Текст книги "Барышня-певица"
Автор книги: Мари Князева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)
Мари Князева
Барышня-певица
Пролог
Лайла
Я уже привычно, почти без волнения, вышла на нашу маленькую сцену и пожелала гостям доброго вечера, заодно проверив микрофон. А потом зачем-то осмотрела зал и увидела Его. Тысяча одалисок! Зарекалась же это делать! Как теперь петь, если руки, голос да и всё тело дрожат, как в лихорадке?
Он сидел на своём обычном месте, на мягком стуле в углу, через три столика от сцены, и, как всегда, пожирал меня глазами. Впрочем, не всегда – последние три дня Он отсутствовал, оттого я и расслабилась так, что стала осматривать посетителей. Всё это время, что Он не приходил в клуб, я отчаянно гнала от себя чувство одиночества, пустоты, потери… Глупости! Сдался мне этот докучливый мальчишка!
Конечно, внешне Он на мальчика отнюдь не похож: высокий, статный и лицо такое серьёзное… но я-то знала, что Он всего на три года старше меня, а это весьма незначительная разница, и себя я воспринимала как сущую девчонку, несмотря на то, что мама считает меня чуть ли не старой девой… 23 – это, по её меркам, слишком много для незамужней девушки.
Гаяр сидел смирно, время от времени делая глоток напитка, что стоял перед ним на столе (правда, выглядело это довольно механистично, словно Он не живой человек, а робот), и не пытался приблизиться к сцене, чтобы заговорить со мной. Наверное, мой начальник Хасан запретил Ему, под угрозой исключения из членов клуба.
Я долго пила воду, откашливалась и брала несколько нот мимо микрофона, чтобы удостовериться, что не сфальшивлю. Голос дрожал и взбрыкивал. Меня волновало присутствие Гаяра – теперь сильнее, чем прежде. Увидев сегодня его в зале, я поняла, что он не отступился… и, наверное, уже не отступится. А я на это надеялась. Точнее, не я, а какая-то благоразумная часть меня, для которой важны самоуважение, благочестие, репутация… Признаю, мне было грустно… немножко, зато я успокоилась и могла выступать, используя всю силу своего голоса. Правда, Хасан сказал, что я звучу… слишком печально, а джентельмены этого не любят. Надо разбавлять минорные ноты мажорными и улыбаться почаще.
– Никто не видит мою улыбку, – напомнила я ему.
– Зато слышат! – возразил Хасан и красноречиво щёлкнул пальцами.
Не думаю, что всем этим джентельменам есть дело до моей тональности. Возможно, меня вообще никто никогда не слышал, кроме Гаяра – зато уж он с лихвой возместил мне недостаток внимания от посетителей.
Отработав первую часть программы, я удалилась со сцены в подсобку, чтобы перевести дух и прийти в себя. В зале это сделать было положительно невозможно. Как, скажите на милость, расслабить лицо, горло, грудь, когда их прожигают взглядом? И даром, что я одета в полностью закрытое платье и никаб – их будто бы нет для этих глаз. Они сканируют, как рентген, сквозь ткань и украшения. Они ловят мой взгляд и держат его в плену, отчего в голове не остаётся не только ни одного слова – я забываю, как дышать.
Я села у зеркала, отстегнула часть никаба, закрывающую лицо, глубоко вздохнула. Мои щёки были непривычно румяными, глаза блестели, грудь часто вздымалась, а руки не находили покоя. Я встала, походила по комнате туда-сюда, снова села. Отпила воды из бутылки. А потом в дверь постучали, и она тут же щёлкнула, открываясь. Я быстро отвернулась и поспешно пристегнула никаб обратно.
– Госпожа, вам что-нибудь нужно? – спросил из-за спины голос слуги.
Слава Всевышнему, это всего лишь Тарик! Я облегчённо вздохнула, обернулась… и увидела Гаяра. Его лицо было полно какой-то отчаянной решимости. Он прикрыл за собой дверь, в два шага преодолел расстояние между нами и вдруг упал на колени:
– Лазиза! – назвал он меня сценическим псевдонимом. – Смилуйся надо мной! Я теряю разум, я больше не могу выносить твоей холодности, всех этих тайн… пожалуйста, поговори со мной, иначе я сойду с ума! Клянусь, я потерял аппетит и сон и не знаю, что с этим делать..!
Я попыталась шарахнуться от него, но упёрлась спиной в стену: каморка была совсем крошечной. Гаяр внезапно схватил меня за руки, я ахнула, пытаясь вырваться:
– Что ты хочешь услышать?
– Что угодно! Твой номер телефона, твоё настоящее имя, твой адрес, что завтра мы увидимся где-нибудь вне этих стен и сможем нормально поговорить. Пожалуйста, я умоляю тебя!
– Почему ты не приходил три дня?
– Ты заметила! У меня были неотложные дела в другом городе, да к тому же я хотел проверить… попытаться жить без тебя, без твоего голоса.
– Вот видишь, смог! Ты ведь жив…
Гаяр сокрушённо покачал головой:
– Моё существование в эти три дня нельзя так назвать. Я умираю, задыхаюсь, погибаю от жажды… ты нужна мне, как воздух, Лазиза!
От его близости, от его прикосновений – очень скромных, на первый взгляд, но только не для меня, безопытной девушки – у меня стучало и шумело везде: в груди, в висках, в горле. Мыслить совсем не получалось, и я только пискнула:
– Мне надо подумать!
В этот момент дверь отворилась совсем без стука и вошёл Хасан.
– Лазиза! – сказал он строго, к счастью, заметив молодого человека передо мной на коленях (а то мог бы и настоящим именем назвать!). – Что здесь происходит? Гости скучают! – он подошёл ближе и рассмотрел Гаяра. – Аа! Это ты, щенок! Что я тебе говорил по поводу преследования моего персонала?
Молодой человек поднялся на ноги и смерил моего начальника презрительным взглядом, но потом сделал над собой усилие и процедил сквозь зубы:
– Извините. Я ошибся дверью…
Он стремительно вышел, лишь на пороге обернувшись и бросив на меня свой огненный взгляд, который говорил: "Я жду!"
– Ошибся он! – заворчал Хасан. – Ври больше, зазнавшийся ублюдок! Эти молодые отпрыски из богатых семей думают, что им всё позволено, раз у них есть деньги!
Он повернулся ко мне и по-отечески нежным жестом поправил платок на голове.
– Не испугал он тебя? Не обидел?
Я помотала головой.
– Разве не эти отпрыски и позволяют вам зарабатывать?
Хасан кивнул:
– Но это не значит, что они могут делать всё, что им заблагорассудится! Хватать девушек за руки и требовать от них чего-то…
– Он не требовал, только просил…
– И что же, ты согласилась? – нахмурился начальник. – Смотри, Лайла, это скользкая дорожка! Легко на неё свернуть, да тяжело вернуться обратно…
Его предостережение кольнуло меня в сердце. Он прав, всё это кажется красивым и притягательным на слух, когда тебе говорят, что ты прекрасна, что без тебя невозможно жить… Но чего на самом деле хочет этот молодой человек? Возможно, я интересна ему только как необычный трофей. Он добудет меня в неравной борьбе с моим же благочестием, а потом выбросит за ненадобностью…
– Нет, не согласилась, – ответила я со вздохом. Но и не сказала нет.
Почему мне так сложно ответить ему нет? Потому что я вижу в его глазах искреннее страдание. Может быть, я ошибаюсь, может быть, мы оба ошибаемся, и ему только кажется, что он влюблён, но как бросить человека в страдании? Тем более, такого молодого и красивого человека. Это особенно тяжело.
Я пропела ещё один блок программы, в течение которого старалась не смотреть на третий от сцены столик, но взгляд нет-нет да устремлялся туда, будто бы по собственной воле. Гаяр смотрел на меня, не отрываясь, будто пытался просверлить дырку в моей одежде, и моё сердечко взволнованно подскакивало всякий раз, как наши взгляды встречались. Затем я снова сбежала в подсобку и там, пьянея от собственной смелости, настрочила записку:
"Завтра в 2 пополудни в Центральном парке, лавочка у цветочного фонтана". – И передала её с официантом на столик в углу. Когда Гаяр прочёл мои корявые строчки, его лицо осветила счастливая, почти детская улыбка. Он демонстративно поцеловал клочок бумаги и сунул его во внутренний карман пиджака.
Глава 1. Тайные выступления
Лайла
Я люблю петь, это моё тайное наслаждение. Честно говоря, я не вижу в нём ничего постыдного, но мама всегда пресекала мои попытки исполнить что-либо на глазах у гостей и любых незнакомых или малознакомых людей, утверждая, что это неподходящее занятие для девушки из приличной семьи. Всё, что мне оставалось – петь для себя и своих многочисленных братьев и сестёр. Даже новой папиной жене поначалу воспрещалось слушать меня, но потом постепенно мы с нею сблизились, и она всегда поддерживала мои порывы спеть и сыграть на удде или гитаре. Я безумно любила такие вечера, когда Ева, отец и другие домашние садились послушать меня – казалось, сама душа моя пела и расширялась и заполняла всю комнату, а может быть, и дом…
Со временем младшая мачеха стала заговаривать со мной о том, не хочу ли я усилить свой талант занятиями с учителем. А я ни о чём так не мечтала и потому однажды сдалась. Дело в том, что уроки эти были тайными, так как я боялась, что узнав про них, матушка разозлится и совсем запретит мне петь, навсегда. Поэтому мы занимались с госпожой Сахим в покоях Евы, втихомолку, выбирая такое время, когда матушка была занята посещением родственников, подруг или иными делами.
Эти уроки подарили мне много счастливых часов. Я училась держать правильную осанку (оказалось, что и это важно для певца!), тренировала лёгкие и связки, часами гоняла по дому пёрышко, прячась от мамы; надувала большие плотные шары и пела, пела, пела без конца всякую свободную минуту. Это увлечение превратилось в идею-фикс. Кажется, я замучила своим талантом всех подруг, но однажды одна из них сделала мне подарок, изменивший всю мою жизнь.
Как-то вечером, когда Марьям пришла ко мне в гости, она уединилась со мной в моей спальне и прошептала на ухо:
– Я дала послушать твои записи своему двоюродному дяде Хасану!
– Мои записи?! – изумлённо переспросила я. – Но у меня нет никаких записей…
– Конечно! – фыркнула Марьям. – Мне пришлось сделать их самой..!
Мои пальцы похолодели, а в солнечном сплетении скрутился тяжёлый тугой комок.
– И зачем ты всё это сделала?
– Затем, что такой талант нельзя зарывать в землю! Это просто грешно! Господь не для того наградил тебя этим даром, чтобы ты пела братьям и подругам!
– А для чего? – растерянно поинтересовалась я.
– Чтобы нести его людям, глупая! – Марьям выразительно постучала себя кулачком по голове.
– То есть, твоему дяде? – скептически уточнила я.
– У него же музыкальный салон! – с гордостью заявила подруга. – Туда ходят люди, чтобы слушать музыку и общаться с друзьями. Правда, он только для мужчин, поэтому я никогда там не была, но слышала, что это замечательное место! Так вот, дядя послушал твою запись и хочет увидеть тебя вживую.
Я обмерла. Меня? Вживую? Незнакомый мужчина? Конечно, он в возрасте, но я никогда не виделась ни с кем наедине, кроме родственников…
– Ну чего ты перепугалась, как маленькая? – нахмурилась Марьям. – Он просто послушает твоё пение и, может быть, что-то предложит.
– Что, например?
– Например, выступать в его салоне!
– Но я не могу! Если мама узнает, она же… Нет-нет, мне нельзя!
– Да не паникуй ты раньше времени, глупая! Мама ничего не узнает, мы что-нибудь придумаем! Или ты хочешь остаток жизни кваситься дома вместе со своими талантами?
Кваситься я не хотела. Страшно было до ужаса, но спеть на публике – это моя давняя мечта, тайная настолько, что я прятала её даже от самой себя. В конце концов, я решила, что просто встречусь с дядей Хасаном, а там уже будет видно. Я ведь не обязана подписывать с ним договор…
Сказать, что я волновалась перед этой судьбоносной встречей – ничего не сказать. У меня буквально тряслись поджилки.
Дядя Хасан, однако, оказался совсем нестрашным – почти точь-в-точь похожим на моих дядюшек: пожилым, усатым и с добродушными манерами. Он выслушал моё дрожащее от волнения пение и спросил, испытующе глядя на меня:
– Ты знаешь, что за заведение я держу?
Я пожала плечами:
– Да. Марьям сказала, что у вас музыкальный салон… для мужчин.
– Что ж, можно и так выразиться…
Мне стало не по себе от это его фразы, но я постеснялась уточнить, как бы он сам аттестовал своё заведение.
– У тебя великолепный голос, – искренне похвалил дядя Хасан. – По правде говоря, я давно искал такую певицу, чтобы развлекать гостей, но всё было не то… Скажи-ка, дочка, можешь ли ты приходить выступать по вечерам? Родители тебя отпустят?
Я снова пожала плечами. Конечно, нет, но отчего-то и это мне было стыдно сказать.
– Насколько поздно вечером? – осторожно поинтересовалась я.
– Это зависит и от тебя. Моё заведение открывается в полдень, но концерты есть смысл устраивать часов с шести – не раньше. А лучше позже. В это время собирается публика, желающая расслабиться, отдохнуть, с удовольствием провести вечер в компании друзей. Пойдём, я покажу тебе зал…
Он провёл меня в большое просторное помещение, пустое по утреннему времени, заставленное столиками и мягкими стульями в европейском стиле. В одном углу возвышалась – всего на полметра – небольшая сцена, половину которой занимала разнообразная аудио и световая аппаратура. Я поднялась на подмостки, осторожно коснулась установленного там микрофона, оглядела зал, пытаясь представить его наполненным людьми. И все они смотрят на меня, внимают мне, аплодируют… Боже, неужели я и вправду могу выступать?!
Дядя Хасан не торопил меня, он с хитрой улыбкой наблюдал за тем, как я осваиваюсь на новом месте, а потом спросил:
– Ну как, придёшь завтра к семи попробовать?
Попробовать хотелось очень сильно. Не зря ведь я столько времени и энергии потратила на это занятие! Было катастрофически интересно, как меня воспримет незаинтересованная публика – люди, не являющиеся моими родственниками и друзьями. Поэтому я вздохнула и ответила:
– Я п-постараюсь.
Мы договорились, что я дам ему ответ сегодня не позднее семи. Для этого мы обменялись номерами телефонов, и дядя Хасан вывел меня на улицу через чёрный ход. Там меня уже ждала Марьям. Она буквально подпрыгивала от нетерпения:
– Ну что? Ну как? Договорились?
– Он приглашает завтра спеть в семь часов вечера… перед публикой.
– Ну! А ты?
В моём голосе зазвучали истеричные нотки:
– Марьям, ну как я пойду? Кто меня выпустит в такое время из дому? А что, если мама узнает? Я же сгорю от стыда!
– Так, спокойно, сестра! Первый пункт я беру на себя. Пойдёшь ко мне в гости, а оттуда, чёрным ходом-огородом – в дядин салон. Второе: никто ничего не узнает! Сюда ходят только мужчины, вряд ли кто-то из них общается с твоей мамой. К тому же, у меня есть прекрасная идея, как защитить тебя даже от такой случайности.
Уже у себя дома Марьям продемонстрировала мне очень красивый никаб, расшитый золотом.
– Думаешь, он не помешает петь? – усомнилась я.
– Вот завтра и проверишь. Но думаю, нет.
Я закрыла лицо ладошками:
– Ох, сестра, на что ты меня толкаешь! Ведь это чистой воды безумие…
– Я в одной умной книжке читала, что всегда лучше сделать и пожалеть, чем не сделать и пожалеть!
– Как раз в моей ситуации первый вариант может иметь катастрофические последствия.
– Какие, например? Давай рассмотрим наихудшее развитие событий.
– Мама узнает – и…
– И?!
– И запрёт меня дома.
– Ты и так всё время дома сидишь.
– Запретит общаться с тобой.
– Ты что, меня сдашь?!
– Да нет, но это же твой дядя. Мама прекрасно умеет складывать два и два.
– Ой, да ладно! Ты преувеличиваешь её дедуктические способности. Даже если и так, ну посердится на меня немножко, но потом простит и разрешит нам видеться. Не бойся, Лайла! Это прекрасный шанс для тебя, не теряй его!
Я снова тяжело вздохнула и набрала на телефоне дядю Хасана.
***
Хасан пригласил меня порепетировать днём, а Марьям опять прикрыла. Всё это было для меня ново: я почти не имела дела с микрофоном и прочей техникой, но волнение и страх перед выступлением оказались приятными, окрыляющими. А вот дядя Хасан на моё требование петь в никабе нахмурился и покачал головой:
– Что за тайны, девочка моя? Уж не собираешься ли ты превратить свою певческую карьеру в шпионский детектив?
– Я очень хочу выступить, – призналась я, – но посетители не должны видеть моего лица – мне необходимо сохранить инкогнито.
Хасан повздыхал немного, но потом махнул рукой: мол, как знаешь.
Конечно, когда я увидела в приоткрытую дверь закулисья всех тех мужчин, перед которыми мне предстояло петь, то поджилки у меня затряслись намного активнее, чем в пустом помещении. Однако я убедила себя, что людей не так много (по раннему времени), а я закутана с головы до пят, и если опозорюсь, никто не узнает в дебютантке-неудачнице меня. Теперь-то я возблагодарила Небеса и свою матушку за то, что она не позволяла мне петь перед гостями. Благодаря этому, никто из посетителей не сможет узнать мой голос. Остаётся только уповать на то, что мой отец и браться не ходят в это заведение – в этом, кстати, я убедилась в тот же вечер. Как именно – объясню чуть позже.
Дядя Хасан сам вышел на сцену, чтобы объявить мой номер. Сказал, что у меня ангельский голосок, но мало сценического опыта и попросил гостей поддержать начинающую певицу аплодисментами. Они с готовностью захлопали в ладоши, а я на ватных ногах двинулась к микрофону. Вот это было ощущение! Будто я лечу в пропасть и не могу остановиться. Конечно, на самом деле, я могла развернуться и уйти, чтобы больше никогда не возвращаться, но возможность проявить себя такой трусихой пугала меня больше, чем позор неудачного выступления. Поэтому я всё же подошла к краю сцены, схватилась за стойку микрофона – для опоры – и глубоко вздохнула. Аплодисменты чуть усилились, а потом совсем стихли. Воцарилась тяжёлая, полная ожиданий тишина. Я обвела глазами зал, разволновалась ещё чуть сильнее, но заигравшая музыка отвлекла меня, и благодаря этому получилось извлечь из своей гортани звук. Поначалу он дрожал и срывался, голос никак не мог набрать силу. В ужасе я смотрела в одну точку, не в силах поднять глаза на людей в зале, сердце моё скакало, как бешеная кобылица, я почти готова была сдаться, но тут кто-то из посетителей, сидевших неподалёку от сцены, похлопал в ладоши. Мой взор машинально метнулся туда и внезапно наткнулся на очень тёплый приветливый взгляд. Мужчина среднего возраста улыбался и дружелюбно махал мне руками, будто говоря: давай, не робей, всё будет хорошо!
А я почему-то поверила ему. Распрямила плечи, вдохнула воздух полной грудью – и голос наконец зазвучал как надо. Чистый, сильный, из живота, из груди – как учила госпожа Сахим. Я так увлеклась, что даже расстроилась, когда песня закончилась. Это было невероятное ощущение. У меня будто выросли крылья, и я парила над полом, не чувствуя тяжести своего тела.
И вот тогда раздались уже настоящие аплодисменты – восхищённые, довольные. Посетители кричали мне:
– Браво! Бис! – а я улыбалась и чувствовала себя такой счастливой, будто была только что коронована, а не всего лишь спела песню в музыкальном салоне в не самом презентабельном районе города.
С каждой следующей песней уровень выражаемого публикой восторга постепенно снижался. Оно и понятно: они ведь не на концерт пришли, а чтобы посидеть, отдохнуть, пообщаться с друзьями. Я всё равно знала, что пою хорошо – чувствовала это, но вот это ощущение полёта от того, что все вокруг в восторге от моего таланта – оно засело мне в душу. Я поняла, что хотела этого всегда, просто не знала об этом, но вот как теперь обходиться без этого, если мы с Марьям не придумаем, что-то, чтобы я смогла приходить сюда регулярно – совершенно непонятно. О, слава – это настоящий наркотик!
После выступления (а на первый раз оно заняло чуть меньше часа) я чувствовала себя одновременно счастливой и усталой. Попрощалась с публикой и направилась к двери в закулисье – и встретилась со следующими артистами. Это были три девушки в таких нарядах, что хоть они и были не на мне, я устыдилась. Полупрозрачные, все в вырезах и разрезах – настоящее безобразие! Можно сказать, что девушки были почти голыми: их грудь, ноги, живот – всё можно было рассмотреть в деталях. На бёдрах, запястьях и щиколотках позвякивали монетки и браслеты, а руки и лица сверкали блёстками.
Я проводила этих красавиц выпученными глазами, а потом кто-то схватил меня за руку и утащил в служебные помещения.
– Кто это? – спросила я дрожащим голосом у Хасана.
– Это – танцовщицы, – ответил он таким тоном, будто я спросила глупость.
– Но почему… они такие раздетые?
Хасан пожал плечами:
– Все танцовщицы так одеваются.
Вот тут я поняла, что мужчины из моей семьи не посещают подобные заведения. Мне кажется, у отца бы сердце остановилось, если бы он увидел таких артисток: он всегда очень щепетильно относится к женским нарядам и не позволяет мне оголять даже предплечья без необходимости. Тем временем Хасан протянул несколько купюр и поинтересовался:
– Так что? Ты придёшь выступить ещё?
Я изумлённо посмотрела на деньги в его руке.
– Это мне?
– Ну конечно. Ты же выступала, и весьма неплохо. Заслужила награду.
Накануне мы совсем не обсуждали денежный вопрос, но сейчас я была поражена и растрогана тем, что Хасан хочет заплатить мне за пение. В голову сразу бросилась тысяча мыслей о том, как я могла бы потратить эти деньги. Купить оборудование и программы для компьютера, которые помогли бы мне сделать хорошие записи собственного пения и которые мама не разрешила бы купить на деньги отца. Это открывало мне целый мир…
Мелькнула неприятная мысль, что те девушки в откровенных костюмах – плохая компания для меня, но как же отказаться от целого мира, который я смогла увидеть в замочную скважину? О, он слишком прекрасен, чтобы обменять его на мою привычную домашнюю жизнь..! Поэтому я обронила тихое:
– Да! – в ответ на вопрос Хасана и, взяв у него деньги, отправилась к своей коварной подруге.
Марьям уже всё придумала: мы скажем моей матушке, что станем изучать национальные танцы (какая ирония!) с учителем, которого наняли её родители. Занятия – по вечерам, через день. Меня будет приводить к ней папин охранник, а потом я буду вышмыгивать через чёрный ход и ехать на такси в салон. Безумный план! А что, если мама потребует доказать наличие меня через охранника? А что, если родители Марьям обнаружат обман? Но подруга в ответ на все эти опасения только махала рукой: мол, кто не рискует, тот не завоёвывает мир, и тут трудно было поспорить.
***
Какое-то время всё шло хорошо: я ездила в клуб через день, постепенно осваивалась на сцене и всё больше пьянела от своего успеха. Мне аплодировали и говорили комплименты незнакомые мужчины…
Потом Хасан попросил меня начать осваивать англоязычный репертуар: мол, это сейчас… в тренде! Я подчинилась и снова стала заниматься с Евой. И делала поразительные успехи! Вот что значит любимое дело…
А потом новое, волнительное, но всё ещё мирное течение моей жизни было нарушено появлением в ней одного настырного молодого человека…
