Текст книги "Белый — значит свет (СИ)"

Автор книги: Mari Red

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

========== 1. Серое небо ==========

– Покажи, насколько тебе похрен на мнение этого гнилого общества!.. Да, вот так!.. Прогнись чуть сильнее! Ты просто уничтожаешь всех, Коул!

Фотограф с татуировками-«рукавами» и маленькой бородкой извивался не хуже модели, стараясь взять наиболее выгодный ракурс. Камера делала щелчок за щелчком, наряды сменились уже не один десяток раз, и каждый из них был всё экстравагантнее: нарочито бомжатского вида футболка с дырами, будто проеденными молью; джинсы до щиколоток; толстовка с ужасно длинными рукавами и круглым вырезом на спине…

– Интересно, какой же дурью балуется тот, кто всё это шьёт? – закатил глаза Коул, когда ассистентка принесла ему пальто в бело-синюю клетку, очень напоминающее халат.

– Ты даже в лохмотьях будешь смотреться, как произведение искусства! – сказал фотограф, подстраивая объектив. – А встань-ка в позу Наполеона!

Коул выполнил его пожелание и произнес, почти не шевеля губами:

– Эти «лохмотья» стоят как все твои органы вместе взятые.

Дверь в студию бесшумно открылась. В помещение вошел коротко стриженный рыжий парень и сделал приветственный жест рукой.

– Здорово, Уолт, – сказал Коул, продолжая позировать. – Угадай, кто стал лицом новой коллекции Vetements?

Новоприбывший вскинул брови и глубоко вдохнул.

– В четвертый раз?.. – он возвел глаза к потолку. – Нет, серьезно, почему снова ты? Что они в тебе находят?

– Может, то, что я великолепен? – усмехнулся Коул, вздернув подбородок. – Стоит мне сделать так, – он провел пальцами сквозь уложенные гелем каштановые волосы и кокетливо заморгал, – и любая девушка, ну, или парень, будет у моих ног.

– Коул, детка, работаем! – прикрикнул фотограф. – Нет времени на вашу болтовню!

Ноздри Уолта раздувались от негодования. Конечно, куда ему – с его маленькими глазками и густыми веснушками – тягаться со звездой всея Лондона Коулом Саттоном!

– Радуйся, радуйся… – проворчал Уолт, поворачиваясь к двери. – Кто знает, какой финт судьба выкинет завтра. Не всё в этой жизни решает красивое личико.

– Ну, не расстраивайся, – бросил Коул ему вслед. – Будет и на твоей улице праздник! Я замолвлю словечко за тебя в Париже!

***

Коул считал, что перед неделей моды обязан хорошенько оторваться. Поэтому вся следующая ночь превратилась в сплошной водоворот пафосных лондонских клубов, выпивки и полуголых девчонок. Что еще нужно для счастья? Под утро он даже заглянул в пару гей-баров, просто потому, что они были по пути домой. И вот, ровно в семь часов, он сидел за рулем своей машины и пытался унять головокружение.

– Чёртова последняя «Маргарита» была лишней, – простонал Коул, растирая пальцами виски. – Так! Соберись, тряпка! – он свел брови к переносице, чтобы меньше двоилось в глазах, и повернул ключ зажигания.

Он старался ехать по самым неприметным улочкам, чтобы не нарваться на невыспавшихся и злых полицейских. В глазах перестало плыть, зато теперь нещадно клонило в сон. Веки упорно норовили сомкнуться, и Коул даже дал себе пощечину, чтобы немного взбодриться, но это не помогло. Где-то в Айлворте один далеко не прекрасный момент, в конце концов, просто выпал из его сознания. Коул очнулся, стукнувшись лбом о руль, и от неожиданности дернул его в сторону, а в следующий миг в ужасе втопил педаль тормоза в пол. Машину увело на тротуар, и Коул лишь успел заметить, как чья-то русая шевелюра промелькнула перед капотом.

«Твою же мать, я убил человека, – пронеслась первая мысль. – Накрылся Париж, здравствуй, тюрьма».

На трясущихся ногах он вышел из машины и облегченно выдохнул. Человек был вполне себе жив, только сидел на земле, скулил от боли и потирал левую ногу.

– Я чуть не поседел из-за тебя! – рявкнул Коул. – Смотри, куда… – он осекся, увидев валяющиеся рядом с колесом треснувшие темные очки и белую трость. – О, господи…

Парень попробовал встать, опираясь на руку и здоровую ногу. При попытке наступить на обе ноги он вновь болезненно взвыл и рухнул обратно на тротуар.

– Поехали в больницу, дружище, – вздохнул Коул и взял парня за локоть, помогая подняться. – Это может быть перелом.

Он кое-как усадил несчастного на переднее пассажирское сиденье и снова завел двигатель. Прежде чем тронуться, Коул посмотрел на юношу, безучастно устремившего незрячий взгляд перед собой.

– Лучше пристегнись, – сказал он и несколько секунд наблюдал, как его пассажир беспомощно шарит рукой по обшивке автомобиля в поисках ремня безопасности. – Выше. Там, где плечо.

Пока Коул протяжно зевал, парнишка справился со своей задачей, и машина, теперь уже предельно осторожно, покатилась к ближайшему госпиталю.

– И что ты делал на улице в семь утра? – спросил Коул просто так, чтобы не уснуть.

– Гулял, – ответил парень.

Коул хмыкнул.

– Нормальные люди в такое время спят, а не гуляют.

– Ну, ты ведь уже не спишь.

– Поправочка, – ухмыльнулся Коул, – еще не сплю.

– Да? Что же ты делал… – паренек вдруг замолчал и принюхался. – О-о-о, понятно! Как я сразу не учуял это амбре?! В таком состоянии садиться за руль – преступление! – он в панике заметался из стороны в сторону, насколько позволял ремень безопасности. – Остановись и выпусти меня!

– Нифига! – воскликнул Коул – Мы почти приехали.

– Я слепой, но не тупой. До ближайшей больницы не менее десяти минут езды, а так как ты ползешь, словно раненая черепаха, – все двадцать! Тормози, или я выпрыгну на ходу, – нервный пассажир пытался нащупать ручку на двери.

– И поскачешь на ощупь на одной ноге? – раздраженно бросил Коул и на всякий случай заблокировал замки. – Сиди спокойно, я из-за тебя уже практически протрезвел.

Парень притих и сосредоточил внимание на своей травмированной ноге, поглаживая ее чуть ниже колена. Несколько минут они ехали в тишине, и Коул рассматривал отражение своего попутчика в зеркале заднего вида. Он сразу отметил, что стрижка у паренька была довольно-таки в тренде – волосы слегка длиннее обычного, зачесанные вперед, прикрывали лоб и уши. А вот ногти совсем никуда не годились – по всей видимости, их просто обкусывали. Глаза не удавалось разглядеть под полуопущенными веками, было лишь заметно, как они беспорядочно двигаются в разных направлениях.

– Тебя как зовут? – спросил Коул.

– Какая тебе разница? Мы больше никогда не встретимся.

– Почему ты так уверен?

– Потому что мне хватило этих несчастных минут в твоем обществе, и ничего приятного в них не было.

Коул надменно хохотнул, и парнишка даже повернул голову на звук.

– Что смешного?

– Признаться, я давно не слышал подобных заявлений, – сказал Коул. – Чаще всего я располагаю к себе людей.

– Это чем же?

– Ну… Говорят, я харизматичный, галантный и красивый.

Парень фыркнул:

– Серьезно? Я думал, красиво – это когда нравится.

Коул не нашел, что ответить. Ведь, действительно, за время их недолгого недознакомства его слепой попутчик не испытал ничего, кроме боли и насмешек.

Так они и молчали всю оставшуюся дорогу. Прибыв в госпиталь, Коул передал пациента медикам, а сам поехал к себе домой в Тоттеридж – отсыпаться.

***

Уже на следующий день происшествие минувшего утра почти забылось. В Париже скучать было некогда. Сразу из аэропорта Коул попал на какой-то светский прием, затем на выставку современного искусства, на закрытую вечеринку в элитном клубе… Тусовка за тусовкой, день за днем и ночь за ночью. К концу недели он едва мог вспомнить, какое на дворе число.

Коул стоял за кулисами в полной боевой готовности, ожидая своего выхода. Рядом в полнейшей суматохе носились модели, костюмеры, визажисты, чьи-то букеры и менеджеры… Стриженная под ежик девочка с кисточкой в руке пудрила лица всем подряд – неважно, сколько раз она это уже сделала и выходил ли этот человек на подиум вообще. Все уже буквально изнывали от духоты и шума. Оставался последний рывок. Пережить этот показ – и свобода, прохладный Лондон…

И вдруг во всем здании погас свет. Мгновенно наступила гробовая тишина, всё движение, что было до этого, замерло, лишь легкий сквозняк шелестел пакетиками из-под диетического печенья, которым изможденные модели пытались утолить вечный голод.

По спине Коула пробежал противный холодок. Он вспомнил в деталях то похмельное утро, и слепого парнишку, и то, как он забавно – как тогда Коулу казалось – пытался найти на ощупь ремень безопасности… И вот теперь он сам растерянно стоял в кромешной тьме, в баснословно дорогом нелепом балахоне, свисающем почти до пят, рядом с такими же ходячими вешалками для тряпья, а в зале недовольно переговаривались напыщенные толстосумы, для которых и было организовано всё это паясничанье. Вот так… Плюс одно короткое замыкание, минус внешний лоск – и нет ничего, всё грандиозное действо – обернутая блестящим фантиком пустота.

Освещение вернулось так же внезапно, как и пропало. Девочка с ежиком несколько раз взмахнула кисточкой по лицу Коула, а у выхода из кулис уже раздраженно махал рукой менеджер. Пора было на подиум.

***

До самого вечера Коул не покидал отельный номер. На душе было так паршиво, что хотелось то ли разреветься, то ли напиться вдрызг. Но за несколько часов он не смог выдавить из себя ни единой слезы, а обнаруженная в баре одинокая бутылка бренди принесла лишь легкую тошноту.

Когда окончательно стемнело, но еще не все витрины модных бутиков погасли, Коул решил выбраться на улицу. Мыслей было слишком много, они, казалось, не вмещались в голове и заполняли собой всё пространство его номера-люкс. Образ сбитого им неделю назад парня стоял перед глазами, как живой. Коула грызла совесть. Он оставил того беднягу в больнице, не поинтересовавшись, есть ли кому за ним ухаживать, не нужна ли какая-нибудь помощь. Мог бы хоть денег оставить – юноша явно жил скромно…

Изначально на последний день поездки Коул планировал шопинг, но почти все магазины уже закрылись. Он собирался дойти до ближайшего перекрестка и вернуться в отель, когда увидел перед собой небольшой бутик с солнцезащитными очками, заманчиво выставленными на витрине.

– Добрый вечер, мсье, – приветливо улыбнулась девушка-консультант. – Интересуетесь чем-то конкретным или пока осмотритесь?

– Я бы хотел… – задумчиво произнес Коул, бегло взглянув на ценники. – Покажите классические модели. Самые темные.

***

Лондон дождил, хлюпал под ногами, стекал крошечными водопадами с покатых крыш, срывался с листвы и холодной каплей падал за воротник пальто, заставляя всё тело неприятно вздрагивать.

Коул прилетел ранним утром, вздремнул всего пару часов, выпил чашку крепкого кофе вместо завтрака и поехал в Айлворт.

Ресепшионистка в госпитале не ждала столь ранних посетителей.

– Чем могу помочь? – произнесла она, поспешно проглотив кусочек пирожного.

– Я ищу одного человека, – сказал Коул, зачем-то отводя глаза. – На прошлой неделе я привез сюда парня с травмой ноги… Незрячего.

– А… – девушка повернулась к компьютеру и начала что-то искать в электронной картотеке. – Патрик Бисли?

– Не знаю… – растерялся Коул. – Возможно…

– Его выписали практически сразу. Отделался ушибами.

Коул раздосадованно пожевал нижнюю губу и тут же мысленно дал себе затрещину. Он что, огорчился, что травма паренька оказалась несерьезной?

– Вы не могли бы дать его адрес? – спросил он у девушки.

– Простите, сэр, мы не имеем права разглашать личные данные пациентов.

– Понятно. Всё равно спасибо, – Коул уже развернулся, чтобы уйти, но остановился. – Скажите, а за ним кто-то приходил?

– Да, сестра, – ответила ресепшионистка.

Улыбнувшись уголками губ, Коул кивнул ей в знак благодарности и зашагал к выходу.

Он решил поехать к тому месту, где всё случилось неделю назад. Вглядываясь в каждую идущую по тротуару фигуру, он надеялся увидеть ту самую, с белой тростью в руке, но погода стояла такая мерзкая, что выходить на улицу без крайней необходимости мало кто сегодня решался. Коул объехал вокруг парка, поколесил по окрестным улицам, но никто из редких прохожих и близко не напоминал того парнишку.

Каждое утро Коул вставал рано и ехал в Айлворт, снова и снова искал глазами слепого юношу. И через несколько дней, когда дожди прекратились, а лужи подсохли, он, наконец, издалека заметил в парке сидящего на скамейке человека, который пристроил сбоку свою белую трость. Сердце Коула болезненно дернулось. Он припарковал машину и пошел по аллее, чувствуя крадущийся по спине необъяснимый страх.

Парень в темных очках никак не отреагировал на приближающиеся шаги.

– Патрик? – неуверенно произнес Коул. Вряд ли он узнал его голос с одного слова, нужно было сказать что-то еще. – Это… я сбил тебя машиной.

Патрик слегка повернул голову в его сторону.

– О, привет. Я сразу вспомнил тебя, – казалось, он не таил обиды и даже чуть заметно улыбнулся. – Садись.

Коул опустился на скамейку рядом с ним.

– Как нога?

– Ничего страшного. Главное, кости целые.

Секунду помедлив, Коул вздохнул и достал из кармана пальто продолговатый кожаный футляр.

– Ты… Извини, что так получилось. Я привез тебе небольшой подарок из Парижа. Твои ведь сломались тогда, – сказал Коул и достал из футляра очки. – Это Гуччи.

Патрик протянул раскрытую ладонь и принял презент. Он ощупал очки руками.

– Не стоило. У меня есть еще несколько пар. Я их постоянно ломаю, роняю, теряю… – тем не менее, он снял свои очки и примерил обновку. – Но эти удобные. Дужки за ушами не жмут. Спасибо.

На минуту оба замолчали. Патрик приподнял голову, и со стороны могло казаться, что он наблюдает за пушистыми белыми облаками, если бы Коул не знал, что это невозможно.

– О… Совсем забыл. Меня Коул зовут, – спохватился он.

– Красивое имя, – тихо произнес Патрик, и только сейчас Коул понял, что он слушает пение птиц, которые обосновались в ветвях дерева неподалеку.

Не зная, чем еще поддержать разговор, Коул решил задать довольно глупый, как он потом понял, вопрос:

– А у тебя разве нет собаки-поводыря?

– Нет. Не очень-то она мне и нужна. Я этот район знаю наизусть, всё необходимое рядом с домом, а больше я почти нигде не бываю. Да и не так уж много я зарабатываю, чтобы содержать собаку.

– А чем ты зарабатываешь?

– Пишу музыку, – Патрик искренне улыбнулся, словно говорил о самом большом счастье в своей жизни.

– Ух ты, – Коул не мог не улыбнуться в ответ. – А я вот… модель. Одежду показываю, фотографируюсь… – он решил не углубляться в подробности своей профессии. – Извини… можно нескромный вопрос?

– Валяй.

– Ты вообще ничего не видишь?

Патрик склонил голову в сторону и ухмыльнулся. Видимо, об этом его спрашивал каждый встречный.

– Ничего. Хотя немного различаю свет и темноту. Иногда, – он помахал рукой перед своим лицом, – что-то меняется… в солнечные дни.

– И давно это с тобой?

– Всегда. С рождения.

Эти слова заставили Коула поёжиться.

– Я знаю, о чём ты сейчас думаешь, – сказал Патрик. – Как я так живу? Да легко! Мне двадцать три года, и все из них я вижу только тусклые проблески света. Да я с трудом представляю, что такое вообще «видеть»… В детстве я думал, что это как щупать глазами, и даже пытался это делать, разумеется, безуспешно, – он пожал плечами. – Люди говорят о цветах… Я не знаю, что это такое. Синий, белый, желтый…

Коул смотрел на Патрика, приоткрыв рот, и чувствовал, что ему потребуется много времени для осознания того, как можно прожить всю жизнь без визуальной картинки.

– Знаешь что, – вдруг сказал Патрик, – пойдем ко мне. Напою тебя чаем.

– Вот так просто впустишь в дом незнакомца, а если я что-нибудь украду? – усмехнулся Коул.

– Ты мне подарил очки, которые наверняка стоят больше, чем вся моя квартира. Бери что хочешь.

Патрик встал со скамейки, взял трость и уверенно пошел в направлении парковых ворот. Коулу стало неловко от того, что слепой ведет зрячего.

– Тебе помощь не нужна? – спросил он, готовый в любой момент подхватить Патрика за локоть. Но тот шел довольно быстро, миновав парк, так же уверенно свернул за угол и даже почти не пользовался тростью, чтобы ощупывать дорогу перед собой.

– Я же сказал, что всё тут знаю. Вот сейчас мы проходим мимо кофейни, здесь всегда пахнет выпечкой. Редко что-то покупаю из сладкого, даже не знаю, что у них сейчас в меню. Но пахнет шоколадом.

– Патрик, подожди… – Коул придержал его за рукав. – Я мигом, две минуты.

Прошло даже меньше времени до того, как он вышел из кофейни с целым пакетом шоколадных кексов.

Район был небогатым. Здесь преобладало социальное жилье, которое государство выдавало нуждающимся. Узкие двухэтажные домики выстроились вдоль улицы одной сплошной стеной. Они все были похожи, как близнецы – два окна на втором этаже, окно и дверь на первом, перед фасадом – крошечный палисадник. Каждый хозяин стремился по мере возможности облагородить свое жилище, поэтому разных форм и расцветок ограды, двери и окна хоть как-то оживляли экстерьер улицы.

Патрик остановился около одного из домов, тронул рукой низкий деревянный забор, покрытый начинающей лущиться белой краской, и сказал:

– Пришли.

Он отпер дверь. Внутри квартира тоже не блистала изыском: первый этаж состоял из кухни и гостиной, в которой были пара шкафов, несколько стульев и разложенный диван с подушкой и тонким одеялом на нем, а у противоположной стены стоял синтезатор, колонки на полке, еще какая-то звуковая аппаратура, в которой Коул не особо разбирался. Шторы были задернуты, из-за чего в гостиной создавалось ощущение сумерек. Наверное, так было изо дня в день.

– Ты не против?.. – спросил Коул и отодвинул штору, пока Патрик ставил чайник на кухне.

– Ах, да, конечно, – отозвался тот. – Лорис постоянно говорит мне, чтобы я открывал окна, но я забываю.

– Лорис?

– Моя сестра. Она приходит иногда, помогает по хозяйству. Раз в неделю, бывает, два. У нее ведь своих дел невпроворот – работа, дети…

Патрик так проворно управлялся на кухне, гремя чашками и шурша чайными пакетиками, что Коул даже заглянул посмотреть, не прозрел ли он невзначай. Действия Патрика выглядели несколько странно, ведь у него не было привычки поворачивать голову в ту сторону, где были его руки.

– Тащи сюда кексы и садись за стол, – сказал Патрик, наливая в чашки кипяток.

Пока они пили дымящийся ароматный чай, Патрик снял подаренные очки, потому что с ними было неудобно. Утренний луч солнца падал сквозь кухонное окно прямо на его лицо, и у Коула, наконец, появилась возможность рассмотреть его глаза. Серые, без фокуса, слегка косящие, они почему-то казались Коулу гораздо более живыми, чем многие виденные им до этого.

– А ты как живешь? Рассказывай, – привел его в чувство Патрик, и Коулу на долю секунды показалось, что они встретились взглядами.

– Ну, я тоже один живу. У меня дом в Тоттеридже. От родителей я съехал, как только начал прилично зарабатывать. Теперь, кроме домработницы, никто в моей комнате не хозяйничает, – Коул усмехнулся.

– А наш отец бросил нас вскоре после моего рождения, – вздохнул Патрик. – Мама умерла, как только Лорис исполнилось восемнадцать, и сестре пришлось ставить меня на ноги. Я рад, что теперь у нее, наконец, есть полноценная семья, и стараюсь не быть обузой. Научился многое делать сам.

Патрик молча доел кекс, затем снова надел очки и принялся мыть чашки. Коул решил перевести тему разговора на более радостную.

– Я видел, у тебя целая мини-студия… Выступаешь где-нибудь?

– Нет… Для этого нужны связи. У меня заказывают музыку разработчики компьютерных игр… Что бы это ни было. А еще некоторые довольно известные музыканты выкупали авторские права на мои треки. Было дело. Только никому не говори, – Патрик заговорщицки улыбнулся.

– Ничего себе! Да это же настоящий скандал! – Коул засмеялся и вдруг почувствовал себя на маленькой бедной кухне уютнее, чем в своем огромном особняке в элитном районе Лондона. – Может, сыграешь что-нибудь?

Они переместились в гостиную, Коул расположился на диване, а Патрик пару минут повозился с аппаратурой, затем сел на табурет и коснулся клавиш.

С первой же нотой Коул забыл, как дышать. Удивительно чистая, объемная, почти осязаемая мелодия будто заполнила собой всё пространство небольшой комнаты. Патрик играл что-то из классики, которую Коул знал откровенно плохо, но тут же клятвенно пообещал себе исправиться. Пальцы музыканта неимоверно точно ударяли по черно-белым клавишам, извлекая звуки, которые, казалось, резонировали с чем-то у Коула внутри. Неожиданно он ощутил, как защипало в носу, и глаза сами по себе наполнились влагой. Такая реакция организма на обычную фортепианную музыку была для него в новинку. Патрик, как заправский маэстро, взмахивал волосами на особенно драматичных переходах мелодии, а Коул не мог отвести от него глаз.

Последний аккорд эхом отразился от стен и растворился в воздухе. Спустя несколько мгновений тишины Патрик спросил:

– Ну как? Ты молчишь, и я не понимаю, понравилось тебе или нет.

– Это прекрасно, – выдохнул Коул. – Я просто… не могу подобрать слов.

– Спасибо, – улыбнулся Патрик. – В детстве, когда я играл, мама садилась рядом и держала руку на моем плече, чтобы я знал, что она слушает и ей нравится.

Коул, недолго думая, придвинул стул к синтезатору, сел позади Патрика и опустил ладонь на его плечо.

– Сыграй еще, пожалуйста, – мягко попросил он.

И Патрик играл для него мелодию за мелодией – старые и современные, грустные и веселые, местами просто импровизировал на ходу. Он сфальшивил всего лишь раз, когда Коул, устраиваясь на стуле поудобнее, случайно скользнул пальцами по его шее, задевая кончики отросших волос.

Они не заметили, как прошли часы. Коула ждали дела в модельном агентстве, о чём он нехотя сообщил Патрику.

– Что ж, был рад провести время с тобой, – сказал тот, вставая из-за синтезатора. – Но позволь мне кое-что сделать напоследок… Просьба может показаться странной.

– Эм… какая? – недоуменно вскинул брови Коул.

– Можно тебя потрогать?

Сама фраза и правда звучала нелепо, но Коул не стал смеяться. В конце концов, именно так незрячие люди узнают, как выглядят другие. Патрик без тени смущения на лице ждал ответа.

– Да не вопрос, – сказал Коул и встал напротив него.

Патрик нащупал в пространстве его руки, провел подушечками пальцев по тыльным сторонам ладоней, затем переместился выше, к локтям и плечам. Когда его пальцы скользнули по воротнику рубашки и шее, Коул невольно затаил дыхание. Прикосновения были неожиданно приятными, вызывали легкую дрожь по телу, и Коул поймал себя на мысли, что хотел бы чувствовать их подольше.

– Почему-то думал, что ты крупнее, – сказал Патрик, исследуя руками линию челюсти. – Что это? Так много пудры, – он провел пальцами по щеке Коула и тут же вытер их друг о друга.

Коулу стало неловко, он попытался стереть косметику рукавом, но в этот момент Патрик вернулся к изучению его лица.

– У тебя щеки горячие, – произнес он, очерчивая скулы. Вскоре дело дошло до волос, и снова Патрик одернул руку, ощутив на ней скользкий гель. – Ох… И зачем тебе это всё? – спросил он с какой-то грустью в голосе.

– Это… для красоты, – ответил Коул, чувствуя себя полным идиотом.

– Это неприятно. За всей этой гадостью невозможно понять, какой ты на самом деле, – Патрик вытер ладонь о штаны. – И в следующий раз не душись так сильно, я твоего запаха совсем не могу разобрать.

– В следующий… раз?

– Разве ты не хочешь встретиться еще?

Коул издал тихий смешок.

– Помнится, по дороге в госпиталь ты по-другому говорил.

– Мне было больно. И страшно, – пожал плечами Патрик. – Сейчас ты мне нравишься больше. Приходи, когда захочешь. Я буду дома или в парке.

Они распрощались, и Коул поехал работать. Весь день он не мог выбросить из головы наигранные на фортепиано мелодии, и прикосновения чутких пальцев, и вкус шоколадных кексов с чаем, и то странное чувство умиротворения, которое он испытал впервые за много лет.

В Тоттеридж Коул добрался уже после заката. Войдя в дом, он не стал зажигать свет, а так и дошел до своей спальни в потемках, разбавляемых лишь тусклой луной за окнами. Сделав несколько шагов в направлении кровати, он наткнулся на кофейный столик и со всего маху полетел на ковер, увлекая за собой сваленные на столике журналы.

Коул несколько минут лежал на полу, впечатавшись щекой в мягкий ворс. Откуда-то дул сквозняк. По коже пробежали мурашки, Коул перевернулся на спину и вдруг разрыдался. Он всхлипывал и взвывал во весь голос, давая слезам волю, как в детстве, только сейчас рядом не было никого, чтобы его утешить. Сильно болели пальцы на ноге, но плакал он не от физической боли. Без зрения он оказался беспомощным в собственной спальне. А у Патрика зрения не было никогда. Он не знал, как выглядела его мать, как выглядит сестра, не знал, что трава зеленая, а снег белый. Что пасмурное небо Лондона такого же цвета, как его глаза. Что его волосы в лучах солнца слегка отливают медью, а на носу есть немного веснушек. Каждая деталь образа Патрика, которую вспоминал Коул, словно раскаленной иглой вонзалась в его сердце, а слезы всё бежали по щекам и впитывались в ковровый ворс.

========== 2. Синяя соната ==========

Коллеги не узнавали Коула. Он перестал задирать нос и острить по любому поводу, распрощался с консилером и гелем для волос и каждый вечер куда-то спешил, хотя ни в одном клубе или баре уже давно не был замечен. В тусовке поползли разные слухи. Кто-то говорил, что у Коула появилась девушка, и всё серьезно, другие с тревогой судачили, что он чем-то болен. Сам Коул на все вопросы лишь отмалчивался. Скажи он приятелям, что по вечерам приезжает к слепому парнишке послушать, как тот играет на фортепиано, – ему бы ни за что не поверили.

Патрик с каждым днём всё чаще улыбался – когда подставлял лицо теплому ветру во время прогулок, когда дарил Коулу свою музыку, когда слушал его рассказы о далеких странах, сидя на кухне с чашкой горячего чая в руках. Коулу эти беседы давались нелегко, ведь его память хранила в основном визуальные образы, а приходилось по крупицам восстанавливать в ней звуки, запахи, тактильные ощущения, которые Патрик мог воспринимать и в которых, как понял однажды Коул, так отчаянно нуждался. Патрик постоянно трогал окружающие его предметы. И, конечно же, он предпринял вторую попытку исследовать лицо Коула уже без косметики. В этот раз не было неловко, просто весело и щекотно от прикосновений к чувствительной зоне за ушами. Патрик не возражал, когда Коул, не вытерпев щекотки, схватил его ладони и держал, пока не опомнился – а прошло ведь целых несколько минут.

Коул уже не боялся случайно нарушить личное пространство Патрика и касался его постоянно, поправлял одежду, когда видел незастегнутую пуговицу или вывернутый карман. Патрик даже позволил привести в порядок свои ногти. А когда во время игры на синтезаторе Коул однажды обнял его за талию, потому что рука затекла лежать на плече, Патрик лишь чуть заметно улыбнулся.

***

В одну из солнечных суббот Коул, наконец, застал в доме Патрика его сестру и племянников. Лорис, милая блондинка, которой вдоволь досталось от судьбы, в свои неполные тридцать лет имела заметную морщинку поперек лба и уставшие, но добрые глаза. Ей не с кем было оставить детей, и в итоге по квартире Патрика носился шустрый и шумный мальчуган лет пяти, а его совсем крошечный, еще толком не умеющий ходить брат пытался всё повторять за старшим, но постоянно падал на паркет, при этом оба визжали и смеялись.

Лорис прибралась на кухне, погладила одежду и теперь разбиралась со счетами за квартплату, а Патрик пытался утихомирить мелюзгу, играя им темы из мультфильмов. Эффект длился пару минут, а затем дом снова наполнялся криками и топотом.

К счастью Коула, это безумие продолжалось недолго. Закончив с делами, Лорис отвела своих неугомонных отпрысков в машину, попрощалась с братом у крыльца и уже собиралась сесть за руль, но ее догнал Коул.

– Слушай, – сказал он, – если ты очень занята, я мог бы делать всю ту же работу, мне не трудно.

Лорис скептически оглядела его с ног до головы.

– Знаешь, в этом доме всё же нужна женская рука, – ответила она, недоверчиво поджав губы.

– Ладно… Но если вам что-то нужно, у меня есть деньги…

– Коул, – перебила его Лорис, заглянув в глаза, – всё, что ему нужно, – это друг. Хотя бы один, настоящий. Очень надеюсь, что Патрик в тебе не ошибся.

Она оглянулась на дверь дома, за которой скрылся ее брат, и морщина на лбу стала еще глубже. Лорис вздохнула и покачала головой.

– Он учился в специализированной школе, с такими же детьми. Но и там умудрился стать белой вороной. Не все ученики были тотально слепые. Патрик много фантазировал и рассказывал другим детям, как, по его представлению, устроен мир. К примеру, однажды на улице он услышал стук лошадиных копыт, и после этого все подобные ему звуки называл лошадью – будь то тиканье старых часов или стук молотка. И те ребята, у которых было остаточное зрение, смеялись над ним.

– Я всё пытаюсь понять, в каком мире он живет, – произнес Коул.

– Я тоже, – задумчиво отозвалась Лорис и открыла дверь машины, где детвора всё это время продолжала беситься на заднем сиденье. – До встречи.

***

– О чём вы говорили? – спросил Патрик, когда Коул вернулся в дом.

– О том, каково тебе среди нас.

Дети устроили беспорядок на полке с книгами, и Патрик теперь расставлял всё по местам. Коул взял в руки один томик с невзрачной черно-белой обложкой. Вместо привычных букв его страницы были испещрены выпуклыми точками.

– Представь, что все вокруг умеют читать мысли, а ты нет, – сказал Патрик. – Ты ведь нормально живешь без этой способности только потому, что ее нет ни у кого. Хоть я и не знаю, чего на самом деле лишен, но в мире зрячих всё же чувствую себя чем-то обделенным.

Он в последний раз провел пальцами по ровному ряду книжных корешков. Слова Патрика, который впервые открыто говорил о своих слабостях, задели Коула за живое. Он вспомнил, какую бессильную панику переживал, внезапно оказавшись во тьме. Коул тронул Патрика за плечо. Хотелось быть для него тем светом, который он едва мог видеть, и теплом, которое он чувствовал, как никто другой.

– Прогуляемся? – предложил Коул. – Солнце только начинает садиться, погода отличная.

– Давай. Сейчас только надену что-то поприличнее, – ответил Патрик и направился к шкафу с одеждой.

Открыв дверцу, он стянул с себя старую домашнюю футболку, на которой уже начали расползаться швы. Коул замер. Совесть настоятельно взывала отвернуться к окну, но взгляд не мог оторваться от выступающих бугорками позвонков и еле заметных очертаний рёбер под кожей. Нет, нельзя было назвать Патрика тощим – обычное молодое тело, не истязаемое ни тренировками в спортзале, ни диетами. Коул вдруг поймал себя на желании ощутить запах этой обнаженной кожи, почувствовать ее на ощупь. Наверняка она покрыта мягкими тонкими волосками, а пахнет тем дешевым ромашковым мылом, что лежит в ванной на втором этаже. А если легонько пощекотать, она покроется мелкими пупырышками…