Текст книги "Charming type (СИ)"

Автор книги: MasyaTwane

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

========== Часть 2 ==========

Автомобиль чихнул мотором и остановился. Рычащий звук внутри него затих, и остался только стучащий в стёкла мокрый снег да тяжёлый выдох сестры, обронённый в салон.

– Да ладно, Джемма, – в очередной раз произнесла мама. – Всё наладится. Дай этому месту шанс.

Девушка натянуто улыбнулась.

– Это дыра, мама.

– Зато наша дыра.

Отчим тоже подарил ей улыбку, обнажая белые ровные зубы. Протянув руку, он коснулся подбородка мамы, – та прикрыла глаза, может, от удовольствия, – а потом перевёл взгляд на здание, у которого они остановили свою машину.

Двухэтажный дом длинной буквой «Г» тонул в подступающем сумраке вечера. Окна были маленькими, свет не горел ни в одном. Сугробов намело по самые оконные рамы, дверь пристыла.

Вокруг скрипели голыми ветками берёзы, бились и скреблись в грязные, давно немытые стёкла. На занятой вместо машин сугробами парковке стоял одинокий столб с давно неработающей неоновой вывеской.

Мотель «Зрелость».

Младший в семье ребёнок, мальчишка ещё, но уже с проскальзывающими в облике чертами зрелости, прошептал, глядя на старый, разваливающийся отель, что купили его родители: “Боже, как же он красив. Благодарю тебя за такой подарок!” Восторгом закрутилась внутри детской души жажда приключений.

Почти синхронно хлопнули дверцы автомобиля – семья покинула тёплый салон и, утопая в снегу, направилась к главному входу. Дверь действительно обледенела. Гарри тут же снял варежку и провёл тонким пальцем по корке сверкающего льда.

– Вот это класс!

– Гарри, живо надень обратно, – скомандовала мама. – Ты заболеешь!

За брата вступилась Джемма. Всегда вступалась.

– Не так уж холодно. Да и мы через мгновение окажемся внутри, правда ведь?

Она обернулась к отчиму: уголок губ дёрнулся вниз, правая бровь приподнялась. Гарри всегда наслаждался тем, как ловко его сестра могла построить это лицо. Взрослое лицо.

– Расступитесь, ребятня, – бросил мужчина и, к огромному сожалению Гарри, закрыл собственной широкой спиной весь обзор на дверь.

Он кряхтел и фыркал. Дверь скулила под мощными ударами и рывками, а Гарри оставалось только отвернуться и постараться разглядеть в темнеющем воздухе как можно больше всего. Снег продолжал идти, уже не такой колючий от подтаявшей влаги. Он больше не кусал щёки, а превратился в красивейший, почти невесомый шлейф ветра.

– Опять замечтался, – из созерцания зимы вокруг мотеля Гарри выдернул мамин голос. Она схватила его за воротник куртки и, точно нашкодившего котёнка, втолкнула внутрь.

Оказавшись в холле, Гарри замер. Отчим включил свет, и первым, что бросилось мальчику в глаза, не был шкафчик с дверкой из прозрачного стекла, за которым поблёскивали брелоки ключей с номерами, или уходящий вдаль коридор. Дверь оставалась открытой ещё несколько секунд, и снег заметало ветром внутрь. К перехватывающему дыхание восторгу Гарри, маленькие белые вихри закручивались вокруг его ног.

Мама отрезала их, захлопнув дверь.

○○○

Следующий вечер выдался ясным и холодным; серебряная луна вставала над освещающими когда-то тёмный и пустой мотель огнями, как забытая завистливая игрушка. Гарри распахнул глаза, когда уже вечерело, но успел поймать за хвост убегающий день: клонящееся к горизонту солнце золотило снег, и пустые белые поля сугробов вокруг здания превратились в россыпь сокровищ. Вдали, за тонкими стволами голых берёз, угадывалось озеро, скованное льдом.

А потом опустилась тьма, пытаясь проглотить огромное холодное здание, как она делала каждый вечер, но мама дёрнула рубильник, провода затрещали, – отчим провёл весь день, колдуя, – и мотель наполнил свет. Получив по зубам, темнота уползла прочь, и только луна осталась злорадно смеяться.

За окном завывал ветер, вздымая клубы белой снежной пыли, и звук этот делал сквозняки, гуляющие по зданию, ещё более холодными. Гарри натянул бежевый свитер, что подарила Джемма на Рождество, прямо поверх пижамы и отправился вниз.

Комнаты семьи находились прямо над кухней, в меньшей части здания. Из них вела внутренняя лестница, и при желании легко можно было избегать встреч с будущими постояльцами. Гарри было плевать: интерес и жажда жизни, какой-то подростковый задор играли в нём, переливались всеми красками. Он хотел увидеть всех этих людей, заглянуть за занавесы их жизней, понять, почувствовать. Джемма оказалась в восторге от задней двери и возможности избежать всех этих людей.

– Очень вкусно пахнет, – прокомментировал Гарри вместо приветствия. Залез на ледяной деревянный стул и поёжился.

Мама поставила перед ним тарелку, бросила в неё пару вафель. Гарри потянулся за мёдом, игнорируя её ворчание со всей своей ещё детской непосредственностью.

– Хоть бы причесался, – брюзжала мама. Плита шкварчала и шипела, стараясь перекричать её придирки. – Волосы торчком. Снова в парикмахерскую и стричь. Так быстро растут.

Её голос сливался с шумом готовки, и слова больше не несли смысл, превращались в фоновый шум позднего завтрака. Гарри знал, что она делает это не со зла: постоянное ворчание – лишь часть вечной материнской заботы. Он принимал это с удовольствием.

Джемма же как всегда не выдержала приёма пищи с семьёй. Она едва надкусила свою вафлю, когда отчим упал на стул рядом с ней, гремя сумкой с инструментами. Он произвёл ещё больше шума, чем мама и её плита, пытаясь засунуть его под сиденье.

Минуту сестра наблюдала за неуклюжими попытками, а потом, презрительно закатив глаза, поднялась. Ножки со скрипом проехали по полу.

– Спасибо, я ухожу.

– Куда ты, детка?

Мама обернулась: в руках застыла лопатка, на фартуке – капли кремового теста.

– С друзьями погуляю, – заявила девушка и, не дожидаясь ответа, покинула тёплую, пахнущую сладкими вафлями кухню. Несмотря на мороз и ветер, надевала куртку уже снаружи.

– Мы только приехали, а они уже нашли её, – с новой силой продолжила мама ворчать. – Ты должен что-то сделать, Алекс. Должен остановить это!

– Что я, по-твоему, могу? Она не слушает меня вовсе.

Гарри не слышал усталости в его голосе. Так же, как не слышал злости – в мамином. Он поглощал свои вафли с огромным количеством мёда и наслаждался этим. Сладость во рту наполняла и голову негой, стирала весь окружающий мир, низводя его до фона.

И в этом заключалась особенность неотпустившего пока детства: Гарри был удивительно наивен и совершенно слеп ко взрослым проблемам.

○○○

Память о том моменте, когда Гарри проникся к дневному времени суток ненавистью, давно стёрлась. Осталось только осознание причин – днём случается всё самое худшее: и пробки, и час пик, и очереди, и непрошенные телефонные звонки, и реклама в почтовом ящике, и самое грубое хамство, на какое только способны переутомлённые работой люди. Днём он должен ходить в школу.

В пустующем мотеле было так легко забыть о том, что существует день. Можно было спать до наступления темноты, прячась от яркого зимнего солнца за плотной льняной занавеской, и открывать глаза, лишь когда большая бледная монета луны медленно выплывала на чернеющий небосвод.

Мама ворчала и ругалась, но Гарри не был в силах отказать себе в этой малости. Ведь ночь – другое дело; это время нужно любить, в одиночестве читать при свете лампы, искать приключения, вдыхать прохладу и свежесть. И неважно, как велик твой возраст или как мал: ночь принадлежит тебе.

Шаги в пустом, погружённом в ночь холле раздавались громче. Старались напугать. Единственное, чего боялся Гарри, – это разбудить маму. Если бы она выползла из своего укрытия так поздно, то очередной длинной лекции не удалось бы избежать, а сегодняшняя ночь была слишком прекрасна для ворчания.

– Привет.

Незнакомый голос оказался страшнее собственных шагов, гораздо громче и отскакивал от стен пустого холла, словно каучуковый мячик. Гарри вздрогнул, поднял от пола глаза, чтобы встретиться со светлым, слегка мутным взглядом мужчины.

– Привет, – бесстрашно, но всё-таки довольно тихо ответил Гарри. Будить маму ну никак не хотелось.

– Ты сын владельцев? Как тебя зовут?

Мужчина сдвинул кепку на затылок и внимательно вгляделся в Гарри из-под припорошенных пылью ресниц. В его облике не было ничего отталкивающего или беспокоящего сознание, разве что чересчур туманные глаза, словно затянутые белой пеленой.

– Я Гарри.

– Привет, Гарри, – вновь поздоровался мужчина. – А я Ги.

– Что за странное имя “Ги”?

С детской непосредственностью Гарри влился в разговор с этим подозрительным мужчиной, абсолютно не задумываясь о том, чем это может для него обернуться. В стенах этого здания, пустовавшего больше десяти лет, он чувствовал себя как дома, а дома, как известно, бояться нечего.

За рассказом об имени последовал другой, не менее интересный и не более полезный. Гарри переминался с ноги на ногу, заглядывал мужчине в лицо, поглощая с энтузиазмом чужие слова. Новый знакомый спустился по стремянке вниз и присел на нижнюю ступень. В его руках покоилась отвёртка, и Гарри привлекла её радужная, хоть и замызганная ручка. По ней взгляд переполз на ладони и выше: от запястий шли выпуклые вены почти фиолетового цвета. Их нездоровый вид вызвал лёгкую, какую-то интуитивную тревогу, но Гарри отмахнулся от инстинктов, как отмахиваются от назойливой мухи в жаркий ленивый день.

Незнакомец тоже следил за его лицом: за восторженным выражением; нежными веками, выглядящими, словно лепестки роз, нежными и тонкими; за трепещущими угольно-чёрными ресничками. Его язык скользнул между губ, смачивая обветренную кожу, и Гарри встрепенулся.

– Хотите воды?

Почему-то Гарри показалось, что от разговора у незнакомца пересохло во рту, и со всем своим наивным усердием он, не дожидаясь ответа, побежал на кухню. Там, в темноте ночи, в льющемся лунном свете сквозь покрытые узором мороза окна, Гарри нашёл стакан. Вода в графине была прохладной, но не обжигала пальцы льдом, когда он взялся за толстое стекло посуды, чтобы налить.

Пока вода тонкой струёй лилась в прозрачный стакан, Гарри оглядел кухню, присмотрелся к узору на тканях и, наконец, бросил взгляд в окно. Джемму привезли домой друзья: она ещё стояла возле машины, чуть склонившись к открытому окну. В своей короткой юбке и высоких сапожках. Гарри вновь удивился, как ей удавалось не мёрзнуть этой суровой зимой.

А потом один из парней что-то сказал, она засмеялась и покачала головой. Послала ему воздушный поцелуй, прежде чем отправиться к дому.

Со стуком Гарри поставил графин на место и обернулся как раз вовремя: дверь щёлкнула, закрывшись за спиной сестры.

– Снова не спишь?

– Как всегда.

Рука с ярким маникюром скользнула в карман: Джемма вытащила пачку банкнот и отделила от неё две верхние бумажки. Они оказались в ладони младшего брата, а остальные девушка сунула в куртку.

– Не говори маме, что я вернулась поздно.

Даже после её ухода в кухне пахло чем-то сладким, словно ягоды, и чем-то горьким, похожим на дым. А ещё тревожащим терпким ароматом, которому Гарри никак не мог подобрать аналогию.

Он стоял, прислушиваясь к тишине пустого мотеля, которая однажды наполнится звуками постояльцев, думая о том, как чертовски здорово иметь много друзей. У него не было их столько, сколько было у Джеммы. А потом он подхватил тонкими пальцами стакан и отправился обратно в холл.

Может, ему удастся подружиться с Ги?

○○○

Зимние каникулы то медленно кружились, словно снежинки в безветренную погоду, то летели позёмкой со скоростью завывающего ветра. Гарри не мог понять, почему часы тянулись для него бесконечно долго и в то же время дни заканчивались слишком быстро.

В здании старого мотеля, которое руками отчима и нового знакомого, Ги, постепенно возвращалось к презентабельному жилому виду, заняться было особо нечем. Первый восторг схлынул, когда все комнаты, их бесконечная одинаковость, оказались изучены. Осталось тратить время на созерцание зимних пейзажей за окном, а также выслушивание постоянных материнских нравоучений.

В кухне вечно пахло мёдом, и Гарри, словно маленькая ненасытная пчёлка, возвращался туда. Его растущий организм требовал сахара, и хотя мама вечно ворчала, что он потеряет свои зубы очень рано из-за кариеса, мальчик всё равно постоянно жевал что-то сладкое.

Солнце ещё не успело пропасть с белого горизонта, а Гарри уже не спал. По настоянию матери он заводил себе будильник, чтобы выровнять режим. Она ненавидела его привычку шариться по мотелю после наступления темноты. Как обычно, он дождался, пока все покинут кухню, и проскользнул туда тихой босой тенью.

В комнате пахло приправами, тёплым творогом и сырым мясом, но среди всего этого разнообразия внезапно возник совершенно неуместный цветочный аромат. Гарри, уже было потянувший руку к верхнему шкафчику, в котором хранились сладости, резко её одёрнул и обернулся. Настолько другим был запах, настолько человеческим, что ему показалось на мгновение – в кухне он не один.

Позади никого не было, только поднявшаяся вновь метель бросала крупные хлопья в окно. В углу рамы уже набился целый сугроб, закрыв четверть окна снегом.

Тем не менее в нос бил аромат весенней сирени, и словно он принадлежал кому-то невидимому, перемещающемуся по комнате. Гарри мгновенно забыл о сладостях: втянул носом запах и повернул голову туда, откуда, как ему казалось, пахло сильнее.

– Эй, – негромко позвал он, боясь обнаружить своё присутствие на кухне перед мамой. – Кто здесь?

Аромат не мог принадлежать кому-то, кого он знал. Сестра пахла терпко и искусственно, отчим и Ги источали запах строительной химии, мама – еды. Любопытство вдруг завихрилось в груди не слабее набирающей обороты метели. Гарри выскочил за дверь в поисках источника.

В холле, в длинном коридоре и на тёмной лестнице никого не было. Но запах будто вёл его за собой. Гарри бесшумно ступал босыми ногами по прохладной поверхности пола, стараясь догнать аромат. Одновременно в том сочеталось всё самое прекрасное, что могло существовать на свете: нежность летней ночи, сладость абрикосового джема, медовая густота, звенящая мелодия чистой воды и глубина детской души, самого сосредоточия невинности.

Гарри шёл по шлейфу этого аромата, испытывая дикий восторг в душе, абсолютно не понимая, да и не интересуясь, откуда тот взялся. И полностью очарованный, смог, не осознавая того, добраться до дальних номеров.

Рука легла на ледяную ручку двери одной из комнат. Гарри был полностью уверен, что ему туда, но вдруг присутствие за спиной остановило его. Ладонь дрогнула и соскользнула с металла.

– Всего лишь я, – успокоила сестра. Плечи Гарри мгновенно расслабились. Он обернулся и поприветствовал Джемму улыбкой. – Что ты делаешь?

Мальчик осмотрелся по сторонам и вздрогнул, будто внезапно очнулся от глубокого сна.

– Просто брожу тут, – сказал он. Потому что больше сказать было нечего.

Сестра покачала головой, как качала мама на его детские выходки, и удалилась в сумрак коридора. Туда, откуда так неожиданно явилась. Гарри принюхался, но мотель наполняло множество запахов, а этот, очаровательный, почти пропал.

Запахи переплетались в резкую, щекочущую нос паутину, и мальчик, к своему огромному сожалению, потерял след.

○○○

На востоке появилась тончайшая бело-голубая щель рассвета, отметившая горизонт полоса света. Гарри открыл глаза и сел в своей тёплой постели. Запах сирени окутал его со всех сторон и будто покрыл кожу тонкой плёнкой аромата.

Несколько мгновений Гарри соображал, что происходит, сколько он смог проспать и почему проснулся. Снег за окном вновь ломился в стёкла тяжёлыми мокрыми комьями, но этого звука было недостаточно, чтобы нарушить безмятежный детский сон. Стряслось что-то другое.

Со вдохом пришло озарение: цветочный аромат, несвойственный ледяной зиме, в которой он застрял, вновь кружился вокруг и лип к коже не хуже снега, липнущего к стёклам. Гарри, уже войдя во вкус, вновь наполнил грудь воздухом, глубоко вдохнув, и утонул в силе этого запаха.

Пальцы на его ногах поджались от сладкого щемящего чувства в груди, по всему телу прошла дрожь удовольствия. Подушка вдруг стала мягче, одеяло – теплее, и в целом мир заиграл более яркими красками. Ощущение беспричинного счастья зашумело в голове, словно хмель от бокала шампанского.

В этот миг охватившего блаженства Гарри не мог осознать свою не скованную комплексами чувственность. Детство отступало, освобождая больше места юности, отмирало всё то, что составляло суть невинности, но толчка взросления пока не произошло. Именно весенний запах заставлял его чувствовать перемены, но вовсе не объяснял их.

Просто наслаждение глубоко в венах.

Солнце, вопреки всем ожиданиям Гарри, не спешило карабкаться вверх по небосклону. Замерло, а вместе с ним замерло и само время.

У аромата будто было своё сознание: он истончился и почти рассеялся по комнате, оставив тонкий шлейф, словно путеводную нить, за который Гарри и ухватился.

Загадка запаха стучала в голове, как если бы пульс ускорился и кровь от избытка адреналина шумела в ушах. Гарри ни за что не должен был потерять этот запах вновь, а потому соскочил с кровати, оставив после себя смятые, полные тёплой неги простыни, и поспешил за дверь. Туда, куда целенаправленно вёл его запах.

Он увлекал всё дальше в таинственные тёмные лабиринты комнат, по окутанной утренним сумраком лестнице в закоулки под крышей, до которых мамина, безжалостная по отношению к пыли и грязи рука пока не добралась. Мальчик проскользил босыми ногами между пластами времени, оставшись незамеченным. Обитатели отеля спали, а само здание было безучастно к маленькой хрупкой наивности в своих коридорах.

Не помня себя, он вновь добрался до дальних комнат. Запах танцевал в воздухе, обвиваясь вокруг, и словно тянул. К самой дальней двери. Гарри несмело подошёл, переступил с ноги на ногу, не решаясь. Его пальчики замёрзли, застуженные холодными полами отеля, но в завороженном оцепенении мальчик этого не замечал.

Обе ладони легли на прохладные доски двери. Гарри помедлил, но приложил щёку, стараясь прислушаться. Казалось, запах скрылся там: в коридоре теперь царил аромат пыли и гнилой древесины, а сиренью едва заметно пахло из комнаты.

Но ни звука не доносилось изнутри. Она явно была пустой.

Толкнув двери ладошками, Гарри шагнул внутрь, чтобы убедиться в своих догадках, а также выяснить, наконец, природу аромата. В комнате оказалось по-настоящему темно. Даже в коридоре, где не горели лампочки, немного света шло с лестницы и из холла и рассеивалось, делая сумрак прозрачным. В номере же висела плотная, физически ощутимая субстанция тьмы.

И она пахла цветами.

Гарри шёл по комнате, вытянув перед собой руки, пока глаза не привыкли к темноте. Стало видно очертание кровати, небольшой старый телевизор напротив неё. Сквозь неплотно прикрытую дверь сочилась тонкая ниточка слабого мутного света, и только она удерживала от полного погружения в дышащую тьму номера.

Страшно совсем не было.

Гарри легко коснулся кровати ладонью и с удивлением обнаружил, что бельё свежее. Но мама вряд ли успела добраться до этих, самых дальних, комнат. Тем не менее даже в темноте отчётливо чувствовалась чистота и опрятность номера.

Будто он был жилым.

Плотные шторы на окнах не шевелились. В комнату не проникал сквозняк, но запах вновь окутал Гарри и снова отступил, словно им веяло откуда-то.

Мальчик задумчиво повёл носом, огляделся ещё раз. Ничего примечательного в убранстве комнаты не было, ничего необычного и интересного, только этот настойчивый запах. Пальцы на ногах неприятно покалывало стужей, и, не задумываясь больше ни на миг, с детским простодушием Гарри плашмя упал на кровать.

Было мягко и на удивление тепло, когда он лежал поверх заправленного одеяла и разглядывал тонущий во мраке потолок. Мотель спал: не раздавалось ни звука, даже случайного, будь то скрип старой древесины или потревоженные сквозняком занавески.

А потом неестественный для неспешного хода ночи звук резанул слух: в углу комнаты раздался едва слышный смешок. Гарри резко сел на кровати, вгляделся в густую тьму. Ничего, кроме старого телевизора на низком столике. Никого.

“Наверняка послышалось”, – подумал Гарри, но с кровати слез, вновь ступил ногами на ледяной пол. Без раздумий, без страха он подошёл ближе. За телевизором действительно было пусто. Внизу, на деревянной поверхности столика, оказались рассыпаны старые видеокассеты. Без особенно любопытства Гарри взял верхнюю: девушка на обложке откинула голову назад, смеясь, оголила длинную шею. Белья на ней не было, и в глаза бросились розовые набухшие соски. Вверху большими буквами шло название “Карла”.

Гарри нахмурился и отложил кассету в сторону. Взял следующую. Эта девушка выглядела милее: локоны цвета платины завивались вокруг лица, губы едва растягивались в робкой улыбке. Но её длинные ноги были призывно вытянуты вверх, спина – оголена. Надпись гласила “Дженна”.

Перебрав несколько верхних кассет, Гарри пришёл к выводу, что это вовсе не фильмы. Он не испытывал интереса к данному виду взрослых развлечений, абсолютно не желал смотреть на обнажающихся перед камерой людей и потому отодвинул их прочь.

Только одна соскользнула из общей стопки и с глухим стуком ударилась о ковёр. Гарри поднял кассету и поднёс ближе к глазам. На ней совсем юный парень, может быть, даже его ровесник, сидел на кровати, облокотившись на выставленные локти, и подпирал ладонями щёки. Взгляд его был направлен в сторону от камеры, словно его не интересовало всё, что происходит. Он был полностью погружён в собственные мысли; об этом свидетельствовал блеск отсутствия в светлых глазах. «Луи» – прочёл Гарри поверх изображения.

И хотя желания смотреть на всех этих людей, продающих свои оцифрованные обнажённые тела, не было, пальцы сами собой извлекли кассету из картонной упаковки и втолкнули в видеомагнитофон.

Зелёный огонёк подмигнул, устройство зажужало. Гарри нажал ещё одну кнопку, и телевизор загорелся. Синий свет от экрана залил комнату, превратив её в полотно абстракциониста. Медленно пятясь, мальчик добрёл до кровати и обессиленно опустился на её край, не отрывая встревоженного взгляда от экрана.

А потом появилось изображение. Молодой человек тоже сидел на краю кровати, сложив руки на коленях, хрупкой красотой и шоколадным оттенком волос напоминая дорогую куклу. Его молоденькое личико без единой морщинки вызывало скорее восхищение, чем вожделение или страсть, сладкого цвета локоны отвергали любое желание нарушить их слегка хаотичное совершенство, а тонкие, недовольно поджатые губы могли выражать лишь недовольство. Глядя на них, невозможно было представить чего-то более глубокого, нежели сдержанный целомудренный поцелуй.

И всё же он был на плёнке: сидел на кровати, идеинтичной той, что стояла в старом дальнем номере в отеле, прекратившем работу много лет назад. Взгляд прикипел к загорелой коже и уже не отрывался, сколько бы Гарри ни пытался отвести его от телевизора или моргнуть, он скользил по незнакомому юноше. С наслаждением.

Это чувство, похожее на ощущения, что принёс с собой запах сирени чуть ранее, пугало мальчика. Внутри Гарри смешивались страх и некое вожделение, незнакомое желание наблюдать. С ужасом он впитывал в себя кадры со старой видеоплёнки, наполняясь изображением этого Луи.

Сначала показалось, что на записи полностью отсутствовал звук: тишина в номере была бы абсолютной, если бы не низкое гудение старого видеомагнитофона, натужно крутящего ленту плёнки, но потом зашелестело постельное бельё. Гарри сидел неподвижно, оцепенел в охватившем его восторженном страхе и потому сразу понял – двигался Луи.

Он будто бы неуверенно, слишком медленно и нерешительно поднялся на ноги. В комнате на записи было темно. Сумрак этот съедал острые углы, делая всё вокруг мягче и глубже, а движения превращая в ленивый, отрешённый танец.

С по-прежнему отсутствующим взглядом Луи стянул футболку с плеч, и это простое действие, виденное тысячи раз внизу в холле, когда отчим или Ги так же незамысловато стягивали свои грязные майки в пылу работы, сейчас почему-то вызвало жаркий румянец на щеках мальчика. Внутри него вдруг вихрем закружилось незнакомое чувство, даже приблизительно описать которое он был не в силах. Гарри вскочил на ноги, сбросив оцепенение. Магнитофон продолжал низко гудеть, когда он бросился к нему со всех ног, упал на колени, стараясь быстрее дотянуться до кнопки выключения. В его груди царствовали холод и пустота, словно внезапно на месте всех мелочей и радостей, всех капризов и фантазий, из которых состоит детская душа, образовалась космическая сингулярность.

Палец уже коснулся кнопки, когда Гарри зачем-то вскинул голову: Луи поворачивал подбородок, медленно и мягко во тьме номера, и осознание, что вот сейчас его отсутствующий, странно-грустный взгляд посмотрит в камеру, содрогнуло мальчика в приступе дикого страха.

Что есть силы он вдавил кнопку в корпус устройства и, не проверяя, удалось ли выключить, бросился вон из номера.

Дверь оглушающе хлопнула за его спиной, поставив точку в окончании этой странной ночи.

○○○

С этого времени Гарри потерял свой внутренний покой. Волнение в его груди постоянно кипело и булькало, словно чайник, поставленный на слабый огонь, что-то подталкивало и вело, но в какую сторону и к чему, Гарри не был в силах понять.

Безмятежный сон покинул его наполненную детскими глупостями голову, равномерное дыхание превратилось в короткие взволнованные выдохи. Но самое неприятное произошло с его вниманием: мысли постоянно возвращались в самый дальний номер. Гарри не мог больше концентрироваться на насущных вопросах, постоянно находясь в состоянии волнительного возбуждения.

Сегодня утром он отказался от добавки сладких булочек с клубникой. Под удивлённым взглядом мамы поднялся из-за стола и покинул кухню, не до конца осознавая собственных действий. А прямо сейчас растерянно смотрел в пространство, искренне пытаясь слушать рассказ Ги. Но ничего не выходило: слова, произнесённые низким от количества никотина и дешёвого пива голосом, летели в никуда, не находя отклика в сознании.

Даже близость, в какой находился его новый приятель, не помогала. Грязная ладонь упиралась в стену у уха Гарри, и с каждым особенно глубоким вдохом плечи мальчика поднимались и он касался худощавого запястья мужчины.

Должно быть, рассказ Ги был увлекательным, Гарри всегда находил завораживащими истории, поведанные им, но сегодня оказался прослушан. Мальчик взглянул на его губы, покрытые тонкой плёнкой какого-то налёта, и вспомнил недовольно искривлённый рот юноши из видео. И рассказ застрял в пелене оцепенения, окружавшего мальчика с того самого утра, когда запах сирени открыл ему кассеты для взрослых.

Всё то время, что звучал скрипучий голос у уха, Гарри думал о найденных видеозаписях. Подсознание зациклило последний увиденный им кадр, когда некий Луи вздёрнул подбородок, чтобы повернуть голову, то мгновение перед взглядом, брошенным в камеру, и крутило его на повторе. Ги всё говорил, завлекая в сети более глубокой беседы, но Гарри думал лишь о глазах, похожих, вероятно, на два светлых озера туманным утром. Точно он не знал, не решился смотреть ту запись и выскочил прочь, словно сам дьявол лизал ему пятки.

Каким же одиноким казался тот юноша, сидящий на краю кровати, абсолютно равнодушный к происходящему вокруг. Гарри хотел вернуться, иррациональное желание составить компанию изображению на выпуклом стекле телевизора не позволяло вернуться к прежнему образу жизни. Словно с воздухом в той комнате он вдохнул и порцию некоего взрослого яда.

Гарри чувствовал, что отравился, но не знал, где искать противоядие.

Только догадывался, что в тишине и заброшенности дальнего в отеле номера может быть скрыт тот крючок, на который попалась его детская душа. Но как себя с него снять, оставалось загадкой.

Ги был равнодушен к своей сигарете: она почти догорела в его мозолистых пальцах с чёрными ободками грязи под ногтями. Гарри скучающим взглядом проводил последний сброшенный ею пепел и тут же перевёл его на друга.

– Прости, мне пора, – искренне извинился он.

– Я не думал, что ты так рано ложишься спать, – по лицу мужчины легко было заметить нежелание отпускать, разочарование прервавшегося разговора. – Ещё нет и часа ночи, твои родители только отправились спать.

Язык скользнул между покрытыми налётом губами, но в следующий миг тлеющий огонёк сигареты обжёг ему пальцы. Мужчина чертыхнулся и выронил её на пол, а Гарри остался всё также безучастен к происходящему, вряд ли заметив хоть что-то в этой ситуации.

– Есть у меня ещё дела, – задумчиво, не для собеседника, а в пустоту комнат шепнул он. – Увидимся в другой раз.

Ги остался позади, а впереди была лишь длинная зимняя ночь. Ноги стучали по лакированному дереву пола, по ступеням лестницы. С мрачным наслаждением Гарри вслушивался в этот стук, стараясь игнорировать колотящееся в груди сердце.

На полпути его перехватил аромат сирени и не оставлял до самого номера, будто верный страж охранял по пути. Только не было очевидно, прячет ли он решимость Гарри от других, помогая, или, наоборот, ведёт в мастерски расставленную ловушку, не позволяя сорваться с крючка.

У двери мальчик вновь замер. В её ветхости скрывалось некое мрачное предзнаменование, но где ему, ребёнку, разглядеть. Гарри повернул ручку и толкнул дверь. Он был как чистая грифельная доска и думал, что готов ко всему предстоящему.

Пустой сосуд в ожидании, когда его наполнят чем-то конкретным.

========== Часть 3 ==========

Тянущее чувство ослабело, стоило переступить порог нужной комнаты. Дверь не скрипнула, впуская Гарри в святая святых этого здания, казалось, самое сердце старого отеля, укрытое зимней тьмой и спрятанное в пересечении коридоров. Почему он его нашёл, пока оставалось загадкой, но ощущение правильности, то, как легко в кромешной темноте мальчик нащупал край стола и следом кнопку на гладком пластике видеомагнитофона, подсказывало – секретом останется недолго. Смазанным часовым механизмом происходили события, в некой загадочной пелене Гарри совершал действие за действием, ведомый. Инстинктом ли? Самой ли судьбой?

Щелчок разбудил спящую комнату. Экран телевизора ярко вспыхнул синевой, ошеломив тем самым ночь. Она заскулила и, поджав хвост, бросилась прочь. Гарри не обратил никакого внимания на исчезновение покоя и сонливости в старом здании. Его полностью окутало свечение, поместило сознание под гипноз.

В магнитофоне всё ещё стояла кассета с записью Луи, – некому было её извлечь и заменить другой, – но почему-то гудящее старое устройство отказывалось воспроизводить. Глаза Гарри вспыхнули от обиды.

Он опустился на пол, и телевизор мрачно возвысился над его детской фигурой окном в другую, синюю и дрожащую, реальность.