Текст книги "Мгновения (СИ)"

Автор книги: Mary_Hutcherson

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

– И кто же тогда победил? – спрашивает Энни.

– Ментор «несчастных влюбленных». Говорят, он был весьма внушителен.

– А что с ним сейчас?

– Спился, насколько я знаю…

– Не осуждай. Может быть, он не нашел другого способа, чтобы избавится от этого кошмара.

– Думаю, так и есть…

У меня вдруг в голове рисуется картинка: мне пришлось убить вдвое больше человек, чем я убил на своих Играх. Вдвое больше горюющих семей, вдвое больше крови на руках… И вправду, лучше напиться и забыться.

Я чувствую, как Энни вся дрожит, и обращаю, наконец, внимание на экран.

– А теперь, в честь третьей по счету Квартальной бойни… – он открывает шкатулку и достает из нее старый листок бумаги. – Дабы напомнить повстанцам, что даже самые сильные среди них не преодолеют мощь Капитолия, в этот раз Жатва проводится среди уже существующих победителей.

Первое, что я делаю, услышав это – прижимаю к себе Энни. Она зажмуривается и закрывает уши руками.

Я сам вдруг понимаю, что весь дрожу.

Энни что-то говорит, но я не разбираю смысла ее слов. Я просто встаю с кровати, иду в нашу общую комнату, достаю из комода пачку снотворного и возвращаюсь вниз.

Как я и ожидал, Энни лежит, сжавшись клубочком, и плачет. Я сажаю ее к себе на колени и протягиваю таблетки.

– Пей.

– Финник, я не хочу… Мегз, она же… я не пойду туда! Финник, меня же убьют! – она кричит так громко, что у меня начинает болеть голова.

– Выпей это сейчас, Энни. Я прошу тебя, – я тоже говорю громче, но она будто меня не слышит.

– Я не смогу туда вернуться! Они отправят нас с тобой! Я точно знаю, Финник! Я не переживу это еще раз! Я не хочу! Сделай что-нибудь, Финник! – ее крики перерастают в истерику, и мне приходится насильно всучить ей две таблетки, а потом крепко прижать к себе.

Через минуту ее рыдания превращаются в редкие всхлипы, и тогда я шепчу ей:

– Я не пущу тебя туда. Ты никогда не вернешься на арену, Энни. Никогда.

Она поднимает на меня уже сонные глаза.

– Правда? – я целую ее в лоб и киваю.

– Клянусь тебе всем, что у меня есть.

Она, наконец, расслабляется и засыпает. Я отношу ее наверх, а потом, даже особо не раздумывая, что делать, бегу в соседний дом к нашему бывшему ментору.

Она должна знать способ, чтобы спасти Энни. Я уверен в этом.

***

Во всем ее доме горит свет. Мороз обжигает мою кожу, но я не обращаю на это внимания.

Стучу в дверь, и она сразу же открывается. Мегз не выглядит удивленной, затаскивает меня в дом и крепко обнимает. Я утыкаюсь носом в ее макушку и чувствую, что по лицу у меня текут слезы.

Пытаюсь собраться, взять под контроль эмоции, но ничего не получается. Мегз же выглядит вполне спокойной и поглаживает меня по спине, будто бы ожидая, пока я успокоюсь.

Через пару минут я отстраняюсь от нее, и единственный вопрос, который приходит мне в голову это:

– Что мне делать?

Она берет меня за руку и тихонько говорит:

– Пообещать слушаться меня во всем, – я вначале не понимаю, о чем она говорит, но она снова повторяет это с большим упором. – Пообещай. Сделай это сейчас же или я отказываюсь тебе помогать.

Поводов, не доверять ей, нет. Все время, что я ее знаю, она помогала мне всем, чем могла. И в большинстве случаев, ее помощь спасала мне жизнь, поэтому я сразу же уверенно говорю:

– Обещаю.

– Нет, Финник, ты не понимаешь, какое мне нужно обещание! Мне нужно, чтобы ты поклялся, что если я скажу идти – ты пойдешь, скажу молчать – ты будешь молчать, а скажу плюнуть на все и делать то, что ты делаешь – ты поступишь именно так, – в ее голосе была такая серьезность, какой я не слышал от нее никогда. Руки ее до боли сжимали мои, а взгляд прожигал насквозь. Мне даже стало на секунду страшно, но потом я вспомнил, что это всего лишь моя Мегз, которая никогда не причинит мне вреда, и успокоился.

– Да, я понял. Обещаю, что буду тебя во всем слушаться.

– Запомни это свое обещание и соблюдай его каждую секунду. А если когда-нибудь ты нарушишь его, можно будет считать, что ты оскорбил меня и все то хорошее, что я сделала для тебя.

– Я не нарушу обещание. Честное слово.

– Хорошо, – Мегз, наконец-то, отпустила мои руки, и ее лицо стало прежним – добрым и ласковым. – Тогда первое, что ты должен сделать, это убедить Энни, что все под контролем. Можешь сказать ей все, что угодно, но наш план, о котором я тебе сейчас расскажу, она узнать не должна. Я не хочу, чтобы бедная девочка волновалась зря…

– Ладно, когда она проснется, я попрошу ее довериться мне и ни о чем не переживать. Так у тебя уже есть план?

Она кивнула.

– Он появился, как только президент закончил читать свою проклятую карточку… А почему Энни спит?

– Я дал ей снотворного. Две таблетки.

Мегз прошептала что-то вроде «бедная девочка» и указала мне на гостиную.

– Проходи и садись. Я принесу чай. Нам придется многое обсудить.

Я беспрекословно послушался ее и сел напротив журнального столика.

Мои руки продолжали немного трястись, когда Мегз отдавала мне кружку с чаем, но я глубоко вздохнул и почти успокоился.

Мегз сделала глоток из своей кружки, потом поставила ее на столик и посмотрела на меня:

– Надеюсь, ты понимаешь, что Капитолий рассчитывал отомстить твоей матери, убив тебя. Но ты выжил. Хотя никто в это особо не верил… – я не удержался и перебил ее.

– Они ведь убили маму и мою сестру. А через пару лет забрали мою единственную подругу на арену. Отец пропал в тот же год и считается пропавшим до сих пор. Не слишком ли много мести? – Мегз кивнула и спокойно продолжила говорить дальше.

– Убив твою мать, они проучили всех, кто готовил мятеж. Следующим пунктом было сломить твоего отца, но он выдержал и смерть своей младшей дочери, и то, что тебя забрали на арену. Капитолий таких людей не любит, поэтому он и «пропал». Последним членом семьи остался ты, но на Игры они тебя уже отправляли, а никого из родных у тебя не осталось, поэтому они и забрали Энни. Чем же обернулся этот их ход? Да ничем. Энни вернулась домой. К тебе. Теперь вас двое и вы, как и все победители, имеете большое влияние на народ. Такие люди им тоже не нравятся. Я думаю, ты понимаешь, к чему я клоню? Ты ведь понимаешь, чьи имена вытащат на Жатве?

Я кивнул.

– Это и я, и Энни поняли сразу. Но какой с этого толк? Маловероятно, что Энни сможет сделать на арене хоть шажок. А там теперь соберутся победители, а не испуганные дети. Я, конечно, сделаю все возможное, но все время сражаться и защищать кого-то одновременно я не смогу.

– Для этого у вас есть я, дорогой мой.

– Что? Для чего? – на секунду я запутался и не понял смысла сказанного, но когда до меня дошло, я не смог сдержаться и закричал. – НЕТ!

– Самое время вспомнить свое обещание…

– Нет, Мегз! Одно дело подчиняться тебе, а другое – спокойно смириться с тем, что ты жертвуешь своей жизнью.

– Ох, дорогой мой мальчик, ну неужели ты не понимаешь, что для меня лучше умереть, чем похоронить кого-то из вас? Я прожила долгую, но бесполезную жизнь. А теперь мне представился шанс спасти вас. Думаешь, я хоть секунду сомневалась? Нет! Это решение далось мне так легко, будто это и есть весь смысл моей жизни. Теперь, понимая, что я смогу хоть чем-то вам помочь, мне становится радостно. Я счастлива, – она улыбнулась и сделала еще глоточек из своей чашки.

У меня же в горле будто застрял тугой комок. Я пытался вздохнуть глубоко, но он мешал мне. Я собрал все усилия в кулак и еле слышно прошептал:

– Но как же я без тебя? – слезы снова потекли у меня по щекам, но в этот раз я сразу понял, что остановить их у меня не получится.

Я плакал, а Мегз вначале улыбалась, а потом ее лицо будто засветилось от счастья, и она засмеялась.

– Наверное, ты думаешь, что я сошла с ума, да? – она взяла меня за руку и продолжила улыбаться.

– Я никогда бы так не подумал… – опять прошептал я.

– Просто я действительно счастлива, дорогой мой. Мне так жаль, что я не встретила тебя до Игр. Я бы хотела, чтобы у меня был такой сын, как ты, но слишком боялась, что любому моему ребенку уже заранее приготовлено место на арене. Ты замечательный, Финник. И единственное, что я могу для тебя сделать, это отдать свою жизнь за Энни. Возможно, все то, о чем говорят – правда, и вы еще сможете создать с ней настоящую семью с целой кучей детишек. Я хочу этого больше всего на свете.

Она подвинулась поближе ко мне и сказала совсем-совсем тихо:

– Позволь мне сделать это, дорогой мой. Это будет самым достойным завершением моей жизни, – она заглянула мне прямо в глаза и сжала мою ладонь. Я легонечко кивнул и прошептал:

– Я ведь пообещал делать все, что ты мне скажешь.

Мегз снова просияла от счастья и крепко прижала меня к себе.

– Тогда позволь еще одну просьбу, – она погладила меня по спине и замолчала.

– Какую угодно.

– Запомни меня такой, какая я сейчас, – я отстранился от нее и взглянул на черты лица, которые и так никогда не смогу забыть.

– Какой «такой»? Одновременно плачущей и смеющейся? – она улыбнулась и замотала головой.

– Нет, дорогой мой. Счастливой. Возможно, впервые в жизни по-настоящему счастливой.

Она снова заулыбалась и прижалась ко мне. Я тоже обнял ее и уверенно ответил: «Обещаю».

Мегз заплакала.

Я тоже.

***

Мы обсуждали наш план еще очень долго, и домой я ушел уже глубокой ночью.

Не было в этом плане никаких тонкостей и хитростей. Просто Мегз должна была идти на Игры добровольцем вместо Энни при любом раскладе. Я с болью в сердце осознавал, что так и случится, но решил до последнего надеяться, что ни меня, ни Энни, ни Мегз в этот раз не выберут.

В нашей комнате Энни тихонечко сопела, и я не стал ее будить, а просто лег рядом и заснул.

Утром первым делом она спросила меня:

– Что нам делать?

Я же попросил ее верить мне и думать о Квартальной бойне как можно меньше. Она в ту же секунду сказала, что доверяет мне даже свою жизнь и пообещала, что совсем не будет больше спрашивать об Играх. Я, в свою очередь, пообещал ей, что приложу все свои усилия, чтобы все это время, которое осталось у нас до Жатвы, стало самым счастливым периодом в нашей жизни.

========== Глава 5. Розовое небо ==========

Когда ты занят важным делом, то на переживания и беспокойства времени просто нет. Поэтому нужно продолжать плести сеть и не думать ни о чем.

Не думать о Мегз.

Не думать о проклятых Играх.

Забыть об этой Квартальной Бойне.

О Сойке-Пересмешнице.

О чертовом Капитолии с его разноцветными, точно леденцы в баночке, людишками.

Не думать.

Плести и не думать.

Слеза снова стекает по щеке и капает на руку. От соленых слез болячки, полученные от тумана, неприятно щиплет.

В сотый раз вытираю ладошкой мокрые глаза и продолжаю плести.

Я никогда не умел делать толковые сети. Вот Энни вместе с Мегз могли сплести что угодно, тогда как я попросту тратил за этим занятием время. Сейчас моя сеть кажется мне крепкой. Или это оттого, что слезы продолжают заволакивать глаза?

Моргаю и беру себя в руки. Довольно. Мегз уже мертва.

Ее уже не вернуть…

Снова плачу.

В нескольких метрах от меня кто-то тихонько вскрикивает, и я сразу же тяну руку к трезубцу, но это всего лишь Китнисс. Наверняка ей снится кошмар. Для тех, кто вернулся с Игр это привычное дело. Она сквозь сон проводит ладошкой по песку и успокаивается только тогда, когда находит руку Пита. Он, не просыпаясь, прижимает ее ладонь к своей щеке.

Я улыбаюсь.

Похоже, эти двое действительно нуждаются друг в друге. А до того, как я познакомился с ними, думал, что их «любовь» – это просто очередная выдумка Капитолия.

Парень, конечно, даже перед камерами выглядел правдоподобно, но Китнисс…

Я говорил с их ментором за пару дней до арены, и он согласился со мной, что актриса из нее никакая. А потом все же добавил, что она просто сама еще не понимает, как нуждается в нем.

И я понял, что это правда, когда он чуть не умер. Ее лицо… это было лицо человека, потерявшего в жизни самое дорогое, что у нее было.

Возможно, у меня сейчас именно такое лицо…

Снова пытаюсь отогнать мысли о Мегз, которая сама пошла на смерть со счастливой улыбкой на лице. Точь-в-точь с такой же улыбкой, с какой она приняла решение, что пойдет добровольцем, если имя Энни вытянут на Жатве.

Энни…

Смотрит ли она Игры? Винит ли меня в смерти Мегз? Или в том, что я объединился с Питом и Китнисс?

Мы ведь ничего ей не рассказывали, и она не знает, как эта девчонка с луком и ее милый жених важны для страны. Для повстанцев. Для восстания.

Что если она снова как в прошлый раз забилась где-то в углу своей комнатки и не выходит? Кто поможет ей? Кто скажет, что все в порядке? Что ей не стоит переживать? Что я никогда не отпущу ее, хоть нас и разделяют километры?

Закрываю глаза и вздыхаю.

Ответ – никто.

Сбоку снова кто-то копошится, но теперь я уже знаю, что это Китнисс и даже не открываю глаз. Через секунду Пит тихонько зовет меня по имени:

– Финник, – он внимательно смотрит на меня и, когда я вопросительно поднимаю брови, спрашивает. – Ты спал?

– Нет, – так же тихо отвечаю я, чтобы не разбудить Китнисс. – Просто мне тошно от того, что я вижу вокруг.

– Да уж… Я тебя понимаю, – отвечает Пит и тихонько передвигается поближе ко мне. Китнисс на своем месте скручивается в комочек. – Может, тебя подменить?

– Нет, не надо. Я не хочу спать.

– Просто такой сложный денек выдался… – я перебиваю его.

– Спасибо, Пит. Спать я не буду.

– Ладно, извини, – он хмурится. Явно раздумывает над тем, что сказать дальше. – Я просто хотел сказать… Ты же мне жизнь спас. Дважды. Тут простым «спасибо» не отделаешься.

– Простого «спасибо» вполне хватит. Не переживай по этому поводу. Тем более, второй раз спас тебя не я. Это… она.

– Да, я понимаю, но ты же ведь знал, что она сделает это, так? Так что я твой должник. Правда. Буду обязан тебе жизнью.

– Должником быть очень неприятно. Наверное, ты знаешь, да? Она ведь, – я кивнул в сторону спящей Китнисс, – на прошлых Играх тоже тебя спасла. Как она сражалась за это лекарство… Да уж. Видимо, она тебя очень любит, – Пит улыбается и набирает в ладошки песка.

– С ней мы вроде как квиты. По крайней мере, она так считает.

– Так что же, ты ей еще до Игр жизнь спасал? – такой поворот меня удивляет.

– Не то чтобы спасал… Так пустяки. Но с Китнисс лучше не спорить, – он усмехнулся и взглянул на меня. – И кстати… Хеймитч рассказал мне о твоей… о ней. Мне жаль, что все так получилось. Правда, жаль.

Я кивнул. Последнее, что мне хотелось бы обсуждать с ним, так это мои отношения с Энни.

– Было бы куда хуже, если бы она была здесь.

– Мне ли не знать, – печально улыбнулся он и взглянул на Китнисс, которая испуганно хмурилась сквозь сон.

– Кошмары? – спросил я.

– Да… каждую ночь. До того, как объявили о Квартальной Бойне, ей становилось лучше, а потом опять все началось сначала.

– Ужасно жить, когда кошмары и во сне и наяву, – вдохнул я.

– Так ты поэтому спать не хочешь? У тебя тоже? – я кивнул.

– А у тебя что, нет?

– Я свои кошмары рисую. Так что на мои выставки (если они когда-нибудь состоятся) лучше не приходить, – улыбнулся он.

– Повезло тебе. Уж лучше так, чем каждый вечер бояться закрывать глаза. Только я, к сожалению, рисую хуже соседских детей.

– Да ну, перестань. Бесполезный талант. По-крайней мере здесь, – он обвел руками вокруг себя.

– Не скажи. Можно нарисовать что-то, что будет греть тебя. Возможно, только ты будешь знать, что обозначает этот рисунок, но смотря на него, ты будешь понимать, что сдаваться нельзя.

– Да, можно, – усмехнулся он. – Только вот я холста с собой не прихватил.

Комок в моем горле немного ослаб и позволил мне искренне улыбнуться.

– Я об этом не подумал, – ответил я и увидел, как Пит вычерчивает на песке птицу. Сойку, как на броши Китнисс. – Хотя хорошему художнику и холст не нужен.

Он улыбнулся и открыл рот, чтобы что-то сказать, но потом передумал и замолчал.

– Да ладно, говори. Кто знает, сколько нам жить осталось? Так и помрем: я заинтригованный, а ты с чувством, что не все сказал, – он снова улыбнулся, но потом его лицо стало серьезным, и он повернулся ко мне.

– А что бы ты нарисовал, если бы умел? Ты ведь явно думал о чем-то, когда говорил мне о картине, которая вселяет надежду, – я не стал отвечать сразу, поэтому он снова заговорил. – Но если не хочешь, не отвечай. Это все равно твое личное.

Я помолчал еще немного, а потом все же ответил. Возможно, не будь мы сейчас на арене, на волоске от смерти, безумно запуганные, но выкроившие пару минут на то, чтобы поговорить, я бы не стал отвечать, но сейчас был именно тот самый редкий случай, когда сказать правду даже лучше. Пускай ее и услышат миллионы…

– Я бы нарисовал последний вечер перед Жатвой, – сказал я, и Пит удивленно поднял брови. – Это был волшебный вечер. Тихое море, крики чаек, смех детей где-то вдалеке, музыка, которая доносится с корабля, розовое закатное небо и… она.

Пит помолчал немного, вглядываясь в мое лицо, а потом отвел взгляд, грустно вздохнул и ответил:

– Я мог бы пообещать, что нарисую тебе такую картину, но мы вряд ли встретимся когда-нибудь, – он замолчал, а потом усмехнулся. – Я даже не уверен, что доживу до конца недели.

– Да уж… Это точно. Но если бы ты пообещал, у тебя был бы стимул победить.

Он улыбнулся и отрицательно помотал головой.

– Все дело в том, что она, – он указал пальцем на все еще спящую Китнисс. – Мой самый большой стимул проиграть, потому что жить без нее, это… Да что я тебе рассказываю? Ты и сам понимаешь.

– К сожалению, понимаю.

Молчание затянулось, и я решил предложить Питу лечь спать, чтобы отдохнуть перед завтрашнем днем, но он заговорил первый.

– Отец всегда говорил мне, что если происходит что-то плохое, то всегда нужно думать о хорошем, чтобы отогнать дурные мысли. Может быть, тебе это поможет? Представь себе картину того вечера. Пусть над нами сейчас и сияет голограммная черная картинка, представь себе, что это именно то самое розовое закатное небо. Тем более и море здесь есть. Попробуй. Все равно хуже не будет.

Я закрыл глаза и представил себе тот вечер, плавно перетекающий в ночь, а потом и в утро. Без лишних разговоров. Без ненужных людей. Только мы вдвоем. И все, что вокруг – пустяки.

“Ты же меня никогда не отпустишь?” – в глазах Энни неуверенность, будто она боится получить не тот ответ, который ожидала.

“Ты ведь и сама знаешь, что никогда.”

” Но почему?”

“Потому что я люблю тебя. А это сильнее и смерти и страха.”

” Да. Сильнее и смерти и страха,” – шепчет она ,скорее для самой себя.

Я открываю глаза и то, что вижу вокруг, снова нагоняет тоску, но потом я вспоминаю свои собственные слова и понимаю, что что бы ни случилось, я не буду один. Это успокаивает меня, и я улыбаюсь.

– Помогает? – шепчет Пит, о присутствии которого я уже забыл.

– Немного.

– Ну, тогда я рад, – он улыбается и протягивает мне руку, которую я сразу же с искренним удовольствием пожимаю. – Ты точно не хочешь, чтобы я тебя сменил?

– Нет, нет. Ты спи. Я разбужу вас утром.

– Ладно, – кивает Пит. – Спасибо, Финник.

– И тебе спасибо, – говорю я и наблюдаю за тем, как Пит осторожно ложиться рядом с Китнисс и кладет руку ей на талию. В тот же миг черты ее лица расслабляются и кошмар отступает.

Я отворачиваюсь и смотрю на море, хотя мысли мои сейчас находятся в тысячах километров отсюда. Я закрываю глаза и погружаюсь в воспоминания того вечера.

Уже ранним утром я понимаю, что Энни не станет сидеть, зажавшись в уголочке своей комнаты, а во все глаза и днем и ночью будет смотреть Игры.

Поэтому я поднимаю голову к ближайшему дереву, и с уверенностью в том, что там есть камера, шепчу: «Только держись, милая. Только держись».

Сама идея того, что Энни услышит мои слова, вселяют в меня бешеное желание продолжать бороться за жизнь, поэтому я поднимаюсь со своего места и начинаю этот день.

Возможно, мой последний день на этом свете.

========== Глава 6. Трезубец Бити ==========

– Я боюсь, что вы не сможете принимать морфлинг и дальше.

Доктор из Тринадцатого просматривает какие-то бумаги из папки, которую завели на меня, как только я сюда прибыл.

Мне не хочется говорить с ним, но приходится. Я едва приоткрываю рот и позволяю словам вылететь скорее по привычке, чем осознанно:

– Почему нет?

– Потому что вы здоровы. Ваши анализы в норме. Тест вы тоже прошли неплохо. Да, я не могу сказать, что с вами все в порядке, но… – я перебиваю его.

– Со мной не все в порядке.

Доктор устало кивает и переводит на меня свой сонный взгляд. Видимо, ему частенько приходится работать с такими психами как я. Особенно в последнее время.

– Мистер Одейр, я ведь и не говорю, что вам придется вернуться к обычной жизни. Нет, вам все еще придется находиться в больничном отсеке под моим наблюдением, но морфлинг вам больше не требуется.

Я молчу.

Морфлинг мне требуется.

Он мне необходим.

– Если хотите, я могу перевести вас в общую палату. Там вы сможете найти себе друзей. Написать заявление? – доктор снова переводит свое внимание на бумажки в папке и начинает что-то усердно писать.

Я пропускаю его вопрос мимо ушей.

– Почему мне тогда не разрешают лететь с Китнисс на планолете? Ведь я же здоров! А если не здоров, так дайте мне этого проклятого морфлинга!

– Мистер Одейр… – доктор начинает потирать переносицу, а потом снимает свои очки. – Сейчас вы находитесь на той ступени выздоровления, которую нельзя приравнять ни к болезни, ни к здравию. А насчет планолета… Я не имею к этому никакого отношения. Так что даже если бы я хотел, чтобы вы летели, меня бы никто не послушал.

– А вы бы хотели, чтобы я летел?

Доктор надевает свои очки, и его взгляд снова становится серьезным и сконцентрированным.

– Нет, – твердо отвечает он. – Я защищаю интересы своих больных, а вы все же относитесь к этой группе. Так что я бы настоятельно рекомендовал вам остаться, – он замокает, а через секунду добавляет. – Но мое мнение по этому вопросу никого не интересует.

– Так почему же вас тогда не волнуют мои интересы?! – мой голос срывается на крик, и мне приходится до боли сжать подлокотник стула, чтобы успокоится.

Доктор снова устало вздыхает.

– Ваши интересы меня волнуют так же сильно, как и интересы любого, кто находится в больничном отсеке.

– Если так, то почему вы не можете меня выслушать?! – я замечаю, как у бедного врача начинает дергаться глаз. Он опять снимает свои очки, откладывает папку с бумагами и обращает на меня все свое внимание.

– Я вас слушаю, мистер Одейр.

– Во-первых, меня зовут Финник…

– Мне известно ваше имя, – перебивает меня он.

– Ну, так и обращайтесь ко мне по имени!

– Хорошо, Финник, продолжайте.

Я делаю глубокий вдох, чтобы успокоится, и начинаю говорить снова.

– С самого первого дня, как я здесь появился, со мной обращались как с каким-то душевнобольным. Но на это мне плевать. Теперь вы вдруг прекращаете лечение, а на мои просьбы продолжить его, вы не реагируете. Ладно, пусть так. Но почему мне тогда не дают полностью вернуться к обычной жизни? В этом месте без дозы снотворного или наркотиков я и дня не проживу!

– Я не пойму, чем я могу вам помочь, мистер… эмм… Финник.

– Верните меня к нормальной жизни! Зачеркните все эти ваши записи, которые вы сделали в моей папке, и дайте мне зажить настолько спокойно, насколько это возможно в этом дурацком месте!

Доктор внимательно смотрит на меня, и я даже не позволяю себе моргнуть в это время. Через минуту он легонько кивает и говорит:

– Ладно. Я выпишу вас из больничного отсека. Подам заявку на собственный свободный отсек для вас. Вас внесут в расписание, и вам придется жить, как и всем: работать, есть, говорить, даже умываться по расписанию. Вы каждый день будете видеть свою подругу, мисс Эвердин, которую, кстати говоря, я бы с радостью записал бы в списки больных. Каждый день вам придется говорить с людьми, которые не перестанут вас жалеть ни при каких обстоятельствах. Там не будет врачей, и если вам вдруг станет страшно или очень тоскливо, вам придется самому с этим бороться. И вы будете в курсе всех событий, какими бы ужасными они ни были. Возможно, вас даже заставят активно участвовать в восстании, и вы не сможете отказаться. Вы понимаете это? Скажите мне, что вы хотите этого, и я обещаю, что уже этим вечером вы будете выписаны, – он был взволнован. Карандаш в его руках опасно согнулся, угрожая вот-вот разломиться пополам. Он испепелял меня взглядом и надеялся, что я все же откажусь, но я набрал в грудь побольше воздуха и произнес:

– Это моя жизнь, доктор. И я хочу к ней вернуться.

Через полчаса мне уже было разрешено покинуть больничный отсек, и я со всех ног несся по коридору, в котором должна была быть Китнисс.

Наконец, через пару минут бега, я увидел знакомую длинную косичку, блеснувшую за углом.

– Китнисс! – она обернулась и, увидев меня, испуганно вытаращила глаза. – Китнисс, они меня не пускают! Я был в штабе, сказал, что здоров, но они даже не дают мне полететь в планолете!

Китнисс посмотрела на меня с некоторым недоумением, пару раз приоткрывала рот, чтобы начать говорить, но потом снова его закрыла, а потом хлопнула себя ладошкой по лбу.

– Точно! Совсем забыла! Дурацкое сотрясение… – она снова посмотрела на меня, но в этот раз улыбнулась. – Бити ведь просил меня передать тебе, чтобы ты зашел к нему в отдел спецвооружения. Он сделал для тебя новый трезубец.

Эта новость затмила все мои прочие мысли. Я сжал веревочку в руках покрепче, уже предвкушая, как на месте этой тряпки окажется любимое оружие.

– Правда? И какой он?

– Не знаю, но если из того же разряда, что и мой лук со стрелами, то он тебе точно понравится. Только тебе придется с ним немного потренироваться, прежде чем…

– Да-да, конечно. Я прямо сейчас спущусь туда.

Китнисс вначале кивнула, соглашаясь, а потом окинула меня взглядом и улыбнулась:

– Э-э… может, лучше сначала одеть штаны?

Я посмотрел вниз на свои голые ноги, только сейчас понимая, что выбежал из своей палаты в больничном халате и именно в нем заявился в штаб с просьбой взять меня с собой. Мне самому стало смешно от этого, и я кокетливо посмотрел на Китнисс, а потом и вовсе сбросил халат, оставшись в одном нижнем белье.

– Зачем? – я забросил халат на плечо. – Мой вид тебя возбуждает?

Китнисс засмеялась и мгновенно от этого преобразилась. Верзила охранник, стоявший рядом с ней, покраснел и отвернулся.

– Я ведь всего лишь человек, Одейр, – проговорила сквозь смех она и направилась к лифтам.

Теперь я тоже засмеялся, набросил халат обратно на плечи и пошел к Бити.

***

К трезубцу я привыкал всего несколько минут, но, не смотря на это, все равно продолжал каждый день приходить в отдел спецвооружения и тренироваться на искусственном поле боя, созданном Бити.

Все это время вокруг действительно происходили страшные вещи и события, от которых мне хотелось зажмуриться и закрыть уши ладошками, как делала это Энни, но я старался держаться.

Сегодня же все мои эмоции выходили из под контроля, и это даже заметила девушка – Алисия, которая обычно помогала Бити, а когда я приходил тренироваться – с любопытством наблюдала за мной.

– Финник, сходи в больничный отсек. Серьезно тебе говорю, ты сегодня прямо сам не свой. Просто объясни врачам, какой сегодня день, и они тебе выдадут какое-нибудь успокоительное.

– Я туда раз в два дня хожу, так что все в порядке. Правда, Алисия. Не переживай.

Но она все равно недовольно помотала головой:

– И все же, я думаю, тебе нужно туда сходить. Вся ночь впереди, и никто не знаешь, что может слу… – она замолчала и посмотрела на мои руки, в которых я сжимал трезубец, наверное, слишком сильно. Хватку я ослабил, но свою мысль она так и не закончила, а всего лишь быстро проговорила:

– Просто сходи в больничный отсек и все.

Я закончил тренировку куда раньше, чем обычно, потому что сегодня нам еще предстояло снять отвлекающий ролик с участием Китнисс и, возможно, моим тоже.

На полпути к своему отсеку я все же решил зайти к моему старому знакомому врачу и в сотый раз попросить у него немного морфлинга.

Он увидел меня издалека и сразу же отложил все свои бумаги в сторону.

– Что-то не так, Финник? Вроде бы сегодня вы не должны были приходить…

– Да… точнее нет. Все нормально. Ну, почти все. Короче говоря… Хотя, кого я обманываю… – я глубоко вдохнул. – Док, мне нужен морфлинг.

Он ничуть не удивился.

– Зачем он вам сегодня?

– Сегодня… особый день. Ну, точнее, особый день будет завтра, но сегодня я все равно весь на нервах.

– Ах да! Спасательная операция. Как я мог забыть, – он понимающе кивнул.

– Вы в курсе?

– Все доктора в курсе. Никто ведь не знает, в каком состоянии они вернутся, и в каком состоянии будут находиться бывшие пленники. Так что нас решили оповестить заранее, чтобы мы были готовы.

Он замолчал, будто потеряв нить разговора, явно задумавшись о возможных ранениях, которые ему придется лечить, поэтому я тихонько кашлянул.

– Простите, – он снова сосредоточился на мне. – Морфлинг? О, боюсь, мне придется снова вам отказать. Я все понимаю, там ваши друзья, и… – я перебил его.

– Там моя девушка. И жених моей подруги. А еще победительница из седьмого, знаете ее? Так вот мы уже сто лет друг друга знаем. Они мне больше, чем друзья.

– Да-да, я все понимаю, но… Финник, вы же знаете, что я не смогу дать вам морфлинг. Я бы с радостью выдал его каждому желающему на время восстания, но его у нас слишком мало. А ваши друзья могут вернуться в критическом состоянии. Вы ведь и сами понимаете, что им он будет нужней, даже если физически они будут здоровы.

Впервые я был абсолютно с ним согласен.

– Да… вы правы, док.

– Но и вам я тоже хочу помочь, – он встал со стула и потянулся за какими-то пластинками, лежащими на полке. – Держите, – он протянул мне одну. – И для мисс Эвердин одну возьмите. Это, конечно, не морфлинг, но заснуть поможет.

Я благодарно улыбнулся и взял две пластинки.

– Спасибо.

– Что вы, что вы! Я же тоже человек, – он улыбнулся, но через секунду снова стал серьезным. – Разве вы не должны принимать участие в съемках ролика?

Я оглянулся на часы и понял, что задержался дольше, чем было нужно.

– Черт, совсем забыл!

– Не переживайте, Финник. Вы успеете, – я кивнул ему и протянул руку, которую он сразу же пожал. – Удачи вам. И дай Бог, чтобы ваши друзья никогда не попали в список моих больных.

– Спасибо еще раз, – я улыбнулся ему снова, а потом выбежал из отсека и побежал в штаб.

***

Ночью пластинки на самом деле помогли мне заснуть, только вот бодрее я от этого себя не чувствовал.

Китнисс, которая всю ночь просидела в моем отсеке, тоже была вся на нервах, и я даже отдал ей свою веревку для завязывания узлов, которой она теперь и пользовалась.

Тишину, витавшую в отсеке, нарушил Хеймитч, который зашел к нам и взволнованно проговорил:

– Вернулись. Нас ждут в госпитале.

Изнутри меня сковало такое волнение, что я даже не мог пошевелиться. Мне хотелось закричать, спросить что-либо об Энни, но я даже не смог моргнуть.