Текст книги "Лекарство от призраков (СИ)"

Автор книги: maybe illusion

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Она дернулась, прижала нос к зеркалу, вглядываясь в себя, но изображение безнадежно расплылось. Голубые? Она родилась с карими глазами. Она прожила девятнадцать лет с карими глазами! Что это значит?!

– Теперь видишь? – спросил Джон. – Ты не та Сказочница, с которой я познакомился. Тебя зовут не Грейс. Как тебя зовут, призрак?

– Что значит – я не Грейс! – возмутилась та. – Я… я не понимаю, что происходит, но я определенно – я!

– Нет, не совсем ты, – покачал головой Джон. – Даже, наверное, совсем не ты. Я знаю тебя слишком плохо, чтобы судить.

Он убрал руки с ее плеч, и тут она почувствовала, как на глаза чужого цвета наворачиваются слезы.

– Что же… – она села на кровать и уставилась в пол. Мысли едва ворочались, утопая в разрастающейся внутренней тьме, но те немногие, что еще был способен обрабатывать разум, внушали ужас. Она – не Грейс? Она – призрак? Не может быть! Или может? Не потому ли она чувствует себя странно в последнее время? Не потому ли мир вокруг кажется все более размытым и чужим?.. Не потому ли память изменяет ей?

– У тебя море в глазах, – пояснил Джон и уселся рядом. – Я долго думал, сказать тебе или нет. Но меня бы точно замучила совесть, если бы я уехал молча, а ты…

– Что значит – море? Что значит – долго?! Да объясни ты толком! Объясни, объясни! – Она хотела еще что-то добавить, но вместо этого лишь беспомощно зарыдала.

Джон придвинулся ближе, бережно обнял ее и принялся гладить по волосам.

– Если будешь плакать, ничего не объясню. Успокойся, прошу тебя, успокойся. Я виноват, я резко сказал, – его голос звенел горечью. – Надо было добавить, что не имеет значения, кто ты. Та ты, кого я знаю, та из вас… не важно, какая… прекрасный человек.

Грейс постепенно затихла, прижавшись к нему, слушая его слова. Она все еще не верила в сказанное и жаждала услышать объяснение, чтобы разом его опровергнуть.

– У меня на родине жила Сказочница, – начал Джон, – я тебе это говорил уже. Но я тогда не сказал, что она умерла. Не своей смертью. Мы ее не любили: бормочет что-то под нос, во всех наших бедах наверняка виновата! Я ходил в сельскую школу, учился плохо. Читал детективные книжки на уроках. Мечтал стать гениальным сыщиком, а тут к доске иди… в общем, один раз, когда меня в самый неподходящий момент к доске позвали – там перестрелка в книге и черт знает что еще! – я страшно нагрубил учителю, не отвлекай, мол. Учитель, конечно, взбесился, взял меня за ухо и к директору отвел. Тот пригрозил выгнать меня из школы. Пошел я домой, злой и разобиженный, и встретил ее. Сказочницу. Идет мимо, бормочет. «Черт, – думаю, – не она ли мне такой букет проблем набормотала здесь?» Ну, я тогда и высказал ей все, что о ней думаю.

На этом моменте Грейс даже улыбнулась сквозь слезы:

– Поверить не могу! Ты! Хулиган какой-то!

– Мне тогда было тринадцать или около того. И я, признаться, до сих пор помню ее глаза. Она тогда посмотрела на меня с такой обидой! И сказала: «Ты хоть понимаешь, что каждая сказка обращается в первую очередь против Сказочницы? Что я рискую собственной жизнью всякий раз, когда соглашаюсь попытаться выдумать для вас что-то? Что я не рассказывала сказки уже пятнадцать лет?». И все в таком духе. Она как в воду глядела: после следующей сказки – я слышал ту сказку, вся деревня слышала, – ее не стало.

– Я не уверена, что хочу знать, как это случилось, – всхлипнула Грейс.

– Хорошо, – Джон погладил ее по спине. – Это просто случилось. И с тобой, к сожалению, случилось нечто близкое. Ты вообще хоть понимала, что ты Сказочница?

– Нет. Да я и не могу быть ею! – отрезала та. – Я столько сказок сочинила – ни одна не сбылась! И после знакомства с тобой тоже! Если не считать одного совпадения!

Действительно, не может этого быть! Не может, не может! И с какой стати ему должно быть виднее?

– Вскоре после знакомства со мной ты утратила силу, – покачал головой Джон. – Ты уже перестала быть собой, это не считается. А что касается остального – ты рассказывала, записывала?

– Рассказывала вслух, – произнесла Грейс, холодея. Теперь она начала понимать. – Но я стала записывать. Сначала про снежного призрака, потом про то, как ты задержался в городе, ох, не может быть, чтобы все-таки я была виновата!.. А потом мне приснился этот снежный призрак…

Она застыла на месте, прислушиваясь к шуму моря в ушах.

– Снежный призрак? – переспросил Джон. – Так ты его назвала? Так записала Писательница Грейс? Значит, это и есть твое имя.

– Мое… – но она уже все поняла. И разом оцепенела: внутри переворачивалось и плескалось мерзлое нечто, скребло по нервам, крутило жилы, ползло наружу, грозило вывернуться горлом.

– В этом даже есть что-то правильное, – вздохнул меж тем Джон. – Что-то красивое. Создатель сливается с созданием. Создание поглощает создателя…

Грейс молчала, дрожа в его объятиях. Сочинить всего две сказки – и получить в обоих случаях сущий ужас на выходе! Так вот почему Сказочницы, упомянутые в книге, предпочитали отказываться от своего дара. И как она могла самонадеянно думать, что сумела бы подчинить себе нечто столь неуловимое – и неумолимое? Как она смела мечтать о подобном? Нечаянно созданный ею призрак поглотил ее, а она и не заметила. Зато заметил Джон: потому что, в отличие от нее, знал, что призраки существуют.

– В первый раз я увидел осколок моря в твоих глазах на набережной, – продолжил он, выдержав паузу. – Мелькнул на секунду и пропал. Случай с моей знакомой Сказочницей, к сожалению, слишком похож на твой, чтобы я не заметил, не задумался… Но тогда это выглядело глупо и зыбко. Увы, дальнейшие наблюдения только укрепили мои подозрения: морская муть появлялась все чаще, задерживалась дольше. Потом я вспомнил наш утренний разговор, когда ты упомянула призрака, который уходит в море, и понял – это оно и есть, плещется внутри тебя. Тем не менее, ты оставалась – и сейчас остаешься! – в какой-то мере Грейс, я уверен! Или мне просто хочется в это верить, но ты ведешь себя так по-человечески…

– Я знаю, – перебила она чужим напряженным голосом, отстранилась и прямо взглянула на него. Шум в ушах перерос в рокот. – Я знаю, что связывает Грейс с жизнью. Ты.

– Я? – растерянно переспросил Джон. – Удерживаю Грейс?.. А не тебя, призрак?..

– Нет, не меня, – слова давались ей с трудом, она говорила вовсе не то, что хотела сказать; каждая буква вмерзала в язык на полпути. – Что мне за дело до тебя, человек? Я люблю только море; а вот она любит тебя. Ты – ее лекарство от призраков. А теперь ты уходишь – видишь, что происходит? Видишь, как она слабеет у тебя на глазах?

– Лекарство от призраков… – протянул Джон с отчаянной беспомощностью, и это задело Грейс – настоящую Грейс, – и заставило ее овладеть собой.

– Почему ты ничего не сделал? – вскричала она и бросилась ему на шею. – Почему только наблюдал? Почему сказал так поздно? Зачем тогда вообще сказал?!

– Потому что ничего уже нельзя было сделать, ничего, поверь мне, – вздохнул Джон. – Призрак фактически убил тебя в тот самый момент, когда занял твое тело. И как только весна вступит в свои права – возможно, уже сегодня! – он заставит тебя ступить в море, как ты и придумала. И ты не можешь переписать свою сказку – ты утратила силу Сказочницы. Пару недель назад тайком от тебя я дал объявление в газету, мол, разыскиваю Сказочницу, думал, может, получится как-то переделать твою судьбу с чьей-то помощью. Бред, конечно, никто не откликнулся.

Он прижал ее к себе покрепче и нервно рассмеялся:

– У нас странный мир, да? Ходим на цыпочках в Неделю Белого Солнца; гадаем по Желтой Луне; но когда сталкиваемся с необъяснимым – не верим в необъяснимое, закрываем на него глаза. Пещеры и острова с затаившимися чудовищами не наносятся на карты, дома с привидениями прикидываются жилыми, Сказочницы сомневаются в своем даре, пока сами же не страдают от него. А мы закрываем глаза – этого нет! Мы всеведущи, мы бессмертны. Я бессмертен до завтра, ты бессмертна до весны. Мне так жаль, Грейс.

– Не уезжай, – попросила она – призрачно тихо. – Пожалуйста. Останься. Пожалуйста, не думай о том, что я – это не я, не только я… Давай разделим наше бессмертие. Вечность такая длинная! До завтра – ты вообще представляешь, как это долго?

Она действительно верила в то, что говорила: если бы только у нее точно было завтра! Она бы выпила каждую секунду принадлежащего ей дня медленными глотками.

– У меня поезд… – Джон бросил взгляд на настенные часы. – Через полчаса.

Грейс сгорбилась, смаргивая слезы. На что она надеялась? Он ведь как раз поэтому избегал ее – не хотел сближаться с призраком. С умирающей. Вполне естественное решение… К тому же она никогда не была привлекательной. Не стоит путать жалость с любовью. Его объятия – просто утешение.

Легкий поцелуй в висок заставил ее вздрогнуть. Кровь разом прилила к лицу: волосы Джона коснулись ее щеки, и даже шум моря в ушах отступил перед этой неожиданной близостью.

– Я останусь.

– Нет, – она мотнула головой, зажмурившись: не путать жалость с любовью! – Нет, не нужно. Даже если ты – мое лекарство от призраков, ты ведь не сможешь меня спасти, верно? Только ненадолго отвлечь от неизбежного. Если я тебе противна, а это так, лучше уходи, не унижай нас обоих.

– Я уже опоздал на поезд, – перебил ее Джон. – Так что сегодня я останусь.

Он мягко взял ее за подбородок и поцеловал. Она ответила – робко, неумело, стесняясь самой себя и задыхаясь от непозволительного счастья. Шум моря пропал, скользнул в горло и затаился глубоко внутри. Даже если это просто сладкий обман – разве не справедливо призраку довольствоваться призраком чувства?

– Давай проживем твою вечность так, как ты захочешь, – предложил Джон. – Не будем думать о море и смерти. Я хочу сделать тебя счастливой. Хотя бы на день.

И в тот день они действительно были бессмертны.

***

Город праздновал приход весны – перезвоном капели, сиянием беспокойного солнца, чириканьем отогревшихся воробьев; старые дома подобрели и улыбались людям сырыми улыбками, изредка кидаясь сосульками, – ничего такого, просто озорство; белизна ушла с улиц, уступив место коричнево-черному раздолью, лужи надувались друг перед другом, прикидываясь морями, в то время как настоящее море наблюдало за этой кутерьмой с величественным снисхождением.

Хотя март уже вступил в свои права, ветер на набережной дул по-прежнему промозглый. Он беспощадно разметал, растрепал волосы девушки, медленно идущей навстречу морю. Впрочем, она и без того выглядела неопрятно. Редкие прохожие оборачивались и смотрели ей вслед: казалось, что девушка ступала по воздуху.

Когда первая ледяная волна лизнула ее ногу в стоптанном башмаке, девушка засмеялась.

– Твои осколки во мне тают! – крикнула она в пустоту. – Так больно! Я пришла раскаяться!

Море молчало, затаившись: ждало, что она еще скажет.

– Я хотела исцелиться, – тихо обратилась девушка к пене, стремительно тающей на башмаке. – Убежать от новой себя! От тебя! Прости меня за это! Я верила, что любовь – это лекарство от призраков. Но любовь – лишь обезболивающее.

Она сделала шаг вперед, навстречу соленой бездне, и разом провалилась по пояс. Зачерпнула полную горсть прозрачной воды – прозрачной, как ее рука.

– Единственное лекарство от призраков – смерть, – выдохнула она. – Теперь я знаю. Прости, что усомнилась.

И море простило, обняло и убаюкало ее, позволив сделать еще один шаг.

Чуть позже появился запыхавшийся молодой человек: он долго метался по набережной, звал какую-то Грейс, приставал к людям с расспросами, а потом всю ночь бессмысленно мерз на холодных камнях, но даже наедине море не сжалилось над ним и не выдало ему свой секрет.

Однажды и он станет призраком – и вот тогда они поговорят.