Текст книги "Charming type (СИ)"

Автор книги: MasyaTwane

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– Почему ты не хочешь работать? – обиженно протянул Гарри. Пальцы не переставая бегали по кнопкам, нажимая всё подряд в попытке вернуть на экран картинку.

И вдруг синева ушла, уступив место привычному неплотному полумраку. Гарри испытал восторженное облегчение и, уже не отрывая зачарованного взгляда от фигуры незнакомца в телевизоре, чуть отполз назад.

Запись началась с того же момента: Луи вздёрнул подбородок и повернулся. В его глазах плескалось презрение, но Гарри откуда-то знал: его раздражают люди, спрятанные за границами видео.

В этот раз благоговейный страх снова сковал внутренности морозцем, очень похожим на тот, что рисовал узоры на окнах по утрам. Стало невероятно пусто и холодно, что, брось кто-то камень в темноту души мальчика, он смог бы услышать стук, с которым тот достигнет дна. Несмотря на силу этих ощущений, Гарри остался на месте.

И увидел.

Глаза действительно были светлыми, но вовсе не напоминали озёра. Скорее, луны. Холодные и пустые, будто контраст к тёплой, мягкой на вид коже. Луи глянул в камеру, моргнул длинными ресницами; на видео царила полная тишина и даже одежда не шелестела.

Непреодолимость прижала к полу, вдавила тело мальчика в затхлый, пыльный ворс ковра. Инстинктивно Гарри прижался спиной к кровати, стараясь спрятаться. Смотреть в глаза Луи отчего-то было больно.

Гарри перестал размышлять над этим, как только тот зашевелился. Мальчик перестал думать, чувствовать и дышать, погрузившись в созерцание. Тонкие пальцы поднялись и скользнули по коже запястья вверх к локтю. Луи тяжело вздохнул, его грудь поднялась и резко опустилась. С этим движением что-то оборвалось в самом Гарри. Жалость затопила комнату подобно аромату сирени в прошлый его приход сюда: была повсюду, вытеснив кислород.

Одного взгляда в эти лунные глаза хватило, чтобы завеса в мозгу Гарри развеялась, но он уже попал в сон. Сон, в котором всё возможно.

Луи двигался мягко и грациозно, подобно гордому и своенравному животному, оказавшемуся на привязи. Его хозяева, те, кто остался за кадром, вызывали у юноши самые негативные чувства. И пусть тот делал то, что они велели, Гарри видел непокорность и бунт в поджатых тонких губах.

Такой внимательностью, с которой мальчик поглощал каждое нечёткое движение актёра, Гарри не отличался ранее. Но сегодня ночью в его мире, сузившемся до тёмной комнаты, ни осталось ничего важнее юноши в телевизоре.

Размеренность и глубина происходящего сменились так же, как происходило с Гарри всё, связанное с этими кассетами: внезапно и ошеломляюще. Луи упал на кровать позади себя, а в его взгляде вспыхнул неудержимый огонь. Рука потянулась по худому торсу к поясу штанов.

Шелестом простыней из телевизора разбилось оцепенение. Гарри вздрогнул и отчего-то сильно покраснел. Жалость сменилась нездоровым интересом и ужасом перед знанием того, что дальше.

Пока он растерянно и суетливо решал для себя, как поступить и, может, стоит остановить запись, которую ему определённо не стоило бы смотреть, из телевизора донёсся ещё один звук.

Стон.

Прекрасный, но наполнивший душу Гарри уродливым ощущением вины. Мальчик зажмурился, не в силах взглянуть в грустное и недовольное лицо Луи, наверняка до неузнаваемости преобразившееся от получаемого наслаждения.

Осознав вдруг для себя, что улыбка на лице, которое он видел только печальным, станет камнем предательства на шее Гарри и потянет его вниз, он намеренно и упрямо отвернулся. Под пальцами загремели сдвигаемые не глядя другие кассеты: он пытался дотянуться до кнопки выключения.

– Не надо, – высоким голосом вдруг простонал Луи. Кровать прогнулась под ним, матрас скрипнул, словно это происходило не в телевизоре, а совсем рядом с Гарри. На постели за его спиной.

Опешивший от внезапных слов мальчик совершил ошибку: широко распахнул свои наивные глаза и удивлённо взглянул прямо на экран. Одна рука Луи была согнута в локте, и на неё он опирался всем телом полулёжа на кровати, а вот вторая плавно скользила в расстёгнутой ширинке штанов. Гарри смотрел лишь на смеженные в наслаждении веки, на длинные, словно у девчонки, ресницы и наотрез отказал самому себе в том, чтобы бросить взгляд ниже.

Смысл удививших его слов рассеялся, и он больше не помнил, что именно искал или к чему стремился мгновение назад. Пойманный на крючок, он замер.

Сирень, подобно фимиаму, окутала его дрожащее тело и заполнила благоуханием полумрак комнаты. Её запах, забивающий поры, был в удивительной тональности стонов, сходивших на Гарри с экрана телевизора лавиной снега. Он погряз и утоп. Он был не в силах двинуться с места.

А каждый новый звук оставлял шрамы на сердце, заставлял вздрагивать, как от удара кнута. Провинность мальчика росла с той же скоростью, что минуты записи текли вперёд, а плёнка отматывала свой хронометраж.

Растрескавшиеся от сухости губы болью дали осознать сухость во рту. Сердце бешено колотилось в груди, то разгоняясь до частых безудержных стуков, то пропуская редкие удары. Но во всём охватившем тело неприятном безумии чётко прослеживалась светящаяся линия удовольствия. Она, подобно струе света, рассеивала сгустившийся в душе ребёнка мрак и рвалась наружу.

Гарри постарался расслабиться, но тело не желало слушаться его. Окаменело. И только мягкий голос актёра с экрана телевизора напоминал, что окружающее пространство реально. Будь экран выключен, в царящем полумраке Гарри бы уверился, что застрял в кошмарном сне.

Мрачное очарование происходящего, которое Гарри пытался изо всех сил оттолкнуть от себя, всё равно настигло его. С самого начала у мальчика не было никаких шансов. Стоны Луи становились всё протяжнее и всё менее походили на человеческие. Несмотря на минимальную громкость телевизора, их дикость и неприкрытый восторг заглушили жужжание видеомагнитофона, и Гарри полностью окунулся в иллюзию присутствия.

Он вновь рискнул посмотреть в экран. Плохое качество плёнки не помешало ему разглядеть напряжённые мышцы под загорелой кожей, капельки пота, чертящие лишь одним им ведомые траектории на прекрасном теле. От этого вида он беспокойно заёрзал на месте.

И вдруг удовольствие, до того похожее на прямой луч мягкого света, укусило Гарри. Он всхлипнул от неожиданности, сжал сильнее бёдра. Всё сковавшее его оцепенение, та невозможность пошевелиться, которой Гарри был прикован к серому безликому ковру, исчезли.

Осталась только влажность на бёдрах и облегчение, граничащее с пустотой.

Луи на экране что-то шептал, метался по простыне, доставляя себе удовольствие, но Гарри избавился от заклятия. Он безошибочно ткнул в кнопку выключения, магнитофон щёлкнул и отрубился. Комнату вновь залила синева.

В ней Гарри отчётливее почувствовал своё уединение. Холодные кончики пальцев легли на горящие щёки, коснулись пересохших губ. Неужели этот жар внутри его тела вызван увиденным? Закрывать глаза не потребовалось, картинка застыла в сознании, словно муха в янтаре, чётко и навсегда: лицо ангела, испытывающего блаженство и вину в своём падении, но продолжающего падать, несмотря ни на какие кары.

Доказательством причастности к этому Гарри стала сперма на его пылающих в лихорадке бёдрах. Он случайно и неосознанно стал соучастником преступления, о котором понятия не имел, и теперь вариантов осталось лишь два: сдаться или продолжать скрывать собственную повинность.

Бесшумно прикрывая за собой дверь, мальчик обещал себе, что сюда не вернётся. А также будет молчать об увиденном, чего бы ему это ни стоило.

○○○

Думая, что всё страшное и унизительное осталось позади, Гарри совершил самую большую в своей маленькой жизни ошибку. Дверь в тот необычный номер захлопнулась за спиной, этим звуком давая обещание не открываться вновь, не пускать его снова в развратное сердце отеля. Казалось, тайна осталась глубоко в трепещущем сердце и тёмной комнате. Шанса быть раскрытой у неё не было.

Но доказательства случившегося вдруг обнаружились на одежде, обличая все свершённые действия. На штанах пижамы коркой засохла сперма.

Гарри бросил их на кровать, ещё тёплые от долгого соприкосновения с телом, обошёл сбоку, подозрительно разглядывая. Собственные желания, о которых он до сего времени даже не подозревал, сыграли с Гарри дурную шутку. Эту одежду ни в коем случае нельзя было оставлять в общей корзине для грязного белья. Тяжестью вины пятно въелось в ткань.

Поэтому он решил, что безопаснее будет избавиться от последней улики о его взрослых развлечениях, постирав пижамные штаны самостоятельно. И только одного не учёл мальчик: солнце уже встало. Гарри миновал бетонные ступеньки, уходящие в цокольный этаж дома, вдохнул выплывающий из прачечной горячий запах кондиционера и только тогда осознал: мама проснулась.

Внизу было прохладно. Мальчик прижимал к себе одежду так, словно от силы сжавшихся на ткани пальцев зависела его жизнь. Мама загружала в большую, серую от налёта стиральную машину бельё. Позади неё стояла Джемма с тем постоянным пренебрежением на лице, которое не касалось лишь младшего брата.

Они отчаянно ругались.

– Что ты делаешь со своим телом, родная? Со всей своей жизнью? – причитала мама в своей излюбленной манере. – Мы приехали сюда только из-за тебя. Ты понимаешь это?

– Я не просила вас, – раздражённо рявкнула девушка. – Мне было хорошо в нашем старом доме.

– Но это единственный шанс уберечь тебя. Ошибка за ошибкой. Тебя такая жизнь ни к чему хорошему не приведёт.

Как и почти во всём отеле, здесь было чисто, но обветшало. Гарри не особенно прислушивался к словам, привыкший к перепалкам, когда вопросы выстреливались быстро и напористо, но не тянули за собой ответы. Их попросту не было. Ни Джемма, ни мама не пытались понять друг друга – лишь уколоть побольнее.

– Почему ты вечно считаешь, что ошибаются все вокруг? – наконец вышла сестра Гарри из себя, тем самым спугнув его замершую в тени, отбрасываемой дверью, молчаливую фигуру. – Может, это только твоя вина, что папа ушёл и теперь нам приходится мириться с этим неудачником в роли отца.

Выразительное и красивое лицо Джеммы исказилось гневом в этот момент. Мама выпрямилась, занесла руку. Гарри даже не понял для чего, отвлёкшийся на мысли о том, как незаметно засунуть в барабан стиральной машинки свои испачканные штаны.

Ладонь опустилась вниз, когда рука Энн бессильно упала вдоль тела. Джемма, напрягшаяся на миг, вновь расправила плечи.

Всё это пролетало мимо сознания Гарри и оставалось незамеченным. Он видел только маму и сестру, вновь спорящих по пустяку. Завтра они обязательно будут улыбаться друг другу, в этом юная душа не сомневалась ни одного самого короткого мгновения.

– Можно я положу? – робко спросил Гарри. Он наконец смог свернуть пижаму таким образом, чтобы спрятать засохшее пятно глубоко в складках ткани.

Мама, непривычно молчаливая теперь, только кивнула. Её задумчивый взгляд блуждал по облику сына, пока тот слегка подрагивающей рукой заталкивал одежду внутрь, и явно был далеко от всего происходящего. Но спина Гарри всё равно покрылась испариной. Словно в насмешку сознание выдало чёткую картинку Луи в расстёгнутых джинсах, отчего пот на теле вмиг стал ледяным.

Её шаги за спиной – звук безопасности и облегчения. Гарри выпрямился, только когда мама покинула прачечную по холодной бетонной лестнице, так и оставив машинку с бельём не включённой. Гарри обернулся к сестре, надеясь, что тусклая лампочка не даст ей разглядеть румянец стыда на его щеках.

Джемма закусила губу и напряжённо думала. В глазах её метались дьявольские отсветы не догоревшей ещё ярости. Она наклонила голову, будто всматриваясь глубже в Гарри, и тот задрожал от ужаса. Казалось, его секрет раздулся внутри и вот-вот будет вытащен наружу.

Но Джемма только глубоко вздохнула.

– Она считает, что я испортила нам жизнь, – посетовала сестра. – Но, знаешь, Гарри, только эти двое и портят жизнь тебе и мне. Жду не дождусь, когда смогу выбраться отсюда.

Хлопок по плечу должен был быть ободрением или вроде того, но Гарри не понял ни словечка из того, что она сказала, а потому ничего не почувствовал. Он только неопределённо тряхнул головой и был рад, когда сестра тоже повернулась к нему спиной.

Лишь оставшись один, мальчик понял, что ни на мгновение не поднял своего взгляда на родственников. Не смог смотреть им в глаза бесхитростно и прямо, как бывало раньше.

Вина за подсмотренное удовольствие удавкой закрутилась вокруг шеи.

○○○

Во вкусе ночи не было мрачной обречённости. Соком сладких фруктов оседала она на языке, будто в мотеле, несмотря на бушующую за окнами лютую зиму, царствовало тропическое лето. Постоянно преследующий Гарри запах сирени углублял это ощущение. Пальчики больше не мёрзли, когда он босиком бежал в туалет по ледяным полам. Холод отступил.

Со временем аромат цветов, принадлежащий сумраку дальнего номера, – Гарри теперь был уверен в этом, – перестал вызывать страх или чувство вины. Медленно он входил в привычку и больше не пугал. Скорее, звал. Неистово и всё более жалостливо.

Эмоции приходили, казалось, из ниоткуда. Наполняли мальчика осознанием чувств, которые хотел передать… Кто? Если бы он смог сформулировать для себя, что конкретно нуждалось в его внимании, то, возможно, давно решился бы на повторное посещение той самой комнаты. Но актёр на видео не мог быть полноценной личностью: всего лишь красивое и плохого качества изображение кого-то, кто далеко-далеко. Так же как и сама комната не могла иметь душу и вся наполняющая её тьма.

Так что же отправляло свои молчаливые, но тем не менее яркие и полные эмоций послания Гарри?

Жизнь в отеле, до этого полная детских шалостей и пустого времяпровождения, переменилась. Он пытался общаться с Ги, как бывало раньше, но назойливый запах постоянно отвлекал, не позволял проникнуть в суть рассказов приятеля. Сестра всё меньше времени проводила дома. Они не пересекались даже на кухне глубокой ночью.

Отчасти от скуки и невозможности избавиться от напоминания в виде ароматной сирени Гарри решился на повторный визит. Чувство вины за случившееся померкло, припорошенное постоянно сыплющимся с серых небес снегом. И стоило принять решение, как смелость наполнила лёгкие кислородом, а в горле запершило нетерпение.

Однако Гарри знал, что должен был дождаться полуночи: рокового времени, когда ночь расцветала. Потому бродил неприкаянным беспокойным призраком по зданию. Отель являл собой поистине серое и неприметное зрелище. Одинаковые и безликие коридоры, серые ковры и абсолютно бесцветные наличники на дверях – каждая деталь была подобрана, как самая непримечательная в своём роде.

Блёклый образ компенсировало скрытое в недрах дома чудо – комната со стопкой кассет взрослого содержания. Для чего и кому они служили, Гарри не задумывался. Его занимал другой вопрос: почему чувство притяжения к тому видео и запечатлённому на нём парню не ослабевало ни на миг?

Дверь маминой спальни хлопнула без пяти минут полночь, и Гарри тут же поспешил покинуть свою комнату. Сирень вновь вела его по тёмным коридорам туда, где рассохшиеся створки не скрипели, открываясь. Мальчик проскользнул внутрь номера, и дом даже не шелохнулся в своём сне, не потревоженный ни единым звуком.

Внутри по-прежнему было пустынно. Ощущение, что здесь много лет никого не было, наполняло пыльный воздух. Гарри прошёл в середину комнаты, уже ничего не опасаясь, и сел по-турецки напротив телевизора. Щелчок. Ещё один. Он уверенно включил оба устройства, одно за другим. Синева разлилась вокруг лишь на мгновение и тут же сменилась картинкой на чуть выпуклом экране.

Луи сидел на кровати и напряжённо грыз ноготь большого пальца на правой руке. Во всём его облике угадывалось беспокойство и неуверенное ожидание. Гарри залюбовался тёмно-каштановыми волосами – искры бронзы на красноватом фоне.

– Ох! Я думал, что напугал тебя и ты никогда не вернёшься! – вдруг воскликнуло изображение. Луи вскочил на ноги, неспособный усидеть более не минуты, слишком возбуждённый приходом долгожданного гостя.

Сердце Гарри вдруг заколотилось от страха. Кто перемотал запись? Ведь он точно помнил, как Луи лежал на кровати, доставляя себе удовольствие. Именно этот кадр мальчик поставил на паузу, прежде чем постыдно сбежать от содеянного.

Светлые глаза, так похожие на поверхность холодной Луны, смотрели прямо на Гарри. Луи моргнул длинным ресницами и сделал шаг в сторону камеры. Изящная рука в немой просьбе вытянулась вперёд.

Полный мольбы взгляд пополз ужасом по коже. Дыхание Гарри сбилось с ритма, ладони в панике прижались к щекам. Ведь не мог же этот Луи разговаривать именно с ним? Что за злая шутка?

Не сводя глаз с экрана телевизора, мальчик вскочил на ослабевшие вмиг ноги и попятился к двери. Алые губы Луи округлились от удивлённого разочарования. Его взгляд метался по лицу Гарри, рот безостановочно шептал “пожалуйста”.

Сирень закутала в кокон запаха. В нём Гарри ощутил биение сердца, слабое дыхание в беспомощности мольбы. Они точно не принадлежали ему.

Именно это заставило обернуться, когда ладонь уже лежала на ручке двери, замедлить шаг, когда до побега осталось единственное движение.

Гарри замер.

Зашуршали простыни: Луи обессиленно опустился на свою постель.

– Пожалуйста, я много лет был один. Не оставляй меня в темноте снова.

Почему-то больше не хотелось убегать, страх оставался неприятным непрекращающимся звоном в ушах, но это не мешало расслышать и жалость, и интерес.

– Кто ты? – голос Гарри дрогнул. Он всё ещё чувствовал себя глуповато, обращаясь к изображению на экране телевизора, но уже не мог представить случившееся розыгрышем.

Луи действительно смотрел именно ему в глаза.

Ладонь медленно соскользнула с ручки двери, но Гарри не спешил возвращаться на своё место, так и застыв оловянной фигуркой у выхода. Луи бессильно выдохнул… и пожал плечами. От реальности диалога между ними волосы шевелились на затылке.

– Что ты хочешь услышать? Я – это я. Другого ответа у меня нет.

На смену оцепенению вдруг пришёл восторг. Луи смотрел широко раскрытыми невинными глазами и был так похож на самого Гарри. Внутри него был какой-то надлом, и эта хрупкая слабость ощущалась в каждом движении. Мальчик абсолютно не мог представить себе, чтобы нечто настолько деликатное и мягкое могло таить в своём существовании угрозу.

– Ты и правда разговариваешь со мной! Вау! – восхитился он.

– Да, вау, – повторил за ним Луи, слабо улыбаясь. – Я тоже не могу поверить, что наконец разговариваю с кем-то.

– И сколько ты был заперт внутри?

Теперь раздвинуть занавески казалось правильным: комната больше не хранила тайну, а значит, сумрак и покой ей были больше ни к чему. Ларец с секретом распахнулся, и зимняя луна, большая и яркая, заглянула внутрь, чтобы поглазеть тем же удивлённым взглядом, которым глазел мальчик.

– Время ничего не значит, – туманно ответил Луи. – Спасибо, что пришёл.

Гарри остановился перед телевизором, перед взирающими из него холодными глазами, но сесть обратно на пол никак не решался.

– Ты позвал меня. Я не понимаю, что происходит здесь, кто ты и каким образом мы можем говорить, – он беспомощно всплеснул руками. – Но я точно знаю, что ты звал.

В ответ Луи разразился громким чувственным смехом. Заинтересованный взгляд Гарри скользнул по его открытому горлу, по острому подбородку до алого рта. Магнитом притягивали к себе идеальные черты лица, нежная на вид кожа. Луи хотелось касаться так сильно, что зудели кончики пальцев.

– Ты так смотришь, – прокомментировал новый знакомый Гарри, вырвав того из задумчивости. Мальчик вздрогнул и устыдился собственного пристального взгляда. – Голодно, я бы сказал.

Тщетность попытки скрыть румянец привела Гарри в смятение. Он хотел было возразить, что именно лунные глаза Луи наполнены настоящим голодом и тоской, но смутился слишком сильно, пойманный с поличным.

– Всё в порядке, – уверило его изображение с экрана. – Я скучал по близости с кем-то. Я, можно сказать, был создан для этого.

Слабость перед искушениями – вот что было главным грехом Гарри, когда он воровал сладости или общался с личностями, с которыми мама запрещала заводить знакомства. Как мог он устоять перед призывной улыбкой этих спелых, будто ягоды, губ? Луи стянул футболку с торса, обнажившись, а беззащитным и голым себя почувствовал именно Гарри.

– Садись, – попросил тот и тут же повторил с усилием и более настойчиво. – Садись!

Гарри завороженно опустился на пол. Кто стал бы винить его в безволии, если бы оказался на этом самом месте, перед отдающим указания Луи? В нём было что-то от острой красоты Снежной королевы и одновременно мягкость английской розы. Он не был человеком, это Гарри осознавал совершенно чётко. Великолепная кукла из фарфора и золота, с сердцем, полным тьмы. Или снега. Или власти над удовольствиями. Кто ж знал?

Луи был соблазнителем.

○○○

Не было никаких обещаний, никаких объяснений. Гарри так до конца и не понял, что представлял из себя Луи, найденный мистическим образом на одной из взрослых кассет. Но между ними происходили разговоры, как если бы он болтал с другим, настоящим, человеком: у этого Луи было личное мнение, были эмоции, которыми он щедро делился.

Но далеко не об этих тихих и проникновенных диалогах думал Гарри, когда с мечтательной улыбкой и молча крошил над тарелкой кекс.

Ему казалось, что на коже горели прикосновения Луи, чего быть никак не могло. Парень из старого телевизора находился совсем рядом, когда шептал искренне и со страстью, но бесконечно далеко, стоило Гарри протянуть руку и попытаться коснуться мягкой кожи. Пальцы упирались в слегка наэлектризованный экран, а Луи мягко улыбался и непонятно качал головой, то ли соглашаясь, то ли отрицая эти порывы.

Гарри не был с ним по-настоящему близко. Их дыхания не перемешивались, ароматы не сплетались воедино, влажная от волнения и трепета кожа не касалась кожи.

Лишь с искренним восхищением наблюдал за его действиями, испытывая жгучий стыд поначалу. Но ночи сменяли одна другую, и плавным, неторопливым шёпотом Луи убедил, что в естественном желании физической близости нет постыдного. И предложил дотронуться до себя так, как это делал сам.

Гарри не противился. Невозможно было пойти против кроткой улыбки и искреннего наслаждения, той заинтересованности, что горела в светлом лунном взгляде.

– Как же это может быть греховным? – хитро щурился Луи. Он точно знал, что за удовольствие заставляло Гарри терять остатки стыда и детскую стеснительность на серых простынях старого номера.

Но как бы ни было приятно ласкать себя под чёткие и уверенные указания с экрана телевизора, это были его собственные руки и его собственные пальцы. А те, тонкие и изящные, с которыми их хотелось переплести, оставались в недосягаемой, непреодолимой близости. Рядом, но не здесь.

Под мимолётный шорох простыней и стойкий аромат сирени Гарри всё глубже осознавал, что погряз в чём-то недостижимом для его детского разума. Всё казалось правильным, когда голодные и наивные глаза Луи глядели на него с ожиданием, но стоило двери в дальний номер закрыться, как жгучий стыд загорался под кожей. Гарри не мог смотреть в глаза маме или сестре, невзирая на всё своё волнительное счастье.

Только шёпот мог унять этот огонь.

С Луи ему было хорошо, так, как никогда не бывало прежде: спокойно и правильно. И лишь изредка в прорехи сформировавшейся между ними близости сверкало нечто холодное. Быть может, окружающая мотель зима.

– Мой младший братик, видимо, подрастает, – слова Джеммы вернули Гарри из грёз.

Он сам не заметил, как окунулся слишком глубоко в мысли о Луи. Кекс бесформенными останками лежал на тарелке, крошки и крупинки сахара прилипли к пальцам. Пристальное внимание сестры к его лицу заставило отогнать прочь картинку манящего прямоугольника двери. Гарри боялся поделиться с кем-либо своей сокровенной тайной.

За окном среди голых ветвей вязов с противными криками перелетали с места на место грачи. Мальчик внимательно вглядывался в птиц сквозь кристальный воздух в кои-то времена успокоившейся зимы: метели отступили, и можно было насладиться спокойствием.

– Не знаю, о чём ты, Джеммс, – пожал безразлично плечами мальчик, но глаз на неё так и не поднял. В их глубине горело желание, какого раньше там не было. Сестра могла заметить.

– Да ладно, – ни на миг не поверив, засмеялась она. – Я всё вижу.

Чашка в её руках стукнулась о дно раковины. Джемма вновь оставила её там, не помыв, хоть и знала, что маму утром это приведёт в бешенство.

– Главное, чтобы причиной тому был не этот пронырливый парень, которого отчим нанял в помощники, – впервые снисходительность померкла и в голосе на секунду проступило беспокойство.

Гарри развеял его смехом, полным облегчения.

– Ты говоришь о Ги?

– Скажи мне, что он не коснулся тебя и пальцем, – странно серьёзно попросила сестра. Сосредоточенность в её всегда ярко и искусственно накрашенных глазах не прояснила для Гарри ситуацию.

– С чего бы ему это делать? – честно ответил он вопросом на вопрос и был крайне удивлён, когда Джемма просто кивнула. Её, видимо, полностью удовлетворило его искреннее непонимание.

Не без удовольствия она взъерошила волосы младшего брата, помня, как ему не нравится этот жест, и, не сказав больше ни слова, покинула кухню. Гарри просидел над тарелкой с нетронутым кексом недолгим больше неё. Словно ошпаренный, он вскочил с места. Огонь нетерпения лизал голые детские пятки.

По знакомым коридорам, мимо пустых комнат в самый дальний конец отеля. Туда, где сумрак никогда не заканчивался, а запах сирени царил в воздухе, словно за окнами благоухала весна. И всё время, что он нёсся без оглядки, в голове пульсировала лишь одна мысль, навеянная разговором с Джеммой: ни коснулся и пальцем.

Слова сестры разбередили и без того кровоточащую рану, то отчаянное желание, в котором он мог признаться лишь себе, и то осторожно, украдкой. Сейчас оно достигло апогея, просилось наружу: Гарри чувствовал, как рвались жилы, как кровь мощным потоком ломала тонкие стенки сосудов.

Он собирался признаться Луи в том, как беспредельно жаждал его прикосновения.

○○○

Гарри ворвался во мрак номера, будто в распахнутые любящие объятия. Телевизор включился сам по себе: Луи с экрана повернул голову, растрепав свои жгучие волосы с прожилками осени в тёплом шоколаде. Красивое лицо выражало довольное удивление.

– Ты пришёл так рано, Гарри. Что-то случилось?

– Не мог больше ждать! – бросил мальчик, запирая за собой по устоявшейся привычке дверь. – Должен был увидеть тебя, чтобы что-то сказать.

Мягкая ожидающая улыбка украсила алые губы. Луи чуть наклонил к плечу голову, всем своим видом давая понять, что заинтересованно и внимательно слушал. У Гарри вдруг закружилась голова от того, насколько красивым было это живое изображение на экране.

Сирень сконцентрировалась вокруг, подгоняя. Воздух был насыщен ею, аромат лип к коже. Гарри чувствовал, что стал принадлежать этому сумраку, этому запаху. Случайное знакомство оказало пагубное влияние, вмешалось в его жизнь и стало неожиданно её неотъемлемой частью.

– Я хочу тебя, – неуверенно шепнул Гарри. – Хочу физического прикосновения. Мне мало того, что у нас уже есть.

Откровение прозвучало, но ответа не последовало. Мальчик закрыл глаза, больше не стыдясь, не боясь и – пусть Луи не ответил – ощущая его полное согласие. Сирень набухла и абсолютно вытеснила кислород из комнаты.

Гарри сделал глубокий жадный вдох и позволил этому аромату переместить себя в иную реальность.

========== Часть 4 ==========

Неистребимый запах сирени служил связующей нитью с иллюзией, он придавал ей форму. В нём Гарри чудились горячие прикосновения Луи, его неистовые поцелуи, его напористое желание. Под закрытыми веками плясали красные пятна: телевизор был включён и разгонял мрак по углам, хоть из него и не слышалось ни звука.

Как же сильна была нужда услышать сладкий голос: шёпот, стон, любой звук. Вся близость сводилась к запахам и звукам, они были единственными её составляющими.

Но лишь до сих пор.

Воздушная ласка, щекочущее касание. Губы Гарри дрогнули, когда на их тонкую кожу легли сначала мягкие подушечки пальцев, а следом – чужой сладкий рот.

Язык и нёбо обожгло прикосновение, будто Гарри выпил залпом стакан янтарного бренди. От неожиданности он попытался отпрянуть, распахнул глаза. Луи был близко-близко: прижался губами к его губам и целовал. Ладонь, оказавшаяся слишком сильной для той обманчивой хрупкости, за которой Гарри привык наблюдать, лежала на затылке, в коротких чуть вьющихся волосах, и не давала прервать неожиданную и одновременно с тем такую долгожданную ласку.

Разве не ждал он этого? Разве не думал постоянно о том, как влажно и сладко будут скользить их губы друг на друге? Длинные ресницы Луи затрепетали, и он открыл свои голодные глаза, уставившись в растерянные шокированные глаза Гарри.

– Ты сказал, что хочешь прикосновения, – медленно сказал он. Язык скользнул по алым губам, собирая поблёскивающую после поцелуя влагу. Звучал он всё также карамельно. Всё также убедительно.

– Я… Да, – возможность связно мыслить покинула Гарри. Его голова всё ещё кружилась от захватывающего, всепоглощающего ощущения чужих губ, от потрясающего чувства напряжения в теле, которое оно вызвало, а в лёгких скапливалась ядовитая сирень, не позволяя дышать. – Но как ты… сюда…

Шаг назад, который сделал Луи, наконец позволил мальчику вдохнуть. Тонкая кисть взметнулась вверх. Красавчик, сошедший неведомым образом с экрана телевизора, растрепал свои сверкающие в отсветах волосы и засмеялся.

– Я не говорил, потому что ты не спрашивал. Казалось, тебя всё устраивало.

Пыл сбывшейся надежды перерос в нетерпение. Гарри было по-настоящему интересно, кто или что Луи такое и как он делал все эти вещи, как перемещался из одного состояния в другое, но более всего этого, практически жизненно необходимо, ему было нужно почувствовать вновь вкус этих губ.

Новый поцелуй мальчик спровоцировал сам: потянулся чуть вверх, неловко приоткрыл рот и прижался, абсолютно неумелый. Луи поддался, позволил сделать несколько неуверенных движения языком, а потом всё же отобрал инициативу. Толкнул их обоих к двери. Гарри ощутил лопатками деревянную поверхность и источающую жар грудь на своей груди.

– А мы проделаем все те вещи, которые приходилось делать самостоятельно? – надсадно, словно от быстрого бега, зашептал Гарри, как только его рот вновь оказался свободен.

Луи полз влажными прикосновениями по шее, заставив вздёрнуть подбородок высоко вверх, метил и расчерчивал нетронутое доселе тело. Возможно, чтобы потом скроить по этим меткам нечто новое, совершенно иное.