шаги гулко отражались от стен и эхом разбегались в стороны. Коридор повернул, и я на секунду замешкалась. Впереди не горело ни одной лампы, не было ни одного окна, тьма сгущалась так плотно, что конца пути было не разглядеть. Павел уверенно шагал вперёд. Я заторопилась догнать его и даже потянулась было, чтобы ухватиться за его куртку, но вовремя остановила порыв.

Мы вошли в темноту. У меня невольно задрожали колени. Я старалась не отстать и изо всех сил вглядывалась во мглу коридора. Не было видно ни зги. С детства я темноту не переносила, даже спала всегда с ночником. Глупо бояться темноты, будучи взрослым, но некоторые страхи детства одними доводами рассудка не прогонишь.

Вдруг мне показалось, что Койот куда-то свернул, его шаги совсем стихли. Ещё немного и мы окончательно разойдемся! “Нет, глупости! Здесь невозможно потеряться!” – но голос разума тонул в паническом вое. Кровь оглушительно застучала в ушах, как это бывало раньше, когда мать, выкрутив лампочки на ночь, запирала меня в комнате. В страхе я ускорила шаг и в следующий миг врезалась лбом в горячую спину старосты. И замерла. Он молча взял мою руку, крепко её сжал, и снова пошёл вперёд, ведя меня за собой.

Несколько десятков метров мы шли в абсолютной темноте. Кажется, я даже не дышала, то ли от страха, то ли от трепета. Ладони предательски вспотели, сердце колотилось у самого горла. Благодарность поднималась внутри тёплой волной. Потрёпанное “Спасибо” было не в силах передать даже малой части чувств, и всё-таки оно вертелось на языке, готовое сорваться, но тут Павел остановился и выпустил мою руку.

Он пошарил по стене и, судя по звуку, нажал на кнопку. Следом раздался приглушённый звонок и послышались шаги. Лампа, загоревшаяся с другой стороны, тонкой линией света очертила дверь. Она распахнулась, а лицо Павла озарилось настоящей широкой улыбкой, он шагнул вперёд и обнял появившуюся на пороге хозяйку дома.

Ведьму.

Это была высокая и элегантная молодая девушка в длинном бархатном тёмно-бордовом платье, с уложенными в замысловатую причёску волосами цвета сажи. Её бледное, по-азиатски плоское лицо пересекала улыбка, которую мужчины называют загадочной, а женщины – стервозной. Глаза были зелёные, с вертикальным зрачком – слегка раскосые, звериные, они смотрели хитро, будто видели самое тайное.

Её Эмоном была чёрная кошка. Тут же подумалось, что плохие приметы про этих животных, вероятно, пошли не просто так.

Девушка тоже обняла Павла и через его плечо поглядела на меня. Её губы, красные, как кровь, сложились в оскал, руки на миг прижали Павла плотнее, точно говоря: “Моё”. Прежде чем я опомнилась, Ведьма уже отступила:

– Кажется, целая вечность прошла. Я соскучилась, – сказала она, с нежностью смотря на Павла. Голос её оказался глубоким и каким-то неприятно-низким, похожим на гудение трактора.

– Вечность или нет, но ты выглядишь, как всегда, прекрасно! – восхитился Койот. – Всё-таки подстриглась? Длинные волосы тебе очень шли, но и так хорошо. Ты похожа… да, точно! на графиню из старого фильма.

Никогда до этого мига я не видела, чтобы Павел так открыто и искренне кому-то радовался. Его взгляд светился, точно внутри головы зажгли яркую лампочку. – А длинное платье тебе очень идет – одобряю. Как мама?

– Без улучшений. Но ты, смотрю, тоже не в лучшей форме, – Кошка склонила голову и лукаво сощурила глаза. Протянула руку и медленно провела блестящим от чёрного лака ногтем по груди Койота. Узы, как вода, разошлись от её касания:

– Точно, Узы. Самые настоящие. А я по телефону и не поверила. Чтобы навестить меня, тебе нужен веский повод, правда? Если бы мы всё ещё были вместе, ты бы не вляпался в такую скверную историю.

Улыбка Павла померкла:

– Давай не на пороге, – быстро сказал он, кинув на меня короткий взгляд. – Да, кстати. Илона, познакомься – это Тина. Тина – Илона. Мы с ней когда-то учились вместе. Она очень талантливый диагност.

Илона посмотрела на меня, будто только увидела:

– Какого милого лисёнка ты выбрал для Уз. Или это он тебя? По твоим рассказам я представляла её моложе, – нараспев сказала она и подошла. В воздухе точно разлили сахарный сироп, так приторно сладко пахла Кошка. Она взяла меня за руку. Кожа её была мягкой и прохладной. “Как размороженное куриное филе”, – гадливо подумала я.

– Белая лисичка, интересно. Здорово тебя потрепали. Чего же застыла, боишься? – спросила она, заглядывая мне в глаза. – Совсем ещё ребёнок, а столько уже пережила. Здесь тебе помогут отдохнуть. – Её зрачки расширились, поглощая свет. Стены вдруг пошатнулись, мой рот наполнился вязкой, сладкой слюной и…

– Прекрати, – мягко попросил Койот, отстраняя Ведьму и беря меня под локоть. – Сейчас не время демонстрировать способности. Тем более Тина прозрела совсем недавно, а потрясений хлебнула с головой.

Илона невинно подняла ладони, изображая, будто сдаётся:

– Уже и пошутить нельзя. Она у тебя смешная и слишком открытая, совсем не учишь её защищаться. В передрягу попадёт – не заметит. Жду вас в гостиной, вы голодные? По глазам вижу, что с утра ни крошки в рот не положили. Жду вас тогда, – подмигнув мне, Илона развернулась и, неторопливо покачивая бёдрами, пошла вглубь квартиры. Вот ведь показушница!

Павел проводил кошку взглядом. Он всё ещё держал мой локоть. Я вырвала его резким движением, вошла в прихожую и сняла пальто. Внутри бурлило негодование. “Какой я ей, к чёрту, ребёнок? Она, дай бог, на пару лет меня старше! И общается со мной, как с идиоткой!” Койот достал с верхней полки шкафа две пары пластмассовых тапок и протянул мне те, что были поменьше. Взяв их, я прошептала, едва сдерживая негодование:

– Куда ты меня привёл!? Это что, твоя бывшая?

– Она хороший человек, а главное, единственная, кто может помочь, не пытаясь сдать нас охотникам, – методично объяснил Койот. – Ей можно довериться. Она любит немного подшутить. Просто не ведись на провокации.

“Значит, всё-таки бывшая”, – ядовито подумала я. Хоть и не хотелось признавать, но этот вопрос страшно меня волновал. Так, что невозможно было удержаться от едких замечаний:

– Н-да, вкус у тебя своеобразный.

Павел ничего не ответил.

Квартира Илоны оказалась такой же странной, как и сам дом. Потолки были высокими, а освещение тусклым, точно местные жильцы не выносили яркого света. Прихожая представляла из себя узкий коридор, параллельный общему. С правой его стороны, каждые три-четыре метра, располагались плотно прикрытые двери, общим количеством – четыре, и пятая в конце коридора. Только за первой из дверей горел свет. Через стеклянную вставку я разглядела скрюченную фигуру, мерно раскачивающейся в кресле женщины или, скорее, старухи. Она нестройно напевала незнакомую песню:

“Сотни птиц голосят над чёрной рекой,

Поют они песни о смерти чужой,

О разуме, пойманном в стали тиски,

О людях, что жизнь свою губят с тоски.”

На заднем фоне, точно хор змей, шипел телевизор.

– Это мать Илоны – Мария Харитоновна, – шёпотом пояснил Павел, заметив моё любопытство. – Когда-то была известной предсказательницей. К ней многие известные люди в очереди на приём стояли, но около пяти лет назад она заключила со своим мужем, отцом Илоны, Узы, подобные нашим. Когда Узы заключаются по любви, они имеют колоссальную силу эту любовь укреплять и усиливать энергию обоих партнёров. Мария жаждала этой силы и верила в свои чувства. Говорят, к ней приходили видения о прекрасном будущем, да только в итоге она едва не поглотила душу мужа. Корректоры успели вовремя, связь насильно разорвали. Отец Илоны не пережил потрясения. Мать сошла с ума. Именно поэтому Узы заключают так редко, слишком велика цена ошибки, и Мария тому яркий пример. Илона многие годы изучает феномен Уз и состояние матери. Кто, если не она, обладает знаниями, чтобы помочь нам? – будто извиняясь закончил Павел.

Сам он выглядел погрустневшим, словно фигура сумасшедшей предсказательницы будила в нём плохие воспоминания.

Я ещё раз взглянула на раскачивающуюся в кресле фигуру и вдруг представила, как сама сижу в комнате и, как маятник, качаюсь из стороны в сторону, напевая странные песни. Ведь у нас тоже Узы. И такие последствия возможны.

По спине пробежали мурашки. Я потрясла головой, отгоняя зловещее видение. Мне не нравилось это место. А особенно не нравилась Илона. Но Павел был прав – нам была нужна помощь.

Мы прошли в конец прихожей – там, за пятой дверью, коридор резко расширялся, превращаясь в огромную гостиную. Свет в помещении был таким же приглушённым, как и в коридоре, на люстре под потолком не работало больше половины лампочек. Посередине комнаты стоял круглый стол, достойный короля Артура с его рыцарями. За ним с лёгкостью бы поместился десяток-другой человек. На деревянной столешнице громоздились тарелки с фруктами, а посередине стопкой лежали три картонных коробки с пиццей. Вокруг стола замерли тяжёлые, обитые кожей кресла, на стене напротив висел широкий плоский телевизор. Под ним тянулся длинный сервант, заставленный флакончиками, статуэтками животных и банками с содержимым, которое скорее ожидаешь увидеть в кунсткамере. В противоположном углу, в тени, располагалась двуспальная кровать с грудой чёрного тряпья вместо покрывала.

Илона, закинув ногу на ногу, восседала в одном из кресел и весело улыбалась, будто задумала какую-то шутку:

– Ну же, проходите. Пицца остывает! Нам столько нужно обсудить. Лучше делать это на полный желудок.

Койот без раздумий прошёл к креслу по правое плечо от Илоны и, взяв коробку с пиццей, опустился на сидение. “Зачем он сел так близко к этой Ведьме? Как у себя дома”, – с внезапной злостью подумалось мне. Нестерпимо захотелось развернуться и уйти, хлопнув дверью так громко, чтобы штукатурка обвалилась прямо на голову этой сладкой парочке. “Он что, не видит, как она к нему клеится? Хотя это значит, что разорвать Узы – в её интересах. Ведь так? И откуда во мне столько ревности на ровном месте? Тоже влияние Уз?”

– Что же застыла, проходи, – улыбалась Илона, её узкие глаза смотрели неподвижно, как стеклянные шарики. Сколько бы я ни отгоняла образ её Эмона, зрачки сохраняли вертикальную форму.

Я сделала шаг к столу. В то же мгновение груда на кровати, которую я приняла за тряпьё, поднялась и по медвежьи заворчала. Из клыкастого рта текли слюни. Это оказался огромный пёс. Перекачанный стероидами бульдог, только втрое крупнее. Откуда тут этот монстр?

Пёс спрыгнул с кровати и замер. Мышцы, обтянутые чёрной, как смоль, кожей, вздрагивали, в бусинах глаз не мелькало ни капли разума, одна животная ярость. Маленькие, точно обрубленные уши дёрнулись, громила опустил голову и с рыком направился ко мне.

Я попятилась к двери. Постыдный писк вырвался из моего горла. Койот обеспокоенно поднялся с места.

Пёс был от меня всего в паре метров, и я уже представляла клыки на своей шее, когда вдруг моя лисица ощерилась, клацнула зубами. В груди стало нарастать грозное гудение. Лиса зарычала по-настоящему – так, словно была готова кинуться на защиту.