Текст книги "Лилии в цвету (СИ)"
Автор книги: Master-of-the-Wind
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)
========== Часть 1 ==========
«Кажется готово», – подумал Атаринкэ, откладывая законченную работу в сторону. Неспешно прибирая рабочее место и то и дело бросая взгляды на изделие, но неизменно оставаясь почти довольным результатом, он закрыл мастерскую и поспешил к себе в комнату, где какое-то время жил один. Всё изменилось совсем недавно – его счастливое прошлое, а теперь и настоящее, вновь были с ним. Практически влетев и хлопнув дверью, Атаринкэ подхватил на руки вставшую с кресла жену и счастливо закружил ее по комнате. Немного смущенная таким напором, Лехтэ сначала попыталась освободиться, но потом, забыв обо всем, обвила руками шею Искусника, шепча ему что-то ласковое.
Когда же он наконец решился отпустить любимую и поставил её на пол, Тэльмэ сразу отошла чуть в сторону и стала наблюдать, как рабочая туника оказывается на спинке стула, как шевельнув плечами, потягивается муж и замирает с домашней рубашкой в руках.
– Все сравниваешь? – чуть ухмыляясь, спросил Куруфинвэ, – думаешь, найти отличия…
И тут же про себя он добавляет: «Они не в роа, родная, не в нем».
Лехтэ спохватилась, что вернувшийся муж еще не накормлен, и унеслась на кухню, оставляя его со своими мыслями.
Первый восторг фэа от их воссоединения прошел, оставив место некой горечи и сомнениям. Нет, Атаринкэ был уверен, что поступил правильно, придя к Лехтэ и вновь признавшись ей в своих чувствах. Дело было не в этом. Он успел отвыкнуть, что есть жена, которая встретит, которая ждет, которая ему рада. Столетия в Белерианде сделали свое дело – Курво заново привыкал к мирной жизни Амана, к ее неспешному ритму, к тому, что теперь рядом с ним не брат, а любимая.
Брат, а точнее братья, тоже были рядом, но все-таки за стенкой, хотя и достаточно тонкой, о чем он старался не забывать ночами, но, судя по всему, старался из рук вон плохо.
Сидеть и ждать ужин Атаринкэ было очень непривычно – хотелось встать и пойти приготовить самому или вместе. Однако супруга несколько раз повторяла, что пока готовить будет она. Именно это «пока» и не давало ему в полной мере быть счастливым. Разве мог он вновь радоваться жизни, зная, что их сын так и не покинул Чертоги.
*
Лехтэ готовила ужин, пытаясь одновременно унять волнение. Да, похоже и впрямь от присутствия рядом мужа она за эти эпохи успела отвыкнуть. До сих пор он был с нею лишь в воспоминаниях, мечтах, и к такому присутствию она в значительной мере успела привыкнуть. Но теперь, когда Атаринкэ вот так, как сейчас, вбегал в комнату, сердце вновь радостно выпрыгивало из груди, а роа бурно отзывалось на прикосновения, на самую невинную ласку. Мысли, чувства – все смешалось, спуталось в каком-то безумном хороводе, Лехтэ пыталась выстроить, упорядочить каким-нибудь образом этот хаос, но пока, если говорить откровенно, получалось не очень.
Тэльмэ разожгла огонь в очаге, взяла сковородку и задумалась. Самое простое, что только может быть. Еда. Однако нет-нет да и промелькнет вопрос – а ему понравится? Что он любит теперь? Ведь столько времени прошло – вкусы запросто могли измениться. Могли появиться новые пристрастия, о которых она не знает, а к чему-то, наоборот, появиться отвращение.
Однако готовить надо, и она решила пока просто полагаться на интуицию. В конце концов, если она что-то сделает не так, он ведь ей скажет, верно?
Лехтэ потянулись за ножом и принялась нарезать мясо ломтиками.
Melindo. Любимый. Сколько лет прожито вдали друг от друга. Оба теперь стали совсем другими. И обоим им, кажется, предстояло заново привыкнуть друг к другу. В последнее время Лехтэ часто ловила себя на мысли, что сравнивает. Сравнивает нынешнего Атаринкэ с тем, прежним, которого она провожала когда-то в Исход. И пытается совместить эти два таких разных в общем-то образа в один.
Мясо аппетитно шкворчало на сковородке. Лехтэ потянулась за приправами. Да и сама она стала другой, она это хорошо понимала. Сам образ жизни, чувства, мысли… Что думает теперь муж о своей жене? Вот вопрос, ответа на который она больше всего боялась.
Дверь отворилась, и на кухню вошел тот, кто занимал теперь с недавних пор все ее мысли. Лехтэ схватилась за ручку сковородки, поспешно отдернула руку, обжегшись, и сунула палец в рот.
– Ужин готов, melindo.
Одно она могла сказать точно – оба эти Атаринкэ волнуют ее. Обоих она любит.
*
Выждав, как ему показалось, достаточное время, Атаринкэ прошел на кухню – если жена еще не закончила, он не будет мешать, просто посмотрит, как она готовит. Будет наблюдать, как ловко и быстро режет овощи нож в ее изящной руке, или как тонкие пальцы сначала месят тесто, а потом придают ему форму, а, может, как венчик, зажатый в ее ладони, что-то взбивает… что бы ни делала его любимая, получалось хорошо и красиво.
Первое, что Курво услышал сразу, с порога были слова о готовности ужина. И это было бы просто отлично, если бы не одно «но» – они были сказаны поспешно, взволнованно и даже словно испуганно. Странная мысль мелькнула в голове Атаринкэ – Лехтэ его боится? Ее легкий вскрик от соприкосновения с горячей сковородкой заставил в два шага оказаться рядом и взглянуть на пальцы и ладонь.
– Осторожнее, радость моя, куда ты так торопишься? – прозвучало на кухне, а после каждый пострадавший пальчик соприкоснулся с его губами.
Ужин оказался вкусным, даже очень, немного непривычным, однако, поначалу вернувшимся из Чертогов вся еда казалась непривычной. Мясо же, приготовленное Тэльмэ, было и сочным, и ароматным. Далеко не всегда можно было найти все необходимые травы там, в смертных землях… их аромат сразу же напомнил о временах юности, того недолгого, но яркого счастья. Возможно, Лехтэ специально положила такие специи, а, может, они ей нравились до сих пор, ответ на этот вопрос так и остался загадкой.
Они ели молча, и постепенно тишина за столом становилась все более напряженной. Нарушил ее Атаринкэ:
– Как прошел твой день, чем занималась?
Вопрос был немного искусственным, но что еще спросить у такой близкой и такой далекой любимой. Пора было прекращать молчать и начинать вновь узнавать себя и друг друга.
*
Прикосновение губ Атаринкэ к пострадавшим пальцам было таким приятным, что от охватившего ее волнения Лехтэ даже задержала дыхание. Решив не отказывать себе еще в одном маленьком удовольствии, она бережно дотронулась пальцами другой руки до его лица, ласково обвела контуры, а потом запустила в волосы. Лицо тоже неуловимо изменилось. Черты, взгляд. Уже не юный эльда, но зрелый, многое повидавший мужчина. Очень красивый. Лехтэ улыбнулась благодарно и искренне:
– Боль прошла. Спасибо тебе.
Сели за стол. Еще одно обстоятельство, к которому снова надо привыкнуть – ей есть, для кого готовить. Есть тот, кого можно ждать, встречать и, обняв, спрашивать, как прошел день. Отвыкла она от этой радости за семь эпох. Все минувшие годы, когда Лехтэ возвращалась откуда-нибудь домой, там ее никто не ждал. Да и домом-то это назвать было сложно – просто жилище, оставленное прежними хозяевами, которое она заняла за неимением других вариантов – в опустевшем доме, где прошла ее короткая семейная жизнь, оставаться не хотелось, строить новый для себя одной было странно, а вернуться к родителям немыслимо. Возможно, это была нелепая и странная мысль, но ей казалось, что если она поселится у отца, то окончательно отречется от мужа. Этого она допустить не могла, даже в собственных мыслях. Даже если он считал иначе.
И вот теперь, кажется, все это снова обрело смысл. Лехтэ с удовольствием смотрела, как Атаринкэ ест, и обдумывала вопрос.
– Чем занималась? С утра пробовала читать, но читалось не очень. Немного погуляла, а потом думала. О себе, о жизни. О нас. В процессе немного порисовала.
Думы сами крутились у нее в голове. Назойливые, неотвязные. Например, о том, что эту нынешнюю Тэльмиэль Лехтэ Атаринкэ, если разобраться, совсем не знает. Или нет? Во всяком случае, она получала вести о нем от тех, кто выходил из Мандоса. Они более-менее регулярно разговаривали по палантиру. Но ведь после того, как он погиб, прошло еще шесть эпох. И все это время с ней что-то происходило.
В той такой далекой теперь уже, невозможно счастливой жизни они прежде всего постарались друг друга узнать. Так может быть и теперь стоит сделать нечто подобное?
– Хочешь, покажу тебе те наброски, что сегодня сделала? – спросила Лехтэ, когда ужин был закончен.
Ничего такого особенного на них, конечно, не было изображено. Просто поначалу, когда она села в комнате и принялась размышлять, в голове крутились воспоминания о том коротком периоде между Исходом и их первым разговором по палантиру, когда они все здесь ждали войны. И рука Лехтэ сама собой потянулась к альбому и принялась рисовать дозорную башню, которую она построила тогда практически в одиночку. Эльдар в то время в Амане осталось мало, а тех, кто понимал в этом деле, и того меньше. У Тэльмэ просто не было выбора. Башня сохранилась до сих пор, но использовалась уже для мирных целей.
На втором рисунке руки запечатлели одну из увитых цветами беседок, построенных в последующие спокойные годы. Ну, а на третьем сумка с набором геологических инструментов и прислоненная к ней небольшая ручная арфа. Хоть Лехтэ и не очень хорошо по ее мнению играла, однако вечером у костра любила время от времени развлечь себя и брата музыкой.
Все это она вкратце обрисовала Атаринкэ и протянула ему альбом. Что он скажет?
*
Услышав предложение жены показать рисунки, он, кивнув и допив квенилас, взял в руки листы. Первым лежал набросок башни.
«Это что? – чуть не вырвалось у Искусника. – Башня? Для красоты ее что ли строили?»
Однако сам рисунок был хорош, поэтому, вовремя прикусив язык, Атаринкэ лишь спросил:
– Арафинвэ распорядился построить это?
Получив утвердительный ответ, лишь пожал плечами:
– Что ж, если бы темное войско решилось на штурм Тириона, оно, возможно, оценило бы работу архитектора.
И не удержавшись, все же съязвил:
– Лепнины не хватает.
Чуть скривившись, отложил рисунок и взял в руки второй набросок.
– Красиво! – сразу сказал Искусник. – Беседка сохранилась? Очень хочется посмотреть на нее. Она… живая, если можно применить это слово к беседке, но, думаю, ты меня поняла.
Ответ любимой порадовал – беседка стояла, во всяком случае, когда Лехтэ последний раз там проезжала, она была на месте и в отличном состоянии. Желание мужа посмотреть на ее работу воодушевило Тэльмэ. Чуть зардевшись, она правда сначала попыталась ответить что-то похожее на «Не стоит», но, перехватив его взгляд, улыбнулась и произнесла:
– Обязательно. Съездим на прогулку, верхом, заодно и на беседку глянешь. Как тебе идея?
Атаринкэ кивнул и взял в руки следующий лист.
На третьей работе Курво сразу обратил внимание на арфу. Значит, не забросила, значит, еще играет. Не говоря ни слова о рисунке, Атаринкэ встал и подошел к Лехтэ. Он обнял свою любимую за плечи и тихо, на самое ушко, не забыв поцеловать его острый кончик, спросил:
– Сыграешь?
*
Ах ты ж! От неожиданности у Лехтэ даже слов не нашлось. Ну чем ему башенка-то не угодила? Дозорные были вполне ею довольны, и со своими функциями она справлялась, пока в этом была необходимость. Вот же язва.
Однако именно в тот момент, когда прозвучало ехидное замечанье из уст Атаринкэ, в сознании Лехтэ произошел первый сдвиг, и между двумя образами, которые она пыталась связать, протянулась первая тонкая ниточка. Лехтэ незаметно покачала головой, однако вслух ничего говорить не стала, только где-то в глубине фэа стало чуточку теплее, и она даже удержалась от того, чтобы показать, как в юности, язык.
А вот похвала в адрес беседки была приятна. Так же как и интерес к арфе. Правда, совсем как в юности накатило смущение, но отказываться Лехтэ не стала. Только сначала позволила себе просто постоять немного, наслаждаясь объятиями мужа и его поцелуем, потом подняла глаза, улыбнулась, даже не надеясь спрятать легкую робость, и ответила:
– С удовольствием.
Арфа лежала среди прочих вещей в походной сумке, как и всегда. Лехтэ ее достала, уселась на диване в гостиной и начала играть.
– Правда, – заметила она, – чтобы посмотреть на беседку, нам придется покинуть Тирион. Усадьба, где я ее строила, примерно в дне пути, если ехать на северо-запад. Если ехать спокойным шагом, то к закату как раз будем на месте.
Поначалу музыка ускользала из-под пальцев, так как Лехтэ думала не о ней, а об Атаринкэ, который на нее смотрел. Но вскоре она взяла себя в руки и заиграла уже спокойно и уверенно. Поначалу она просто перебирала струны так, что они пели про то, к чему лежала её душа, но выходило странное, поэтому Лехтэ оборвала мелодию и взялась за более привычный для себя мотив, который обычно исполняла, когда хотела подумать.
Анар опускался все ниже к горизонту, Лехтэ играла, а заодно потихоньку любовалась Атаринкэ. Все еще никак не могла на него насмотреться. Хотя, как раз в этом ничего удивительного и нет.
– А у тебя день как прошел?
*
Куруфинвэ чуть прикрыл глаза и слушал, как играет Лехтэ. Для него звучала не арфа, а фэа жены, взволнованной, немного даже испуганной, но так искренне любящей его, такой близкой и родной, несмотря на разделившие их эпохи.
Музыка лилась, менялась, кажется, Тэльмэ даже что-то спросила, вероятно, он что-то ей ответил и, скорее всего, даже на ее вопрос. Для Искусника остановилось время, он смотрел, как изящные пальцы супруги перебирают струны, как плавно работают ее кисти, как она временами наклоняет голову, будто прислушивается… к себе, к мелодии, к звучанию фэа.
Когда смолкла последняя нота, извлеченная из струны, мелодия их сердец продолжала звучать. Не переставая любоваться женой, Атаринкэ осторожно забрал арфу у Лехтэ и отложил в сторону, тут же привлекая к себе любимую.
– Не отпущу больше, никогда, – прошептал ей Искусник, покрывая поцелуями ее лицо.
Он зарывался в ее волосы, целовал шею, плечи и, конечно, ее ушки. Вдруг замер, крепко обнял Лехтэ и несколько неожиданно для нее произнес:
– Мы больше не расстанемся, обещаю… нет, клянусь, – замолчал на миг, – только если сама решишь оставить.
И не давая Лехтэ возможности ответить, вновь начал целовать ее, до головокружения, до резкого вдоха и снова возвращался к ее губам.
*
«Вот уж ни за что на свете! – хотела сразу же сказать Лехтэ. – Не для этого я тебя семь эпох ждала!»
Но ответить ей не дали. Правда против способа, которым ей закрыли рот, она нисколько не возражала, и все же слова просились на уста. Что ж… раз так, то есть и другие способы.
Роа живо отзывалось на прикосновения губ мужа. В памяти всплывали все одинокие ночи в холодной постели, после которых ей однажды просто пришлось убить желания подобного рода, отдав приказ своему телу. А еще мучения фэа, которые во сто крат страшнее, потому что их-то нельзя было заглушить ничем.
Одним легким усилием Лехтэ отбросила все подобные мысли. К счастью, теперь всё в прошлом. Дождалась. И поскольку ей не дают высказать ответ, то пусть пеняет на себя.
Кажется, о робости речь больше не шла. Поцелуи Атаринкэ сделали свое дело. Лехтэ открыла глаза и посмотрела прямо мужу в лицо, старательно пряча лукавый блеск на дне глаз. Решительно отстранившись, она пересела к Атаринкэ на колени лицом к лицу и принялась целовать. Целовала долго, старательно, словно пробуя на вкус, постепенно опускаясь все ниже. Ключицы, грудь. Кажется, мешавшую ей рубашку он все-таки снял сам, а вот пряжку его ремня расстегнула уже Лехтэ.
Но перехватить инициативу все-таки она ему не дала. Так же как и снять до конца штаны. Кажется, тут кто-то говорил о возможности его оставить? Так понятно будет?
Лехтэ встала на колени, губы ее сомкнулись… И из ее-то головы уж точно вылетели в этот момент всякие глупые мысли.
*
Мелодия все нарастала, зовя за собой, ведя, подсказывая и направляя. Две фэар кружились в танце, огненном вихре искр, что взрывались вокруг них.
Ощутив, как сомкнулись губы любимой, как они плотно охватили, а ее язычок принялся чертить невероятные узоры, Атаринкэ непроизвольно положил ей руку на затылок. Однако, переборов желание управлять и контролировать, он убрал ее с волос Лехтэ, откинулся назад, на спинку дивана, удерживая себя пока от более решительных действий. Жаркий ротик любимой сводил с ума, так что вскоре пришлось ее все же отстранить – разочаровать жену совершенно не входило в его планы.
Гостиная. Незапертая. Диван. Узкий. Они двое. Почти одетые.
Раскрасневшаяся Лехтэ, такая желанная, такая родная. Прочь сомнения (да и не дойти уже до спальни). Искусник опрокинул жену на ложе, вновь целуя и распуская шнуровку платья.
– Ты прекрасна, – хриплым шепотом только и смог сказать ей Курво, покрывая поцелуями и закидывая ее ноги себе на плечи.
Где-то мешало так и неснятое до конца платье, пряжка ремня грозила поцарапать, диван был жёстким – они не обращали внимания на такие мелочи. Они снова вместе, едины, их роар наслаждались друг другом, а фэар… а фэар в это время ликовали, сияли ярче света Древ, пылали жарче Анара в полдень. Чистое изначальное пламя, способное как сжечь, не оставив даже пепла, так и возродить, из него же. Огненные вихри кружились, переплетались, озаряя окружающий их мрак, пока не взорвались мириадами ослепительных искр.
Атаринкэ практически рухнул на предплечья, чтобы не придавить любимую слишком сильно. С нежностью поцеловал ее плечо, нехотя встал с дивана, быстро поправив штаны и застегнув ремень, подхватил задремавшую Лехтэ на руки и отнес в спальню. В платье ее оставлять совершенно не годилось, поэтому, ослабив шнуровку, он аккуратно потянул его вниз. Как тут не поцеловать, не обвести языком, не прикусить, совсем чуть-чуть. Курво продолжал неспешно стягивать несколько упрямое платье, не оставляя обделенным вниманием ни кусочка на теле любимой. Отбросив ненужный сейчас предмет одежды, он поднял глаза и встретился с потемневшим взглядом жены. Улыбнулся и удобно устроившись, начал целовать ее живот, спускаясь все ниже и ниже. Огненный вихрь вновь возник в пустоте, пробился из ничего, как росток сквозь камни, даря свет и тепло двум истосковавшимся фэар.
*
Радовало то, что больше не было необходимости сдерживать стоны, да и сил на это уже совсем не осталось. Еще не успевшее до конца успокоиться после минувших ласк роа снова живо откликнулось на новые сводящие с ума прикосновения любимого, которые дарили его губы, а фэа Лехтэ возликовала и потянулась к нему навстречу в стремлении слиться в одно неразделимое целое.
Волосы Тэльмэ окончательно растрепались. Губы и язык Атаринкэ довели ее до такого состояния, что терпеть больше не было никаких сил, и, как мольба о пощаде, у Лехтэ вырвалось его имя. Тэльмэ решительно подалась навстречу и принялась расстегивать ставший вдруг непослушным ремень и стаскивать с него штаны. От волнения и нетерпения пальцы срывались, и в конце концов ему пришлось ей помочь.
Огненный вихрь разгорался все ярче и ярче. Казалось, что жар этот сейчас испепелит их обоих, но подобные перспективы вызывали в душе Лехтэ одну лишь радость и бурное ликование. Хотелось видеть сейчас его глаза, чувствовать вес тела, поэтому она, обвив любимого ногами и крепко обняв, не позволяла отстраниться. В свете глаз Атаринкэ казалось сейчас запросто можно утонуть. Лехтэ смотрела в них, не отрываясь, и голова немного кружилась. Наслаждения роа и радость фэа наконец слились в единое, невообразимо прекрасное нечто, и ярко взорвались мириадом искр.
Тэльмэ закричала, и на некоторое время, кажется, все же выпала из реальности. А потом, вечность спустя, когда смогла отдышаться и прийти в себя, уютно устроилась на плече у мужа, слушая его дыхание и биение собственного сердца, и, похоже, все-таки скоро уснула.
*
Вероятно, во сне Атаринкэ перевернулся на бок, но не пожелал отпускать любимую ни на секунду, потому и проснулся он лежа на ее волосах, крепко прижимая жену к себе. Лехтэ еще спала, глубоко дыша и улыбаясь.
Осторожно, чтобы не зацепить ее волосы и не разбудить, он встал и, быстро приведя себя в порядок, отправился готовить завтрак.
Рубашка из гостиной волшебным образом перекочевала на дверь их спальни. Кажется, сегодня ему вновь предстоит встреча с хмурыми братьями. Кухня, к счастью, была пуста, что поспособствовало быстрому приготовлению. Поставив горячие сырники, варенье и свежий квенилас на поднос, Искусник поспешил вернуться к жене.
Удивленно-огорченный взгляд Лехтэ, проснувшейся одной, быстро сменился на радостный, когда она увидела поднос. И мужа.
– Доброе утро, мелиссэ, как спалось? – Курво улыбнулся жене, поставив поднос на стол. Ответом послужила счастливая улыбка Лехтэ:
– Отлично, мельдо, давно так не спала, – сладко потягиваясь, сказала Тэльмэ.
– Так уж и давно? – ехидно заметил Атаринкэ, однако взял себе на заметку.
За завтраком вновь возникла некая неловкость – о чем говорить. Курво помнил, как в те далекие беззаботные годы он делился планами, рассказывал об экспериментах, откровенно хвастался результатами удачных. Они часто спорили о природе тех или иных вещей, пытались понять замысел Единого. Сейчас же ему хотелось просто смотреть на жену, радуясь, что она не сон и не исчезнет через мгновенье. Хотелось держать ее за руку, сделать так, чтобы она больше не познала горя, оберегать, быть рядом.
Прожевав очередной сырник, Искусник спросил:
– Сегодня едем? – и, поймав вопросительный взгляд, пояснил, – смотреть беседку. Сейчас не рано, но день ясный и теплый, мы сможем заночевать, а завтра вернемся. Или у тебя были другие планы?
*
Других планов у нее не было, о чем Лехтэ с радостью и сообщила. А даже если б и были, то ради целого дня вместе с любимым она бы их с радостью поменяла.
Лехтэ ела, слизывая с пальцев варенье, откусывая маленькими кусочками вкуснейшие сырники, запивая это все ароматным квениласом, и практически в упор разглядывала мужа. Глаза Атаринкэ сияли, однако расслабленная поза навевала ассоциации с хищным зверем, поджидающим в засаде жертву, и это действительно было завораживающее зрелище. Гипнотическое. Так бы и смотрела, не отрываясь.
Но раз они планируют на сегодня поездку, то собираться следует прямо сейчас. Доев свой завтрак, Лехтэ вскочила и принялась собирать посуду. Уже выйдя из комнаты, чтобы отнести поднос на кухню, вдруг вспомнила о братьях мужа, которых они вчера могли, скажем так, побеспокоить, но, постояв несколько секунд в раздумьях, мысленно махнула на все рукой. Они оба слишком долго ждали, их должны понять.
Стоило взять с собой еды, раз поездка обещала быть продолжительной. В сумку Лехтэ покидала фруктов, овощей, трав для квениласа. Захватила пирожков. Мяса брать не стала – места на дичь были богаты и в дороге наверняка представится возможность поохотиться, если у них возникнет такое желание. Положив котелок и пару кружек, она вернулась в комнату. Атаринкэ тоже уже успел собраться. Быстро одевшись в платье, удобное для верховой езды, и заплетя волосы, Лехтэ объявила:
– Я готова.
*
– Подожди, покажи, что ты собрала? – с этим вопросом Курво раскрыл сумку. – Только еда?
Атаринкэ покачал головой и принялся складывать другие необходимые вещи – огниво, веревку, топорик, покрывало, сменную одежду, баночку целебной мази. Перехватив несколько удивленный взгляд жены, он пояснил:
– На всякий случай.
Когда сумка была собрана, Курво достал два охотничьих ножа, один из которых протянул Тэльмэ. Также взял лук со стрелами – мясо никогда еще не было лишним.
– Вот теперь все, – объявил Искусник, – пойдем, поседлаем коней и в путь.
Вскоре они ехали по улочкам Тириона, минуя торжественно-нарядную его часть, и приближались к воротам. Кони шагали, радуясь предстоящей прогулке, пофыркивали и порой предлагали поскакать. Делать это им не давали – город есть город, без необходимости по нему не передвигались слишком быстро. Когда же ворота остались позади, Атаринкэ пустил своего коня рысью, вынуждая Лехтэ его догонять.
*
Немного смущенная, Лехтэ заглянула в сумку. Да, действительно. Тоже мне, ездок со стажем. Похоже, этому есть только одно объяснение – сознание, обрадовавшись, что мельдо рядом, свалило на его широкие плечи все заботы. М-да.
Прикрепив нож к поясу, Лехтэ спрятала его в складках платья и пошла вслед за Атаринкэ.
Легкий теплый ветерок приятно обдувал лицо. Лехтэ щурилась, улыбаясь солнышку и новому дню, а когда конь Атаринкэ побежал вперед, радостно пустилась его догонять.
Широкое поле, поросшее густыми высокими травами, пестрело яркими красками и убегало к самому горизонту. Лехтэ ловила взгляд Атаринкэ, хотела что-то сказать, но пока не могла сообразить, что именно. Она оглянулась и посмотрела на постепенно уменьшавшийся в размерах Тирион. Они отъехали уже на несколько лиг, и Тэльмэ вспомнила, что здесь как раз находится одно из памятных ей мест. Почему бы не познакомить с ним мужа?
– Melindo! – окликнула она Атаринкэ, затем придержала коня и, убедившись, что муж остановился, обвела вокруг рукой и неспешно заговорила:
– Это то самое место, где мы с братом всегда делали последнюю стоянку в конце поездки. Отсюда открывается красивый вид на город, согласен? Мы всегда старались подъехать сюда в первой половине дня. Смотрели на Тирион, купающийся в утренних лучах, неспешно беседовали о разном, чаще всего о неважном, и старались перевести мысли с поездки на дом и на то, что нас там ожидает.
Она говорила и смотрела в широкое, синее небо, и заманчивые картины прошлого вставали перед глазами. Прошлого, которым хотелось поделиться с тем, кто был ей дорог. Дороже всех. Потом она вздохнула:
– Так было всегда, кроме последнего раза.
При последних словах Лехтэ встрепенулась и пояснила удивленно посмотревшему на нее Атаринкэ:
– Ты знаешь, я это только теперь осознала – то, что в последний раз мы не стали тут задерживаться. Впрочем, как и везде.
На мгновение Лехтэ задумалась. Наверное, стоило проговорить все моменты, подобные этому, чтобы не оставалось недомолвок и недоговоренностей и чтобы в будущем уже никогда к этой теме не возвращаться. Чтобы стать друг к другу еще ближе. А потому коротко вздохнула и продолжила, словно в воду прыгнула:
– Понимаешь, я совершенно не знала о твоем возвращении. Я поехала с братом в очередную экспедицию, и только через неделю после отъезда из Тириона Тар случайно упомянул это в разговоре. Ты, наверно, можешь представить, что тогда со мной было? Я решила, что раз ты не дал знать, даже через общих знакомых не намекнул, что уже покинул Мандос, то я тебе не нужна. Ведь для того, чтобы прийти к тебе и попросить прощения, я должна была, прежде всего, узнать о твоем возвращении. Тар был удивлен, что я не в курсе, и предлагал мне вернуться в Тирион, но я из упрямства и гордости отказалась. Но он меня все равно перехитрил и сократил поездку, и в итоге вернул меня в Тирион раньше запланированного. И здесь мы тоже в тот раз не остановились. А я и не заметила этого.
Лехтэ огляделась вокруг, и на губах ее появилось выражение светлой грусти. Потом подняла взгляд на Атаринкэ, и печаль прошла, словно ее водой смыло, а улыбка стала широкой и ясной.
– Если бы мы не пропустили последнюю остановку, то в тот вечер не встретились бы с тобой там, у фонтана – я была бы еще в пути. И тогда кто знает, как бы оно все сложилось, любовь моя.
*
Какое-то время Искусник молчал, обдумывая услышанное.
– Вот что, мелиссэ, не у фонтана, так в другом месте, да, позже, но встретились, я бы обязательно нашел, – посмотрел вдаль, размышляя о чем-то, а потом начал рассказывать.
– Первые дни я вспоминал, что значит быть живым. Это не так, как проснуться с утра и встать. Я заново учился почти всему, только намного быстрее. Ты думаешь, что я о тебе не вспоминал, так знай, что это неправда. Только пойми, что за эпохи, что были проведены в Чертогах, я отвык, что есть рядом кто-то, кроме братьев и отца.
Атаринкэ сказал правду – фэар других эльдар изредка приближались к его, но из близких более никого не было рядом, даже сына, о чем он решил умолчать.
– Я не собирался идти к тебе первым – не я ведь решил расстаться, но ноги то и дело приводили меня к местам, связанным с тобой. Увидев пустым дом, где жили, решил, что ты, как мой дед, вышла замуж второй раз. Не перебивай, пожалуйста, да, я так решил, злился на всех и на себя. А потом… потом была встреча у фонтана… Не спрашивай, почему я тогда сбежал, не надо. А на следующий день, как ты помнишь, я пришел к тебе – за ответом. Мне нужно было знать, любишь ли еще и готова ли вновь быть моей женой.
Атаринкэ замолчал, кони неспешно шагали, потряхивая гривами, иногда пофыркивая и отмахиваясь головой от какого-нибудь надоедливого насекомого.
*
Хорошо, что она заговорила об этом, -поняла Лехтэ. То есть, в самой ситуации, описанной Атаринкэ, ничего хорошего не было, и все-таки сам разговор принес пользу, во всяком случае, ей уж точно. Больше не надо гадать и строить самые дикие предположения, теперь она знает точно.
Лехтэ улыбнулась, подъехала ближе к любимому и заглянула в глаза. Конечно, ей самой ни разу не приходилось возрождаться и она не имеет представления, что чувствует тот, кто заново обретает тело. Об этом она ему и сказала.
– В том, что ты отвык от меня, – продолжала она, – целиком моя вина, я это признаю и раскаиваюсь. Как тебе объяснить… Ваш бунт и ваша клятва… Против них я протестовала, а не против тебя и нашей любви. Понимаешь, мельдо, я и сейчас считаю, что в той ситуации не могла поступить иначе, и все же я очень сильно жалею, что все эти годы меня не было рядом с тобой. Я не знаю, правда, как разрешить эти противоречия, однако хочу, чтобы ты о них знал. И, хотя и с некоторым опозданием, но все же прошу у тебя прощения. Прости, что оставила тебя и не была все эти годы твоей женой. Я жалею. И уж точно никогда не стала бы женой другого. Даже если бы ты ко мне не вернулся. Знаешь, наверно, теперь, пережив все то, что пришлось, я бы все-таки отправилась с тобой, пусть бы даже это ничем хорошим и не кончилось.
И протянула пальцы, показывая, что намеревается взять его за руку. Позволит?
Где-то совсем рядом в траве пели птицы, но Лехтэ сейчас их не слышала, она смотрела только на Атаринкэ.
*
Курво незамедлительно протянул руку в ответ и сплел свои пальцы с пальцами жены и несильно сжал их:
– Знаешь, ты тогда поступила правильно, я… я не сберег бы тебя там, в смертных землях, и сам не смог бы пережить это… что ты… по моей вине… нет, ты не должна оказаться в Чертогах, никогда…
Сам того не замечая, Атаринкэ сильно сжал пальцы любимой, и лишь чуть дернувшаяся в его ладони рука Лехтэ вернула его в реальность.
