Текст книги "Лекарство (СИ)"
Автор книги: Марк Веро
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)
– Как молодые! – повторил дядя. – И таблеток для их организмов понадобилось немного: по две-три на брата; наши секретные бактерии быстренько соединились с их иммунными системами, обволакивая весь внутренний первичный слой обороны своими сверхчувствительными усиками-нитями.
– Так весь секрет в каких-то бактериях?
– Не просто каких-то, а созданных с использованием ДНК гидры. Помнишь, про нее ты в детстве еще слышал?
– Как не помнить! – воскликнул Кирилл, улыбнувшись. – Никогда не забуду физиономию Заваева, когда я выскочил из подсобки с криками: «убийцы!» Могу поспорить, что в тот момент он думал о том, где мог проколоться и как избавиться от нежданного свидетеля!
– Зрелище было страшное, и вправду, – засмеялся дядя, не в силах более себя сдерживать. Наташа, проходя мимо их комнаты, с малышом на руках, замерла от умиления, словно купаясь в теплых лучах. Малыш также поддался общему веселью и радостно заагукал.
В тот вечер пообщаться с дядей больше не довелось – Кирилл, увидев Наташу с сыном, рванул к ним навстречу. Но через несколько вечеров, сидя на кухне с чашкой горячего чая под мерный стук настенных часов они продолжили прерванную беседу.
– Возьмем какой-то момент относительно равновесного состояния организма, – Виктор Львович вытянул вперед руки с согнутыми пальцами, представляя как держит кого-то невидимого в руке, – если его зафиксировать на этом этапе таким образом, чтобы новые клетки при обновлении наследовались в точности так же, как их родители, без изменений ДНК; без изменения генома, одним словом!
– Но так не бывает?
– Не бывает. В том-то и дело. Любой организм претерпевает изменения под воздействием различных факторов. В том числе, и возбудителей болезней – вредоносных микроорганизмов, у которых мы находимся как на прицеле в течение всей жизни! И когда наша иммунная система отбивает атаку одного врага за другим, она получает определенную нагрузку, и со временем ослабевает под таким гнетом, а в итоге рождаются новые клетки со следами ран, более слабые и склонные пропустить очередной удар, как боксер-легковес, поплыв, пропускает один за другим удары, пока какой-то наиболее точный и меткий не собьет его с ног. И в целом, организм ослабевает, наваливаются болезни. Наша бактерия vitabrev, попав в новый организм, размножается – через день возникают миллионы новых! – по кровеносной системе, как по морям и океанам, они оплывают целый мир, обволакивают его, договариваясь буквально с каждой тканью, каждым органом в отдельности, и с иммунной системой в целом, как с неким дружественным правительством о взаимовыгодном симбиозе: и взамен на возможность спокойно жить и размножаться, получив признание всей системы в качестве полноправных ее жителей, они предоставляют организму уникальную способность регенерировать с их помощью поврежденные клетки, воссоздавая их точные копии взамен старых, но наследуя не измененную с течением жизни клетку, а ту, которую мы, словно «зафиксировали», взяли за эталон.
– Как это все сложно, дядя! – после глотка чая, сказал Кирилл.
– В этом и фокус! Никто еще не делал этого до нас, но мы похожи на дикарей, к которым нечаянно попало ружье и они, прицеливаясь куда попало, подстреливают то дикую утку, то себя.
– То есть, человек сам себя копирует? Как два одинаковых файла, один из которых целый, а другой – подпорчен вирусом? И берется целый файл?
– Именно. Но ставя опыты, сразу заметил одну вещь... да и наблюдения за твоим отцом это подтвердили... – дядя тут замешкался, мысленно переводя взгляд на другую половину комнаты, где стояли клетки с отдельными белыми мышами и дикими крысами, то и дело грызущими друг друга. Допив чай, они перешли в питомник, где дядя обратил внимание племянника на дальние клетки.
– Видишь тех крыс, Кирилл?
– Да там и мышки есть! Только они какие-то взлохмаченные и беспокойные, – рассмотрев тех, как следует, добавил молодой человек.
– Верно. Изо дня в день, в разное время, они подвергались воздействию стресса. Тоже разного.
– Жаль их.
– Да... у мышей там есть комнатки, где их бьет несмертельным разрядом тока, где острые иголки усеивают пол, и то и дело что-то заливает водой или полыхает пламенем.
– Жуть. И к чему всё это?
– Сейчас дорасскажу. А как тебе те крыски? – указал дядя на двух вцепившихся друг в друга крыс, которые, кувыркаясь, переворачиваясь, орудуя лапами и мордой, яростно дрались.
– Просто бои без правил какие-то.
– Тут так почти всё время! Эти у меня не первые. Живут они обычно 3-3,5 года; некоторые особи у меня дожили до четырех. И умерли в страшных муках и конвульсиях. Причем, сколько таблеток на них уходило! Колонии бактерий, быстро разрастаясь, вскоре сокращались в численности, подставляя иммунную систему под целый артобстрел – точно все отраженные вирусы, почуяв слабину, разом набросились! Вскрытие это подтвердило.
– А таблетки отодвигали эти болезни? – смекнул Кирилл.
– Верно. Каждая таблетка вводила в организм целые батальоны бойцов, как подкрепления, десантирующиеся с воздуха. В то время как одни гибли в сражениях с захватчиками, новые вступали в строй, занимая чуть более глубокую оборону, продавливаясь под натиском! И это сравнение и наблюдения натолкнули меня на одну крайне любопытную мысль!
– Что есть непригодные организмы?
– Нет. Вспомни тех мышек под влиянием стресса – они тоже не долго жили, умирая в муках. Что стойкость бактерий определяется поведением хозяина. Вот что нашел, до чего докопался... где же эти листики? Вроде сюда клал, – дядя зашуршал кипой листов на широком журнальном столике. – Был такой врач и биолог Георгий Лаховский... ага, вот, нашел! Писавший в своем труде «Как достичь бессмертия», что «надо избегать гнева, злобы, зависти, ревности, раздражения и, наоборот, развивать в себе добрые чувства и хорошее расположение духа, что необходимо для поддержания не только морального, но и физического равновесия». До проверки его опытов я еще не добрался, но, думаю, соглашусь вполне со сделанными выводами! Кровообращение снабжает нас всеми необходимыми материалами для жизни, в том числе перенося и корабли с защитниками – макрофагами иммунной системы и нашими выведенными бактериями, которые уничтожают любые вирусы; под влиянием же негативных эмоций происходит огромный всплеск в организме, как толчки землетрясения: нарушается кровообращение, сосуды или лопаются, или забиваются, в железы внутренней секреции идут токи противоположного заряда! Одним словом, происходят катастрофы, сотрясающие планету изнутри, – бактерии оказываются тут бессильным.
На кухне часы тихонько пробили двенадцать.
– Пора расходиться, – заметил Кирилл. – Хотя как тут уснуть, когда наш сынок полночи кричит?
Кирилл вышел из питомника, оставив дядю у тусклой настольной лампы, погруженного в далеко идущие выводы из сделанного открытия.
Глава 8. Тревожные вести.
Олег Николаевич Заваев сидел в мягком удобном кресле, просматривая документацию и отчеты, когда грубо зазвонил телефон. На линии был охранник контрольно-пропускного пункта.
– Олег Николаевич! Вы просили уведомить, если к Григорию Филипповичу придут посетители.
– Я знаю. И что? Пришли?
– Так точно. Двое. Сын его и брат.
– Виктор Львович? – в вопросе прозвучали стальные нотки.
– Да. Мы их не пропустили на территорию, но они втроем расположились в комнате для посетителей и там сейчас общаются. Какие будут распоряжения?
– Ждите меня. Я сейчас сам спущусь, – и он повесил трубку, бормоча ругательства. – На кону стоят миллиарды неосвоенных средств, перспективы выхода на мировой рынок, а он позволяет себе отвлекаться!
Комнатка для посетителей выглядела отнюдь не презентабельно: зашарпанные стены, тусклые люминесцентные лампы на потолке, старые окна, рамы которых облупились от краски. Такой же старенький стол стоял посреди комнаты, вытянувшись во всю длину своей трехметровой столешницы. Возле стола, на деревянных стульях расположились трое: два взрослых мужчины и молодой парень между ними, обнимающий того, что сидел ближе к двери.
Наконец, Кирилл оторвался от отца и приподнял брови с тихой грустью.
– Что же они с тобой сделали? Как ты дошел до такого?
Кирилл содрогнулся. Зрелище, взаправду, было не из приятных: в целом, весь отец выглядел молодым – упругая кожа лица и рук, не загрубелые пальцы. Тело, казалось, дышало свежестью, как благоухают порой красивые розы в магазине флористики, впрочем, до тех пор, пока их не принесешь домой и не поставишь в вазу. Так и Григорий Филиппович телом внешне привлекал внимание, но стоило подойти чуть ближе, пообщаться, посмотреть в измученные тайной болью глаза, как тут же к горлу подступал комок, за сердце хватало что-то тяжкое и хотелось отшатнуться. Несмотря на жуткое и неприятное зрелище, Кирилл не простил бы себе этого ни за что – долгих почти десять лет они не только не виделись, но и не общались.
– Как же ты тут жил, чем занимался? – произнес сбоку сидящий Виктор Львович.
Быстряков-старший нехотя повернул голову в его сторону и долго, пристально смотрел будто бы сквозь, не останавливаясь зрачками, и, кажется, почти не узнавал брата.
– Хорошо, что вы пришли, – произнес он после томительного молчания. – Кажется, не видел людей полжизни. Всё время под рукой только склянки и горелки, глазок микроскопа и... серая, никчемная жизнь. Я и забыл, для чего мы, собственно, всё это затеяли. Но Олег Николаевич беспрерывно торопит – результат так близко, что, глядя на свой нос, можно рассмотреть и его заодно.
Григорий Филиппович попробовал рассмеяться, но вместе с сиплыми звуками всё лицо вместе со ртом, губами, носом и щеками затряслось, как желе, вынутое из холодильника.
– Мне же этого нельзя делать, забыл, – пробормотал он и заглотнул пилюлю, вынутую из кармана лаборантского халата. – Фу. Чуть получше, да... Но всё равно рад вас видеть, хоть радоваться больно. И тебя, Кирилл. Ты извини меня за всё. Похоже, я ошибся: вместо вечной молодости и счастья от более продолжительной жизни нам уготовано беспросветное существование с поглощением таблетки всякий раз, как происходит выплеск эмоций и нарушается равновесие. Раньше так было только, когда я выругаюсь на кого... теперь же и от смеха начинается. Фармацевтические компании, безусловно, будут процветать, если никто не остановит их, и люди примут первые дозы. Потом бросить будет всё тяжелее, так как поначалу эффект от их приема превосходит любые наслаждения, а отказ грозит тем, что тело начнет само разрушаться: иммунная система будет бездействовать, ожидая, что ее работу сделают наши бактерии. Не понимаю.
Он свесил руки на колени, и те бессильно закачались, как сломанные ветки. Виктор Львович взял брата за руки.
– Мне удалось найти разгадку этому явлению, – тихо произнес он, словно опасаясь чего-либо.
– Дефект в тех частях ДНК, что мы взяли от гидры? – заинтересовался Григорий Филиппович, немного встряхиваясь, как приблудная к гостеприимным хозяевам одичавшая собака разделяет позабытые радости.
– Нет. Совсем не в той области ты искал, – без упрека сказал брат. – Болезни напрямую связаны с характером и образом жизни человека, с тем, какие эмоции он проявляет в отношениях с другими людьми, в любом деле, да и вообще по жизни. Каждое такое проявление вызывает к жизни мириады невидимых для глаз и для современных электронных приборов крошечных существ, которые сами внедряются в наше тело, изменяя все его органы вплоть до отдельных клеток, открывая доступ вирусам-захватчикам и опасным бактериям. Мы сами привлекаем их к себе! Они всё время с нами и вокруг нас, но будто в спящем, неактивном состоянии. Раньше как было? Медицина, конечно, была. И в чем-то могла помочь, но в основном же болезни набрасывались на слабых духом, тех, кто впадал в такой эгоизм, что лучше уйти, чтобы потом вновь вернуться на нашу землю, начать с чистого листа, чем ваять всё худшие деяния. А нынче как? Да если ты слаб духом и творишь безобразия – то будешь весь в болячках! А медицина тебя – раз – и вылечит, и поставит на ноги за несколько дней! И побежит такой человечишко дальше жить и творить безобразия, наворачивая на себя новые болезни. А врачи снова тут как тут – дадут пилюльку, и ты на ногах вместо того, чтобы проваляться в кровати недели две!
– А как же те, кто творят зло намеренно и не болеют?
– О них отдельный разговор.
– Дядя, мы не для этого сюда пришли! – напомнил Кирилл, прерывая их беседу, готовую разразиться в научный спор.
– О, прости! Совсем вылетело из памяти, – дядя схватился за голову. – Конечно, Кирилл. Гриша, тут такое дело... Ты всё же имеешь гораздо больший, чем у меня, опыт, всю свою жизнь провел в исследованиях взаимодействия нашей бактерии vitabrev с организмом человека. Помоги, пожалуйста. У нас беда.
– Пап! Мой сын лежит в больнице целую неделю, Наташа там днюет и ночует. А врачи ничего не могут понять и сделать!
– У тебя есть сын... – отрешенно произнес отец, погрузившись в задумчивость. – У меня есть внук. Как жаль, что я его до сих пор не подержал на руках.
– Если ты нам не поможешь, то, возможно, никогда и не подержишь его на руках, – в отчаянии взмолился Кирилл. – Врачи диагностируют только то, что он сейчас полностью открыт для всех болезней. Иммунная система...
– Которая, – продолжил отец, – у детей активно учится сразу после рождения, и постепенно начинает различать опасные для них формы инфекций, будь то вирусной, бактериальной или грибковой природы. А при появлении опасности вырабатывает иммуноглобулин G, предотвращая развитие инфекции...
– Да, да! Она не запускается! Она есть, но ее как бы и нет!
– Этого я и опасался, – помрачнел Григорий Филиппович, – как только услышал про твоего сына и иммунную систему. Мой ответ тебя не утешит.
– Говори же, Гриша, ради бога, не тяни, – попросил Виктор Львович.
– В детстве, Кирилл, ты принимал наши бактерии. Они изменили какую-то часть твоего генома, который ты передал сыну. И хотя они не успели внедриться настолько, чтобы твоя иммунная система остановилась, они как-то передали указания для иммунной системы твоего сына. Она попросту ждет, что придут vitabrev со стороны и отобьют любые опасности. Зачем учиться, если за тебя всё делают?
– Какой кошмар! – только и произнес побледневший Кирилл. – Как мне это сказать Наташе?
– Что же будет с Мишей? – спросил Виктор Львович.
– Боюсь, он не доживет до того дня, когда его станут называть Михаилом Кирилловичем, – с грустью произнес ученый. – Выход для него только один...
– Какой же?
– Начать прием чудо-таблеток и просидеть на этой игле всю жизнь, потеряв человеческую душу в обмен на здоровое тело. Неравноценный обмен, – закашлялся отец Кирилла.
В этот момент заскрипела входная дверь, и в кабинет влетел Олег Николаевич в сопровождении трех крепких охранников с серьезными лицами.
– Так. Что тут за делегация? Работа стоит, и каждая минута простоя может вылиться нам в миллионы рублей! А вы почему здесь, Виктор Львочич? – обратился он к нему, будто случайно заметив. – Вы же, кажется, не состоите в штате наших сотрудников? Или я ошибаюсь?
– Я здесь по делу личного характера, – насупился Виктор Львович, – и вовсе не претендую на должность в вашем штате, какой бы оклад вы не предлагали!
– Почетно, – невозмутимо отпарировал делец, – тогда попрошу вас освободить помещение и не отвлекать от работы нашего ценного сотрудника, который по договору, к тому же, должен находиться в это время в лаборатории!
Последние слова Заваев прошипел с такой угрозой, что Григорий Филиппович, вздохнув, нехотя поднялся со стула. Кирилл же пребывал в замешательстве и не реагировал на происходящее вокруг. Мысль о сыне, как гром, заглушала все прочие звуки и вой автомобильных сигнализаций. Только почувствовав, что его насильно подняли и выводят из комнаты, он несколько очнулся.
– Отец! Мы с тобой еще свидимся, обещаю!
– Не свидитесь, – процедил сквозь зубы Заваев, смотря, как уводят Кирилла и его дядю с территории КПП, а ученый, понурив голову, поплелся в лабораторию. Тело его под лучами дневного солнца поблескивало, как зеркальная морская гладь.
Олег Николаевич поспешил в кабинет, предчувствуя, как миллионные потоки плывут к нему в руки, а счета в банках растут в геометрической прогрессии.
Глава 9. Грош цена.
На следующий день Кирилл отправился в больницу. По дороге он попал в пробку, не успев доехать до нужного поворота. Впрочем, он этому крайне обрадовался, и откинулся на водительское сиденье. Голова ныла. Вдобавок, и самое главное, – ничего не приходило на ум, что сказать Наташе. Зная ее чувствительность и сердобольность, сказать ей в лоб правду было бы то же самое, что полоснуть по сердцу ножом. Скрыть, утаить? Но тогда внутри него самого что-то крутило, выворачивало. Как он посмотрит ей в глаза, что скажет? Что вышла замуж она за человека, гены которого разрушены выведенными искусственно бактериями? Что благодарить за такой подарок нужно его отца? Но почему-то же именно он был его отцом! Как всё это рассказать ей?
В больнице он поздоровался с лечащим врачом, узнал, что никаких улучшений по-прежнему нет, и вошел в палату для мам с маленькими детками.
– Хорошо, что у вас тут отдельная комнатка, – шепотом произнес Кирилл, целуя жену в подставленную щечку.
– Да, спасибо завотделением: он, когда услышал, что Миша – внук самого Быстрякова, то тут же определил его сюда. Вовсю же идет реклама, слышал?
– Да-да... спасение тысячелетия...
– И он там идет в списке ученых, сделавших главный вклад в осуществление мечты человечества о полной защите от вирусов!
– Именно об этом я и хотел поговорить с тобой, Наташа, – начал неспешно Кирилл, подбирая и взвешивая каждое слово, будто пробуя на вкус ложку с горячим супом – не обожжешься ли? – И знаешь, не всё так однозначно в этом открытии. И за каждое улучшение нужно чем-то пожертвовать. Давай на примере отца – он принимает лекарство со стадий его разработки более десяти лет – расскажу тебе о том, какая жизнь ожидает счастливых покупателей здоровья.
И он рассказал Наташе всю правду, не утаив о том, какой отец был до приема лекарства, хотя эти воспоминания еле-еле теплились, и после того, как получил в распоряжение нестареющее тело.
– Весь побитый, измученный, израненный и истерзанный душой он напомнил мне одного кролика из детства. Не того, что был у нас, а другого. Такие же глаза с отсутствием в них смысла жизни. А какие муки ждут любого, кто решит потом отказаться от приема – это тебе и рассказать боюсь. Не знаю, о чем думают частные фармацевтические заводы, запускающие производство. Может, о сверхприбыли, а потом всегда можно исчезнуть из вида. Но, если коротко, – то это равносильно тому, как если бы затравленный волками охотник, один, в далекой сибирской глуши, затушил бы единственный костер. Остались бы только ночь, звезды и голодное клацанье зубов, – закончил Кирилл повествование.
Наташа безотрывно смотрела в его глаза, и, казалось, проникла в самую душу и увидела там ту боль, с которой он пришел к ней. Тихо она опустила глаза и головку, как поникший цветок без живительной влаги, и без движения, не шелохнувшись, просидела так долгие десять минут. Оцепенение отошло, и, чуть приподняв глаза, она вполголоса сказала:
– Я не желаю таких мук нашему малышу. Какой жестокосердной я буду, если удержу Мишу на этой земле, обрекая его на безрадостное прозябание. Я тебя знаю почти с детства, Кирилл, и верю, что ты не обманываешь меня. И что нет средства для спасения. Иначе я ни за что тебе этого не прощу до конца жизни!
Она подняла глаза и встретилась взглядом с твердыми, не дрогнувшими глазами мужа, в которых светилось лишь бесконечное, невыразимое сожаление. Он прекрасно понимал, кто больше всего изведется, если ребенок умрет, к чему всё и шло.
Дома он сидел один у окна в питомнике дяди. За окном мерцали летние звезды, чуть видневшиеся сквозь огни большого города. Рядом, в клетках, шуршали многочисленные питомцы. Многие из них успокоились после дневной возни и отходили ко сну.
– Кирилл, ты дома? – сильно прогремел с порога пустой квартиры дядин голос.
– Где же мне быть? – ответил племянник вопросом на вопрос.
– Это хорошо. Нам нужно собраться на военный совет, – сказал Виктор Львович, сбрасывая на ходу рабочий костюм и надевая домашнюю пижаму. – Сперва на кухню. Горячий чай, бутерброды... а война по расписанию потом.
Они перекусили, попили чай, и только когда последняя чашка оказалась вымыта и поставлена в сушилку шкафа, дядя обратился к племяннику.
– Нам нужно что-то придумать, чтобы остановить производство Заваева. Да так, чтобы повторить это никто не смог. Мы с твоим отцом стояли у истоков этой разработки. Многие головы полетели с тех пор. Если сейчас уничтожить все наработки за долгие годы – то никто не повторит это смертоносное лекарство. Твой отец, я знаю, будет теперь «за», хотя ему понадобилось целых десять лет, чтобы прийти к такой же мысли. Хотя, надо отдать должное, белые мышки чувствуют себя просто великолепно в хороших условиях и могли бы жить, по моим прикидкам, намного дольше. И кролик наш, Бурик, под действием лекарства пожил бы еще. Но к чему приводят игры с природой, когда пытаются ее обдурить, – мы тоже видим! Итак, долгая процедура регистрации препарата «Спасение тысячелетия» закончена, патент получен, и производство Заваева вот-вот запустит в массовый сбыт тысячи капсул с чудо-таблетками! Мы должны их остановить.
– Как? – только и вымолвил загрустивший Кирилл.
– Тут у нас есть определенное преимущество. Мне удалось собрать пострадавших коллег. Они дошли до отчаяния, пытаясь остановить исследования, поняв их исключительную опасность. Но у Заваева всё куплено, и ни на телевидение, ни в СМИ не попадают материалы с их протестами. Слишком много заинтересованных лиц вовлечено. Так что теперь от протестов словами мы переходим к протесту делом. И поверь мне, от этих исследований не останется ни следа, если мы попадем в их логово. С нами и опытный компьютерщик, и крепкий мужчина, в прошлом – афганец, с припрятанным в схронах автоматом, так что дело за малым.
– За чем?
– Узнать, куда Заваев перевез лабораторию и всех сотрудников.
– Как?! Опять? – не удержался Кирилл, вцепившись в ножку стула. – И мой отец?
– Да. И твой отец тоже пропал в неизвестном направлении. Конечно, лаборатория – не иголка в стоге сена, но тем не менее...
– По части розыска, дядя, вы – не спец, – заметил, улыбаясь Кирилл. План моментально созрел в его голове. – Завтра мы добудем эти сведения!
И они разошлись до утра.
На следующий день, рано утром, Кирилл наспех позавтракал яичницей с тостами, запил чашкой кофе, сложил в рюкзак нужные вещи и выбежал из дома, на ходу набирая номер мобильного.
– Привет! Очень рад тебя видеть, проходи! – раскрыв объятья, через пару часов после звонка, бросился к нему навстречу солидный мужчина в щегольских туфлях и цветном галстуке. – Сколько лет, Кирилл, а?
– Да пальцев на руке скоро бы не хватило, Буржуй! – принимая приветствие, сказал Кирилл.
– Ну-ну, – усмехнулся тот, – это осталось далеко в прошлом! Теперь меня все зовут Степан Иванычем. «Желаете ли, чашечку чая, Степан Иванович?» И апартаменты опять-таки, видишь?
Кирилл осмотрелся. В просторной комнате наряду с рабочим местом за углом расположилась барная стойка, и стоящий повыше за счет ступеньки широкий кожаный диван. За рабочим столом виднелся крепкий сейф с кипой толстых папок на нем.
– Хорошо тут устроился, вижу.
– Ну так! Шеф розыскного агентства, одного из лучших в городе, между прочим, – я сказал бы лучшего, да скромность не позволяет, – должен и одеваться по форме, и кабинет иметь, внушающий уверенность, что у клиента всё будет хорошо, что он попал не к уличным ищейкам, а в серьезную, солидную компанию с широкой агентурной сетью!
– Как я рад, что нашел тебя, Степан – как непривычно всё же так тебя звать!
– А зачем было пропадать? Не нужно было бы теперь искать.
– Да после тех событий мне было не до приятелей, не до учебы, не до жизни! Если бы не дядя, то не знаю, что бы со мной было!
– Потеря мамы – всегда большая трагедия, – кивнул Степан. – А между прочим, – тут он понизил голос до шепота, – если бы ты тогда не похвастался у костра, что у твоего папеньки такие разработки, братья Волынские ни за что бы не узнали об этом. И, как знать, твоя мама была бы сейчас жива...
Кирилл грузно сел на стул, едва не слетев с него. Точно гигантский молот слетел с наковальни и двинул его по лбу, да так, что зазвенело всё тело. Хорошо, что секретарша принесла горячий чай. Глотнув пару раз, он почувствовал, что ясность мысли возвращается.
– Кто же? – строго произнес он, глядя Буржую, пусть и бывшему, в глаза. Тот мотал головой, показывая, что не скажет. – Тогда дай угадаю... Костя?
Степан легонько кивнул и перевел взгляд на стайки ласточек, круживших за окном.
– Там у них гнезда. Видишь, как оттуда голова торчит?.. Но тебя что-то привело ко мне. Какое-то важное дело, ты говорил. Перейдем к нему?
Кирилл в общих чертах обрисовал ситуацию и детально остановился на описании лаборатории и ее работниках, уточнив, что за нашивки были на охранниках. Степан молча, сосредоточенно всё записывал за Кириллом, хотя тут же стоял включенный, как всегда при таких визитах, диктофон.
– Дай мне полдня, и мы разыщем эту лабораторию! Поднимем ее хоть со дна морского! – задорно воскликнул Степан, поднимаясь, чтобы проводить Кирилла до двери.
Кирилл вышел в смешанных чувствах из кабинета друга: с одной стороны, затеплилась новая надежда, а с другой – будто ржавым куском железа разбередили старую рану.
Полдня прошли в серьезной подготовке к предстоящему штурму. Когда зазвонил телефон, Кирилл поднял трубку и выслушал собеседника. К этому часу всё было наготове, и четверо мужчин вышли из квартиры, настраиваясь на решающую схватку.
К девяти часам вечера их микроавтобус подкатил к тыльной стороне огороженного проволокой невысокого корпуса на окраине города. Еще раз обсудили весь план. Афганец в темной спецовке достал АК, вставил обойму и передернул затвор. Виктор Львович, Кирилл и полненький мужчина с лысиной вышли следом за ним.
– Ну, с богом! – сказал в напутствие Виктор Львович.
Вооруженный мужчина собрался штурмовать преграду, как все разом замерли: за триста метров впереди них, тараня парадные ворота, ворвалось еще два микроавтобуса и черный range rover, откуда вышел человек.
– Да это же Костя Седюков! – едва не крикнул Кирилл от напряжения. – Это из-за него погибла мама! – с трудом вырываясь из цепких объятий дяди, зарычал племянник.
– А это банда братьев Волынских. Раз они тут, то, значит, и мы не ошиблись. Но теперь заходим тихо. Для нас же лучше, Кирилл. Гляди – какой шикарный отвлекающий маневр они для нас организовали, лучше и не придумаешь. Вперед, ребята!
Ночь озаряли хлопки выстрелов и далекий свет прожекторов. Перестрелка шла в полную силу, когда компания из четырех человек оказалась внутри корпуса. Из охраны здесь никого не было: все выбежали в фойе, обороняя парадный вход от лобового наступления.
Кирилл и компания запетляли по длинным коридорам, поднялись по винтовой лестнице черного входа, и зашагали к офисам лаборатории твердым шагом. Идти было легче: точно ариаднина нить, многочисленные ящики, поклажи и клетки выстроились гуськом, указывая, где находится вход в лабораторию.
– Мы опоздали! – воскликнул запыхавшийся Виктор Львович.
Распахнув двустворчатую металлическую дверь, они увидели страшную картину: рядом, около дубового стола с резными ножками, лежал труп Заваева с огнестрельной раной, безжизненный взгляд которого вперился в сумрачный потолок; неподалеку лежали двое охранников, один из них еще подавал признаки жизни, сипло постанывая. В дальнем углу заводского помещения, в окружении компьютеров стоял Григорий Филиппович, занеся палец над клавишей клавиатуры. Он угрожающе смотрел на Костю Седюкова, который с пяти метров держал его на прицеле.
– Предупреждаю: если я нажму клавишу – то уничтожу все результаты многолетних исследований. Вам придется начинать всё с ноля! Убьешь меня – и потеряете формулу питательной среды, в которой могут жить наши бактерии. А без этого вы не сможете выпустить новые партии. И опять же – братья Волынские не погладят тебя за это по головке!
Костя смотрел на него, как кобра перед прыжком, готовая наброситься на свою жертву и впиться ядовитыми зубами в плоть. Он сводил и разводил брови, широко тараща глаза, но не мог ни на что решиться. Зато решился Кирилл. Незаметно для всех он подобрал пистолет у сраженного наповал заваевского охранника, и, подойдя ближе, направил его на Костю.
– У меня к тебе только один вопрос, – грозно произнес он, отчего Костя вздрогнул и застыл. – Я хочу знать: из-за тебя, мерзавца, погибла моя мать, да или нет? Отвечай, трус!
– Не стоило тебе молоть языком, – прошипел Костя, но не успел договорить. Грянул выстрел. И он, как подкошенный, рухнул наземь.
– Но зачем? Зачем? – закричал Виктор Львович. – Куда бы он от нас делся?
Мужчина с автоматом поднялся по ступенькам на площадку и, пощупав пульс, отрицательно замотал головой. Пока все возились, осматривая место перестрелки, Григорий Филиппович невозмутимо взял за локоть Кирилла и отвел в сторону.
– Конечно, я блефовал, когда говорил, что уничтожу все данные. Их не уничтожишь. Выпущенного из бутылки злого джинна непросто вновь загнать туда! У Заваева есть достойная смена, куда он наверняка передал данные. Но сына твоего, Кирилл, мы еще можем спасти. Я успел создать одну вакцину – она лежит на сейфе среди бумаг, – которая сможет пусть не исцелить, но дать шанс для Миши стать Михаилом Кирилловичем.
– Я тебя слушаю, папа. Но почему ты так тяжело дышишь?
– Шальная пуля, – он приоткрыл халат и показал страшную рану чуть повыше сердца и ближе к плечу, – но если бы не они, то я сам бы сделал это! Таблетки я не пью уже неделю, и от этой раны не очухаюсь. Но не перебивай! Дай мне сказать, пока есть силы. В этой вакцине живут колонии модифицированных бактерий vitabrev. Они заселятся в Мишу, и его иммунная система включится на время. После этого, они точно пленкой покроют его изнутри и перейдут в спящее состояние, не повлияв на центральную нервную систему и ее токи. Так что не будет необходимости глотать таблетки, которые лишат Мишу жизни в обмен на здоровье. Но и у этого спасения есть своя цена. Жить так, как сейчас живут люди, он не сможет. Любая негативная эмоция, не проявленная наружу – как бывает, фоном изнутри, знаешь? – будь то злость, претензии или хотя бы раздражение, – нанесут серьезный урон этой пленке, истончая ее. Так что, может статься, он буквально повторит выражение «задохнуться от гнева»! Если, конечно, не научится контролировать эмоции.
